Что хочет автор. Литературные конкурсы

…Да, сегодня запорожцы наверняка попытаются нарушить печальную традицию проигрывать морякам на их поле. Уж больно хорош тандем Ключик-Полтавец. Вот и опять, по правому краю, обыграв двух защитников, рвется к воротам Ключик. Резанный пас Коновальчуку… Тот без обработки бьет по воротам Долганского. Сильнейший удар, низом, в левый от вратаря угол. Мяч уходит на угловой. Жарко, жарко сегодня на стадионе Черноморского пароходства. Есть страсть, есть желание игроков обеих команд показать футбол хорошего качества, порадовать зрителя содержательной игрой. Да вот только зритель, в недавнем прошлом, болельщик, старается обойти стадион стороной. А ведь еще совсем недавно…

Лето 196… года, наступило незаметно, сменив необычайно жаркий май, дождливым, пахнущим, клейкой тополиной листвой июнем.

Ученические табели с аккуратно выстроенными столбцами отметок надежно упрятаны

в ящики сервантов. Каникулы.

Лето – это хрустящий вафельный стаканчик, наполненный с горкой вкуснейшим пломбиром. Его еще много, премного, и не страшно, если слизнуть чуть-чуть – довольно останется.

Белобрысый, голубоглазый мальчишка, десяти лет от роду, известный дворовой детворе как Иго-горка, то есть Егорка, высунул нос из-под одеяла, Потянув ноздрями ароматный воздух, сразу уловил тонкий запах – клубничное варенье.

Выпрыгнув из под одеяла, он помчался на кухню.

- Ты уже здесь?

Бабушка, Мария Григорьевна, переставляла большой медный таз, заполненный до верхов, пенящейся розовой жижей.

- Не успел проснуться – сразу на кухню.

- Сперва, умыться.

Егорка смотрел на бабушку как на волшебницу.

- Бабуля, доброе утро. Вареньице?

- Вареньице, - передразнила Мария Григорьевна внука.

И добавила примирительно – Будешь пенку снимать, а я в магазин, за сахаром. Из таза не ешь – скиснет.

Утро врывалось в квартиры золотым светом, веселыми шагами на лестничной площадке,

дружеским лаем дворовых собак. Вот, проехал мимо окон парень на своем гоночном велосипеде, с синим рюкзаком за плечами – Валик, студент, он дружит с самой красивой девочкой во дворе – Наташей. Вот, слышится зычный голос из окон соседнего, напротив дома. Это отец Толяна , он вечно недоволен. А вот и сам Толян, в широких черных шароварах, в стоптанных сандалетах на босу ногу, сутулый, долговязый мальчуган шагает с авоськой, за детским питаем. У него сестрички - двойняшки.

Прямо перед окном – старый орех. Он здесь давно. Раньше домов. За его толстенную ветку, отполированную до блеска, привязаны качели. На ночь детвора прячет качели в ветках – дворничиха срежет. Веревки-поручни уже болтались во все стороны – кто-то качался. День – начался.

Варенье чуть остыло, бурело, покрывалось тонкой корочкой. Егорка наскоро умылся, натянул майку и шортики. Приступил к работе. Блюдце для пенок полнело не столько от пенок, как от варенья. Взяв в хлебнице ломоть черного хлеба, Егорка густо намазал его теплым вареньем, положив в центр крупные ягоды, еще не окончательно уварившиеся, а оттого тугие и очень сладкие.

Завтрак удался.

Хлопнула входная дверь. Мария Григорьевна, охая и ворча, разувалась, не выпуская сумок из рук.

Егорка подбежал к бабушке, – не урони, сверху яйца. Поставив сумки на стол, он удалился в комнату. Через секунду раздался голос Марии Григорьевны, - ах, чарты тебе, помощничек, половины не стало…

Было утро, светило солнце. Егорка сидел на тротуарном бордюре, с любопытством рассматривая золотистое тельце хлопотавшей на цветке пчелы, стараясь помешать ей травинкой. Пчела нервничала, смешно шевелила брюшком, наконец, ей это надоело, и она с жужжанием полетела дальше. На солнце становилось жарко. Егорка пошел за дом. В тени оказалось куда приятнее. Он стал считать машины, проезжавшие мимо него. Досчитал до восемнадцати. В кустах Егорка заметил газетный лист. Странно – дворники хорошо убирали. Он подошел ближе и разглядел название газеты – «Футбол-Хоккей», июнь 196…

Ниже – крупным шрифтом надпись – «Англия – Мексика» - 2-0. Егорка напряг зрение…

на 37 минуте сработал второй эшелон атаки англичан. Бобби Чарльтон – 1-0, прочел он почти по складам, - а на 75-й минуте Роджер Хант – 2-0…

На развороте помещалось фото, на котором плечом к плечу стояли чернокожие парни, скрестив руки на груди. Они вовсю улыбались.

Егорка прочитал, - Тастао, Жаирзиньо, Гаринча, Пеле…, Бразилия. Чемпионы приветствовали мальчугана!

Во дворе появились ребята.

- Егорка, ай-да по воротикам побьем. Гурьба неслась на поляну.

- я буду за домом, бабуля. Мария Григорьевна только и успела ответить, выглянув в окно,

- оглашенный, смотри, не долго, на поезд чтоб не опоздали…

Посреди неровной, вытоптанной поляны стояли самодельные футбольные ворота.

- Кто на воротиках? Толяба, твоя очередь.

- Ну, ребята, - гнусавил Толик, - я ж в прошлый раз стоял.

- Правильно, стоял. Надо тренироваться. Команде нужен классный вратарек. Понял?

Толя нехотя побрел в ворота.

- Ребя, а Егорка сегодня уезжает.

- Скоро? – Ага, сегодня. - Егорка дал пас. – С бабушкой едем. Город называется Ш……

- Нет? Не очень.

- Везет тебе, Егорка. Там тоже море? – Нет, речка.

- Здорово. Ударили по воротам, и Толя пропустил пустячный гол. - Дыра, ты Толяба, а не вратарь.

- Да ладно. Ребята дружески хлопали его по плечу.

- У кого сколько копеек. У меня – десять, пятнадцать, двадцать…Хватает. Бежим за мороженным…

На вокзале, как обычно, людно и жарко.

- К сведению встречающих… Поезд Новосибирск – Приморск прибывает…Поберегись…

Навьюченные, с чемоданами и сумками отъезжающие, приехавшие, провожающие и встречающие сновали вдоль перронов.

Егорка сидел на огромном фибровом чемодане, опоясанном дорожными брезентовыми ремнями и пил ситро. Мария Григорьевна стояла рядом подбоченясь, закрываясь, как козырьком, ладонью от солнца. Ждали бабу Веру, давнишнюю подругу Марии Григорьевны. До поезда оставалось не меньше часа. Бабушка, как, наверное, и все бабушки, боялась опоздать на поезд и поэтому поминутно смотрела на огромные вокзальные часы. Но они никуда не спешили. Стрелки мирно дремали на циферблате, изредка, вспомнив, о том, что им необходимо идти, перепрыгивали на следующее деление и снова замирали. Егорка смотрел по сторонам. Он попеременно закрывал то правый, то левый глаз, наблюдая за происходящим. Вдалеке ничего не менялось, вблизи же предметы и люди сдвигались с мест, и можно было рассмотреть, то чего не увидишь, закрыв другой глаз. Это занятие несколько развеселило Егорку. Ждали бабу Веру и время…

Вскоре пришла баба Вера…

- Маруся, передашь Анне Николаевне. Вот.

- наверное, какое-нибудь варенье, из крыжовника или айвы,- подумал Егорка. Ни того, ни другого он терпеть не мог. Поморщился, тер ладонью глаз.

- А Егорушка подрос, прямо и не узнать, совсем кавалер. На отца похожий? …Да ну, вылитая мать мать.

Баба Вера дымила папиросой, с войны осталась привычка,

- Веня будет в Москве через недели две.

Передай, я приеду прямо туда. Поняла, Маруся? Привет всем, расцелуй наших.

Она обернулась. Сквозь линзы роговых очков на Егорку смотрели добрые уставшие глаза. Не выдержав, перевел взгляд на орденские планки, надетые прямо на ситцевое в мелкий неяркий цветочек, платье,

- за войну, - подумал Егорка, но ничего не сказал…

- Внимание, поезд №… Приморск – Харьков подан на посадку…

Чемодан неожиданно потяжелел. Да и сумка, которую нес Егорка, все время старалась ударить его по ногам.

- Носильщик не нужен? Рядом шагал здоровяк, толкая перед собой огромную тачку -

- Бабушка, надорветесь, ставьте на тачку, какой вагон?

- За яким родимцем? Сами допрем. Бабушка терпеть не могла носильщиков, считала их бездельниками и ворами.

- сильная у меня бабушка, - с гордостью думал Егорка, - как папа.

Вот и вагон. Молоденькая проводница в белой, форменной блузке и юбке, с кожаной, черной сумкой на плече, из которой торчало два свернутых флажка, рассматривала билеты,

- Гражданочка, - обратилась бабушка к проводнице, доставая из-за пазухи сверток, в котором находились деньги и билеты,- когда в Харькове будем?

Конечно же, бабушка прекрасно знала ответ на этот нехитрый вопрос, но, поддаваясь общему волнению, хотела непременно о чем-то спросить – так ей было спокойнее.

- в 10.50, женщина. Ваши места пятнадцатое и шестнадцатое.

- Ага, шашнадцатое, повторила бабушка. Верхнее.

Она взялась, было, за рукоятку чемодана, но остановилась и, почти шепотом, очень стесняясь, спросила,

- Доченька, а можно что бы нижнее, я с ребеночком, - она жалостно посмотрела на Егорку, смахнула с носа надоедливую каплю пота, - не ровен час упадет. Болезненный он.

Егорка чуть не заплакал от обиды. Из-под лобья он посмотрел на проводницу, та на Егорку. Он опустил глаза. Ему было нестерпимо стыдно за себя и за бабушку. Какой он ребеночек? Ему уже десять лет.

- Что-то придумаем, бабушка, пока проходите на свои места.

В вагоне было людно. Каждый старался как можно быстрее разместиться. Нижние полки почти во всех отсеках были подняты, и было видно, что они просто стоят на вагонном полу темно-серого цвета.

В плацкартном отделении еще никого не было. Полки, оббитые коричневым кожзаменителем, были новыми, блестящими. Столик переливался на солнце отполированными ребрами алюминиевых бортиков. Больше всего Егорке нравилась открывалка для бутылок, хитро приделанная у столика, снизу.

-Разложимся, - не терпелось Егорке, - бутылку лимонада открою.

Вещи заняли положенные им места.

- Слава Богу, уселись, - Мария Григорьевна обтиралась носовым платком, обмахивалась.

- Окошко открыто. Поедем, прикроем. Продует.

- Не надо, бабуля, - попробовал возмутиться Егорка, но спорить не стал,

- посмотрим, - подумал про себя.

- Интересно, как там сейчас мама и папа? Наверное, уже скучают.

Он вздохнул, но на сердце все равно было легко и радостно – что может сравниться с путешествием на поезде в летние каникулы?

– Точно, - усмехнулся Егорка.

Попутчиками оказались мужчина и женщина.

Бабушка принялась распаковывать на столике еду. Мужчина, сделал вид, что укладывает на верхнюю полку поклажу, неожиданно обернулся, встретившись взглядом с Егоркой, подмигнул одним глазом и улыбнулся. У него оказались железные передние зубы. Егорка тут же вспомнил сказку о волке и семерых козлятках. – Наверное, такие зубы вставил себе волк, - подумал Егорка.

Однако мужчина оказался веселым и добрым. Он быстро нашел общий язык с Марией Григорьевной. Разговорились. К ним присоединилась женщина, и жизнь в купе потекла своим чередом.

После вкусного, а в поезде всегда вкуснее, обеда Егорка забрался на верхнюю полку. Бабушка поворчала, но согласилась. Он лежал на животе, припав к открытому окну. Из города выехали давно. Куда-то в конец поезда убегали строения, поля, деревья.

Тук-тук, тук-тук-тук, перестукивались колеса на рельсах, то далеко, то близко, то далеко, то близко. Попадая на стрелки, деловито перебивали друг друга – тук-тук-тук-тук, тук-тук. Егорке казалось, что он стал понимать, о чем разговаривали колеса,

- потом, потом, - говорили одни,

- добежим, добежим, - отвечали другие.

Затем вступал хор, горохом сыпал – не добежали, перебежали…

Егорка заснул.

День клонился к вечеру. Огненное солнце, превратилось в апельсиновое, с красными краями, продиралось сквозь частокол деревьев, царапалось об венчики кустарников. Оно летело по небу, приглашая с собою, в попутчики розовые, сиреневые с золотистыми краями, клубы облаков.

Поезд, уставал, вздыхал, натыкался, вагоны недовольно кряхтели, солнце останавливалось. Остановилось.

Проснувшись от резкого толчка, Егорка посмотрел вниз, на нижнюю полку. Бабушка, намаявшись, спала. Похрапывала.

В сумерках, по перрону ходили люди.

- Наши. С поезда,

- подумалось Егорке.

Кто-то покупал раннюю черешню, умело нанизанную на ветку,

– сколько? - слышалось,

- рупь, - что-то дорого, - так ведь - ранняя…,

кто-то - молоденькую, еще теплую картошечку, малосоленые огурчики,

- А кому вареники, горячие вареники…Воблы не надо? сухая…

Вечер был теплым. То ли от земли, то ли от шпал, поднимался кверху дух, не дающий не на секунду усомниться – едем в поезде.

Солнце, нагонявшееся за весь день, устало, уходило на ночлег. От его несгораемого тела остался лишь ярко-розовый блик на облаках - перинах. Станционное здание темнело, делалось неразборчивым, черным. Зажглись окна. Черты лиц прохожих размылись, виднелись лишь силуэты. Голос дежурного по вокзалу объявил о том, что поезд отправляется. Послышался тревожный гудок. Все, поехали.

Махина поезда зашевелилась. Залязгали суставами поездные сцепки, зафыркали тормозные буксы, зашелестели полозья металлических дисков-колес. Поезд уходил в ночь, а значит - в завтра.

Утро стучалось в окна зеленым кружевом пролетающих мимо деревьев. Натренированный глаз мог без ошибки определить, вот береза, а вот ольха, ну а это дуб. Что-что, а отличить сосну от других деревьев мог и сам Егорка. За окном вагона проносился уже другой край, со своими, другими красками и запахами.

Еще, совсем рано, поэтому можно полежать и поглазеть в окно, уткнувшись натертым подбородком в жесткую подушку. За березняком, пошел сосняк. Деревья, все как на подбор, стройные, с пушистыми зелеными кронами стояли в красноватом песке, от прошлогодних сосновых иголок.

Вдоль сосняка, по влажному, серо-желтому песку пролегли две накатанные колеи. Было понятно - дорога. И вправду, через каких ни будь пол минуты поезд догнал мотоцикл с коляской. Мотоциклист, в танкистском, поношенном шлеме и огромных летных очках, одетый в фуфайку, брюки-галифе, заправленные в забрызганные грязью кирзовые

сапоги, гордо восседал на стареньком ИЖаке, ловко объезжал мелкие лужицы и ухабы. Вдруг он посмотрел прямо на Егорку, и улыбнулся, отдав ему по-военному честь. Егорка засмущался и даже отшатнулся от окна, - заметил. Ехали дальше. Чаше пошли перелески. Егорке очень хотелось, чтобы вот там, или там, за каким-нибудь деревом появился олень, или волк, на худой конец, заяц. Но там никого не оказывалось. Поезд мчал дальше, изредка, перестукивались колеса. Скоро за зелеными волнами лесо-посадок показались, сперва скудные, обнесенные, как забором, гнилым, черным валежником огороды, а затем, за расступившимися соснами появились домишки. Поезд сбавлял ход. Опять станция - вздохнул Егорка. Свесив голову, он посмотрел на нижнюю полку. Поезд несколько раз качнуло.

Бабушка уже проснулась, присев на край скамьи она тщательно укладывала седые волосы, при этом, шпильки-заколки держала в губах. Закончив с прической, встала и улыбаясь посмотрела на притворившего спящим Егорку,

- Слазь, внучек. Умойся. Будем завтракать. Остановка оказалась короткой. Прогудел тепловозный гудок, далекий и низкий, как у парохода.

Егорка прошелся по вагону, раскачивающему из стороны в сторону, туда и обратно. Его это позабавило. В вагоне царило оживление. Пассажиры были заняты каждый своим.

- Скорей бы приехать, - подумалось Егорке, и радостная дрожь пробежала по спине.

Завтракали быстро, на скорую руку, почти, молча. Мужчина пил только чай, улыбался. Его стакан поминутно позвякивал, ударяясь краями об металлические зубы. Он, то и дело поправлял непослушную шторку на окне и всматривался вдаль, по движению поезда,

- Кажется, подъезжаем.

На крутых оврагах, вдоль пути, там и сям появлялись небольшие строения, сколоченные из досок, с односкатными крышами, покрытыми серым рубероидом, толью, как тогда по-простому называли этот материал.

- Дачи, - многозначительно заметил мужчина. Женщины, соглашаясь, качали головами.

Егорке было очень любопытно, что это за город, за такой Харьков? По рассказам родителей, он здесь уже бывал, и даже не раз, но ничего Егорка не помнил. Слишком маленьким тогда был. Правда, за густыми, высоченными деревьями, темно-зелеными, другими, нежели у них дома, Егорка не мог разглядеть города разве что несколько зданий, старых, из красного, покрытого сажей кирпича. Прибыли!

Поезд медленно въезжал на Харьковский вокзал.

Выгружались. Мужчина помогал Марии Григорьевне с багажом. Егорка стоял внизу у вещей – стерег.

Вокзал был очень большой. На путях ждали отправки несколько пассажирских составов. Со свистом и неприятным скрежетом подошла пригородная электричка. Вереница людей потянулась к переходу. Перрон постепенно пустел, только Егорка с бабушкой никуда не двигались. Электричка, на которой предстояло им добираться в другой город, будет на этом же пути через пятнадцать минут.

- Посиди, внучек, я за водичкой схожу, - Мария Григорьевна накинула на плечи Егорки кофту, - зябко, утро тут холодное. Егорка сбросил кофту на чемодан.

- а ну, накинь, кому говорю, неслух, не хватало, чтоб заболел. Когда голова Марии Григорьевны скрылась в переходе, Егорка с негодованием снял кофту и даже сел на нее.

Но прошло несколько минут, а Марии Григорьевны все еще не возвращалась. Егорка с нетерпением смотрел на черную пропасть перехода, и, то ли от волнения, то ли от утренней прохлады постукивал зубами. Его била дрожь. Егорка сознался сам себе,

И вправду, здешний утренний воздух был непривычно свежим, прозрачным. Неожиданно для себя он заметил, что на всем, что его окружало, поблескивали капельки росы.

- Бр-р, - поежился Егорка. Кожа немедленно стала «гусиной». Он вздохнул, вытащил из под себя ненавистную бабушкину кофту и с удовольствием накинул ее на плечи.

- Здорово, спасибо, Бабушка!

Вскоре подошла электричка. Сели. Поехали.

Электричка двигалась медленно, часто останавливалась. Потом долго стояла - ждали встречного поезда, и казалось, что этому конца края не будет.

До места добрались к вечеру. Очень устали и проголодались. Однако до города Ш. оставалось тридцать с лишним километров на автобусе.

В маленьком тесном «ГАЗике» ехать было не очень удобно, зато весело. Шофер, узнал бабушку, она ведь родом из этих мест, и всю дорогу рассказывал ей о произошедших в городке событиях, о том, кто умер, у кого кто родился, кто на ком женился, в общем, про все и всех. Егорка с удовольствием наблюдал за дорогой, стоял впереди, держась за никелированную поперечину – рычаг, с помощью которого шофер открывал переднюю дверь, хотя какую переднюю, в автобусике она была единственной. Бабушка не осталась в долгу и к концу пути все знали о Егорке, и об их семье. Так они с бабушкой и приехали …

К Великому Дону простирается терпеливый Северский Донец. В месте, где ленивый его плес прорезает белозубый оскал меловых древних холмов, словно в помощь - речушка Нежиголь. На их перепутье и стоит городок Ш…

…С сосны на сосну, пролетев несколько саженей, перебралась молоденькая белка – по всему видать первогодок. Зверек, расположился на стволе вниз головой, широко расставив лапы, внимательно следил за происходящим внизу.

