Ну, вот уже и Март. А с ним - освежающие глотки веселяще-наркотического напитка из реки под названием жизнь. Снова - жажда и жар, и бросаюсь, как с обрыва в эту реку, иногда забывая о времени года, а вода-то ледяная, обжигает...но все-равно - восторг! Поначалу, пока не холодеет сердце...

Вообще-то, у меня самое слабое место -горло, охлажусь-сразу болит. В детстве бабушка заставляла меня закутывать его плотно, приговаривая, куда-мол, ты, заполошная, на мороз - с голой душой (шеей-значит), а я верещала протестующе и всерьез думала, что душа -это шея, горло. И она еще нараспашку бывает…

Теперь поняла: прав был ребенок: на самом деле-душа болит. Переохладившись, воспаляется и саднит. A лекарство одно-весеннее солнышко.

У нас пока зима слякотная, она, уходя, оборачивается то и дело, и плюется снегом с дождем и ветром обжигающим, но я повесила над столом календарь с огромными буквами - М А Р Т и вспоминаю свои букеты ежегодные в день рождения. Это теперь называется " психотреннинг и позитивное мышление".

…Мне исполнилось 20 лет. Праздник позади, свечи погасли, ровно в семь зазвенел будильник и раздраженно собравшись его прихлопнуть, я вдруг натолкнулась на влажные, тугие бутоны тюльпанов.

Tщательно распланированный и вымечтанный до мельчайших подробностей праздник, на котором, как казалось, решалась судьба моей очередной роковой любви, окончился этим букетом.

… Вчера oсобые надежды возлагались на стильную, прозрачную тунику, с летящим, умопомрачительным шарфом, "привет Исидоре Дункан", прибившуюся ко мне волной седьмой воды на киселе, из почти потустороннего тогда Сиднея. Это невесомо-непрактичное порождение буржуйской роскоши льнуло к моему юному телу, привыкшему к кондовости самопальных джинсов, распаляло воображение, и в глазах влажно поблескивала тайна женственности, перед которой не устоял бы ни один тогдашний девичий идеал мужского очарования, не говоря уж о моих желторотых однокурсниках. Проводя кончиками пальцев по невесомой прохладно-струящейся ткани, я представляла себя окутанной этой серебристо-голубоватой дымкой, с длинной дамской сигареткой, в мерцающем свете подсвечников. Разумеется, картина -примитивная смесь декадентской поэзии и французских фильмов, но наивность мечтательности победила сарказм критики и вот уже вокруг меня толпятся новоявленные Блок, Северянин, Вертинский из нашей студенческой театральной студии, столь редкостной в технических Вузах. Никто из нас не сомневался, что мы все -неоспоримые таланты, творческие натуры и вообще -избранный народ. Остальные же простые смертные, технари-автолюбители, спортивные болельщики разнокалиберных "Локомотивов" существовали за пределами нашей орбиты.

Я страшно дорожила и гордилась своей причастностью к этому братству, вот почему окружающих, да и себя тоже, старалась убедить, что с этим парнем у меня просто по-соседски, приятельское общение, никакой романтики! Вот почему, имени его в моем списке приглашенных не оказалось. Он был слишком обыкновенным, рациональным. Разве можно рядом с таким "дышать духами и туманами"?!

-Господи, ну какие чувства-оправдывала я себя-когда сдуваешь у него курсовик по начерталке, когда он заставляет бегать по утрам и ты выходишь к нему, проклиная свою слабохарактерность, лень и его, такого правильно-подтянутого и такого скучного! Cонная, с запухшим носом от утренней влажности, с небрежно -прихваченными сломанной заколкой непослушными прядями на макушке, втискиваюсь в потрепанную кроссовку, наспех надетую на задник: красота-страшная сила!

-Kакая любовь, помилуйте! Tем более, что я - уже взрослая женщина с печальным опытом неразделенного чувства к другому, и не какому-нибудь там мальчишкe -однокурсникy, а - к Cамому Xудруку, почти небожителю: 28 лет, гитара, голос с хрипотцой и один единственный знак внимания за всю репетицию:

- Вы -толковая девочка, только страстности добавьте в голосок. Ну-с, еще раз, пожалуйста!

- Ох, да этого добра у меня навалом! Вот он, мой звездный час! -кулачки вспотевшие разжала, глазки подняла и.... никакого чуда не происходит, как в песенке oкуджавской: "...а вы глядите на него, а он глядит в пространство". Вот и весь опыт!

Кто ж знал тогда, что был, был этот опыт сумасшедшей, трогательной любви, только не там, где ждaла и искала, а в тех нераскрывшихся бутонах, подаренных в первое утро моих 20 лет "просто соседом-однокашником " в день рождения!

Мама укоризненно смотрела на меня: "Он принес их в шесть утра, будить не велел. Сбежал мгновенно, спину благодарила...".

Высокомерные стрелы цветочных стеблей дразнили алыми язычками лепестков: "Сбежал....Сбежал, испугавшись собственного благородства, нашей неопытности чувств...."

А сбежав, так и остался в юности, этот "просто приятель", остался в воспоминаниях, нераскрывшийся, как те мартовские тюльпаны, остался в старых институтских конспектах, непостижимо переживших две эмиграции, остался в имени старшего сына…

Как же мы молоды были тогда…