Моя Касриловка

 

У каждого еврея в бывшей черте оседлости есть своя Касриловка. Касриловкой моих родителей и дедов был Тульчин – чудесный еврейский городок на украинской земле со славными традициями русской культуры: тут квартировали после исторических побед полки Александра Васильевича Суворова, здесь же он написал свою "Науку побеждать"; в начале Х1Х века там было основано Южное общество декабристов, в родовое имение Пестеля приезжал (проездом в Одессу) А.С.Пушкин...

Несмотря на всю свою значимость для русской культуры, Тульчин тем не менее был еврейским местечком, где представители этого меньшинства до революции составляли больше половины населения. Да как же было евреям не быть большинством населения при завидной плодовитости, которой отличались наши предки в то время?

Моя бабушка по отцовской линии родила 12 детей и прожила при этом 102 года, а в небольшой по тогдашним меркам семье моего деда по материнской линии сапожника Аврум-Боруха было шестеро детей. Детей было мало, но зато какие это были дети!..

Но вначале о самом отце семейства достопочтенном эреб Гельмане. Будучи человеком простым, внешность, тем не менее, Аврум имел весьма аристократическую, даже можно сказать импозантную. Благородные черты лица, характерные усы и бородка, которую ему аккуратно подстригал сосед-парикмахер Хаим-прак (голубец), делали сапожника похожим на самодержца Всея Руси Николая Второго. Сходство усиливал модный тогда картуз с околышем, точно такой, как головной убор царя Николая на висящем в горнице портрете императора. Картуз этот, по просьбе Аврум-Боруха, копируя прямо с портрета, пошил ещё один сосед- кержнер(шапошник) Мендл. В благодарность за оказанные услуги оба соседа получили в подарок каждому сшитые мастером стёганные на вате валенки, которые в те годы в сочетании с резиновыми калошами были криком зимней моды для местечковой бедноты.

Когда одетый в ладный лапсердак(пиджак), в своём знаменитом картузе, в пошитых собственноручно хромовых щегольских сапожках, с лакированной, купленной по случаю на брацлавском базаре, тростью в пятничный вечер городской сапожник следовал по главной улице, женская часть местечка испытывала – таки лёгкое волнение. Аврум-Борух слыл человеком весёлым и жизнелюбивым, достаточно раскованным для того целомудренного времени, поэтому не исключено, что за ним водились и грешки..

Впрочем, главой семьи он был безукоризненным. В жены ему досталась дочь местечкового цукерника красивая, тихая и работящая Мирл. Мирале обожала мужа: сдувала с него все пылиночки, забегала за него все дороженьки, заботилась о нём, как о дитяти малом, а то и ещё нежнее.

 

А копвейтык (головная боль)

 

В свою очередь, Аврум-Борух тоже аккуратно выполнял свои супружеские обязанности: первыми ещё в 1ХХ столетии на свет появились две дочери Сима и Эстер. Через три года на стыке столетий в 1900 году родилась Лыбка. С интервалом в два года Мирл подарила мужу долгожданного сына Элыка. Вернувшегося живым и невредимым с японской войны в 1905 году счастливого отца ждала новорожденная Шейнале, а спустя пять лет заключительным аккордом любовного марафона супругов стало рождение младшенькой Бэйлочки.

Пять дочерей, пять красавиц, пять невест Аврум-Боруха были его гордостью и бедой. Нет нужды описывать, что означало в то время выдать замуж такой «гарем», хоть отбоя в женихах и не было. Самолюбивый, но бедный штейтбалабус Аврум-Борух хотел во что бы то ни стало дать дочерям образование и обеспечить каждую мит а нодн (приданым) приличествующим его авторитету. Сделать это было трудно по двум причинам: состоятельных людей в местечке было не так уж много и они предпочитали делать модельные туфли в Одессе, а беднота протаптывала обувь до дыр. Кроме того досаждали конкуренты – два прытких сапожника Янкл-каволык и Шимон-карнак, жившие на соседней улице и перехватывающие клиента на ходу. Частые разборки между баммалухами с участием их жен положения изменить не могли: клиентуры было мало, соответственно небольшими были и доходы отца семейства. Тем не менее к чести сапожника надо сказать, что он выучил грамоте всех детей, а самая способная из них Шейнале даже закончила целых три класса гимназии!

Головная боль Аврум-Боруха, связанная с выдачей замуж дочерей, проходила постепенно. Нет, богаче он не стал, но больно уж хороши были невесты. Первой из бедного, но веселого дома Гельманов уехала, как это и полагается в нормальной еврейской семье, старшая дочь – красавица, аристократка, голубая кровь Сима. Пусть читателя не удивляет, что каждую из дочерей Аврум-Боруха автор будет называть самой красивой – они таковыми и были, но по разным версиям. Так вот, по версии мамы самой красивой из дочерей была именно Сима. Увел Симу из-под родительской крыши приезжий ферт из Одессы Есале. Есл уже был при хорошем деле, как говорится, стоял на ногах, поражал младших сестренок невесты фривольностью своего поведения и угощал их с царской щедростью марципанами с сельтерской.

