- Здравствуй, Лёвыч!

В деревянную избушку вошли два мужчины. Человек, не знающий их, мог бы назвать этих двоих полнейшими противоположностями. Тот, что был моложе, отличался волейбольным ростом; чтобы войти в дверь ему пришлось пригнуться, дабы не допустить неприятного свидания своей головы с косяком. Взгляд его источал глубокое пренебрежение к окружающей обстановке.

Второй мужчина выглядел старше лет на десять и был ниже первого на две головы. На его лице гуляла добродушная улыбка, видимо, потому что ему не приходилось нагибаться перед косяками. Именно второй поздоровался с лесником.

Объединяло двух вошедших то обстоятельство, что и на куртке первого и на полушубке второго стремительно таяли снежинки под влиянием жарко натопленной печи. Первый мужчина стал оттряхивать с себя капли растаявшего снега, как мокрый пёс смахивает со своей шерсти капли дождя.

- Не надо мне тут пол пачкать! – жёстко пробасил вместо ответного приветствия лесник, высокий мужчина с седеющими волосами.

- А я пачкаю что ли? Снег чистый, прямо с неба, - огрызнулся первый.

- Мне всё равно откуда. Я только что полы вымыл, так что дальше порога не проходить! У меня домработников, как у вас, нет.

- Пора бы уже завести, Лёвыч! – засмеялся второй. – Денег-то, наверное, много скопил!

- Не ваше дело, - сказал лесник. – Зачем пришли?

- Что ж ты, Лёвыч, так грубишь? Мы же по делу к тебе пришли. Я, конечно, понимаю, что Саша себя плохо повёл, - с этими словами второй мужчина посмотрел на первого, - но и ты тоже не зайчик божий. Не обрадуешься, чайком не угостишь. Самовар-то твой жив ещё?

- Жив, не жалуется. Не думаю я, что вы чаи со мной пить пришли.

- Правильно мыслишь, Лёвыч! – расхохотался второй. – Только не нравится мне твой тон. Всё-таки с уважаемыми людьми беседуешь, пора бы и место своё знать. Или ты нам не рад?

- Очень рад, как же. Ты, давай, Владимир Геннадьевич, зачем пришли? Как обычно?

Тут в разговор вмешался Саша.

- Слишком дерзким стал, - сказал он. – Ты не забывай с кем говоришь. А то мы при случае, это, и закопать тебя можем. Никто и не узнает. Прямо в полу твоём гнилом яму выроем и закопаем.

Владимир Геннадьевич захихикал, потом жестом руки остановил Сашу и сказал:

- Да что ты, Санёк, в самом деле? Закопаем, зарежем! Если так хочешь копать, иди на стройку и копай. Мы ж цивилизованные люди, ты забыл?

Затем Владимир Геннадьевич обратился к леснику:

- Лёвыч! Ты же прекрасно знаешь зачем мы пришли. Каждый год приезжаем, а ты всё как в первый раз видишь!

- Много вас тут таких приезжает, - проворчал лесник.

- Тогда тем более надо запомнить. Ладно, проехали. Как всегда, пятьдесят? – спросил Владимир Геннадьевич.

- Ага, пятьдесят, как же. Цены с этого года повысились. Теперь сто тысяч рублей, - твёрдо произнёс Лёвыч.

- Вот как? Что же так… дорого?

- Это вам дорого, как же! – Лёвыч покрутил длинный ус.

- Ну, допустим, нам не дорого, - сказал Владимир Геннадьевич. – Но экономить тоже умеем. Да и что ты с такими бабками делать собираешься?

- Это вас не касается. Нужно значит.

- Нет, дело так не пойдёт. Лёвыч, ведь семьи у тебя нет, машины тоже. Детские дома не строишь, Гринпису не помогаешь.

- Он девок на сеновале снимает! – сказал Саша, имеющий отдалённые представления о сельской жизни.

- Короче, Лёвыч, семьдесят пять косарей и заканчиваем базар! – Владимир Геннадьевич полез в карман за кошельком из крокодиловой кожи.

- Восемьдесят!

