Ночь над этой планетой бывает очень странной.

Иногда роняет свой серебряный свет луна, освещая даже самые темные уголки, и видно как дрожат каждой своей ветвью, каждым листом деревья, и своя собственная тень превращается в живое и совершенно чужое существо.

Бывает и так, что светят голубыми огнями мертвые звезды, и на Земле от их сияния становится холодно и темно, и кажется, что вся жизнь и проходит вот ТАМ, далеко-далеко, в вечном мерцании обреченных на гибель маяков Вселенной.

Но приходят и такие ночи, когда нет ни капли света, даже от забытого всеми стража полночи, когда ни в одном окне не горит старая лампа, когда нет ни искры огня, и когда никто никого уже не ждет.

Вот тогда все и становится серым: и деревья, и дома, и улицы, и сам воздух, застывший и неподвижный, превращается в НЕЧТО, серое и липкое, в НЕЧТО, от чего не избавиться, не выплеснуть, не выкинуть из своей души уже никогда.

И чувствуешь себя в такую ночь частью этой пугающей и манящей темноты, ее маленьким кусочком, который лишь на миг отделившись, скоро снова должен слиться с ней в единое целое.

И именно в такую ночь под ветвями притихшего от страха дерева из тьмы рождаются две тени.

Вид их, поистине, странен. Но ни одно перо не в силах описать его, ни один поэт, даже тот, чьи стихи чище бриллиантов и дороже всех сокровищ мира, не сумеет рассказать о нем.

Одежды их расшиты и золотом, и серебром, украшены и прозрачными, как слезы, сапфирами, и рубинами, что краснее лучей заходящего солнца, и дырами, алым бархатом, и серым, как дорожная пыль, полотном , перьями райских птиц, кровью и сажей.

У одной тени на левом плече сидит старый ворон, а у ног, где сквозь дыры белеют, словно жемчуг, кости, стоит черный гриф, на лице ее, пытаясь насытится остатками гнилой плоти, роятся черви.

Но как прекрасно это лицо! Как невозмутимо – спокойно и величественно это лицо. Вы не найдете его ни на одной картине, ни у одной богини нет ТАКОГО лица. Его можно сравнить лишь с вечерней зарей, с ее неуловимо-изменчивыми, чарующими красками.

У второй же тени лицо подобно утренней заре, чьи тона холоднее и тише, кожа ее нежнее шелка, а голос слаще меда. Дыры на ее платье пауки украсили невесомым серебром своей паутины, и сотни разноцветных бабочек танцуют вальс угасающей жизни, стараясь порвать эти волшебные сети.

Но не слышно их прощального зова – в такую ночь замирают все звуки во Вселенной. Лишь ОНИ. Одни.

И нет в их глазах ни доброты, ни сострадания.

- Ты забираешь всегда только лучших,- говорит одна тень, - Ты отбираешь их у меня.

- Я забираю всех. – отвечает вторая, и пальцы ее нежно гладят черные перья ворона. – И плохих, и хороших, и грешников, и праведников. Каждого в свой час, и в свое время.

- Но тех, кто нравится тебе, ты забираешь не думая, ради забавы.

- Им не за чем оставаться с тобой ТАК долго. Что ты им можешь дать? Боль? Страдание? Разочарование? Они сами выбирают меня.

- Но взамен ты требуешь от них слишком много.

- Я не требую от них ничего. Ко мне приходит и богатый, и бедный, и король, и раб. Я не отказываю НИКОМУ.

- Ты заманиваешь их в свои сети, ты околдовываешь их. Это не справедливо.

- Справедливо? Тебе ли говорить о справедливости? Тебе, что каждый день, каждый час требует от них новых даров. Каждый день ты отбираешь у них часть души, а за мнимое счастье ты забираешь все, что у них есть.

- Они отдают все сами. Таков договор.

- К чему этот спор? Ты пришла не за этим.

- Нет.

- Что же ты хочешь на этот раз?

- Оставь мне хотя бы последнего.

- Нет.

- Но почему?! он же лучше всех!

- Именно. С тобой остаются лишь никчемные люди – они живут дольше. Мне они не нужны – я забираю других.

- Иногда ты все же оставляешь их мне.

- Что ж, пусть будет так. Но пойми же, наконец, к тебе они приходят лишь на миг, чтобы все забыть, или чтобы все вспомнить. А потом я забираю их обратно. Вот и все. Таков договор.

- Ты … ужасна.

- Не ужаснее тебя. В этом странном мире правит старая королева, что каждое мгновение меняет свой облик. Лишь она знает правду, и лишь ей судить меня. Для кого-то и я прекраснее всех.

- Оставь мне ЕГО.

- Нет.

- Но… слишком рано.

- Не бывает слишком рано или слишком поздно. Все в свое время.

- Что же будет с НИМ?

- То же, что и с другими.

- Оставь мне хотя бы его ИМЯ. Я напишу его золотыми буквами на плите из черного мрамора, взятой из сердца Земли, я поставлю ее в центре этого мира, чтобы все узнали о нем, чтобы все поняли, КОГО они потеряли, и чтобы их боль была еще сильнее, чем моя.

- Нет.

- Почему ты отказываешь мне даже в этом?

- Он один из них. У него не должно быть ни родины, ни могилы.

- Но он мой! Мой! Он принадлежит только мне!

- Он принадлежит всем. Ты же знала это с самого начала.

- …знала….

- Не грусти. Взамен я дам тебе другого. В этом мире пройдет много лет, но для тебя это будет лишь миг, и я подарю тебе новую душу.

- Для меня этот миг будет длиться вечно.

- Мой подарок стоит того, чтобы немного подождать. Ты будешь вознаграждена за терпение.

- И ты снова так же быстро заберешь его у меня?

- Да, и в этот раз это будет еще быстрее. Они – другие. Этот мир их слишком быстро портит.

- Я прошу не для мира, я прошу для себя.

- Это почти одно и то же. Ты же знаешь, мне жаль отдавать их. Ведь даже ты не всегда можешь оценить их.

- Твой последний подарок я смогла оценить по достоинству.

- Да. А теперь ты должна вернуть его обратно.

 

И тень с лицом, похожим на утреннею зарю, с голосом, что слаще меда, тонкими пальцами берет одну из сотен своих, запутавшихся в хрустальной паутине, бабочек, с крыльями из черного шелка, украшенных дивным снежным кружевом с вершин Андалузских гор, и отдает ее обратно.

 

- При следующей нашей встрече я подарю тебе новую.

- Она будет похожа на…

- Да. Немного. Только вся из серебра. Из тончайшей серебряной нити. И она будет знать песни северных ветров и горных рек.

 

Бывают такие ночи, когда нет ни капли света, даже от забытого всеми стража полночи, когда все вокруг становится серым: и улицы, и дома, и деревья, и сам воздух.

Но и эти ночи проходят, умирают, как и все живое.

И вот уже светлеет горизонт, и слышно как шепчут о чем-то деревья, дрожа зелеными листьями от дурманящего, словно проснувшегося от тяжелого сна, ветра.

И первый луч солнца, еще несмелый и робкий, целует холодное небо своими бледно-розовыми губами.

И тают две тени, превращаясь в прозрачный туман, белыми змеями струящийся в воздухе…