АССОЛЬ.

 

Буксир “Ассоль“ стоял у бетонной стенки затона, поджидая замешкавшихся после смены рабочих, чтобы переправить их в посёлок на другом берегу реки. Шум работающего на холостом ходу двигателя заглушал бухавший неподалёку свайный молот, и только частая рябь маслянистой лужицы, оставшейся на палубе после недавнего налётного дождя, выдавала нетерпение “Ассоли“.

Буксир был старый, многажды битый бестолковыми баржами и сплавными плотами, которых он немерено потаскал на своём веку, но все его вмятины и свеженаваренные заплаты создавали лишь ощущение матёрой зрелости и надёжности этого трудяги.

Тугой, разгульный ветер дул с реки. Иногда он тяжело наваливался на вздёрнутый нос судёнышка, слегка прижимал его к пирсу, и тогда буксир, как привязанный бычок, потягивал кормовой причальный конец, будто пробуя его на крепость.

Капитан Серафим Курилёнок сидел в своей тесной рубке на высоком металлическом табурете и, привалившись виском к иллюминатору, устало смотрел, как за каменистой косой затона бегут и бегут со стороны далёкого посёлка стылые, гребнистые волны.

Настроение у Курилёнка было мрачное: старинный друг его, Степан, бессменный помощник капитана на протяжении многих лет, уже третий месяц лежал с инсультом в районной больнице, и, судя по тому, как плакала вчера звонившая из Волокши жена Стёпки, ждать оставалось только самого худшего.

Отгоняя тяжёлые мысли, Серафим тряхнул головой, встал и, взглянув на часы под замасленным обшлагом рукава, вышел на крыло мостика.

На палубе, возле открытой двери машинного отделения лежала большая вислоухая собака. При виде капитана она торопливо поднялась с нагретого места и, готовая в любую минуту выскочить на берег, замерла, искоса глядя на него с привычной ко всему покорностью.

Эту худую псину притащил сегодня утром Жорка, назначенный на буксир вместо слёгшего Степана. Разбитной мичманок, уволенный с флота то ли за пьянство, то ли за какие-то тёмные делишки, Жорка был в этих краях человеком случайным, и, направляя его на “Ассоль“, Курилёнка в пароходстве предупредили: «Будь с ним построже, Серафим Василич. А уж если что, мы цацкаться не будем. – Но, и вздыхали при этом: - Людей нет. Обмелела людьми река».

Технику Жорка знал неплохо, и хотя обязанности свои исполнял с ленцой, Серафим старался недовольства не показывать – понимал: другого помощника взять неоткуда. Но вчера, после первой же выданной накануне получки, Жорка на работу не вышел. Не видели его и в общежитии. Он появился в затоне только утром. Грязный, без своего щегольского форменного бушлата, с расцарапанной рожей, Жорка с ухмылкой взглянул измученными пьянством глазами на наблюдавшего за ним с мостика капитана и, сняв обрывок провода с шеи этой жалкой, Бог знает откуда приведённой им собаки, молча полез в тёплое нутро буксира. «Ладно, хоть пришёл, - подумал тогда Курилёнок. – Авось, обломается»...

Серафим покосился на строительную бытовку, откуда уже тянулись, с трудом прикуривая на ветру, рабочие, открыл дверь рубки и тихим свистом поманил собаку к себе. Псина странно изогнулась, отчего её тощий зад оказался едва ли не у самой морды, боком подвинулась к трапу, но, боясь подвоха, подниматься не стала, а выжидательно замерла внизу, колотя по рёбрам сбившимся в колтуны хвостом. И лишь когда он, опять коротко свистнув, шагнул внутрь и несколько раз шлёпнул себя ладонью по ляжке, собака, промахиваясь лапами мимо металлических прутьев ступенек, неловко полезла вверх. Проскользнув в рубку, она плотно прижалась к переборке у самой двери и, пока Курилёнок рылся в шкафчике, неотрывно следила за этим, как она понимала, самым главным здесь человеком, боясь поверить в его дружеское к себе расположение.

