Альвея, Фея Озера, смотрела в Зеркало Вод, и сердце ее билось в сладком волнении. В овале сплетенного течениями Зеркала отражался прекрасный юноша. Он умывался, плеская воду в лицо, и упорно тер щеки - по-девичьи нежные, с милыми ямочками. Встрепанные волосы и запыленная одежда, и даже усталость, оставившая след на его лице необычайно красили его, и неудивительно что Альвея не могло отвести глаз от прекрасного юноши.

Подводное зеркало колыхнулось и отразило подошедшую к озеру понурую лошадку с длинной, светлой гривой, и рыжеволосую девушку.

- Давай отдохнем, Милу! – обратилась рыжеволосая к юноше. – Или хотя бы поменяемся местами: ты шел пешком весь день, а я ехала верхом, пусть теперь будет наоборот!

Юноша улыбнулся.

- Ни за что, Шулих! И потом, разве настоящий рыцарь может признать, что устал прежде, чем это сделает его прекрасная дама?

Фея Альвея у Зеркала Вод тонко усмехнулась. Простоволосая, ужасно худая девушка в тщательно заштопанном (пусть швы едва видны, так что же?) убогом платье, никак не походила на прекрасную даму. Но красивый юноша поступал истинно по-рыцарски, обращаясь к ней столь возвышенно.

Альвея без опасений присмотрелась к девушке. Вряд ли она могла помешать Фее, тем более что юноша Милу не смотрел на нее так, как смотрят влюбленные… Легкий туман, помогавший Альвее видеть то, чего не видело озеро, вставал над водой. Людям на берегу, он приносил подводную прохладу.

Юноша, закончивший с умыванием, зябко поежился от дыхания тумана.

- Давай хотя бы перекусим, – рыжая худышка, продолжая болтать, устраивала на приозерной траве извлеченные из сумки припасы, весьма ловко придавая приятный вид импровизированному столу, - только не притворяйся, что не голоден, мой рыцарь!

Милу только развел руками и улыбнулся, глянув на накрытый «стол».

- Голоден как дракон, - подтвердил он, протягивая руку к яствам.

- Вчера ты сказал по-другому… что-то про троллей…

Милу кивнул.

- Голоден, как тридцать три тролля, ловивших солнце из моря, - выпалил он на одном дыхании и впился зубами в огромный бутерброд, соответствующий величине его аппетита.

Фея любила появляться в блеске звезд и луны, озаренная собственным сиянием, но до полуночи и даже просто до вечера было далеко, а ждать она не хотела. Прекрасный юноша пленил сердце Феи. «Он будет моим избранником, – думала она, наблюдая, как двое на берегу непринужденно болтают, утоляя голод простой пищей, знакомой всякому страннику, - и я поделюсь с ним бессмертием, ведь он заслуживает того, чтобы жить долго, любить меня и быть любимым мной».

Непритязательная беседа, кажется, переходила во что-то более серьезное. Юноша и девушка то и дело умолкали, смущенно глядя друг на друга. Это очень не понравилось Фее. Она поймала собственное отражение - тонкий стан, окутанный облаком золотых волос, светлая сияющая кожа, голубое как волна и струящееся как волна платье - и шагнула ему навстречу, в овал Зеркала Вод, волшебную дверь с озерного дна на поверхность.

Там, наверху, туман с тихим шорохом-шелестом воспарил к небесам и вспыхнул розовым и золотым. Озеро вздохнуло в ожидании чуда, и в этот миг воды его разошлись, выпуская Фею Озера.

Ослепительно прекрасная, сияющая как солнце она шагнула на берег, навстречу юноше, достойному ее красоты.

- Идем! – Фея протянула ему руку. – Идем со мной!

Она не требовала и не просила, просто такова была ее воля, и юноше не оставалось ничего другого, кроме как принять ее. Забыв и о своей подруге и о своем голоде, он шагнул вперед и коснулся сияющей ладони Феи.

Воды Озера сомкнулись над ними.

 

Он был как ребенок, он восхищался всем, что видел вокруг. Леса водорослей, мягко колыхавшихся от течений, хрустальный дворец, появлявшийся по воле хозяйки вод, диковинные подводные обитатели - все приводило его в восторг. Казалось, юноша тысячу лет может пробыть здесь, на дне Озера, и не устать удивляться. Но первым что юноша по имени Милу, сказал Фее Озера, было: «Ты прекрасна!» И потом между часами восхищения, изумления и жажды увидеть что-то еще, он говорил снова: «Ты прекрасна как Солнце! Ты ослепительна! Ты – Чудо!». От этих слов Фея влюблялась в него все сильнее, не понимая, не слыша, что он ни разу не сказал ей: «Ты ослепляешь меня! Ты – мое Солнце!»…

Что-то странное творилось с Феей. Да, она и прежде влюблялась в людей и, приводя их в озерный чертог, дарила им долгую жизнь, делясь собственным бессмертием… но с другими все было совсем не так. «И теперь понятно, почему, - думала Фея Озера, - это была ненастоящая любовь, хотя избранники мои любили меня искренне, все как один. Настоящую я узнала лишь теперь… и как же она горяча!»

Да, любовь была горяча и это немного, совсем немного тревожило Фею. Все-таки она была существом из мира стихий, и любить с такой силой было опасно для нее. Что случается с льдинкой, попавшей под яркое солнце? Во что превращается камень, попавший меж жерновов? Чем станет пламя, окруженное водой? Горячая, беззаветная любовь – это было истинно человеческое чувство; для тех, кто рожден стихией, оно означало развоплощение, гибель… «Но нельзя же, в самом деле, жить совсем без любви! Если кто-то и способен на это, то лишь тот, у кого нет сердца!»

Наконец (прошло три дня, прежде чем это случилось!) юноша устал удивляться красоте подводного мира, и его чудесам, и тому, что может по воле Феи Озера дышать под водой.

- Твой мир красив, - сказал он во время ужина, когда невидимые слуги одно за другим подавали им восхитительные яства озерного дна, - и какое чудо - возможность видеть все это! Скажи мне, прекраснейшая, почему же ты взяла сюда меня одного? Почему оставила на берегу Шулих?

