Этот день не обещал стать необычным: всё та же морось с самого утра, всё те же тяжёлые, с серо-сизым подбрюшьем облака, опухшие от накопившейся в них влаги; так же, как и вчера, на минутку выглядывает солнце: посмотрит вниз, на раскисшую землю, на непричёсанную, примятую траву, и, не услышав привычного птичьего щебета, быстро уходит восвояси, словно говоря этим: «я вернусь к вам лишь тогда, когда закончится это мокрое безобразие!» Да, лето в этом году подкачало! ...Раздумывая над каверзами природы, стою у открытого окна и слушаю, как шелестит дождь. «Конечно, - думаю я, - был прав тот, кто написал ставшее крылатым выражение: «У природы нет плохой погоды, всякая погода – благодать!». «Пусть себе идёт, - философствую я, - пусть досыта напьются этим летом трава и деревья, пусть будет хорошим урожай у крестьян, пусть они вовремя соберут всё то, что выросло, выкормилось на тучных лугах, стало молоком, колбасой, мясом...» Добрый я в такую погоду. Меланхоличный. В такую погоду меня можно брать живьём голыми руками – сопротивляться нет сил! В голове непривычно пусто. Идеи затаились, ожидая того момента, когда их воплощению будет способствовать настроение и (опять!) – погода. Ещё вчера, строя планы, мы с Зюлей собирались съездить в Зальцбург: во мне, ещё с прошлого приезда, засела «idée fixe» - доснять одну из его старинных улочек, знаменитую на весь мир своими магазинными вывесками. Конечно, можно снимать и в дождь, в этом тоже есть своя прелесть, но мне нужен свет; мне нужно, чтобы все эти вывески, прилавки, стёкла витрин заиграли золотом и серебром, чтобы они отражали и множили лица восхищённых прохожих, чтобы небо в узкой щели между крышами домов было синим-синим и на его фоне, в вышине, плыла колокольня храма Святого Власия, а за ней, на заднике этой воображаемой мною картины зеленел бы крутой бок горы Райнберг. Ах, мечты, мечты! Как часто, вместо того, чтобы воплотиться в жизнь, сделать нас чуточку счастливее и с удовольствием потерев потом руки, сказать: «Эх, хорошо-то как!», вы издали показываете неприличную комбинацию из трёх пальцев и удаляетесь прочь! ...А дождь всё идёт, и пресытившаяся земля уже не в силах её впитать. Хорошо сейчас тем, кто живёт на Канале! Многочисленное утиное семейство деловито роется на каменистом мелководье, выискивая съестное, и, в ожидании подаяния, зорко поглядывает по сторонам: не идёт ли кто двуногий с кульком, полным засохших хлебных корок? Засунув голову под крыло и став похожими на огромные чашки от чайного сервиза, дремлют на воде лебеди. Шуршит камыш, потревоженный набежавшим откуда-то ветром, да вторит ему стук капель падающей с неба воды. ...Словно подслушав мои мысли, дождь внезапно прекращается. Еще какое-то время продолжает капать с крыши: это стекают с черепицы последние струйки воды. Несмело заговорил скворец, – разведчик погоды, – приглашая пернатую братию разделить с ним недолгое счастье наступившего затишья. И вот, уже зазвенел разноголосый хор, и, разбуженное птицами, выглянуло заспанное солнце, и уже через полчаса опять пошло-поехало: стало трудно дышать от водяных испарений и красный столбик термометра быстро пополз к отметке «30». «Не попить ли нам холодного пивка?» - спросил я у себя, а вслух подумал: -Зюля, хорошо бы было узнать, как поживает Фил. Пока Зюля будет искать оставленную где-то «трубу», пока она будет дозваниваться и разговаривать, - вначале со своей племянницей Заей, а потом и с Филом, я расскажу вам, кто такой Фил и почему меня интересует то, как он поживает. Не скрою, я испытываю чувство мужской солидарности, по-этому не взыщите, если в рассказе о том, что приключилось с Филом, вы почувствуете её присутствие. ...Вот уже третью неделю, как Фил отлучён от всех частей роскошного тела своей супруги. Началось всё с того, что Фил стал вести здоровый образ жизни: он бросил курить! На радостях, что продержался без курева целую неделю, Фил решил это дело отметить. Для этого нужен был «второй», который и был тотчас же найден в лице закадычного дружбана и соседа по имени Вовчик. Так, как у Фила дела с трудоустройством временно не решались, а Вовчик, как глава какой-то фирмы мог себе позволить руководить ею из дома по телефону, то праздник жизни подзатянулся, и, когда пошла вторая неделя мужского братания, Зая не выдержала: она закатила Филу скандал! Рассерженный Фил, обидевшись на непонятливую Заю, совершил непозволительную глупость: впервые в своей жизни он сел за руль в нетрезвом виде. И не просто сел, а с шумом хлопнул дверцей своей «япошки» и умчал в ночную мглу. Можно представить, что перенесла в тот вечер Зая! Фил же, покатавшись по городу и совершенно случайно никого не сбив и никуда не въехав, глубокой ночью вернулся домой, а встав ото сна, ничего из вчерашнего припомнить не смог. В наказание за поездку в непотребном виде, а так же в целях профилактики раннего склероза на почве алкоголизма, Филу был заявлен решительный протест с перспективой развода, и, как вытекающее из этого правило – отлучение от супружеской койки. Тогда Фил подумал и сказал: -Ну и пусть! Разменяю одну сорокалетнюю на две двадцатилетние улучшенной планировки в разных концах города! Обиженная таким поворотом дела, Зая ответила: -Ты об этом ещё пожалеешь! – и хлопнула дверью спальни. -Надо их помирить, - сказал я Зюле, узнав подробности этой ужасной истории. И вот, сегодня, припомнив всё, я произнёс: -Зюля, хорошо бы было узнать, как поживает Фил. Из разговора Зюли с Заей стало понятно, что Зая томима нехорошими предчувствиями, а Фил не прочь проветрить свою машину. На том и порешили: через час встречаемся и едем в Прин. Зачем? – спросите вы. А просто так. Попить пива. |