- Семьдесят пять и скажи спасибо, - сказал Владимир Геннадьевич. Он остановился, посмотрел на лесника и произнёс тоном, леденящим душу своим спокойствием. – Санёк верно говорит, мы тебя и пристрелить можем. Думаешь, нам что-то будет за это?

Лесник выдержал тяжёлый взгляд и принялся пересчитывать тысячные купюры.

- Штуки не хватает, - сурово заметил он.

Владимир Геннадьевич залился хохотом:

- Лёвыч, я что, считать не умею? Ладно, на, ещё косарь, самовар новый купишь! И учти, это из одного уважения к тебе.

Лесник молча принял купюру.

- Всё, можете идти. Всё будет спокойно, - сказал он.

Саша и Владимир Геннадьевич переглянулись. Последний спросил:

- Лёвыч, а как насчёт провести нас?

- Поблизости уже ничего не осталось. Идите по тропе километра два в глубь леса.

- Лёвыч, хватит наглеть. Собирайся, покажешь дорогу. Или ты хочешь провести весь Новый Год в постели?

Лёвыч c презрением посмотрел на Владимира Геннадьевича и начал быстро одеваться: накинул меховую шубу, шапку, опустил ноги в валенки. Затем снял со стены ружьё и сказал:

- Пошли.

- О, ружьишком новым отоварился! Классная штука! Кстати, какого пня ты его сейчас берёшь?

- На всякий случай.

Эти слова привели Владимира Геннадьевича и Сашу в полный восторг:

- Да брось ты, дружище! Совсем нас дьяволами считаешь! Не боись, трогать тебя не будем.

- Пошли, - сказал лесник и открыл дверь.

 

Был чудесный зимний вечер. Мягко и торжественно падал снег, недвижные великаны-деревья с присущей им помпезностью наблюдали за происходящим вокруг. Лёгкий морозец, державшийся в районе трёх-пяти градусов ниже нуля, приятно щекотал нос, щёки, уши.

Саша и Владимир Геннадьевич взяли ружья из багажника автомобиля, припаркованного у домика лесника. Лёвыч повёл их в лес по неутоптанной тропинке. Он шёл впереди, то и дело оглядывался назад.

Большую часть дороги шли в молчании. Владимир Геннадьевич пару раз пытался заговорить с лесником, но тот был угрюм и отвечал неохотно.

- Володя, а ты уверен, что в темноте мишень хорошо будет видна? Я же предлагал раньше выехать, - спросил Саша.

- Я и сам раньше хотел выбраться, но не получилось, сам видишь. Насчёт темноты не беспокойся – снег белый, медведь тёмный. Всё отлично, все довольны, - ответил Владимир Геннадьевич.

- Что-то я беспокоюсь. Предчувствие какое-то засело…

- Да брось ты! Не в Чечню воевать едем! – ободрил Сашу Владимир Геннадьевич.

Когда прошли ещё минут десять, Саша не выдержал и спросил:

- Слухай, Лёвыч, долго ещё? По-моему, уже не два, а пять километров протопали. Может быть, ты мечтаешь нас в лес завести, а сам сбежишь. От таких, как ты, можно чего угодно ожидать.

- От таких, как вы, тоже. Скоро уже, - буркнул лесник.

И в самом деле, совсем скоро Лёвыч остановился, указал рукой в глубь чащобы и произнёс:

- Вон там. Совсем близко, метров двести.

- Ты уверен? – вкрадчиво спросил Владимир Геннадьевич.

- Уверен. А я пошёл.

- Смотри, Лёвыч, если что-то не так, на первом же суку за яйца подвешу, - улыбаясь, сказал Владимир Геннадьевич.

- Я сказал точно, значит, точно.

Лесник развернулся и пошёл обратно. Он постоянно оглядывался, заряженное ружьё находилось в его руках, палец лежал на спусковом крючке. Если что-то пойдёт не так, он должен успеть.

 

Когда Лёвыч удалился на достаточное расстояние, Саша достал из кармана дудку, которыми обычно пользуются футбольные фанаты.