- На-на-на, у-тю-тю, - подзывал к себе пушистого зверька загорелый мальчишка, с крупными веснушками на носу. Он сложил пальцы щепотью, присел на корточки и продолжал, - на-на-на.

- Та ну, ты чо, Костя ? Не подойдет ни за что, спорим? Белка, сделала вид, что хочет спуститься, однако в следующую секунду развернулась, и в мгновение ока исчезла в пышной кроне дерева.

- Держи, держи, уйдет. Смеялся второй мальчуган, большеголовый, с крупными, как у цыгана, чертами лица. Одет он был нарочито небрежно; в видавшую виды тельняшку и в линялые шаровары, подкатанные до колен, рваные полукеды, надетые на босую ногу. Его звали Боцман. Точнее Андрюша Бочаргин.

- Надо было семечек взять, - Костя качнул головой и Боцман накинул вялый мяч ему на голову. Тот попытался его отбить обратно, но мяч не подпрыгнул, а наоборот, прилип к голове, издав при этом звук, напоминающий шлепок мокрой тряпкой по голому телу,

– шмяк! Оба покатились со смеху. – Ну и блин. – Ага…

Усевшись на желтую парковую скамейку, вытянув ноги, пацаны перебрасывались мячом,

- Андрюха, слышишь, а ко мне сегодня бабуля приезжает с братом, двоюродным.

- Это из Приморска, что ли?

- угу, - Костя мотнул в ответ головой.

Надо сказать, что Егоркин папа и мама Кости были родными братом и сестрой. А, в свою очередь, их мамой, то есть Егоркиной и Костиной бабушкой, причем для обоих родной, как раз и была Мария Григорьевна.

Костя и его старший брат Сергей, поэтому, каждое лето отдыхали у моря, живя в Приморске, как у себя дома. Но на этот раз

все выходило наоборот – бабушка с Егоркой приезжали погостить к ним, в маленький, провинциальный, городок Ш. Городок этот был необыкновенно уютным. Почти весь он располагался вдоль реки. Дома и домишки, кирпичные, красные, в два, три, а теперь в пять этажей, смотрели окнами, с одной стороны на реку и меловые сопки, с другой, на замечательный парк, с вековыми соснами, высаженными еще в восемнадцатом веке незабвенными его жителями.

Как и все Русские городки в нем была центральная улица и носила она, как водится, имя

Владимира Ильича Ленина – улица Ленина. Был в городе большой клуб, несколько школ, три, техникум и ремесленное училище. Жителей было немного, тысяч пятнадцать, может двадцать. И в каждой семье хоть один человек, да работал на знаменитом. Ш…ком химическом комбинате, выстроенном сразу после войны, либо на Машзаводе, или на Маслокомбинате. Евгения Васильевна, мама Кости и Сережи была преподавателем начальных классов в лучшей школе города школе №1. Но гордостью каждого Ш…ца была

местная футбольная команда, игравшая здорово. Каждый мальчишка, живший здесь, мечтал стать игроком этой замечательной команды. Поэтому, те либо иные события, происходившие в городе прямо, или косвенно были связаны с футболом.

По черным Костиным кудряшкам, по его конопатому носу, то и дело, пробегали веселые солнечные зайчики. Казалось, что с его мальчишеского открытого лица, с ямочкой на подбородке никогда не сходит улыбка. Даже во сне он улыбался. Легкий, озорной характер, однако не мешал Косте быть уважаемым и авторитетным человеком среди Ш…ой детворы. Он был капитаном юношеской городской футбольной команды, хорошо учился в школе, умел дружить верно, и преданно.

- телеграмму вчера получили. Сегодня, в четыре приезжают. – Костя подкинул мяч вверх, и не поднимаясь со скамейки, пнул его пыром,

- догоняй, - крикнул он, и помчался за мячом по взметающемуся, нагретому летним солнцем песку.

Когда «ГАЗик», очертания которого напоминали собачью морду, раскрашенный в бело-синие цвета, натужно завывая, перекатившись через очередной подъем, стал скатываться в долину, взору Егорки открылся необычайный вид.

Внизу, утопая в зелени, пересекаемый змеиной линией реки, расположился городок. Темнело. Справа, на Западе небо слегка багровело, слева – теряло синеву, выцветало. На огромной заводской трубе, торчавшей нелепо среди зеленого моря, мигал желтым светом прожектор. Казалось, что он подмигивает ему, Егорке. Было уже около половины восьмого. По пути следования случилось небольшое происшествие - спустило колесо. Ремонтировались. Поэтому задержались.

Ну, вот и приехали. Центральная площадь городка.

Автобус остановился. Дорожная пыль, наконец, его догнала и обняла.

Встречали весело. Егорка не успел опомниться, как уже стоял в окружении улыбающихся, счастливых людей. Их было, неожиданно, много.

Он смущался, украдкой вытирал поцелуи. С Костиком они по-братски обнялись, улыбались друг другу, оставляя все свои слова на потом – настоящие мужчины.

Тем временем, автобус, облегчившись, отчалил от остановки, взволновал было, успокоившееся пыльное облако, хрипло просигналил зазевавшейся старушке, умчал. До встречи на обратном пути…

…Женя, а где у тебя сливочное масло?

- Да где ж ему, мам быть, в ванне. В кастрюле.

- Ты так холодильник и не купила. В рассрочку возьми.

- Возьму, мам, обязательно.

В большой двухкомнатной квартире пахло деревом и грибами. Если быстро вращать головой, то могло показаться, что окна везде. Хорошо строили в те годы. Уютный, красного кирпича двухэтажный дом, с прохладными, деревянными лестницами, казался неприступной крепостью, увенчанной двухскатной островерхой черепичной крышей, с трубами-отдушинами.

Дворы в таких домах были хорошо спланированы, детворе и старикам удобно. С другой стороны – ничего от постороннего глаза не скроешь. Приезд Марии Григорьевны и Егорки был событием недели №1. Поэтому соседи-доброхоты несли к праздничному столу все самое лучше и самое вкусное, что имелось в доме.

Желающих поприветствовать Марию Григорьевну набралось немало. Столы поставили в большой комнате, а чтобы вместились все, продолжили накрывать в спальне, поставив между комнатами столик-перешеек. Егорка еще никогда не видел столько людей, одновременно собравшихся за столом. У них в доме тоже любили собирать друзей, но чтоб так – не видел. Гости разместились. Детвора, как самая непоседливая, была посажена

как раз на «перешейке». Общее оживление завершало картину. Балагурили, перекидывались словечками, звенела посуда. Наконец все расселись. Встал немолодой, лысоватый мужчина, звали его Вениамином, дядей Веней, он сказал несколько слов о бабушке, затем вспомнил Егоркиного папу, которого он «всецело любил и уважал, потому как он племянник и человек военный», досталось и Егорке. Все подняли рюмки, разные и выпили. Егорка тоже поднял рюмку, граненую на невысокой ножке, чокнулся с Костей и выпил пузырящееся ситро, которое как всегда ударило в нос, из-за чего на глаза накатили слезы.

Вскоре застольная компания освоилась, лица раскраснелись, наливали, пили по порядку, и без порядка Беседы велись обо всем взрослом. Егорке и Косте стало скучно, они набили, под шумок, карманы конфетами и незаметно выбрались из-за стола.

- Пойдем во двор, - предложил Костя, - с ребятами познакомишься.

Прокатившись по широким деревянным, уже отполированным перилам мальчишки вылетели во двор прямо к крепко сколоченному столу, установленному на огромном пне.

На скамейках около стола сидела ребятня – человек семь. Костя, как всегда улыбался, подвел Егорку к столу, - знакомьтесь, мой братик, из Приморска, сын дяди Вовы. Зовут – Егором.

Первым подошел уже знакомый нам Боцман. Он деловито шмыгнул носом, пробасил,

- Боцман, держи краба, - и схватил Егоркину руку. Ладонь у Боцмана оказалась мягкой и теплой, что никак не соответствовало его серьезному виду.

- В футбол катаешь? – спросил он у Егорки, еще больше понизив голос.

- Ага, качу, - запинаясь, ответил Егорка.

- Не дрейфь, пацан, ежили что - научим.

Наступала ночь. На улицах загорелись фонари, делая небо еще темнее.

Мальчишки подходили к Егорке, здоровались, называя, кто имена, кто прозвища.

Разговаривали,

- На море часто бываешь?

Егорка в ответ качнул головой,

- Ты, наверное, плаваешь, как акула, - раздался чей-то голос и все дружно засмеялись, наперебой, перевирая фразу. Кверху – пузом, карапузом.

- А может быть он вовсе плавать не умеет?

- Кто, я? – возмутился Егорка,

- Да я, знаешь? - у меня папа – моряк.

- Так то отец, а ты, наверное, моряк с печки – бряк!

Общий хохот заглушил Егоркины слова,

- на спор, меня никто из вас не обгонит.

- Спорим,… спорим.

- Побежали на речку!

- Так ведь поздно, - кто-то пытался жалобно возразить.

- Кто со мной, тот герой, кто без меня, тот свинья, - продекламировал скороговоркой Боцман.

На городской пляж решили не ходить – далековато, да и родители могут хватиться, решили – на луг. Ближе, и с моста можно попрыгать. Вскоре городские огни остались за спиной, а впереди виднелось звездное небо, догорающий зеленоватым свечением горизонт, кудрявая стена деревьев, стоящих вдоль речного берега. На лугу было тихо. Отчетливо слышались шлепки сандалет по пыльной дороге, прерывистое дыхание семи пар легких, сверлящие звуки сверчков да нестройный лягушечий хор. Егорке стало не по себе. Хотя, виду он не подавал. Егорка решил, - будь, что будет, но трусом он никогда не был. Как любила повторять бабушка – лопни, но держи фасон. При этой мысли он прибавил шагу и догнал мальчугана, живущего в Костином доме. Как звали его, Егор забыл, да и какое теперь это имело значение.

Запыхавшись, стояли у воды, черной, тревожно поблескивающей редкими огоньками.

- До того берега плывем, на перегонки. Разделись. Егорка попробовал воду ногой,

– прохладная.

Ступни проваливались в речной жиже – ил.

- Пацаны, на три – плывем, - голос Боцмана раскатом пошел по воде, - плывем, вем, вем…

…Три! Плюхались в разнобой. По воде забарабанили руки, ноги. Кто-то ударил Егорку

по спине, но боли не ощущалось. Он старался изо всех сил. Наверное, еще никогда ему не приходилось так стараться. С каждым гребком Егорка ощущал – река приняла его и он, удобно расположившись на ее глади, легко заскользил вперед. Он греб и греб, не разжимая глаз, заглатывая воду, отплевываясь. Берег Егорка ощутил сразу всем телом. Только сейчас он осмотрелся. На реке еще продолжалось сражение. Ближайший из пловцов только сейчас подплывал к финишу.

- Я первый!? – пронеслось в Егоркиной голове. Над поверхностью воды показалась голова проигравшего. Это был тот самый мальчик, имя которого Егорка забыл. В ту же секунду к ним подплыл Костя, а далее - отставшая ватага.

- Курил, продул, продул, продул…

- Тяжело дыша, Костя приблизился к Егорке, - он улыбался, хлопнул Егора по мокрому затылку, произнес,

- молоток, у самого Курила выиграл.

Потом прыгали с качающегося, металлического моста, кто как. Смеялись. Вдруг кто-то сказал, -

- а за лилиями сплавать слабо?

- там же утопленники, - забасил Боцман. В том году не помните? Дяхана и тетку утянули.

Помните? Никто не ответил.

Не дожидаясь команды, с двух сторон в направлении гиблого места на которое, указывал Боцман поплыли двое – Курил и Егорка.

Они плыли в метрах трех друг от друга, синхронизируя движение, и через несколько секунд, их всплески слились в единый. Ребятня, стоящая на мосту, потеряла плывущих из виду. Стали окликать каждого в отдельности. Темень сгустилась. Уже нельзя было разглядеть даже собственной руки. У Егорки перехватило дыхание. Тонкие, скользкие стебли водяных лилий дотрагивались до живота и ног, заставляя тело сопротивляться испугу, учащая дыхание. Белоснежные красавицы были перед глазами Егорки. Он быстрыми движениями рвал головки, стебли. Вода неприятно забивалась в нос, резала глаза. Тело устало и замерзло. Путь назад – оказался намного короче.

Натянув на мокрое тело рубашки и штаны, ступая босиком по росистой луговой траве, ребята согревались, шутили и смеялись, делясь полученными от приключения впечатлениями. Вдруг до их слуха донеслось, -

- Чарты их мордувалы, на луг, чтоб им, купаться, я-а им сейчас…

Семь пар глаз одновременно выхватили из темноты силуэты трех фигур, двигающихся в направлении реки.

- Ребя, зашипел Костя, - за нами погоня. И ни то запищал, ни то хихикнул,

- текаем, ребя…

- от, нихай только придут, я уж им, я уж ему.

Уже отчетливо просматривались три фигуры. Мария Григорьевна, возглавляющая погоню, была вооружена хорошей хворостиной, и по ее взволнованному голосу можно было легко догадаться, - шутить она не намерена.

За нею вприпрыжку бежал Костин старший брат Серега, вернувшийся сегодня из Курска, и мама Кости, Евгения Васильевна, прерывисто дыша, выкрикивала,

- мам, Егорку не трогай, ты Коське дай как следует, обалдую, я вот ему.

Сергей вторил матери, -

- Ага, бабуль, поднаддай, - при этом он ехидно смеялся.

На что Евгения Васильевна отвечала,

- Я ть-те поднаддам, ты еще у меня поговори…

Босоногая гурьба, бросилась врассыпную. Благо, они еще не успели выйти из тени деревьев.

Костя с Егоркой бежали подскакивая на кочках, захлебываясь от смеха и будоражащей нервы погони. Вскоре выбрались на освещенное место. Преследование прекратилось. Возле кинотеатра остановились. Костя, босоногий, с забрызганными речной грязью икрами, здоровался со всеми, смеясь, показывал на Егорку, говоря,-

- Братик, вот, приехал, плавали, вот, лилии…

Погоня настигла беглецов уже дома. Мальчишки даже ноги успели помыть и поставить поникшие цветы в вазу.

Женщины стали бегать за Егоркой и Костей, приговаривая, - ох, сейчас лязгну, ох, лупцану. Но ребята смешно уворачивались от ладоней, хихикали. Евгении Васильевне, не без помощи Сергея, все же удалось захватить Костю. Правда, тот, упав на спину, мужественно отбивался, -

- Гля, мам, больно,

- а ты не ходи на речку ночью, не таскай с собой других…

Костя взвизгнул, сделав вид, что ему больно, улучил момент, выскочил на балкон.

- А ну, выходи, - уже примирительно заговорила Евгения Васильевна.

Егорка, отделался сравнительно легко. Бабушка, нарочно, притворно сердилась, для острастки, но она любила и Егорку и Костю и скоро успокоилась, даже стала защищать загнанного на балкон внука,

- Жень, а ну, слышишь, хватит. Пусти ребенка в дом.

- Да что, пусти, он сам не выходит с балкона.

- Глянь, какие они цветы нарвали, я сроду таких больших не видела, молодцы.

- пусть только эти молодцы еще раз попробуют на речку без спросу сходить, не спущу…

Столы еще были не убраны, но тревога заставила гостей до срока удалиться восвояси.

Бабушка, Егорка, тетя Женя, Костя и Сергей сидели в большой комнате, за праздничным столом, под оранжевым абажуром и пили вкусный чай с шоколадным тортом, привезенными в подарок конфетами и разговаривали…

…Отступление…

Уважаемый читатель, уже получилосья так, что каждая глава будет начинаться с утра. Вот.

Ведь это не беда? Ведь летнее утро – ВОЛШЕБНОЕ. И совсем не важно – солнышко ли на горизонте, хлещет ли теплыми струями дождь, мы проваливаемся в лето и живем, живем, живем. И если нас спрашивают, - сколько тебе лет? Наверняка отвечаем, - с утра было ****!

…Первое утро в гостях, далеко, далеко от дома. Сперва - удивляешься,

- где это я? Зачем? Осматриваешься, проводя по стенам, потолку глазами. Принюхиваешься к незнакомым запахам, а уж потом, потягиваешься, радостно осознавая – Я, дома, в гостях!

…Так вот, раннее утро. Прозрачные солнечные лучики, зацепившись за трепетную, шевелящуюся листву могучего тополя, раскрашивали лимонными акварелями желтые стены комнаты.

Над кроватью, в которой спал Егорка, висел тканный, плюшевый, пестрый коврик. По периметру коврика была нашита бахрома, со временем выгоревшая и полинявшая. Можно было догадаться, что когда–то она была оранжевого цвета. Крепился коврик с помощью мелких гвоздей, вколоченных в штукатурку. Отчего верхний край коврика напоминал волнистую линию, но не совсем ровную. В его центре был изображен фантастический сад, на фоне восточной крепости, с минаретами, купола которых украшали золотистые полумесяцы. В саду располагалось озеро, по краям которого восседали томные русалки. По озеру плавали лебеди и диковинного вида утки, с хохолками и петушиными хвостами. Сквозь густые ветки деревьев проглядывалось звездное коричневое небо. В ветвях деревьев виднелись две райские пташки.

Коврик был старым, даже старинным. Краски на нем выгорели, пожухли. Но кое - где проглядывали своим первозданным великолепием. Он провел ладонью по ворсистой поверхности ковра и та, изменила оттенки цветов.

- Дрыхнешь?! От неожиданности Егорка вздрогнул.

- А, испугался? Костя уже вскакивал с дивана, проворно впрыгнул в шлепанцы, подмигивая Егорке, помчался по делам.

Егорка встал.

- Ничего я и не испугался,

он осмотрелся вокруг, и не договорив, встал. Потянулся, подошел к балконной двери. Открыл балкон. В комнату ворвался веселый гомон уже проснувшегося местечка. Где-то неподалеку гудел мажорным «ё»

продуктовый автомобиль, то повышая, то понижая тон. Напротив, на углу дома, у малюсенького магазинчика с вывеской «Молоко», выстроилась очередь. Покупатели.

Они здоровались друг с другом. Обменивались только им понятными фразами.

Мохнатая лошадяга, запряженная в старую тряскую телегу, заполненную молочными бидонами, с деревянными колесами, переступала неровно, в такт каждому шагу, мотая огромной головой, увенчанной седой с плешинами гривой. Бидоны позванивали.

Где, ни где виднелись фигуры прохожих, одетых по-летнему,

- на работу, - подумалось Егорка. Наверное, сейчас и его мама с папой тоже идут на работу.

Он вздохнул.

Костина комната была угловой, и поэтому балкон был Г-образным. В свою очередь, на угол дома выходило две улицы, недлинные, так что стоя на балконе можно легко просмотреть обе от начала до конца. Если стоять в центре балкона и смотреть вперед, то можно увидеть зеленые холмы, поросшие лесом. Повернуть вправо – несколько новеньких пятиэтажек, между которыми торжественно возвышались сосны и тополя.

Влево – за невысокими кирпичными зданиями виднелся городской парк. Почему парк?

Да потому, что в кронах деревьев запутались кабинки «чертового колеса». А где же им быть, как не в городском парке.

- Любуешься? - услышал он за спиной.

Егорка оглянулся и увидел улыбающегося Костю.

- Как здорово, что у меня такой брат, - подумал Егорка и улыбнулся в ответ.

- Пойдем, чего покажу, - заговорчески произнес Костя.

- Пойдем, - согласился Егорка.

Из платяного шкафа, с узорчатыми окошками-стеклами Костя извлек обыкновенную коробку из-под обуви. Крышка из серого картона успела расползтись на уголке, поэтому не плотно прикрывала коробку. Несколько непослушных открыток высунули свои уголки, желая немедленно выскользнуть из заточения.

- Шалишь, - Костя ловко прикрыл щель ладонью, не дав беглецам ускользнуть.