- Прости, мой рыцарь, но когда я увидела тебя, то ни о ком другом думать не могла, - улыбнулась Фея, хотя сердце ее заныло – как, он все еще помнил о рыжей девчонке?!

- Это легко исправить. Пожалуйста, пусть Шулих тоже окажется здесь!

Альвея встревожилась всерьез. Этого не должно было быть! Мальчик не должен был беспокоиться о какой-то замарашке, когда рядом была она, блистательная Хозяйка Вод, прекраснейшая из прекраснейших! С трудом заставив себя улыбнуться, Фея ответила юноше с чуть виноватым сожалением:

- Еще раз прости меня, но твоя спутница уже покинула мой берег.

- Шулих ушла? – с непонятной тревогой переспросил Милу.

- Ну конечно! – поспешно ответила Фея Альвея. Слишком поспешно и юноша понял это.

- Ты прекрасна, госпожа моя, ты так прекрасна… - повторил он те слова, что ласкали сердце Феи, и в этот раз они показались ей горьким упреком.

А девчонка никуда не делась, нет, она сидела на берегу и пялилась в озерные воды в ожидании возвращения юного рыцаря.

 

Когда Фея Озера (кто еще мог подняться со дна?) увлекла за собой Милу, Шулих решила, что теперь придется путешествовать одной. Но, задержавшись и проведя у озера тревожную ночь, девушка изменила решение. Здесь не было никого кроме нее и смирной лошадки, а ведь на дороге ей могли встретиться не только добрые люди. Проснувшись утром, она взглянула на довольную собой и миром лошадь и осталась. В конце концов, ведь Милу ушел не навсегда. Он вернется – никакое волшебство не может разлучить рыцаря и его даму.

 

На шестой день Милу стал печален… нет, он по-прежнему говорил Фее слова восхищения, но в них больше не было огня.

- Что случилось? – с тревогой спросила Альвея, - тебе не нравится в моем дворце? Мой подводный мир больше не радует тебя?

Милу грустно улыбнулся.

- Это – твой мир, госпожа. Ты любишь его, и для тебя нет мира прекраснее. Но я хотел бы показать тебе свой мир, который так же достоин любви.

Фея Альвея приблизилась и взяла его за руки; они гуляли по саду подводных цветов, которые были прекраснее и удивительнее всего, что когда-либо цвело на земле.

- Разве я не достойна любви, мой рыцарь?

Юноша Милу посмотрел на нее с печалью.

- Достойна, прекраснейшая, как никто в мире. Но я скучаю по Шулих.

Фея совсем по-человечески развела руками.

- Тут я ничего не могу поделать…

- Ложь, - скрипнул сверчком совсем не подходящий для столь совершенного места голос, - ложь ложью не скроешь, прекрасная.

Фея, закусив губу, чуть скосила взгляд – над ее левым плечом висел радужник, волшебное создание, похожее на маленькое переливающееся чистыми цветами солнце.

- Кто это? – глаза юноши стали огромными от удивления, и в них отразилось пламя радужника.

- Аэниридорнэалэмон, Советник, – объяснила фея.

Существо-солнце хихикнуло.

- Можно просто Аэнири. Но только, будь любезен, не называй меня Советником, ладно?

- Ладно, - кивнул сбитый с толку юноша, - а я думал, что советники нужны только королям да правителям…

- Не советник, а Советник, - строго поправил Аэнири, - это, знаешь ли, совсем другое дело! Мы служим кому хотим, впрочем, к каждой Фее, независимо от ее желания, приставлен один из нас – Феи существа легкомысленные, приходится то и дело останавливать их, одергивать, поучать…

- Аэнири! – воскликнула Фея Озера, - ты не смеешь!..

- Смею, моя любезная подопечная. Тысячу лет и три года, как смею.

- Тысячу лет? - юноша взглянул на нее так, словно видел впервые, - тебе и, правда, тысяча лет?..

Альвея почувствовала, что краснеет. Как и всякая женщина, она не любила упоминаний о своем возрасте, и Советник знал, что она этого не любила. Но он всегда поступал так, как считал нужным, без оглядки на ее желания.

- Не об этом надо спрашивать, паренек. Спроси ее, отчего она не покажет тебе твою подругу в Зеркале Вод, - закончил Советник.

Юноша смотрел на Фею так, словно уже задал этот вопрос, и теперь ожидал ее ответа… Если Альвея не хотела потерять надежду на его любовь она должна была ответить.

- Это просто не пришло мне в голову, - она пожала плечами как можно более беспечно, искренне веря, что все сойдет ей с рук.

И сошло бы, если бы зануда Аэнири промолчал. Но он молчать не собирался.

- Ложь, прекрасная, не делает тебе чести.

- Я не лгу! – воскликнула Фея.

Аэнири насмешливо покачнулся за ее плечом и во мгновение ока переместился и повис перед лицом Милу. Минуту он смотрел на юношу, а юноша смотрел в его не обжигающий, прозрачный свет, и Альвея чувствовала – они ведут разговор, в который не хотят принимать ее. Когда же их безмолвное общение закончилось и Советник снова повис над плечом Феи, она сдалась.

- Ну, хорошо, я покажу тебе твою спутницу, хотя не понимаю, зачем тебе нужно видеть ее. Разве она твоя возлюбленная?

Прорвавшаяся ревность прозвучала в голосе Феи противными, визгливыми нотками, но юноша, кажется, не заметил этого. Так и не получив ответа на свой вопрос, Альвея подняла руку и тотчас перед нею встало овальное, серебристое Зеркало Вод, в котором по велению точного жеста отразилась картина настоящего.

…В свете утра Шулих пыталась развести костер пожарче. Прошло уже много времени, с тех пор как Милу ушел с Феей Озера, и припасы должны были закончиться, но голодной и изможденной девушка не выглядела. Какая-то похлебка бурлила в котелке, висящем над огнем. Неподалеку темная лошадь с белой гривой щипала траву.

«Рыжая, тощая и к тому же, лохматая, - со злостью подумала Фея, - и что он нашел в ней?»

«Осторожней, хрустальное сердце! – ворвался в ее мысли голос Советника, - ты переступаешь границу. Если этот мальчик не готов полюбить тебя сразу, как те, что были твоими избранниками до него – то его ли в том вина?»