- Ну что, готов к труду и обороне? – Спросил Владимир Геннадьевич.

- Я-то готов. Только не нравится мне этот лесник, - мрачно сказал Саша.

- Согласен, он настоящая какашка. Но что я в нём ценю, это надёжность. Вспомни, три года к нему обращаемся, а он ни разу нас не подводил. И не только нас, знаешь, таких, как мы, к нему много приходит.

- Если бы он кого-то подвёл, с нами бы уже сегодня не говорил.

- Это точно! Ладно, пойдём, нам ещё возвращаться надо.

Они двинулись в направлении, которое указал лесник. Пришлось продираться через деревья и кусты, утопая в сугробах. Саша кряхтел и ворчал, проклиная сучья, которые хлестали его по лицу. Снегу в эту зиму навалило много.

 

Три года назад к Владимиру подошёл его хороший знакомый Игорь и спросил:

- Не хочешь на выходные за город съездить?

- Чего я там не видел. Шашлыки что ли? – поинтересовался Владимир.

- Совсем с ума сошёл. Какие шашлыки в конце декабря? На медвежью охоту.

- Что за медвежья охота?

- Классная штука! Даже покруче, чем нырять с аквалангом. Сто пудов даю, тебе понравится.

В воскресенье Игорь и Владимир отправились за город. Пили чай из самовара, вели беседу с престранным лесником Лёвычем.

Ещё до встречи Игорь предупредил Владимира о двух вещах. Во-первых, Лёвыч – тип чудаковатый и странный, но доверять ему можно. Во-вторых, придётся Лёвычу заплатить. Чтобы, как выразился Игорь, не было никаких «тыры-пыры» после охоты.

Слово своё он сдержал. Лесник вёл себя недоверчиво и колюче, как девственница с ловеласом, но после того, как увидел деньги, провёл Игоря и Владимира в лес и показал медвежью берлогу.

- Смотри, студент, и учись, - сказал высокомерно Игорь, хотя был моложе Владимира на шесть лет.

Он облюбовал густые кусты, покрытые снегом, и спрятался за ними с Владимиром.

- Ружьё зарядил?

- Да, что теперь? – спросил Владимир.

Игорь достал из кармана дудку.

- Дуть, - сказал он.

- Не понял…

- Мы разбудим медведя, он выбежит из берлоги, тут мы его и… - Игорь причмокнул языком.

- А ты уверен, что он выбежит?

- Уверен. У медведей срабатывает инстинкт. Они считают, что главное – спастись самим, потому что они могут ещё принести потомство. Короче говоря, они спасают свою шкуру, а не шкуру детей. Что сказать, глупые создания!

И Владимиру действительно понравилась медвежья охота – это вам не ныряние с аквалангом и даже не прыжки с парашютом. Владимир мог быть в этом уверен, так как пробовал всё из вышеперечисленного.

В нём проснулся первобытный инстинкт убийцы. Владимир с детским восторгом вспоминал свою первую охоту, воображая себя древним славянским богатырём, каким-нибудь Владимиром Сварожичем, мужественно противостоящим силам природы. Убивать – это решать чью-то судьбу. Считать себя владельцем чьей-то судьбы, пусть даже не человеческой, - что может быть круче!

Поэтому на следующий год Владимир приехал на охоту ещё, на этот раз без Игоря, но захватил с собой Сашу. Саша тоже был в диком восторге, и они решили сюда вернуться.

И, самое главное, никаких «тыры-пыры». Лёвыч молчал, как могила.

 

- То, что нужно! – сказал Владимир.

Он со всех сторон оглядел облеплённый снегом куст и решил, что нашёл подходящее укрытие.

- Давай готовится! – с этими словами Саша лёг на снег.

Ружьё он держал наготове, сжимал приклад так, что мышцы лица его напряглись и стали натянутыми и неестественными, как у Буратино. Владимир заметил это и рассмеялся:

- Расслабься ты! Ведь не в «Что? Где? Когда?» играешь.

Саша не ответил. Только сосредоточился ещё больше.