- Вот, смотри…

Из недр коробки, как из сокровищницы стали появляться десятки разных открыток, вырезок, газетных статей, каких-то вкладышей, вымпелов и значков.

Егорка взял в руки вырезанный из журнала «Огонек» цветной листок, свернутый пополам, с изображением футболиста, в красной футболке с белым отложным воротничком с буквами поперек – СССР. Это был известный футболист. Он приготовился к удару по мячу. В его взгляде, морщинах на лбу, напряженном положении рук, ног, корпуса, чувствовалась такая необыкновенная сила, что казалось, - нет, ни мяч он в ворота забивает, а отправляет ракету на Луну, или на Марс.

- Это Альберт Шестернев, - не дожидаясь вопроса, выпалил Костя,

- капитан сборной команды Советского Союза, капитан команды ЦСКА – Центрального Спортивного Клуба Армии, центр защиты. Понял?

- Костя явно гордился своим знанием, хотя и не заносился.

Он взял из Егоркиных рук вырезку, внимательно ее осмотрел, -

Это с Испанцами они играют. Ничья - 1-1.

- А что это? - Егорка достал несколько открыток, на которых совершенно одинаково были сфотографированы футболисты. Располагались игроки в два ряда – второй – стоя, первый – в присядку. Различались они только футбольной формой и гербами с правой стороны открытки, под которым что-то было написано не по-нашему.

- Это? - не без удивления переспросил Костя, команды английской премьер-лиги. Ну, первой лиги, как у нас. Понял.

- Ага, - Егорка мотнул головой, не переставая рассматривать открытки. Вест –хем- Юнай-тыд, - прочел он по слогам.- Лидс, Ли-вер-пуль.

- Ух ты, я о них слыхал. Костя снисходительно улыбался.

- Это что, - он сознательно растянул последний слог.

- Ты это видал? И Костя развернул перед глазами Егорки красную бархатистую тряпицу, на которой были наколоты значки.

- Да! – в изумлении выдохнул Егорка, - класс!

Столько переливающихся, отсвечивающих всеми цветами радуги, всамделешных

значков Егорка, так близко, еще никогда не видел.

- Да! – повторил он, все больше изумляясь.

Реакцией брата Костя остался доволен. На его лице играла улыбка удовольствия.

-А это, - Костя выждал паузу, и разжал кулак, - настоящая медаль чемпиона СССР по футболу. Только не нашего времени, а прошлого. Такими медалями награждали в тридцатые годы.

- Егорка взял в руки драгоценный знак. Он все еще поблескивал позолотой, но колодка, когда-то отделанная красной порчей, заметно истерлась, поблекла.

- Здорово, - восхитился он, - тяжелая, а можно ее померить.

- Валяй, согласился Костя, - только с булавкой осторожней, не отломай.

Егор не без помощи Кости нацепил медаль на майку и подошел к зеркалу. Медаль висела криво, но сам ее вид на груди вызывал невольное уважение к замечательному знаку.

- Полюбовался? Хватит, - а то еще загордишься, - пошутил Костя.

Когда медаль опять была у Кости, он не без гордости рассказал Егорке о том, что вручил ему эту награду, как лучшему игроку чемпионата области по футболу самый знаменитый в их городке человек, а именно Рублев Иван Данилович, многократный чемпион СССР и России по футболу, заслуженный мастер спорта, человек-легенда.

- Ты представляешь, - взахлеб рассказывал Костя, - он играл с самими братьями Старостиными, с Сивидовым, Баскаковым, он с Басками играл!

Кто такие братья Старостины, а тем боле Баски, Егорка, конечно, не знал, но сделал вид, что только об этом и говорят у них на улице и в доме. Он согласно качал головой, а потом с видом знатока добавил, - ну как же, они еще бегали быстро, а звали их, кажется, Георгий и Серафим!!!

Воцарилась звенящая тишина, было слышно, как тикают ходики.

В следующую секунду, держась за живот, с хохотом и визгом Костя повалился на ковер, не в силах сдерживать приступ смеха.

Он катался по полу, хрюкал и всхлипывал, - ой держите меня… Георгий и…Серафим…

…ой, мамочки, ой не могу…

Через некоторое время, успокоившись и протерев, красные от натуги и слез глаза, он смог произнести, - так то ж братья Знаменские, а это – Старостины. Те – знаменитые бегуны, а эти – футболисты. Правда, жили в одно и тоже время, в Москве.

Егорке было стыдно, но он, глядя на смеющегося брата, смеялся вместе с ним, за компанию.

С рынка вернулись бабушка и Костина мама с Сергеем.

- А, проснулись? – Сергей, войдя в комнату, первым делом отпустил звонкого леща Косте, мило улыбаясь, посмотрел на Егорку.

- Воспитываю, а как же! Костя, притворно всхлипывая и потирая ушибленное место, боком-боком, и на кухню,

- Мам, скажи, - одновременно смеясь и гнусавя, жаловался Костя, - скажи Сергею, что б не бился.

- Сергей, не смей бить Костю, - голос Евгении Васильевны был не убедителен и Костя, за то, что наябедничал, получил второго леща. На этот раз лещ вышел звонким и, наверняка, болючим.

- Ой, ой, ой, - теперь по-настоящему завопил Костя.

Тут не выдержала Мария Григорьевна, она быстро подскочила к Сергею и, изловчившись, как следует лупцанула его по затылку мокрой тряпкой.

- не бей маленьких, не бей, - повторяла она, заходя на новый круг.

К ней не замедлила присоединиться и Евгения Васильевна. Схватка было короткой. Сергей, хоть и отличался плотностью фигуры и, не по годам, высоким ростом (а было ему уже тринадцать лет, и был он старше Кости и Егорки на три с половиной года) не смог выдержать натиска, был вынужден ретироваться на лестничную площадку, по дороге оторвав здоровущий шмат от буханки свежего белого хлеба.

Еще были слышны его шаги на лестнице, бабушкины – ять…тебе. Но вскоре все затихло. Шаги на лестничной площадке удалялись, пока вовсе не замолкли.

- Ушел, гад, - в сердцах бросила, Евгения Васильевна, - к Коптевым, будь они неладны.

- Курить, мам, стал…

- Хто, Сергей? Я ему покурю…

Костя с Егоркой уже стояли на обогретом солнцем балконе и ждали своего обидчика.

- Присядь, - шепотом приказал Костя, - быстро.

Егорка молча повиновался, не выдержав, так же шепотом переспросил,

- Увидишь, - Костя взял в правую руку полиэтиленовую бутылку из-под моющего средства,

- Приготовился…

В эту самую секунду из-под балкона неожиданно проворно выскочил Сергей. У него в руках была точь в точь такая же бутылка. В следующее мгновение в сторону Егорки и Кости стремительно понеслась струя желтоватой жидкости. Струя никого не задела, попав на стекло балконной двери. Костя ответил быстрым выпадом и не промахнулся.

Пораженный враг, дико извиваясь и увертываясь, вынужден был отступить. Было еще несколько атак. Вскоре все прекратилось – закончился боекомплект. Сергей, угрожая, отступил, вернее, уходил в сторону центра города, явно довольный тем, что вырвался из дому.

На балконе появилась Евгения Васильевна, увидела уходящего Сергея, несколько раз призвала его вернуться, но, убедившись в бесполезности эти попыток, стала разбираться с Костей, при этом, дав возможность Егорке быть сторонним наблюдателем.

- Опять обливались? Я Вам уже… - Она выдрала у Кости из рук бутылку.

- Когда только воду успел набрать?

- А чем это пахнет? – Костя опустил голову, но было видно, что он смеется.

Евг. Вас. повела носом. Запах был, не из приятных. Заметив следы жидкости на стекле,

с шумом, втянув в себя воздух, без ошибки определила,

- Саки! Ну, паразит…

Сергея уже след простыл, но соседи еще долго слушали недобрые слова …

…К слову сказать, произнесенное тогда в адрес старшего сына, стало пророчеством. Жизнь – разберется с ним по-взрослому. Но это будет потом, очень не скоро. А пока…

В «сосне» их уже ждали ребята. Тренировка.

- Гля, гля, - галдели мальчишки, - с братом пришел…Играть собирается!? Та, не – смотреть…Та, чё… та да…

Навстречу галдевшей детворе вышагивал Егорка и Костя. Издалека заметив собравшихся, одинаково улыбались,

- Гля, лыбятся, зубы греют…

Поравнявшись, по-мужски поздоровались – молча и крепко.

Егорку встретили так, как будто среди них он был всегда. Вчерашний заплыв возымел значение. В двух словах, уточнились последствия погони и события сегодняшнего утра, переключились на предстоящий городской чемпионат по футболу, который в отличии от прошлых лет, будет только между дворами. Это усложняло дело. Раньше, все соревнования проходили между школами, а значит, в каждую команду подбирали только сильных игроков. А так как школ в городе было всего четыре, то и команд было четыре. Как правило, все соревнования выигрывала команда второй школы, в которой учился Костя и почти все его друзья. Но по условиям проведения нынешнего чемпионата, их команда теперь должна была разделиться, как минимум, на три – команду улицы Ленина, улицы Свободы и улицы им. Богдана Хмельницкого. Больше всех голосил все тот же Боцман, -

Да, вам хорошо, вы в городе живете, в каждом дворе, считай по пять человек набрать можно, а на Сахарном одни частные дворы, мне что, с бабками в футбол играть?

Все стали на свой лад обыгрывать ситуацию, описанную Боцманом, -

- Ты еще из Логового бабок подсобери, они проворнее. У меня там бабушка живет. Она знаешь, как за гусями гоняет, что тебе твой мопед. Все наперебой стали подражать мопедам, издавая истошные рычащие звуки на все голоса. Ватага направлялась на стадион.

- Тогда за Топольских играй, они сильные, - это сказал Курилов Саша, и все сразу замолкли.

- Да, отозвался Костя, - Топольские хорошую команду собрали. Там только Сапог чего стоит. Он в Б… в «Салюте» за младших на Союз ездил, третьими были.

Помолчали. Егорка шел сзади, рассматривая все, что его окружало. Болтовня ребят ему ни

сколько не мешала. Он вертел головой во все стороны, разглядывая птиц в кронах деревьев. Названий многих он не знал, но вот хохлатого удода и белобокую сороку различить мог. И тех и других в «сосне», а именно так неофициально назывался местный парк Культуры и отдыха, было достаточно, чтобы за короткий срок изучить повадки этих суетливых и несговорчивых птиц. Они перебранивались друг с дружкой , стрекотали, разлетались, а затем рассаживались на ветки и казалось, следили за детьми, передвигаясь параллельным курсом.

Вот и центральный вход на стадион. Как и положено, территория обнесена двухметровым забором, кирпичик в кирпич. На колоннах, держащих на себе чугунные ворота, сверху, скульптуры спортсмена и спортсменки с зажженными факелами. Колонны вместе со скульптурами выбелены мелом – белым белы, даже факелы.

Сосны бросают длинные прохладные тени, пахнет свежей хвоей. За решеткой ворот можно разглядеть зеленое футбольное поле, а если повнимательней приглядеться, то на футбольном газоне – мелкие цветы, желтые, ярко-синие, розовые. По черным гаревым дорожкам бегают несколько пар подростков.

Гурьба нервно переминалась на месте,

- Кого - то ждете? - неуверенно спросил Егорка,

- Ага, тренера, Ивана Даниловича.

- Это, который Рублев? - не успокаивался Егорка,

- Ага, того самого. А чего ты удивляешься, он ведь директор спортивной школы и нас тренирует.

- Не боись, он дядька хороший.

- А я и не боюсь, - возразил Егорка, правда при этих словах по его спине пробежала дрожь.

- Я на стадион зайду? - спросил он брата неуверенно,

- валяй, заходи. Только на поле не вылазь, а то ругаться будут.

Егорка, заложа руки за спину, переступил границу ворот. И все сразу изменилось. Он словно окунулся с головой в чудесную солнечную ванну. Ощутив яркий свет, ему захотелось сию же секунду побежать вот за теми ребятами и обязательно их перегнать. Но Егорка этого не сделал, он только обернулся, не подсматривает ли кто за ним, но никто не смотрел в его сторону. Ребята были заняты разговорами, и не обращали на него никакого внимания. Он прошел вдоль ограждения, перешагнул невысокий дощатый заборчик и оказался на беговой дорожке. Еще ни разу в жизни он не стоял на настоящей беговой дорожке.

- Взаправдашная, - тихо прошептал он сам себе. Осторожно нагнулся и набрал в ладонь немного гари. Оказалось, что дорожка – это обыкновенная жужалка, так называли мелко обработанный перегоревший уголь. Но когда ее много, она мягкая и приятная для ног. Егорка несколько раз подпрыгнул и услышал, -

- Гля, пацаны, чи кузнечик прыгает. Гля, гля…Но тут же смех и шутки прекратились. Егорка посмотрел в сторону ребят и увидел, что около них стоит высокий, сухощавый мужчина.

Он был одет в синий тренировочный костюм, тогда его называли «мастерка», шерстяной, с откидным воротничком с белым кантом, с замком – молнией у горловины. На спине виднелись четыре большие буквы. Егорка произнес вслух – СССР!

Мужчина, сопровождаемый галдящими мальчишками, шествовал вдоль трибун, и Егорке казалось, что каждая скамейка на трибунах неистово приветствуют своего кумира и героя, и не важно, что это происходит здесь в маленьком, провинциальном городке.

… Тренировка была в самом разгаре. Сперва, Егорка сидел на центральной трибуне и млел на солнышке, но через минут двадцать солнце стало припекать, и Егорка перебрался на противоположную сторону. Трибуна напротив располагалась в тени сосен. Здесь было прохладно и сыро. Просидев на ней с полчаса, Егорка почувствовал, что замерзает. Кожа покрылась синими пупырышками, и он снова перебрался на солнечную сторону.

На поле шла тренировочная возня,

- Эдик, набрасывай точнее, не попадаешь… Толя, касайся газона лопатками. Да, вот так, хорошо...Поменялись…теперь – по парам…Хорошо, хорошо. Костя, мощнее ускорение. Следи за голенью… Саша, в паре с Костей. Слушать свисток…

Егорке стало скучно. Ему тоже хотелось погонять с пацанами мяч, но тренер, казалось, даже не заметил его присутствия на стадионе.

Начали двухстороннюю игру. Одна команда сняла тренировочные футболки и осталась голопузой, вторая – в футболках. Играли на небольшие ворота, поперек поля. Егорка подобрался поближе к воротам «голопузых». Брат играл против них, и Егорке хотелось, чтобы Костя обязательно забил гол. Но Костя даже не переходил середину поля. Он играл на месте центрального защитника, - разобрался Егорка,

- это самое главное место в команде…

Неожиданно мяч вылетел за ворота «голопузых» и, подпрыгивая, подкатился к Егоркиным ногам.

- Здрасьте, - произнес Егорка, поздоровавшись с пятнистым мячом. Он остановил его и поднял голову. На Егорку были устремлены глаза всех мальчишек на поле. На него смотрел сам Рублев, скрестив руки на груди.

Сердце Егорки несколько раз подпрыгнуло, толкнулось изнутри и побежало быстро-быстро, аж голова закружилась. Ему стало жарко. Ноги и руки вмиг отяжелели.

- Подача, - раздался чей - то звонкий голос.

Егорка собрался с духом, установил поудобнее мяч, сделал несколько шагов назад, разогнался и… казалось, что уже ничто на этой земле не помешает мячу красиво и высоко вспарить над полем. Оказалось, что может…сама земля.

Пальцы ступни наткнулись на что-то жесткое, Егорка, по инерции, пролетел несколько метров, упал, больно поцарапав ногу.

Он еще видел, как мяч нехотя откатился на несколько метров в сторону, презрительно остановился, и укоризненно покачался из стороны в сторону. Егорка - зажмурился. Ему было стыдно.

Стадион взорвался смехом. Смеялись все и ребята и девчонки, бегавшие по дорожкам, ухмыльнулся и Иван Данилович. Казалось, что даже сосны, окружавшие стадион хохочут.

Ему было стыдно и больно. Егорке хотелось плакать.

- Позор, какой позор.

Он посильнее сжал зубы.

Затем – открыл глаза. Встал, и, терпя боль, отряхнулся. Сандалет – порвался. Остальное - цело.

Мяч был снова в игре. Егорка не посмел оглянуться на брата. Он, стыдясь и прихрамывая, побрел в сторону выхода.

- Постой, ты куда? - услышал он за спиной. Тренировка еще не закончилась. Егорка обернулся. К нему шел Иван Данилович.

- Так не годится, дружок. Подумаешь, землю ковырнул. А кто ее не ковырял.

Тренер подошел вплотную. Он был, чуть ли не в два раза выше Егорки.

- Не ушибся? Он посмотрел на ссадину на колене. Ничего. Зеленкой. И…все заживет.

- А, ну покажи обушку. Делов то. Раз плюнуть. После тренировки, зайди в «тренерскую». Горю твоему поможем.

- Пока, там, - он указал сверток, лежащий на трибуне, - примерь, кажись, твой размер, а в пору будет – на поле выходи – на трибунах на пенсии отсиживаться будем…

Слезы выкатились на глаза Егорке сами по себе, он ничего с ними поделать не мог. Он шел, а они лились, лились. Ничего, до свадьбы заживет!!!

День пролетел незаметно. После тренировки – купались на речке, ходили по дворам «в гости», вечером – в кино, смотрели «Ошибку резидента». Очень понравилось. Потом пошли в гости с ночевкой на «ту сторону» к бабе Куле, Акулине Николаевне, прабабке.

…Опять утро. Егорка прищурился – делал вид, что спит. Комната, в которой он ночевал, называлась горницей, потому что красивая и просторная. Находилась в центре дома, маленького, но уютного, построенного еще в середине прошлого века, девятнадцатого. Крыша дома была из сухой соломы, уложенной в несколько слоев. Окошки - маленькие, слепенькие. Никаких форточек в помине не было. Дом назывался хатой – мазанкой. Был он беленький, чистенький. Если прислониться к стене, то обязательно вымажешься мелом.

В комнате сумрачно. Через окошки свет не пробивается. Перед окнами – кусты сирени. В щелочках между ветками и листами яркие пятна солнечного света – день хороший.

Егорка спал на диване, отделанном черной кожей, старинном, пузатом, с валиками-подлокотниками, украшенными на торцах медными шляпками обивочных гвоздей. Спинка у дивана была высокая, на всю его длину, по периметру виднелись медные шляпки, правда кое-где они отпали и на их месте образовались черные точки, сквозь которые торчал серый ватин.

Верх спинки украшала деревянная доска, с затейливой резьбой и розеткой посредине.

Большую часть комнаты занимала печь, настоящая, Русская. На ней была устроена лежанка. Печь топили даже летом. От этого в доме становилось сухо и уютно.

Из соседней комнатушки доносились приглушенные голоса.

В комнату вошла женщина лет сорока, сорока пяти. Егорка сделал вид, что спит. Женщину звали Екатерина Григорьевна, двоюродная Егоркина бабушка. За глаза ее называли Катька. Характер имела веселый. Через край шумная с, неприятным, дребезжащим высоким голосом. Она наотрез отказывалась признавать себя бабушкой. Костя, зная эту особенность, называл ее не иначе, как тетя Катя, за что неизменно получал рубль на мороженое и кино. Тетя Катя, прихорашивалась перед большим зеркалом, на столике которого стояли различные флаконы, статуэтки, размалеванные разноцветными карандашами черно-белые фото, в несуразных бумажных рамочках.

- Мещанство, - подумал про себя Егорка.

Наконец, комната опустела. Егора присел на край дивана. В ответ диван зашевелился распрямившимися пружинами.

На столе, круглом, накрытом белой, ручной вышивки скатертью, стоял стакан с медом и стеклянный кувшин с молоком, и скибка ржаного хлеба.

В доме было тихо. Со двора доносились обрывки разговоров,

- Катька то ушла?

- баба Акулина, бабушкина мама, - угадывал голоса Егорка,

- Ушла, мама, - моя бабушка, - отметил про себя Егорка,

- Кыша, кыш, проклятущие, я вот щас, - по куриной истерике Егорка понял, - птицам кормят.