«Ты хочешь сказать, что это я в чем-то виновата перед ним?» – в мысленном голосе Феи заметно добивалось холода, и Советник снова предупредил ее:

«Осторожнее, не делай своего сердца ледяным, достаточно и того, что оно хрустальное. Ты могла подождать, выказывая понимание и терпение, как выказывают их люди, и, может быть, тогда ты и этот мальчик однажды заговорили бы о любви как человек с человеком».

«И не подумаю! Я не стану поступать так, как поступают люди! Орлу не стать мышонком, бабочке не стать гусеницей! И ты знаешь, что мое сердце – живое! Не смей больше указывать мне, что делать, слышишь?»

«На то я и существую» – ответил Аэнири и замолк.

Юноша следил за простыми действиями Шулих, не отрываясь. Именно этого – простоты, обычности, ему не хватало среди всего здешнего великолепия, и, поняв это, он всей душой потянулся к своей потере.

- Почему ты сказала мне неправду? – спросил он, и Альвея поняла – придется отвечать ему и на этот раз, - Шулих никуда не ушла, ведь это, - он кивнул в сторону Зеркала и того, что оно показывало, - берег твоего озера.

Фея опустила взгляд. С одной стороны была ее любовь, с другой – правда, и юноша Милу, кажется, не хотел знать ничего, кроме правды.

- Я не хотела лгать тебе, но я люблю тебя и ничего не могу поделать с собой. Если ты любишь эту девушку – иди к ней, но если нет… - глаза Феи были полны отчаянной мольбы, - останься со мной! Я никогда, никого не любила так сильно и боюсь, что умру, если ты покинешь меня… умру навсегда, потому что случалось прежде, что я умирала и возрождалась. Тебя, мой рыцарь, я люблю сильнее жизни. Прошу, останься!

Юноша взглянул на Аэнири, словно надеясь, что Советник подскажет ему, как поступить. Однако Аэнири молчал.

- Хорошо, - сказал юноша, - я не покину тебя так долго, как только смогу.

Альвея улыбнулась, скрывая невольное торжество и стараясь не думать о том, что юноша так и не сказал, любит ли он Шулих.

 

Еще неделя прошла, и еще одна, и еще. Минул целый месяц с того дня, как Фея увлекла за собой Милу. Шулих отчаянно надеялась, что если не сегодня, то завтра он выйдет из вод, улыбнется ей и спросит, отдохнула ли она и готова ли продолжить путь. О, она готова была идти прямо сейчас!

…Но воды Озера были темны и глубоки. И хотя девушка хранила в своем сердце надежду, тоска тоже уже поселилась там. Откуда пришла она, эта тоска? Чего в ней было больше – жажды продолжить путь, волнения за судьбу Милу, или чего-то иного, пока не понятного ей? «Я дождусь, - поклялась себе девушка, в который раз рисуя на песке лицо юноши и удивляясь, как хорошо это получается у нее, прежде совсем не умевшей рисовать, - я обязательно дождусь! Раз мое сердце сжимается от боли при одной мысли о том, что я никогда тебя не увижу, я должна дождаться, и все на свете Феи не смогут помешать мне!»

И она ждала, и скромная, тихая лошадка ждала тоже.

 

- Отпусти меня. – Юноша опустился на колени перед Феей, - прости, я слишком люблю свой мир, чтобы навсегда остаться в твоем. Я жажду солнца и запаха трав, ветра и бури… Пусть камни под ногами будут жестки, а ветер – холоден! Пусть все силы природы восстанут против меня – я человек, я должен быть там, где мое сердце, я должен бороться хоть с чем-то, потому что только тогда я буду чувствовать себя человеком.

- Не понимаю, - похолодев, Фея взяла его за руки, заставляя подняться, - неужели здесь, в тишине, покое и мире, рядом с совершенством и красотой ты не счастлив? Посмотри, как мягок песок, как ласкова волна, как мерцают донные звезды! Если же тебе так нужна буря, я дам тебе бурю!

Она вскинула ладонь, и сила Хаоса, подвластная ей, взревела, крутя тройные вихри водоворотов, рождая Водяную Погибель, способную уничтожить все живое и даже мертвое.

Ледяное течение ударило, прогоняя покой и тишину, подняло со дна мелкий, жгучий песок вместе с погребенными в нем осколками ракушек, обрывками водорослей и подводной паутины. Взбурлившая вода наполнилась грозным ревом, толкнула Милу в грудь, заставив покачнуться; но подводная буря касалась его и Феи лишь краем, слегка, и была не опасна для них…

Юноша понял это и покачал головой, и Альвея тотчас уняла стихию.

- Я думал не только о буре, прекраснейшая, - тихо сказал Милу. – Я думал о земле, на которой для меня есть все, что я пожелаю, даже буря - так велика свобода моего мира, и такова была моя.

- Но ты свободен! – воскликнула Фея и добавила, мягко, но убежденно, - ведь я не держу тебя.

- Нет, держишь. Ты говоришь о своей любви, о том, что умрешь, если я уйду… пусть даже я не настоящий рыцарь, я не могу позволить кому-то умереть из-за меня. И поэтому я прошу тебя – отпусти!

Он снова стоял на коленях, этот юноша, так сильно любивший свой мир – и только ли его? - и потрясенная тем, что она, дитя стихии, не в силах понять человека, Фея кусала губы.

- Трава раскалывает лед, - сказал Аэнири.

- Что?.. - спросила Альвея.

Юноша вскинул голову и повторил за Советником:

- Трава раскалывает лед… это правда, прекраснейшая. Никто и ничто не может остановить рост травы, которая пробьется даже сквозь камень. Я хотел бы остаться и полюбить тебя ради твоего счастья, но мое счастье – там, на земле. Как трава, я знаю одно лишь стремление – вперед, к солнцу.

Еще более потрясенная, Фея смотрела на него. Советник перелетел за ее правое плечо и вдруг запел тихим голосом, подобным шелесту листвы:

- Трава раскалывает лед,

Круша холодный плен.

Так сердце знает, что живет,

Ломая крепость стен.

Живя – борись, открыв – войди,

И будешь награжден.

Борьба – не путь, но цель пути,

Что сам себе закон.

