Что хочет автор. Литературные конкурсы

20 декабря — юбилей Федеральной службы безопасности. За 90 лет было всякое. Однако история не имеет сослагательного наклонения. Менялись люди, задачи, названия службы, но суть оставалась прежней: сотрудники разведки и контрразведки даже в мирное время всегда оставались на передовой.

Душа автора не могла не откликнуться на эту знаменательную дату и выплеснула себя в разных жанрах. А причины просты. С одной стороны, праздник — ему посвящены песня и стихи, а с другой — до сих пор приходится слышать настойчивые призывы откровенных провокаторов, недальновидных политиков и одурманенных словоблудием обывателей, требующих рассекретить и полностью открыть архивы спецслужб — пусть, мол, они станут достоянием гласности и общественности. Но эти «радетели» даже не задумываются или не в состоянии предвидеть возможные последствия. А они могут быть страшными.

Чтобы отрезвить и остудить эти горячие головы, и написан этот тяжелый и даже угнетающий своим психологическим давлением и драматизмом рассказ «В могилах прошлого есть все».

Но этим автор не ограничился и решил показать будни сотрудников ФСБ. Так родилась повесть «Прощай, жертва». Пусть люди знают, что негласная война никогда не прекращалась. А в последние годы иностранные разведки даже активизировали свою подрывную деятельность против нашего государства. Автор со знанием дела отображает некоторые эпизоды чекистской повседневности, убедительно показывает, что порой в экстремальных условиях оперработникам приходится совершать подвиги, одновременно призывает всех россиян проявлять патриотизм и бдительность. Время сейчас такое.

В могилах прошлого есть все

Затаясь, спрятавшись в пустой квартире от всего мира, Семен Загоров безутешно рыдал — он окончательно потерял семью. Когда очнулся, испугался самого себя, своих мыслей и страшного одиночества: прекрасно понимал, что с собой ему не ужиться. Последующие дни он боялся всего, даже соседского беззаботного веселья, и неизлечимую беду свою сострадательно заливал скупыми слезами — по-мужски тихо и сдержанно, чтобы, не дай Бог, кто-то не услышал и не обрадовался.

Все, жизнь его скомкана, безжалостно сломана, в памяти остались лишь горькая желчь и злость на себя и на весь сумасшедший мир — несправедливый и жестокий. Сумбурные мысли невольно уносили его назад, в недалекое прошлое, когда закружили ветра многообещающих перемен, вихрем ворвался льстивый голос свободы, нахлынул сметающий на своем пути все советское ураган демократии — и многие в этой безумной стихии захлебнулись и задохнулись.

Перестроечные процессы резко налетели со всех сторон, вызвав как в стране в целом, так и в головах миллионов людей лихие и непредсказуемые завихрения. Эти новые течения одних приподняли очень высоко, кого-то — аж на капитанский мостик неуправляемого корабля. А там желающих рулить — хоть пруд пруди! Из-за отсутствия четкого курса судно оказалось без руля и ветрил, без толку болтаясь то в плавной качке, то в хаосе шторма. Большинство же оставались на берегу, но и они оказались в не менее бурном водовороте роковых событий — там уже вовсю полыхали неуправляемые пожарища перемен и кипели необузданные политические страсти.

Кто-то уже смыло волной, некоторые сразу тонули, а кто-то изо всех сил карабкался, пытаясь удержаться на плаву. Другие отчаянно цеплялись за соломинку или тоненькую ниточку надежды, чтобы только спастись, а третьи, сразу ухватились за канат, стремясь быстрее добраться до вершины власти — пусть даже местного значения.

К числу последних относился и Семен Загоров. Родом он из сельской глубинки, где поэтапно прошел карьерный путь, свойственный тому времени и его возрасту. В пионерской организации и в комсомоле он был активен и всегда на виду. Уже тогда он решил следовать заветам: учиться, учиться и учиться! Неважно чему, лишь бы получить высшее образование. Поступив в институт, окончательно обосновался в областном центре. И, как он считал, очень вовремя: началась мутная перестройка — а он тут как тут, чтоб ухватить свой кусок: послаще да потолще!

Лизнул однажды, совсем чуть-чуть — и так понравилось, что захотелось еще и еще… А оказалось, надо зарабатывать. И он усердно отрабатывал…

«Вот теперь совсем другое дело! — облизывался он. — А то раньше кость с барского стола — для нас обед и ужин!»

Отвращение к прошлой жизни захлестнуло его настолько сильно, что он презирал все и вся, по своим политическим убеждениям одним махом перекрасил многополярный мир только в два цвета: старое и новое.

«Наше время пришло, и я могу себе это позволить! Я нужен, просто необходим этому времени и свой шанс ни за что не упущу», — радовался он, засовывая партбилет в пыльный угол за шкафом. Не рвал, а прятал, оставляя себе малюсенький шанс для отступления. В жизни всякое бывает.

Где Загоров только не был, куда только не вступал. Митинги, шествия, собрания, где он — маленький, невзрачный, но горластый — занимал места только в первых рядах. Его как магнит притягивали эти тусовки. Распространение же всевозможных воззваний, протестов, листовок, новых по духу газет считал своим гражданским долгом. Со временем и это зачтется. Целыми днями бегал с одного мероприятия на другое, иногда злой, голодный, но поспевал везде и лаял, как дворняжка, лаял… на все советское: прошлое и настоящее. Как он боялся остаться незамеченным, раствориться в проснувшемся обществе, в беснующейся толпе!

Стоя перед домашним зеркалом: курносый, с впалыми щеками, свирепыми глазами-угольками и пшеничными волосами на большой овальной голове, он представлял себя на трибуне и артистично декламировал:

— Я тоже часть толпы, и разве ты во мне не видишь миллионы возмущенных?

Но тут же с досадой выговаривал себе по поводу роста: «Маленьким людям в большой политике делать нечего. Поэтому я должен вырасти в чужих глазах. Главное, чтобы меня видели, потом будут замечать, узнавать и в конце концов признают своим. А там, глядишь, и выдвинут, — размышлял он, вырабатывая стратегию и тактику на ближайшее время. — Неважно куда, лишь бы быть наверху, при власти. А это деньги, чины, уважение, зависть конкурентов…»

И добился своего. Он стал депутатом областного Совета народных депутатов. Правда, портфеля ему не досталось, но такую несправедливость считал делом временным.

«Ничего, — успокаивал он себя. — Все еще впереди, надо только подождать, выжить в это смутное время. А там меня не удержишь — я буду не шагать, а перешагивать и мчаться по карьерной лестнице со скоростью современного локомотива истории. Пока только завеса, а впереди — огонь, пожарища! Когда дым рассеется, многое прояснится: кто-то заживо сгорел, кто-то задохнулся — не выдержал политической гари, кто-то вообще сгинул в неизвестность. Вот тут и освободятся тепленькие места — только выбирай. Уверен, и Москва встретит меня с распростертыми объятиями — в таких надежных слугах и преданных бойцах-демократах она просто нуждается».

Пассивно ждать сейчас нельзя, шальное время перемен требует действий. А это его стихия. Тут он и проявит себя. Загоров понимал, что самый лучший и дешевый способ — создать образ рьяного разоблачителя, закрепить за собой имидж бесстрашного борца с коммунизмом и всем советским. Главное — без умолку тявкать, каждый день и повсюду… и тогда тебя заметят и убедятся, что в душе он ярый диссидент, а по духу и убеждениям — стойкий боец за перестройку, демократию и свободу слова.

«А вот о своем членстве в КПСС лучше сейчас помалкивать, а если узнают, скажу, что сам вышел по идейным убеждениям. Когда вступал, мол, глуп был, заставили для плана, но, когда прозрел — одним из первых швырнул им партбилет. Кто сейчас проверять будет!»

И пришел тот час. Загоров ощутил в себе силу и почувствовал созревшим к радикальной борьбе. С этот дня его активность резко возросла. Свое ядовитое жало он решил пустить в ход и направить его прежде всего против спецслужб. Для этого у него были и личные счеты — деда и отца в 1938 году незаконно репрессировали. В результате их трудолюбивая семья лишилась недвижимости, скота, денег, золота. Одним словом, целого состояния!

— Мои предки были людьми не только состоятельными, но и прижимистыми — на ветер денег не бросали. В доме имели прислугу, на них десятки голодранцев батрачили. О роде Загоровых, их богатстве по всей округе легенды ходили. А тут разом всех арестовали, этапировали, а нажитое своим горбом добро конфисковали. Подчистую! А ведь все веками потом и кровью наживалось. — Он в лютой злобе сжимал челюсти и неприятно скрежетал неровными зубами. — Вот если бы вернуть да с процентами — я стал бы таким богатым… и независимым! Передо мной открылись бы любые двери, а высокие чины шапки и шляпы снимали, — со свойственной ему горячностью убеждал он сына. Однако студент-первокурсник почему-то не только не рукоплескал — даже не проявлял элементарного интереса к вырисовывающейся заманчивой перспективе, что выводило из себя загоревшегося этой идеей отца.

«Ну почему он не такой? Почему мы не находим общего языка? Ведь я далеко вперед заглядываю, о нем забочусь. А вместо поддержки — полное непонимание и равнодушие… Видимо, весь в жену. А она еще та птица!»

Жена Загорова, тихая скромная женщина в черном, не раз отговаривала его. Вот и на этот раз она весь огонь приняла на себя:

— Отступись, Сень, не вороши далекое прошлое — все равно его не вернешь, только нервы измотаешь.

Но он-то знал, что его давняя мечта никогда не угомонится — всю жизнь, как наждачный круг, точит и точит, иногда так раскалит — аж душу выворачивает и искры из глаз брызжут.

— Да что ты понимаешь, темнота. Тебе, конечно, наплевать — не твое, вот ты и не печешься. Ведь твои предки были нищетой безлошадной, а мои-то — гремели! Что вылупила зенки? Да, да, твои из грязи в князи, а моих — мордой в эту грязь и к стенке… только за то, что труженики были, не то что другие — лентяи, пьяницы и бездари колхозные.

Чуткое ухо его жены, хлебнувшей в жизни немало всяких жизненных передряг, готово было в каждом слове мужа находить намек на обиду. А тут — ей прямо в глаза!

— Откуда ты знаешь про те годы? — не унималась она. — И про моих тебе неведомо. Я и то всего толком не знаю — только догадываюсь.

— Да все я знаю — мы же были на твоей родине. То они были безграмотные и беспорточные и вдруг стали большими людьми в волости. А все почему? Да потому, что на собраниях больше всех глотку рвали за новую власть. А про моих мне бабушка рассказывала. Я как сейчас представляю огромный двухэтажный дом и наше богатое хозяйство! И все прахом… — Загоров схватился за голову, и со звериным стоном чуть присел и сгорбился. В этот момент он напоминал мешок, наполненный сгустком нервов и динамитом, готовым в любую секунду взорваться. Когда чуть остыл и пришел в себя, выплеснул: — Во семейка досталась — все как в жизни: переплелось, смешалось, не сразу и концы найдешь… А если хорошенько покопаться, такое узнать можно!.. Что же это получается: то твои работали на моих…

— Не работали, а эксплуатировались.

— Да что ты, дура, понимаешь. Их кормили, чтобы с голоду не сдохли… А в благодарность твои у моих все экспроприировали — кровью нажитое — и всю жизнь преследовали, травили и уничтожали как класс! И вот теперь — спустя семьдесят лет! — все встает на свои места. Пусть твои за все ответят и вернут все отнятое их законным потомкам и прямым наследникам.

— Стоит ли рыться в могилах прошлого?

— Еще как! Мое наследство наверняка стоит немало! Собственно, почему я должен оставлять все Советам и коммунякам? А впрочем, у власти-то уже не они. Выходит, я буду требовать у своих — у демократов?! А, плевать — не обеднеют. Как говорится: своя рубашка ближе к телу. Хоть при социализме, хоть при капитализме — свое лучше держать при себе. Свобода слова, консенсус, плюрализм, — он уже выучил и такие модные словечки и применял их к делу и не к делу, — это конечно, хорошо, но они становятся более актуальными и значимыми, когда твой кошелек полон, а следовательно, тебе есть что терять. Да не качай ты головой, — косился он на жену. — Что, не согласна? Ничего, еще вспомнишь мои слова, будет и на моей улице праздник! Эх, пораньше бы. А то возраст… По-людски и пожить-то не успеешь, как старость на горло наступит.

— А сейчас что, ты не живешь?

— Существую! Вот и спешу на всех парах к новой жизни. Сам тороплюсь и других поторапливаю. Успеть бы.

— Так тебе мало, что произошло со страной?

— Темнота, это только прелюдия! Фейерверки, салюты, благоденствие — все это придет потом. А богатство будет принадлежать избранным — на всех не хватит. Для этого мы… — он важно ткнул себя в грудь — пусть жена знает, с кем имеет дело, — и затеяли в России революцию. Хватит равенства, пора кончать и с братством. Гусь свинье не товарищ! — мрачно заключил он с многозначительной интонацией, давая намек и на семью.

Жена не стала уточнять, кто он, — и без того догадывалась. Тяжело вздохнув, смиренно ушла на кухню — она давно уже ощущала себя тенью мужа в его мнимом рассвете и в великом незримом полете, где он мысленно витал днем и ночью: то в одиночестве, то со своими единомышленниками.

А Загоров, вдохновленный новым расцветом своей старой идеи, начал действовать с новой энергией. Он написал письмо в местное управление КГБ, которое заканчивалось следующими словами:

«…Прошу найти сфабрикованное дело на моего деда и отца и вернуть все конфискованное. Иначе я буду жаловаться в Москву и подам на вас в суд. Народный депутат С. Г. Загоров».

Прошло три томительных для него дня. Странно — его не испугались и даже не позвонили! Он не выдержал и по телефону обратился сам:

— Вы получили мое письмо?

К его удивлению, начальник секретариата ответил отрицательно. Если, конечно, не лгал.

— Вы хорошо проверили? Не обманываете? М-да… Ну и почта у нас работает! — возмутился Загоров и бросил трубку.

Спустя два дня он выдал повторный звонок — на этот раз ответ его обрадовал.

«Устал, наверно, врать народу», — мысленно заключил избранник народа, считая себя тонким психологом, и тут же потребовал:

— Прошу рассмотреть мое заявление в кратчайшие сроки. Я все-таки депутат!

— Не беспокойтесь, ответ получите в установленные законом сроки, — успокоил его работник секретариата. — По существу пока рано говорить — только сегодня поступило. Поднимем из архива дело, изучим, тогда и решим.

— Да чего тут решать, я сам приеду, прочитаю. И сразу в суд.

Прошла неделя, вторая… Загоров каждый день звонил и всякий раз получал вежливый, но уклончивый ответ.

— Вы долго будете меня за нос водить? Безобразие! К вам письменно обратился народный депутат! А вы кормите его неопределенностью. Я же вижу, как вы относитесь к своим служебным обязанностям. Забыли, с кем дело имеете? Если уж ко мне такое отношение, то представляю, как вы относитесь к нуждам и чаяниям простого народа. Нет, я это так не оставлю. Дайте мне телефон начальника управления.

Вскоре он со свойственной ему горячностью высказал свои претензии генералу Трофимову. Тот спокойно выслушал эмоциональный монолог депутата и искренне посоветовал отказаться от этой затеи.

— Почему? Я хочу знать правду… Или вы хотите скрыть следы своих преступлений? Так я вам должен напомнить, что у нас теперь совсем другая страна… и гласность должна присутствовать во всем.

— Да поймите вы — я вовсе не против гласности… но дело делу рознь. Некоторые нельзя обнародовать по секретным соображениям, а другие — по этическим и другим мотивам. Все приходится учитывать… Не так все просто, как кажется на первый взгляд. Хотите, мы подготовим вам краткую справку по материалам этих дел?

— Нет. Я хочу лично ознакомиться. А то вы такое напишете — знаю я вашего брата… — настаивал нахрапистый Загоров.

— Хорошо. Тогда мы должны «почистить» эти дела, так как некоторые оперативные материалы не имеем права оглашать. Да, да, не удивляйтесь — даже спустя столько лет!

Ночью депутат от народа опять терзал себя подозрительными мыслями:

«Почему же они так боятся дать мне это дело?.. Или, как сказал генерал, «дела». Тут что-то не то. Может, действительно много конфисковали и не хотят выплачивать? Хапнуть-то хапнули, а возвращать никак не желают. Ишь какие! Ну как же, разве можно, чтобы еще одним богатым стало больше. Не понимаю я их — ведь не из своего же кармана. Ах да, я и забыл — у них же государственные и общественные интересы на первом месте, — изобразив на скуластом лице язвительную ухмылку, он самодовольно фыркнул. — Государство — превыше всего! Их так выдрессировали. Но я не уступлю — я выстрадал это богатство… Как бы мне не продешевить. А вдруг жена права?.. При серьезном выборе подсчитай, чем обернется "дешевле"?»

Спустя два дня настал день открытия очередной сессии областного Совета. Загоров уже давно и тщательно готовился к нему. С утра настроился дать бой генералу Трофимову.

Взглянув на себя в зеркало, он потренировал брови и губы и подумал: «Воинственный дух мне пригодится в трудную минуту. Главное — не торопиться и не мелочиться. А там, где надо, держать убийственную паузу — чтоб его трясло от страха».

За завтраком мысленно опять вернулся в зал заседания и прокрутил в голове, как все произойдет. А там триумф! Победа! Казалось бы, все продумал, все просчитал, а успокоиться не мог:

«Во-первых, все увидят, что я никого не боюсь. Во-вторых, я рассчитываю на поддержку коллег-демократов. А в-третьих, это будет прецедентом для остальных... Хотя, честно сказать, меня это меньше всего заботит — самому бы ухватить. Только бы он сегодня пришел… Я подниму такой шум и приведу такие аргументы, что он вынужден будет сдаться».

Однако слова ему не давали, что рушило все его планы. Оказывается, правда дается не так-то просто — ее завоевывать надо. Перед объявлением перерыва раскрасневшийся Загоров выскочил на трибуну и попросил всеобщего внимания:

— Господа депутаты! Еще живы сталинские тираны, которые верны старым чекистским традициям! В зале присутствует человек, который идет не в ногу со временем и полностью игнорирует генеральную линию руководства нашей страны, — он замер, сознательно сделав выжидательную паузу. Нервно прошелся рукой по острым выпирающим вперед скулам, затем по жестким тусклым волосам. По залу прокатился вопросительный гул. Тогда он снова открыл широкий рот с узкими полосками губ. — Я имею в виду генерала КГБ Трофимова, который почти целый месяц сознательно затягивает с ответом на мой депутатский запрос. О какой демократии и гласности может идти речь, если этот человек в погонах игнорирует просьбы и законные требования даже народных избранников, не говоря уж о темных и забитых простых людях!

Его вид напоминал человека, который всю жизнь только тем и занимался, чтобы понравиться начальству. Сегодня же его выпад прежде всего был рассчитан на президиум и влиятельных гостей.

С мест послышались выкрики:

— А в чем дело?

— Так, Сеня, так его…

— Безобразие! Пусть ответит.

От поддержки сторонников Загоров почувствовал прилив сил и продолжал громогласно вещать:

— Я хочу спросить у генерала, когда же мне дадут возможность ознакомиться с делом на моего деда, который в 1938 году был невинно замучен в лагерях НКВД? И второе, я хочу знать, за что пострадал мой отец?

Седовласый Трофимов встал и на весь зал спокойно ответил:

— Завтра в 17.00 я жду вас в управлении.

Пунцовый оратор насквозь был пропитан злом, хотя выглядел вполне невинно, как самый счастливый на свете человек. Теперь стены КГБ отнюдь не казались ему неприступными.

— Вот это другое дело! — повеселел Загоров, в душе он торжествовал и ощутил себя на недосягаемой высоте. Недаром, от восторга его посетили возвышенные чувства, но он растерялся и не знал, как их проявить.

В столовой председатель облсовета поинтересовался у Трофимова:

— Что с этим делом? Почему не даете? И чего он так печется?

— Я не знаю, какую он преследует цель, но я исхожу только из благих побуждений. Но раз он так настаивает, — озабоченный генерал развел руками.

— Его деда реабилитировали?

— Да никакой он не политический, а обыкновенный уголовник. Да и отец его ничем не лучше.

— Так что же он?..

— Так ведь хочется быть таковым. Сейчас модно! Когда Загоров рвался в партию, всячески скрывал это, а теперь…

— А разве он был членом КПСС? Хм, а мне говорил, что всю жизнь боролся с коммунистическими идеями, за что его преследовали, ущемляли, а в окружении прозвали «диссидентом».

Генерал только усмехнулся.

— Да мало ли что он говорит. Ныне говорунов развелось… только слушай. А копнешь — и за голову хватаешься. Очень часто образ человека живет отдельной от имени жизнью. Вы раньше об этом «диссиденте» что-нибудь слышали? Я тоже. Обыкновенный демагог и карьерист, только и всего! Но далеко не безобидный. Таких много всплыло в последнее время. И все сейчас герои! Каждый хочет быть на коне. У каждого заслуг — воз и маленькая тележка!

Домой Загоров вернулся в приподнятом настроении — в борьбе за всеобщую демократию одержана еще одна маленькая победа. Но она личного характера, поэтому для него она очень большая и значимая! За ужином он торжественно объявил:

— Я все-таки добился своего! Пусть гэбисты знают: Загоров свое не упустит! Завтра пойдешь со мной, — обратился он к сыну — тот чуть ложку не выронил.

— Куда? Зачем? — забеспокоилась жена, ее плечи вздрогнули и съежились. — Владик такой впечатлительный и ранимый мальчик. Пожалей…

— Тебя не спросил. Я так решил, — оборвал ее муж и грозно уставился на нее — та покорно опустила глаза. Он всегда был груб с женой, белесой красавицей, благородно и безропотно старевшей в четырех стенах. Ни в делах, ни в мелочах, ни в чувствах они почти никогда не совпадали, хотя она и пыталась подстроиться, настроиться на общую волну, особенно в вопросах воспитания сына. — Это прежде всего ему надо — пусть знает, какими у него были дед и прадед. А я-то и без бумаг знаю. Возьми с собой тетрадку, чтобы записать самое важное, переписать то, что нам должны вернуть. Потом буду в суд обращаться.

Владик только безропотно кивнул. Он знал, что спорить с отцом бесполезно.

А насупившийся Загоров-старший мысленно был уже далеко: он находился в кабинете первого руководителя области и прямолинейно намекал, что давно уже вырос для высокой и ответственной должности. Если тот вдруг усомнится или деликатно начнет вилять, что мол рановато, придется подождать, то на это уже готов четкий ответ: опасно давать власть слишком рано, но не менее опасно давать ее слишком поздно! Подходите к этому вопросу с государственных позиций.

Вечером следующего дня Загоров с сыном прошлись по шумным площадям и улицам города — словно насыщались энергетикой перед важной встречей и ключевым в их жизни событием.

«Зачем я здесь? Всматриваюсь, запоминаю? А может, невольно прощаюсь?» — спрашивал себя «бесстрашный» депутат. Он не хотел признавать, но в нем все-таки сидит инстинкт страха и теребил его то тихо и нудно, то судорожно и буйно. — Откуда он? Из прошлого, того безумного прошлого, когда брат на брата, отец на сына шли войной.

Свернув за угол, они замерли — перед ними словно выросло солидное, глухое здание с розово-коричневым оттенком. Бледный Владик испытал трепет и с трудом проглотил слюну. Заметив волнение сына, Семен подтолкнул его и указал на массивную дверь. Ему удалось переломить себя и немного успокоиться.

Переступив порог управления КГБ, Загоров-отец уже не испытывал ни малейшей озабоченности — ему никак нельзя было показывать свою слабость. Без мрачных предчувствий, терзавших его бессонными ночами, вплоть до последней, он уверенно — ему очень хотелось это показать — поднимался по мраморным ступенькам, которые с тридцатых годов надежно хранили в себе тайную печать прошлых времен — всяких, в том числе и репрессивных.

Ровно в пять часов генерал принял Загорова. Тот вошел и вместо приветствия выпалил с порога:

— Обратите внимание: я точен, как швейцарские часы! Потому что педантичен в вопросах чести и порядка.

Начальник управления не удивился словесному винегрету посетителя. Взглянув на его сына, небольшого, щуплого, с открытым лицом и невинными глазами, подумал: маменькин сынок, явно не в отца — нахрапистого горлопана.

— Зачем вы его привели? Мальчишка еще!

— Пусть знает правду о своих дальних корнях и ближайших предках. Молодежи это полезно — им вершить новейшую историю России. Вот пусть с ее изучения и начинают.

— Но зачем травмировать? Думаю, что психологически он еще не готов.

— Пусть наши дети своей твердой поступью разметают пыль прежних времен, — выпалил Загоров чью-то фразу: в этот момент он гордился собой, ему так хотелось покрасоваться — жаль, что не на митинге. — Да что вы о нас так печетесь? Не нуждаемся мы в этом. Я настаиваю, — решительно отрезал он — его холодный и злой взгляд устремился на внешне невозмутимого генерала. — Что тут особенного? Подумаешь, прочтет несколько бумажек — эка беда! Зато соприкоснется с историей своего рода и целой эпохи: далекой, но поучительной. Кстати, вам в то время сколько было? А родителям? Они не из тех? — В голосе Загорова чувствовалась бравада — то ли перед сыном, то ли перед самим собой.

— Нет и еще раз нет. Да и вы не из следователей, а что же так много вопросов? А впрочем, это неважно. Речь не обо мне, а о вас. Я считаю своим долгом предупредить: если вы рассчитываете найти в материалах что-то героическое про ваших родственников, то сразу должен вас разочаровать…

— Ничего. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Для нас, демократов, истина превыше всего! Пусть и с привкусом горечи, но это наше, родное!.. Заложенное с молоком матери, — выдал он очередной заученный штамп. — Если, конечно, ваши там ничего не подтасовали.

Генерал с укоризной взглянул на бравого посетителя и многозначительно покачал головой. «Раньше я даже разговаривать не стал бы с подобными типами, а теперь приходится выслушивать всякую чушь».

— Я гляжу, у вас преобладает обличительная палитра красок.