- А ю реди? Тогда поехали! – Владимир изо всех сил дунул в дудку, которую ему передал до этого Саша.

Конечно, опытные болельщики московского Спартака, за который болел Владимир, подняли бы звук, вылетевший из дудки, на смех и были бы по-своему правы. Раздалось свистящее улюлюкание. Если бы лес мог говорить человеческим языком, он непременно содрогнулся бы от омерзительных звуков; даже Пан в худшие времена играл куда красивее. Но лес угрюмо молчал, сквозь боль терпя растекающееся по его органам дребезжание.

Владимир виновато улыбнулся, словно оправдываясь: «Ну не охотничий рог, но всё же!».

Как бы то ни было, а результата звуки дудки достигли. Где-то неподалёку раздался оглушительный рев обозлённого существа, готового смести всё на своём пути. Владимир уже стал докой в этих делах, да и Саша не выглядел олигофреном среди академиков. Они поняли, что это медведь, причём, судя по громкости, медведь нехилый.

Что ж, ещё лучше. Владимир оскалился, глаза горели, как два Александрийских маяка. Лицо дрожало в предвкушении чего-то великого, торжественного. Сейчас он – великий охотник. Сейчас он – вершитель судеб.

Саша напрягся ещё больше, хотя напрягаться дальше было некуда. Он выглядел так, точно его привязали к унитазу, начинённому взрывчаткой, и сунули в руки таймер с обратным отсчётом.

Медвежий рёв приближался. Владимир взвёл курок.

- Прошу тебя, Саня, никаких глупостей. Не стреляй без команды и не бросайся на медведя с прикладом и криками «За Родину!».

Медведь приближался. Совсем чуть-чуть и он вылетит из-за деревьев на поляну, как полоумный, и с рёвом накинется на Владимира и Сашу, затаившихся за кустами.

Владимир встал во весь рост в позе стрелка. Саша последовал его примеру.

Цель не заставила себя долго ждать. Медведь с рёвом выбежал на поляну. Владимиру почудилось, что он различает в рёве медведя слова: «Это моё! Это моё!».

До медведя оставалось метров тридцать. Дать ему приблизиться ему ближе – подвергнуться серьёзному риску. Не хватало ещё, чтобы тебе руку на охоте откусили, а то и что похуже. Владимир вскинул ружьё и нажал на спусковой крючок со словами:

- Пли, Санёк!

Раздался только один выстрел – из ружья Владимира. Ружьё Саши дало осечку, он занервничал и уронил его на снег.

Медведь качнулся в сторону. Он встал на задние, исторгнув из груди безумный вопль.

«Слава Богу, что не промазал! Слава Богу, что не надо взводить курок после каждого выстрела!» - облегчённо подумал Владимир.

Он опять прицелился. Он был хладнокровен, как Ли Освальд. После второго выстрела медведь повалился на землю. Надо отдать должное Саше: он не труханул и не пустился бежать, а поднял ружьё со снега. Выстрелил, но снова осечка. Саша в бешенстве выругался.

Медведь не был мёртв. Он неуклюже пытался встать, с бурой шкуры его стекала кровь – Владимир видел это даже в темноте. Саше было не до этого: он судорожно возился с ружейным затвором.

Владимир совершенно успокоился, потому что самое опасное осталось позади. Он выстрелил ещё и ещё. Все выстрелы достигли цели, пригвоздив пытавшего подняться на лапы медведя к снегу. Всё-таки прелестно, что Владимиру не надо взводить курок!

В медведе догорала жизнь. Снег вокруг него был залит кровью, при выглянувшей луне она казалась чёрной. Может быть, этот эффект столь яркого контраста давал сверкающий своей белизной снег, ставший фоном пролившейся крови. Медвежья туша издавала грузное ворчанье.

Владимир утёр лоб. Очередная трудовая победа, очередная золотая медаль в олимпийскую копилку. Он рассмеялся и сказал:

- Ну ты, Санёк, даёшь! На камеру что ли снимал – ружьё твоё молчало.