 

Учись летать, коль манит ввысь,

Умей оставить след!

Пусть ветер злой шепнет: «Смирись!»,

Но не смиряйся, нет!

Так будет все в который раз –

Падение и взлет.

Лови звезду и помни глас –

Трава ломает лед.

 

Для всех огонь, для всех – зола,

И камень и цветок.

Вкусив добра, вкусишь и зла –

Закон суров и строг.

Не отвергай! Пусть голос твой

Иных не знает нот!

Ведь жизнь восславлена травой,

Травой, взломавшей лед.

Альвея, Фея Озера, все еще держала юношу за руки, точно боялась - отпусти она его и Милу тотчас покинет ее.

- Прости меня, - сказала она тихо, слово признав поражение, - прости хотя бы потому, что это так тяжело для меня – взять и отдать тебя миру. Останься до вечера, а там, клянусь, я не стану удерживать тебя, если только ты еще будешь желать уйти.

Юноша посмотрел в ее глаза и согласился.

 

- Что ты задумала? – спросил Аэнири.

- Ничего, - отмахнулась Фея, держа руки ладонями вниз над старой серебряной чашей.

- Глупая, глупая Фея! Неужели ты думаешь, что любовное зелье поможет тебе? Ну, заставишь мальчика выпить, и что? Он станет смотреть на тебя сияющими безумными глазами, как мотылек смотрит на огонь и так же скоро сгорит в твоем пламени. Ты станешь несчастной.

- Я уже несчастна! – огрызнулась Фея, - ты глуп, раз не посоветовал мне этого раньше. Все феи опаивают своих избранников любовным зельем, если те не могут или не хотят полюбить их!

- Не могут, или не хотят? Здесь есть разница…

- Разница меня не интересует, - Фея подняла к глазам чашу, полную серебристой сияющей жидкости, - меня интересует только счастье.

 

Второй месяц ожидания давался ей куда легче. Теперь Шулих могла начертить на песке лицо Милу даже с закрытыми глазами, и это не удивляло ее, но радовало. Лето подходило к концу… это могло бы встревожить девушку, но только не сейчас, когда она была связана собственной клятвой. Человеку, давшему клятву, помогают Богини – Жизнь – Молчащая, и Смерть – Спящая, а еще Бог – Судьба, который любит показываться людям в образе мальчика с флейтой по имени Мотылек.

Девушка часто смотрела в воду, но ничего не видела в ней, темной и прозрачной. Казалось, у этого Озера совсем нет дна и сколько угодно тайн могут прятаться в нем. Однажды, не выдержав, она ударила кулаками по воде и выкрикнула злую, пустую угрозу – вызов Фее, посмевшей решать за человека. Она наделась, что золотоволосая Госпожа Озера придет и тогда, может быть, хоть что-то изменилось бы в ее жизни-ожидании…

Но Фея не пришла, хотя Шулих была уверена что она слышала ее вызов.

 

Фея слышала, и она усмехнулась краем губ, видя, как бесится рыжая девчонка, потрясая тощими кулачками. Она могла бы ответить - ответить так что эта Шулих впредь зареклась бы дерзить, но это не казалось Фее ни достойным, ни необходимым.

- Кажется, она любит его, - скрипнул не вовремя (как всегда) появившийся Советник.

Альвея пожала плечами.

- Теперь это все равно. Ведь Милу любит меня, только меня.

- После того, как ты напоила его любовным зельем… Бедный мальчик думал, что ты заботишься о нем, а ты поступила с ним как с ребенком, который не способен решить за себя. И это – перед тем, как он собирался покинуть тебя! Это ли не доказательство его нелюбви?

- Но теперь он любит меня! – повторила Фея.

Аэнири заметно сдал в сиянии.

- Если тебе достаточно такой любви… пусть будет так. Но вот что я скажу тебе, моя Фея: иногда проходит нимало времени, но трава всегда раскалывает лед.

- Что ты хочешь сказать?.. - но Аэнири уже исчез и тоже – не вовремя, а юный рыцарь Милу, игравший с кристаллами живого подводного хрусталя в другом конце сада, заметил Фею и поспешил к ней с улыбкой на лице.

Альвея незаметным коротким жестом освободила течения, слагавшие собой Зеркало.

- Возлюбленная моя! – высокопарно произнес юноша и коснулся ее руки поцелуем, - сегодня ты прекраснее, чем была вчера, а завтра будешь еще прекраснее, чем сегодня. Ах, мне кажется, однажды я не вынесу твоей красоты, и умру у твоих ног, ничтожный перед твой прелестью!

- Ты вовсе не ничтожен, ты прекрасен и любим мной, - в ответ улыбнулась Фея, - скажи, что ты думаешь о той девушке на берегу? Почему она до сих пор не ушла?

Ясный взор юноши замутился.

- Я не знаю, моя госпожа. Может быть, ты спросишь об этом у нее?

Эта мысль показалась Фее хорошей, очень хорошей. В самом деле, почему бы ей не спорость у девчонки, чего она ждет, на что надеется? Не могло же и в самом деле быть, что Милу и эта Шулих любят друг друга, не могло хотя бы потому, что на человека влюбленного любовное зелье не действует. Но оно подействовало… перед тем как отпустить Милу, Фея предложила ему разделить с ней напиток и теперь он ни отходил от нее ни на шаг, и совсем позабыл, что хотел вернуться на берег. Но Шулих он не забыл, и спустя несколько дней спросил, что стало с девушкой, которая пришла с ним.

 

Фея поднялась на поверхность в облаке серебряного света и ступила на жесткий холодный берег изящными ступнями.

Шулих, возившаяся с конем, не сразу заметила ее – настоящее оскорбление для Феи, и Альвея не замедлила оскорбиться.

- Что ты здесь делаешь? – гневно воскликнула она. - Почему не уходишь прочь?

Шулих резко обернулась на голос и ответила, не выказывая страха:

- Я пришла сюда не одна и одна не уйду. Верни мне моего спутника!

Фея угрожающе сощурилась.

- Он не твоя собственность, чтобы я возвращала его тебе! Как ты смеешь требовать от меня чего-то? Я могу стереть тебя в порошок, пылью развеять по ветру…

Ее гневную тираду прервал смех девушки, оскорбительно громкий и бесстрашный.