- Мам, зачем тяжести таскаете? Дайте, я сама.

- А я и сама донесу, - на распев фальшивым старческим фальцетом произнесла баба Куля.

Егорка вышел во двор. Во всю светило солнце. Женщины, в одинаковых полотняных белых блузках, в белых легких платках хозяйничали во дворе.

- А? Внучек, - баба Куля, приставила ко лбу ладонь козырьком, приглядывалась к Егорке.

- Внучек, та на кого ж ты похож, а? На Вовку? Не, не на Вовку. На Галю? Може и на Галю. Засуетилась.

- Марусь, - корми внучка, голодный.

- Ну, и чего он голодный. Вон, весь лоб сладкий, мед ел.

Егорка дотронулся до лба, - мед.

- Пусть мыться идет. Я Костю буду будить.

Завтракали прямо в саду.

Яичница пузырилась на огромной сковороде. На ее приготовление ушел добрый десяток самых свежих яиц на свете. О чем говорить…

А, сорванный с грядки, с теплым, нагретым солнцем, бочком помидор, пахнущий утренней свежестью пупырчатый огурчик, белый, пушистый домашний хлеб? А, молоденькая, с укропчиком картошечка, приготовленная в видавшем виды казанке? А, домашнее, копченое на соломе сало, с янтарной, мягкой шкуркой?

Егорка смотрел на довольного Костю и не мог не дивиться его хорошему аппетиту.

Тот, уплетая за обе щеки.

- Молодчина.

Костя перехватил Егоркин взгляд, дурашливо хихикнул. Куском хлеба, словно указкой показал Егорке, мол, давай, налегай, а то - не достанется. Над столом нависала ветка малины. Между листиками розовели ягоды.

-Здорово здесь, - подумалось Егорке, - очень здорово.

Закусили медом и малиновым вареньем. Объедение.

Собирались домой. Баба Акулина суетилась,

- Да, что же это, и конфеток нетути дать. Я зараз, у гамазин схожу, куплю.

- Мам, зачем, конфет дома полно, возражала Мария Григорьевна,

- да к ведь то - дома, а в гостях – гостинец…

Костя и Егорка стояли за старинными деревянными, скрипучими серыми воротами.

Они рассматривали в оба конца убегавшую перспективу сельского проселка, который одним концом упирался в кирпичные новостройки, а другим – уходил далеко-далеко, к холмам, поросшим дубами, ольхой и орешником. Там, среди диких яблонь «кисличек», кустов боярышника и барбариса пряталось крошечное кладбище, с деревянными, покосившимися крестами, с истлевшими могильными надписями. И невдомек Егорке, что многие, кто хотел бы его сегодня обнять и прижать к себе, покоятся там. Мир их праху.

- Внучёчки мои, и-й бабка старая з вами. Пойдем, родненькие, пойдем…

До магазина было метров двести. По началу, Костя терпеливо вышагивал рядом, но скоро ему это надоело и он стал потешно маршировать вокруг бабы Акулины и корчить рожи. Егорка тихо посмеивался. Старушка была подслеповата. То и дело теряла кого-то из них из виду,

- Костя, а де, как его, Егорка?

- Внучек, ты? А, Костя где?

Весело и жалко.

Дома были уже совсем близко. Они утопали в зелени вязов. Те вымахали такими огромными, что своими кронами заслоняли небо. Во время ливня под ними можно было запросто переждать непогоду, ни капельки не намокнув. В солнечный день они отбрасывали густую, казалось черную тень.

- Егорка, ты знаешь, что баба Куля ничего не видит без очков. Нет, конечно, она видит, но плохо. Вот, хотя бы стань в тень, и она будет рядом и не найдет.

Егорке не верилось. А как же она ходит сама в магазин? Ведь как ни крути, а ей придется идти по теньку.

- Чего-то, Костя, - и Егорка неопределенно пожал плечами,

- Не веришь? Спорим. На мороженое. Он схватил Егорку за руку и тут же сам руки разбил.

- Смотри. Он отстал и боком, боком… Увидел его Егорка, стоящим в тени дерева прямо перед магазином.

Конечно же, старушка всполошилась. Где, Костя, да где. Она крутилась на месте, звала, причитала.

Егорка глядел на Костю. Тот знаками и мимикой показывал, мол, говори, что я здесь. Он жестами показывал на себя и то место, где стоял.

Егорка кивнул головой, мол. Понял, действую.

- Бабушка, бабушка, Костя там, - Егорка указал в сторону брата,

- Де, не вижу. Костя, то ты, чи не ты?

- Костя отрицательно крутил головой,

- Нет, бабушка, это не он,

Егорка не знал что ответить, и видел, как Костя уже покатывается со смеху.

Он, то мотал головой, то крутил ею и Егорка окончательно растерялся.

- Так, хто це? Старушка пошла прямиком на Костю. Тот смеялся так, что не мог удержаться на месте и упал на пятую точку под дерево, от чего смеяться уже не мог, а только краснел с открытым беззвучным ртом. Жилы на его шее вздулись, он мотал, как конь, головой. Бабушка Акулина, шла как танк. Видела она его или нет, Егорка не знал, но через несколько секунд она победно объявила,

- Костя, ты это? Она схватила мальчишку за шиворот и приподняла, но Костя уже не мог стоять на ногах…

- Да что они над старухой измываются, взяли моду.

- Женщина, наблюдавшая за представлением, строгим голосом произнесла, -

- Костя, я вот твоей маме расскажу, как ты над бабушкой издеваешься.

И брату дурость свою показываешь. Не стыдно?

Пойдемте бабушка. Что Вам купить? Этим? Обойдутся…

Конфеты были простые – леденцы.

Но плохо видящие глаза старой женщины улыбались. Ее столетнее лицо, испещренное глубокими оврагами морщин, источало любовь и покой. Спасибо, прабабушка. Прости, прабабушка. Ничего, внучки, бог простит…

Мандатная комиссия

…Был полдень. Трое пацанов, в майках, в штанах, закатанных по колени, сидели на полуразрушенном деревянном мостике, болтали ногами в зеленоватой речной воде. Течение в этом месте было сильное. Водоросли, раскачивались, словно танцовщицы в шелковых изумрудных нарядах, водили блестящими ладонями над головами из стороны в сторону, однажды наклоняясь в сторону потока, держались в этом положении секунду-другую и, вспомнив о чем-то, опять приступали к бесконечному танцу. Лбами, пацаны упирались в истлевшие, пахнущие сорванным грибом, перила. Они о чем-то оживленно переговаривались, не сводя глаз с воды,

- Слыхали ? Вчера Тарасов приехал.

-Не а, говорят, совсем вернулся…

- Да, из «Зенита» вылететь, уметь - надо.

- Говорят, по здоровью?

- Немного помолчали.

- Кресту в «Б..» забирают.

- С Рублевым сегодня поехал на мандатную…

- Гля, гля, ты видал, рыбина? – Костя, оторвал лоб от перил, посмотрел на Курилова Сашу,

- Кот, гля морда у тебя. Вдоль всего лба красовалась пунцовая полоса.

- Ты на себя посмотри…

Отметины оказались у всех.

Снова болтали ногами.

- Сколько времени, - спросил Курилов,

- не знаю, - одновременно ответили Егор и Костя,

- Загадывайте желание, - серьезно приказал Курилов,

- И, я загадал,

- сбудется, - уверенно констатировал Саша

- Во сколько собрание,

- В четыре…

- Скупнемся?

- не охота…

Егорка теребил себя за нос. Наконец он не выдержал и, заикаясь, неуверенно начал,

- ребята, а мне, ну, это, ну…

- не тяни, подогнал его Курил,

- мне…можно с Вами в команде играть?

У себя я играю, за класс. Даже забиваю…

- это как вчера? усмехнулся Курил

- Мы все видели, как ты тапок в землю забил.

- Нет, ребята, это случайно получилось. Егорка хотел рассказать, что он чуть ли не лучший у них в классе, но смог лишь сказать,

Костя и Курил переглянулись. С их лица на секунду сошла улыбка, -

- Хорошо, поговорим.

На Костином лице улыбка заняла прежнее место. Ну, вот и славно, вот и хорошо…

…Задиристый ветерок, потрепав по загривку зеленую осоку, подпрыгнул к вербам, заплел их золотистые косы, зацепив ребячий смех, поднялся к небу и, насвистывая птичьими голосами, понесся над городом. Он опускался на покатые, выкрашенные рыжие крыши, заглядывал во дворы и дворики, взлетал вверх, подхватывал воробьев, подлётков, которые лупили его почем зря, своими легонькими крылышками. Тогда, ветер прятался в лесу, там же, качнув разок, другой сосновыми кронами уставал и засыпал…

Надо сказать, что, не смотря на свои невеликие размеры и, относительно, небольшое количество жителей в городе Ш… было несколько стадионов. На одном из них мы уже, как известно, побывали, а вот на центральном стадионе, носящем такое же название, как и городская футбольная команда, которая, в свою очередь, унаследовала его от известного во всей стране комбината, побывать, пока, не удалось…

К четырем часам дня, к арочным воротам центрального стадиона начала подтягиваться, голосистая детвора. Деловито переговариваясь, они то и дело, исчезали в пасти ворот. Подходили еще, и еще.

На ярко - зеленом футбольном газоне не было никого, кроме человека, поливавшего траву.

Выглядел человек довольно странно. Был он настолько небольшого роста, что можно было подумать, что это гном. Однако лицо у него было нормальное, обыкновенное, только старое, в морщинах, с седой небритой щетиной. То ли от солнца, то ли просто так, от природы, он был загорелым. На нем были, огромные штаны, непонятного цвета, майка, полинявшая и ветхая. Голову покрывала фуражка, замусоленная, надетая на самую макушку. Звали этого человека, дядя Коля. Поливочные шланги дядя Коля таскал с таким неистовством, что казалось, он не поле поливает, а тушит пожар, проявляя при этом мужество и героизм.

Зрители приходили на матч заранее, чтобы вдоволь наглядеться на то, как дядя Коля размечает поле. Это было удивительное зрелище. Тележка, наполненная толченым мелом, напоминала в его руках небольшого размера танк, который наступал на всех направлениях сразу, и спасу от него не было ни какого. Но самым удивительным было то, что этот неулыбчивый человек,

одинокий и замкнутый, обладал феноменальной памятью на все, что имело отношение к футболу. Он помнил всё и обо всех. К примеру, Вы могли подойти и спросить,

- дядь Коля, а, дядь Коль, скажи, кто забил третий гол в матче «Текстильщик» - «Авиатор» в сезоне 39 года, во втором круге.

Дядя Коля, как всегда, поморщился бы, пожевал мундштук папиросы, затем в сердцах бросил,

- а, почем я знаю…

Однако, не получив ответа, удаляясь, вы вдогонку, наверняка, услышали бы,

- это, что ли 26 августа месяца, когда Скорыгин не играл, 2-4 когда? Майков…Долбанул. Держись. Царствие ему небесное…

Все скамейки, находящиеся вблизи футбольного поля были заняты детворой.

Солнце перекатило на Запад, и находилось как раз напротив основной трибуны.

Сидящие щурили глаза, закрывались ладонью, надевали на голову кто майку, кто рубашку, кто носовой платок.

В большинстве своем это были мальчишки, которые уже завтра выйдут на футбольное поле в разноцветных футболках с номерами, будут шнуровать мячи и бутсы и будут они называться не иначе как, инсайды, беки, хавбеки, центральные и крайние. А пока они морщили обгорелые носы, подтрунивали друг над другом, отпускали «горяченькие» и ждали…

С левого фланга разместились ребята с улицы Богдана Хмельницкого. Вели они себя смирно. Напротив них стоял, невысокого роста, молодой человек, одетый неброско, обычно, что-то разъясняя,

- Так, запоминайте, - раздавался его юношеский баритон, - вызовут, строится в затылок друг к другу, как на поле выходим. Понятно? Запасные, в конце. Все слышали?

Детвора обращалась к нему не иначе как Александр Евгеньевич, за глаза, называли Шурик. Был он слесарем четвертого разряда на Машзаводе, а после работы, в свободное время возился с пацанами, тренировал. Человеком, Шурик был компанейским, но при этом не любил разбитных компаний, не пил и не курил. Был значкистом ГТО, имел третий разряд по футболу и волейболу. Словом – парень, что надо. Девушки, дело житейское, заглядывались на него, но он держался. Шура посмотрел на часы, подарок деда, еще военные, и по его напряженному взгляду можно было определить – опаздывают с жеребьевкой. Но вот, на другом конце стадиона возникло какое-то оживления. По рядам пронеслось,

- идут, идут.

На дорожке стадиона показалось несколько мальчишек несущих стол и два стула.

За ними , выстроившись в колонну шли взрослые, среди которых Егорка узнал Ивана Даниловича Рублева.

Тот был в белой рубашке с короткими рукавами, в широких черных брюках , такие уже не носили, припыленных, черного цвета туфлях. Во всем его виде сквозило – поблажек не будет никому.

У Егорки заныло в середине. Ведь он еще никогда не проходил мандатную комиссию, и даже не представлял что же это за комиссия такая.

– Подставки ищут. Подслушал Егорка разговор ребят, которые сидели рядом, и по их рассуждениям выходило так, что за подставу могут даже в милицию забрать. Что - что, а вот попадать в милицию ему очень не хотелось. Однако, повертев головой, увидел веселые лица ребят и немного успокоился, - тогда буду просто болеть.

- Команды, выходи строиться, - раздался зычный голос одного из организаторов турнира и мальчишки гурьбой, кто, проходя в калитку ограждения, кто - через перила, высыпали на поле.

Множество раз проходил Александр Евгеньевич, простите, Шура процедуру заявки команды, а все никак не мог привыкнуть к этой, как ему казалось, забюрокраченной казенщине.

- Ну, чего копаться, все друг дружку знают вот с таких вот, а тут…

С досады Шура сплюнул.

- Мужики, с которыми вырос, с которыми в армии служил, на свадьбах вместе гуляли, на именинах, да и просто знакомые, тут становились другими – деловыми, что ли. Не по себе становилось Шуре от этих мероприятий, но…Но разумом он понимал – дело серьезное, случись что, кому отвечать?!

Шура стоял за спиной председательствующего, одной рукой держась за спинку стула, другой опершись на шаткую столешницу.

- Так, Сашка, где там твои?

- Да, вот, - удивленно ответил Шура.

- Не видишь что ли, на левой трибуне сидят. Ты ж их всех знаешь, чего спрашиваешь?

- Курилов, подойди, а то тут сомневаются, - он задиристо хихикнул.

- Не ершись, Сашка…

Шура наклонился, через голову секретаря, читая заявочные листы,

-Что? Он громко возмтился, - Берестов, на Сахалине? Это какой Берестов, Степа? Так, он из Логового. Что? К бабушке приехал, говоришь, гостит? Угу, угу, а этот…

Он назвал еще фамилию, но кто-то из комиссии дружески оттеснил его от стола,

- Шурка, иди к своим, ты за себя отвечай, а за других ответят другие, понял?

Команды построились, как и было сказано, поколонно, в затылок друг дружке. Шура подбежал к ребятам.

– Лихо, молодцы, - раз, два, пять, десять. Десять? Где остальные? Саня, где

остальные? Тот конфузливо улыбался, - не знаю, не пришли. – Так, почесал затылок Шура, - чего делать, а, огольцы, будем. Не наберем одиннадцати – не пройдем регистрацию. Ох я их раздолбаю, попадись они мне.

Костя многозначительно посмотрел на Егорку, одиноко сидящего на скамейке и заулыбался. Шура перехватил его взгляд и тоже посмотрел в сторону Егорки. Их взгляды встретились, - Пацан, да, да, ты, - Егорка оглянулся по сторонам, но никого рядом не было. – Я? Неуверенно переспросил Егорка. – Ага, ты. С кем ты пришел? – Со мной, - Костя улыбался еще радостнее. – Кот, - это кто? – Мой брат, из Приморска.

-Так что ж ты молчишь, …. твоя башка, это тети Маруси внук? - Да, мы братья. Вот дела. – Так, - Шура, почесал голову, -

Быстро иди сюда, пацан. Егорка и сам не успел заметить, как он очутился около Шуры. – Как зовут тебя? - Егорка,

- Свидетельство о рождении с тобой, - Егорка растерялся,

- Дома есть,

- дома где, здесь?

- Ага, здесь, у бабушки в чемодане,

- Ладно, принесешь после.

- Становись в строй, Егорий. – Шура сделал паузу, - Будешь играть!

От счастья у Егорки кружилась голова, ноги были ватными, и вообще, он был какой - то другой, словно и не он вовсе. Впереди него стоял рослый, белобрысый паренек. Егорка никогда его не видел. Белобрысый, в заплатанной рубахе без воротника, пытался что- то засунуть за шиворот впереди стоящему мальчишке,

- отвали, Рудык. Но тот никак не унимался. Шура неожиданно подошел к «белобрысому» сзади и дал леща, для острастки. Все засмеялись, а паренек обиженно заныл,

- За что Шу…, Александр Евгеньевич,

- Ага, для профилактики. Так. Тише, к нам подходят. Все помнят что говорить?

Шура вопросительно посмотрел на Егорку. Тот утвердительно махнул головой.

Строй застыл в ожидании. Комиссия приближалась. Егорка узнал среди группы Рублева. В этот момент на рубаху белобрысого паренька приземлился огромный зеленый кузнечик. Он по-боевому шевелил усами. Казалось, его изумрудный глаз пристально смотрит на Егорку. Егорка озорно подмигнул кузнечику. Тот кивнул в ответ головой, в одно мгновение, оттолкнувшись сильными изогнутыми ногами, вспорхнул, показав свои перепончатые голубые крылья.

- Гаплевский,

- Полозов Николай,

- Полозов Виктор,

- Я… Рублев внимательно вчитывался в заявочный лист, затем поднимал глаза на каждого из ребят, ставя напротив фамилий отметку – галочку. Наконец он произнес,

- Я, - несмело произнес Егорка,

- Кто это «Я», звонко и строго переспросил Рублев. Егорка вышел из-за спины «белобрысого».

- Т- а – к, - Рублев бросил вопросительный взгляд на Шуру. Мотнул головой в его сторону, мол, что Шура подставка, или как?

- Так ведь наш, это паренек, Иван Данилович, живет у Кости, братья они, двоюродные… Рублев пристально всматривался в голубые Егоркины глаза. Те искрились надеждой и отчаянием.

- Что–то не так, Иван Данилович, - наигранно заискивающе спросил Шурка. Помедлив, Рублев возразил,

- Нет, нет, все в полном порядке. Я вот только тебя, Александр Евгеньевич, хочу попросить на Андреева бутсы все же подыскать, а то в его сандалетах удар уж больно сильный, как бы красную повязку на ногу не пришлось бы надевать. Послышались приглушенные смешки. Рублев подмигнул Егорке…

Комиссия принялась ревизовать другую команду,

- Мамриченко, Эдик,

После, шли гурьбою. Пацаны шалили, подпрыгивали, стараясь достать рукой листья, свисающие с деревьев не так низко, но и не слишком высоко. Егорка шел позади веселой компании и не верил сам себе,

- Я играю, меня приняли. В его, недолгой мальчишеской жизни «такое» произошло впервые. Он сам добился того, о чем мечтал. Как все же это здорово, быть в команде!!!

Егорку переполнял восторг от того, что ему, завтра выдадут самую всамделешную футбольную форму, с гетрами и бутсами. Бутсами. Одна мысль о том, что на его ногах появятся эти волшебные туфли, с шипами, делала его жизнь значительней и прекрасней. Егорка огляделся. Рядом с ним шли обычные люди. Они о чем-то переговаривали друг с другом. Проезжали машины, в них тоже находились люди. Но никто из них не знал, не понимал, что вот сейчас, близко, рядом идут пацаны, которые необыкновенно счастливы и горды, тем, что уже после завтра будут не просто Саши Пети, Кости и Егорки, а стопперы и хавбеки, левые и правые. И будут они защищать честь улиц, на которых живут эти самые прохожие. И среди них он, Егорка, еще вчера самый обыкновенный мальчишка, приехавший на каникулы к тетке.