Лицо Саши перекосило от злобы. Он яростно дёргал заевший затвор и кричал:

- Что за мудак изобрёл это ружьё! Покажите мне его, я лично засуну его в клетку с тиграми с этим ружьём!

Неожиданно курок щёлкнул. Ружьё хлопнуло, чуть не отстрелив Саше ногу. Владимир захохотал и повалился на снег. Это окончательно взбесило Сашу. Он подскочил к еле дышавшему медведю и стал колотить его прикладом…

Саша подошёл к всё ещё корчавшемуся в смеховых муках Владимиру и грубо произнёс:

- Пошли! Здесь рядом должна быть его берлога!

- И что? Ты хочешь оставить на ней свой автограф? - Владимир продолжал смеяться.

- Я хочу крови! Там остались его мелкие отродья! - Саша выглядел страшно возбуждённым.

- Саня, успокойся. Я знаю хорошего психолога, он…

- Пошли!

Владимир рывком поднялся со снега.

 

- Прямо как ты заказывал! Считай это подарком на Новый Год.

Перед Владимиром и Сашей барахтались два медвежонка. Они были совсем маленькими, смешно дрыгали лапами.

- Слепые уроды, - процедил сквозь зубы Саша.

- Один твой, один мой, - сказал Владимир.

- Это как? Ты того в одиночку грохнул!

- А что, я должен был ждать, когда у тебя ружьё застреляет? И вообще, это твои проблемы. Если хочешь, выбирай первый.

Саша со злостью ткнул в медвежонка покрупнее. Владимир молча кивнул головой. Саша приставил дуло ко лбу медвежонка.

На сей раз затвор не заклинило. Ружьё в момент выстрела неуклюже подпрыгнуло в руках Саши. Голова медвежонка взорвалась, взметнулся фонтанчик красного месива. Второй медвежонок резко заметался, не зная куда бежать.

Лицо Саши осклабилось в неком подобии улыбки. Чёрт возьми, подумал он, изобретатель этого ружья – порядочный паразит, но на первый раз его можно простить.

- Фантазии у тебя Саша, как у ковра в моей гостиной. Мог бы и оригинальнее что-нибудь в своих мозгах сварганить, - посетовал Владимир.

Он подошёл ко второму медвежонку, забившемуся в угол и выставившему лапки вперёд.

- Эх, молодёжь, всему вас надо учить!

С этими словами Владимир вытащил огромный охотничий нож. Он не спеша подошёл к медвежонку и, взмахнув ножом, отрубил ему лапу. Раздался писк, медвежонок заметался, прижимая обрубок лапы к мордочке.

Вторую лапу Владимир резал, как режут хлеб: надавливая на нож, с трудом продвигаясь по твёрдой буханке. Медвежонок пронзительно заверещал. Цепляться за начинающуюся жизнь было нечем – передних лап не осталось. Саша глядел на эту картину с восторгом.

Владимир отошёл от окровавленного медвежонка.

- Видал? А теперь я сыграю на ружье последний аккорд! – обратился он к Саше.

Владимир встал напротив медвежонка. Тот не дёргался, только пищал. Владимир выстрелил трижды: все пули нарочно отправил мимо. Четвёртая угодила прямо в середину мордочки. Саша зааплодировал.

- Поехали домой. Уже поздно, - сказал Владимир.

 

- Бывай, Лёвыч! – Владимир по-дружески потрепал лесника по плечу. Саша ограничился сухим рукопожатием.

Лёвыч с облегчением закрыл за ними дверь. Как же достали его все эти толстосумы, толпами валившие поохотиться!

Владимир и Саша направились к автомобилю, оставленному ими неподалёку. Взошедшую ненадолго луну снова закрыли плотные тучи. Снег зачастил.

- Было классно! Обизон приедем ещё! – сказал Саша, подходя к автомобилю. – Можно я поведу?

- Ещё чего. Тогда мы уж точно сюда больше не приедем, если ты сядешь за руль, - сказал Владимир. – Забыл, как ты три машины угробил? Лично я не хочу лежать в перевёрнутом Ниссане в снегопад, находясь хрен знает в скольких километрах от цивилизации.