- Глупая Фея! Неужели рядом с тобой нет никого, кто подсказал бы тебе, как глупо ты поступаешь? Даже мы, люди, редко совершаем такие ошибки, а когда совершаем – стыдимся вспоминать об этом! Глупая, глупая Фея…

Альвея взъярилась.

- Да ты…

Плеск воды, и тот хорошо знакомый звук, с которым Фея поднималась на поверхность, заставил ее оглянуться. Юноша Милу, невесть как сумевший последовать за ней, ступил на берег Озера, протягивая руки к Альвее.

- Куда ты ушла, возлюбленная моя? Почему поки...

Его взгляд встретился со взглядом девушки. Глаза Милу затуманились; он тряхнул головой, точно отгоняя наваждение, и неуверенно улыбнулся.

- Шулих? Это и правда ты?

- Кто же еще? - Девушка шагнула ему навстречу, - я скучала по тебе, Милу.

Фея не могла допустить, чтобы они говорили друг с другом; она гневно вскрикнула - гигантская волна, подвластная ее воле, накрыла собой Милу, возвращая его в глубину и, плеснув на берег, сбила с ног девушку. Бросив последний взгляд на извалянную в песке рыжую худышку, Фея последовала в свой чертог.

 

Юноша стал молчалив и сдержан после этой встречи. Слова «возлюбленная» и «прекраснейшая» звучали в его устах просто словами. Фея знала, что вскоре он забудет все, что случилось и ей приходилось ждать – а Альвея ненавидела ожидание и бесилась от понимания собственного бессилия.

Впрочем, кое-что она все же могла сделать и, улучив момент, когда Советника не было рядом, сотворила заклятье. Теперь за день ожидания на берегу девчонка старилась на целый год. Первые несколько дней Фея наблюдала за тем, как девушка превращается в молодую женщину, но увиденное ей не понравилось, и Альвея приказала себе забыть и не сожалеть о содеянном. В конце концов, заклятье было наложено на берег, а не на рыжую упрямицу. Фее не терпелось дождаться, когда Милу снова забудет Шулих, или когда Шулих, напуганная скорым старением, догадается уйти подальше от берега ее Озера и вот тогда она, Фея, будет счастлива.

 

Что-то странное творилось с миром – а может быть только с ней, Шулих… впрочем, нет, лошадь тоже старилась, ее темная шкура выцветала, слабели ноги, белая грива стала седой… Прошло пять или шесть дней – но для них словно бы минуло шесть лет; Шулих посмотрела в зеркальце и не узнала своего лица. Наверное, это было заклинание, наложенное на нее гневливой Феей. Девушка не догадывалась о том, что стоит ей только уйти с берега, как старение прекратится, и не сдвинулась с места. Клятва держала ее, и упрямство человека, который слушает только свое сердце.

 

Кажется, все, наконец, стало так, как она хотела. Милу снова позабыл Шулих и Фея не собиралась больше напоминать ему о ней. Любовь прекрасного юноши не требовала доказательств, она светилась в его взгляде, звучала в его голосе всякий раз, когда он называл Фею «возлюбленная моя»; он больше не произносил этих слов равнодушно, словно против своей воли. И не удивительно, что Альвея тоже сумела забыть о девушке, медленно превращавшейся в старуху на заколдованном берегу. Лето кончилось, и как-то сразу наступила осень. Однажды заглянув в Зеркало Вод, Фея не без удивления увидела что идет снег.

- Где ты, моя возлюбленная? – услышала она голос своего рыцаря и, обернувшись, приветствовала его улыбкой.

- Я здесь, мой любимый. Ты искал меня? – на мгновение ей подумалось, что юноша никогда не называл ее любимой, а лишь возлюбленной и сердца Феи коснулось горькое чувство, что разница между этими двумя словами глубока как бездна.

- Что же еще мне остается делать, когда тебя нет рядом? Ведь тогда мне кажется, что меня нет тоже… - внезапно он замолчал и, побледнев, приложил руку к сердцу.

- Что с тобой? – тревожно воскликнула Фея.

- Не знаю… - Милу попытался улыбнуться, но это так и не удалось ему, - прости, я не хотел тревожить тебя. Просто… сердце…

- Сердце? – зная о том, что юноша не может заболеть, пока находится под действием чар, Альвея, положив руку ему на грудь, прислушалась, не понимая, - твое сердце бьется ровно, любимый мой. Неужели ты решил обмануть меня?

Юноша побледнел.

- Разве я могу… даже подумать об этом? Почти каждый вечер эта боль приходит ко мне… с каждым разом все сильнее и сильнее, и есть только одно спасение.

- Какое же? – удивленно спросила Фея. Что-то странное, немыслимое происходило с ним, что-то такое, перед чем она была бессильна.

Юноша Милу опустился на колени и принялся чертить на золотом и белом песке озерного дна прямые и полукруглые линии. Через мгновение Альвея поняла, что он рисует лицо, а в следующий миг – и чье оно…

- Нет! – вскрикнула она, отшатываясь, точно от яркого, горячего огня, - ты не можешь помнить ее! Ты не должен…

- Я и не помню… Мне только кажется – я знаю ее, - бледность отхлынула от щек юноши, он поднялся с коленей, исцеленный таким немыслимым способом и смущенно улыбнулся, - я пробовал рисовать твое лицо, но это не помогает…

Фея не знала гневаться ей, или просить прощения; кое-как совладав с собой, она взяла Милу за руки.

- Но почему ты сразу не рассказал мне обо всем? Я нашла бы способ исцелить твою боль.

- Я слишком сильно люблю тебя, чтобы причинить тебе беспокойство, - ответил юноша, - я хочу, чтобы ты была счастлива.

Фея нахмурилась, точно сердясь.

- Я никогда не буду счастлива, пока ты не научишься говорить мне всю правду. Ступай, подумай над этим и когда снова захочешь увидеть меня, вспомни мои слова.