Серафим поставил перед ней коробку с остатками своего холостяцкого обеда и торопливо подался навстречу застучавшим по трапу шагам: «Все? – Не дожидаясь ответа, кивнул: - Добро». Уже закрывая дверь, он с раздражением успел заметить, что с носовым швартовом возится не Жорка, как должно было быть, а один из рабочих.

Слегка толкнувшись кормой, «Ассоль» отвалила от пирса и, теребя винтами мутную воду, ходко пошла вдоль далеко растянувшейся по реке косы.

Сразу за причальной стенкой, слева открылся небольшой залив, отделявший строительство от высокого, поросшего кустарником откоса с крохотными домиками на самом краю яра. Сверху, от выглядывавших из-за палисадников изб косо сбегала вниз нечёткая тропинка, но не к заливу, а много дальше – к выходу из затона. Там, на мелководье стоял ещё не видный отсюда полузатопленный дебаркадер, куда дважды в неделю чалился пассажирский катерок, возивший местных баб в посёлок за всякой хозяйственной нуждой.

В заливе, углубляя дно, работал земснаряд. Надсадно пыхтя трубой и скрежеща цепями, он упрямо тянул из воды бесконечную вереницу черпаков со всякой придонной дрянью и сбрасывал её в трюм жавшейся у борта шаланды.

Ладная, черноволосая женщина вышла с ведром на палубу пыхтящего чудовища и стала внимательно смотреть из-под руки на проходящее мимо судёнышко. На «Ассоли» мокро откашлялась и взвизгнула сирена. Женщина нерасчётливо плеснула из ведра на ветер и, едва увернувшись от брызг, игриво пошла обратно, то и дело оглядываясь на буксир и призывно смеясь над своей неловкостью.

Курилёнок ещё раз дёрнул рычаг сирены и перевёл озорной взгляд на собаку. Она уже оставила в покое вылизанную дочиста коробку, привстала на задние лапы и настороженно смотрела в боковой иллюминатор.

Когда обогнули небольшой мыс, и открылся выход из затона, капитан заметил впереди сидящую на мели самоходную баржу. Тяжело гружённая, она наскочила скулой на оконечность косы, и теперь, судорожно работая винтами, пыталась вырваться из песчаного плена. На её ржавом борту с трудом читалось название: «Комсомолец Тульчак».

Подойдя ближе, Серафим застопорил ход и щёлкнул тумблером громкой связи. «Ну что, Александр Кондратич, - разнёсся его голос, сопровождаемый металлическим пощелкиванием, - сидишь, чайный гриб?» Ответа не последовало. Усмехнувшись упрямству хорошо известного на реке своим желчным характером капитана, Курилёнок миролюбиво предложил: «Да не жги ты попусту солярку. Давай, я тебе буксирный трос подам». Он уже тронул ручку машинного телеграфа, но в этот момент баржа чуть заметно качнулась и стала медленно сползать с отмели. Дверь её рубки на секунду приоткрылась, и оттуда высунулся кулачок с крепко сложенным из пальцев кукишем. Посмеиваясь, Серафим подработал машиной ближе к берегу. «Проходи, проходи, - сказал он в микрофон, - я уж пропущу тебя, от греха»...

Порыв ветра принёс с кормы растрёпанный обрывок смеха. Капитан «Ассоли» оглянулся на сидевших тесным кружком рабочих, пошарил хозяйским глазом по буксиру, потом выдернул из раструба свисток и подул в переговорную трубу. «Слушаю», - через долгую паузу сипло отозвался Жорка. «Ты швартовы-то прибрал бы с палубы, - строго напомнил Курилёнок. Он напряжённо подождал, хотел было заткнуть молчащую трубу, но, всё-таки, наклонился и, досадуя на себя, вкрадчиво спросил: - А?..»

С правого борта уже втягивался в затон гружённый щебнем «Тульчак».

Жорка вылез наверх мятый, заспанный; поёживаясь и лениво огрызаясь на шутки строителей, стал наматывать на кормовую вьюшку канат.