- Я же только предложил, - обиделся Саша.

Они сложили ружья в багажник и сели в автомобиль. Владимир завёл мотор, включил радио и они тронулись.

- Сегодня ночью ожидается сильный снегопад, шквалистый ветер и понижение температуры до минус десяти градусов. Видимость резко ухудшиться. Без надобности старайтесь не выходить из дома… - передавало местное радио.

- А вчера этот же идиот обещал лёгкий снежок! – Владимир озлобленно ударил по рулю.

- Может не стоит сегодня выезжать? – робко предложил Саша.

- А что ты предлагаешь? Гостиниц я тут почему-то не вижу, а заночевать у психанутого Лёвыча я тоже никогда не мечтал, - грубо сказал Владимир.

Саша развёл руками.

Ниссан прыгал по колдобинам по колдобинам дороги. Как и предсказывал ведущий прогноза погоды, снег повалил гуще и ветер усилился.

- Когда наконец здесь дорогу построят!? Ещё два километра до нормального шоссе ехать! – ругался в трясущемся Ниссане Владимир.

Саша молчал. Он знал, что босса может разозлить даже неосторожный вздох, не то что неудачная фраза. Выкинет тебя из машины и уедет, с него не убудет. Саша протёр стекло и посмотрел в окно: дальше – пяти-десяти метров ничего не было видно.

- За окном идёт снег, непогода пытается испортить нам настроение, а мы забили на все проблемы и слушаем радио! Вместе с вами сейчас заряжается позитивной энергией диджей Др…

Радио затрещало и сигнал пропал. Владимир всей пятернёй приложился по кнопке выключения. По правде, говоря совсем неплохо, что радио отключилось, потому что Владимира уже достал этот диджей, как его там зовут…

Ниссан резко притормозил. Мотор сначала отчаянно затарахтел, затем запищал, как обиженная принцесса, в довершении всего рыгнув и отключившись окончательно.

- Приехали, тётя Ася! Автомобили Ниссан, прогрызут землю там, где заглохнут танки! – передразнил Владимир известную телерекламу.

Он с яростью вдавил ногу в педаль газа. Затем ещё раз. Ещё и ещё. Мотор не отзывался. Владимир как-то неожиданно успокоился.

- Молчит, проклятый, - прошептал о, затем заорал на Сашу. – Осёл, ты что, не видишь, что мы застряли тут, как Ильич в мавзолее! Быстро вышел и осмотрел неполадку!

Саша вскочил, ударившись головой в потолок машины. Он раскрыл дверь (какое счастье, что её не заклинило, а то босс задушил бы его) и вывалился в сугроб.

 

Через минуту он встал, отряхивая нос и уши о забившегося снега. Ветер дул будь здоров, а кроме летящего снега ничего не было видно.

Саша осмотрел автомобиль со всех сторон, не обнаружив никаких помех для езды. Да, дул адский ветер, да, мешали растущие сугробы, но ни в какую яму нисан не угодил. Не на велосипеде же они ехали, чтобы застрять в сугробе. Значит, вся проблема в моторе.

Саша решил обойти Ниссан и осмотреть капот. Когда он прошёл несколько метров и уже был рядом с водительской дверью, опорная нога его вдруг поехала. Саша упал и покатился, облепляясь со всех сторон снегом, как снежная баба…

Сколько Саша пролежал без сознания, он сказать не мог. Вероятно, не очень долго, потому что его не успело засыпать снегом.

Саша приподнял голову и увидел неестественным образом загнутую ногу и кость, торчащую прямо из-под штанов с подогревом в районе бедра. Боли он не чувствовал.

«Это только пока. Как встану, сразу заору», - боязненно подумал Саша.

Он попробовал поднять спину, но тело не слушалось. Позвоночник онемел и конечности перестали реагировать. Максимум, что мог сделать Саша – это приподнять шею. Совсем ненамного, сантиметров на пять.

«Совсем скоро тебя просто засыплет снегом» - подумал Саша.

- Владимир Геннадьевич!!! – закричал он.

- Володя!!!