— Время сейчас такое: кругом хаос, смесь старого буреполома и новых побегов. Нет твердых нравственных начал, нет морального компаса. В такие моменты обычные люди мечутся, ищут выход, раздваиваются, теряют границы добра и зла.

— Вот вы как депутат и займитесь этим. Задумайтесь о страданиях ни в чем не повинных людей, их детей, искалеченных условиями современной действительности.

Но у того на этот счет оказались совсем иные взгляды и планы. Острый и напряженный диалог пришлось прервать.

В комнате приема посетителей Загоров, впервые увидев на столе толстые папки, испытал волнение — аж под лопаткой зачесалось. Он не мог оторвать от них любопытных глаз: им овладела не отупляющая тоска по прошлому — хотя и родному, кровному — и не страстное нетерпение узнать скрываемую от него истину, а осмысленное, заботливое, в известной степени действенное ожидание скорейшего богатства.

Отец и сын Загоровы в присутствии офицера КГБ полтора часа знакомились с тремя пухлыми томами архивного уголовного дела. Обоим казалось, что время отодвинулось на полвека назад! Владик записывал себе в голову все ценное, а в коленях постоянно ощущал слабый ток. Последнюю страницу перевернули с ощущением кислой остроты и обжигающей все внутренности горечи.

Из управления они вышли вспотевшими и подавленными. Вечерняя духота как свинцовая пудра зависла над городом. Уже с первого вдоха Загоров насторожился: теперь в атмосфере было что-то не так, что-то не в порядке. Вот-вот грянет гроза.

Он оглянулся на мрачные массивные двери — все тело передернулось в испуге: как это их выпустили? В таком-то виде? Ему казалось, что его не только вываляли в грязи, а вывернули наизнанку и все сокровенное нутро выставили для всеобщего обозрения. Тут он испугался по-настоящему: не своей наготы, а с учетом кровного родства с изученным делом несвежего содержимого. Загоров-старший зардел, как первомайский транспарант, откровенно сожалея, что все это не сон и не первоапрельская шутка. Площадь и выходящие на нее улицы притихли в каком-то страшном ожидании, а люди вдруг попрятались, не желая больше встречаться с ним глазами. Их можно понять — он даже к себе испытывал брезгливость, а ко всему миру — жуткое отвращение.

А полный убийственных впечатлений Владик — бледный, как ритуальное полотно, — не в состоянии был вымолвить ни слова: тело трепетало все сильнее и мучительнее, засохшие губы и потные руки дрожали, ноги подкашивались. Всю дорогу молчали — каждый думал о своем, продолжая переваривать каждую фразу, каждое слово, застывшие на пожелтевших страницах, исписанных выцветшими от времени чернилами и обыкновенным карандашом. Владику было стыдно, он не понимал, зачем отец вовлек его в свою грязную и подлую игру. Но ни спросить, ни выплеснуть скопившееся в нем не мог, рискуя в любой момент взорваться, ибо долго хранить в себе это невозможно.

Дома взбешенный Семен дал волю своим эмоциям, а его душа принялась голосить: он негодовал, проклинал всех и вся, но только не себя. Время показывало уже за полночь, а он все не ложился спать: курил, нервно ходил по комнате и со злостью плевал на любимый палас. Он проклинал минувший, самый черный день в своей жизни, так безжалостно и по-варварски разрушивший его сокровенную мечту, которую он лелеял столько лет!

«Вот тебе и истина! Так зачем же я разворошил прах давно минувших времен? Он оказался не только говорящим, но и омерзительно кричащим!» Даже зажимая уши, Загоров слышал из загробной тьмы отчаянные стоны, крики и злорадствующий шепот, а у самого рвался наружу вопль давно кипевшей крови.

Жуткое состояние, но больше всего Семен боялся позора, полагая, что завтра же его выставят на всеобщее посмешище. Тогда прощай карьера! И все кувырком! Все мои годы лишений, борьбы и надежд — коту под хвост! Он даже представил язвительные улыбки недоброжелателей и продолжал сокрушаться: «Почему одни получают только весточку от своего печального прошлого, а я — роковое многотомное наследство? Зловещее и трагическое! — И сам же нашел ответ: — Не потому ли, что я слишком рьяно мечтал и рвался к нему? А оно оказалось убийственно страшным! Отомстило. Еще как!»

Под утро он залпом выпил стакан водки, лег на диван и захрапел в сонном беспамятстве — жена с облегчением вздохнула. Однако вскоре в его сон, хотя и глубокий, как смерть, проникла какая-то неясная рябь призрачных видений. И все с откровенными намеками на ужасные пытки и мучения.

Владик с вечера закрылся в своей враз померкшей от черных мыслей комнате — теперь его личный мирок, куда он никого не допускал, был размыт и лишен конкретных очертаний. Он пластом лежал с открытыми глазами и тупо уставился в потолок, который вдруг стал экраном. На нем мелькали отдельные лица и отрывочные наиболее жуткие эпизоды из далекого и в то же время очень знакомого черно-белого кино. От страха он пытался прервать навязчивые картины, кадры и отчаянно сжимал веки. Иногда удавалось. Тогда им овладевали какая-то странная рассеянность и полное отсутствие внимания. Это спасало, но ненадолго. И вновь лихорадочный озноб корчил его хрупкое тело. Над собой он был не властен и мысленно снова уносился в то далекое время — в роковые тридцатые годы.

Его прадед Ефим Загоров действительно был богат. Во время нэпа имел мельницу, пекарню, магазины. Но настали другие времена, и он перед самым арестом бежал. Осел и растворился в других краях. С деньгами быстро пошел в гору. Однако ему было мало — занялся грабежами и воровством. Комсомольские активисты кулака Загорова поймали с поличным, и вскоре его осудили. Организовав массовые беспорядки в исправительно-трудовом лагере, воспользовался ситуацией и бежал. Вернулся в родные края, отыскал свою семью.

— Найди мне Степку и приведи сюда, — приказал он семнадцатилетнему сыну Григорию.

— А если не пойдет?

— Куда денется — он мне по гроб обязан, когда батрачил на меня. Пришла пора долги отдавать. Да, да, сынок, за все в жизни приходится платить — такова наша житуха. Так ему и скажи.

Одногодки Степка и Гришка даже не догадывались о планах бывшего кулака Загорова. А он решил мстить, причем беспощадно. Ворвавшись с подростками в дом комсомольского активиста Вани Демьянова, сироты, выросшего в детдоме, Ефим Загоров долго бил его, пуская в ход здоровенные кулаки и кованые сапоги.

— Ну что, комса безлошадная, вот и свиделись. Ты заявил на меня и думал — победил? Поди решил, что я сгинул в лагерях? А я вот он — туточки. Пришла пора рассчитаться.

Ефим снова сбил его с ног и стал пинать.

— Проси прощения, гнида большевистская… Ты у меня пожалеешь, что сдал меня.

— Нет. Не отступлюсь, — шептал Ванюшка окровавленными губами. — Хоть убей меня…

Разъяренный Ефим пинал его до беспамятства, обливал водой и снова… Но тот был непоколебим. Присутствовавшие при этом безвольные подручные кулака-изверга тоже истязали стойкого комсомольца. Затем Ваньку выволокли на скотный двор, где Ефим схватил вилы и звериным взглядом уставился на свою обездвиженную жертву — их глаза встретились и сверкнули решительностью. Но не только разной, а принципиально противоположной. Потому что по-иному смотрели друг на друга и на весь мир. Всю свою ненависть к Советской власти Ефим выместил на этом пареньке, осмелившемся встать на его пути и сломать процветающую жизнь.

— Это тебе, комса, за потерянное мною богатство, за годы лагерей, за голод и лишения. — Он с остервенением вонзил в чистую грудь Ваньки грязные вилы. Тело дернулось и застыло, обливаясь потоками юной крови. — А теперь ты, — указал он на сына.

— Нет, нет, — отступил тот и прикрылся трясущимися руками. — Я не могу, я не умею...

— Могешь. Ну, — грозно приказал Ефим, — я повторять не буду.

Григорий схватился за черенок, дернул, но вытащить не мог.

— Помоги, — Ефим зыркнул на Степку.

Вдвоем они еле выдернули вилы, затем по очереди использовали их как орудие убийства: Гришка воткнул в горло, а Степка — в мягкий и уже холодный живот.

Когда всех троих арестовали, Ефим запугал Степку и убедил все взять на себя. Взамен после освобождения обещал помогать матери, сестренкам и братьям. Тот согласился, рассчитывая, что суд учтет его молодость и малограмотность. Однако его осудили к исключительной мере наказания.

Накануне расстрела он не выдержал и повесился в камере, оставив письмо матери:

«Маманя, радная мая. Прасти што пришлось пережить за меня непутеваво. Это Ефим Ванюшку закалол вилами потом заставил ткнуть Гришку и меня. Ефим сказал штоб я все взял на себя — я маладой мне мало дадут. Обещал деньгами памагать вам. Я сагласился. Завтра растрел. Как представлю глаза Ванюшки так страшно мне. Не магу больше жить. Твой сын Степа».

Уголовное дело пересмотрели. Нашелся и свидетель убийства Демьянова — его младший брат, который зарылся в соломе и все видел. Ефима за контрреволюционный саботаж, побег и умышленное убийство приговорили к высшей мере социальной защиты — расстрелу с конфискацией имущества, а его сына Григория — к десяти годам исправительно-трудовых лагерей.

Еще в управлении Владик отвлекся от материалов дела и робко спросил у офицера:

— А какова дальнейшая судьба Григория? Мне говорили, что он воевал… что он герой!

Тот лаконично ответил:

— В архиве ГУВД на него имеется дело, из которого следует, что освободился он после войны, в 1947 году. Находясь на поселении, женился, когда появился сын, бросил семью и скрылся. В 1952 году осужден за разбой, через два года умер в лагере от туберкулеза.

В юной голове насмешливо-язвительным эхом пронеслось: «Герой! Герой!..»

От развенчанной наглой лжи, взлелеянной годами, Владик брезгливо сморщился, взглянул на притихшего и сгорбившегося отца — тот уловил выразительный презренный намек сына, молча сомкнул веки и отвернулся. Впервые за последние годы он был унижен и раздавлен. В полыхающей душе Владика что-то перевернулось, потом зажгло невыносимой болью, внешне он выглядел так, словно его только что окунули в бочку с помоями. Зато теперь у него открылись глаза, и он еще раз представил своего прадеда-изувера, который с остервенением втыкает в грудь подростка вилы. Затем увидел испуганные глаза Степки и ухмылку молодого тогда деда. «А ведь он мой сверстник, — Владик содрогнулся в страшном изумлении. — Как же он мог?»

Прижавшись потным лбом к стене, Владик вновь встретился со своим дедом — он словно преследовал его, — как раз в тот момент, когда он сам, стиснув зубы ударил вилами и сразу почувствовал облегчение:

— Это тебе, беспорточник, за батю и за то, что пустил нас, Загоровых, по миру.

От этой жуткой картины все существо Владика сжалось в комок, а сердцевина, пропитанная диким ужасом, изнутри рвалась наружу. Хотелось кричать, но кому? Кто услышит его вопль отчаяния? Кто поймет отголоски его рыдающего сердца? Только он сам! Но вряд ли он себе поможет. Так почему же раньше он не замечал в себе десятки живших в нем людей — со своими взглядами, мнениями: спокойных и безрассудных, смелых и слабых, интересных и любопытных?..

Затем перед глазами застыло заплаканное лицо Степки, он дрожащими руками держал петлю, в которую просовывал свою маленькую стриженую голову. Вдруг стиснул зубы, сильно зажмурился и резко дернулся — за жизнь он не боролся, и его легкое тело, медленно и хаотично покачиваясь на веревке, сразу ощутило невесомость и впервые обрело свободу.

Снова вспомнилось уголовное дело: в нем неоднократно мелькали фразы «с классовой ненавистью», «классовый враг» — Владик не только не понимал, но даже не догадывался об их значении. Тем не менее они пугали его… Из того далекого и страшного времени! Они уже прочно поселились в его голове, проникли в сердце, в кровь…

«Выходит, Степка тоже классовый враг?! Кому? А мои…» — Он испугался назвать ожившие из протокольных документов имена и причислить себя к их родству. Сомкнул веки и с омерзением сморщился. Но перед глазами застыл образ повешенного Степки. Владик лежал в постели и тоже не ощущал своего тела.

В истерике он сдавил руками раскаленные виски, пытаясь избавиться от этого навязчивого до безумия кошмарного видения. Но избавиться от него было выше его сил. Как он понимал состояние Степки — в этот миг он словно разделил с ним мучительное беспокойство и чувство безысходности, ощутил чрезмерную усталость, мрачный пессимизм, собственную беспомощность, затем с тревогой погрузился в ноющую грусть и траурную печаль. В голове молнией мелькнуло: зачем эта бессмысленная жизнь? зачем спасать мир, когда он в этом не нуждается? Ему захотелось разрушить весь этот равнодушный мир. Но не было ни сил, ни воли, ни веры. Полная апатия и подавленность постепенно подводили его к мысли о самоубийстве. Он ощущал резкие перепады стресса. При просветлениях умственные способности ненадолго возвращались к норме, и одержимый Владик был охвачен дилеммой: что более важно — такая жизнь или избавляющая от мук смерть? Он не был бойцом — его так воспитали — и предпочел второе.

В шесть утра обеспокоенная мать заглянула в замочную скважину — подвешенный Владик раскачивался на шнуре. «Вот она, расплата», — тяжело прошептала она бледными губами и из последних сил застучала в дверь. Прибежал муж, выбил замок и перерезал провод. Врачи подоспели вовремя. Когда Владика увезли, обезумевший Семен застыл на пороге. В голове вертелось запоздалое предупреждение: «Вот и аукнулось! Что же я наделал? В жизни нет большей гадости, чем самого себя утопить в ней».

В тот день не стало грозного КГБ — его переименовали. Не стало и семьи Загорова. Сын домой уже не вернулся — вместе с матерью переехал к ее родителям: хоть и тесновато, зато дышится легко. Они разорвали угрюмую покорность судьбе и были рады этому: теперь их жизнь потекла в новом направлении.

Сначала разгневанный Семен в бессильном бешенстве требовал немедленного возвращения — он даже не догадывался, что его семья давно уже распалась на отдельных ее самостоятельных членов: со своими мыслями, заботами и проблемами. Хлебнув свободы, жена и сын презирали в нем все: напыщенность, ложь, высокомерие, самый настоящий деспотизм. Он давно уже был чужд их добрым, терпеливым и безропотным душам.

Уж на что Загоров был опытный в деле проведения интриг, но тягаться с крутыми зигзагами судьбы и непредсказуемостью жизни даже ему оказалось не под силу. Для него это был тяжелый удар — еще один, на этот раз в самое сердце! Семен с тех пор поник, ощущая на себе тесную смирительную рубашку и жесткий намордник — теперь он не мог ни тявкать, ни рычать: не на кого, к тому же ему казалось, что никто его уже не боялся. Даже слушать не будут его жалкий визг. Оскорбленное и униженное самолюбие угнетало Загорова. Еще бы! Его, некогда известного во всем городе народного депутата, никто не узнавал или не хотел узнавать! Выходит, он, Семен Загоров, стремительно ворвавшийся из чужого и далекого времени в этот новый, насыщенный событиями мир, был всем неугоден? Ответа не находил, что еще больше угнетало.

Иногда и на него находило прозрение, в эти редкие минуты искренних откровений он уверял себя:

— Все в мире взаимосвязано. Это мне расплата за страшное прошлое, которое я сам разворошил и без его согласия вынул из могилы — теперь оно мне мстит, травит и беспощадно разъедает душу.

А по бессонным ночам его терзал какой-то странный старческий голос, словно из загробного мира: не копайся в своем грязном прошлом, а то разочаруешься в настоящем и лишишься будущего. И это зловещее «эхо» повторялось снова и снова… Безжалостно и бесконечно.

Семью он так и не сохранил, зато сохранились тайны и архивы. Так пусть спокойно себе лежат и боль далекого вчера не ворошат.

Николай КУЛЬТЯПОВ

ПРОЩАЙ, ЖЕРТВА

Командировка домой

Москва буквально изнывала от июльского пекла. Но жара жарой, а служба службой.

После удачной операции по обезвреживанию боевиков и освобождению заложников Александр Костров вошел в кабинет и открыл сейф. Не успел положить в него пистолет — раздался звонок.

Вскоре молодой сотрудник центрального аппарата ФСБ лейтенант Костров сидел напротив полковника Ремизова. Тот сразу же приступил к делу:

— Александр Сергеевич, если мне не изменяет память, вы родом из Нижнего Новгорода?

— Да, Павел Степанович, я там родился и вырос. А служил и учился в Москве, — ответил лейтенант и почувствовал, что интерес к его биографии неспроста.

— Там ЧП. Надо срочно выехать и принять непосредственное участие в расследовании этого дела.

— А что случилось, товарищ полковник?

— Дело в том, что на особо режимном заводе «Красный корабел» из сейфа главного конструктора пропали чертежи с грифом «совершенно секретно». Подобные объекты знакомы? А раз так — вам и карты в руки.

«Хорошо бы козырные, а то колода большая, а джокер в ней только один», — задумался лейтенант. А полковник с озабоченным видом продолжал:

— Тут нужен человек, которому известны особенности работы конструкторов и КБ в целом. Поэтому-то выбор пал на вас. А дело, судя по докладу, запутанное… И очень серьезное! Государственной важности! А людей и времени, как всегда, не хватает. Необходимо срочно внедриться в этот коллектив и изнутри изучить обстановку. Легенду и все необходимые документы вам подготовят, прихватите с собой несколько фотографий.

— Да, да, конечно, — тихо, но достаточно уверенно среагировал Костров — в его голосе прозвучала готовность к выполнению приказа.

— Вот и хорошо. Все подробности узнаете на месте. А пока выписывайте командировочное удостоверение и, как говорится, вперед. Водитель вас подбросит до дома, а потом до Курского вокзала. А в Нижнем наши встретят и ознакомят с дополнительной информацией. Только… — полковник осекся, — очень прошу и даже приказываю: быть предельно осторожным, собой напрасно не рисковать и, по возможности, чаще докладывать. На первых порах нужны ваши личные ощущения и первые впечатления. Я бы сам выехал, но здесь намечается… — Он не договорил и с надеждой взглянул на лейтенанта.

— Есть, товарищ полковник, — отчеканил молодой сотрудник.

За время службы, пусть и короткой, Костров впервые отправлялся в командировку… домой! Поэтому испытывал двоякое чувство: с одной стороны, нескрываемое удовлетворение, что доверили такое ответственное дело, а с другой — некоторое волнение, которое обычно переживает спортсмен перед главным стартом сезона, а может, и всей жизни.

Распахнув дверь, молодая жена с радостью бросилась к мужу. Заждалась.

— Ну почему так поздно?

После приветливого поцелуя без расспросов, сразу пригласила за стол, где его ожидал праздничный ужин. Он совсем забыл — оказывается, сегодня исполнилось два года, как они поженились.

Однако семейное торжество пришлось отложить. Александр виноватым взглядом и ободряющим голосом пытался успокоить жену, объяснить важность этой командировки, но женское сердце в этот момент не в состоянии было понять его. Почему такая срочность? Неужели нельзя завтра выехать? В ее глазах радостные огоньки сразу потускнели, а опущенные веки с крупными ресницами, словно плотным занавесом, и вовсе спрятали их.

Александр, быстро уложив необходимые вещи, зашел в детскую комнату и взглянул на крепко спящего сынишку. На душе стало немного легче. В это время за спиной тихо подкралась жена и нежно прижалась к нему. Заглянув в его серые глаза, ласково прошептала:

— Прости, не сдержалась. Я так готовилась! Настроилась… а тут... Береги себя и звони. Часто, часто. Мы будем скучать без тебя и ждать. Каждый день!

Почувствовав в ее голосе неуемную тревогу, он заверил:

— Все будет в порядке.

А про себя подумал: «Женщины сердцем чуют опасность. Поэтому-то она такая взволнованная».

Прощаясь с женой, Александр поцеловал ее, а она нежно провела рукой по его русым слегка вьющимся волосам.

Через час лейтенант был уже на Курском вокзале и вскоре занял свое место в вагоне. Неразговорчивые попутчики сразу улеглись и дружно засопели. Однако Кострову не спалось — не давала покоя навязчивая мысль: «Что же все-таки произошло? Куда могли деться чертежи?»

Под монотонный стук колес он немного успокоился и переключился: невольно стал вспоминать свое детство и юность. Ох, и быстро же они пролетели, но тем не менее оставили приятные впечатления. Хоть он и родился в городе, но детские годы провел в деревне Березовская Семеновского района, где до сих пор проживают его дед и бабка по линии отца.

Перед глазами словно листалась жизненная книга со знакомыми красочными картинками. С трепетным чувством он любовался неповторимой сельской природой, отличающейся первозданной чистотой и удивительной тишиной. Он вдруг увидел себя там, в прошлом: сначала в большом деревянном доме, затем в осеннем огороде, и так стало на душе легко и свободно, что приятно защемило в груди.

Соседи по купе продолжали крепко спать, о чем свидетельствовало их ровное сопение, иногда срывавшееся на храп, а Александр, расположившись на своей нижней полке, продолжал вспоминать отдельные эпизоды своей жизни.

Конфликт в поезде

Вдруг дверь чуть дернулась и приоткрылась, через тонкую щель в темное купе из коридора ворвалась яркая полоска света. Потом дверь стала медленно и более уверенно открываться — ровно настолько, чтобы просунулась рука. Чья и зачем? Она очень осторожно начала ощупывать вещи. А там висели его пиджак и плащ, а также чужая куртка.

«Напрасно стараешься, — подумал Александр, осторожно освобождая свои ноги от одеяла. — Так я и приготовил для тебя деньги и документы. А впрочем, может, сосед что-то по своей халатности оставил? Ну, это сейчас уже не так важно, поскольку все равно придется вмешаться».

События разворачивались очень стремительно и неожиданно. Когда наглая рука уже свободно шарила по карманам, Костров ударил по ней пяткой. Неизвестный взвыл от боли, сигануть он не успел, о чем тут же пожалел. Вскочивший лейтенант ухватился за его рубаху и дернул на себя, отчего тот сильно ударился головой о перегородку. В следующий момент Костров до конца открыл дверь, втащил в купе перепуганного вора и врезал ему в челюсть. Ночной посетитель пулей вылетел и ударился затылком о поручень. Потеряв сознание, он распластался на ковровой дорожке.

Выглянув в коридор, Александр увидел остолбеневшего парня в темной куртке. Тот попятился и с криком бросился наутек. Костров — за ним. Вор-напарник со страху завизжал, как недорезанный поросенок. Чтобы не нарушать покой пассажиров, пришлось угомонить его. От удара в спину удиравший получил дополнительное ускорение и врезался головой в дверь тамбура. Растянувшись вдоль прохода, он даже не пытался подать элементарных признаков жизни.

В наступившей тишине почти одновременно стали открываться двери, и из купе просунулись головы сонных пассажиров. Прибежала грозная проводница с помятым лицом и с ходу перешла в атаку. На здоровенного босого детину в спортивном костюме посыпались обвинения и угрозы:

— Что ты себе позволяешь? Устроил драку… Это же хулиганство… Я сейчас милицию вызову…

В ответ Александр спокойно пробасил:

— Угомонитесь, а то хлопчиков разбудите.

Затем обратился к пассажирам:

— Товарищи! Проверьте, пожалуйста, свои вещи, документы, кошельки. Может быть, у кого что-то пропало, пока спали?

Головы любознательных сразу же исчезли и во всех купе, словно по команде, защелкали выключатели. Не считая воров, по-прежнему вынужденных отдыхать на красных ковровых дорожках, в коридоре остались двое: проводница вагона, женщина лет сорока с неприятным взглядом холодных глаз, и молодой человек, ставший виновником этого переполоха.

— Ну что с тобой делать? За это можешь и срок схлопотать… Ты мне сразу не понравился.

— И чем же? — проявил профессиональный интерес молодой контрразведчик.

— Своим внешним видом. Когда ты садился в вагон, я подумала: как бы чего не вышло и надо бы за тобой проследить… — не скрывала она, уставив свои карие глаза на невозмутимого Александра. Он насмешливо огрызнулся:

— Что вы и сделали, завалившись спать… Понимаю, только на минуточку, не более… Но за шестьдесят секунд ох, как много можно сделать! Вы должны не дремать, а…

Нравоучение только подлило масла в огонь — она тут же перебила его:

— Я сама знаю, что мне делать: молод еще указывать…

— К счастью, молодость — вовсе не порок. Но вы не переживайте: с возрастом мое преимущество перед вами растает, как утренний туман, и тогда я тоже лишусь наслаждения от этой прекрасной поры. Это во-первых! А во-вторых, срочно сообщите начальнику поезда и сотрудникам милиции… пока я не убежал. — Он взглянул на свои босые ноги и добавил: — Нет, так не пойдет. Пойду обуюсь.

Вскоре появились два сотрудника транспортной милиции, они тоже не поверили словам Кострова, а только его убедительному удостоверению и с большим трудом урезонили агрессивно настроенную проводницу. Но против фактов не попрешь. Пришлось составлять протоколы задержания и опроса свидетелей и пострадавших, карманы которых были ловко обчищены.

Когда поезд прибыл на станцию Горький-Московский, покидавшие в наручниках злополучный вагон карманные воры косо посмотрели на Кострова и тихо обмолвились между собой:

— Вот подфартило, вот повезло: нарвались на самбиста.

— Но кто же знал. Полная невезуха… А впрочем, считай, легко отделались и нам просто повезло. Такой не только изуродовать… убить запросто мог… Смотри-ка на него — шкаф с боксерскими колотухами.

— Хватит бубнить, проходите быстрей и не задерживайте пассажиров, — сердитым тоном поторапливал их милиционер.

— Нам сейчас спешить некуда, гражданин начальник, насидимся еще, — ответил один из задержанных и резко обернулся, словно испугался получить очередной пинок сзади.

— Проходите, проходите и спускайтесь по одному, а то навернетесь и полетите друг за другом, — предупредил заботливый старший лейтенант. — Отвечай потом за вас.

На перроне их ждал уже усиленный наряд милиции.

Здравствуй, Нижний

А Кострова встречали коллеги.