Юноша поник, и, опустив голову, покинул сад. Прогнав его, Фея снова призвала Зеркало Вод, и приказала показать ей берег озера. Она надеялась, что упрямая девчонка, о которой ей напомнил случай, убралась, наконец, с берега. Но то, что она увидела, было немыслимо, невозможно…

 

Кажется, теперь Шулих было уже больше сорока. Седина пробила рыжие пряди, но руки ее были еще сильны, и сильны были разум и память. Даже одряхлевшая лошадь по-прежнему была с ней. Тридцать дней – тридцать лет. Первый снег лег на берег ровным покрывалом и Шулих рисовала на нем, черту за чертой, лицо Милу. Юного, как и прежде.

 

Ничто не помогало. Никакие уловки и чары не могли избавить юношу от боли, которая становилась все сильнее, все острей и все чаще настигала Милу именно в тот миг, когда он говорил Фее о своей любви, зажженной силой любовного зелья. И тогда он опускался на колени и рисовал на песке лицо рыжей девчонки, и исцеление приходило с последним штрихом законченного рисунка. Приходило временно, до следующего вечера, а иногда – до следующего часа и девушка на берегу, не знающая боли, от которой бледнеют губы и темнеет в глазах, в тот же самый миг рисовала на снегу лицо Милу. Как будто они были чем-то связаны, и никакая сила не могла изменить этого.

Советник Аэнири почти не разговаривал с Феей, отвечая ей короткими «да» и «нет» и Альвея чувствовала себя больной. Болела ее душа, у которой не было надежды, чтобы опереться на нее.

Милу все реже говорил ей о любви, и, наконец, совсем перестал делать это. А вскоре после этого Фея застала его рисующим лицо Шулих в миг, когда боль не терзала его, и у юноши не было причины рисовать ненавистный ей портрет. Рисуя, он рассеянно улыбался и казался довольным и счастливым.

Фея, готовая уже признаться в том, что его любовь – дитя колдовского напитка, вместо этого спросила вдруг:

- Ты больше не любишь меня?

Милу оторвался от рисунка на песке.

- Мне кажется, я люблю ее, - он кивнул на незаконченный портрет Шулих и рассеянно улыбнувшись, положил руку на сердце, точно прислушиваясь к нему, - она не так прекрасна, как ты, госпожа, но я жажду увидеть ее наяву, а не во сне.

- Ты видишь ее во сне? – ярость, гнев, ревность заставили Фею задать этот вопрос. Мгновение спустя она уже жалела о нем.

- К сожалению, только во сне, - вздохнул юноша с искренней печалью, - прошу тебя, отпусти меня к ней!

Альвея отвернулась, чтобы скрыть боль и страх, исказившие ее лицо.

- Я бы отпустила тебя, - произнесла она едва слышно, - но сейчас это невозможно… и не спрашивай меня, почему, поверь, ты не захочешь знать! Пусть даже ты не любишь меня – останься здесь, в тишине и покое, вдали от бед и страданий! Ты никогда не пожалеешь о том, что выбрал!

Она обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как подобно повстречавшемуся с грозовой тучей солнцу, гаснет лицо Милу.

- Если бы я только мог… если бы мог… - прошептал он и потерянно шагнул в заросли серых и алых подводных лиан.

И упрямые, жесткие стебли расступились перед ним.

 

Он бежал сквозь заросли, словно за ним гнались чудовища. Отчаянно хотелось кричать, мысли путались, и глаза Милу не видели ничего. Где-то на полпути к беспросветному отчаянию маленькое солнце Аэнири, вспыхнув перед лицом Милу, заставило его остановиться. Юноша беспомощно заморгал, приходя в себя, и тихо опустился на теплый золотистый песок. Аэнири качнулся и подлетел поближе

- Она любит тебя, - произнес он слова, так странно прозвучавшие в устах бесстрастного волшебного существа.

- Я знаю! – пылко возразил юноша, - но я не люблю ее. Может быть, мне было бы не так тяжело находиться здесь, если бы все было наоборот. Но… все что я делаю, и все, что делает прекраснейшая, кажется мне таким… таким…

- Неправильным? – подсказал Аэнири.

Юноша кивнул.

- Я боюсь. То, что я испытывал к госпоже – было ли оно любовью? И если нет, значит я обманул ее?

Советник мягко качнулся вперед.

- Невозможно не обмануть того, кто сам хочет, чтобы его обманули, – произнес он. – А Альвея любит тебя слишком сильно.

- Разве можно любить слишком сильно?

- Когда готов сделать все ради своей любви, даже обмануть и предать, даже превратить сердце в ледышку, когда всего остальное, что есть в мире, перестает волновать тебя, и когда любовь свою прячешь алчно и жадно, точно она – только твое сокровище, тогда любовь твоя слишком сильна.

Радужник взмыл вверх и описав плавную дугу, скрылся в зеленоватой подводной тени. И юноша понял вдруг: слишком – это когда любовь твоя превращаясь в яд, убивает все к чему прикоснется.

 

Все, к чему прикасалась Альвея, Фея Озера, теряло блеск и цвет. «Зачем? – думала она, глядя на подводный лес, и он съеживался под ее взглядом, - зачем ты нужен? Зачем нужны эти цветы на дне и солнце сквозь толщу вод, и течения между дном и небом – воздушные и водные? Зачем все, если нет любви?» И цветы никли, течения замирали, и тонкий удушливый ил поднимаясь со дна заполнял прежде чистую и прозрачную воду, убивая свет солнца.

Она знала, что происходит, или думала, что знает. Остаток силы любовного зелья держал юношу на дне, но его печаль становилась все сильнее и не было в его сердце места зачарованной любви, не устоявшей перед настоящей. В чем-то Альвея все-таки ошиблась и зелье стало не наградой ее, не благословением, а проклятьем.

- Отпусти его, - сказал Аэнири, - он умрет, если ты не отпустишь его.

- Я не держу его! – воскликнула Фея и словно только сейчас услышала последние слова Советника, - почему он должен умереть?

- Я говорил с ним и слушал его сердце. Оно бьется как птица и замирает как птица, замерзающая в зимнюю стужу. У него просто нет привычки жить между землей и небом, надеждой и отчаянием. Ему нужно совсем не это. Он одинок…

Фея бросила на него гневный взгляд.

- Мне одиноко – и ему одиноко тоже? Но ведь нас двое здесь, откуда же в нас одиночество?

Аэнири издал странный звук – словно всхлипнул маленький ребенок.

