У СИНЕГО МОРЯ.

Соловьев Е.А.

Это могло произойти лишь там, где много синего моря не только в окошке лачуги или небоскреба, но и в душе каждого жителя города, залитого триста дней в году солнечным светом.

Старого рыбака знали все не потому, что он обладал какими-то отличными от других людей способностями или красотой, а из-за того, что упорно продолжал кормиться и жить морем.

Звали рыбака Хосе. Большой рост рыбаку не нужен и он был маленьким. Гребень для его седой головы заменял свежий ветер, а крупные черты лица напоминали груду булыжников на сельской дороге.

Море кормило и износило его раньше времени, и в глазах было столько синего, что, когда он смотрел на тебя, казалось, под ногами начинала качаться суша и слышался крик чаек.

Жил он на окраине города в лачуге похожей на земную шаланду, одевался в одежду, в которой его узнавали рыбы в море и люди в кабачке, где он просиживал все свободное от моря время.

И была у него дочь Мария - жемчужина всего побережья.

 

Сегодня Хосе в кабачке пил столько, пожалуй, впервые. Пришел он, когда не было и одиннадцати часов, а уже наступил час ночи, а он сидел, уронив голову на столик, и время от времени из его глотки вырывался крик, а может и стон какого-то морского животного. Хосе при этом просыпался и новая порция вина вновь топила его сознание.

К нему днем подсаживались такие же, как и он, морские отшельники, он поил их за свой счет, а по щекам его текли огромные, как у крокодила, слезы. Приятели пробовали узнать, что случилось, но он молчал, а слезы становились еще крупнее.

Хозяин кабачка давно бы выгнал старика и закрыл заведение, если бы не его состояние. Он позвал с улицы немолодую уже потаскушку Марту, оказавшуюся в эту ночь свободной от своей основной работы, и попросил присмотреть за Хосе, а, когда тому станет лучше, отвести домой, захлопнув за собой дверь кабачка. Зевнув громко, он еще раз с сожалением взглянул на Хосе и пошел спать.

Марте Хосе был совсем не чужим. Она изредка приходила к нему и выворачивала из лачуги его грязь, а когда Хосе уставал от общения с морем, утешала, но это стало все реже и реже. Если раньше ей надо было самой следить, когда прищуренный глаз Хосе начнет притягиваться к голым женским ножкам и, чтобы он не подмигнул какой-нибудь ее подружке помоложе и красивей, то теперь она уже изредка сама должна самой себе “крепко подмигивать”, чтобы он ее захотел. А так в остальном жизни их, вроде, нигде и ни в чем больше и не пересекались.

Увидев Хосе в таком состоянии, придвинув свой стул, она, как птица своим крылом, обняла рыбака, прижавшись боком к его телу, и теперь дышала и вздрагивала вместе с ним.

Прошло еще много времени, и женское тело стало постепенно снимать напряжение и хмель старика - он стал ровнее дышать, перестал стонать и, наконец, произнес свои первые за весь такой долгий день слова:

- Марта, что я буду делать? Я вчера потерял дочь.

Марта сначала и до конца знала историю рыбака, так как все происходило на ее глазах - она тоже уже прожила немаленькую жизнь, а остальное со слов других. Она знала, что когда-то Хосе был хорошим танцором и мог сделать себе неплохую артистическую карьеру, но потом влюбился беспамяти в танцовщицу, охладел сразу же к танцам, ужасно ревновал к ним свою любимую и стал рыбачить.

Она же через год, подарив Марию, унеслась в вихре богемной жизни.

Хосе воспитывал свою дочь в закрытых пансионах, прославившихся своим строгим набожным воспитанием, но спасти от увлечения танцами все же не смог. И она сразу же после учебы стала танцевать в танцевальной трупе городского музыкального театра.

Жила она отдельно от отца, так как тот никак не вписывался в ее цивилизированный мирок, в маленькой квартирке.

- Ты знаешь, Марта, как она у меня красива, - после долгого молчания, не поднимая головы заплетающимся языком, стал говорить Хосе. - Я был спокоен - она жила со мною рядом. Она любит танец и умеет танцевать хорошо, но я знаю, что такое настоящий танец, - он снова надолго замолчал. - В ее танце я не видел огня! Искры. Я надеялся. Я верил - она охладеет к танцу, так как ей никто не предложил бы серьезной роли. Но вчера! Вчера я увидел, что в ее вселился черт! Дьявол! Бог! А может все вместе! Как она танцевала!? Марта! Мать ее так не танцевала! Куда ей до моего ангела! Ее теперь не остановить! Никакие цепи ее теперь не удержат, как и мать. И я видел его! Это он в ней зажег любовь! Только любовь могла с ней сделать это! Этот пожар потушить нельзя, Марта! Она всю ночь танцевала передо мной! Она зажгла и во мне этот пожар и, чтобы не сгореть, я весь день заливал свое нутро и мозги вином. Она скоро от меня улетит, моя птичка. К тому же ждет ребенка. Я ее умолял всю ночь не делать аборт! Не губить ребеночка! - в голосе Хосе послышался металл и он стукнул кулаком по столу так, что вся посуда на нем подскочила. - Она обещала оставить мне своего птенца, но, если и его я не уберегу от танцев, я убью его. Слышишь, Марта!?

Хосе замолчал надолго, а Марта так же молча сидела прижавшись к нему.

- Марта, мне этого птенчика одному, слышишь, не поднять. Я стал уже очень стар и устал от жизни. Давай его вместе поднимем. А?

- Как скажешь, Хосе. Я давно этих слов от тебя ждала и могла бы и своего птенчика тебе вырастить. А впрочем, чего теперь скрывать. Я от тебя, Хосе, прижила когда-то двух мальчиков и вырастила. Одному, Мишелю, сейчас семь лет, а старшему, я его назвала, как и тебя, - Хосе, будет семнадцать.

- Замолчи! Ради Бога, замолчи! - Хосе вскочил со стула, оттолкнув женщину. - Пойдем сейчас домой, а об этом потом расскажешь.

Через минуту за ними захлопнулась дверь кабачка.