— Следователь майор Михайлов… Сергей Борисович, — представился полноватый мужчина с седыми висками, хотя на вид выглядел не старше сорока пяти.

Поприветствовав его теплым рукопожатием, москвич взглянул на второго встречавшего.

— Старший опер капитан Яковлев, — скромно произнес среднего роста коренастый сотрудник лет тридцати.

— Очень приятно познакомиться. Костров Александр Сергеевич.

Звание специально не упомянул — и так было ясно. После небольшой паузы доброжелательно улыбнулся и предложил:

— Ну что, поехали, а по дороге расскажете суть происшествия.

Предложение было принято, и они влились в многолюдный поток. Вскоре заметно истощившийся живой ручеек вынес их прямо к служебной «Волге». В машине Сергей Борисович приступил к изложению фактов:

— Вчера на особо режимном заводе «Красный корабел»… Я думаю, в Москве тоже слышали о нем? — поинтересовался следователь и взглянул на Кострова. Тот приятно улыбнулся и ответил:

— Конечно! А я тем более — ведь я родился и вырос в Горьком, и мне очень приятно вновь побывать на родине.

— Теперь уже в Нижнем Новгороде, — заметил Яковлев и взглянул на майора.

— Земляк, значит. — Удивился тот. — Тогда вам легче будет освоиться. Итак, вчера в 17 часов 10 минут на заводе обнаружена пропажа чертежей ракетного отсека атомной подводной лодки нового класса. Они под грифом «совершенно секретно», но я уверен, что созданная министром ведомственная комиссия вынесет заключение о содержании в них сведений, составляющих военную тайну. Кроме этого, из сейфа главного конструктора завода Митрофанова пропало два секретных приказа и одна инструкция. Вчера он, как обычно, взял утром чертежи в спецбиблиотеке. Однако после совещания у директора открыл свой сейф и обнаружил пропажу, о чем сразу же доложил в режимный отдел.

— Понятно, — произнес Костров в задумчивости, как бы переваривая первую полученную информацию. Михайлов будто не обращал на это внимания и продолжал:

— Явных признаков взлома не зафиксировано, однако на экспертизу замки отправили. Сегодня утром обещали представить заключение. Ситуация осложняется тем, что до нашего прибытия в кабинете Митрофанова побывало около десятка людей из числа руководства завода и режимного отдела, которые в поисках чертежей перевернули все вверх дном. Поэтому говорить об отпечатках пальцев, следах ног и прочих уликах, представляющих интерес для следствия, просто не приходится.

Костров в органах уже многому научился и взял за правило никогда не перебивать собеседников. Он предпочитал внимательно слушать и запоминать, предоставив им возможность полностью высказаться, если, конечно, они говорят по существу, а потом уже задавать уточняющие вопросы. Вот и на этот раз он молча фиксировал для себя все, даже казавшиеся мелкими и незначительными на первый взгляд детали. Опытный следователь продолжал излагать факты, а лейтенант черпал необходимую для себя информацию и анализировал.

— В КБ работают двести двадцать конструкторов и чертежниц. Все они размещены в соседних помещениях на третьем этаже пятиэтажного здания. Тут же находится кабинет главного конструктора. На этом же этаже располо¬жены и другие службы и подразделения завода. В частности, главного технолога и механика, что значительно расширяет круг подозреваемых… Косвенно, конечно. Но и это еще не все. В здание, где находится КБ, может пройти практически любой работник завода. Хотя бы под предлогом посещения заводской библиотеки, которая находится на втором этаже…

Однако следователю пришлось на этом прерваться, поскольку машина уже подъехала к управлению. Александр посмотрел в левое окно и убедился, что они стоят около подъезда.

Совещание в управлении

Покинув автомобиль, все трое вошли в здание УФСБ по Нижегородской области, где должно было состояться оперативное совещание. Начальник управления генерал-лейтенант Зубров радушно встретил в своем кабинете представителя центра, прибывшего оказать содействие в расследовании этого дела.

— Иван Сергеевич, — представился он и крепко пожал молодому коллеге руку.

Он уже знал, кто к ним приедет, поэтому внешность и возраст Кострова не удивили его. После дежурных приветливых фраз: «Как доехали? Как самочувствие?» он деловито показал на свободное место за длинным столом, за которым уже сидели семь человек.

— Ну что, приступим к работе? Тем более что дорога каждая минута, — начал он. — По факту пропажи совершенно секретных чертежей нами возбуждено уголовное дело и принято к производству. Далее, мною подписан приказ о создании оперативно-следственной группы. Возглавлять ее будет мой заместитель полковник Жаров.

Сидевший рядом с генералом мужчина лет пятидесяти с редкими русыми волосами и крупными чертами лица встал, чтобы представиться прибывшему лейтенанту. С ним ему в дальнейшем придется работать в тесном контакте.

— После проведения первых неотложных следственных действий нами выдви¬нуты следующие основные версии. Первая: одной из спецслужб противника проведена враждебная акция, в результате которой ей удалось завладеть чертежами боевого отсека только что разработанной атомной подводной лодки принципиально нового класса. К ее сборке намечено приступить уже через несколько месяцев. Вторая версия: подобным образом проявил себя «инициативник» из числа работников завода. Нельзя исключать, что у нас под боком действует группа лиц. А чертежи они похитили с целью последующей передачи за вознаграждение или по другим мотивам в разведорганы. Рассматривается и такая версия, как хищение с целью получения каких-то других выгод, а также из низменных побуждений, например мести, зависти, карьеры и так далее. Не исключено, что чертежи вообще не были похищены, а в результате небрежного обращения с ними где-то оставлены либо по ошибке уничтожены, однако виновный вспомнить это не может…

«А может, и вспомнил, но по каким-то причинам боится сознаться в этом?» — предположил Костров, однако не стал перебивать генерала.

Затем начальник управления проинформировал присутствующих, что в разыскных мероприятиях задействованы вся агентура, доверенные лица и внештатные сотрудники, работающие на заводе «Красный корабел», в настоящее время проверяются подозрительные лица, заслуживающие внимания органов ФСБ, и их связи в плане установления их возможной причастности к этому факту. Усилены режимные меры на заводе, обеспечивающие надежную охрану. Проводится сверка совершенно секретных и секретных документов и изделий. Закончив свое краткое выступление, Зубров поинтересовался:

— Вопросы есть?

Костров встал, чтобы уточнить некоторые детали, но генерал жестом усадил его, что означало: можно сидя.

— Находились ли в вашем городе установленные кадровые разведчики и агенты иностранных спецслужб? Зафиксированы ли подозрительные контакты с ними нижегородцев после пропажи чертежей? — поинтересовался лейтенант.

— Нет. Среди иноспециалистов есть несколько человек, подозреваемых нами в причастности к разведорганам, но неделовых контактов с ними никто не устанавливал, — сообщил Иван Сергеевич, прекрасно понимая, почему возник такой вопрос.

— Еще я хотел бы получить информацию обо всех лицах из числа работников завода, выехавших вчера или сегодня в командировку или с другой целью в Москву, в Питер или за границу. Может, кто-то настаивал на подобной поездке. Думаю, что их и тех, кто в дальнейшем будет намереваться выехать за пределы области, нельзя оставлять без нашего внимания.

— Да, это само собой, — уставившись на свои бумаги, генерал озабоченно качнул головой. — Затем встрепенулся: — Нам предстоит работать параллельно. Мы продолжаем отрабатывать выдвинутые версии и проводить все необходимые оперативно-следственные мероприятия, а вы попробуйте внедриться в этот коллектив и изнутри изучить оперативную обстановку, анализируя полученные улики и другие дополнительные сведения. Так что будем поддерживать тесный контакт и постоянно обмениваться информацией, определять круг подозреваемых, проверять их алиби.

— Думаю, что так будет лучше, — согласился лейтенант, заранее испытывая некоторое волнение.

— Тем более что вас на заводе никто не знает. Сейчас вы позавтракаете — и на завод. Я позвоню в наш Сормовский отдел, чтобы вас встретили и обеспечили всем необходимым.

Генерал встал первым и при прощании пожелал Кострову удачи.

Как только тот покинул кабинет, полковник Жаров не без доли сожаления заметил:

— Не понимаю, почему из центра прислали неопытного лейтенанта? Неужели не нашлось там сотрудника поопытнее, посолиднее?

— Солидности-то ему как раз и не занимать. Высок, статен и в плечах косая сажень! А то, что молод, так меньше будет вызывать подозрений. Во-вторых, знает обстановку в городе. Вполне допускаю, что он не имеет еще богатого практического опыта — стаж на оперативной работе невелик, в то же время, и в этом я уверен, послали его в такую ответственную командировку далеко не просто так. Значит, у него есть что-то такое, чего нет у других. Быть может, этот лейтенант сто очков вперед даст некоторым полковникам и генералам, — высказал свои предположения умудренный опытом Зубров, которому за свои тридцать лет службы в органах довелось повидать многое, да и встречаться приходилось с разными людьми.

Знакомство с легендарным заводом

Через полтора часа Костров вместе со следователем были уже в кабинете их коллеги, заместителя директора завода по режиму Виктора Павловича Резцова. Там же находился начальник Сормовского отдела УФСБ подполковник Харитонов, который сидел за столом и внимательно читал объяснения всех сотрудников КБ, описавших весь свой трудовой день и указавших, где находились после работы в тот злополучный вечер. Узнав, чем он занимается, Александр энергично произнес:

— Очень интересно! Я вас попрошу потом меня проинформировать, если удастся нащупать что-то важное. А пока я бы хотел, чтобы вкратце меня ввели в курс дела на этом заводе, выделив отдельные моменты, которые могут иметь отношение к расследуемому делу. Виктор Павлович, приказ о зачислении меня на должность конструктора готовится?

Полковник в отставке широко улыбнулся.

— Уже печатается. С сегодняшнего дня вы будете приняты.

— А спецпропуск? Вот мои фотографии, пожалуйста, выберите. А я сейчас напишу автобиографию и заполню анкету, чтобы все было как положено и комар носа не подточил.

— Да вы все наши порядки знаете, — удивился опытный Резцов.

Он выпорхнул с папкой из кабинета, а Харитонов поведал начинающему конструктору, что на заводе работают около тридцати тысяч человек, а в КБ — двести двадцать конструкторов и чертежниц, и все они имеют допуск к совершенно секретным работам и документам.

— По данным центра, иностранные разведки к заводу «Красный корабел» по-прежнему проявляют повышенный интерес, и вовсе не случайно он включен в перечень их основных разведывательных устремлений. Время сейчас другое. К сожалению, на предприятии имеются и такие, кто заслуживает нашего пристального внимания.

— Мы же не можем подозревать тридцать тысяч работников завода, поэтому давайте сузим круг до минимума. Среди них есть объекты нашей заинтересованности? — уточнил лейтенант.

— Они изучаются нами, а некоторые взяты в разработку.

— Среди них-то как раз и нет, — быстро ответил Харитонов и, вздернув густые брови, посмотрел на Кострова. Тот не поверил.

— И ни одного подозреваемого? Не может быть такого… Неужели нельзя выделить несколько человек, которые по ряду признаков могли бы попасть в поле нашего зрения? Поработайте над этим, выделите тех, кто выезжал за границу, вступал в неделовые контакты с иностранцами, имеет родственников за рубежом и ведет с ними переписку, периодически звонит или выезжает в Москву не по делу и так далее и тому подобное… Этот перечень можно было бы продолжить, и я уверен, что хоть один такой человек найдется среди секретоносителей из числа конструкторов, технологов и механиков.

— Как раз этим мы сейчас и занимаемся. Дополнительно изучаем отдельных лиц, которые ранее по различным причинам выпали из поля нашего зрения, — пояснил внешне невозмутимый подполковник.

Во время разговора Костров не спеша заполнил анкету и написал вполне правдоподобную автобиографию, опустив, естественно, некоторые детали, свидетельствующие о его причастности к органам ФСБ. Вскоре в кабинет буквально влетел Резцов и прямо с порога радостно выпал:

— Ну что, Александр Сергеевич, поздравляю вас со сменой места работы и новой должностью — вы уже конструктор третьей категории. Директор только что подписал приказ. Так что с первой получкой с вас причитается.

— Не думаю, что мне придется крутиться здесь целый месяц. По моему мнению, все должно решиться в ближайшие два-три дня, ну максимум — за неделю. А пока проводите меня в КБ и представьте руководству.

По пути Александр попросил представить список тех, кто находится в отпусках, в отгулах, на больничном… то есть отсутствует на работе по уважительным и неуважительным причинам и на первый взгляд как бы имеет стопроцентное алиби. Резцов пообещал подготовить такой список и стал показывать отдельные корпуса, здания и объяснять их назначение, но Костров попросил его подробно охарактеризовать Митрофанова и его заместителя.

— Серафим Антонович Митрофанов уже более двадцати лет является главным конструктором. Начинал простым чертежником, затем заочно окончил наш водный институт и постепенно поднимался по служебной лестнице все выше и выше. Он такой умница, обладает поразительной изобретательностью, фантазией мысли и даром предвидения, в общем, как говорится, конструктор от Бога. Имеет множество научных работ, награжден орденами, медалями и другими государственными наградами, а также медалями ВДНХ и дипломами министерства. Последняя разработка подлодки — прежде всего его заслуга, поскольку он сумел правильно организовать и настро¬ить свой коллектив, что позволило в кратчайшие сроки претворить намеченные планы.

— Виктор Павлович, меня больше интересует его семейная жизнь, близкие связи, увлечения, характер… — остановил его Костров и показал пальцем на часы, недвусмысленно дав понять, что времени у них очень мало.

— Понял. Ему шестьдесят два года, проживает с женой, сын — офицер ВМФ, служит где-то на Севере. По характеру Митрофанов такой добродушный, скромный, мягкий и немного наивный, за что его иногда ругает директор. Мне кажется, что у него и врагов-то нет: ведь он никогда грубого слова не скажет, не обзовет, не накричит, не отругает как следует. А некоторых надо бы, ох, как надо: того и гляди, скоро ему на голову сядут, а на шее они давно уже повисли. Сейчас ведь все не как раньше. А вот его заместитель, Лев Кондратьевич Вершинин, мужик пожестче, но зато как конструктор, надо честно признать, слабоват по сравнению со своим шефом. Он целеустремленный, общительный, пользуется авторитетом среди подчиненных и уважением среди руководства завода. Но… таланта не хватает. Ему пятьдесят шесть лет, живет в трехкомнатной квартире с женой и двумя детьми. Кстати, старшая дочь работает технологом в кузнечном цехе. Ну вот, мы и пришли, — тяжело выдохнул Виктор Павлович, когда они поднялись на третий этаж.

Внедрение в коллектив

Взору Кострова предстал длинный коридор, отдающий волнующей таинственностью. Невольно Александр ощутил себя на старте беговой дорожки, но тут же охладил свой порыв: к сожалению, это не легкоатлетический манеж. Однако эту сложную дистанцию ему все же предстоит пройти или пробежать, чтобы достичь своей цели. А для начала надо попасть в КБ. А полковник нашептывал:

— Сейчас мы внедримся в мозг завода. Ведь в нем, известном на всю страну, сосредоточены… не скажу самые лучшие умы, но одни из лучших в области конструирования военно-морских судов. В этом я не сомневаюсь.

Следуя по темноватому коридору, Костров обратил внимание на одинаково покрашенные светло-коричневой краской двери.

— Если б они умели говорить, они бы многое рассказали. И почему здесь нет видеокамер? Давно бы все было ясно, — размышлял он, разглядывая старые невзрачные таблички с названиями служб и хозяев служебных кабинетов.

Проскочив почти весь коридор, офицеры остановились около двери с шифрзамком и надписью «Конструкторское бюро», но Александр дал понять кивком, что сюда еще рановато — лучше начать с кабинета главного конструктора.

— Понял, вопросов нет, — охотно согласился Резцов и прошел дальше, затем остановился у приоткрытой двери, обшитой листовым железом. Прислушался — тихо. Тогда он звонко постучал и, не дожидаясь ответа, сразу же толкнул тяжелую дверь. Она легко поддалась, и Виктор Павлович уверенно вошел.

— Вот вы-то как раз нам и нужны, — бодро начал он. — Знакомьтесь, это Александр Сергеевич Костров, ваш новый конструктор, — представил он новичка — тот скромно, как бы нехотя, тоже переступил порог кабинета.

— А это твои непосредственные руководители, — обратился он к Александру. — Знаменитый Серафим Антонович Митрофанов, — показал он на сидящего за большим письменным столом пожилого мужчину с крупным лбом и редкими седыми волосами.

Конструктор-контрразведчик обратил внимание на морщинистое желтовато-пепельное лицо, а также уставшие глаза. Митрофанов явно выглядел старше своего возраста. Судя по тяжелому безрадостному взгляду, в настоящее время он переживал далеко не самые лучшие дни в своей жизни. Причина понятна.

— А это его заместитель Лев Кондратьевич Вершинин, — продолжал выполнять свою миссию Резцов, указав на мужчину, сидящего за приставным столиком.

Внешность Вершинина была явно противоположной по сравнению с болезненным видом Митрофанова. Лев Кондратьевич, мужчина средней конструкции, показался Александру хо¬леным, упитанным и моложавым на вид. Он был склонен к полноте, поэтому выглядел немного грузным. Его пышную черную шевелюру еще не тронула седина, а пухлое, с чуть розовым оттенком лицо и длинные ресницы придавали ему отдельные привлекательные черты, свойственные прекрасной половине человечества.

Переступив порог, Костров приступил к выполнению оперативного задания: теперь он должен строго действовать согласно отработанной ему легенде. Его поведение не должно, а обязано полностью соответствовать ей во всем. Он поочередно поздоровался со своими начальниками и застыл в ожидании первых указаний. Разорвать эту натянутую паузу предстояло энергичному Резцову:

— Антоныч, приказ о его назначении подписан, так что принимай молодое пополнение.

Немного растерявшемуся Митрофанову ничего другого не оставалось, как безропотно согласиться. Но тут же повеселел и стукнул себя ладонью по лбу.

— А-а, вспомнил... Это ведь из-за него нам дали дополнительную единицу?

— Ну да. А ты не понял, что ли? Стареешь, брат, стареешь, память уже начинает подводить, — выкрутился из этой сложной ситуа¬ции Виктор Павлович, чуть заметно подмигнув Кострову. — И я полностью согласен с директором — пора ставку делать на молодежь. А ваше дело — учить, воспитывать и готовить себе достойную смену, — отштамповал Резцов и обдал начальников широкой улыбкой. — Я по своей линии его проинструктировал. Теперь вы. Познакомьтесь поближе, объясните, чем он будет заниматься, дайте ему почитать необходимую литературу, ознакомьте с приказами и инструкциями. Допуск к секретам он имеет, так что можете ему доверять, как себе, но и проверять не забывайте — это я вам уже говорю как работник режимного органа. У ме¬ня все, я побежал, — почти скороговоркой протараторил Резцов и быстро покинул кабинет.

Лев Кондратьевич встал из-за столика и спросил:

— Ну, что, Антоныч, я пока пойду к себе? А вы пока побеседуете?

— Да, да, Лева. Мы сейчас быстренько поговорим, а потом я пришлю его к тебе. Ты определи ему место для работы и задачи на первое время, а там видно будет.

Вершинин за собой плотно прикрыл дверь, и Серафим Антонович по установившейся традиции поинтересовался биографическими данными новичка и его планами на дальнейшую жизнь: где и с кем проживает, где служил и учился, почему пришел именно сюда…

Костров был готов и на все вопросы бойко отвечал согласно легенде, а сам думал совсем о другом: «Сколько же пришлось пережить этому старому и, видимо, больному человеку за эту ночь, а сколько еще предстоит передумать!.. Да, не позавидуешь ему… Не дай Бог испытать подобное… Впрочем, стоп! — поймал он себя на мысли. — Что-то я расслабился и при первой же встрече проникся к нему предвзятой симпатией, а это в моем положении делать ни в коем случае нельзя. Свои чувства, первые впечатления и интуицию надо гнать прочь. Только факты, объективный анализ улик, здравый смысл и логичность рассуждений помогут установить истину».

Делая вид, что внимательно слушает собеседника, Александр незаметно осматривал кабинет. Справа от стола, прямо в углу стоял огромный сейф. «Причем настоящий, наверное, изготовлен до революции. Сейчас уж такие не делают, а клепают металлические шкафы, которые чуть ли не гвоздем можно открыть… или молотком проломить стенку. Впрочем, и к этому, судя по всему, умело подобрали "золотой ключик", что позволило практически беспрепятственно завладеть содержимым. Со всем этим предстоит еще разбираться».

Заметив на сейфе шахматную доску и часы, Костров почему-то с радостью отметил про себя: «А вот это интересно! Не сам же с собой он играет». Он продолжал размышлять, а сам переключился на хозяина кабинета: в его серых старческих глазах нервозность и беспокойство. Хотя внешним видом он пытается продемонстрировать обратное.

В противоположном углу, около окна, выделялся книжный шкаф, полностью забитый какими-то папками, коробками, журналами, чертежами. «Судя по тому, как они небрежно сложены, значит, их уже проверили и постранично пролистали… Может, и не раз, а потом просто побросали обратно на место. На окне снаружи прикреплена металлическая решетка. Окна закрыты на закрашенные белой краской шпингалеты, открываются внутрь. Все стекла целы. Значит, войти и выйти можно только через дверь. Кстати, на ней два новых замка: один врезной — в него вставлен ключ, а другой накладной, так называемый «"английский". Еще, правда, есть легкая задвижка, позволяющая закрыться изнутри», — анализировал молодой контрразведчик, одновременно слушая собеседника, увлеченно рассказывавшего о своем КБ.

Вскоре тот неожиданно замолк, как бы собираясь с мыслями. Или устал. Принял таблетку, запил и сам начал разговор на больную для себя тему:

— Вы, наверное, уже слышали, что произошло? Поэтому, честно признаюсь, вы попали в наш коллектив не в очень подходящее время, так как всех опрашивают, кого-то подозревают, проверяют… Все скверно, очень скверно, аж из рук все валится и в голову ничего не идет…

— Да, я в первом отделе краем уха слышал об этом. Думаю, кто-то вам решил свинью подложить… Может, за что-то отомстить или просто-напросто пошутить по-дурацки. У нас в армии такой же был случай, когда один солдат решил, что называется, подставить сержанта и спрятал секретный документ. Но потом, к счастью, его нашли. Так что, скорее всего, чертежи тоже найдутся. Вы только раньше времени не беспокойтесь и напрасно не переживайте, — пытался показаться наивным и простоватым парнем вживавшийся в образ контрразведчик.

— Нет, тут, вероятно, все намного сложнее, чем вы представляете себе, — задумчиво произнес Митрофанов, а его словно выцветшие на солнце или от времени светло-серые глаза уставились в одну точку на двери — будто он хотел увидеть там что-то очень важное, что терзает его в эту минуту.

— А враги-то у вас есть? Или недоброжелатели какие? Мне кажется, что это могли сделать только свои, так как чужие вряд ли могли знать, где хранятся чертежи, да и доступа к вашему сейфу они не имеют, — попытался поддержать разговор в нужном русле приободрившийся Костров — ситуация-то благоприятная.

— Дело в том, что врагов-то, как вы изволили выразиться, как раз у меня и нет, потому что я по натуре своей человек доброжелательный и неконфликтный. А что касается подозрений, то я в своих подчиненных уверен — никто из них на такое не способен. Мне подсказывает это жизненный опыт и моя интуиция.

«Наивный ты человек, Серафим Антонович, если, правда, со мной предельно искренни и не темните. Ведь я и вам пока не могу на сто процентов поверить… Хотя хотелось бы, ох, как хотелось… Интуиция интуицией, а верить надо только фактам и объективным результатам проверки», — подумал Костров, познавший за время учебы в Академии ФСБ и от опытных чекистов-наставников немало поучительных примеров, когда подводили и интуиция, и жизненный опыт, и многие другие субъективные факторы, которые поначалу казались неоспоримыми и даже не подлежали сомнению. На поверку же оказывалось все совсем по-иному, порой даже противоположно первоначально сложившемуся мнению.

Вслух же Александр произнес:

— Вам виднее, конечно. Тогда кто же?

— Не знаю, не ведаю, хоть убей меня. Ума не приложу, кто это мог сделать… Ну да ладно, хватит об этом. Как говорится, следственные органы разберутся. Хотелось бы только, чтоб побыстрее. А то нависшие подозрения, как дамоклов меч над головой… Признаюсь, неприятное ощущение. И самое страшное, что и подчиненные испытывают примерно такие же чувства. А у нас все же творческая работа, да и сроки…

Митрофанов встал из-за стола, как бы предлагая закончить этот неприятный для него разговор, но настойчивый новичок обратился с просьбой:

— А нельзя ли меня прикрепить к какому-нибудь опытному конструктору, который взял бы надо мной шефство и поделился своим богатым опытом?

Сделал он это специально в надежде получить от Митрофанова ряд характеристик на некоторых конструкторов. Тот уже на ходу, не задумываясь, ответил:

— В этом плане не беспокойтесь, одного мы вас не бросим на произвол судьбы, да нам это и невыгодно. Мы заинтересованы, чтобы вы быстрее освоились и приступили к самостоятельной работе. А непосредственную помощь вам будет оказывать начальник сектора Константин Валерьянович Шляхов. Он у нас один из лучших конструкторов и отличный организатор, подготовил немало учеников, многие из которых стали опытными конструкторами и даже руководителями. Уверен, что вам будет интересно работать под его непосредственным руководством. Правда, иногда он впадает в меланхолию и, чтобы развеять тоску и плохое настроение, позволяет себе расслабиться после работы. Но, когда эта неприятная полоса у него проходит, он сразу преображается и вновь становится энергичным, деятельным, прямо-таки всемогущим. Все у него получается как надо. В общем, Шляхов — незаурядная личность, у него есть чему поучиться!

Представление коллективу

Они вошли в одно из помещений КБ, показавшееся Кострову просторным и светлым. Сразу пахнуло стойким запахом кофе. Серафим Антонович уверенной и привычной походкой прошел между многочисленными столами и кульманами и, остановившись посредине, громко произнес:

— Внимание, товарищи! Знакомьтесь, это наш новый сотрудник, ваш коллега Александр Сергеевич… — он замялся, поскольку забыл фамилию и более уверенно добавил: — Так что, как говорится, прошу любить и жаловать…

— Что, прямо сейчас? Вы разрешаете? — спросила подошедшая ближе девушка с пышной прической и ярко накрашенными губами — будто пришла не на работу, а на танцы или на вечеринку.