Проходили мимо кинотеатра под названием «Спутник». С блеклой афиши на них смотрел сердитый дядька с наставленным пистолетом.

- «Тринадцать тридцать один не возвращается», - прочитали вслух хором,

- про шпионов, - басом пропел Толян.

- Не-а. Не охота, да и «подставку» потренировать надо. Послезавтра первая игра, не опозориться бы.

Все согласились.

- За одно и на каруселях покружимся, на танцы посмотрим.

- Ай-да в сосну!!!

И все, как один бросились догонять поливальную машину, которая медленно проезжала по центральной улице города Ш.

Летние деньки, словно спелые вишни в бумажном стаканчике, оставляющие ярко красные пятна на белой воронке кулька, исчезали один за другим в ненасытном чреве времени.

Дома, улицы, тропинки, поросшие полынью и чередой, запах песчаных дюн и сосновых иголок на песке, речной прели и железнодорожных шпал, все это, принадлежащее сему месту становилось день ото дня знакомым, привычным и родным.

Субботний день. Два часа пополудни. Только, только отобедав у еще одной тетки, сестры матери, Егорка восседал на мягком пуфике возле книжных полок во всю стену, набитых битком книгами.

Самые ценные из них, подписные тома, сериями с одинаковыми корешками покоились под стеклянными дверями, манили своей глянцевой недоступностью. Можно было прочитать на их тесненных переплетах имена тех счастливцев-писателей, которым выпала честь украшать фолианты, представленные в этом книжном раю.

Отдельно, на открытых полках стояли книжки-одиночки. Еще ниже покоились неровные стопки журналов и малюсеньких книжек.

Егорка брал книги с полок осторожно, стараясь не шуметь и не привлекать к себе лишнего внимания.

- Ну, что, уже выбрал, что почитать? - раздался мужской, мягкий голос из соседней комнаты.

- Еще нет, дядя Игорь, не успел. Тут их так много.

- Да, брат, Егор, - наигранно, с гордостью замурлыкал тот же голос. Затем дядя Игорь появился сам. Был он невысокого роста, неказистой внешности. Но его лоб… Он был огромен. Преждевременные залысины на висках делали лицо еще более внушительным.

Дядя Игорь повязывал поверх задранного ворота белой, нейлоновой рубахи модный, разноцветный галстук, в ярких цветных пятнах. Делал он это умело и ловко. К своей должности зама по строительству крупного союзного комбината дядя Игорь прибавил добротную трехкомнатную квартиру на третьем этаже нового пятиэтажного дома, автомобиль «Москвич» последней модели, набор иностранных теннисных ракеток, обворожительную улыбку и кучу занимательных историй. А кроме этого, трое его детей были Егорке двоюродными братьями и сестрой. Все они отдыхали в Сочи, у стариков. А еще дядя Игорь коллекционировал экслибрисы. У него их было множество. Всякие. И мечтал он сделать свой собственный.

Смотрясь в зеркало, и напевая что-то себе под нос, он произнес в такт мелодии,

- Ну, что, вьюнош, поторопимся? Запах одеколона, терпкого, заграничного разнесся по комнате,

- Вальтера Скотта читал?

- Да, - несмело ответил Егорка,

- А что, если не секрет,

- Айвенго, и Квентин Дорвард,

- Очень хорошо, очень хорошо. Понравилось?

- Да, гм, - пожал плечами Егорка.

- А хочешь прочитать про ужасы? – Егорка снова пожал неуверенно плечами.

- Понимаешь, про всяких там монстров, мумий?

- Не знаю, - честно ответил Егорока.

- Не знаю, - Дядя Игорь, надев пиджак, подошел к стеклянной створке, открыл ее маленьким ключом, достал увесистый том, в суперобложке и протянул его Егорке.

Он бережно снял лаковую, разукрашенную суперобложку, положил ее в шкаф.

На бежевом матерчатом фоне тома сверкнула надпись золотом «ЭДГАР ПО».

- Спасибо, дядя Игорь,

- Не за что, племяш. Приходи, бери, читай. Только, чур, в чужие руки не давать, лады?

Егорка перелистал несколько страниц, когда услышал,

- Егор, а-ну-ка, подойди сюда. Под окном, вместо отопительной батареи был расположен полированный сервант. Его дверца была распахнута. Внутри находились тоже книги. Это были разные книги. Они стояли, лежали. Большие и маленькие – разные.

- А это, - дядя Игорь взял несколько небольших, в бумажных дешевых переплетах, книжек,

- Мои любимые.

- Это, Егорка, моя гордость, спортивная библиотека, в этом городе – единственная.

Егор взял в руки несколько экземпляров. На желтом титуле одной из них, была размещена фотография человека, преодолевающего планку, в прыжках в высоту.

Егор, почти по складам прочитал,

- «ВЫСОТА», Валерий Брумель. Вопросительно посмотрел на дядю,

- Олимпийский чемпион по прыжкам в высоту, мировой рекордсмен, мужественный человек, словом – герой.

Перелистав страницы другой книжки, на обложке прочел,

- «Чаша Мараканы», Игорь Фесуненко.

- А что такое «Мараканы», - спросил Егорка,

- Это самой большой стадион в мире, в Рио-де-Жанейро. На этом стадионе играет сам Пеле. Слышал о таком? Егор утвердительно мотнул головой.

- Эти книжки из дому Нина шаг. Понял? Хочешь читать, читай, но выносить – ни, ни.

Дядя Игорь нагнулся и достал из глубины серванта книжку с малиновой обложкой.

- А это, Егорка, тебе, на память. Виктор Понедельник, «Любовь моя, футбол». Вздохнул.

- Светочка, - позвал он жену, невысокую, улыбчивую женщину с копной белых, как пух, волос, нас ждут, опаздываем.

Когда они выходили, дядя Игорь спросил,

- А хочешь, Егор, я научу тебя играть в большой теннис? Приходи завтра утром на корты в парк.

- Нет, дядя Игорь, не смогу, с Топольскими играть будем, на первенство города, - рапортовал Егорка, - в двенадцать.

- Тогда держи пять. Ни пуха, ни пера. Что надо сказать в ответ?

- Ну, брат, за это не благодарят. Плохо мы Вас, молодежь учим. Надо посылать к черту, понимаешь, к черту, тогда будет удача.

Говори, к черту.

- К черту, - пробубнил Егорка,

- Вот, молодец, так - то лучше.

…По песчаному насту двора разворачивался, шуршал шинами новенький «Москвичек».

Он качнул голубыми боками на ухабах, сверкнул полировкой окон и скрылся за темной листвой боярышника…

Прогулка на велосипеде.

Дома никого не было. Ключ лежал под половиком. Не без усилий тяжелая дверь поддалась. Не успел Егорка переступить порог, как за спиной услышал,

- А Мария Григорьевна с Костей на Рабочую пошли.

Егорка оглянулся. Из соседней двери торчала махонькая старушечья голова, в пестром ситцевом платке.

- Не бойся внучек, я бабушка Саши Курилова, Анастасия Анисимовна, меня звать. А ты, стало быть Егорка.

- Ага, - мотнул головой Егорка, закрывая двери,

- А Сашка на бабушку похож, - подумал Егорка…

- Пройдя по темному коридору, он нечаянно зацепился рукавом рубахи за висевший на стене велосипед,

- Дзынь, - звякнул звонок на руле.

- Как это я про тебя забыл?

- Егорка осторожно снял двухколесное чудо со стены, поставил рядом с собой.

Он держал велосипед за резиновые рукояти на руле, сперва, тихо, а затем все громче и громче изображая едущий мотоцикл,

- брынь-брынь-брынь.

Занятие это Егорку развеселило, и он рассмеялся.

Неожиданно его посетила дерзкая и смелая мысль,

- а что если прямо сейчас взять и покататься на велике?

Он вздохнул,

- Эх, везучий Костя. С каждой минутой желание покататься становилось все сильнее и сильнее,

- Костя меня за это убьет. Ведь он никому не дает велик кататься. Это подарок отца.

А если немножко, вокруг дома, пару кружков. Ничего страшного. Костя даже не заметит.

Он тихо отворил дверь, предварительно выглянув в коридор. Тихо. Вывел велосипед на лестничную площадку и аккуратно, что бы не греметь прислонил его к поручням.

Тихо закрыв дверь, еще раз оглянулся, стал спускать по ступеням машину. Велик оказался тяжелее чем этого хотелось бы и все время пытался вырваться из Егоркиных рук. При каждом шаге, опускаясь на ступеньку ниже, велосипед предательски позвякивал и поскрипывал. Егорка остановился. Прислушался. Тихо.

Потом он подлез под раму, напрягся, поднял велик, и понес его, не касаясь стен к выходу.

Во дворе тоже никого не было. Егорка глубоко вздохнул. С первого раза оседлать велосипед не удалось.

- высоковато седло, ну ничего. Он подкатил велосипед к скамейке, встал на нее и поставив ногу на педаль резко оттолкнулся.

- Поехали! Седло действительно было слишком высоковато, поэтому Егорка стоял на педалях, как заправский велосипедист, раскачивая велосипед из стороны в сторону.

Сделав несколько кругов по двору, направился в парк, который находился рядом. Машин в городе было мало, поэтому Егорка смело выехал на дорогу.

Кататься по пустым дорожкам парка оказалось скучноватым. Однако, с каждой минутой Егорка приобретал уверенность и умение. Велосипед стал подчиняться ему.

За кронами деревьев то и дело выскакивали залысины меловых гор, манящих своей загадочностью. Егорка еще никогда там не был. Горы, а вернее невысокие пологие холмы находились за речкой. Там, на том берегу ему не приходилось бывать. В каждом мальчишке живет свой путешественник. Что касается Егорки, то в нем он жил точно. Щемящее, зовущее чувство влекло его за кроны деревьев, и как-то само собой получилось, что уже через десять, пятнадцать минут он катил по пыльной, проселочной дороге в направлении речных зарослей к маленькому навесному мостику, соединяющего берега речки. Вот и река. По ее, поросшим молодыми побегами осоки, берегам росли ветлы. Их сочная листва касалась воды, и отражаясь в зеленой воде, казалось, что они продолжают расти в самой воде. Мостик был старым и шатким. Егорка спешился, повел велосипед рядом с собой. Между досками, разными, были щели, через которые Егорке была хорошо видна речная вода. Засмотрелся, и переднее колесо застряло в огромной щели. Пытаясь вытащить колесо, он оцарапал колено, до крови, но не придал этому никакого значения. Миновав препятствие, сорвал огромный лист подорожника, потер о камень, приложил свежую, прохладную зелень листа на ушибленное место. Все в порядке. Дальше, в гору. Подъем оказался затяжным. Запыхавшись, Егорка остановился и обернулся. Внизу, гораздо ниже линии его зрения распластался городок, зеленый, нарядный. Отсюда было легко рассмотреть уже знакомые места. Вон там, на пляже они с ребятами переплывали реку. С этого места она казалось куда более широкой, чем с берега. Вон там мы живем. Вокруг, словно белые панамы невидимых великанов из под земли выглядывали меловые холмики. Из далека они казались ровными и гладкими. На самом же деле – бугристые и пористые. Кое где из них торчали побеги колючих растений, названий которых Егорка не знал. Было тихо. Только вовсю пели птицы, шелестел листвой лес, расположившийся по правую от Егорки руку. Блестела река, отражая солнечные лучи.

- З-з-з, - это овод,

- Пошел, - Егорка отмахнулся от назойливого насекомого.

Велосипед лежал рядом, на теплой земле. Егорка сидел на бугорке, уминая заранее взятую в поход солоноватую хлебную горбушку, и щурился от ласковых лучей.

Он прилег на жесткую траву. Открыл глаза.

- Смотреть в бесконечно голубое небо, по которому плыли спокойные белые ладьи-облака, можно было так долго, как долго длится этот день,

- подумал про себя Егорка. Может, и не так он подумал, но хотелось именно так.

Под спиной что-то зашевелилось. Егорка вскочил. Сердце трепыхалось. Идиллия исчезла,

- Змея? Испугался Егорка, рассмотрев золотистый хвост в невысокой траве. Через мгновение из травы показалась остренькая мордочка с глазами-бусинками. Это была ящерица,

- Фу, - облегченно вздохнул Егорка,

- Вот, напугала. Он попытался ее поймать, но ящерица была куда проворней. Только ее и видели. Возвращение оказалось куда более скорым. Незаметно промелькнули дома и улицы и вот он дома. Балкон закрыт. Значит, дома никого нет.

Велосипед снова висел на привычном месте. Егорка обтер ее от пыли,

- лучше чем был, - довольно рассматривал он свою работу.

Удобно расположившись на диване, зачитался и даже не заметил, как уснул…

- Гля, дрыхнет, - расслышал сквозь сон Костин голос.

- Читает чего то.

Егорка смотрел на брата, тер кулаком глаза и улыбался. Костя улыбался в ответ.

- А мы меду, целый бутыль принесли, от дяди Миши.

- Щас кушать будем, - это бабуля, с удовольствием отметил Егорка,

- Чи ты вже поел? – нет бабушка, я не ел.

- Стол готовьте…

Костя заговорчески смотрел на Егорку,

- Хочешь, что покажу?

Вот, смотри. В руках у мальчика была авоська, в которой находились какие-то вещи.

- Форма? Футбольная, с бутсами?

- Ага, - Костя был доволен произведенным эффектом.

Они разложили веши прямо на полу. Егорка не мог налюбоваться.

- Спасибо, Котя, - только и нашелся что сказать Егорка. Хотя в эту минуту ему хотелось прыгать от счастья до неба.

- Теперь только забивай. Да, Егорка, велик, можешь брать. Катайся, сколько угодно, только далеко не уезжай, а то заблудишься…

Назавтра с утра была гроза.

- Страшно? - Костя, при каждом раскате грома подбегал к балконной двери всматривался в мрачное, темно-серое небо, смеялся и негодовал одновременно.

Смеялся от того, что Егорка трусил, закрывал глаза, и выглядело это вполне комично.

Негодовал по причине ужасного ливня, который за считанные минуты утопил все улицы города, по которым во все стороны текли мутные дождевые потоки. Можно себе представить, что стало с футбольным полем?

Прошло некоторое время, и гроза понемногу стала утихать. Небеса светлели. Вот, где то на горизонте показалось умытое синее небо. Вскоре показалось солнце. Над асфальтом висел теплый пар. В солнечных лучах все вокруг сверкало, будто зеркальное. Настроение улучшилось. Но одновременно с этим в сердце Егорки вползал страх. Ведь он сегодня играет. Как все пройдет?

Мария Григорьевна трудилась над Егоркиной футбольной формой. Ушивала, на размера два велика.

- И дался ему отот хутбол? Это все ты, Коська, брата сбил. А ну, как ноги побьют, голову? Что, молчишь?

- Бабушка, что Вы такое говорите, - усмехался Костя,

- Там все играют, никто никого там не бьет. А если правила нарушаются - на это судьи есть. Понятно?

- Жень, - позвала Мария Григорьевна, а мулянэ у тебя есть? Голубая нитка нужна,

- Мам, - на этажерке, в шкатулке глянь…

Работа подходила к концу. Старая женщина водила иголкой по шитью. Под стеклами очков, в уголках ее натруженных глаз поблескивали слезинки. О чем она сейчас думала? Наверное, о том, что вот так же когда-то она шила что-то своему Васе, мужу, так и не вернувшемуся с войны. Вспоминала дырочки на штанишках младшенького, Сашеньки, умершего от голода и страха в сорок третьем. Хорошо, что у нее есть внуки, как хорошо. И пусть они играют в этот футбол, пусть шалят и растут и пусть никогда не узнают войны!!!

- Готово, Егорка, а ну, примерь. Из соседней комнаты послышалось цоканье, будто кто-то забивал гвозди в дощатый пол.

- Первой всполошилась тетя Женя. Услышав звуки, она пулей примчалась из кухни,

- Опять в бутсах своих по полу ходишь? Только ведь красили. Точно, грюкають, глянь, мам, дыр то, дыр понаделали. А вот я сейчас Вам, футболисты заср…

- А так выражаться нехорошо, - решил возразить Егорока, за что сразу получил мокрой тряпкой по заднему месту, от чего на трусах появилась темная полоска. Костя хихикнул, и тут же схватился за шею. - Лязг, лязг, смачно к незащищенному телу прилегла намоченная ткань,

- ой, ой, - запричитал Костя.

Женька, не бей ребят, я вот тебя щас сама... На этом битва была окончена. К тому же, со стороны балкона послышалось,

- Костя, выходи!

Собирались недолго.

- Все взяли? Ну, с богом, идите уже. Когда Костя с Егоркой были за дверью, Мария Григорьевна незаметно перекрестила их путь.

- Славные ребята, Жень. А где Сережка, опять в сосну пошел? Докурится…

Сегодня стадион выглядел иначе, чем в день регистрации команд. Торжественно как-то, по-деловому. Ворота украшал транспарант с призывом «Быстрее, выше, сильнее»,

рядом располагался огромный значок ГТО (готов к труду и обороне), почему-то второй степени. На самом стадионе был полный порядок. Статуя футболиста была выкрашена в бронзовую краску и еще не успела полностью высохнуть. Чья то озорная рука попыталась похлопать по мячу, отчего на нем остался четкий отпечаток пятерни. Трибуны вымыты (утром прошел ливень). Беговые дорожки были обозначены известью и у линии старта – пронумерованы. На противоположной стороне установлены вновь выструганные скамейки. Между ними красовались переносные ворота с уже натянутой сеткой.

Вдоль поля, деловито сновали игроки, тренеры, всякое начальство с бумагами и без.

Трибуны понемногу заполнялись.

Знакомый нам дядя Коля, все в той же одежде (правда, кепка была надета «как положено», козырьком вперед). Он вышагивал вдоль линии поля, подходя к нужному месту, втыкал флажки – четыре – по углам и два – по центру.

Все это могли наблюдать люди посторонние, болельщики. Те же, кто сегодня выйдет на поле, чтобы сражаться за победу наполнили гомоном и галдежом небольшую раздевалку. Натягивали гетры, шнуровали бутсы и мячи. Здесь же, перекрикивая пацанов, находились и их наставники, устраивая перекличку и пытаясь дать последние наставления на игру. Шура, Александр Евгеньевич был тоже тут. На нем были новые серые с блесткой брюки, кремовая рубашка с коротким рукавом, на которой красовался значок перворазрядника. В руке - общая тетрадь в черном переплете.

- Внимание, - срывающимся голосом пропел Шура,

- внимание, команда улицы Богдана Хмельницкого, выходи строиться!

До начала матча оставалось пятнадцать минут.

Заняли место на трибуне, вещи свалили в кучу.

- Всем сесть и слушать меня внимательно. Что бы не напрягать связки, Шура свернул тетрадь в трубочку.

- Так, тихо. Он перевел дыхание и продолжил.

- Все помнят, кто на каком месте играет?

- Да, в унисон, хором гаркнула детвора,

- Вот, молодцы, а то, как сонные мухи. Собрались!

- Саша, - обратился он к Курилову,

- Держи, - что-то, вынув из кармана, он бросил парню. Тот ловко поймал предмет на лету. Это была повязка капитана команды,

- Моя, сберег, вот,

- Теперь об игре. Твоя задача – стоппер. Выдвинутый полузащитник. Работаешь на полную. Помогаешь защите и нападению. Понял? Тот улыбался, качнул головой.

- Костя, твой центр. Слева тебя Боцман. Подчищай. Да не так как с Губкинцами, в свои ворота опять не занеси,

- Нет. Толя, не будешь успевать, за линию ни шагу. Бей, дерись, но с твоего края чтоб ни одной подачи. Все ясно?

- Полозов, Коля. Так. Ты справа. Цент нападения – Витя. Поливай по воротам при первой удобной ситуации. Вратарь – дыра, даром что дылда.

Все засмеялись.

- Теперь, - он обвел ребят взглядом и остановился на Егорке. Тому в лицо бросилась горячая волна,

- неужели меня?

- Егорий, ты у нас новенький. Знаю, что бегаешь быстро, будешь бегать на левом краю. Смотри в оба, подбирай все что сможешь и в центр. Там разберутся. В защиту не лазь, только мешать будешь. Побольше двигайся.