- Неверно, прекрасная. Нужно спрашивать – откуда его в вас столько?

Фея промолчала.

- Посмотри в Зеркало Вод. Если и то, что ты увидишь там, если мертвый берег, на котором ждет своего часа упрямое сердце, ни в чем не убедит тебя, тогда… тогда, значит, тебе придется заново учиться.

- Чему?

Аэнири ответил спокойно, так спокойно, что в море этого спокойствия могла утонуть любая буря:

- Сожалению и милосердию, моя госпожа. Сожалению и милосердию.

Ярость и боль обожгли Фею – или это была только боль, а ярости там не было вовсе?

- Что же ты сам, милосердный, не сделаешь ничего? Иди к ней, скажи, что она может, нет, должна уйти с моего берега и тогда перестанет стариться! Скажи, что я не хочу ее смерти!

- Ты просишь меня? – сверкнул мгновенным бликом Советник.

Горячая гневная волна отхлынула от сердца Феи, кровь отлила от ее щек, покрывая их бледностью. Признать правду? Не признать правды?

- Да, я прошу тебя, - прошептала она, - потому что это невыносимо. Потому что это…

- Неправильно, - закончил Аэнири, - как и то, что ты просишь меня, вместо того, чтобы исправить все самой. Может быть, все Феи поступают так, я не знаю, но ведь ты – это ты. Неужели тебе обязательно быть такой же, как все?

Фея закрыла лицо руками… так ребенок укрывается с головой одеялом, чтобы спрятаться от всех своих страхов. Прошло почти два месяца, девушка на берегу превратилась в старуху… Нужно было сделать с этим хоть что-то, пока еще не стало слишком поздно. И Альвея больше не могла позволить себе промедления.

- Мне нечем утешить тебя, - сказал Аэнири вслед уходящей решительным шагом Фее, - если бы ты не разлучила их, может быть, эта любовь никогда не проросла бы из дружеской привязанности, которая их объединяла. Но то, что теряешь, всегда кажется дороже того, что у тебя под рукой. И ты, и эти двое детей попались в одну ловушку…

 

Альвея нашла юношу в саду в объятиях мягкого кресла. Он сидел неподвижно, глядя в одну точку, и только губы его чуть шевелились, точно произнося молитву.

- Уходи, - глухим, мертвым голосом произнесла Фея, - я отпускаю тебя, отрывая от своей любви все, что еще остается в ней живого. Лучше уж не иметь никакого сердца, чем сердце изо льда.

Юноша беспомощно взглянул на нее.

- Я не могу, - совсем тихо ответил он. - Я умираю.

На короткий миг Фея застыла перед лицом еще одной правды, которую не хотела принимать; все ее чувства кричали, что человек не может ошибаться в таких вещах, а она, Фея, может. Метнувшись вперед, она положила ладони ему на грудь и услышала тишину… Нет, сердце еще стучало, но время между двумя ударами становилось все больше и больше.

- Прости, - прошептал Милу, - я не люблю тебя.

Но Фея уже не слышала его; сосредоточенно, спокойно, она вливала в него силы, достаточные, чтобы вернуть к жизни умирающего. Пусть даже сейчас, на пороге смерти, он не нашел для нее иных слов, кроме этих – он должен был жить!

Ладони ее отчаянно ярко светились, наполняя жизнью отказывавшееся жить тело, и упрямое сердце юноши сдалось и послушалось приказа. Милу удивленно вздохнул и пошевелился, чувствуя, как силы возвращаются к нему… Альвея отняла ладони от его груди и отвернулась, дрожа от странного холода, источник которого был внутри нее.

- Я отпущу тебя, - сказала она, почему-то стараясь четко выговаривать слова, - но сначала ты выполнишь мое условие. Здесь вот, на этом песке, нарисуй мое лицо так, как ты рисовал ее – и будешь свободен.

Юноша удивленно взглянул на нее, осторожно, прислушиваясь к себе, выбрался из кресла и, опустившись на песок, принялся рисовать. Штрих, другой… он провел ладонью по песку, стирая нарисованное, и начал снова.

Несколько минут он словно бы боролся с чем-то, повелевавшим его руками, но тщетно. И когда Фея обернулась, она увидела на песке еще один портрет девушки-худышки.

- Прости, я не могу, - покаянно произнес Милу.

- Я вижу. Жаль… это единственная победа, которую я могла бы одержать, но и ее ты не дал мне. – Фея снова отвернулась, ощущая присутствие Советника, хотя и не видя его, - Аэниридорнэалэмон, что мне делать?

Впервые она спрашивала его, что ей делать. И может быть, впервые он ответил ей так прямо:

- Сделай для двоих то, что обычно делала для одного. Прорасти траву сквозь лед и тогда те, кого ты разлучила, полюбят тебя по-настоящему.

- Поздно! - вскинулась Фея, хотя сердце ее на миг наполнилось надеждой – и как же это оказалось больно, найти и потерять надежду! - и как ты можешь, как смеешь предлагать мне такое?

Она подняла руку, призывая Зеркало Вод, и тотчас перед ней развернулась картина заснеженного берега, поступившая сквозь искристый блеск течений.

Была осень. Холодный ветер, пропитанный мелкими, колючими снежинками, перебирал спутанные пряди в гриве белой лошади, стоящей в снегу. Нет, не белой – седой.

«Неправда… - отшатнулась Фея, стискивая тонкие пальцы, - этого не может быть… лошади не живут так долго…»

Откуда-то сбоку, из-за пределов Зеркала, протянулась дрожащая рука, погладила спутанную гриву и тотчас опустилась, точно обессилев от этого простого движения. Фея прошептала короткое Слово и Зеркало подалось в сторону, позволив увидеть дряхлую старуху в немыслимых лохмотьях с развевающимися по ветру волосами, полными снега и седины… Пятьдесят четыре дня состарили Шулих на пятьдесят четыре года. Целая вечность отдаляла ее от по-прежнему юного Милу.