— Что сейчас? Что разрешаю? — переспросил удивленный Митрофанов.

— Любить, конечно. Вы же сами сказали: «Прошу любить и жаловать!» Так вот я всей душой готова выполнить ваше указание и пылко, страстно любить его… Жаловать тоже, тем более такого красавчика! А вот когда начинать, вы не уточнили.

Все засмеялись над репликой бойкой девушки, изобразившей игривый томный взгляд, вонзившийся в новичка.

— Да ну тебя, Симакова, вечно ты со своими шуточками, — махнул рукой Митрофанов и направился в кабинет Вершинина, сооруженный из стеклянных перегородок.

— Ну как не полюбить такого молодца! — продолжала веселиться блондинка в цветастом коротком платье. — Высокий, здоровый, широкоплечий, с благородной наружностью и с честным, внушающим доверие лицом. От его острого проницательного взгляда я вся горю со стыда. Да, да, не удивляйтесь. Его умные выразительные глаза не только завораживают, а прямо-таки раздевают меня донага и пронзают мое хрупкое и беззащитное девичье сердце. Будем знакомы: Лена. Между прочим, незамужняя, пока свободная… Не упусти своего счастья.

Она протянула свою тонкую белую ручку в надежде услышать встречный комплимент. Александр, явно не ожидавший такой внимания к своей скромной персоне, внимательно осмотрел Лену и оценил не только ее эффектную внешность, но и увидел на ее лице приятную улыбку. В ее зеленоватых чуть подведенных тушью глазах горели озорные огоньки.

— Весьма признателен за добрые слова в мой адрес и за готовность проявить свои чувства. Поэтому вот вам моя рука. — Заглянув в ее озорные глаза, Александр крепко сжал мраморную ладошку.

— Ну и ручищи! Хоть бы разок оказаться в их крепких объятиях, — тихо прошептала она, намекая на готовность с радостью откликнуться, если поступит предложение о свидании.

— Одна попробовала, да, к сожалению, после таких объятий до сих пор лежит в больнице с переломанными ребрами. Да, да, не удивляйтесь… Каюсь, каюсь — промашка вышла: не рассчитал немного, — улыбнулся новичок и прошел за Митрофановым.

Лена посмотрела ему вслед и про себя отметила: «Да ты к тому же еще и не глуп… И шутку любишь — наш человек! Это очень ценные качества по нынешним временам!»

Когда Александр вошел в кабинет Вершинина, там, кроме него и Митрофанова, находился мужчина лет сорока с очень запоминающейся внешностью: высокий и настолько худой, что казался из-за таких явных внешних диспропорций костлявым. На маленькой голове только с затылка начинали расти редкие и уже поседевшие волосы, зато темечко, лобная и височные части были полностью лишены растительности. Обращали на себя внимание и большие, чуть лопоухие уши, курносый нос и серые маловыразительные и глубоко посаженные глаза, над которыми красовались густые черные брови. Он что-то доказывал Вершинину: голос грубый, сильно окал — так сейчас говорят разве что только в сельской местности, да и то не в каждой. Клетчатая с длинными рукавами рубашка и серые помятые брюки явно не придавали ему солидности.

— Вот знакомьтесь, ваш непосредственный руководитель, о котором я вам говорил: это Константин Валерьянович Шляхов, — обратился к Александру Митрофанов.

— Очень приятно, — без должной искренности выпалил новичок и протянул руку своему начальнику.

«До чего контрастная личность! Ничего не скажешь», — отметил про себя Костров, не отрывая от него любопытных глаз.

Но тот, увлеченный каким-то важным разговором, бегло взглянул на нового подчиненного и с деловитой небрежностью вложил свою сухую кисть в его ладонь. После холодного рукопожатия он снова повернулся к Вершинину.

Немного озадаченный Костров поджидал его за дверью. Через минуту Шляхов показал новичку на свободный стол и вручил ему несколько документов, с которыми необходимо ознакомиться в первую очередь. Затем посоветовал сходить в библиотеку и получить необходимую литературу. Все с этого начинают.

Начало трудовой деятельности

Так начался трудовой день Александра в этом режимном КБ, в котором произошло такое драматичное событие. С первых же минут возникло столько вопросов, на которые предстояло найти исчерпывающие ответы, причем в кратчайшие сроки, чтобы внести полную ясность.

Не желая дублировать нижегородских чекистов, он решил пойти по нестандартному пути и еще раз проверить тех, кто, на первый взгляд, был как бы вне подозрений. Вопреки логике он подверг сомнению их алиби. Для начала выделил всех, кто отличался чрезмерной активностью, показным желанием помочь следствию или, наоборот, как бы предпочитал быть в тени, пытаясь вообще не проявлять себя, чтобы не навлечь излишних подозрений.

Чтобы напрасно не распыляться, он решил определить круг лиц, поведение которых резко изменилось, стало неестественным по сравнению с прежним образом жизни. Оно могло быть наигранным, чтобы ввести в заблуждение своих родных, знакомых, коллег и прежде всего оперативников и следователей, присутствие которых, конечно же, не могло не сказаться на их внутреннем психологическом состоянии.

«Рано или поздно это должно выплеснуться наружу и изменить поведение тех, кто совсем не напрасно обеспокоен за свою судьбу, — размышлял он. — Для нас даже мелочи не должны остаться незамеченными: в этом-то и заключается искусство и мастерство. Ведь суть противоборства преступников и правоохранительных органов часто сводится к тому, чтобы перехитрить, переиграть друг друга, поэтому перед ними и стоят разные задачи: у одних скрыть улики и быть вне подозрений, у других — найти вещественные доказательства, установить причины и мотивы преступления и изобличить виновных. А вот кто кого перехитрит в этой тайной войне и как скоро будет внесена ясность — покажет время. А оно вечно спешит».

Следователям выделили два кабинета на этом же этаже, они поочередно опрашивали и допрашивали всех. Возвращаясь, каждый под свежими впечатлениями начинал пересказывать подробности самого процесса. Одни восторженно и с воодушевлением излагали свои смелые, по их мнению, ответы на коварные вопросы, другие предпочитали умалчивать об отдельных подробностях и своих личных впечатлениях. По поведению третьих можно было судить, что они явно были неискренними со своими коллегами. Костров спокойно относился к подобным фактам, справедливо полагая, что у каждого человека свой, отличный от других темперамент, жизненный опыт, образ мышления и характер, наконец, индивидуальны эмоциональность и восприятие реально происходящих событий, поэтому и ведут все себя по-разному.

Обложившись взятыми из библиотеки документами, Александр делал вид, что внимательно читает их, не показывая видимого интереса к происходящим перипетиям по поводу допросов и обсуждения индивидуальных впечатлений со стороны заинтересованных коллег. Внешне казалось, что он не слушает их, а увлечен своим делом. На самом же деле он вслушивался в каждое слово, в каждую фразу и даже улавливал интонацию, с какой они произносились. Постепенно в результате нелегких размышлений и логических умозаключений Александр выделил подозреваемых.

Список подозреваемых

В первую очередь это сам Митрофанов, который мог инсценировать пропажу чертежей и приказов якобы во время отсутствия в кабинете.

«Да, но зачем ему под старость лет огород городить, когда он спокойно мог все переснять и при удобном случае конспиративно передать микропленку зарубежным спецслужбам? Так-то оно так, но если посмотреть глубже и заглянуть дальше, то можно предположить следующее: даже если ему все-таки удастся выкрутиться сейчас, то рано или поздно подозрение все равно падет в первую очередь на него, когда за рубежом будет построена аналогичная или принципиально похожая подлодка. Или со временем нашей разведке удастся выяснить, что она разработана нашими конструкторами, а потом при загадочных обстоятельствах чертежи оказались за границей. Митрофанов снова окажется под подозрением, что явно не входит в планы спецслужб, если, конечно, он является их агентом. А тут все объясняется очень просто: после пропажи чертежей из сейфа вполне естественно, что они оказались за границей, а виновных лиц так и не нашли, потому что сотрудники ФСБ прохлопали разведывательную операцию и не обезвредили шпиона», — рассуждал Костров, пытаясь понять психологию предполагаемого преступника и конечный замысел его хозяев.

Далее в его списке значился Вершинин, который, кроме враждебных действий по заданию спецорганов, вполне мог подставить своего шефа еще и из корыстных побуждений, чтобы занять его кресло. Но внутренний голос Кострова сразу же выдвинул контрдоводы в пользу подозреваемого:

«Во-первых, после такого серьезного происшествия ему как одному из руководителей КБ тоже не поздоровится и до конца своей жизни он вряд ли отмоется от этого грязного пятна в своей биографии. В связи с этим шансов подняться вверх у него маловато — как бы с этой-то должности не слететь. А во-вторых, совсем не обязательно, что именно он займет место Митрофанова, поскольку как конструктор он слабоват, о чем знает и руководство завода, и, видимо, в министерстве. Да и возраст у него уже не тот, чтобы за короткий срок совершить резкий профессиональный рывок и достичь хотя бы уровня своего шефа. Да, но он-то может не догадываться о своей не очень радужной перспективе и по-прежнему строить далеко идущие планы, — тут же возразил себе Костров, тупо уставившись в инструкцию. — Ох, голова скоро распухнет от таких размышлений».

Знакомство с девушками

Однако ход его дальнейших рассуждений во время видимого чтения специальной литературы прервала Лена Симакова:

— Красавчик, пойдем чайку попьем, а заодно покурим, — предложила она так естественно и просто, что отказать ей было просто невозможно.

— С удовольствием отвлекусь, а то глаза уже устали от чтения.

Они вместе вышли в коридор, и Лена с удовольствием исполнила роль гида. Показав другие конструкторские помещения, она повела его дальше — в комнату, на двери которой хмуро красовалась надпись «Множительная техника». От одного ее вида Александру сразу расхотелось туда идти. Но он был не один. А Лена без стука уверенно толкнула тяжелую дверь и громко выпалила:

— Девчонки, знакомьтесь, к нам сегодня прямо со студенческой скамьи поступил очень привлекательный новичок, — бойко представила она своего спутника.

Две молодые женщины оторвались от дел и устремили на Александра любопытные взгляды. Он также поочередно осмотрел их: одной на вид было около двадцати, но особого впечатления она на него не произвела, поскольку природа, к сожалению, не наделила ее ни красотой, ни ростом, ни обаянием. Зато другая отличалась от нее разительно. Лет двадцать пять, не больше, лицом настолько вызывающе красива и привлекательна, что, увидев такую только раз, хотя бы случайно и мимолетно, запомнишь надолго. Встретив такую красавицу на улице, невольно захочется обернуться и посмотреть ей вслед, чтобы убедиться, соответствует ли ее прекрасная внешность спереди ее виду сзади. И, если ответ окажется утвердительным, значит, женщина настолько гармонично сложена и великолепна, что возникает огромное желание следовать за ней, смотреть и любоваться, хотя бы тайком. А еще лучше познакомиться и подчиниться ее воле.

«Вот так они и губят нашего брата мужчин. Как контрразведчику мне доподлинно известно, что красивые женщины — это очень сильное оружие против слабых мужчин!»

Не скрывая удовольствия от знакомства с молодым человеком, обворожительная хозяйка кабинета, артистично сложив перед собой ладони, громко воскликнула:

— Хорош! Ах, как хорош! Вот он, достойный представитель сильной половины человечества! — Она подошла ближе и протянула свою холеную ладошку. — Меня зовут Света, а вас, сударь мой?

Она сознательно обратилась к нему подобным образом, как это делали благородные дамы в старину, чтобы знакомство выглядело пристойно, благородно и чтобы этот эпизод запомнился ему надолго.

— А меня, сударыня, Александром величают. А по батюшке Сергеевич, — подхватил веселый тон лейтенант, стараясь быть как можно проще и свободнее.

— Уж не Пушкин ли? — уточнила она.

— Нет. Костров.

— Тоже прекрасно. С вами не замерзнешь. А эту девушку зовут Нина Гвоздилова, — представила свою напарницу Света и предложила ей отвлечься и временно отложить все свои срочные дела.

— Нин, организуй нам чайку, а заодно поближе познакомимся, — попросила проворная Симакова и, не дожидаясь ответа, сама включила электрический чайник.

— Дельное предложение, действуй, Ленок, — с опозданием разрешила Света, не сводя глаз с понравившегося ей гостя.

Его усадили на стул, и тут все завертелось. На маленький стол из всех шкафов и тумбочек доставались бокалы, чашки, ложки, сахарный песок, конфеты, печенье… Александр сразу понял, что в этом кабинете к нему отнеслись с должным вниманием и уважением.

— Девчонки, я тут человек новый, даже посоветоваться не с кем. Скажите: какие хоть у вас здесь традиции? Следует мне обмывать свой первый трудовой день или нет? Если да, то кого можно пригласить, а кого и близко не стоит подпускать к себе… и держаться от таких подальше?

— Во! В самую точку попал, обратившись именно к нам, — оживилась Лена. — Правда, после вчерашнего ЧП время сейчас не очень-то подходящее. А вот раньше мы здесь так весело гуляли!..

— Ой, не напоминай мне о вчерашнем дне: я ему этого никогда не прощу, — оборвала подругу Света и как-то неприятно сморщилась.

— А что случилось-то? Ты даже в лице переменилась сразу, — заинтересовалась Симакова, пожелавшая немедленно узнать все подробности.

— Да все из-за Витальки… Да ну его — не стоит о нем.

Но Лена уже зацепилась и всем своим видом потребовала от подруги откровений. Та сначала замялась, но потом решилась.

— Ну, в общем, обманул он меня: сказал, что заболел, а сам вечером с чужими бабами у себя на квартире пьянку устроил, — объяснила Света и покраснела.

Девушки сразу перевели разговор на другую тему: теперь они все внимание уделяли только гостю, поочередно предлагая ему угощения. Во время чаепития новые знакомые много говорили, как будто давно не виделись и у них возникла потребность обязательно высказаться и поделиться самыми последними новостями. Но из всего обилия информации Александр, предпочитавший больше помалкивать, чем говорить, выделил только одно: вчера перед обедом два электрика в коридоре меняли перегоревшие лампочки. Затем Лена вспомнила какого-то Кулькова, который, по ее словам, два часа болтался то в КБ, то в коридоре около кабинета Митрофанова.

— Я ему говорю: «Ты чего здесь крутишься во время отпуска?» А он: «Надо долг отдать Антонычу и извиниться перед ним за задержку. Я ведь только сегодня получил отпускные». Я аж удивилась: «Скажите, пожалуйста, какой вы деликатный и порядочный! Знаете, что-то раньше я за вами этих качеств не наблюдала. Что с вами произошло?» Он замялся, как всегда, начал мямлить. А я ему прямо в лоб: «Меньше лопать надо, тогда и не придется занимать деньги, а потом отдавать с опозданием. Хочешь, оставь мне, я потом передам их шефу». Так он надулся: «Нет уж, я лучше подожду и сам лично вручу». Посмотрела я в его мутные глазенки и поняла, что у него всего две извилины и одна из них точно прострелена. «Ну жди, жди у моря погоды», — гордо завершила я и заспешила на обед. А уж дождался он или нет — не знаю, поскольку больше его не видела.

— И я обратила на него внимание, — подтвердила Нина. — Какой-то он был совсем не такой: молчаливый, грустный, пришибленный какой-то. С похмелья, что ли… Или горе у него.

— Да он всегда странный, — поддержала подруг Света и еще подлила чайку гостю. — Вот видишь, дорогой Александр, с каким контингентом приходится нам, молодым и красивым, работать!

— Точно! — поддержала Лена. — Без слез взглянуть невозможно. А уж ежели что-то сделать, то этот поступок приравнивается к подвигу!

Девушки еще долго шутили, но они для Александра были неинтересны. Поблагодарив за оказанную любезность, он обратился ко всем присутствующим с предложением:

— А что если мы все после работы сходим в ресторан и обмоем начало моей трудовой деятельности?

— Я сегодня не могу: мне надо за Антошкой в ясли бежать, — сразу же предупредила Нина.

— Она у нас уже мамаша, хоть и молодая еще, — пояснила Лена. — А вот я с удовольствием, а то давно нигде не была и на людях не показывалась — так и забыть могут. Да и тебе, Светик, не мешало бы расслабиться, развеяться от переживаний и плохих мыслей. Надоели до чертиков эти серые будни: работа — дом, дом — работа… Так и закиснуть можно. Итак, решено: мы идем в ресторан «Плес».

Допив остатки чая, Александр один вышел в коридор, оставив подруг посплетничать.

Круг подозреваемых расширяется

Незаметно Костров проскочил к следователям, где находился и Резцов. Последний по просьбе новоиспеченного конструктора назвал работников КБ, которые по различным причинам вчера не работали и как бы имели алиби.

— Находящиеся в очередном отпуске Синицына, Вихрова и Корольков изволят отдыхать в заводском доме отдыха, а Крымова и Кульков никуда не выезжали и находятся дома.

— Кстати, вы знаете, что Кульков вчера перед обедом был здесь и поджидал Митрофанова… якобы с целью возвратить долг? — обратился Костров к следователю Михайлову. — А вот какой «долг», здесь надо разбираться и разбираться.

— Да, мы об этом знаем, сейчас тщательно изучаем его и уточняем кое-какие моменты, а потом вызовем на допрос. Чтоб не выделялся, — пообещал Сергей Борисович.

— А с Серафимом Антоновичем он все-таки встречался или так и не дождался его? — уточнил лейтенант.

— Нет, не дождался, а деньги передал через Воронина, — ответил Резцов.

— Ясно, Виктор Павлович, а кто еще отсутствовал вчера на работе?

Заместитель директора завода по режиму начал перечислять фамилии, а Костров, повторяя их про себя, пытался запомнить, полагаясь на свою исключительную память.

— На больничном находятся Самойлов и Жирова, в больнице лежит после операции Гумнов, на три дня взял отгулы Дремов, на два — Федоров и Серова.

— Понятно. А в ходе допроса свидетелей что-то интересное получено? — Костров снова обратился к Михайлову.

— Пока нет. Все в общем, все расплывчато. Ничего конкретного, что дало бы серьезное основание кого-то одного или несколько лиц заподозрить. Кстати, пришло заключение экспертизы: замки в сейфе и входной двери открыты неродными ключами. Похоже, Митрофанов не виновен, поскольку произошла, по всей видимости, кража документов, а не их утеря.

— Так-то оно так, но полностью с него подозрения сбрасывать пока рановато, — возразил Костров. — Во-первых, он специально мог дверь и сейф открыть чужими ключами, чтобы имитировать кражу и сбить нас с толку. А во-вторых, вполне могло случиться и такое: преступник, открыв злополучный сейф, мог обнаружить его пустым, поскольку его владелец уже заранее постарался, чтобы чертежи и приказы исчезли.

— Да, но по показаниям Вершинина Митрофанов в его присутствии положил чертежи в свой сейф, и после этого они вместе пошли на совещание. Кабинет директора он ни разу не покидал, и даже во время перерыва они были вместе.

У Кострова вырвалось:

— А вдруг они в сговоре?

Ни подтвердить, ни опровергнуть никто не решился. Михайлов продолжил:

— После совещания вместе прошли в столовую, где быстренько пообедали и прошли в сборочный цех. Там возникли кое-какие неувязки, и они решили вместе посмотреть чертежи. Когда Митрофанов открыл сейф, их там не оказалось. Правда, есть одно «но», точнее, даже два. Дело в том, что Митрофанов дважды отлучался из цеха: один раз в заводоуправление, чтобы кому-то позвонить в Москву, а во второй — к заместителю директора завода по производству. Тот его действительно вызывал.

— Вот видите… Так что относительно Митрофанова и Вершинина еще много вопросов. Здесь все так запутано, что требуется тщательная и кропотливая работа, чтобы распутать эти узелки и клубок в целом. Для начала проведите эксперименты и проверьте: за время отсутствия Митрофанов успел бы он по пути в заводоуправление или обратно заскочить в свой кабинет на одну-две минуты? Может, видел кто? Постарайтесь также выяснить, действительно ли он звонил в Москву. Кому? Сколько минут и какова была срочность этого разговора, чтобы экстренно покинуть сборочный цех. Кстати, пока его не было, вполне мог отлучиться и Вершинин… Улавливаете, к чему я клоню? И еще одно. Вам известно, что вчера на третьем этаже работали электрики?

— Да, мы знаем об этом и уже побеседовали с ними: тут все более-менее ясно, — ответил Михайлов. — А вот в отношении конструктора Григория Карловича Воронина многое непонятно. У него, по-моему, не все дома, поэтому он замучил нас своей чрезмерной настойчивостью, активностью и желанием помочь следствию. Он сегодня уже раз пять прибегал, высказывал свои версии, подозрения и сомнения. Уж больно подозрительный тип, прямо так и напрашивается предложить свои негласные услуги ФСБ и стать незаменимым, по его мнению, помощником следователя.

— Это интересно, — произнес задумчивый Александр. — Вот что, давайте поступим так: чтобы он понапрасну не беспокоил вас и не отвлекал от работы, переключите его на меня. А предлог изберите такой: поскольку из всего коллектива вне подозрений только я один, пусть он мне доверяет полностью и перед тем, как ему принять какое-то решение, желательно, чтобы он со мной поделился своими мыслями. В конце-то концов ему ведь нужен надежный помощник. А чем я не подхожу? Когда мы с ним все обсудим и придем к единому мнению относительно того или иного факта, который действительно заслуживает серьезного внимания, тогда и проинформируем вас. И последнее, я сегодня после работы иду с двумя милыми дамами в ресторан «Плес». Надеюсь приятное совместить с полезным. Ну что, тогда до утра, — Костров протянул руку. — Я побежал, а то как бы меня не хватились.

Тандем опыта и молодости

Простившись с коллегами, Костров вернулся в КБ и снова сделал вид, что углубился в документы. Минут через тридцать вошел Воронин, маленький, щупленький, лысенький мужчина лет пятидесяти. Что-то мажорное мурлыкая себе под нос, он направился мелкими шажками между кульманами и столами. Вдруг на столе Александра оказался сложенный вчетверо лист бумаги. Это Григорий Карлович умудрился незаметно для других подбросить свое первое «сверхсекретное» послание.

«Ага, сработало: резидент вышел на связь и, вероятно, требует встречи со своим неопытным помощником, чтобы лично познакомиться и обсудить ряд неотложных вопросов, — с иронией подумал лейтенант, разворачивая записку. — Так я и знал: "Выйди в коридор, срочно надо поговорить. Г.К.", — прочитал Александр. — Придется подчиниться приказу своего нового шефа, — решил он и встал из-за стола, после чего тихо, чтобы не мешать другим, вышел в коридор. Через несколько минут его примеру последовал юркий Воронин, который огляделся по сторонам и, как бы не обращая внимания на новичка, быстрым шагом направился к выходу. Он поднялся на лестничную площадку между третьим и четвертым этажами и оглянулся — помощника не было. Пришлось ждать. Когда Костров, показавшийся Григорию Карловичу медлительным и неповоротливым увальнем, догнал его, тот полушепотом начал излагать цель этой экстренной встречи.

— Вы единственный, кто находится вне моих подозрений, поскольку только с сегодняшнего дня работаете на заводе и, естественно, к вчерашнему преступлению не имеете никакого отношения, поэтому я вам, молодой человек, полностью доверяю. Кроме этого, мне соответствующими органами поручено привлекать любого, в том числе и вас, при проведении некоторых проверочных мероприятий. Таким образом, вы поступаете в мое непосредственное подчинение. Я надеюсь на тесное и плодотворное сотрудничество. Возражения есть? — с серьезным видом опытного сыщика закончил он свое вступление. Александр также шепотом ответил:

— Возражений нет. Для пользы дела я готов на все, только вот опыта у меня нет и, признаюсь честно, раньше мне не приходилось принимать участие в расследовании таких дел. Боюсь, что не потяну и не оправдаю вашего доверия.

Плюгавый мужичонка расцвел; переполненный гордостью, что ему выделили в помощники такого здоровенного парня, хоть и превосходящего его по росту почти на две головы, но уступающего по степени подготовки и интеллекту, он пообещал себе быстро научить его основам тайного сыска. Наблюдая за ним и еле-еле сдерживая смех, Александр внимал каждому его слову.

— Это не беда. В таком возрасте ни у кого нет опыта — это дело наживное. Именно поэтому вас и прикрепили к такому опытному человеку, как я. Детективы любите? Нет! А я читаю все подряд. Но моими любимыми авторами подобного жанра являются Эдгар По, Артур Конан Дойль, Гилберт Честертон, Жорж Сименон, Агата Кристи… и некоторые другие, которых вы все равно не знаете. Отсюда и разница в нашей теоретической подготовке, плюс мой богатый жизненный опыт! Так что учитесь и внимательно следите за ходом моих рассуждений. Должен сказать, нам здорово повезло… Принять участие в расследовании такого громкого дела!.. Такое раз в жизни бывает!

«Да уж, хорошее везенье, — подумал Александр. — Лучше б таких дел вовсе не было!»

— Так что вы думаете по поводу пропажи чертежей? Что подсказывает ваш огромный опыт? Кого подозреваете? — спросил ученик, с интересом заглядывая ему в трудолюбивый рот.

— Всех, кроме себя и вас, молодой человек, — быстро, почти не задумываясь, словно заранее ожидал такого вопроса, ответил сыщик-самоучка и снова напустил на свое лицо начальственную серьезность, а заодно и важность.

— А все же? Я думаю, что у такого грамотного специалиста в этой области, как вы, к тому же умудренного жизненным опытом и хорошо знающего своих коллег — их слабые и сильные стороны, — наверняка есть кое-какие наметки? Так ведь? А? — допытывался Костров, пытаясь показаться немного наивным и прямолинейным.