- Ну, - он потер ладони о колени,

- кажись все. Не робеть, пусть они Вас боятся. Покажите им, мужички.

В это время из рупора донеслась бодрая мелодия спортивного марша.

Команды построились у прохода. Судья вышел в поле и дал команду выбегать.

Трибуны оживали,

- Богданцы, вперед, Копа, закопай Толпольцов…

В радиоточке разнеслось,

- Внимание, сегодня на нашем стадионе начинается первенство города среди юношей младшего возраста.

Право открыть турнир и поднятие флага предоставляется капитану команды улицы «Богдана Хмельницкого» Саше Курилову.

Зазвучали фанфары, и знамя поднялось по флагштоку в зенит.

…Команде «Тополек», «физкульт-привет», команде «Б-Х», «физкульт-привет»…

- капитаны команд, ко мне, -

Монетка, подброшенная судьей, упала под ноги стоящим рядом с ним капитанам команд,

- Орел, ваши…ворота, ваш - мяч…

В центральном круге, возле мяча гарцевали двое разыгрывающих. Свисток судьи, матч начался!

От волнения Егорка чуть не перепутал фланги, но Витька Полозов, указал ему рукой,

Топольские, разыграв мяч перепасовывались в центре поля.

Ребят из команды соперников Егорка не знал. Но слышал про них многое.

Теперь, когда они были вот тут, рядом с ним без труда узнавал их по ярким описаниям своих ребят. Капитаном команды, а он играл в центре нападения, был Коржиков Паша, по прозвищу Корж. Ничем не выделяющийся паренек, среднего роста, словом, обычный. Самым задиристым в команде был Мамедов Шарип, по прозвищу Чингиз-хан. Выглядел этот самый Чингиз-хан и вправду внушительно – головастый, рослый, со сдвинутыми к переносице бровями. Против Егорки играл худощавый, с кривыми ногами мальчишка, Прохоров Данил, Проша. Форма на нем висела и было смешно смотреть, как из широких раструбов спортивных трусов торчали тощие, кривые палки, с узлами-коленями – ноги. Ха-ха. Но не спешите смеяться. Проша, не смотря на свою неказистую внешность, был парнем выносливым, сильным и смелым. Не даром, его побаивалась вся местная шпана. Самбист, хороший боксер, да и в футболе толк знал.

Наши защищались. Топольские умело комбинировали. Вот мяч, прямым точным ударом был неожиданно переведен с фланга на фланг.

- Боцман, твой, - командовал Курил, - однако, мяч отскочил к сопернику и уже навешен в центр нашей штрафной площадки.

- Выпрыгивает Костя, - головой, точно сбрасывает в ноги Коптеву,

- Какой молодец, Костя, здорово играет…

Теперь атаковали наши.

По флангу несся Коптев. Неожиданно остановился осмотрелся и перебросив мяч через голову защитника точно пасанул Витке Полозову. Тот перебросил мяч Курилу…

Егорока следил за игрой маневрируя на своем фланге.

- Держи, - услышал он голос Курила.

Егорка стоял спиной к воротам соперника, смотрел на приближающийся мяч и лихорадочно соображал,

- Головой? Нет, низко. На грудь и финтом влево.

Но слева уже приближался соперник.

- Горька, скинь, - услышал он голос Витьки.

Мяч коснулся его груди.

- Удачно принял, - пронеслось в его голове,

- Ну, а теперь, смотрите…

Он неожиданно, сделав обманное движение, переложил корпус вправо, лихо прокинул под собой мяч на ход и мгновенно оторвался от преследователя.

Фланг был свободен. Краем глаза он видел, что справа, ему на перерез бросился еще один защитник. Егорка прибавил ходу,

- туф-туф-туф, - шипы бутс намертво цепляли грунт, выкорчевывая траву с корнем.

Словно какая-то неведомая сила подхватила его, как пушинку и понесла.

Все происходило как во сне. Что-то он видел, что-то слышал. Он слышал чье-то шумное дыхание слева, справа, сзади.

- Пас, Егорка, пас, - слышалось со всех сторон…

И вдруг, прямо перед собой Егорка увидел огромные ворота. Он сумел разглядеть все ячейки на сетке, даже отметил для себя, что с правой стороны она заштопана неровным, корявым швом.

Ворота защищал мальчишка в черном вратарском свитере, в огромных, кожаных перчатках и в кепке, надетой козырьком назад. Он смешно морщил нос, скалил зубы.

Широко расставив руки, семенил на месте, то и дело приседал и вставал…

И вдруг, все волшебство исчезло.

Он, Егорка, стоял напротив вратаря, смотрел ему в глаза.

- Бей, бей, - гудел стадион.

Вратарь сделал попытку броситься Егорке в ноги, но тот спокойно пырнул мяч «с носока». Кожаный шар несколько раз подпрыгнул на кочках, пролетел мимо рук лежащего вратаря, чиркнул по пыли и остановленный сеткой замер в углу ворот.

Ребята обнимали Егорку, хлопали его по спине, а он шел и ничего не понимал.

- Это, что, я забил гол?

- Гол в ворота команды «Тополек» забил Егор Андреев, - объявил диктор по стадиону.

С трибун доносилось,

- Молоток, парнишка, - орал дородный дядька.

- Это наш парнишка, наши все такие, шустрые…

Матч продолжался. Егорка то и дело вступал в единоборства. В его игре появилась рассудительность. Теперь он хорошо видел своих и соперников. Давал пас выверенный, не торопился освобождаться от мяча. Словом, игра пошла.

Первый тайм подходил к концу. Шли последние минуты. Александр Евгеньевич, Шура, стоял у кромки поля, у центрального флага давал, сорванным голосом ценные указания (ЦУ). Можно было разобрать только обрывки слов, фраз,

- раст…лись, фланги ши…, игр…м через Кур…а…

Гусь, вратарь «Б-Х» ловко поймав мяч, ни секунды не мешкая, отправил его Косте. Тот – на фланг, с фланга – Курилу. Сашка Курилов обладал прекрасным, не по возрасту дриблингом, отточенной техникой, футбольной сметкой. Он ловко, сделав эффектный финт, обыграл двоих соперников и сильно ударил по воротам. Но мяч отскочил от ноги защитника и стремительно удалялся в сторону углового флажка.

Егорка изо всех сил устремился за мячом.

- Нет, не догонит, - дергая за пуговицу рубахи, убеждал себя Шура,

- Ну, пацан, ну и бежит.

Казалось, мяч вот-вот пересечет линию поля, но не успел этого сделать. Сильный удар левой, Егоркиной ноги заставил его изменить направление и взметнуться над штрафной площадкой противника. Он с шумом пролетал над головами мальчишек, отыскивая ту, единственную, самую умелую. И он нашел ее. Саша Курилов. Удар получился умелым - резанным, точным и сильным. Секунда, и мяч, словно пойманная птица, трепыхался в сетке ворот. Стадион взорвался криками и аплодисментами. Хлопали в ладоши все. Даже члены отборочной комиссии стоя приветствовали ребят,-

- Да, растет смена, обращался один из них к Рублеву,

- Такому удару любой мастер позавидует. Молодцы ребята, вот они Сивидовы и Качалины будущие…

Потом был перерыв. Лица мальчишек, мокрые от пота, сияли улыбками. Они приглаживали ладонями взъерошенные волосы, делились впечатлениями, посмеивались.

Шура, явно удовлетворенный, сиплым голосом давал указания. Важничал, держал себя нарочито строго, не показывая эмоций, но выходило плохо. Каждый раз, когда к нему подходили его друзья и знакомые, он менялся, и мальчишеская улыбка вновь возникала на его лице.

Второй тайм проходил напряженно. Соперники имели попеременный успех, но ничего существенного не произошло. Матч закончился. Два – ноль. Победа.

Егорка так устал, что даже финального свистка не расслышал. Он бежал, ему кричали и свистели, мол, стой, конец игре. Потом все смеялись.

В раздевалке было шумно, теперь по поводу победы и самой игры. Кто-то делал кому то замечания, а тот кому делали возражал,

- надо было пас дать, а ты как тот баран, в землю глазами уперся и тащишь его и тащишь,

- а что я, я ничего, я хотел…потом…

- потом, суп с котом.

При слове кот, все сразу посмотрели на Костю, и засмеялись,

- суп, ха-ха-ха, с котом, вот потеха. Костя смеялся вместе со всеми, нисколько не стесняясь и не обижаясь на шутку.

К Егорке подошел Саша Курилов, улыбаясь, молча пожал Егорке руку.

Потом, каждый из команды сделал тоже самое. Только Костя не сделал этого, он помахал Егорке рукой и деловито добавил,

- Горька, форму не забудь, а то и из тебя суп сделают.

Все дружно рассмеялись.

Дома футболистов уже заждались. О том, что команда победила, было известно всем. В этом ребята убедились по пути домой. Егорка удивлялся тому, что каждый встречный знал Костю, и самое странное, что знал и его, Егорку. Люди здоровались, называли его по имени, поздравляли.

- Вот здорово, - думал Егорка, - хороший все же город Ш.

Сидя за праздничным, накрытым по случаю победы, столом, Егорка в который раз рассказывал как ему удалось забить гол,

- И ты видел Курила? – не унимался Сережка,

- Ну, не бреши,-

- Нет, правда, - парировал Егорка,

- Честное слово, я видел Сашу, и даже пас ему давал,

Сережка, подмигивал Косте, улыбался, дразня Егорку,

- Не бреши, не мог ты его видеть. Скажи лучше, забил случайно.

Вмешалась тетя Женя,

- отцепись, окаянный от парня, совсем загнал. Пусть поест нормально.

Ешь, Егорушка, ешь, сыночка Баламута этого не слушай. Ты лучше спроси, он сам то по мячу попадет?

- Попаду, -было огрызнулся Серега, но тут же получив легкую оплеуху, притворно заныл,

- Я в лагере за свой отряд играл…

Ночью Егорке снился сон. Будто бежит он по шпалам, а впереди него катится, подпрыгивая коричневый кожаный мяч. Он немного сдут и поэтому, ударяясь о шпалы, издает глухой звук,

Неожиданно сзади раздается свисток. Егорка оборачивается и видит, что за ним едет паровоз. Из его трубы вырывается серый дым. А ведет паровоз дядя Коля. Егорка присматривается, а серый дым, оказывается, идет от папиросы, зажатой в уголке рта дяди Коли. Егорка бежит все быстрее и быстрее. Он натыкается на катящийся перед ним мяч, он его хватает и в этот момент оказывается, что они вместе с мячом летят вниз с высоченного косогора, а перед ними расстилается прекрасная земля, поросшая садами, текут реки. Небо синее, синее. Совсем, внизу идут люди. Они всматриваются ввысь, прикрывая глаза ладонями, словно козырьком. Земля стремительно приближается. У Егорки, от скорости и страха перехватывает дыхание. Вот, вот, упадет. Он отпускает мяч и изо всех сил старается бить по воздуху руками. И вдруг он понимает, что летит. Как птица. Тело его становится гибким и управляемым. Теперь он может лететь туда, куда ему надо. И только он стал летать, как тут же услышал,

-ух-р, ух-р. Егорка проснулся. Было темно и тихо. В соседней комнате похрапывала бабушка, а где-то там, за «сосной» гудела «кукушка», маленький черный паровозик, перетаскивающий груженые углем вагоны с одного пути на другой.

Наступал следующий день.

…Ты когда ни будь собирал настоящие грибы - маслята?

- Маслята? – переспросил Егорка,

- Когда в Москве были, на даче, а так?

Он неопределенно пожал плечами, наклонился, снял сандалет и высыпал набившийся в него песок с мелкими камешками.

- Слюнявый такой,

- сам ты, слюнявый, - Костя кольнул хворостиной, словно шпагой Егорку в бок,

- Ах, так? Защищайтесь, сударь. Выпады следовали один за другим, потом пошла рубка, от чего шпаги стали разлетаться на мелкие щепки. Егоркино оружие оказалось крепче и Косте приходилось отступать. Наконец он оступился, на верхушке окопчика, стал съезжать вниз, стоя на четвереньках. Егорка прыгнул за ним.

- Смотри, чего я нашел, - Костя разжал ладони. Сквозь пальцы протекал мелкий речной песок.

- Что, что, патрон.

-Настоящий?

- А он может взорваться? - поинтересовался притихший Егорка,

- Если ударить по капсюлю, то конечно. Или в костер бросить. Знаешь, какой фейерверк будет?

- А ты бросал?

- Сколько раз, - соврал Костя. Мы с ребятами столько этого добра в лесу находили. Однажды - даже станковый пулемет, с полный боекомплектом нашли. Правда, ржавый,

- В музей сдали.

Ребята помолчали, перебирая песок под ногами, в надежде найти еще что ни будь.

- В этих местах, знаешь какие бои шли. Тут везде траншеи, окопы. Наши, немецкие.

- А почему ты знаешь?

- патроны наши, от трехлинейки.

- Ой, Егорка, я, кажется, еще что-то нашел, - Костя, довольный очищал какое-то растение от песка,

- знаешь что это?

- Нет, не знаю,

- Это же курочки, грибы такие, самые вкусные грибы. Давай насобираем, а баба Нюра нам их пожарит.

Ребята принялись искать грибы, но нашли совсем немного,

- Ладно, пошли, и так задержались, на сковородочку с картошкой хватит…

Безлюдовка. Деревенька эта, на берегу Северского Донца, располагалась в двенадцати километрах, от города Ш. Она полностью соответствовала своему названию. Дворов в ней было с три десятка. Разбросаны они были там – сям. Никакой планировки здесь сроду не знали. Строились, как кому вздумается. У самой реки – не селились. По весне разливалась она широко. Заливала луга, а порою, в самые снежные годы и нижние дворы, да так, что приходилось заново строиться.

Надо сказать, что в колхозное время, здесь житье наладилось. Электростанцию сделали, гидро. Не мощную, но для деревни хватало. МТС (машинно - тракторная станция) Колхоз образовался. Новоселов немало понаехало. Стали жить как люди. Если бы не война. Перемолотила проклятая эти места до корня. Деревню сожгли немцы до тла. Живых осталось человек десять. Те, кто с войны возвращались, на пепелище уже не строились. В город уходили. К тому времени там комбинат начинался, нужны были люди. Так деревня и осталась – Безлюдовка. Жили теперь в ней одни старики, те, кому и выбираться некуда было, а иные – по привычке. Из молодых – Виктор, да Люба. Баба Нюра, т.б. Анна, мать Виктора, злая, мужеподобная старуха, приходилась двоюродной сестрой Марии Григорьевне, родня. В войну та, здесь, с тремя детьми пряталась, чудом уцелела. После, всячески старалась помочь сварливой старухе. Деньгами, вещами. Должна. Странное дело, полюбился Костя бабе Нюре. Никого не привечала, даже сына, а вот Костю…Чужая душа потемки.

Возле, покосившейся от времени, сараюги, сделанной из полусгнивших досок, на перевернутом ведре, сидел средних лет человек. Одет он был в голубую застиранную майку, солдатские галифе. Босоногий, он увлеченно ремонтировал самодельные сети. Останавливаясь, замирал, перекладывал папиросу из одного угла рта в другой, при этом прикрывал, попеременно глаза. Видно было, что работа ему доставляет удовольствие. Известное дело, каждому, кто хоть раз приезжал сюда порыбачить, Виктор подсоблял. Кому – снастью, кому – советом, а кому – рыбой. Даже поговорка была. Если Витька будет ловить в луже, то непременно рыбину поймает. Фартовый он в этом деле. Ну, и конечно работник к совхозе незаменимый - механизатор широкого профиля, бакенщик, столяр и плотник. Словом – мастер на все руки. Да что говорить, надо было видеть, какой дом он выстроил на горе – загляденье. И вот что интересно, строил сам. Разве что Люба, жена, да мать, баба Нюра помогали.

А так - сам…

Увидев ребят, узнал Костю. Обрадовался. Егора – приветил.

Угощение было скорым. Не мешкали. Картошка жареная на утином жиру, да собранные ребятами грибы. Запивали парным молочком, утренним, Люба с фермы принесла.

Виктор, а для мальчишек, дядя Витя, слушал сбивчивые ребячьи истории, спрашивал не впопад, вертел в руках нераспечатанную поллитровку, принесенную в подарок, доставал из бумажного сельмаговского кулька разноцветные фанты из-под конфет, рассматривал их и клал на место,

- На рыбалку то пойдем?

- Конечно! – в один голос завопили ребята,

- А как же, мы за этим и приехали, - простодушно ляпнул Егорка,

- Я уж подумал, нас проведать, - съехидничал Виктор,

- Что ты к детям придираешься, - урезонила его Люба,

- Приехали и слава богу, наших сроду не допросишься к родне зайти,

- Будь она неладна та рыбалка, делать больше неча, а? Вон, сарай покосился, лучше бы по хозяйству занялись. Рыбачить!

– Причитала баба Нюра, унося сковородку и крынку с молоком,

- да что Вы, мама все чертей вспоминаете. Пусть с ребятками сходит, когда еще, вон Егорка приедет, так хоть рассказать что будет.

Люба посмотрела на застеснявшегося Егорку и улыбнулась ему,

- а на Вовку не похож, больше, на Галю…

Неподалеку от деревни, вверх по течению стояла разрушенная мельница. Место это, как, впрочем, и тысячи таких мест по Руси, неизменно пользовалось дурной славой. От нечего делать, прибрехивали люди, выдумывали всякие небылицы, правду сказать, основания тому были. Еще в тридцатые годы произошла странная история с тамошним мельником. Исчез в одночасье и больше его никто никогда не видел. Стали поговаривать, что в яме под мельничным колесом поселился водяной и что, наверняка, его это рук дело.

Так или нет, только со слов очевидцев, мельник тот, якобы при немцах появился, а потом куда делся, неизвестно. Нечистая сила.

Врали много, но правду знали единицы. В их число и входил Виктор. Место здесь тихое, поживное. Вот и развелось сомов видимо, не видимо. Стали на уток, гусей нападать, а то и на телят. Рассказывают, что когда коровы, на заливном лугу, пасутся, то сомы к ним подползают и молоко сосут. Дивно.

Подготовка к рыбалке шла быстро. У Виктора, в отношении снастей, всегда был полный порядок – все починено, налажено, приготовлено. Виктор подгонял удочки, откусывал зубами лишнюю лесу,

- мы с батькой твоим, Егорка, ох и охотники до этого дела. Бывало, по пять, шесть кило, - и подумав, добавил, - куда там, по десятку бывало. Окуней, щук, плотвы, то и не пересчитать. Он когда в училище морском учился все каникулы со мной просиживал на сиже. Во, как.

Закончив с удилищами, присел, закурил,

- Костя, а ну мухой к бабке, хлебу там, чего еще, чтоб не оголодали. Просить дважды не приходилось. У русской, растопленной, печи хлопотала баба Нюра,

- Внучек, - она погладила своею костистой, шершавой ладонью его курчавую голову.

А че ж Сережку не взяли?

- Не захотел, - жуя почерствевший пряник, ответил Костя,

- С дружками своими на мотоцикле катается, в Логовом,

- Ох, чует мое сердце, докатается, - вздохнула старушка,

- воровитый растет, похабный он, Женьке надо с ним построже,

- Мама весь день в школе, ей некогда,

- Некогда, - передразнила

- Будет когда, слезами умоется, а поздно. Ну ладно, - она вытерла об фартук руки,

- Бери корзинку, я там все приготовила. Вареники, сало, хлеб, картоха в мундирах. Молоко в бутылке – не разбей.

Костя уже хотел бежать,

- Постой, оглашенный, тебе гостинец припасла,

- Она достала несколько больших шоколадных конфет «Гулливер» и, пряча улыбку, протянула Косте,

- Кушай, внучек. Токо, этому, как его, Егору, не показуй, а то мало…

Солнце уже стояло высоко над лесистым холмом. Тени с воды исчезли. Река приобрела обычный в здешних местах цвет – зеленоватого бутылочного стекла. Только у самой поверхности сквозь прозрачный серый слой просматривалась кружащаяся водяная пыль, которая сверкала и переливалась на солнце, словно блестки модницы.