Вряд ли он тебя слышит, подумал Саша. Всю жизнь он боялся, что умрёт, а тело не похоронят, не укроют. А тут, как по заказу, и постель могильная готова – только ложись и тебя укроет мягкое одеяло. Только Саша был ещё живой. Сломанный-переломанный, но живой!

- Босс!!! – из последних сил закричал он.

С ужасом Саша услышал звуки заработавшего, но удаляющегося мотора. Фактически это означало печать «Одобрено!» на его смертном приговоре. Ну он же предлагал вернуться и заночевать у Лёвыча! Пили бы сейчас чай из самовара и горя не знали. Почему же Лёвыч его не послушал!?

Снег щекотал ресницы, рот, глаза. За всю свою жизнь Саше никогда не было так трудно дышать. Он из последних остатков морально-волевых усилий приподнимал шею, пытаясь рывками головы стряхнуть снег с лица, но его всё равно оставался бессильным против разбушевавшейся стихии.

Снег колол. Обессиленный Саша обречённо смотрел на щёлочку чёрного света, которая сужалась всё больше…

 

- Блин, он там застрял что ли!? – Владимир был вне себя от ярости.

Прошло десять минут, а Саша всё не возвращался. Выходить из машины Владимир пока не спешил, нервно сжимая в руках подушку с заднего сиденья.

Вьюга затягивала свою концертную программу и конца ей не было видно. Дворники на лобовом стекле не справлялись со своей работой, не очищая обзор от сыпавшего снега. Владимир попробовал включить радио, но ни одна радиостанция не ловила.

Он зевнул. Прошло пятнадцать минут с момента, как Саша вышел из автомобиля. Вполне вероятно, что он потопал по сугробам на своих двоих в деревню, в избушку к Лёвычу. С него станется.

Как ни крути, а выйти из машины всё-таки придётся, если не хочешь, чтобы к утру на месте Ниссана образовался гигантский сугроб, который одновременно станет и могильным курганом. Интересно, на сколько часов хватит кислорода одному взрослому человеку в салоне автомобиля?

Владимир на время отключил обогреватель, надел шапку и застегнул полушубок. Повторив про себя на автомате слова молитвы, раскрыл дверь Ниссана. Действуя методично, он осторожно ступил на снег, сначала с левой ноги, затем поставил правую.

Когда он приготовился полностью выйти из машины, он услышал рокот мотора. Рокот сначала был робким и тихим, постепенно становясь всё увереннее, и заработал, как следует: мощно, мерно. Сердцу Владимира эта музыка, звучащая сквозь завывания ветра, была сейчас мила как никогда.

Он снова влез в салон Ниссана, захлопнув изнутри дверь. Владимиру показалось, что он услышал чей-то крик, но задумываться об этом не было времени. Не дай Бог, мотор снова заглохнет – тогда точно выбраться не удастся. Владимир не верил, что дважды подряд заглохший мотор сможет заработать самостоятельно. Не в привычках у судьбы делать такие подарки.

Автомобиль тронулся с места. Владимир облегчённо вздохнул.

До шоссе он добрался быстро. Машинально повернул направо, кажется, верно. Видимость по прежнему оставляла желать лучшего, поэтому Владимир полагался больше на свою везучесть и знание дороги.

Когда Ниссан проехал около двух километров, мотор чихнул, кашлянул и, поперхнувшись чем-то, затих.

- Опять… - Владимир бессильно опустил руки с руля.

Признаков жизни мотор не подавал и делать этого не собирался. Владимиру пришлось выбираться из автомобиля. Кряхтя-кряхтя, он вылез из салона Ниссана. Когда он увидел окружающую местность, челюсть у него отвисла, и напрашивались два вопроса: «Как он умудрился сюда свернуть?» и «Как он вообще не угробил Ниссан об дерево?».