— Обо всех основных подозреваемых, а их в моем списке набралось сорок два человека, я сообщил куда следует. Но, мне кажется, мало только проинформировать о своих подозрениях — надо еще и помочь следователям практическими делами. Боюсь, что без моего непосредственного участия им просто не удастся быстро изобличить преступников, которым все-таки удалось проникнуть на наш завод. Поэтому-то я и решил действовать самостоятельно, используя индуктивный и дедуктивный методы, психологический анализ, логические умозаключения, наблюдательность и элементарную интуицию.

«Да, начитался ты вдоволь — надо отдать тебе должное. Детективных познаний, судя по всему, нахватался выше головы. Но кто знает, к чему выведет кривая? Может, именно они и помогут нам, если не уведут нас в сторону и не заведут в тупик со своей чрезмерной подозрительностью. Посмотрим, посмотрим… Во всяком случае отказываться от его услуг пока не стоит», — размышлял лейтенант, внимательно разглядывая своего напыщенного собеседника.

— Да вы просто уникальный человек! Думаю, ваш опыт и неуемная энергия плюс мое скромное участие под вашим чутким руководством позволят нам раскрыть это преступление.

— Не сомневаюсь. Вот поэтому я и привлек вас, мой юный друг, чтобы иногда посоветоваться, проверить себя, высказать свои мысли вслух и выслушать ваше мнение. Ваше дело — во всем сомневаться. Так с чего начнем нашу совместную деятельность? — Воронин поднял голову, пытаясь заглянуть в глаза высокорослого собеседника.

— С самого простого и доступного, а потом уже идти дальше, — предложил Александр. — Как человек, не искушенный в таких делах, я полагаю, что сначала надо проверить тех, у кого на первый взгляд имеется алиби, например, отсутствовавших по различным причинам на работе в день пропажи чертежей. Надеюсь, вы всех уже знаете? Для вас не составит большого труда под благовидным предлогом навестить их дома и через членов семьи или соседей поинтересоваться, где они находились вчера?

— Мой друг, да вы растете у меня на глазах…

— Куда уж выше-то! Мне и этого роста вполне хватает, — весело ответил довольный Александр и поднял руку над головой, показывая предполагаемый предел человеческого роста.

— Да нет, я выразился в переносном смысле. Ваши рассуждения вполне логичны. Я и сам об этом думал, но только хотел проверить их в самую последнюю очередь. Вы уверены, что именно так и надо действовать на начальном этапе? — Воронин приставил указательный палец к щеке и прищурился.

— Уверен, Григорий Карлович. Посудите сами: дело-то это неординарное? Так вот и мы с вами должны действовать нестандартно, хитро и очень осторожно. Вы меня буквально заразили своими рассуждениями и оказанным доверием, я уже просто горю желанием вам помочь, по мере возможности, конечно.

— Убедил, убедил, убедил… Мы пойдем другим путем, отличным от следствия. Сегодня же навещу всех, — шепотом пообещал он и достал из кармана список подозреваемых. Бегло пробежавшись по нему, он с хитринкой в глазах и улыбкой на губах, что свидетельствовало о его хорошем настроении, протянул руку.

Простившись, довольный исходом этой беседы Костров неуклюжей походкой на цыпочках, демонстрируя своему строгому наставнику, что усвоил его инструктаж о необходимости соблюдения конспирации, устремился вниз по лестнице. Чуть позже, напевая некогда популярную песню про русское поле, следом пошел Воронин.

Первый трудовой день подходил к концу, но Александру еще предстояло потрудиться вне завода, чтобы в непринужденной обстановке выяснить у девушек некоторые моменты, которые хоть на чуточку приблизили бы его к разгадке тайны со многими неизвестными.

Совмещение приятного с полезным

Через двадцать минут он в сопровождении симпатичных девушек покинул завод и направился в ресторан. Они на такси быстро доехали до Центра Сормова и вошли в общий зал, где было довольно шумно и весело. Небольшой оркестр был уже на месте, вскоре зазвучала приятная танцевальная мелодия. Лейтенант ухаживал за своими дамами, угощал их шампанским и ликером. Они сидели за столиком около окна, шутили, дружно смеялись и много говорили, особенно неугомонная Лена. На медленные танцы Александр, как галантный и внимательный кавалер, приглашал девушек поочередно, чтобы никого не обидеть. Когда же звучали быстрые современные мелодии, то они втроем присоединялись к танцующим.

Но внешняя веселость и открытая доброжелательная улыбка на лице Александра были видимостью: за ними скрывались назойливые мысли о совершенном преступлении и ходе расследования. Они не покидали его ни на минуту. Однако он выжидал, предпочел не торопить события и раньше времени не заводить разговор о том, что его так интересует и ради чего он находится в этом заведении. Александр полагал, что девушки, дойдя до нужной кондиции, сами начнут, поделятся своими переживаниями и первыми впечатлениями после того, как узнали об этом. И тут ему останется только внимательно слушать и изредка вмешиваться, направляя разговор в нужное русло, если он будет уходить в сторону. Он оказался прав: Лена не заставила себя долго ждать.

— Светик, эх, сейчас бы Витальку сюда! По твоему настроению вижу, что тебе его не хватает.

Глаза подруги вспыхнули и округлились от возмущения, она бросила негодующий взгляд в сторону Симаковой, но сдержалась.

— Лен, не надо. Я тебя прошу.

— Да ладно тебе, сколько можно дуться на него? Вспомни, как мы раньше здесь гуляли? А какие вечера закатывали у него на квартире! Я же видела на твоем лице искрящуюся радость и восторг. Ну, думаю, все — подруга влюбилась. Мне казалось, что счастливее тебя на свете никого нет! Сознайся, что любишь его. Да и он тебя…

— Любит, говоришь, — перебила ее раскрасневшаяся от возмущения Света. — Да себя он только любит да еще баб чужих… И чем больше, тем лучше… Мне о нем не только говорить, даже вспоминать не хочется, тем более сегодня. Давайте лучше выпьем.

Она налила себе полный фужер шампанского и большими глотками, словно куда-то спешила, осушила его. На ее красивых губах снова заиграла улыбка. Но Лена не отступала:

— Да ладно тебе наговаривать на него. Просто в тебе говорит обида. Но, я думаю, это скоро пройдет и все опять встанет на свои места. Виталька — такой завидный жених: стройный, симпатичный, элегантный, умеет вести себя в обществе, по натуре своей человек жизнерадостный и всегда поддержит компанию. К тому же умный, интеллигентный, компетентный во многих областях и чувство юмора у него есть. Хотя бывает порой чересчур серьезным и даже немного щепетильным, так как во всем любит порядок. Но все равно не зануда, как другие. Одним словом, аристократ до мозга костей и в то же время натура тонкая, легкоранимая, — вступилась за него Симакова, по-видимому, неравнодушная к нему.

Александр не вмешивался в этот разговор и всем своим видом показывал полное безразличие к этой теме, тем более что он даже не знал, о ком идет речь. Затем девушки вспомнили о присутствующем кавалере и извинились. Света еще раз предложила выпить за виновника торжества:

— Я желаю тебе, Саша, удачно влиться в наш непростой коллектив, быстрее набраться опыта. Уверена, у тебя получится.

Вслед за девушками Александр сделал только один глоток. Это не осталось незамеченным, поэтому сразу же последовало замечание со стороны Лены:

— Санек, я гляжу, ты что-то ничего не пьешь и мало закусываешь. С твоим-то весом тебе надо много есть, а пить еще больше. Бери пример с нас.

— Насчет вкусно поесть — я полностью согласен, так как пища — одно из немногих наслаждений в жизни человека. А вот к алкоголю я отношусь крайне отрицательно — практически вообще не пью: лишь только изредка по праздникам или в приятной компании. Сегодня, как видите, я сделал исключение.

— А что такое? Уж не болен ли? — одновременно спросили девчата и переглянулись.

— «Пить — здоровью вредить!» — гласит народная мудрость. Ученые подсчитали, что сто граммов водки способны погубить 7500 активно работающих клеток мозга. А если умножить это число на количество выпитого в течение жизни, то представляете, какая получится астрономическая цифра!

Лена покрутила пальцем около своего виска.

— Представляем: гастрономическая!

— Вы только подумайте, что будет со мной к старости! А впрочем, скорее всего, я просто-напросто не доживу до старости и умру дебилом в расцвете сил и лет.

— Не боись, Санек, — мы тебя в обиду не дадим, во всяком случае одного не бросим, не позволим погибнуть раньше времени. А что касается отравления клеток мозга, то не расстраивайся: многие живут же без него и ничего — не жалуются. Да еще руководят. Так даже удобнее: и голова не болит с похмелья, и спрос с них маленький, — попыталась успокоить его Лена.

— Не переживай, с нами не пропадешь, а если что, так мы с тобой вместе сопьемся, — поддержала ее Света, и снова обворожительная улыбка застыла на ее привлекательном лице.

— У нас прекрасный коллектив, и тебе повезло, что попал именно к нам, а не к соседям — там бы ты закис со скуки, — продолжала напористая Симакова и посмотрела на подружку, как бы спрашивая своим взглядом: «Надеюсь, ты согласна со мной или ты имеешь иное мнение?»

Та не задумываясь кивнула:

— Да уж, коллектив что надо: один Шляхов чего стоит! Кровопийца беспощадный — замучил своих подчиненных. Мало того что сам пашет, как проклятый, так хочет, чтобы и другие работали так же и задерживались допоздна. Ему-то чего: детей у него нет, любовницы — тем более, поэтому ухаживать ему не за кем, кроме жены-пенсионерки. Но она в состоянии сама себя обслуживать и в его заботе не нуждается. Наверно, настолько привыкла быть одной, что когда он иногда появляется дома, просто-напросто не замечает его. Видно, свыклась с мыслью, что он есть и нет его — вместо него призрак. А сам он, как обычно, находится на любимой работе, а дома иногда маячит не он, а его жалкая тень.

— Ты полностью права, подруга: с начальником мне не повезло, — безрадостно заметила Лена. — Но ведь он не только своих подчиненных замучил, он и руководству покоя не дает… А этот его последний конфликт с Митрофановым… Ты представляешь: он хотел даже в министерство накатать жалобу на Антоныча, поскольку считает, что тот незаслуженно зажимает его гениальные идеи к последнему проекту.

— Да, скандал между ними, кажется, скоро выйдет не только за стены нашего КБ, но и покинет пределы завода, получит такую широкую огласку, что разбираться придется в министерстве. Но он не один такой. Имеются и другие незаурядные личности, которым цены бы не было, если б их использовать по прямому назначению. Взять, к примеру, любопытного до ужаса и вездесущего Григория Карловича — так он еще хлеще Шляхова. Ты обратила внимание, где бы, о чем бы речь ни зашла, так он тут же оказывается рядом: тихонько так подходит и слушает. Только откроешь рот и хочешь что-то кому-то шепнуть, а он уже тут как тут и широко растопырил уши-локаторы. Все ему интересно, все для него важно, как будто собирает материалы для написания энциклопедии сплетен. В общем, его любопытству нет границ и предела, он, как мне кажется, знает о каждом из нас все до мельчайших подробностей, а может быть, даже и больше, чем мы ведаем о себе сами.

— А этот «тихушник» Кульков настолько своеобразен и подозрителен, что всего на свете боится. Диву даешься, как это его еще держат на работе. Как складываться на подарок кому-то или на праздник, так у него всегда денег нет, даже на обед. Так и норовит под различными предлогами увильнуть от проводимых всем отделом мероприятий. А на бутылку у него деньги находятся. Причем, может лопать один — втихаря. Да и ведет он себя как-то странно, словно забором от других отгородился. Вечно всем недоволен. Друзей нет, поэтому не случайно, что он всегда один и такой задумчивый! — Лена вспомнила что-то веселое и захихикала, Света ее поддержала:

— А помнишь, как мы его разыграли?

Конечно же, подруга не забыла, а сама тут же припомнила:

— Недавно я узнала, что он с детства увлекается радиоделом. И до сих пор. На работе ни черта не делает: только разрабатывает и проектирует свои новые антенны, а потом переделывает их на крыше своего дома. Ты знаешь, говорят, что он даже с зарубежными радиолюбителями связь поддерживает! Вот так тихоня!

— Да я тоже читала об этом в заводской газете и, честно скажу, очень удивилась. Учитывая особенности его характера, у меня тоже сложилось впечатление, что он странный тип. Но в целом у нас все-таки неплохой коллектив. Вот увидишь, он тебе понравится. Еще раз я поздравляю тебя, наш дорогой друг, с началом твоей трудовой деятельности и хочу пожелать тебе творческих успехов и удачи на поприще конструктора, — весело сказала Света и подняла бокал.

Но чокнуться она не успела.

Инцидент в ресторане

— По какому поводу праздник? За что пьем и почему без нас? — услышал Костров за спиной. Он медленно обернулся и увидел перед собой трех подвыпивших парней.

— О! Да у вас новый ухажер! А где же Виталик? Неужто вы променяли его на этого молокососа?

«А вот это не входит в мои планы. Чувствуется, они специально идут на конфликт», — решил Александр, оценивая ситуацию.

— Это наш новый коллега, — еле скрыла свое замешательство Лена. — Поэтому у нас чисто деловая встреча, и прошу вас, не мешайте нам спокойно поговорить, отдохнуть от дел праведных.

— Ты хотела сказать калека, а не коллега? — послышался все тот же хриплый голос одного из парней. Раздался смех пьяных приятелей, которые таким образом оценили плоский юмор дружка. Затем поступило малопривлекательное предложение со стороны длинного поджарого парня лет тридцати пяти с короткими черными волосами:

— Ну что, парниша, пойдем, выйдем на свежачок. Разговор к тебе.

— Ребята, может не надо? А? Мы культурно отдыхаем, никому не мешаем и никого не задеваем, — попытался Александр по-хорошему урезонить их.

— А ты че так испугался? Аж побледнел и губы затряслись. Ну и кавалер у вас, девчонки. Так что не дури и выходи: мы ждем тебя в туалете.

— В каком, в женском? — уточнил Костров.

— Почему в женском? — удивился третий, с наколками на руках, явно не понимая подвоха.

— Да потому, что вы, судя по всему, только с женщинами и умеете воевать. Да и то когда вас много. А в мужской даже не заглядываете — там и схлопотать можно.

Тут уже раздался смех со стороны девушек, отметивших по достоинству остроумие и храбрость их спутника, сделавшего довольно смелый вызов троим местным хулиганам.

— Приходи, там посмотрим, на что ты способен, — пригрозил сиплый: глаза красные, голос приглушенный и пропитой.

Все трое повернулись и важной шаркающей походкой, будто они прогуливаются по бульвару, направились через весь зал к выходу.

— Не ходи, Саш, я тебя прошу. Это местные бандюги, постоянные клиенты этого заведения. Виталька Дремов иногда угощает их и деньги дает взаймы. Правда, они почему-то частенько забывают отдавать, — предупредила Света — в ее голосе прозвучала дрожь, выдавшая ее беспокойство.

Конечно, лучше с ними не связываться. Но задета его честь. Да и вряд ли они отвяжутся… добровольно.

Уловив на лицах девушек нескрываемую тревогу, Александр твердым и решительным голосом успокоил:

— Да не переживайте вы за них. Так уж и быть: не буду делать им слишком больно, а только предупрежу по-хорошему. На худой конец, натреплю им уши и отпущу подобру-поздорову, — улыбнулся Костров, вставая из-за стола.

Лена поддержала подругу, но он серьезным тоном попросил охранять его место и смешался с танцующими. Когда вошел в довольно тесный и пахучий туалет, тройка парней уже поджидала его. Судя по их озлобленным лицам, настроены они были решительно.

— Ба, знакомые все лица! — воскликнул он и подошел к ним вплотную. — Так что вы хотели сказать по поводу возникших у вас проблем?

— Вот что, шустряк, выбирай: или ты платишь за нас, когда мы закончим гулять, или у тебя будут крупные неприятности.

Предложение было конкретным, хотя и не совсем корректным. Александр выжидал, а сам держал в поле зрения каждого. Один из них зашел ему за спину. Ситуация требовала немедленной реакции, и он не стал ждать — неожиданно для всех, даже не оборачиваясь, резко ударил локтем: стоящий за ним ойкнул и согнулся. Остальным спокойно пояснил:

— Не люблю, когда кто-то прячется за моей спиной. Встань, пожалуйста, рядом со своими дружками, чтобы я мог видеть твое открытое и симпатичное лицо, а то нехорошо получается: согнулся в три погибели и что-то бубнит под нос. И второе, я чувствую, мужики, что вы всего-навсего шестерки, а я с такими, как вы, не привык дело иметь. Поэтому пусть ко мне обратится старший и объяснит, что он хочет от меня, а там посмотрим: дам я ему или нет. Может, так дам, что он будет только рад этому! — с вызывающей улыбкой и с иронией в голосе произнес Костров и покинул туалет, оставив троицу в недоумении.

Спустя несколько секунд он уже сидел с девушками. Как только они увидели его после совсем непродолжительного отсутствия, с облегчением выдохнули и откровенно обрадовались. Еще бы: все обошлось, и очень быстро. Они снова шутили, смеялись, но их веселье снова было прервано.

— Ты, что ли, хотел со мной базарить? — снова за спиной лейтенанта послышался грубый мужской голос. Александр встал, небрежно повернулся и холодно взглянул на подошедших: прямо перед ним стоял здоровенный небритый мужик лет сорока с короткой стрижкой. Овальная голова крупная, мясистая шея короткая, плечи покатые, а главной достопримечательностью крупногабаритного тела был выпуклый живот.

«Такого увидишь в темном закоулке — сразу напугаешься. Да и днем не испытаешь радости от его внешнего вида. Судя по его зажиревшей комплекции, сразу видно, что со спортом он не был дружен или давненько уже расстался, — определил Костров и еще раз внимательно посмотрел на его пухлое лицо, на котором выделялись приплюснутый нос и косой шрам над левой бровью. — Ну и ряха! По такой трудно промахнуться, даже если очень захочешь. Если я ему врежу слева, то он сразу же свалит стоящего за ним дружка, и они вместе рухнут на соседний столик, за которым сидят приличные, интеллигентные на вид люди. Нет, не стоит им портить вечер. А вот если я врублю ему справа, то он своей массой завалит другого своего подручного, и они вместе грохнутся вдоль прохода между столиками и никому не помешают. Ну а третьего я борцовским приемом уложу прямо на них, чтобы им одним нескучно было», — размышлял он, заранее обдумывая различные варианты в случае дальнейшего развития неблагоприятных событий.

— Так что ты пробурчал? Повтори, пожалуйста, а то я немного отвлекся и не расслышал, что ты изволил сказать, — переспросил Костров.

— Я спрашиваю: платить будешь сразу или позжее?

— Запомните, мужики, я никогда и никому не платил и не собираюсь. А милостыню, по-моему, не здесь собирают, так что вы ошиблись адресом.

— Что ты вякнул, гнида? Заткни свой фонтан…

— Это ты захлопни свои челюсти, прикрой вонючую пасть и держи ее всегда закрытой — или я заткну ее вот этим, — перебил лейтенант и поднес к его носу увесистый кулак.

— Что, что? — переспросил здоровяк, явно не ожидавший такой дерзости.

— Да ты к тому же еще и глухой? Повторяю: такие вот, как ты, сами напрашиваются, а потом вынуждены покупать себе вставные челюсти. Теперь-то расслышал?

— Да я тебя…

Не успел бугай до конца произнести фразу, как сразу же получил мощнейший удар кулаком в челюсть. Стукнувшись затылком об голову стоящего за ним приятеля, стодвадцатикилограммовая глыба рухнула на пол, придавив своего нерасторопного дружка. Третьего вымогателя Александр бросил через бедро и уложил прямо на собутыльников.

— Отдохните, думаю, вам полезно будет отлежаться, — произнес он больше для себя, чем для окружения, — в этом гомоне все равно никто не мог его услышать. Да и все внимание было сосредоточено не на нем, а на кучно расположившихся в проходе. Оркестр как по команде замолк, посетители ресторана тоже притихли в ожидании дальнейших событий. Двое друзей пострадавших вскочили из-за своего стола и с криками бросились к тому месту, где произошел инцидент. С противоположной стороны в ту же точку зала ринулся коренастый мужчина. Александр сразу узнал в нем капитана Яковлева.

«Да у меня тут, оказывается, подмога есть. Тогда нам никто не страшен», — откровенно обрадовался лейтенант и снова сел на свое место, как будто конфликт был полностью исчерпан и продолжения не последует.

Те двое вдруг резко изменили свой маршрут и преднамеренно прошмыгнули между другими столиками, чтобы только не проходить мимо Кострова, представлявшего для них реальную угрозу. Они склонились над пострадавшими приятелями и стали поднимать их с пола.

— Безобразие… Устроили драку в общественном месте… Надо вызвать милицию, — завопила горластая официантка, очнувшаяся от оцепенения первой.

«Где-то я это уже слышал. Совсем недавно — этой ночью. И почему все настроены против меня?» — спросил он себя, представляя озлобленные лица проводницы и официантки.

Последнюю поддержали некоторые посетители, сидевшие далеко и, конечно же, совершенно не ведавшие о причинах инцидента, для них главное — его последствия. В зале снова стало шумно. Поняв, что его помощь уже не требуется, Яковлев сразу же сориентировался и метнулся к выходу, сделав вид, что именно туда и направлялся.

«Только бы милицию не вызвали — так и расшифроваться перед девчонками можно, когда придется объяснять, что к чему», — подумал внешне спокойный Александр, а вслух пошутил:

— Вот видите — все обошлось, а вы беспокоились, что я их покалечу. А я их просто уложил отдохнуть, чтобы проспались немного и лучше соображали в дальнейшем.

— Да, да, конечно… Им не помешает, — повторила изумленная Лена. — Один из них, напоминающий здоровенного быка, до сих пор лежит и никак не очухается. А второй тюфяком валяется под ним.

— Ничего, оклемаются — они народ привычный, проспиртованный. Поди, лежат себе и балдеют от бесплатного кайфа, — успокоил ее энергичный Александр.

— Пожалуй, ты прав. Вон смотрите: одного, как барана, еле-еле волоком тащат, — тяжело вздохнула она и кивком предложила посмотреть на это занятное зрелище.

— Так ему и надо, козлу, — пусть не лезет, мы его не звали к себе в гости. Не люблю таких, — высказала свое мнение Света и предложила прекратить разговор на эту неприятную тему.

Минут через пятнадцать они решили покинуть это душное заведение и прогуляться на свежем воздухе. Однако возникла непредвиденная задержка, вызванная тем, что официантка долго не подходила к ним, чтобы рассчитать. Чем было вызвано ее длительное отсутствие, они точно не знали — только догадывались.

Наконец-то она изволила подойти, после чего любезно извинилась, объяснив свое отсутствие обслуживанием клиентов в банкетном зале. Однако выглядело это не очень убедительно. Кроме того, не осталось незамеченным и то обстоятельство, что сразу же после скоротечной потасовки бдительная метрдотель, грузная женщина лет шестидесяти с крашеным шиньоном на голове, стеной встала на выходе. Судя по ее суровому виду, она приняла привычную позу, чтобы отразить любые попытки посетителей — в первую очередь это касалось организаторов драки, чтобы под шумок не покинули зал до приезда наряда милиции. И только после того, как появилась пропавшая официантка, метрдотель покинула свой пост и тяжело приземлилась за свой столик около входа на кухню. Это означало, что обстановка стабилизировалась и ничто теперь не угрожает беззащитным клиентам.

Завершение праздника

Только Костров вместе с девушками вышел на улицу, лихо подкатила «Волга». Задняя дверка любезно открылась, как бы приглашая немедленно воспользоваться транспортными услугами. Александр поначалу удивился и взглянул на водителя, которого из-за темноты трудно было рассмотреть. Когда пригнулся и присмотрелся, то сразу узнал вездесущего Яковлева.

«Ну ты даешь, капитан! Везде успеваешь!» — приятно удивился лейтенант и мысленно выразил ему благодарность за такую своевременную заботу и внимание.

Все трое сели в машину, и девушки назвали адреса, куда их нужно доставить. Пока они мчались по проспектам и улицам вечернего Сормова, захмелевшие подружки звонко пели частушки и громко смеялись: для них веселье продолжалось и хорошее настроение не покидало их раскрепостившиеся души. А Костров в это время анализировал отдельные факты, которые ему стали известны в ресторане, стараясь запомнить все до мелочей и не упустить даже незначительные на первый взгляд подробности.

Сначала завезли Свету, которая очень тепло прощалась, но в гости не пригласила, тактично сославшись на то, что ее мама болеет, да и время для приема гостей не совсем подходящее. Ее откровенные объяснения были восприняты с пониманием, поэтому каких-либо обид и недовольств не прозвучало.

Зато когда подъехали к дому Лены и галантный Александр проводил ее до квартиры, то ему стоило большого труда расстаться с ней. Она настойчиво приглашала его в гости, придумывая различные предлоги.

Виновнику торжества пришлось приложить немало усилий, чтобы деликатно отказать ей. Вернувшись в машину, он попросил капитана подбросить его в Автозаводский район, где проживали его родители. Они знают о его приезде и, конечно же, переживают.

— А теперь о деле. Давай обсудим некоторые интересные детали… — предложил Костров. — Ох, везет мне на приключения: то ночью в поезде, то вечером в ресторане, — тяжело вздохнул он. — Кстати, а вы как там оказались, Анатолий Иванович?

— Генерал поручил подстраховать на всякий случай: мало ли что может произойти в наше непростое время. Но теперь я убедился, что в помощи вы, молодой человек, не нуждаетесь. Видел, видел, точнее, имел удовольствие наблюдать вас в действии, — с доброжелательной улыбкой отреагировал капитан. — А вот милицию я взял на себя, доходчиво объяснив прибывшему наряду, что пострадавшие сами виноваты: сколько попросили, ровно столько и получили. Когда я показал им эту компанию, они дали понять, что прекрасно знают их и, махнув рукой, тут же уехали.

— И слава Богу, а то пришлось бы объясняться, доказывать, что я не верблюд. Ты метко подметил: они действительно просили, поэтому я просто не мог отказать.

— Кроме мер воспитательного характера, удалось почерпнуть хоть что-то интересное? — спросил Яковлев и обернулся назад, показав своим серьезным видом, что он готов выслушать.