К воде шли по лугу. Трава была мягкая, невысокая.

- А лодка большая? – интересовался Егорка,

- Большая, на всех мест хватит. Ты это, Егорка, бери правее, там в кушерях у меня весла спрятаны.

Вблизи самой воды стояли деревья. Удилища своими кончиками цеплялись за кривые, покрученные ветрами ветки ветлы, изгибались, и как пружины немедленно возвращались в исходное положение,

- Эй, огольцы, ну к не балуй, концы мне пообламываете.

Ребята поднимали в гору головы, улыбались, щурились от яркого солнечного света, старались удилищами не цеплять за ветки.

Взяли весла. Они еще были мокрые,

- дядя Витя ни одну зорьку не пропускает, - шептал на ухо Егорке Костя.

У реки было прохладнее. Берег был грязный, топкий. Возле воды множество разных следов, утиные, собачьи, людские. Кое где проступал серый песок. Из воды торчали побеги молодого и старого камыша. Ряска, собираясь в изумрудные островки медленно перекачевывала от стебля к стеблю, что бы затем оторваться окончательно и пуститься в самостоятельное плавание.

Неподалеку располагалась деревянная сижа – серые дощатые мостки без перил, стоящие на деревянных столбах. За один из таких столбов, ржавой цепью была прикручена лодка, тоже не новая, некрашеная, просмоленная, так, что только верхние доски были свободны от смолы.

- Ну, вот и пришли. Пока присядем. Виктор извлек из лодки рыбацкие сапоги, высокие с ботфортами. Надел кепку, вытянул из кармана измятую пачку «Беломор-канала», закурил, щурясь от едкого папиросного дыма.

- Костя, нарежь сальца, себе возьмите, а мне так, на понюшку. Он посидел немного, покурил, затем достал из рундучка чекушку,

- самогон, первочек, от желудка – первое средство. Граненый стакан, ополоснул в речной воде, вылил в него содержимое чекушки.

- Ловись рыбка большая и маленькая, - медленно выпив содержимое, морщась, взял из рук Кости кусок хлеба с салом, с аппетитом зажевал,

- Молоко берите, чего рты раззявили, - засмеялся Виктор, размещая поклажу.

- Босоногая команда, в лодку ша-гом марш.

Щли против течения. Ребята сидели на веслах, на корме Виктор. Весла недружно шлепали по воде, лодку водило из стороны в сторону.

- Дружнее, вместе опускайте, да не бросайте, а опускайте и длинный гребок, спиной, спиной, вот, вот.

Лодка пошла ровнее и быстрее,

- ничего, наловчитесь.

Странное это дело плавать в лодке по реке. В море, например, берег только один, волны. На реке, дело другое, берега, оба, проплывают рядом с тобой. Ты видишь, как они медленно или быстро, но перемещаются относительно тебя. Это вызывает интерес путешественника – а что там, за тем поворотом, а потом, за тем. На реке – веселее. И потом, вода за кормой раздваивается мелкими волнами, отражается от берегов, сходясь вдалеке, создавая неповторимый геометрический узор. А если попутный ветер. Рябь гонится за лодкой, часто опережает ее и тогда кажется, что ты плывешь против течения, иллюзия.

- Табань понемногу, дошли, - вывел Егорку из состояния задумчивости резкий голос Виктора.

- Правь вон туда, - он указал рукой на показавшуюся разрушенную стену, торчащую из воды. Проплыв под сгнившим деревом они оказались в обширном, скрытом от реки заливчике. Черная вода под ними говорила, что глубины здесь нешуточные.

- Вот и пристань.

Действительно, за огромными, лежащими в воде ветками Егорка не приметил небольшой причал.

- Подходи, высаживайся.

Удочки, снасти были быстро перегружены на деревянные, добротные доски.

- Слушай меня, вот Вам нажива, вот крючки, на случай какой, забрасывать – туда,

- Виктор указал место,

- под берег? – удивился Костя,

- Делай, как говорю,

- А я…ну, то я знаю.

Егорка размотал удилище. Леска оказалась такой длинной, что он ее не сразу поймал.

Костя налаживал свои снасти, косился, ухмылялся.

Наконец, Егорке удалось поймать леску, правда, для этого пришлось удилище зажать ногами.

- На что ловим, Костя. На пшеничку, бери.

- Егорка взял скользкое, разварившееся зерно, неловко насадил на жало крючка,

- Цепляй две,

- Бубочки. Жало закрывать надо, понял,

- Ага, - мотнул головой Егор, - понял. Он посмотрел на Костю, тот уже забрасывал крючок, поплевав на наживку. Егор сделал тоже самое.

Неожиданно, пойманная легким ветерком леска перехлестнулась с лесой Костиной удочки.

- Ты чего, - возмутился Костя,

- Я нечаянно,

-За нечаянно, знаешь? Бьют отчаянно.

Распутались.

- Бросай правее, скомандовал Костя и дело пошло…

Не минуло и получаса, а возле Кости, уже лежало с пяток красноперок и пару плотвичек. У Егорки дело не складывалось. Нельзя сказать, что бы рыба не клевала, поймать не смог. В очередной раз крючок оказался пустым.

- А ну, покаж, - Костя посмотрел на снасть,

- поводок меньше сделай, вот так. Возьми макухи, подкорми.

Прошло еще несколько минут. Егорка, не отрываясь смотрел на поплавок.

- Жарко, - он положил рядом с собой, на мостах, удилище, снял шерстяной спортивный свитер.

- Егорка, - услышал он свистящий шепот Кости, - тяни,

Потянув что есть силы на себя, Егорка повалился на доски. Он держал удилище вертикально и прямо перед его лицом, как на маятнике, на леске трепыхалась рыбина.

Изумрудно-серая, полосатая чешуя выблескивала на солнце.

- Вот это окунь,

- Самый настоящий окунь,

- Опускай, - скомандовал Костя,

- С полкило, а может и больше…

Дело пошло. Ерши, плотва, караси, голавли, красноперка и прочая мелочь попадая в садок, трепыхалась. Затем, смерившись, вела себя тихо, давая знать, редкими шлепками.

- Ловко, - вздыхал Костя,

- сразу каждому везёт…

Время приближалось к полудню.

Напротив, Виктор удил сома. На огромный крючок была наживлена копченая утиная нога.

Поклевки не было часа два. И вдруг, поплавок, лениво лежащий на воде, резко ушел ко дну,

- кажись, берет. Лесу повело из стороны в сторону. Сом. Виктор, заученным движением поддернул бечевку.

- Держать, - скомандовал сам себе, и стал вываживать сома, держа моток в однопалой рукавице.

Костя и Егорка, оставив промысел, следили за охотой на сома.

- Не уйти ему, - Костя сжал губы от напряжения,

- Кажется, у меня опять клюет,

Егорка, не сводил глаз с лесы Виктора, стараясь и свою, не упускать из виду,

- Здоровый, гад, попался,

- Ты не дергай, а из стороны в сторону води, - подсказывал Костя

- Я сейчас подсак подведу,

- под мостки затащил, - с досады Егор ударил ладонью о доску.

В это самое время, снасть Виктора прыгнула под бревна наста,

- Запутает гад, - Виктор, что есть силы, тянул бечеву на себя.

- Ну, дергай, - Костя с нетерпением ждал, когда одна из рыбин появится на поверхности.

- Зацеп – с досадой произнес Виктор. Его голос пронесся над рекой.

- …цеп, цеп. цеп, - эхо, подхваченное маревом, застряло в прибрежных кустах,

- давай, в воду, - скомандывал Виктор,

Не мешкая ни секунды, Егор прыгнул с мостка,

Вода оказалась теплой,

- давай, сюда, здесь мелко, за столбик запутались, выматывай обратно

Егор, отталкиваясь от илистого дна, пробрался к месту, где вода бурлила, пенилось,

- держу, тяни, хорош…

Что-то скользкое и шершавое проскользнуло по ноге Егора,

- А-а-а, - испугавшись, вскрикнул Егорка, и отпрыгнул в сторону,

- Не боись, не укусит, - подбодрил Егорку Виктор, при это загадочно улыбаясь.

Костя повалился со смеху.

Сомик оказался небольшим, килограмма два, два с половиной, но карп, редкий улов в здешних местах, весил не меньше четырех кило – вот так удача. О такой рыбине Егорке и мечтать не приходилось.

… Домой возвращались под вечер. Улов, закрепили на кукане, изготовленном из ивовой ветки. Добыча, свисавшая, хвостами вниз, колыхалась в такт неспешному шагу Егорки. Шел он по лугу, в развалку. За ним в метрах двадцати шли Виктор и Костя, неся снасти и садок, наполненный рыбой. Егорка останавливался, ждал попутчиков, но те, делая вид что без конца что-то поправляют, держались сзади, улыбались.

По пути встречались сельчане, цокали языками, удивлялись.

Смотрели, сперва, на Егорку, потом, вопросительно, на Виктора. Тот, дымя папироской, кивал в сторону Егорки, мол, пацан поймал, я тут ни при чем. Те цокали языками, деланно удивлялись,

- какой молодец, смотри, Витьку переплюнул…

Вечером устроили праздник. Играл патефон. Мелодии были старые, довоенные, послевоенные. Пластинок было много. Они лежали неровной стопой, в выцветших, потертых конвертах. Танцевали бабы, пели.

Вокруг звенели сверчки, гудели надоедливые комары, мошкара билась о лампу переноски.

Карпа приготовили с луком и сметаной. Об ухе и говорить нечего -вкуснота. Егорка с Костей довольные, сытые, хлопали себя по ногам - комарье, искусало.

Устали, глаза слипались.

Спать ложились поздно, в пуховые перины.

В поликлинике.

История про рыбалку обрастала небылицами с каждым днем. Все Костины друзья и знакомые знали до мелочей, кто, что поймал. А Егоркин испуг в воде превратился в рассказ о том, что Егорку чуть ли не уволок на дно сом, невероятных размеров, и если бы не он, Костя, то неизвестно чем бы вся эта история закончилась. Правду сказать, Котя так смешно это рассказывал, при этом заразительно смеялся, что ни у кого не возникало сомнений, от начала до конца Котька, известный любитель розыгрышей, все придумал, разве что факт самой рыбалки не переиначил.

Егорку это обстоятельство нисколько не смущало, даже наоборот, был повод повеселиться с ребятами, отвечая на их колкости, безобидным трепом.

Тем более, что теперь он тренировался вместе со всеми. Сам почувствовал, как окреп.

Теперь каждый мальчишка, и не только, знал - Егорку никто не может обогнать. Он оказался самым быстрым из ребят во всем городе Ш.

Тренируясь, стал точнее и прицельнее попадать по воротам, не боялся мяча, и вообще, сделался своим парнем. Какие тут могут быть вопросы?

- Оставался бы ты у нас, - в полу-шутку, полу-правду, говорил ему Шура, Александр Евгеньевич.

- С Костей в одном классе будешь учиться. Зимой у нас хорошо. В хоккей с мячом играем. Интересно.

Продолжался футбольный турнир. Забив шесть мячей, Егор стал одним из лучших форвардов. И потом… лето было в самом разгаре. Купания до синевы, прыжки с «тарзанки», привязанной одним концом к огромной иве, походы в кино, в лес, вечерние костры на поляне.

Ему удалось почти полностью перечитать свои любимые книги А. Волкова, «Волшебник Изумрудного города», «Урфин Джус и его деревянные солдатики», «Семь подземных королей», «Желтый туман». Он увлекся рисованием. Сперва, срисовывал понравившихся книжных героев, а затем, по памяти решил нарисовать своих новых друзей – получилось. Домашние, рассматривая его рисунки, неизменно узнавали прототипов. Только один раз вышел конфуз с бабой «тетей Катей». Та наотрез отказалась признавать себя на рисунке. В изображенной, смеющейся женщине она ничего схожего со своим изображением в зеркале не находила,

- Ой, шо це, - та, какая это я? Це какая то обезьяна, старая. А я,

- она засмеялась ну точь, в точь как на своем изображение,

- женщина молодая, симпатичная. Ось какая я. Она встала около зеркала, уперла руки в бока.

А то, - она сплюнула от досады, то тетке Женьке показуйте…

Случилось Егорки даже по сопкам полазать.

А было вот что. Спозаранку Костя, неожиданно для всех, исчез. Никому ничего не говорил. Только выбегая, крикнул,

- Ба, я скоро буду.

Егорка, позавтракав на скорую, было занялся рисованием. Как вдруг, входная дверь открылась, и на пороге появился раскрасневшийся, запыхавшийся Костя.

- Пойдешь со мной,

- Куда, - спросил Егорка,

- Там увидишь. Давай быстрее, а то опоздаем. Схватив краюху хлеба, пару яблок и абрикосов, Костя вывел бренчащий велосипед на лестничную площадку.

- Чего копаешься, погнали.

Мальчишки не успели выйти из парадного, как им навстречу, смешно семеня, Мария Григорьевна,

- Костя, Вы куда? Позавтракай, иди, матери все расскажу,

- Бабушка, некогда, спешим.

Оседлав велик, оба скрылись за поворотом дороги.

- Бесенята, - не зло поругалась Мария Григорьевна,

- А куды ж это они?

Путь лежал к меловым горам. Егорке он уже был хорошо знаком. Только за мостом свернули влево. Вдоль реки, между густыми зарослями крапивы пролегла узкая влажная тропинка. Двигались по ней. Дарога была каменистая. Велик подбрасывало на ухабах, от чего седоки подпрыгивали в седлах, при этом заливаясь веселым смехом. Ехать ровно не удавалось, руль вилял из стороны в сторону, и крапива, росшая по обочине дороги, нещадно жалила голые икры. Оба вскрикивали, смеялись, продолжали путь. Вскоре дорога вывела на широкий, зеленый, весь в цветах белого, розового клевера, луг. С противоположного конца луг упирался в подножие почти вертикальной скалы, грязно серого цвета.

Туда и направляли они свой путь.

У горы было людно. Сразу видно – скалолазы и альпинисты. Все они одеты одинаково, в футболках, тренировочных штанах, закатанных под колени, в разноцветных касках и необычных туфлях, напоминающих беговые – шиповки.

Стена же увешана веревками. На ее поверхности виднелись поблескивающие на солнце крючья. По навешенным веревкам вниз и вверх сновали люди.

Это - первенство России по скалолазанию. Про солидность соревнований говорило и то, что недалеко от места проведения стартов, стоял автобус, на котором синими буквами было написано «ТЕЛЕВИДЕНИЕ». Перед самой скалой была натянута веревка, за которую зрителей не пускали. Костя слез с велика, оставил его Егорке, сам пошел к судейскому столику. Егорка пригляделся и узнал в том, к кому подошел Костя их Шуру, Александра Евгеньевича, который представил Костю, невысокому, крепко сложенному мужчине. Тот пожал ему руку.

Через минуту Костя подбежал к Егорке,

- Пошли, нам разрешили полазать. У них сейчас тренировка, а через час – дадут старт.

Так что можно.

Когда Егорка вплотную приблизился к скале и посмотрел вверх, ему она не показалось такой уж маленькой, как из далека,

- Ого, - удивился он. Но более всего его насторожил тот факт, что стена была практически гладкая. Сколько не пытался Егорка разглядеть ступеньки, впадинки или выступы, но почти ничего увидеть не смог.

- А как же по ней карабкаться, - искренне удивился Егорка, обращаясь к молоденькому инструктору, который рассказывал Шуре о маршруте, показывая, только ему видимые замечательные места на скале,

- Чего? – переспросил он Егорку,

- там полно зацепов, пойдешь вверх, все увидишь,

Давай не бойся, с двойной страховкой подъем.

Егорка посмотрел на Костю, Шуру, инструктора, еще раз вверх,

Он лез, цепляясь за невидимые неровности, нащупывая их ладонями, пальцами, ногами. Вскоре он перестал замечать высоту, людей. Перед его глазами была только стена, со всеми ее неожиданностями и все его мысли были подчинены лишь одному – поскорее добраться до верху. Прошло не так уж много времени, когда его рука коснулась ветки кустарника, росшего на вершине холма.

- Есть,- радостный его крик испугал пичугу, примостившуюся рядом с кустом. Она обиженно чирикнула, быстро помахала крыльями и в секунду растворилась в небе.

Егорка посмотрел вниз,

- Спускаться?

- Как это, не понял Егорка,

- Держись за страховочный трос, ага, вот этот, упирайся в гору ногами, отталкивайся и постепенно отпускай веревку, мы тебя держим.

- Собравшись с духом, Егорка оттолкнулся, веревка заскользила в руках и по карабину.

- Ха, ха, - обрадовался Егорка, как в аттракционе,

Он так увлекся, что не удержал равновесия, и его развернуло, ударив об острый гранитный выступ. Боли он не почувствовал, только когда коснулся, земли заметил тревожные взгляды, направленные на его правое плечо.

Стоящие отреагировали моментально. Не успел Егорка опомниться, как уже лежал на носилках, а около него колдовала женщина в белом халате.

- Рана глубокая, - говорила она рядом стоящему Шуре и еще нескольким взрослым.

- Как же это Вы, новичка, не положено…

- ну и что, что парень спортивный, а если бы, а?

- вопрос повис в воздухе.

- Паренька надо в больницу, штопать. Я кровь остановила, противостолбнячный сделала. А все остальное, только в больнице. Берите машину и живо…

В поликлинике было пусто. Пахло ёдом. Находилась она прямо в горгодском парке. Сосны, окружавшие трехэтажное кирпичное здание, создавали такую тень, что в самую невыносимую жару здесь было прохладно.

В кабинете хирурга, кроме медицинского шкафа с литературой и парой бутылок из под какой то жидкости, да старой, видавшей виды кушетки, застеленной прорезиненной пеленкой, ничего о медицине не напоминало.

На широком подоконнике стоял кувшин с водой, в котором плавала нечаянно заблудившаяся оса. Она шевелила лапками, подплывала к стенке, проскальзывала и снова падала в воду. Егорка, кончиком вафельного полотенца, висящего на спинке казенного стула, помог осе выбраться. Та, отряхнув крылья, поразмыслив немного, зажужжала. Повертев головой, вспорхнула и через секунду исчезла в проеме форточки.

- Ни тебе, спасибо, Егор Владимирович, ни ответа, ни привета, - попытался разговаривать сам с собой Егорка. Заныла рана. Егорка тихо застонал.

- Что, болит? – неожиданный голос заставил его вздрогнуть,

- Ну, альпинист, показывай, что ты там натворил,

- Ничего, - чуть не плача проговорил он,

- Ничего, оно и есть ничего, а тут, что-то есть.

Доктор, сильный, высокий, в свежем халате, с закатанными по локоть рукавами, заученными движениями, стягивал повязку с плеча,

- Так, так, - приговаривал он, морща огромный лоб и шевеля ушами. Белая шапочка скрывала его волосы, но выбивавшаяся из под нее прядь давала основание полагать, что волосы волнистые, русые.

- На папины, похожи, - почему то подумал Егорка,

- Т-а-кс - молодой человек, - произнес нараспев доктор, пойдем - ка сразу в операционную,

- А может не надо, - голос у Егорки плаксиво задрожал,

- Пойдем, пойдем.

Его ноги стали ватными и почему-то подкашивались. Слезы сами собой накатились на глаза. И так ему стало жалко самого себя, что и сказать нельзя.

- Ну, ты же парень, а вон слезы ручьем катятся. Мы сейчас тебе обезболивающий укольчик сделаем и… порядок.

Операционная находилась рядом, за дверью. Это была точно такая же комната, как и кабинет. Только здесь, по середине стояла двухъярусная каталка, накрытая белой простыней, а над ней висела огромная зеркальная люстра, со множеством отверстий, в которых виднелись матовые лампы. Такие люстры Егорка видел в журнале «Огонек». В углу стоял железный шкаф, рядом, на деревянном столике расположился автоклав.

К каталке была приделана полка, накрытая чистым вафельным полотенцем. Краешек полотенца задрался и из под него устрашающе поблескивали медицинские инструменты,

- Вот они, скальпели, ножи, пилы, щипцы.

