Нежное апельсиновое свечение наполняет небо, выливаясь из-за линии горизонта и обнимая маленький пылающий шар, что опять катится над Бирюзовой Бухтой. Я смотрю на него со скалы, где стоит этот сказочный дом, такой белый, слегка розовеющий в рассветных лучах, дом с просторной верандой и шестью плетеными креслами вокруг обеденного стола. Из шести кресел всегда занято только одно, мое любимое, сидя в котором постоянно глядишь на восток и видишь начало дня, сколько бы лет тебе ни стукнуло.

Жаль, что я не помню, сколько мне лет. Что-то от пяти до девяноста пяти, точнее пока не определила. Или не определил. Это тоже проблематично, узнать, какого ты пола. Да и стоит ли заморачиваться? Чем дольше живу, тем более склоняюсь к мысли, как это второстепенно, все эти вторичные половые признаки. Не случайно же их называют вторичными…

Собственно говоря, любовь - чувство бесполое, настоящая-то любовь. И безвозрастное. Она просто вспыхивает в вашей груди и устремляется к кому-нибудь теплыми волнами, окутывает и начинает качать и баюкать другое человеческое существо, шепча непрестанно: "Люблю… люблю… люблю…" И еще сотни и мильоны раз одно и то же: "Люблю…люблю… люблю…" Вы восхищенно смотрите и глупо улыбаетесь, вас тянет прижаться и замереть, и даже если вы совершаете от полноты чувств и избытка доверия какие-то действия, улетаете неведомо куда и возвращаетесь незнамо откуда, главное - замереть потом, ткнувшись носом, и вложить в глубокий, как Марианская впадина, вздох все оставшиеся "люблю".

А уж кого мы любим… Какие человеческие создания… Нам так редко везет в наших вечных поисках, так трудно оказывается встретить родственную душу, что, очевидно, становится уже не до капризов…

Душа, мда-с. По всей вероятности, мне столько лет, что я почти не ощущаю всего остального. Я, собственно, не уверен, на этом ли я еще свете или уже на том. Или не уверена. Неважно.

Я столько всего знаю про душу… Например, душа кошки. Говорят, что кошки привязаны к дому, а не к хозяину. Но когда я была кошкой и меня оставили у приятельницы на время отпуска, мне отчего-то совсем не хотелось домой. Мне хотелось умереть. А когда забрали назад, я долго не верила своему счастью, а потом стала подбираться по утрам к лицу хозяйки и все всматривалась, всматривалась... Берегла ее сон, мурлыча тихонечко: "Люблю… люблю… люблю…" Я откуда-то знаю, что видит чайка, пролетая над нашей бухтой. Она видит, как в прозрачной глубине медленно шевелится фиолетово-бирюзовый скат, как трепетно тянут окаменевшие веточки голубые и земляничные кораллы, поднимают ладошки к свету и ловят его в солнечной соленой воде… Она видит вдалеке пару дельфинов и слышит сигналы, которые они посылают друг другу: "Люблю… люблю… люблю…" Кем я только ни была. Был. Были…

Пять пустых кресел глядят на меня, заставляя мозг постоянно ворочаться в тщетных попытках вспомнить…

Иногда то, что было жизнью, вдруг пробежит передо мной, как в кино. Необычайно ярко, живо, с цветами, запахами и ощущениями… Увы, я не могу облечь все это в слова, не то что раньше…

Мужчины и женщины, они приходят вместе и по-одному, иногда собираются толпой, шумят и жестикулируют. Некоторые бывают чаще других. Двое влюбленных - кто они? Такие юные и счастливые, и оба на кого-то похожи… На кого… Однажды мне приснились две летящие карусели, веселые, пестрые… Отчего-то пришло в голову, что это они, эти двое. Карусельки кружились, и вовсе не на земле, а где-то повыше, в воздухе, а по моим щекам какого-то черта лились слезы… Все равно не вспомнилось…

Мужчина один часто сидит напротив. Тихий и добрый, достанет блокнот - и пишет, пишет… Он сидит, а кресла все равно все свободны, кроме моего, не знаю, как так получается... Вокруг него еще собака бегает. Собачка маленькая. Вот собачку я почти что припоминаю, даже имя иногда всплывает в памяти, но не до такой степени, чтобы вслух произнести. Прозвучит где-то там и стихнет…

Есть еще женщина. Она подходит ко мне и обнимает. Обнимет - и стоит так, до-о-о-олго, склонившись. Не плачет, нет. Я плачу.

И еще малыш. Мальчик или девочка, непонятно. Мы часто вместе смотрим, как оно восходит. Как выплывает, огненное, прямо из воды, как заливает все ярко-оранжевым светом…

Я боюсь одного: не поймать, пропустить когда-нибудь это изумительное, ни с чем не сравнимое мгновение, ощущение начала, свежести, новизны, которое почему-то до сих пор мне необходимо. Мне думается, именно оно держит меня здесь, в Бирюзовой Бухте, между этим и тем светом, и держит так крепко, что мне совершенно наплевать на то, кто же, собственно, сидит в этом плетеном кресле лицом на восток. Наплевать на то, что я никак не могу вспомнить, кто я и кого со мной уже нет.