— Да, кое-что удалось выяснить, теперь предстоит все очень осторожно перепроверить. Так что работы только прибавляется и до внесения полной ясности ох как далеко! — Капитан в этом и не сомневался. — Сегодня для меня был очень трудный день. Однако завтра, думаю, будет не легче.

Пока ехали, Александр рассказал о том, что говорили девушки о своих коллегах, в частности, про Шляхова, Воронина и Кулькова, обратив особое внимание на отдельные подозрительные моменты в их поведении, которые могут иметь важное значение для следствия.

При коротком прощании капитан пообещал, что завтра полвосьмого утра машина будет стоять на этом же месте, чтобы отвезти новоиспеченного конструктора на завод. Не простого конструктора, а со связями!

Быстро поднявшись на четвертый этаж, Костров нажал кнопку звонка. Дверь открыл обрадованный отец, который крепко пожал руку сыну и воскликнул:

— Наконец-то, ты что так задержался? Мать, не волнуйся за своего хлопчика — он уже дома.

Из кухни в прихожую примчалась мать и, поцеловав пригнувшегося сына, прижалась к его груди.

— Слава Богу, а то я уж места себе не нахожу. Куда это, думаю, запропастился мой сыночек Санечка? Уж не случилось ли с ним чего? Ты же по телефону сказал, что будешь в восемь, а сейчас уже полночь!

— Да ну, мам, скажешь тоже… Что со мной может случиться? Ты же знаешь, что у меня работа неопасная, так что волноваться за меня абсолютно нет никаких оснований. Просто посидели немного с друзьями… Сама понимаешь, разговорились и не заметили, как время пролетело.

Он еще продолжал успокаивать мать, а сам уже набирал московский номер: хоть и на расстоянии, а тоже волнуется — надо пожелать ей «Спокойной ночи!»

Второй рабочий день

Легко позавтракав, Александр уехал. В Центре Сормова он специально пересел с «Волги» на автобус. И предчувствие его не подвело. Только вышел у главной проходной завода, как сразу заметил на остановке неугомонного Григория Карловича.

— Здравствуй, Александр. Ничего, если я буду обращаться к тебе на «ты»? А я поджидаю тебя, чтобы по пути обменяться мнениями и сообщить результаты своих вчерашних проверок и ночных размышлений.

«А может, ты меня проверяешь после своих глубокомысленных размышлений?» — заподозрил Костров, но тут же переключился на общие дела — они сейчас важнее.

— Какие результаты получены, шеф?

— Ну что ж, слушай и запоминай: Синицына и Вихрова действительно находятся в заводском доме отдыха и, по словам соседей, дома позавчера не появлялись.

— Правильнее, наверное, будет сказать, что соседи их просто не видели в тот день, что совсем не исключает того, что они все-таки были, — уточнил Костров.

— Согласен с таким замечанием. Слушай дальше. Корольков в это время продолжает греть пузо в Ялте. Его жена сказала мне, что приедет он только через неделю. Крымова же весь день находилась около больного ребенка и уверяла, что даже не слышала о пропаже на работе чертежей. Так что этих лиц я, с вашего позволения, временно вычеркиваю из своего списка? — неуверенно произнес Воронин и вопрошающе взглянул на Кострова, ожидая его реакцию.

— Я бы с этим не торопился. А сделал это только при условии, что Крымова с вами была искренна, а остальные действительно не покидали дом отдыха, так как, не заходя домой, они вполне могли прийти на завод и незамеченными проникнуть в кабинет Митрофанова, а затем спокойно уехать или улететь из города, — высказал свою точку зрения молодой напарник многоопытного Воронина.

Довольный Григорий Карлович улыбнулся, потом заметил:

— Логично, хотя немного и накручено. Но в целом я тобой доволен, поскольку ты делаешь большие успехи. Твои сомнения справедливы, а рассуждения выглядят довольно убедительно. Хвалю, хвалю!

— Ну так надо думать! Кто учил! Кроме этого, я стараюсь и работаю над собой, пополняя свой интеллектуальный багаж. К примеру, я вчера на ночь почитал один детектив — теперь совсем другими глазами гляжу на многие вещи, — бодро пояснил Костров, с гордостью вышагивая в рабочем потоке.

По дороге они успели обсудить еще некоторые важные и не очень детали, поэтому Александр этой встречей оказался доволен.

— Молодец, так и дальше дерзай! Вот мы и пришли, теперь незаметно расстаемся. Я тебя вызову, если что. Только не забывай про конспирацию, ведь мы выполняем особо важное задание! Провалов в нашем деле не должно быть, — предупредил Григорий Карлович и первым устремился вверх по лестнице. Ученик даже не пытался догнать его, наоборот, стал медленно подниматься по ступенькам и в КБ вошел на три-четыре минуты позже своего прыткого наставника.

Поздоровавшись с присутствовавшими, он сел за стол и обложился книгами и приказами. Делая вид, что внимательно читает их, он наметил план дальнейших действий на сегодня. Вскоре влетела запыхавшаяся Симакова. Она была в белоснежной вязаной кофточке, черной короткой юбке и в белых модельных туфлях на высоком каблуке, как будто только что пришла или собралась идти на киносъемку или на очень важный для нее банкет. Лена вся сияла и сверкала, от нее даже за несколько метров доносились запахи приятных духов. На совесть постаралась. Удобно усевшись за своим столом, она перед маленьким зеркальцем долго приводила себя в надлежащий порядок, тщательно подкрашивая ресницы и губы. Закончив эту привычную процедуру, она с ослепительной улыбкой медленно подошла к новичку и поинтересовалась его драгоценным здоровьем и самочувствием после вчерашнего вечера.

— Да ничего, вроде все нормально, правда, не выспался, — честно ответил внешне невозмутимый Костров. — А ты как, милое создание и мое очарование? По-моему, ты сегодня собралась кого-то пленить? И должен заметить, напрасно стараешься, так как все мужчины уже давным-давно покорены тобой. При одном только твоем появлении они невольно приняли горизонтальное положение и готовы валяться у твоих стройных и красивых ножек в надежде, что ты обратишь на них внимание и ответишь взаимностью за их неподдельные и искренние чувства к тебе… В крайнем случае дашь им хоть какую-то мизерную надежду на успех, пусть и в отдаленном будущем. Я имею в виду быть с тобою рядом, дышать одним воздухом и, будучи вдохновленными твоей красотой, работать не покладая рук и творить великие дела!

— Ты все? Закончил упражняться в своем красноречии? Я очень рада, а теперь послушай меня серьезно: никого я сегодня не собираюсь охмурять, тем более в этом коллективе… Кроме тебя, конечно, поскольку ты проходишь в моем сердечном списке под первым номером. А мой внешний вид сегодня объясняется только одним: чтоб начальство не докапывалось до меня. Так что духи, макияж и прочая внешняя экипировка — это своего рода защита, точнее, панцирь от моих руководителей. Понял? У меня сегодня так головушка бо-бо, и вообще я какая-то разбитая, словно кем-то избитая. Вчера я все-таки немного лишнего приняла на грудь.

Он взглянул на ее внушительный бюст и с удовольствием отметил:

— Ты меня, конечно, извини, но внешних изменений я не заметил, тем более каких-то дефектов, вызванных поднятием тяжестей или чрезмерным употреблением горячительных напитков.

— Все шутишь, а мне не до этого. Пойдем-ка лучше поправимся, попьем кофейку, а заодно и Светку проведаем.

Они вошли в кабинет множительной техники — Света была одна. Она радушно встретила их и пригласила к столу. Александр сразу обратил внимание на ее серое приталенное платье, тонкую привлекательную фигурку опоясывал кожаный плетеный ремешок коричневого цвета. Она была аккуратно причесана, ее тонкие и ровные губы подкрашены, а выразительные глаза и дугообразные брови слегка подведены тушью. На ногтях — свежий перламутровый лак. Тоже старалась.

«Похоже, у нее тоже сегодня какой-то праздник», — констатировал про себя Костров и присел рядом с благоухающей Леной.

— Когда я сижу рядом с вами, миледи, мне так и кажется, что я нахожусь в цветущем весеннем саду, где аромат трав, цветов, кустарников и деревьев настолько сильно действует на меня, что так и хочется упасть и забыться, чтобы не думать ни о чем на свете. А только дышать и вдыхать этот чудодейственный воздух.

— О-о! Таких комплиментов я еще не слышала, — оживилась Симакова. — Я вас, сударь, попрошу заранее предупредить меня, когда вы будете падать. Можете не сомневаться, когда вдруг упадете, потеряв сознание от благовония просыпающейся после зимней спячки природы, знайте, я в этот момент непременно буду рядом.

— Очень приятная перспектива. Спасибо, я польщен. А вы, Света, по какому поводу сегодня одеты по-парадному и, должен отметить, выглядите просто чудесно! — обратился к ней лейтенант, заметив, что с ее лица не сходит очаровательная улыбка, хотя внешне она и пытается выглядеть подчеркнуто строго, как на официальном приеме.

— Во-первых, почему «вы», а не «ты»? А во-вторых, наоборот, я сегодня как раз и не наряжалась, а надела это скромненькое платьице, которое вчера приметила в шифоньере. А вот свою любимую спецодежду: черный халат, который так красит наших российских женщин, поскольку другие цвета, кроме разве что еще темно-синего, по мнению модельеров, им просто не идут и не гармонируют с их внешним видом, я еще не успела надеть. Но это упущение легко исправить.

— Нет, нет, лучше не надо — не обижайте и не унижайте себя. Кстати, хорошо одевается тот человек, чьей одежды другие как бы не замечают, — подчеркнул Костров и тут же продолжил: — Главное, чтобы одежда была удобна, со вкусом и к лицу, поэтому совсем необязательно, чтобы она была броской и дорогой. Это раз. Далее: я благодарен вам, девчонки, за вчерашний вечер и доставленное удовольствие. Все было замечательно, за исключением одного эпизода… Но о нем ни слова, будем считать, что его мы просто-напросто забыли. Договорились?

— Схвачено, заметано, — весело выпалила Лена и ребром ладони провела по своему горлу, после чего ударила ею по открытой и специально подставленной руке Александра. — Ты же меня знаешь, в натуре, — могила! За Светку я тоже ручаюсь.

Последняя с некой завистью улыбнулась и качнула головой.

— Я гляжу, вы уже спелись. Ленк, а ты где таких словечек нахваталась?

— Поживешь с мое, подруга, и не такого наберешься по ту сторону колючей проволоки. Ведь я же срок мотала, и не раз, так что для меня это вполне нормальный жаргон.

На этот раз уже Костров не сдержался, отметив про себя природный артистизм Симаковой. Он открыл дипломат и достал банку импортного кофе.

— Ты напоминаешь мне Дремова, который никогда не расстается со своим дипломатом, — напомнила о нем Лена и внешне сравнила их. — Я однажды спросила: Виталик, на кой черт ты везде таскаешься с ним, ведь у тебя там, кроме ключей от квартиры, гаража и машины да пачки сигарет с зажигалкой, ничего нет! А он мне так любезно отвечает: «Видишь ли, Ленок, во-первых, он мне кое о чем напоминает. А во-вторых, далеко не каждый может похвастаться таким кейсом — из натуральной кожи! А в-третьих, не могу же я позволить себе, как некоторые, таскаться с авоськами, сумками и пакетами, когда покупаю себе в буфете или в магазине продукты». — После короткой паузы она продолжила: — Вот и ты, Сань, чтобы привезти из дома баночку кофе, пусть и хорошего, вынужден был тащиться через весь город с этим дипломатом.

— Видишь ли, Ленок, мне несложно было сделать это. Ведь главное — доставить людям удовольствие. А если ты против, то я больше не буду, — парировал Александр и по-детски надул губы.

— Ну ладно уж, так и быть — прощаю на первый раз.

В это время зазвонил телефон. Лена среагировала первой.

— Алло, я вас внимательно слушаю, товарищ президент.

В трубке послышался серьезный мужской голос:

— Симакова у вас?

— Да, товарищ президент, это я у аппарата, — призналась она, ее озорные глаза сразу округлились, плечи приподнялись, а грудь дернулась вверх.

— Симакова, хватит дурачиться. Это Шляхов… Ты чего там делаешь?

— Как Шляхов? А я-то думала… Мне сейчас президент должен позвонить, посоветоваться насчет дальнейших реформ в стране. А тут вы со своими пустяками.

— Я тебе сейчас такого президента покажу, а заодно и генерального секретаря… Ты опять напутала в чертежах, зайди ко мне: я тебе сейчас втык дам.

— Наконец-то! Я так рада, так рада, что аж в груди моей все сперло.

— Не радоваться, а плакать надо, — продолжал ее отчитывать начальник.

После этих безрадостных слов голова Симаковой опустилась, словно вдавилась в ее хрупкие плечи. Но она тут же пришла в себя:

— Ну как же не радоваться: хоть один нашелся настоящий мужчина, который понимает проблемы одинокой женщины и готов ей помочь практическими делами, а не советом и показным сочувствием, как это делают многие.

— Послушай, Симакова, ты это о чем? Ты на что намекаешь? — недоумевал возмущенный Шляхов, напрочь лишенный чувства юмора. Но она уже не слушала его и продолжала резвиться:

— Я уже лечу к вам, Генрих Валерьянович, на крыльях любви. Уверяю, что вы не пожалеете… Только не обманите. А еще у меня к вам маленькая просьба: можно вы мне дадите сразу два втыка, а то одного мне маловато.

— Да ну тебя, Симакова, опять ты со своими шуточками. И когда ты только станешь серьезной?

В трубке послышались нервные гудки. Лена аккуратно положила телефонную трубку, как будто она была хрустальной, и обратилась к присутствующим:

— Вы все слышали. Обязательно все испортит. Опять, зануда, придрался к чему-то. Сейчас начнет воспитывать: «И когда это кончится? Ну почему ты такая невнимательная?» А я ему так жалостно: «Сами понимаете, личная неустроенность, семейные проблемы не могут не сказываться на производительности труда и качестве работы». А он в ответ: «Ну так надо что-то менять в вашей личной жизни. Так же нельзя — из-за вас может пострадать целая отрасль оборонной промышленности». А я ему с невинным видом: «Так дайте же мне оплачиваемый отпуск на полгодика. Нет, лучше на годик. Я за это время жениха себе найду, выйду замуж и даже ребеночка успею родить… Согласитесь, это же намного дешевле, чем понесенные расходы на устранение брака по моей вине. Я, как сознательный человек, не могу допустить, чтобы из-за меня пострадал воено-промышленный потенциал нашей Родины!» Тут он сразу и обмякнет.

Света и Александр улыбнулись, а Лена со сморщенными лицом встала и взглянула на себя в зеркало: там отразилось неизлечимое горе.

— Ладно уж, пойду, а то он заждался, наверное. Ему все надо быстрее, еще быстрее, как будто он куда-то спешит, торопится и все боится опоздать. Свет, дай мне какую-нибудь бумагу, которую я у тебя размножала. А то на слово не поверит.

Подруга не поскупилась и дала два листа.

— Прощайте, други мои…

Последнюю фразу она уже сказала на ходу и вскоре скрылась за дверью.

Обмен мнениями

Допив кофе, благодарный Костров вышел в коридор. Воспользовавшись отсутствием людей, он быстро проскочил в кабинет, где расположились следователи.

— Что нового, коллеги? — поинтересовался он, здороваясь с каждым.

— Провели эксперименты, которые позволяют сделать вывод, что и Митрофанов, и Вершинин за время их отсутствия в цехе вполне могли заскочить в кабинет главного конструктора, взять чертежи и приказы, куда-то их временно спрятать и вернуться. Правда, есть одно но: здесь их никто не видел в это время — ни когда входили, ни когда выходили из кабинета… Даже в коридоре, — сухо проинформировал Михайлов.

— Ну, это дело нехитрое. Я же сумел вот сейчас прийти к вам незаметно. Почему же они не могли это сделать при удачном стечении обстоятельств? Да если даже кто-то случайно и видел одного из них, то потом просто может не вспомнить этого факта, поскольку тогда не знал, что это имеет серьезное значение. И вполне возможно, что вот пропавшее еще находится на территории завода.

Михайлов возразил:

— Вряд ли. Уж если он тогда не рискнул, то сейчас или чуть позже… когда все подняты на уши, вряд ли рискнет.

— А может, ему спешить не надо: подождет, пока со временем все уляжется, утрясется, и тогда он спокойно сделает это за один раз или постепенно, по частям. Если это так, то преступник должен быть уверен в своем тайнике настолько, что не боится даже случайностей. Поэтому надо еще раз проверить все помещения и каждый уголок на территории завода, повторно пройтись маршрутом от цеха до заводоуправления и тщательно осмотреть все места, которые можно использовать под тайник, — произнес лейтенант, наблюдая в окно. — Вон смотрите: валяется груда металла, рядом сложены плиты, блоки, сваи… Целая свалка на территории завода… Попробуй найди там что-нибудь, да там черт ногу сломит. Тем не менее, по моему мнению, все равно это надо сделать, чтобы быть спокойными, — Костров повернулся и взглянул на Резцова — в знак согласия он молча кивнул.

— Кстати, Виктор Павлович, вы установили тех, кто по различным каналам выезжал за границу? — спросил Костров.

— Да, конечно, вот список таких лиц, могу зачитать: Митрофанов многократно выезжал в загранкомандировки. В частности, в Англии был два месяца, в Норвегии — три месяца, в Швеции — две недели, в ГДР — полтора месяца. Страны-то уж нет, а у нас — все как в аптеке.

Лейтенант усмехнулся.

— И аптеки уж не те.

Резцов продолжил:

— Был он и туристом: в Греции, в Турции, на Кипре… Вот у меня и точные даты есть. Правда, последние семь лет он за рубежом не был. Разонравилось. Вершинин десять лет назад был в Дании, где в течение пяти месяцев перенимал опыт. Воронин шесть месяцев находился в Швеции. Шляхов после окончания Военно-морского технического училища ходил по различным морям и океанам и, естественно, заходил в иностранные порты стран Дальнего Востока и Африки. Я подсчитал: всего у него набралось тринадцать стран, где он побывал… пока не списался со службы по состоянию здоровья. Дремов, еще будучи заместителем секретаря комитета комсомола завода, в качестве туриста был в Болгарии, затем в Югославии. А вот небезызвестный всем Кульков три года служил в Германии. Из других служб и подразделений завода можно отметить также нашего главного технолога Трофимцова, «гостил» за счет государства в Англии, в Финляндии, в Дании, в ГДР. В общем, список получился довольно большой, так что можете сами посмотреть: здесь все указано по годам и даже месяцам, — закончил Резцов и, снимая очки, протянул лист бумаги Кострову. — Да, чуть не забыл. Проверка в спецбиблиотеке показала, что все остальные совершенно секретные и секретные документы и приказы, кроме пропавших из сейфа Митрофанова, в наличии.

— Это хорошо, что больше ничего не пропало. Ну ладно, мне пора. Если спецбиблиотека уже работает, сейчас же зайду и с персоналом познакомлюсь, — сообщил Костров и вышел из кабинета.

Через минуту он уже был там и робко представился. Пожилая, небольшого роста полностью седая женщина, привычно заполнила на новичка карточку и поинтересовалась, с какими документами он хотел бы познакомиться.

— Да я и сам толком не знаю, с чего мне начать. А вы возьмите карточки наиболее читающих конструкторов и посмотрите перечень первоочередных документов, которые они изучили еще будучи новичками. Не хочу от них отставать и пойду по их проторенному пути.

— Наиболее частые гости у нас — это, конечно же, Трофимцов и Митрофанов. Руководителям и положено знать больше своих подчиненных. А вот из конструкторов рангом пониже много читают и часто интересуются новинками Шляхов, Вершинин, Зеленцов… Выделяется также Воронин, который в последнее время очень много читает различных пособий и закрытых научных сборников. Он человек эрудированный, личность разносторонне развитая, поэтому круг его интересов и увлечений достаточно велик. Этого у него не отнять. Другие интересуются меньше по сравнению с вышеперечисленными работниками. Видимо, это можно объяснить тем, что просто по роду работы им достаточно того, что они знают, а знать еще больше у них не возникает потребности.

Конспиративная встреча

Получив под роспись секретный приказ, с которым ему как молодому конструктору просто необходимо ознакомиться, Александр вернулся в КБ. Но до конца изучить его помешал неугомонный Воронин, который шепнул условную фразу:

— Который час?

Это был пароль, известный только им двоим — надо срочно встретиться. Пришлось Кострову вставать и отправляться на экстренную встречу со своим чрезмерно умным и активным наставником, в отношении которого получен ряд интересных сведений, дающих контрразведчикам серьезные основания для его проверки. На лестничной площадке между третьим и четвертым этажами взволнованный Григорий Карлович торопливо начал:

— Я его вычислил, я его установил, — просиял Воронин и начал теребить пуговицу своей рубашки.

— Кого? — недоумевал Костров, хотя внутренне и порадовался за него.

— Кого-кого! Шпиона, конечно. Ты же знаешь, мой главный конек: дедукция, нестандартные рассуждения и умозаключения. Так вот, проанализировав все нюансы, я пришел к однозначному выводу, что чертежи выкрал агент иностранной разведки… Не догадываешься кто?

— Нет. Говорите же быстрей, — заинтересовался его молодой и еще несмышленый ученик, которому, по мнению Воронина, еще ох как многого не хватает, чтобы достичь хотя бы его уровня.

— Ну как ты не можешь догадаться? Это же элементарно просто… Ах, какой подлец, меня хотел подставить…

— Да не тяните вы резину, скажите же наконец, кого вы имеете в виду! — с нетерпением торопил Костров, словно боялся, что от переполненной радости сердце шефа может не выдержать.

— Это же Кульков, кто же еще, — наконец-то вымолвил он сокровенное, будто специально набивал себе цену. После этой фразы государственного значения многоопытный негласный детектив инстинктивно оглянулся по сторонам — в этот момент он даже стенам не доверял и убавил звук своего голоса. Костров пригнулся и слушал с напряжением, а сам при всем желании никак не мог серьезно воспринимать этого человека. Тем не менее профессиональный долг обязывал выслушать доводы своего наставника, не лишенного определенных странностей и чудачеств. Воронин, не обращая внимания на Александра, увлеченно продолжал:

— Ведь он что задумал, мерзавец: специально во время отпуска пришел на работу, якобы под предлогом вернуть долг Митрофанову. Поджидая его, два часа сознательно болтался около его кабинета, выбирая удобный момент для претворения своих преступных замыслов. Но ему постоянно кто-то мешал, а он упорно ждал своего часа и все-таки дождался! Как только такая возможность представилась, да тут и надо-то всего несколько минут, он своим ключом открыл кабинет и спокойно все выгреб из сейфа. Потом вручил мне деньги, чтобы я лично передал их Антонычу, полагая, что когда я буду заходить, а потом выходить из кабинета Митрофанова, то, конечно же, оставлю отпечатки своих пальцев. К тому же меня обязательно кто-то увидит, а потом сообщит кому надо. Таким образом, после обнаружения пропажи чертежей не кто иной, а именно я стану основным подозреваемым. А он, конечно же, вне подозрений. Улавливаешь мысль? Меня хоть сейчас арестовывай, а он в стороне.

— Так уж и арестовывай… А мы с вами на что? Во всем надо тщательно разобраться, собрать вещественные доказательства, как вы сами учили, — попытался успокоить его Александр.

— А чего тут разбираться, когда с ним все ясно, как белый день. Сам он служил где? В Германии. Сын его служил где? В Германии. За воротник заложить любит кто? Он! Да еще как! Жена у него есть? Нет. Плюс ко всему перечисленному: морально неустойчив, совершенно аполитичен и ведет себя очень подозрительно…

— Стоп, стоп, стоп… С такой характеристикой хоть сразу расстреливай. А объективна ли она? Григорий Карлович, давайте все по порядку и подробнее, а я буду как бы сомневаться. Ладно? — остановил его Костров.

— Хорошо, начнем по порядку. Завербовали его в Германии, где он проходил срочную службу. Получив от разведорганов конкретное задание устроиться на наш завод, он специально проник именно туда, где сосредоточены секреты. И начал сплавлять их. Некоторые очень важные секретные сведения передал за границу через своего сына.

Ученик изобразил недоумение, его плечи невольно дернулись вверх.

— А что, есть основания так полагать?

Учитель был категоричен:

— А то — два сапога пара. Яблоня от яблони… сам понимаешь. А выпивает, чтобы снять стресс после выполнения очередного шпионского задания, причем пьет только один, чтобы по пьянке не сболтнуть лишнего. Деньги у него есть, раз новую квартиру купил, а на вино побирается преднамеренно, для отвода глаз. Ох, и хитер! Меня своей мишенью сделал! Сволочь! Но меня не проведешь! Жена его вовсе не умерла своей смертью, как он пытается преподнести окружению, а просто-напросто была отравлена им — видно, слишком много знала. Сейчас он сожительствует с какой-то женщиной, у нее очень сомнительная репутация — раньше на судах загранплавания работала. Говорят, списали на берег за контрабанду.

— А что же тогда не посадили? — удивился наивный помощник.

— То ли не доказали, то ли откупилась… С такими деньгами все можно. Думаю, вовсе не случайно они сошлись. Сам Кульков куда-то часто уезжает, по характеру замкнутый, ни с кем из наших не дружит и вообще избегает откровенных бесед о себе и своей семье. Значит, есть что скрывать! Разве этого мало? — вздохнул разгоряченный Воронин и сразу почувствовал некоторое облегчение, будто высказал что-то очень важное, что сидело в нем годами и словно распирало его изнутри и одновременно угнетало все эти годы, пока он молчал. Отдышавшись, бдительный наставник продолжил: — Но и это еще не все. Кульков по графику должен идти в отпуск в ноябре, а пошел в июле. И это неспроста: тут все продумано заранее. Но меня не проведешь! В лучших традициях знаменитых сыщиков, таких как Шерлок Холмс, комиссар Мегре, Эркюль Пуаро и многих других, я его разоблачил, и теперь ему от ответственности не уйти. Пора брать, пока он не скрылся.

— Допустим, что все это соответствует действительности, но у меня возникло несколько вопросов: кроме слов, есть ли у вас вещественные доказательства, подтверждающие выдвинутые обвинения? Меня интересует, как он вынес чертежи из кабинета, а потом с территории завода? За пазухой, что ли? Тогда бы вы первым заметили, что Кульков при передаче денег вдруг почему-то поправился в области груди и живота, — выразил свои первые сомнения молодой оппонент.

