В медитации использована тема из оратории Кшиштофа Пендерецкого "День гнева" Русская буква "И" – это последний, четвертый изгиб алфавита. Все предыдущие нагло заграбастала себе латиница: холодную синюю стрелку "N", вечно влекомую по следам капитана Гатерраса, и ее отражение, "S", чей ехидно- красный выверт навсегда затерялся в снегах Антарктиды... Эту сладкую парочку, словно магнитом, накрепко повязла магия Земли, зато третий зигзаг, "Z", принадлежит иным стихиям: он полыхает в небе огненным знаком Зорро - звеня, озаряя и знаменуя ... Ах, если бы знать, что именно. Но уж наше российское сиплое "И" – Кириллическое, истеричное - Это крик души, со школьной скамьи Забитой кульбитами культа личности. Ожегов с Далем ни в жисть не смогли б Воспеть, описать и ныне и присно Её пилообразный изгиб, Весь в пронзительном триединстве Времени, места и образа действия; Серого волка, козы и капусты... Искусство должно быть противо-естественным, Лишь только тогда оно станет искусством! Вся Россия искрится инеем, Дровишки – из лесу, вестимо... Иносказание Пимена: Именно, именно, именно! Инда взопрели озимые, Солнце встает над миром: Вперед к победе ирра- циональности мнимого, И-конописного, И-сконного, И-зумленного, И-зувеченного, Из ленинской "Искры" в пламя рожденного И чисто<конкретно>сердечного Исподволь, издали, шепотом, вслух И вот уже – криком вот-вот разродится Буква "И" – изысканнейшая из букв Единая в трех грамматических лицах! Когда-то, еще до исторического материализма, звуку "И" принадлежало целых три буквы. Кроме восьмеричного, петляющего до самой Сибири по исконно извилистым дорогам славянофильства, было ведь еще и десятеричное "I" – прямое и несгибаемое, словно франкфуртский небоскреб, воткнутый ввысь перевернутым восклицательным знаком. "İ" западническое, идиллическое, с неумолимо расставленными поверху точками фонарей, освещающих дорогу мировому прогрессу. И даже сверх того – "Ï" малоросское, западеньское, заботливо сохраненное незалежнимi самостiйниками, в лучших традициях украинского барокко водрузивших на шпиль своей буквы не одну, а целых две точки! "Шо, пИво? Поубывав бы!" Впрочем, поскреби посильнее что одну из этих "И", которя зигзагом, что другую, которая с точкой – из-под обеих ельцинской загогулиной вылезает все та же третья: Прямой дорогой из синагоги В старческих муках тужится-пыжится, Миропомазанная недотрога - Прописанная каждому ижица. Пропахшая нафталином, посконная, Самодостаточная, сусальная, В восемнадцатом отменённая, Но - Вечно живая в Священном Писании. Гордится, кичится своей архаичностью, А чуть что – навострить готовится лыжи... "Откуда костюмчик ваш, из Парижу? Неплохо шьют. Но - похуже Бердичева!" Нет, прочь алфавит! Ведь служение муз Требует слов от поэта-скитальца. "И", грамматически – это союз, "Союз нерушимый," что взял и распался. А ведь как начиналось во время оно, Под марш Бартольди aka Мендельсона! Но споткнулось, лишь только начавшись едва, Об вечные "или", "но" или "а". Буква "А", между нами – такая "б.."... Что нашим, что вашим настежь открыта! И только "И" сидит на своей трубе И посылает всех... в конец алфавита. И мы – посылаемы. Нà хрен и мимо, На раздирание толпам эриний... День гнева, последнего день судилища – Dies irae, dies illa! Solvet saeclum in favilla - Лучше и я сказать не сумею... Исчадие ада, Иродиада, Куда отпустила ты Саломею? А вы, господа, примерить хотите ли На себя судьбу Иоанна Крестителя? Неотторжимо, неоспоримо Кровью впечаталось это имя, И горчит, и горит изнутри отныне Как горело на стèнах Иерусалима: Dies irae, dies illa... Solvet saeclum in favilla: Teste David cum Sibylla. Вот всё и кончилось, Ира. Или?! |