Второй вышла замуж следующая по возрасту Эстер: черноглазая, смуглая, с тугим узлом красивых волос, она отличалась от всех детей – светловолосых, светлоглазых и голосистых – и внешностью, и темпераментом. Скромной и тихой Эстер в мужья достался Шлема-коваль - могучий с орлиным носом кузнец, у которого самые норовистые жеребцы стояли не шелохнувшись и который не начинал раннего завтрака, не выпив стакан водки для очистки органов дыхания.

Шлема был материально независимым человеком, да и не был крохобором тоже, так что и этот шидех прошел для Аврум-Боруха "малой кровью".

Двух его следующих дочерей Лыбу и Шейнале атаковали два брата, оба портняжки – Янкл и Исрул.

Конечно, не о таких женихах мечтал тщеславный шистер, голытьба эта была не по нутру Аврум-Боруху. Но что было делать? Ушлые проныры закрутили мозги глупым девушкам и те слышать не хотели о других женихах. Кроме того, эти шпанюки тоже не проявляли никакого интереса к приданому, что несколько смягчало разочарование любящего отца. Короче, с интервалом в три года и эти две дочери упорхнули из родного гнезда.

Все получалось как нельзя лучше: все дочери пристроены, оставалась последняя младшенькая и, понятное дело, самая любимая, Бейла. Здесь уж старый Аврум-Борух и приданое накопил и выучил способную к наукам девушку. Да и девчонка была всем хороша- самая красивая (по версии родителей), современная, (дело уже было в советские времена), и ухажеров хоть пруд пруди... Но человек предполагает, а Бог располагает. Бейла получила тяжелую травму в результате несчастного случая (упала с дерева) и спустя год умерла. Праздник у Аврум-Боруха не состоялся...

...Шестьдесят (а то и более) лет спустя уже в Виннице маму узнал земляк, старенький еврей, которому тогда уже было под восемьдесят. Оказывается в юности он был одним из поклонников Бейлочки. Сей дедушка заходил в мамину комнату и часами увлеченно рассказывал о девушке, ушедшей из жизни в 17 лет так, как будто виделся с нею лишь вчера. И в эти минуты это был не немощный старец, а юноша, полный сил, любви и веры в будущее.

Верно, чувство, испытанное в юности, остается украшением всей жизни...

 

Гениг(хватит) советская власть!

 

Однако, вернёмся несколько назад к самому Аврум–Боруху. Внешнее сходство с царём-государем доходов сапожника не увеличивало. Семье Гельманов, как всем семьм бедняков в местечке, жилось нелегко. Отец семейства с утра до вечера подбивал подошвы и каблучки, для редких заказчиков тачал сапоги или ботинки. Мирл управляла всеми детьми, хозяйством, а ещё успевала делать вкуснейший , по рецепту её отца-конфетчика, хлебный квас, доходы от продажи которого были едва ли не больше парнусы от неблагодарного сапожного бизнеса мужа.

Наступившую социалистическую революцию еврейская беднота приняла в целом положительно, лелея осторожные надежды на лучшее светлое будущее.

Правда, первые революционные годы ничего, кроме злыдней и погромов не принесли. Потом несколько полегчало: начался НЭП, появились состоятельные люди, а с их появлением работа и заработок у местечковых баммелухес(мастеровых), составлявших здесь чуть ли не большинство населения.

В стране, между тем, происходили события совсем непонятные для малосведующего в политической грамоте сапожника. Пролетарий до мозга костей, Аврум-Борух, как кустарь-одиночка, был зачислен в разряд частников, то-есть именно тех, кого именовали мелкобуржуазной средой и о ком гениальный Ильич сказал что-то вроде того- «или мы их, или они нас!».

Над бедной «оселей» кустаря зависло на многие годы недрёманное око фининспектора. Имевший в качестве орудий и средств производства молоток, сапожную «лапу» и старенькую швейную машинку «Зингер», представитель мелкой буржуазии постоянно ощущал своей, согбенной над чьим-то рваным башмаком, ставшей со временем сутулой, спиной нависший дамоклов меч налога.

К тому времени постаревший Аврум-Борух чуть изменил стрижку своих бородки и усов, а главное- пошил у того же Менделя кепку точно такую, какую носил Владимир Ленин, когда он выступал на заводе Михельсона. Моделью для старого шапошника на этот раз служила картина «Эсэрка Фанни Каплан стреляет в вождя революции...», висевшая в помещении ликбеза.

Одетый в модный китель с отложным воротником, с бородкой клинышком и в пролетарской кепке от Ильича, с оставшейся от старого мира потускневшей лакированной тростью Аврум-Борух, как и двадцать лет назад, любил прогуляться по главной улице местечка. И хоть страстных вздохов постаревший шистер уже не вызывал, горожане с удовольствием взирали на эту осанистую и по-прежнему импозантную фигуру. Увы, явное сходство с классиком марксизма, так же, как в своё время сходство с хозяином Государства Российского, материальных сатисфакций не принесло...