— Так он мог сначала отдать мне деньги, а потом похитить чертежи. Второй вариант: сперва спрятать похищенное, а позже встретиться со мной и передать деньги. Чертежи мог вынести по частям за несколько раз или привлечь сообщника. Хотя бы того же сына, который работает у нас на заводе водителем. Так что все сходится, дорогой мой помощник, — весело заключил Воронин, потирая от удовольствия вспотевшие ладони.

— И где же предполагаемый шпион мог спрятать чертежи и приказы: дома, в саду, в гараже или у своей сожительницы? Или он уже передал их своим зарубежным хозяевам?

— Да это уже мелочи, все детали выяснятся во время следствия, сейчас главное — вовремя схватить шпиона. Тут и думать нечего: надо его срочно арестовывать, а там он все сам расскажет, будьте уверены: расколется, как миленький. Там, в подвалах ФСБ, и не таких раскалывали…

— Не знаю, не знаю, не присутствовал. А если не расскажет? Тогда как мы с вами будем выглядеть перед следователями? Болтунами, клеветниками и несерьезными людьми, которые ввели в заблуждение органы и опорочили честного человека. И тогда уж придется «колоться» нам: сознательно мы это сделали или нет. Так что я предлагаю сначала найти пропавшее или хотя бы достоверные улики, свидетельствующие о его причастности к этому преступлению, а потом уж проинформировать контрразведчиков. Те так и ахнут, когда мы в результате кропотливого труда добудем искомое и вывалим им на стол. Да, кстати, деньги-то вы отдали потом Митрофанову?

— Конечно, отдал, правда, только на следующий день. А вот насчет Кулькова я вам всем докажу, что я прав. Я выведу его, подлеца, на чистую воду, — пообещал в запальчивости Воронин. Через мгновение он потускнел, поскольку не удалось убедить в своей правоте какого-то мальчишку, предлагавшего еще подождать. А тут надо действовать решительно и незамедлительно арестовать установленного шпиона. А то он такое может еще натворить!!!

Свалив очередной пуд со своих плеч, а может, и с языка, Воронин словно иссяк и замер в ожидании реакции ученика. Александр тоже выжидал и посматривал на него сверху вниз. Немой диалог пришлось прервать — детально все обдумывать было некогда.

— Только будьте осторожны, Григорий Карлович, противник у нас с вами очень серьезный: хитер и коварен. Может пойти на все, — предупредил Костров уже не как молодой помощник, а как профессионал. В то же время в отношении самого наставника у него возник ряд серьезных подозрений.

«Уж не сознательно ли он подставляет нам Кулькова, чтобы мы все силы бросили на него? Одновременно отведет от себя подозрения. И тот, и другой в оперативном плане очень интересны, поэтому придется обоих проверять, — размышлял лейтенант, возвращаясь в КБ. — Но и запретить ему заниматься этим делом вряд ли удастся — он все равно будет везде лезть и всех подозревать. Возможно, и мешать. Уж такой у него характер. Правда, своей излишней активностью он может наломать дров, если будет действовать самостоятельно. Так что пусть уж лучше будет под моим личным контролем. К тому же я попытаюсь использовать его в качестве негласного помощника, раз ему нравится играть в такие игры. Попутно буду осторожно изучать его в качестве одного из подозреваемых: если виновен, обязательно проколется на чем-нибудь».

Достав из сейфа секретные документы, Костров снова принялся их читать. Закончив изучение короткого приказа, направился в спецбиблиотеку, чтобы сдать его. На обратном пути снова зашел к следователям.

— Наш общий друг Воронин обвинил во всех мыслимых и немыслимых грехах Кулькова, правда, не привел при этом никаких серьезных фактов — только одни предположения. Тем не менее проверить Кулькова надо — уж слишком он часто мелькает в числе основных подозреваемых.

— Да он и так в поле нашего зрения и мы им занимаемся, но что-либо конкретного пока не получено, — сообщил подполковник Харитонов.

— А на Шляхова что-нибудь дополнительно получили?

— Тут вырисовывается кое-что интересное, но окончательные выводы пока делать рановато.

— Уже хоть что-то: пусть чуточку, но обнадеживающая информация. Так что желаю успеха. Счастливо оставаться, пойду обедать, а то у меня уже бурлит в животе.

Предчувствие беды

Возвращаясь из столовой и, проходя по глухому коридору, Костров специально приостановился около кабинета главного конструктора и услышал там мужские голоса. Он постучал и толкнул дверь. Не спрашивая разрешения, вошел и удивился — здесь полным ходом шли шахматные баталии.

— Можно посмотреть, как вы играете? — напросился он. Увлеченные присутствующие только после этого обратили на него внимание.

— Да, конечно, если вам это интересно. Увлекаетесь? Тогда милости просим, — последовал мгновенный ответ Митрофанова, сидевшего за приставным столиком напротив Вершинина. Их разделяла шахматная доска и часы, а вокруг расположились болельщики, они иногда подсказывали ходы и комментировали перемещения фигур. Среди них были Шляхов, Воронин и еще два конструктора, фамилии которых Александр не знал. Пока соперники азартно сражались, он изучал обстановку. Она давила на него и хотела что-то сказать, открыть, но не находила нужных слов. Или он еще не научился замечать и понимать язык вещей и предметов.

«В кабинете мало что изменилось после моего первого посещения. Ключ вставлен в сейф, дверка чуть приоткрыта. Это не дело, а впрочем, там и брать-то сейчас нечего. Видимо, такое творилось и ранее, чем, возможно, и воспользовался преступник при снятии слепков с ключа. Присутствующие все дымят, как паровозы. Хоть форточка и открыта, но это не спасает прокуренное помещение. А что если чертежи в нее выбросили? Двор-то там пустынный. Надо проверить. Ключ от входной двери вставлен изнутри во врезной замок, что также создает для присутствующих все условия для беспрепятственного доступа к нему: все так увлечены игрой, что никому нет до него дела. В том числе и хозяину. Ну вот, пожалуй, и все, что можно здесь почерпнуть полезного», — размышлял лейтенант, делая вид, что с интересом наблюдает за партией.

Митрофанов поочередно обыграл еще двух соперников, что свидетельствовало о том, что в этом кругу он если не самый сильный, то во всяком случае один из лучших шахматистов. Садиться с ним играть, тем более пятиминутку, Костров не рискнул и покинул кабинет, сославшись, что не переносит табачного дыма.

«И все же почему здесь нет скрытой видеокамеры? Уходя, он бы каждый раз включал… и был спокоен. И нам бы сейчас все было ясно».

Спустя секунды Костров ответил себе: да потому что указывать всегда легче… Или после драки кулаками махать.

И снова сумбурные мысли, размышления. Но не только они не давали ему покоя. Через полтора часа Воронин снова вышел на связь. Проходя мимо задумчивого ученика, шеф негромко кашлянул два раза, дав понять, что надо срочно встретиться. На привычной лестничной площадке Григорий Карлович поведал свежие новости:

— Поговорив с Вершининым, я выяснил, что Кульков поменялся с Мешковым, у которого по графику отпуск намечен в июле. Но поскольку ему в ноябре обещали дать путевку в санаторий, поэтому он и договорился с Кульковым, чтобы подлечить свой желудок. Мешков потом лично подтвердил эту информацию. Кстати, ты его видел в кабинете у Митрофанова во время обеденного перерыва.

— А кто был другой?

— Крошин. Должен заметить, что он сам не играет в шахматы, а только наблюдает. Подозрительный тип.

— Григорий Карлович, скажите, пожалуйста, кто в обед приходит в кабинет Митрофанова?

— В основном одни и те же. Кроме тех, которых ты видел, еще главный технолог Трофимцов. Между прочим, оказывает достойное сопротивление Антонычу и частенько выигрывает у него. Правда, в последнее время он почему-то вообще перестал заходить. Очень редко заходят Дремов, Чернов, Жамов, Рожнов. Догадываюсь о твоем следующем вопросе, поэтому сразу отвечаю: нет, в день пропажи чертежей мы не играли в шахматы, так как Митрофанов и Вершинин были на совещании у директора.

«А ты действительно догадливый», — отметил про себя Александр и продолжал слушать общественного наставника. А тот без умолку излагал свои мысли:

— А что касается Кулькова, то теперь я еще больше подозреваю его. Это ведь надо же так все продумать, так все подстроить, чтобы на него не пало ни тени подозрений. Ничего, час расплаты близок! — стоял на своем настойчивый Воронин и в раздумье закусил нижнюю губу.

Они расстались, каждый вернулся на свое место. В 15.10 в КБ вошел следователь Михайлов — он был взволнован — и быстро прошел в стекляшку к Вершинину. Костров сразу заподозрил что-то неладное — его сердце учащенно забилось.

— По-видимому, что-то произошло. Очень серьезное, — предположил он.

— Лев Кондратьевич, у вас запасные ключи от кабинета Митрофанова есть? А то он не отвечает ни на телефонные звонки, ни на стук в дверь.

— Может, вышел?

— Да нет, он в кабинете. Уж не случилось ли чего?

Побледневший Вершинин устремился к сейфу.

— Только у меня, он мне сам их дал, — ответил Лев Кондратьевич взволнованным голосом, доставая опечатанный пенал с ключами. — Мало ли чего. Захлопнул или потерял…

Этот разговор слышали почти все, потому что дверь была чуть приоткрыта и царила гробовая тишина. Притихшие сотрудники КБ сразу поняли, точнее, каждый почувствовал своим настороженным нутром, что произошло что-то ужасное. Теперь усидеть никто не мог. Все беспорядочно с шумом ринулись в коридор, пытаясь обогнать друг друга. Каждый стремился оказаться на месте первым, чтобы своими глазами увидеть, что же на самом деле произошло. Но там уже находились неизвестные люди, которые не подпустили их к кабинету Митрофанова ближе чем на пять метров. Костров последовал примеру своих новых коллег и сразу понял: интуиция его не подвела.

Взгляд Александра пробежался по лицам присутствующих в надежде заметить что-то особенное, может быть, подозрительное. Все были устремлены к злополучной двери, за которой опять скрывалась какая-то тайна. Неужели, на этот раз убийственная? Мелочиться никто не собирался. Напряжение с каждой секундой нарастало, и скорбная тишина действовала на всех угнетающе. Как и многие другие, также поддавшись волнению, лейтенант продолжал внимательно наблюдать. На лицах конструкторов он увидел, кроме обычного любопытства, страх и боль, которые нарастали и передавались друг другу, хотя окончательные выводы было делать еще рано. Кострова что-то подтолкнуло, и он вернулся в бюро и осмотрел помещение в надежде увидеть кого-то равнодушного к происходящему или что-то еще, что раньше ускользало от его взора из-за присутствия там людей.

«Ни одной души!» — констатировал он и продолжал осматривать просторное помещение. В этот момент оно показалось ему совсем другим, как бы осиротевшим: все вещи и предметы вроде были на месте, но не хватало главного — тех, кто работает здесь. Ему показалось, что конструкторское бюро чего-то лишилось, потеряло ту прелесть и жизненную силу, которые присущи только коллективам, где царит обычно здоровая и доброжелательная обстановка, где даже на ночь остаются душевная теплота и дыхание его обитателей. Но на этот раз все выглядело совсем по-другому — здесь уже поселились скорбь, тревога, печаль… Он чувствовал это.

Александр вышел и увидел, как майор Михайлов говорил приникшему к замочной скважине Вершинину:

— Хоть ключ и вставлен изнутри, но все же видно, что Митрофанов уткнулся лицом в стол. Видите? Давайте вытолкнем этот ключ внутрь и попробуем открыть вашим. Врача мы уже вызвали.

Они продолжали негромко переговариваться, совершенно не обращая внимания на присутствующих конструкторов, столпившихся в коридоре.

— Такого никогда не было. Надо же… — в нервной дрожи засуетился Лев Кондратьевич.

— Доставайте ключи и действуйте.

— Да, да, сейчас попробую, — произнес Вершинин и попытался трясущимися руками вставить ключ в замок, но они оказались непослушными. — А впрочем, у вас, наверное, лучше получится.

Внешне невозмутимому Сергею Борисовичу удалось гораздо больше. Повернув запасным ключом несколько раз вправо и влево, он удивленно заметил:

— Оказывается, на этот замок дверь вообще не заперта, сейчас попробуем верхний.

Английский накладной замок даже не сопротивлялся, но, когда Михайлов толкнул дверь, она не распахнулась.

— Значит, он закрылся изнутри, на задвижку, — предположил Вершинин. — Придется взламывать.

Странная смерть Митрофанова

В это время прибежали запыхавшиеся Резцов, врач и медсестра с чемоданчиком. Виктору Павловичу поручили взломать обитую листовым железом дверь. Разобравшись с верхним замком, он плечом сильно надавил на нее, и она чуть поддалась, а со второго раза распахнулась. Взору присутствовавших, стоявших напротив кабинета, предстала следующая картина: Серафим Антонович сидел в своем привычном кресле, а его верхняя часть тела, руки и голова лежали на письменном столе. Преимущество в росте позволило Кострову, даже находясь за охнувшей толпой, заметить, что на столе лежали развернутыми какие-то чертежи, дверка сейфа была чуть приоткрыта, а в замок вставлен ключ со связкой.

— Только врач, больше никто не заходит, — жестко произнес Михайлов и пропустил вперед миловидную женщину лет сорока в белом халате.

Она пощупала пульс, взглянула на зрачки и печально констатировала:

— Он мертв. Думаю, что умер недавно, минут 30—40 назад.

— Спасибо, остальное скажут эксперты, — произнес Михайлов и обратился к капитану Яковлеву:

— Анатолий, оставайся здесь и ни одного человека без меня не пускай. А я пойду доложу руководству и вызову бригаду экспертов-криминалистов. Товарищи, не толпитесь, не мешайте. Прошу вас пройти на свои рабочие места.

Через десять минут он вместе с Резцовым вошел в КБ и громко объявил:

— Минуточку внимания. О трагедии вы уже знаете: сами все видели. Я прошу каждого сейчас же написать объяснение, в котором указать: когда, где и при каких обстоятельствах вы видели в последний раз Митрофанова. Возможно, вы видели кого-то, кто заходил или выходил из его кабинета… Поймите, это очень важно и позволит быстрее внести полную ясность. Лев Кондратьевич, соберите и занесите нам.

«А ведь я видел его одним из последних», — ужаснулся Александр и с трудом начал выводить буквы, слова, фразы. Пальцы не слушались, а на листе бумаги вдруг застыло мутное лицо покойного.

«Как в рамке», — удивился он, а сам своими мелкими строчками, словно ровными полосками, расчленял лицо Митрофанова.

Закончив писать, еще раз пробежался глазами: «Я, Костров Александр Сергеевич, в последний раз видел Митрофанова Серафима Антоновича сегодня в его кабинете во время обеденного перерыва с 12.35 до 12.55. Кроме меня, присутствовали Вершинин, Воронин, Мешков и Крошин. Когда я уходил, он продолжал играть в шахматы. Больше я Митрофанова не видел и в кабинет к нему не заходил. Конструктор Костров».

Посчитав, что добавить нечего, лейтенант расписался и поставил дату. После того как Лев Кондратьевич сам закончил писать объяснение, он пошел по рядам и стал собирать листки. Некоторых пришлось поторапливать. Не дожидаясь окончания этой процедуры, Костров вышел, за ним тут же последовал Воронин, они перемигнулись и, соблюдая дистанцию метров в десять, пошли по коридору к противоположному выходу, так как с этой стороны скопилось много народу.

— Такого поворота событий вы, наверное, не ожидали, Григорий Карлович?

— Должен признаться, Александр, не предполагал. Честно скажу. Всего мог предвидеть, но такого!

— Вот и я. Просто в шоке. Не сомневаюсь, что у вас поразительная наблюдательность. Скажите, какие у Митрофанова были привычки?

— Рабочий день он, как обычно, начинал с чисто организационных вопросов, изучения новых приказов, инструкций. Еще он регулярно присутствовал на различных оперативных совещаниях, заседаниях и пятиминутках. Обычно они проводились с утра почти до самого обеда и, конечно же, отвлекали его от основной работы, — сухо и по-деловому отчитывался Воронин. — Во время обеденного перерыва он предпочитал играть в шахматы, особенно в блиц на часах, о чем ты уже прекрасно знаешь. Для него это было отдушиной, и он с удовольствием сражался за шахматной доской. При этом много курил… Следует заметить, когда он нервничал или ему необходимо сосредоточиться и мобилизоваться, он хватался за сигарету и чадил, как паровоз. Когда же у него было хорошее настроение, то иногда негромко напевал. После обеда Антоныч занимался творческой работой с чертежами и проектами. И уж тут к нему не подходи, поскольку он любил работать в идеальной тишине. Если утомлялся, то пил очень крепкий чай с конфетами. Да, чуть не забыл: поскольку он страдал хроническим гастритом, то три раза в день принимал таблетки и витамины. В одиннадцать часов делал гимнастику с гантелями и пробежку на месте.

— В свободное время любил ходить на лыжах, рыбачить, осенью выезжал в лес за грибами. В общем, ничто человеческое ему было не чуждо, за своим здоровьем следил и был в неплохой форме. Иначе как можно объяснить, что он каждый день задерживался на работе до восьми вечера, а иногда и позже и выдерживал такие нагрузки. А ты сам-то что думаешь по этому поводу? — вдруг спросил Воронин и пристально посмотрел на Александра.

— Одно из двух: либо убийство, либо самоубийство.

— А может, сердце не выдержало? — предположил Григорий Карлович. — А впрочем, вряд ли. Ведь я сам только что сказал, что он следил за своим здоровьем и никогда раньше на сердце не жаловался.

— Если оно раньше и не болело, то после таких потрясений вполне могло надломиться. Так что в жизни все бывает, и давайте не будем гадать на кофейной гуще, а подождем результатов вскрытия. А вот зачем он закрывался изнутри, мне непонятно. Словно чего-то боялся или от кого-то прятался… — размышлял вслух ученик.

— Объясняется это очень просто: полтора года назад после замыкания электропроводки в одном из кабинетов вышел очередной приказ директора завода, согласно которому впредь категорически запрещается использовать нагревательные приборы и курить на рабочих местах. Пожарные и ответственные лица сначала ходили по кабинетам и проверяли правила соблюдения противопожарной безопасности. Вот он и стал закрываться изнутри, чтобы прятаться от посторонних и очень любопытных глаз. Потом страсти постепенно улеглись, а привычка осталась. Кроме этого, я уже об этом говорил, Антоныч любил работать в тишине и очень остро реагировал, когда ему мешали или отвлекали по пустякам.

— Теперь для меня многое прояснилось. Вашей наблюдательности и превосходной памяти можно только позавидовать, — преднамеренно с завистливым видом похвалил шефа Александр, после чего предложил разойтись, чтобы внимательно понаблюдать за происходящими событиями и одновременно подумать о причинах смерти Митрофанова.

И в коридоре, и в КБ народ словно бурлил, громко обсуждая случившееся. Каждый старался перекричать других и убедить в своей правоте. Некоторые осторожно высказывали свои версии и предположения, другие утверждали с такой уверенностью в голосе, что можно подумать, что они всю жизнь только и занимались расследованием загадочных убийств. Александр молча слушал и анализировал эти сумбурные и эмоциональные заявления, однако уловить что-либо полезное, за что можно было бы зацепиться, не удавалось.

Рабочий день уже закончился, и постепенно люди, как бы нехотя после таких трагических событий, стали расходиться по домам. Чтобы не вызвать подозрений у сослуживцев своей ничем не оправданной задержкой на рабочем месте, оставаться там было нежелательно, поэтому Костров вышел на улицу и полчаса прогуливался по заводу. Все это время он думал и сопоставлял отдельные факты, выстраивал чисто логические умозаключения, что позволило бы ему приблизиться к истине.

И все-таки убийство

Выждав время, Александр рискнул подняться на третий этаж, полагая, что его коллеги-конструкторы уже разошлись. Он зашел в кабинет, в котором обычно располагались следователи. Однако на этот раз там находился один Яковлев.

— Александр Сергеевич, а я вас жду, специально никуда не выхожу. Думаю, не могли же вы уехать домой, не попрощавшись, тем более в такой день.

— Я на свежем воздухе прогулялся, чтобы лучше думалось. А у вас что-нибудь конкретное уже есть? — поинтересовался лейтенант. — Мне бы хотелось самому все осмотреть в кабинете, если это возможно, конечно.

— Сейчас организуем. Там сейчас только наши. По предварительным данным, он отравлен. Труп уже увезли. Предсмертной записки нет. После ознакомления с объяснениями можно заключить, что последним его видел главный технолог завода Трофимцов. Это было в туалете примерно в четырнадцать пятнадцать. Мы еще раз прослушали магнитофонную запись: вообще ничего непонятно. В кабинет вошел в четырнадцать шестнадцать, по-видимому, вернулся из туалета, сразу же закрылся, открыл сейф, достал и развернул чертежи, потом молча работал с ними. После этого наступила тридцатиминутная полнейшая тишина. Вот почему мы и забеспокоились… Оказалось — опоздали. Пойдемте, взгляните на все своими глазами, чтоб иметь более полное представление.

Офицеры вошли в кабинет, где около пяти часов назад оборвалась жизнь главного конструктора завода и видного ученого. Там работали шесть человек, и каждый занимался своим делом.

Александр зашел за кресло Серафима Антоновича и, прижавшись к стене, не спеша осматривал кабинет, надеясь на свою фотографическую память, чтобы зафиксировать все до мелочей. Он начал с дальних углов помещения и постепенно сужал круг своего обозрения, приближаясь к центру: просторному письменному и приставному столам со стульями.

— Здесь все как было? Ничего не изменяли? Выдвинутые ящики стола в том же положении? — спросил он у Михайлова, разбиравшего какие-то бумаги.

В верхнем ящике Костров увидел таблетки и пузырьки с поливитаминами, большую иглу, воткнутую в моток белых ниток и две коробочки со скрепками и кнопками.

— Что это за чертежи, выяснили? — поинтересовался он.

— Естественно. Они из спецбиблиотеки, с грифом «секретно» — он их получил сегодня в тринадцать часов, — ответил Яковлев, расположившийся в углу кабинета.

— И последнее, чтобы не мешать вам, — Костров взглянул на Михайлова. — Все съедобное и лекарства надо бы срочно отправить на экспертизу и попросить, чтобы заключение представили как можно быстрее.

— Сделаем, как только все опишем и составим протоколы, — ответил майор, на лице которого поселилась усталость.

Покинув кабинет вместе с Яковлевым, Александр в раздумье произнес:

— Думаю, дня через два-три все будет ясно. А сегодня мне тут делать нечего. Поеду домой, где в спокойной обстановке попробую еще раз все подробно обдумать и взвесить все нюансы.

— Ты думаешь, все решится так скоро? — удивился Яковлев. — Тут же вообще еще ничего неясно. Сплошная тьма и непролазная тайга.

— Вот завтра, ну в крайнем случае послезавтра все и прояснится, — с трудом улыбнулся лейтенант. Он хоть тоже вымотался, но старался держаться бодрым.

Они проехали по заречной части города, по знакомым с детства проспектам и улицам. Любуясь, Александр ненадолго отвлекся, на него нахлынули приятные чувства и воспоминания, позволившие ему немного расслабиться.

«Люблю я свой город и считаю, что лучше его на всем свете нет! — признался он самому себе. — Особенно хорош он вечером. А впрочем, так, наверное, считает любой, для кого с малой родиной связаны лучшие годы его жизни. Они уходят, с каждым днем отдаляются, остаются только приятные воспоминания. На первые чувства со временем наслаиваются все новые и новые, но они от этого не становятся хуже, только приобретают другие оттенки и несколько иные формы восприятия происходящего», — размышлял Костров, пока ехал на Автозавод к родителям.

Когда уставший лейтенант наконец-то добрался до постели, думал, что сразу же заснет, но тревожившие его мысли не давали ему покоя. Он снова и снова представлял кабинет Митрофанова: перед глазами мелькали мебель, отдельные предметы и вещи. Иногда он погружался в неглубокий сон, потом снова просыпался и в полудремоте пытался найти и выделить именно ту деталь, которая могла бы иметь самое непосредственное отношение к смерти Митрофанова.

Рано утром он окончательно проснулся и на свежую голову еще раз обдумал все детали и план своих действий на сегодняшний день. Делая зарядку, умываясь и завтракая, он продолжал думать об этом, полагая, что отгадка прячется где-то рядом, но никак не удается зацепиться за нее.

Загадки следствия

Согласно вчерашней договоренности в семь часов утра приехал Яковлев. Взглянув на его немного помятое и небритое лицо, Александр понял, что отдохнуть ему ночью не пришлось.

«Вот кому достается, даже поспать не приходится», — с сочувствием отметил он про себя.

Анатолий прошелся ладонью по щетине.

— Всю ночь пришлось работать.

— Я догадался. Ну и что интересного получили?

— По предварительным данным, Митрофанов отравлен каким-то новым препаратом иностранного производства: в нем большое содержание цианистого калия и чего-то еще такого… Кстати, фармакологами нашей страны этот препарат не используется. На человека этот яд, тем более в такой дозе, действует практически мгновенно. Но как он поступил в организм покойного, пока неясно. Шприц мы не нашли — значит, укол исключен, к тому же на теле пострадавшего не найдено следов от иглы. Остается один вариант — он принял его вместе с пищей, которую ему подсунули. Или… он сознательно отравился.

— Выходит, принять яд вне своего кабинета он практически не мог? Тогда вообще ничего непонятно. Человек пришел в кабинет, изнутри закрылся, сел в свое кресло, разложил перед собой чертежи и без единого слова умер. Если это самоубийство, то зачем ему работать с чертежами? Чтобы потом сразу же отправиться на тот свет? Почему тогда не простился ни с кем? Допускаю, что он проявил сиюминутную слабость и скоропалительное решение свести счеты с жизнью принял мгновенно… Но у него все же была возможность написать коротенькую записку или хотя бы выдать прощальный звонок той же самой жене, которую, говорят, он очень любил. Если же его убили, то как? Ведь в кабинете он был один? — недоумевал Костров и вслух делился своими мыслями коллегой. — На случайность это тем более не похоже, поскольку с ядами не шутят. Да и достать такой, видимо, не так просто. А другие пищевые продукты в кабинете обнаружили? Например, конфеты, сахар, печенье, пряники и так далее?