- Проходи, садись, - доктор указал Егорке на край стола,

- не стесняйся, садись, можешь обувь не снимать.

Сидя на краю каталки, он внимательно наблюдал за хирургом. Тот подошел к полке и снял полотенце. Против ожидания, на столике ничего страшного, кроме шприца и зажима с марлевым тампоном не оказалось. Ножницы, самые обыкновенные. Изогнутая белая ванночка, в которой лежали ватные валики была не новая, эмаль по краям уже отбилась.

Егорка немного успокоился. Неожиданно скрипнула входная дверь, за которой показалась улыбающаяся Костина голова. Он мотнул ею, как мол,

- Егорка грустно пожал плечами.

- Теперь, приступаем, - сказал доктор, набирая в шприц из пузырька его содержимое.

- не бойся, больно не будет. Он аккуратно обтер вокруг ранки ваткой, поднял шприц кверху, нажал на поршень, брызнул серебристый фонтанчик,

- Не напрягай руку, вот так, молодец. Знаю, что в футбол играешь. Видел, как ты гол моему, забил, Борьке. Он на воротах за Машзавод стоит,

- Ага, - щурился Егорка, покусывая губы,

- Еще немного, все. А ты боялся.

- Все? Теперь посиди минут пять, десять, пусть новокаин подействует. Продолжим.

- А можно в коридоре? Доктор выглянул за дверь. Там уже ждали его бабушка, тетя Женя, Костя и даже Сергей. Увидев врача, бабушка попыталась привстать. Тот жестом показал, сидите, сам подойду.

- Здравствуйте, ничего страшного. Рассечение мягких тканей, ушиб. Кость не задета.

Парень в стационаре не нуждается. Через пятнадцать минут будет как новый…

…Операция длилась уже с полчаса,

- а говорил, пятнадцать минут, - мычал Костя,

- сиди, резко оборвала его тетя Женя,

- Кто затеял это, а? Вот погоди, домой придем, я тебе покажу горы. Сережка, довольно улыбался.

Доктор мыл руки, укладывал инструменты,

- Все, боец, можешь идти домой. Когда финал?

- Через три дня, в воскресенье, в два часа.

- Приду. Гол забьешь?

- А кто знает,

- Должен, понял?

Вышли в коридор. Егорка бледный, но улыбающийся смотрел на родных.

- На перевязку завтра, к часам десяти, одиннадцати. Ко мне не надо. К сестре. Ночью может быть температура. Не пугайтесь. Дайте ему вот это и это, - доктор протянул Марии Григорьевне рецепт. Швы снимем через дней пять.

До свадьбы заживет

- А с тебя, гол. Хотя!!! Играть в футбол не рекомендую…

Дома Егорка лежал на мягком диване, смотрел телевизор и переживал,

- Как же это, забей гол, а не играй? Надо чтобы зажило.

Вокруг все ходили на цыпочках, говорили шепотом.

На стуле, рядом лежал градусник, лекарсьва, яблоко - белый налив, крнфеты.

Костя подходил, трепал Егорку по голове, брал конфету, засовывал ее за щеку, получалось очень смешно,

- Лечись, а то …

К вечеру рука разболелась. Поднялась температура. Егорка пил таблетки, становилось легче. Всю ночь, около него просидела бабушка. Казалось что она осунулась и похудела. Сон пришел уже под утро. А когда проснулся, температуры, как и не бывало.

- бабушка, есть хочу,

- Ой, внучек, а я тебе лапшичку домашнюю приготовила, такую как ты любишь…

За окном сверкало солнце…

« Дом престарелых».

Грузовик, старый серый, послевоенный, с грохочущими, дощатыми бортами, зашипев тормозами, остановился на пыльном проселке,.

Егорка, спрыгнув с подножки в толстый слой теплой дорожной пыли, подал здоровую руку Марии Григорьевне, которая кряхтя и причитая, сошла на землю,

- Что б тебе. Спасибо, милок. Ох и уморилась я ехать в кабине. Жарко, спасу нет, лучше бы в кузове поехала. Вся мокрая.

- Не зашибся, внучек?

Сегодня было пекло. Воздух стоял колом. Над дорогой висело марево. Проворные стрижи и ласточки носились так низко над землей, что могло показаться, вот, вот воткнуться в нее носом. Но этого не происходило. Зацветали тополя, разбрасывая грозди пуха, которые, сугробами лежали вдоль обочин.

Егорке не хотелось ехать сюда. Ребят пошли в «сосну», а он вот должен сопровождать бабушку. Зачем? Веселой эту поездку никак нельзя было назвать. Еще бы, ведь место, куда они прибыли называлось «домом престарелых», которым бабушка неизменно пугала мать и отца Егорки,

- Дождетесь, вот уйду в «дом престарелых», сами управляйтесь. Тоды не с кого будет спросить, а почему борщ холодный? Тоды спросють на партсобрании, а куды это Вы Марию Григорьевну дели? А, в старческий приют сдали, такие вот Вы коммунисты…

Теперь они с бабушкой направлялись с самделешный «дом престарелых». Размещался он на самом краю города, в скромном, двухэтажном здании с флигелем. Жили здесь те старики и старухи, у которых родственников не было, а если и были, то дальние,

или непутевые. Многие из стариков сами сюда просились. Место это было хорошее, на холме, окруженном густыми зарослями лещины, ветлами. Отсюда открывался чудесный вид на реку. Здание находилось в центре яблоневого сада, старого, еще дореволюционного. Тогда, здесь была контора суконной фабрики. После революции в здании находился приют для беспризорных, а теперь, вот… Времени у обитателей было сколько угодно, поэтому и следили старики за каждым деревом, кустиком, клумбой.

Егорка не расспрашивал бабушку о живущей здесь ее родственнице. И все же его разбирало любопытство.

- А кто это, Елизавета Петровна?

- Папы мого, Григория сестра, тетка моя родная,

- Тетка, удивился Егорка,

- Так сколько же ей лет?

- Восемьдесят пять, чи шесть, ну тебя ни приставай.

Они вошли на территорию заведения. За невысоким, свежевыкрашенным штакетником, вызревала смородина. Ягоды кое-где почернели. Егорка ловко ухватился за кисть с плодами и потянул ее к себе.

- не ешь, пригрозила бабушка,

- немытые они…

Вдоль центральной аллеи были расставлены скамейки. Кое-где на них, в тени деревьев сидели старушки, вязали, читали. На первой, разместились старички, игравшие в шахматы. Несколько пожилых зрителей, стояли рядом, наблюдая за партией,

- То же мне Алехин, пешка…моя

- Что нам пешка, когда целый конь попался…

- А мы вот так,

- Сколько не играешь, Коля, а ума не прибавилось,

- Да, пожалуй, и не прибавится,

- Горбатого, сам знаешь что…

- Опять Вы об этом, Все там будем, не задержимся,

- слоном закрывайся, раззява…

В здание вели ступени полукругом. По обеим сторонам на парапетах лежали львы, выкрашенные известью. Глаза у львов были густо замазаны краской. Из дверей вышла немолодая женщина в белом халате, и в шапочке-таблетке.

- К Полозовой Елизавете Петровне.

- подождите немного. Сейчас ее разыщут.

Егорка с бабушкой присели на скамейку. Было скучно. Краска, вздувшаяся от времени лущилась. Слоев оказалось несколько. Голубой, белый, опять голубой, коричневый, зеленый. Егорка колупал краску,

- не делай шкоду, не делай, получил? - Мария Григорьевна больно пятерней шлепнула по Егоркиной ладони,

- Ну, бабушка, было обиделся Егорка…

- Маруся, - послышался сзади чей-то тихий голос. Бабушка обернулась, Егорка – встал.

Голос принадлежал маленькой, сухонькой, наполовину сгорбившейся женщине, совсем старухе. Она держала седенькую головку как-то набок, поминутно ею тряся. Ее узловатые, огромные пальцы впились в деревянный набалдашник сучковатой клюки. Одета она было очень скромно, но чистенько. Глаза, серые, выцветшие смотрели не мигая из-за толстых линз очков. В ухе размещался слуховой аппарат, напоминающий розовую улитку.

Женщины обнялись, стесняясь, пряча друг от друга взгляды.

Затем обе, как сговорившись, обтерли уголки рта концами головных косынок.

- А это мой, младшенький, - торопясь представила его бабушка,

- Вовин с Галей сын, Егоркой звать

- Да, Егорка…

Старушка несколько секунд смотрела то ли на Егорку, то ли мимо него, вспоминая что то свое, но не вспомнив, махнула костлявой рукой.

- Мне здесь хорошо, Маруся, кормят, да…Помолчали.

Шли вдоль боковой аллеи.

Егорка, чтобы не мозолить глаза пристроился сзади, сбивал хворостиной, головки космеи.

- это сколько же мы с тобой не виделись? Годков пятнадцать, в пятьдесят четвертом?

- Я и не припомню. Гм, я из Германии вернулась, пятом?…

- А ты, Маруся, все в одной поре. Сколько тебя помню, все такая же.

Женщины говорили о своем.

Егорка незаметно отстал. От нечего делать, он стал прохаживаться по саду, приглядываясь к деревьям.

- Странно, одни яблони. Среди ветвей виднелись плоды, зеленые, мелкие. На пути попалось невысокое деревце, на нем несоразмерно, оттягивая ветки книзу, громоздились яблоки, большие и, казалось, уже спелые.

Егорка оглянулся,

- ага, никого, - помедлив, он выбрал самое крупное яблоко, висевшее не так высоко…Подпрыгнул.

- Не достал, - только кончиком пальцев коснулся кожуры.

- Врешь, сейчас я тебя…

Отойдя, на несколько шагов, он, что было сил, разогнался и подпрыгнул…

Яблоко, поблескивало на солнце полированным зеленым бочком. Надкусил.

- тьфу, твердое и кислое. Размахнувшись, бросил его в кусты.

- Ах, ты бандит, фашист, - услышал он низкий скрипящий голос из-за куста.

Сперва, появилась палка, за нею рука. Вот и весь старик, мощный, в кителе военного образца, без пагонов, но с орденскими планками стоял перед Егоркой, изо всех сил сотрясая сжатым кулаком,

- вот я тебе задам. Ишь ты, чего делает. Люди ростют, ростют, а он. Фашист.

Делать нечего, Егорка, придерживая еще побаливающее плечо, пустился наутек.

Женщины уже прощались. Без слез, сухо. Они смотрели друг другу в глаза, понимая, что уже никогда больше не увидятся.

– Прощай, прощай…

…Пройдя метров пятьдесят, Егорка оглянулся и заметил того самого старика, который

грозил ему клюкой. Тот с жадностью впивался беззубым ртом в сорванное Егоркой яблоко…

Воскресенье. День финального матча. Костя возбужденный и веселый гонял по квартире мяч, изображая то, как он забивает гол за голом,

- Вот тебе, - и мяч, пущенный ловко попадал между ножками стула,

Вот тебе, - в раскрытый шкаф…

Вот тебе, - дзинь, дзинь… это упал будильник с книжной полки,

- Ха, ха, ха…

Возле зеркала стоял Егорка, рассматривая перебинтованное плечо.

- Вроде и не болит. Только, вот вчера, на перевязке, доктор, рассматривая рану сказал, что может и играть не придется. Швы снимут только во вторник. После перевязки он подозвал к себе Костю и что-то говорил ему на ухо.

- Что сказал тебе врач, - не унимался второй день Егорка,

- Он сказал, что тебе надо будет вручить Золотую Богиню,

- Кончай, Костя, я серьезно,

- Об этом я скажу только Шуре, понял?

- Сорванцы, блины готовы, кушать…

- А с чем блины?- поинтересовался Костя,

- Хочешь, с творогом, хочешь, с мясом. Вот – мед. А то и просто так, с маслом.

Сели за стол

- Они хранили в жизни мирной

Привычки милой старины;

У них на масленице жирной

Водились русские блины…

- Егорка, с удивлением покосился на Костика. Тетя Женя, с удовольствием,

- По программе, «Евгений Онегин» у них только в следующем году,

- Молодец, все же Коська, такое смог выучить.

Егорке стихи нравились, но выучить большие наизусть он ленился. А вот Костя – это да.

К полудню стали собираться. Выстиранная и выглаженная форма лежала на кровати.

- Ты чего свою футболку на мою положил, помнешь еще,

- Вон, твой гетр, отприщепился, на балконе валяется,

- Это не мой, а твой гетр, видишь, нитка выдернута…

За разговорами не заметили, как пришло время.

- Не опоздать бы…

Город готовился к футбольному празднику. На видных местах висели афиши. По улицам, в направлении стадиона двигались группы по несколько человек.

Такое событие, в году приметное, ведь в каждой из команд играют чьи то дети, внуки и как за них не поболеть.

Шли мимо универмага. Летним погожим днем как - то не хотелось думать о том, что все это закончится - лето, каникулы, футбол, друзья, словом…

В витрине центрального универмага одиноко стоял манекен мальчугана, одетый в школьную форму. Продавцы, наверное, еще не успели надеть на его ноги туфли, и манекен стоял босоногий, вызывая усмешки и колкие шутки,

- Будет осень, об этом думать не хотелось…

Стрелки часов неумолимо приближались к двум часам пополудни.

Что творилось на стадионе. Все места были заняты. Вокруг поля стояли люди. На деревьях, гроздями висели мальчишки. Поле, приготовленное загодя, как то по-особому было торжественным. Безветренно. Температура двадцать шесть градусов выше нуля, влажность в норме, давление, что надо.

На беговой дорожке, напротив центрального входа играл духовой оркестр.

Зашли в раздевалку. Сегодня здесь было необычно тихо. Каждой команде – по раздевалке. Готовились молча. Никто не хотел раньше времени тратить эмоциональный запал.

Александр Евгеньевич был сосредоточен и серьезен. План игры, заранее приготовленный, был прикреплен к стене. На нем стрелками были указаны основные маневры каждого. Затем, был объявлен состав. Егорка ждал, когда будет произнесено его имя. К своему удивлению, он узнал, что будет играть в запасе, а вместо него выпустят паренька, который до этого ни разу не выходил на поле. Егорка не выдержал,

- почему я не играю? - Чуть не плача спрашивал Егорка у Шуры

- С тобой, Егор, разговор будет особый. Ко мне вчера подошел наш доктор, хирург, и сказал вот, что. Рука твоя не зажила. Могут быть осложнения, поэтому сегодня ты в запасе. Но, в крайнем случае...В общем так, пока, посиди на скамеечке. Дай ребятам поиграть.

В финале команда улицы «Богдана Хмельницкого» встречалась с командой улицы «Свободы». Это были непримиримые соперники. Складывалось это в те годы, когда улица Богдана Хмельницкого уже существовала, а улица Свободы только, только застраивалась новыми, пятиэтажными домами. В те годы город рос. Приезжали новоселы со всех концов необъятной страны. Понятное дело, ребята, приехавшие в город из других мест, были новенькими, а значит, чужими, требовали проверки. С того и повелось, отношения виясняли во всем, в том числе и на футбольном поле.

Матч начинался торжественно. Сначала было награждение ветеранов. Они даже поиграли немного, так, для куражу. С цветами в руках, в белых рубашках, легко обрабатывали мяч, как в цирке.

Наконец, из радиотранслятора прозвучало,

- матч за первое место между командами улицы Богдана Хмельницкого и улицы Свободы , начать. Команды – на поле…

Егорка, сидел возле Шуры, внимательно следил за игрой.

Пока игра складувалась не в их пользу.

По правому краю то и дело проносился вездесущий Эдик Мамриченко, невысокий, плотно скроенный парене, умело проходя защитников.

- Костя, держи его, не отпускай ни на шаг, - Шура, то и дело выбегал к линии поля, перемещался вдоль нее, кричал,

- Курил с Русланом, оттянулись, помогли, вот так, рядом работайте, так, в пас,

- Димыч, Копа свободный, чего зеваешь?

Шура от досады изо всех сил хлопал по ляжкам, срывал травинки, нервно их жевал.

Он беспомощно взмахивал руками, не находил, что сказать, с досады брался за голову,

- роззява, все время за спиной, успівай, поворачивайся…

- Да потеряй ты его. Бежит, словно муха осенняя.

Он смотрел на Егорку, вздыхал,

- Альпинист, хренов. Вот там, - Шура указал на поле, - надо было свою храбрость показывать. Некому вместо тебя, Егор играть. Он с досады махал рукой, в который раз выбегал к бровке,

- Что делает, что делает…

Егор подер гал Шуру за рукав,

- Александр Евгеньевич, я играть могу, ничего руке не будет. Да она уже

- совсем зажила. Вот, смотрите, - и Егорка стал размахивать ею в разные стороны.

Шура, внимательно смотрел на Егоркины эволюции,

- Ты не очень, это, доктор сказал...но в его взгляде мелькнула озорная искорка.

Команда «Свободы» атакова всеми силами. Прижав соперника к воротам, старались бить из любой удобной ситуации. Уже несколько раз мяч должен был залететь в ворота. Но чудесным образом этого не случалось. Гусь стоял словно лев...

На перерыв уходили при ничьей, сухой, ноль – ноль.

- Что носы повесили, - раззодаривал подопечных Шура,

- Так Вы и играете. Кот, ты что два дня не ел? Мяч вынести не можешь.

- На левом – голяк. Пусто. Димыч, сколько тебе надо времени, что бы скинуть в центр мяч. Оторвись от земли. Ты что, клад там ищешь? Пока ты голову поднимешь, уже все. Он посмотрел на Егора, - Еще одна такая атака и я тебя заменю. Я сейчас.

Со стороны судейского столика к месту сбора команды двигалось двое. Этих двоих никто не знал. Коробочка, детский тренер ДЮСШ представил незнакомцам Шуру. Они поговорили несколько минут. Шура вернулсясмущенным.

- Чего это, - Боцману не терпелось узнать новости,

- Чего, чего? Ничего. Говорят, что играть Вы не умеете. С мясокомбината, - сострил он, - интересуются, почем я оптом Вас продам на колбасу.

Смех разорвал тишину. Смеялись долго, до слез. Потом шутили, по этому поводу. Напряжение спало. На поле выходила боевая команда.

Шура остановил Костю и Курила,

- Так, об этом никому, эти двое вами интересуются. Из Москвы. Покажите им, ребятки, как играют у нас в футброл.

Матч продолжался.

Атаки сменялись атаками. Но голов не было. Неожиданно для всех, на ровном месте, подвернул ногу Коля Полозов. Он упал как подкошенный, держась за голеностоп двумя руками, катался по полю от боли.

Надо сказать, что в те времена худой доблестью среди пацанов считалось симмулирование. Демонстративно падать и умолять судью о штрафном научились гораздо позже...

К мальчику немедленно подбежал врач. Осмотрев Колину ногу, подошел к судье и тот, недвусмысленным жестом показал, замена.

- Шура, не смотря в горящие от желания Егоркины глаза, сквозь зубы процедил,

- Егор, выходи!!! И просяще добавил,

- Ты это, с рукой поостерегись, давай.

Те ощущения, необыкновенные, замечательные, которые испытывал Егорка, выходя на поле ему не с чем было сравнивать.

Пространство, вдруг, раздвинулось, дышать стало так легко и сладко и какая-то неведомая сила повлекла его тело и разум за собой, да так, что только успевай.

Игра моментально приукрасилась. Быстрые проходы по левому краю, острые передачи в центр и на противоположный фланг поставили противника в затруднительное положение. Заменили защитника. Против Егорки выпустили здоровенного переростка, наверное нерусского. Аднако Егорку это обстоятельство только подзадорило. Как малый не старался, но ничего поделать с сегоднешним Егоркой он уже не мог.

Тот же, проносился мимо обалдевшего парня, как мимо стоячего. Только холодком обдувало. Ух!

Костя, получив мяч в центре своей штрафной площадки, точным навестным пасом отрезал полузащиту от мяча. Курил, ловким финтом, обыграл стоппера соперников. Тот не удержался и упал. Егор набирал скорость по своему, левому флангу. Курил заметил его маневр и вовремя и точно отдал на ход. Срезая угол штрафной, обыгрывая на высочайшей скорости защиту, Егор уже видел ту точку, куда надобно послать мяч,