Хуторской атаман впервые в жизни собирался совершить перелет, да еще куда – на отдых в Анталию! В качестве группы поддержки Петровича сопровождала его дородная супруга Степанида. И то – расстояние было немаленьким, полсотни конных переходов. Петрович с непривычки волновался. Он никак не мог пристроить баян в салоне, вызывая насмешки легкомысленной молодежи.

 

-Что, папаша, будешь с гармонью по салону ходить, чес на отдых?

 

Атаман только хмурил кустистые брови. Работники аэропорта пытались было воспротивиться и не пропустить баян в салон, но вопрос «А почему нельзя?», заданный с искренним удивлением, поставил всех в тупик. В списке запрещенных к провозу баян не значился и таможне пришлось отступить.

Как впоследствии оказалось, не гармонь стала жгучей проблемой для пассажиров.

 

В самолете Петровичу понравилось, он даже размотал портянки и вытянул босые ноги в проходе. Утомленный ожиданием атаман задремал. Через некоторое время от Петровича пошла волна оживления, которая постепенно накрыла весь самолет. Женщины всхлипывали, дети плакали, мужчины сурово хмурили брови, растерянный стюарт носился по салону, пытаясь облег-чить страдания пассажиров. Бедолага вначале решил, что это группа паломников начала свой скорбный ритуал и пошел по рядам со словами сочувствия, но потом втянул ноздрями воздух и заподозрил самое страшное – что паломники везут с собой и тело. Теперь он шел по салону в поисках причины скорби.

 

-Так вот где собака зарылась!

 

Весь проход заняли неведомые педикюру босые ноги атамана, пшеничные усы которого так грозно развевались во сне, что решительность душки-стюарта улетучилась, и он тут же хлопнулся в обморок, затруднив передви-жение по салону.

 

В дверь выглянул обеспокоенный командир корабля, недоумевая, что же могло протухнуть так быстро. Понятно - жарко, но не настолько же. Ситуация накалялась, впору было просить аварийную посадку.

 

Самолет, как Змей Горыныч, испускал протяжный вой своими тремя турбинами, но где ему было тягаться с храпящим Петровичем, да и по части выхлопа у атамана был ощутимый перевес. Провожали его всем хутором, поднесли на посошок добрую чарку, а на закуску, соответственно, ломоть черного хлеба с солью да пару-тройку луковиц. А по сему, втягивал ноздрями атаман ноздрями чистый воздух из салона, а уж что он выдыхал – это не поддавалось описанию.

 

Люди требовали распахнуть дверь на улицу для проветривания, грозя экипажу судом за жестокое отношение к пассажирам.

 

Степаниде самолет тоже понравился. Вот также же оживленно по воскресеньям она обсуждала с товарками накопившиеся за неделю новости. Мирно сопящий муж, на ее взгляд, никак не мог стать причиной царящей вокруг суматохи. Она бы загордилась.

 

Но тут в иллюминаторе, как избавление от мук, показался белоснежный город, в котором супругам предстояло провести целую неделю без забот и хлопот. В салоне грянул шквал аплодисментов.

Самолет при посадке легонько качнуло – раз, другой. А разморенному Петровичу снилось, что это он при полном параде, перед всем казачьим крУгом гарцует на лихом коне ….