Никотиндеадениндинуклиотидфосфат.

 

«Слово, высказанное в споре,

не достигает цели.»

Лао-Цзы.

 

Погода была серой, пасмурной. Шёл мелкий-премелкий дождь. Была «золотая осень», да только вот не видно было её великолепия всего, а лишь прослойки красного и золотого, потускневшего, потерявшего весь свой блеск и превосходство над прочими цветами леса. Солнце было вовсе не видать из-за туч, оно словно не желало показываться на глаза, не желая дарить ни тепло, ни свет, а лишь отсиживаться где-то за тучами, где-то, где можно спрятаться и от хлопот и от проблем. Краски горизонта, что открывался прекрасно на поляне, были размыты, а внизу – недоубранная рожь, иль пшеница – не важно, а главное ж то, что было то тоже еле видно, золото тех злаковых потускнело так же, как и то, что на деревьях леса. Поперёк простора серых да размытых красок полянки, окаймлённой смешанным лесом, текла речушка, мирно и плавно идя, протекая туда, куда и надо, туда, куда и следует. В небе ворон, летящий вдоль мелкой премелкой прослойки света, что выглядывала всё ж из-за туч, в надежде на лучше, с верой в него. Полянку замыкал горизонт ( а что за ним? неизвестность, неслыханность, загадка ) и железная дорога, что лежала, намертво вгрызаясь в насыпь. По краям – столбы, на них –тянущиеся провода вдоль, вдаль, чему ни конца ни края. Лютующий, вольный ветер, шаля от неуёмности своей, бил по листу железа, на котором был какой-то сугубо железнодорожный указатель, вмещающий в себя три цифры и какое-то сокращение, что было прикреплено к столбу при дороге.

Раздался протяжный гудок, раздирающий слух и нервы. Электричка неслась во все тяжки, шибко, стремительно, гордясь, наверное, своей колеёй. Она неслась из какого-то небольшого посёлка в город. В последнем вагоне, в тамбуре его, было трое. Это были студенты, возвращающиеся на учёбу с выходных.

О чём-то разговаривали те трое. Один словно исповедовался, а два других, то хихикая, то сочувствуя, говорили в ответ, пытаясь успокоить спутника их, но они все были слиты воедино, их соединял разговор, теплота его и, наконец, дружба.

- Да ладно тебе – говорил один – всё будет хорошо… Всё сложится… Будет лучше. Нормально всё будет.

- Да, действительно… - соглашался другой.

- Конечно – продолжал всё тот же – Всё будет хорошо, ведь это, ну, как его, никотиндеадениндинуклеотидфосфат!

- Блин, вот скажи дураку умное слово, так он его будет без умолку – сказал тот, что успокаивал тоже.

- Хм… А ты не уж то ли не можешь подумать!

- Блин, да ну как тебе объяснить! Ну это в фотосинтезе, понимаешь! Не было бы его, ты бы сдох! Не получил бы воздуху! Без него невозможно жить!

- Ну, а я о чём! Да я не о том, что эта хрень там что-то в фотосинтезе! А о том, что слово это больно мудрёное. Мир стоит на истине, правде. Она может и достигаема, но не работой одного ума, одного человека и не одного поколения! Мир стоит на этих основах, которые во благо ему же, а нет – конец. Всё будет хорошо, ведь они есть! Ведь есть никатиндеаде… и так далее, который сложен, как и истина, но без него смерть – он воздух делает, как и первоосновы, без которых никуда, которые сложны как и этот… Ника… и так далее. Вот поэтому и говорю так. Думать надо!

 

- Блин, да ты апатрид и милитарист!

- Чёрт, да ты хоть знаешь значения этих слов?

- Да знаю, а вот ты…

- Да, как, я же…

- Слушайте, хватит! – словно прорезался голос у того, что исповедовался тем другим – Давайте-ка перейдём на другую тему?!

И так и ехали они дальше. Электричка неслась шибко, во все тяжки. Неведомо было, когда она придёт, ведь на одном из узлов стояла дольше, чем надо – военный состав какой-то попускали. Да и куда – то же, не шибко уж и было понятно. Она неслась, уже пересеча поляну и войдя в чащу леса, катясь дальше как и исстари.

Шёл дождь. Листья опадали. Дул ветер. Летал ворон. Но солнце было видно, вытесняя собой тучи, оно начинало всё больше и пуще, светлее светить.