 

Ей было не холодно – совсем. Может быть, в этом было единственное благо ее положения… Долгая зима и долгое ожидание больше не пугали Шулих, а она верила, что придется ждать долго, как верила в то, что Милу сможет узнать ее даже теперь. А еще она мечтала, что сможет взглянуть сквозь лед в самую глубину Озера, но воды его так и не покрылись льдом

- Милу, - прошептала Шулих, склоняясь над водой, - Милу…

Спокойные воды всколыхнулись. Она качнулась назад, увидав, как с самого дна поднимается светящийся водоворот, как он рассыпается мелкими брызгами, выпуская на волю заключенного в нем человека, над головой которого сияет маленькое белое солнце.

Он шагнул на берег, такой же юный, как прежде.

- Шулих!

- Милу… Вот, наконец, я и дождалась тебя, Милу, - прошептала она.

Не было ничего – ни страха, ни ужасных мыслей о той разнице, которая пролегла между ними, ни надежды, что ее внезапная старость – не навсегда, ни радости от возвращения Милу.

- Я вернулся, - он подошел к ней, сжимая что-то в руке, - тебе больше не нужно ждать.

В его глазах стояли слезы, а еще… еще там была любовь, которая родилась из разлуки.

- Торопись, - сказал Аэнири, озарив лица влюбленных вспышкой яркого света.

Юноша разжал ладонь: в ней лежала песчинка, и радужник коснулся ее своим лучом, заставив вспыхнуть огненной искрой.

- Что мне делать с ней? – спросил юноша, почувствовав, как песчинка наливается теплом.

- Когда наступит время, ты будешь знать, что тебе делать… если же нет - никто не поможет тебе. Прощай - Советник нырнул в воду и погас где-то в глубине.

Юноша и старуха смотрели на пылающую песчинку. Метель осени бесновалась, пытаясь затушить искру, которая с каждой минутой становилась все горячее, точно предупреждая поторопиться…

Старая-старая женщина протянула руку и прикоснулась к искре; на миг ей показалось, что она поняла… но что есть понимание, как не блеснувшее в тучах солнце? Продлись этот миг вечно – ах, каким это было бы счастьем!

Две руки соприкоснулись, и что-то вспыхнуло, затмевая белизну зимних снегов, совершая невозможное – продлевая то самое понимание, которое длится миг, только миг.

…Фея на дне своего Озера грустно улыбнулась, и холодные воды потеплели и посветлели. Аэнири тихо висел рядом с открытым, распахнутым в снежную даль берега Зеркалом Вод, в котором отражались юноша и старуха.

- А если они не поймут?

- Они не могут не понять, - ласково прошептала Альвея, - ведь я не оставила им выбора. Так поступают все Феи.

И это было правдой.

 

…Юноша и старуха потянулись друг к другу, как два лепестка одного цветка и соприкоснулись губы, поверяя влюбленным тайну первого поцелуя. Все было в этом – и отчаянная робость первого признания, и надежда, и радость, и понимание.

Тлеющая искра упала в снег. Старая женщина вскрикнула голосом юной девушки; облик ее, дрожал, обостряя и изменяя черты, светящийся туман обвивался упругой спиралью вокруг нее и Милу, оба они изменялись и было ясно, что прежними они уже никогда не будут... Пылающая искра утонула в снегу но теплые лучи брызнули от нее во все стороны, пронзая толщу сугроба, проникая в насквозь промерзшую землю. Земля оттаивала, пробуждалась и, напитавшаяся водой, пропускала сквозь себя тонкие ростки зеленой травы, тянущейся как и всякая трава - вверх, к солнцу.

 

Альвея, Фея Озера растворялась в обвивающих ее подводных течениях. Она отдала двоим свою сущность, свое бессмертие, которого всегда хватало лишь на двоих - саму Фею и ее избранника - и ей самой ничего не осталось. Но она не жалела об этом, даже уходя, исчезая, становясь частью вод которым так долго была хозяйкой - Феи не умеют жалеть. Конечно, Милу и Шулих не станут жить вечно; но Альвея знала - только те, что смертны, могут быть по-настоящему бессмертными. Как люди…

Радужник Аэнири, ее Советник, ее друг, тоже должен был исчезнуть. Его сияние гасло, меркло, растворялась в волнах, но возвращалось, чуть менее яркое. А потом фея прочувствовала как отхлынули от ее сердца готовые растворить его волны. В тот миг когда еще не поздно было вернуться - если бы только она могла это сделать - возвращение состоялось. Альвея удивленно и тревожно огляделась, ища вокруг себя причину возвращения - какой бы она ни была, но не нашла ее и посмотрела на Аэнири. Советник тихо засмеялся, словно счастливый ребенок от удавшейся проделки, сияя и переливаясь цветами чистыми, как мечта звезды. Альвея не успела ни о чем спросить его: течения сплелись перед нею Зеркалом Вод показавшим то, что происходило сейчас на берегу. А может, произошло мгновение назад, совершив чудо.

 

Светящийся туман лег к ногам влюбленных, готовый служить Милу и Шулих, но он больше не был нужен им. Худая девушка с непокорными рыжими волосами и прекрасный юноша стояли на клочке земли, покрытым травой, проросшей сквозь холод и бурю. К ним неторопливо подошла темная лошадка со светлой гривой. Она потянулась губами к траве, но почему-то передумала и мягко ткнулась мордой в плечо Шулих. Девушка ласково потрепала светлую гриву и смущено подвернула рукав платья, скрывая аккуратную заплатку. Ветер оставался пронзительным, но от земли и травы поднималось тепло, и ни ей и ему не было холодно.

Шулих посмотрела на Милу вопросительно. Юноша, подумав, кивнул, и придержал для нее стремя, пока она садилась в седло. Девушка последний раз посмотрела на кусочек весны под копытами лошади и оглянулась на озеро.

- Жалко... - сказала она, - трава замерзнет. И я, наверное, больше уже никогда не увижу хозяйку озера и не поговорю с ней. Она очень красивая, правда?

- И она очень добрая, - улыбнулся Милу, - я расскажу тебе о ней, и о Советнике, ее и друге. А трава... Будет весна.

Взяв лошадь под уздцы, повел ее по неглубокому пока снегу навстречу всему, что было у них впереди. Фея Озера и ее Советник смотрели на них пока они не скрылись от взгляда чудесного Зеркала Вод – чуда, куда как более простого, чем человеческое сердце.

 

16-17, 21-23 августа 2000г.