Юг Западной Сибири, район Междуреченска, февраль 2009 года, 25 градусов мороза...

 

Вьюги и мороз загнали всё живое в глубокие норы. Уже вторую неделю на снегу никаких следов. И никаких звуков добычи не улавливают уши-локаторы с тёмными кисточками. А там, в старой барсучьей норе двое детёнышей ждут. Голод - первый враг всего живого гонит рысь все дальше. Широкие, с густым мехом лапы не проваливаются в снег. Ими пройдено за ночь немало километров. Ещё одна бесполезная ночь поисков и засад.

 

Вот границе леса. Здесь много молодой поросли с сочными ветками, торчащими из-под снега. Некоторые обглоданы косулями или зайцами. Но, увы, давно. А там вдали у горизонта сложенные из поваленных деревьев жилища двуногих чужаков. Они никого не бояться, ни от кого не прячутся. Над их жилищами вьётся дымок и ветер иногда доносит сытный запах. Но это запретная зона. В ней так много неизвестного, непонятного, того, что может таить в себе опасность. Этот запрет где-то глубоко в подсознании жителей леса. Для них нет места в зоне жилищ двуногих. Это смертельная зона, из которой не возвращаются. Это смертельный запрет. И обходит стороной зверь жилища и следы двуногих чужаков – зная, что это могущественный враг.

 

Над лесом поднимается огненное солнце, подкрашивая огненными бликами снег и стволы деревьев, отражаясь в огромных чёрных глазах рыси. И усталый взгляд пушистой кошки становится взглядом кровожадного хищника, простреливающего навылет закоулки леса и колючие заросли кустарника. Возле одного из кустов её внимание привлёк клочок шерсти. Возможно это остаток добычи. Долго рысь не решалась подойти, что-то её настораживало. Но, второй её враг – мороз цеплялся за лапы. Проделывал лазейки в шубе, толкал её вперёд. С ним заодно тишина и голод. Они усыпили чувство опасности. Медленно подходила рысь, вслушиваясь в скрип собственных шагов, склоняя голову к самой поверхности снега, улавливая запах добычи. Но даже лёгкого вскользь удара лапой оказалось достаточно, чтоб с оглушительным для тишины лязгом что-то могучее вцепилось в лапу. Дикая боль. Не понимая, что происходит рысь рванулась в сторону. Но лапа застряла. Из снега показался невзрачный, ни на что не похожий чужак, который своими чёрными зубами впился в её лапу. В бешенстве рысь набросилась на чужака. Но зубы рыси не знали такой твёрдости. Ешё усилие и начнут крошится сами зубы. Язык и губы прилипают, примерзают к этому дьявольскому зубастому чужаку. Рысь затаилась в надежде, что хватка чужака ослабнет. Увы. Потом внезапно набросилась на него в надежде испугать. Нет, проверенные приёмы не работали. Чужак был неуязвим, неумолим и безмолвен. Такого жестокого и хладнокровного существа в лесу ешё не было. Капли кровь раскрасили место схватки. И здесь уже ни при чём бледнеющее солнце, встающее над бескрайним царством снега, над замерзающим лесом, над судьбами его жителей.

 

Рысята проснулись и по следам, по родному запаху, по одним им понятным признакам добрались до злополучной поляны, до своей матери. Они не могли понять, почему их мать, самая добрая и самая сильная, не может идти с ними. Надо было как можно быстрее увести детёнышей подальше от этого злополучного места. И тогда без всякой жалости, как на охоте, рысь впилась в свою собственную лапу. С хрустом лопнуло сухожилие, распались кости сустава. Отчаянным рывком рысь высвободила остаток лапы. Брызнула кровь. Остаток лапы погрузился в снег. И холод, как умел, остановил кровь и, насколько мог, утихомирил боль. Но слишком дорогая цена заплачена за свободу. Лес, который был родным домом для рыси, стал чужим, где нет места для слабых и больных. И дома, в старой барсучьей норе ждала их теперь голодная смерть.

 

Где-то глубоко в подсознании неожиданно разлетелся на мелкие кусочки и стёрся из памяти смертельный запрет. Ведь самый могущественный, самый заклятый враг может оказаться великодушнее мороза и голода. И те жилища с дымком над крышами стоящие на пригорке показались спасительными. Вопреки всей логике своей жизни, рысь-мать повела своих рысят к жилищам своих могущественных врагов. Вначале неловко на трёх ногах, потом с перерывами, потом ползком. И тянулся за ней по ложбинам и буграм по белому, ослепительно белому снегу алый кровавый след. И плутали то справа, то слева растерянные и беспомощные следы её котят, её рысят, её детёнышей. Ибо нет такого закона, такого хитроумного оправдания, такой тончайшей лазейки в правилах, чтобы бросать своих детей, чтобы бросать своих родителей.

На самой границе жилищ двуногих чужаков, силы оставили рысь.

 

На жалобное мяуканье её котят как-то по-особому залаяли сторожевые собаки. Отворился со скрипом широкий лаз, и вышел из своего жилища могущественный враг – двуногий чужак, весь в звериных шкурах. Его ноги глубоко проваливались в снег, за спиной горел огонь. И вскинул он своё смертоносное оружие с чёрным бездонным глазом, в котором живёт быстрый, беспощадный огонь. И смотрели друг на друга в упор два ненавистных врага, два охотника, два хищника. И ни один не отвёл взгляда. Медлило время, уставшее от смертей. Медленно проворачивало оно свой ржавеющий механизм, не решаясь нажать на спусковой курок...

Из открытых дверей жилища двуногого выбежали двое его детёнышей худых и неловких, и что-то отчаянно кричали. * Последнюю, самую отчаянную фразу, совершенно отчётливо повторило гулкое лесное эхо - сам великий дух леса.

И опустил своё оружие двуногий, и бросил его в снег. И бережно взял на руки замерзающих рысят, обессиленных от голода и свалившихся на них бед.

 

Таяли и расплывались в леденеющих глазах рыси очертания её котят, её рысят, её детёнышей, самых лучших, самых дорогих во всём этом жестоком и прекрасном мире. И в шуме налетевшего ветра и шорохе падающих снежинок, ломающих свои ледяные крылья, совершенно не было слышно, как схлопнулось и остановилось звериное сердце, в котором не осталось ни одной капли крови.

 

* перевод с языка двуногих: "Папа, не стреляй! Не убивай их! Не убивай!!!"