А вокруг продолжало твориться что-то невообразимое. Приходившие накануне вечером за своими башмаками и ботинками клиенты, наутро оказывались врагами народа и «заметались» доблестными органами в каталажки, именуемыми в то время ДОПРами. В их число попал даже сосед из дома напротив Муныш Брикман, работавший каким-то клерком в коммунальном отделе. К врагам народа крикливого, но абсолютно безобидного Муньку можно было отнести разве лишь по той причине, что он не рассчитался с Аврум-Борухом за последнюю починку сапог...

Неспокойно было и самому Гельману. Визиты фининспектора становились всё более частыми. Как-то кустаря пригласили на приём в местное отделение НКВД, где его вежливо попросили поделиться золотом и бриллиантами, которые (как были уверены чекисты) водились у записного бедняка. С грустным юмором Аврум-Борух ответил, что у него действительно золотая жена и три дочери на выданье, все на подбор, как бриллианты, но поделиться всем этим он вряд ли сможет.

Стражи революции по достоинству оценили юмор сапожника и отправили его в тот самый ДОПР для глубоких раздумий и правильных выводов.

Положение спас всегда чинивший у баммелухи обувь и с детства знавший семью участковый Микола Гунько. Он-то и сказал кому-то из милицейского начальства, что у дядьки Абрама в хате, кроме железной кровати и старинного(панського) зеркала-трюмо других ценностей отродясь не водилось.

На третий день к радости перепуганных насмерть домашних отец семейства вернулся домой...

. .. В тридцатые годы клан Аврум–Боруха значительно вырос. Нет, плодовитости родителей дочери не проявляли: одна лишь спокойная Эстер с помощью своего могучего мужа-кузнеца родила четверых, все остальные же имели по двое детей, а у бойкого Элыка был всего-то один сын.

Женился шебутной и разбитной Элык на красивой, но суровой и неулыбчивой Голде, с пренебрежением относившейся ко всем этим «срейлехс» (искаженное от слова «фрейлехс»-веселье), столь любимым в семье мужа.

Надо ли говорить, что вся женская часть мишпухи Гельмана , включая свекровь, невестку тоже не праздновали. Впрочем, властолюбивую Голду это мало беспокоило, так как мужа она быстро прибрала к рукам и умело дозировала его общение с роднёй.

Что касается самого Аврум-Боруха, то выбор сына ему нравился - он и сам был большим ценителем женских прелестей. Старый лавелас иногда с видимым удовольствием хлопал невестку по крутому бедру, озорно подмигивал сыну и одобрительно восклицал:

-А гите схойре (хороший товар)!!

Сын радостно смеялся, глядя влюблёнными глазами на суженую, а суровая Голда слегка краснела и непривычно кротко улыбалась солёной шутке свёкра.

По вечерам в пятницу , раздавшаяся в объёме, мишпуха собиралась в маленьком доме родителей. Старшие обсуждали местечковые события, родственные проблемы, «теревенили» сплетни; десяток внуков от мала до велика сновали по комнатам или во дворе, дед и бабушка радовались, глядя на эту мирную идиллию...

...В 1937 году Аврум-Борух, которому исполнилось 67 лет начал хворать, а затем и вовсе слёг. В один из погожих дней ранней осени , не встававший до этого уже две недели, старый сапожник поднялся с постели, умылся, переодел свежее бельё и сел у окна, выходящего на улицу, по которой хаживал последние сорок лет. Так, грустно глядя в оконце, он просидел около часа. Затем прошелся по комнате, остановился у старого трюмо, несколько минут рассматривая своё отражение в нём. Лицо его исказила гримаса горечи. Обречённо махнув рукой, он произнёс только три слова:

- Э-э, гениг советская власть!..

Вечером, как обычно, в домике родителей собрались дочери с мужьями и детьми (кроме Симы, жившей тогда в Одессе), пришёл Элык с женой. Голда была насносях вторым ребёнком. Женщины привычно судачили о том о сём, мужья покуривали, дети вели себя тише обычного.

Аврум-Борух лежал молча, слушал разговоры и посматривал на публику. Вскоре все засобирались домой; каждый, как всегда, расцеловал родителей.

Когда Голда поцеловала свёкра в щёку, тот положил свою ослабевшую руку на упругий живот снохи и тихо сказал:

- Голдале, ди тругст бам арцн ман нумен (ты носишь под сердцем моё имя)...

Этой же ночью не такой уж старый эреб Аврум-Борух тихо отошёл в мир иной...

А спустя месяц к неописуемой радости мужа Голда благополучно разрешилась сыном, которого назвали Абрамом...

... У каждого еврея есть своя Касриловка. В каждой Касриловке, наверняка, жил а шистер, у которого росли дочери. Но в те далёкие годы в Тульчине пять красавиц-дочерей, пять невест навыданье были только у весёлого сапожника Аврум-Боруха!!