Вокруг него сплошной стеной встал лес. Если посмотреть на просветы между деревьями, диву даёшься, как автомобиль проехал между них, ни разу не врезавшись. Пока Владимир размышлял о своём положении, из-за деревьев раздалось рычание. Он вскинул голову и увидел метрах в тридцати волка, впившегося в него своими глазищами. Тут же с разных сторон послышались рёв и рычание. Где-то вдалеке пронёсся вой, после которого у Владимира зародилось серьёзное сомнение в чистоте своих штанов. Он беспомощно озирался по сторонам и увидел вокруг волков, медведей, даже одного здоровенного кабана.

- Э, ребята, зима же… Тихий час… - залепетал он.

Звери приближались к нему. Владимир рванул дверь машины, чуть не оторвав её с мясом и втащил своё тело в Ниссан. Захлопнул дверь тоже вовремя: чья-то когтистая лапа подбиралась к нему.

- Они же спать должны! – исторг он из себя дикий вопль.

Владимир безуспешно пытался завести мотор. Панику усилила та мысль, что ружья и нож остались в багажнике. А дыхание смерти ощущалось всё ближе. Владимир уже видел гнилые зубы разверзшейся над ним пасти старухи с косой, даже ощущал её нездоровое дыхание. Звери стучали по машине, царапали стекло, треснувшее в нескольких местах. А ведь Владимира уверяли, что пуленепробиваемое!

Владимир в отчаянии искал в салоне средство защиты. В бардачке обнаружился перочинный ножик: Владимир по самую рукоятку всадил его в огромную лапу, пролезшую в разбитое окно. Проклятый урод Саша! Наверняка сидит сейчас у Лёвыча за столом, протянув окоченевшие ноги к горячей печи, пьёт чай с сухарями и посмеивается. Из-за одного только этого обстоятельства Владимир собирался выжить. Чтобы отомстить за предательство.

А в салон со всех сторон лезли всевозможные лапы и морды с оскалёнными зубами. Владимир слепо тыкал ножом по сторонам, изредка нанося точные удары. Окна, пол и сидения салона окрасились в красные тона, явственно пахло кровью, причём не только звериной. Владимира пару раз зацепила за голову чья-то лапа, из плеча был выдран клок мяса…

Последнее, что он видел в своей жизни сквозь залитые кровью глаза, это взгромоздившаяся на него медвежья туша, непонятно каким макаром попавшая в салон, и гигантская лапа размером с кошку, приближавшаяся к его лицу…

 

Лёвыч зажёг свечу. Свет от неё шёл тусклый, огонёк пламени дрожал. Придётся потерпеть – свет-то всё равно из-за вьюги отключили.

Лёвыч наспех перекусил вяленым мясом. Послу чего, убедившись, что за ним никто не смотрит, закрыл дверь на засов и подошёл к деревянному сундучку в углу. Открыл его…

На него глядели пачки банкнот, туго перетянутых резинками. В тусклом свете свечи они несли таинственный, мистический отблеск мрачной желтизны. Лёвыч поставил свечу на пол и принялся пересчитывать деньги. Два миллиона четыреста тысяч рублей, почти два с половиной миллиона.

«Не жизнь, а сказка!» - подумал Лёвыч.

Он бережно закрыл сундук и решил ложится спать. Он лёг на кушетку и задул свечу, положив её на пол.

Чудовищная боль вдруг сковала его левую часть груди. Словно кто-то планомерно вбивал сваи в его сердце. Сердце у Лёвыча болело часто, но так сильно – впервые. Он зашарил по полу в поисках стакана со свечой, но неосторожным движением опрокинул его и свеча укатилась под кушетку. Проклятье!

Превозмогая боль, Лёвыч встал и на ощупь пошёл к аптечке. Так, она находится за печью. Лёвыч, тяжело дыша, нашёл столик, на котором она должна стоять.

Но на месте аптечки не оказалось. Лёвыч прекрасно знал, что она должна стоять там, но её не было. Лёвыч зачерпнул ковшом ледяной воды и выпил её залпом, проливая половину. Боль стала только острее. Измождённый жизнью, Лёвыч вернулся на кушетку. Боль то накатывала, то отступала, как океанские волны.

Лёвычу оставалось ещё два часа. Два часа долгих мучений. Последний прилив боли смял хрупкий домик жизни лесника.