И тут утробно заскулила, заволновалась собака. «Чего ты?» - удивился Курилёнок. Та отпрянула от иллюминатора, подскочила к высокому порогу и несколько раз царапнула его когтями. «Ах ты, Господи...» - досадливо сморщился Серафим. Придерживая собаку ногой, он приоткрыл дверь, бросил вороватый взгляд на корму и только тогда выпустил псину наружу. Она слепо кинулась вниз, ударилась грудью о палубный настил, но тут же вскочила, и вдруг, свесившись за борт, скользнула передними лапами на привальный брус и прыгнула в воду. Задавленно вытянув шею, собака плыла прочь от буксира, но не прямо к берегу, а забирая вправо – к просевшему на воде, старому дебаркадеру. Серафим взглянул в том направлении и возле покосившейся лавочки, где обычно сидели в ожидании катера старухи, заметил странную фигуру в коротком, чёрном пальто. По голым коленкам, торчащим из голенищ высоких сапог, он понял, что это молодая женщина или даже девчонка, но лица её, наполовину скрытого большим венком из листьев, рассмотреть не мог. То заходя в воду, то отступая от набегающих волн, она металась по берегу, просяще тянула к буксиру руки и, в отчаянье топая ногой, видимо что-то кричала им, неслышное на таком ветру. Это было тем более странно, что подойти в этом месте к берегу буксир не мог, и жители деревни прекрасно об этом знали. На ощупь сняв висевший за спиной бинокль, Серафим поднёс его к глазам. «Чего она хочет?» - думал капитан, вглядываясь в заплаканное лицо с выразительно, но безмолвно двигающимися, как за стеклом отходящего поезда, губами. И тут он узнал её...

Курилёнок не раз встречал эту глухонемую девчонку в посёлке. Обычно она приезжала туда с высокой, худой старухой и они, разложив на газете, в зависимости от сезона, пучки зелени, снизки сухих грибов или побитые паршой яблоки, подолгу сидели у пассажирской пристани в ожидании покупателей. И ещё он вспомнил, как однажды отбил эту несчастную у поселковых мальчишек, подстерёгших её на спуске к реке. Пользуясь тем, что руки девчонки были заняты банкой с постным маслом, подростки подбегали к ней сзади, задирали подол платья и, отскочив, опять норовили зайти за спину. При этом лица их были сосредоточены и бледны. Девчонка затравленно верещала, плевалась, но они упорно не оставляли её в покое, и, не вмешайся тогда оказавшийся неподалёку Серафим, дело могло кончиться плохо.

Курилёнок вновь навёл бинокль на берег. Собака уже выбралась из воды, и устало отряхивалась, обдавая хозяйку брызгами. Та, не глядя, пнула её ногой и опять безмолвно закричала, запрыгала, из последних сил стараясь привлечь внимание находящихся на буксире.

«Ах ты, мерзавец!» - вдруг застонал капитан. Он потянул к себе микрофон:

- Георгий, ну-ка, поднимись ко мне! – прокатился над палубой его голос.

Сидевший с рабочими Жорка бросил окурок за борт и нехотя направился к трапу.

- Ну?.. - спросил он с порога.

- Войди и закрой дверь! – приказал Серафим. И, когда тот шагнул в рубку, ткнул ему в руки бинокль. – Твой бушлат?! - спросил он хрипло, кивнув в сторону дебаркадера.

- Не мой, - сразу ответил Жорка. Он посмотрел в указанном направлении и замотал головой: - Нет... Откуда?.. Свой я стропальщику с лесовоза продал.

- Врёшь, сучонок! – задохнулся гневом капитан. - Врёшь!

- А вы докажите! - с пришедшей от испуга наглостью взвизгнул Жорка.

- Что?! – качнулся было на него Серафим, но сдержал себя. – Сегодня же заберёшь в общежитии барахло, и если я тебя ещё раз, не дай Бог, где-нибудь встречу... – Он прикрыл глаза. - А теперь... пошёл вон с мостика!

Когда Жоркины шаги скатились по трапу, Курилёнок несколько раз глубоко вздохнул и взялся за ручку телеграфа.

За мысом, у выхода на большую воду волнение стало размашистей. «Ассоль» несколько раз клюнула носом, потом приноровилась, глухо заурчала и задиристо полезла грудью на набегающие с реки волны.