— Да в том-то и дело, что ничего другого, за небольшим исключением, не нашли, так как его припасы, судя по всему, буквально накануне кончились, а новые еще не успел купить. Пластмассовая коробка, в которой раньше, видимо, хранились сахар, песок и конфеты, была пуста, если не считать нескольких крупинок. В другой коробке остались только засохшие крошки овсяного печенья. Поливитаминов осталось примерно полпузырька, а таблеток от желудка всего четыре штуки. По предварительному заключению экспертов, яд в них не обнаружен. Стаканы, графин и чайник, а также находившуюся в них воду также проверили… Но увы. Так что получается загадка со многими неизвестными! — подвел неутешительный итог капитан и взглянул на задумчивого Александра.

По мере приближения к заводу погода портилась, довершением пасмурного настроения оказался мелкий нудный дождь. Когда остановились у заводоуправления, Костров вместе с Яковлевым прошел в кабинет заместителя директора завода по режиму, где в числе знакомых лиц он увидел и неизвестных — они сидели за длинным столом и что-то обсуждали.

— Не беспокойтесь, здесь все наши, — обратился к нему Резцов. — Знакомьтесь, это наш куратор из областной прокуратуры Афанасий Васильевич Прохоров, а остальные — сотрудники контрразведывательного и следственного отделов УФСБ.

Костров представился, после чего позвонил в Москву и доложил Ремизову о ходе расследования. Разговор был коротким, но полезным, поскольку полковник высказал несколько своих соображений и конкретных предложений по активизации работы по этому делу. Окинув взглядом присутствующих, Александр спросил:

— Получены ли какие-нибудь дополнительные улики, которые дают основание кого-то подозревать?

— Пока что сказать что-то определенное трудно. Обнаруженные отпечатки пальцев и следы обуви, окурки папирос и сигарет предстоит идентифицировать. Хотя нам и так ясно, кому они могут принадлежать, — ответил Михайлов.

«Согласен, что это ничего не даст, поскольку мы выйдем на известных нам лиц, то есть на коллег покойного, которые действительно были у него в кабинете. О них я уже писал в своем объяснении», — торопливо размышлял Костров, затем спросил:

— Что пояснил Трофимцов, ведь он последним видел Митрофанова живым!

Михайлов подошел ближе и тихо сообщил — другим об этом, видимо, уже было известно.

— Во время допроса он рассказал следующее: когда курил в туалете, вошел Серафим Антонович и прошел в одну из кабин. Выйдя через несколько секунд, он заявил, что у него к Трофимцову есть одно дело, и попросил зайти завтра с утра, а то ему сейчас некогда. После этой фразы Митрофанов ушел. Свидетелей этого разговора не было, так что проверить показания Трофимцова невозможно. О чем хотел поговорить Митрофанов, какое у него возникло дело, Трофимцов даже представить не может. И вообще, у меня сложилось мнение, что он какой-то странный: то ли напуган, то ли так сильно переживает… Зажатый, настороженный, складывается впечатление, что он чего-то не договаривает.

«Может, просто подавлен случившемся, ведь между ними сложились за многие годы неплохие отношения, если не сказать дружеские», — предположил лейтенант, потом поинтересовался:

— Вы не уточняли такой момент: во время нахождения в туалете Митрофанов курил или, возможно, что-то жевал? Кстати, а туалет и особенно ту кабину проверили?

— Конечно. В урне с мусором никаких записок и даже клочков не обнаружено… Только использованные газетные обрывки. По словам Трофимцова, Митрофанов воду не спускал, ничего не жевал и не курил, а настроение у него было обычное, чего-либо подозрительного в его поведении он не заметил, — пояснил Сергей Борисович.

— Спасибо за информацию, теперь будем ее переваривать. Ну что ж, кажется, мне на работу пора, — громко произнес Александр и попрощался со всеми. Перед тем как выйти из кабинета, он услышал обращенный ко всем присутствующим голос Михайлова:

— Вот мне и непонятно, как его могли отравить, если он находился один в изолированном помещении?! Получается: убит без признаков насильственной смерти.

«Значит, профессионально. Для меня это тоже пока загадка, которую требуется срочно разгадать», — подумал Костров, спускаясь по лестнице.

В конструкторском бюро народу было еще мало, но те, кто уже пришел, обсуждали вчерашнюю трагедию и делились своими соображениями по этому поводу. Костров подошел к своему столу и увидел около своего дипломата, оставленного вчера под вешалкой, еще один, только размером больше и явно дороже. На крючке висели куртка темно-синего цвета куртка и белый шарф.

«Понятно, прибыл хозяин этого стола, а раз так, придется освобождать его. А впрочем, не будем пока торопиться», — решил начинающий конструктор и для видимости снова выложил из стола кучу документов, которые предстояло прочитать.

Позже выяснится, что за этим столом работает начальник отдела Виталий Семенович Дремов, который в это время находился в кабинете множительной техники. Увидев его, Света сразу же опустила голову и сделала вид, что вообще не заметила его. А Лена, как всегда, среагировала живо, со свойственной ей иронией:

— А батюшки, кого мы видим, кого мы лицезреем! Сам Виталий Семенович пожаловал к нам в гости. Как ваше драгоценное здоровье? Не пошатнулось ли после бурно проведенной ночи в объятиях приятной незнакомки?

— Все в порядке, не беспокойся, — ответил он, явно не ожидая такого приема.

— Слава тебе Господи! А то уж мы места себе не находили — во как волновались. Кстати, знаете ли вы, сударь, что ваше место уже занято? Там в поте лица трудится молодой человек приятной наружности: высок, строен, силен и обладает крутым нравом. Но и это еще не все. Он энергичен, благоразумен, коммуникабелен, галантен и очень обаятелен.

Последнее слово она произнесла медленно и с таким наслаждением, будто до сих пор находилась под впечатлением от его неотразимого обаяния. Дремов уже заразился любопытством, а Лена продолжала нахваливать:

— Весельчак, обладает тонким чувством юмора, а его кажущиеся на первый взгляд скромные вкусы сочетаются с приверженностью к яркости и внешним эффектам, свойственным только натурам неординарным, тонким и возвышенным. Одним словом, наш Александр внешне — атлет, а по внутреннему состоянию души — настоящий рыцарь. Видимо, в нем с детства заложены справедливость, порядочность и благородство, даже при знакомстве уже чувствуется какая-то внутренняя пружина, темперамент и всепоглощающая, прямо-таки порабощающая страсть…

После этих слов Лена артистично закатила к потолку глаза, глубоко задышала и, прижав руки к левой груди, громко засопела, словно только что испытала описанную ею страсть. Мысленно она еще находилась в крепких объятиях своего кумира, но Дремов своей ревнивой прозаичностью все испортил.

— Хватит трепаться. Твой красочный артистизм все равно никто не оценит. Лучше перейдем к делу. Я не только это, а кое-что и другое знаю, — спокойно произнес он, намекнув о вчерашней смерти Митрофанова. — Так что это событие намного важнее, чем появление нового коллеги, который, судя по всему, времени даром не терял и успел уже заморочить вам головы. — Он и покосился на притихшую Свету. — Тебе тоже?

Она встрепенулась и неожиданно для себя улыбнулась, так как продолжала наслаждаться и поражаться способностям подруги.

— Признаюсь, Виталий, грешны. Он просто покорил наши сердца и очаровал нас своей смелостью. Я бы даже сказала, героизмом… — веселилась неудержимая Симакова. А у Светы уже нахмурились брови, в глазах сверкнула холодная злоба.

— Не то что некоторые, которые привыкли лебезить перед ними: «Выпейте, ребята, за мое здоровье… Мужики, угощайтесь за мой счет. Сегодня я плачу, — произнесла Света, пытаясь подражать голосу Дремова. — А вот он сразу послал их — как отрезал: «Нет, и точка!»

Ее перебила Лена:

— Ты представляешь, один не побоялся десятерых! Кстати, небезызвестных тебе лиц…

— Это кого же? — поинтересовался Виталий с нескрываемым любопытством.

— Да твоих дружков из ресторана. Неужто не догадался? Вообрази себе такую картину: он всех поставил в ряд, а потом своей колотушкой как врезал по самой толстой физгармонии — получилась такая красочная симфония! А дружки-приятели под умопомрачительным впечатлением, как доминошки, попадали один за другим. Затем сами стали штабелями укладываться, чтобы удобнее было их транспортировать в милицию. Нет. Это невозможно передать, это надо видеть, — с серьезным видом потешалась Симакова. — Одним ударом — сразу всех! Прибывшие милиционеры спрашивают: «Вам не помочь?» А наш кавалер им так небрежно: «Не стоит: после меня добавлять не надо: слева я бью как молотком, а справа — как кувалдой! Так что часа через два, я думаю, не раньше, очухаются, и тогда можно будет их выносить».

— Лен, кончай куражиться. Правда, что милиция приезжала? — заинтересовался вдруг Дремов.

— Конечно. А как же без нее, родимой. Пять машин! Они его сразу узнали: «Товарищ майор, какие будут указания? Этих сразу за город вывезти и там закопать или в подвал на допрос с пристрастием?» А он им снисходительно так и с достоинством настоящего мужчины: «Ладно уж, пусть живут: я сегодня добрый. Мою машину к подъезду: я сегодня закончил развлекаться, а этих красивых дам развезти по домам. — Это он нас имел в виду. Я думаю, ты сразу догадался. — Пусть им на всю жизнь запомнится этот вечер! Люблю устраивать и дарить хорошим людям праздники».

— Ну, Лен, опять тебя понесло, — взмолилась Света. — Перестань, пожалуйста, фантазировать. Хотя… мне показалось, что Виталий Семенович проявил живой интерес к твоему эмоциональному и искрометному рассказу о нашем времяпрепровождении.

— Я очень рад, что вы умеете не только хорошо работать, но и красиво отдыхать и веселиться, но давайте все же оставим приятные воспоминания и вернемся в сегодняшний день, к нашим… — словно что-то вспомнив, Дремов посмотрел на часы. — Кстати, о делах. Мне надо срочно позвонить в министерство нашему куратору, а то ведь он, наверное, еще не знает о случившейся беде.

Набрав московский номер, он сразу же изменил суровый тон на подчеркнуто любезный:

— Борис Маркович, здравствуйте! Это Дремов вас беспокоит и отрывает от важных дел. Но поверьте, обстановка вынуждает меня сделать это. Сегодня первый день, как я вышел на работу, и сразу был ошарашен печальным известием. Вы в курсе, что у нас случилось? Да, да… Нельзя приболеть — сразу одно ЧП за другим: то чертежи пропали, то вот теперь такая загадочная смерть. Я сегодня с утра с Вершининым разговаривал, по его словам, следователи склоняются к мысли, что, скорее всего, это самоубийство… Вы же знаете: врагов у Антоныча не было… Да, конечно. У меня возник ряд срочных вопросов, которые решить можно только в министерстве, да вот не знаю, как выбраться к вам: уж больно здесь много дел накопилось. К тому же не люблю я ездить в шумную Москву. Выматываюсь. — Света за спиной его недоверчиво покачала головой. — А вот мой начальник сектора Шляхов прямо-таки рвется в столицу, замучил меня: когда я его отправлю? Вы же знаете о его разногласиях с Митрофановым по поводу последнего проекта. Вот он и хочет приехать в министерство со своей докладной запиской и лично доказать свою правоту. Я говорил об этом с Вершининым, а он обещал выйти на директора, но хотелось, чтобы и вы выдали звонок руководству завода и тем самым ускорили это дело. Спасибо заранее. Всего хорошего, а супруге большой привет от меня.

Аккуратно положив трубку, он облегченно вздохнул и с чувством выполненного долга обратился к девушкам:

— Ну что, девчонки, закурим? Ой, сигареты-то у меня в дипломате остались. А ты, Свет, угостишь нас чайком?

— Иди к себе да кури там и чаи гоняй, сколько тебе влезет, а здесь люди работают, как видишь, — грубо оборвала его Пухова и демонстративно отвернулась.

— Ах да, я и забыл — у вас же появился новый ухажер, который не только занял мое рабочее место, но и завладел вашими сердцами. Как ты говоришь, Лен: «высок, красив и статен телом». Так вот, позвольте спросить: «А хорош ли делом?» Посмотрим, посмотрим, что он собой представляет!

Через несколько секунд Дремов уже стоял за спиной Кострова и наблюдал за ним.

— Похвально, похвально, молодой человек, что вы начинаете с азов. Только мне непонятно, как вы оказались за моим столом... Не рановато ли вам занимать место начальника отдела? К тому же оно не вакантно.

— Серафим Антонович хотел закрепить вас за мной, чтобы вы оказывали мне шефскую помощь на начальном этапе. Может быть, поэтому Вершинин и Шляхов посадили меня за этот временно пустующий стол, чтобы я пока теоретически впитывал все знания, а потом от вас лично набирался практического опыта, — с волнением объяснил Александр и встал, чтобы освободить это «тепленькое» место — кандидатов на него, видно, и без него хватает.

— Поможем, обязательно поможем, — усмехнулся Дремов. — Только одно маленькое уточнение или замечание, если хотите: Лев Кондратьевич и Константин Валерьянович вас не посадили, как вы изволили выразиться, а предложили временно воспользоваться свободным столом и стулом. А вот по-настоящему сажают не здесь, а совсем в другом месте, я думаю, вы догадываетесь где?

— Наслышан, но не более. А самому не хотелось бы там побывать, — пояснил Костров, разглядывая своего начальника: выше среднего роста, возраст около тридцати лет, лицо приятное, худощавое, волосы густые и темные, глаза карие, выразительные. Такие, как он, обычно с первого взгляда нравятся девушкам и женщинам.

Дремов предложил Кострову временно пересесть на место Кулькова, который находился в отпуске, и посоветовал больше читать спецлитературу. Затем он подошел к сидевшему за своим столом Шляхову и, положив руку на плечо, обрадовал его:

— Я только что звонил в министерство и договорился с нашим куратором, чтобы ты приехал в Москву и лично изложил суть своих предложений, частично изменяющих утвержденный проект нового изделия. Он обещал связаться с руководством завода, чтобы тебя командировали. Так что готовься как следует, чтобы быть кратким, но убедительным, — не подведи меня, ведь я за тебя в какой-то степени поручился.

Расположившись на новом месте, Костров с беспокойством отметил про себя: «Что-то главный сыщик сегодня на связь не выходит. Его почему-то и на месте нет. Уж не случилось ли чего?»

Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, он зашел проведать Свету, однако застал там и Лену.

— Здравствуйте, девушки. Как у вас настроение?

— Спасибо, не очень, надо бы хуже, да некуда, — ответила Симакова и взглянула на хмурую подругу.

— А я только что познакомился со своим новым начальником Виталием Семеновичем. Он произвел на меня неплохое впечатление — сработаемся.

— Это он умеет. Уж чего-чего, а это у него ловко получается, — резко ответила Света и покраснела, словно устыдилась своих откровений. — Он и к нам заходил: в Москву звонил насчет Шляхова. Не люблю я его, уж больно скользкий и внешне производит неприятное впечатление. Лично у меня сложилось мнение, что его болезненный вид и капризный характер несут отрицательную энергетику. Захочет и может даже заразить всех, кто с ним общается. Поэтому я стараюсь от него подальше держаться.

— Кого не любишь? Ты о ком? — прикинулся Костров. — Ничего не пойму, кто звонил, зачем звонил?

— Да я про Шляхова. А звонил Дремов, чтобы того вызвали в министерство, — пояснила Света.

— Вот теперь понятно. Лен, а ты что сегодня такая квелая? Тебя просто не узнать!

— Устала я. Да еще погода испортилась. Как бы сейчас плюхнулась в кровать и проспала бы до утра. А тут надо идти чертить, соображать… Ну нет у меня сегодня настроя, вдохновения, ну что я могу с собой поделать?

— Ладно, не буду вам мешать. Увидимся еще, — сказал Костров и быстро вышел.

Воспользовавшись благоприятной ситуацией, зашел в кабинет к следователям, которые приготовились вызывать на допрос очередных свидетелей.

— Поздравляю вас, Александр Сергеевич, — «обрадовал» его Михайлов, — вы попали в черный список подозреваемых лиц, составленный Ворониным. В обед вчера заходили в кабинет Митрофанова? Заходили. На его перекидном календаре ваша фамилия указана? Указана. Алиби есть? Нет, конечно. И так далее, и тому подобное. В общем, ваши дела плохи: сушите сухари.

— Ах, вон оно что. А я-то думаю, что он ко мне сегодня не подходит! Оказывается, он решил снова напрямую с вами работать. Теперь многое проясняется.

Обратившись к Харитонову, Костров спросил:

— Дремов не попадал раньше в поле нашего зрения? И что он за человек?

— Да нет. Отзывы о нем только положительные. А что касается этого дела, то у него полное алиби: вчера он даже близко к заводу не подходил.

— А на Шляхова ничего нет?

— Вот здесь намного сложнее: он сейчас нами активно проверяется, является одним из основных подозреваемых: уж больно много на нем сходится.

Костров обратился к Резцову:

— Виктор Павлович, я думаю, в виде исключения Шляхову можно будет оформить командировку в Москву — он же под нашим контролем! И за него поручился начальник отдела.

— Будет сделано, — пообещал тот и добавил: — Мы об этом знаем и разговор Дремова с куратором из министерства внимательно прослушали. Получается очень интересная деталь — ее нам раньше не хватало… А вот теперь все вроде бы выстраивается в единую последовательную цепочку. Хотите, изложу? Пожалуйста, слушайте: Генрих Валерьянович Шляхов, будучи молодым офицером ВМФ, многократно заходил в иностранные порты, где, вероятно, вступал в неделовые контакты с иностранцами. Экзотика, полные товарами магазины, посещение баров, красивые женщины и многие другие соблазны вскружили ему голову.

Костров даже представил эти красочные картины, но, к сожалению, себя там не увидел — наверно, к тому времени еще не родился. А Резцов увлеченно продолжал аргументировать свои подозрения:

— Он все чаще и чаще задумывается, а со временем приходит к мысли, что уже не может без такой «райской» жизни. Затем попадает в поле зрения одной из иностранных разведок, от которой однажды поступает конкретное предложение сотрудничать… А может, его поймали на чем-нибудь и пообещали об этом умолчать, если он выполнит одну маленькую услугу. В общем, это не так важно: на добровольной основе или с помощью компрометирующих материалов иностранным спецслужбам удалось его завербовать. По их заданию он списывается по болезни на берег и увольняется из армии. Затем устраивается на особо режимный завод — объект устремлений разведывательных органов.

«Вполне возможно. Так обычно и бывает», — признал лейтенант, больше преуспевший в теории, чем на практике.

— Именно отсюда и началась его активная шпионская деятельность, о чем свидетельствуют следующие подозрительные моменты: в спецбиблиотеке он один из самых частых гостей, и следует отметить, что очень много читает литературы по закрытой тематике с грифом «секретно» и «совершенно секретно». В том числе и такую, к которой непосредственного отношения не имеет, — я проверил. На работе задерживается, объясняя это тем, что любит сосредоточиться в идеальной тишине. На самом же деле он, скорее всего, производил фотосъемку с документов. Детей у него нет. Видимо, не хотел обременять себя, полагая, что они будут мешать ему в шпионской деятельности. С женой отношения натянутые, поскольку ей, вероятно, трудно понять его постоянные уединения и частое, порой ничем необъяснимое отсутствие дома. Да и женился-то он, наверное, для отвода глаз, чтобы потом без особых чувств раскаяния спокойно бросить ее, когда поступит команда покинуть нашу страну и уйти за границу.

Будучи уверенным в своей правоте, Резцов продолжал приводить убедительные доводы.

«А может, все поменять местами, и причина сразу же станет следствием? Да и многое другое прояснится и частично объяснит странное поведение Шляхова! — впервые мысленно возразил Александр. — Например, отсутствие детей, вероятно, и привело к тому, что у него испортились отношения с женой, если, конечно, это произошло по ее вине. А если нет, то он может так мотивировать: поскольку дома его не больно-то ждут, поэтому он туда и не торопится. От непонимающей его жены держится отдаленно, а всего себя как в рабочее время, так и после отдает любимому делу. Одним словом, он самый настоящий фанатик. А раз так, то, естественно, он как человек любознательный и дальновидный интересуется всем, что необходимо знать сейчас и что может пригодиться потом. Это и есть нормальный творческий процесс заинтересованного человека. Но есть в моих рассуждениях, оправдывающих Шляхова, и серьезные контрдоводы, поэтому с мнением Виктора Павловича нельзя не согласиться и надо еще раз все обдумать».

А Резцов в это время методично излагал подозрительные моменты в отношении Генриха Валерьяновича.

— В Москву он в командировки и по личным вопросам пусть нечасто, но выезжал, где вполне мог встречаться с дипломатами-разведчиками или проводить тайниковые операции. Материально он всегда жил неплохо. Во всяком случае лучше многих своих коллег: имеет «Волгу», правда, сейчас она уже постарела. Но тогда! На ней часто выезжает на охоту, увлекается фото- и радиоделом. А его последние разногласия с Митрофановым…

«Интересно, интересно, а то я до сих пор толком не знаю, в чем же они заключаются и кто все-таки среди из них прав!» — еще больше заинтересовался Костров.

— …Шляхову, видите ли, кажется, что проект новой подлодки надо еще доработать и внести кое-какие изменения. Идеи у него на этот счет есть, а вот чертежей пока нет… А на это уйдет еще несколько месяцев…

— А какова позиция Митрофанова? — уточнил Костров.

— Он считает… Точнее, считал: если мы будем постоянно вносить одно за другим все новые и новые предложения, то так никогда и не приступим к сборке разработанной и уже утвержденной министерством подводной лодки нового класса. Предлагаемые Шляховым нововведения несущественны, поскольку в принципе не привносят каких-либо кардинальных изменений и не улучшают тактико-технические и боевые характеристики. Их внедрение позволит улучшить бытовые условия для экипажа и несколько облегчить их деятельность при эксплуатации отдельных агрегатов. Поэтому Митрофанов предлагал начать строительство первой подлодки. А все изменения, в том числе и предложения Шляхова, которые наверняка будут возникать в ходе ее постройки и испытаний, учесть на будущее. Позже все эти доработки обязательно будут внесены в утвержденный проект. Но ведь Шляхову не терпится.

— Вот теперь мне более-менее понятно, — признался лейтенант и взглянул на других, которые также внимательно слушали пояснения Резцова и, судя по их реакции, видимо, тоже узнали об этом впервые.

Когда Александр уже собирался покинуть кабинет, Михайлов остановил его:

— А ведь среди нас есть именинник, давайте поздравим его и по-дружески пожмем руку. А уж по-настоящему отметим это событие позже, в более подходящей ситуации, — тогда и настроение будет соответствующим.

Он подошел к Яковлеву и обнял его.

— Поздравляю, дружище! Прими наилучшие пожелания, а главное, будь всегда здоров и счастлив во всем!

Все поочередно поздравили именинника и пожелали ему всего наилучшего в жизни. Александр также присоединился к теплым словам и незаметно вышел из кабинета.

Вернувшись на свое рабочее место, он стал еще раз внимательно обдумывать полученную информацию и сопоставлять факты. Пока что к единому мнению он никак не мог прийти, мучили одни и те же вопросы: «Кто совершил эти два преступления и связаны ли они между собой? Что кроется за ними? Кто всем этим руководит?..» Он пробегал глазами по знакомым и незнакомым лицам и затылкам сотрудников КБ, и ему казалось, что, возможно, преступник среди них: сидит спокойненько на своем стульчике, притаился, как крот, а в душе просто ликует, что все у него получилось превосходно, поскольку он не оставил на месте преступления даже малейших улик. По его мнению, как бы контрразведчики ни старались, они никогда не найдут его. Не исключал Костров и другой вариант: вполне возможно, что преступник или преступники работают совсем в другом подразделении или службе. Ну, например, Трофимцов или кто-то другой. Молодому оперработнику было над чем поломать голову, и он по-прежнему продолжал анализировать.

Ожидание гостей

Во время обеденного перерыва он находился в столовой. Расположившись у крайнего столика около открытого окна, Костров вдруг увидел Яковлева, который, остановившись у входа, разглядывал присутствовавших и явно кого-то искал. Наконец он нашел его, и на мгновение их взгляды встретились — этого оказалось достаточно, чтобы Александр сразу понял, кого тот ищет. А по выражению лица несложно было догадаться, что срочно нужно встретиться. Анатолий подошел к меню и, ознакомившись, вышел из столовой. Костров допил свой компот и бросился догонять.

В кабинете следователей все прояснилось.

— Александр Сергеевич, — начал Яковлев. — Только что звонил генерал и приказал вас найти, чтобы сообщить о предстоящем приезде в наш город дипломатов-разведчиков. А ему звонил из Москвы полковник Ремизов, который поручил вам обязательно подключиться.

— Ясно. А где они сейчас?

— Подъезжают к Владимиру. Мы должны их встретить при въезде в нашу область. Так что времени у нас очень мало и надо бы выезжать. Все подробности по дороге.

— Виктор Павлович, опять к вам просьба: надо бы как-то прикрыть меня. Сами придумайте какой-нибудь убедительный предлог и объясните некоторым любопытным коллегам причину моего отсутствия на работе.

— Сделаем так: вас по линии профсоюзного комитета завода привлекли к мероприятиям по подготовке похорон. Кого надо, я предупрежу, чтоб не было никаких вопросов. Так что можете спокойно ехать.

— Спасибо, но спокойно ехать не придется — это же дипломаты! А они любят ездить быстро и с ветерком! Всем до свидания, до завтра.

Пока Яковлев рассказывал, что ему стало известно от генерала Зуброва, Александр представил, как все это происходило на самом деле. Ночью в управление ФСБ поступила шифровка из Москвы, в которой центр информировал, что, возможно, группа иностранных дипломатов, среди которых будут и установленные кадровые разведчики, незаконно посетят Нижний Новгород. По данным московских коллег, они запросили разрешение выехать сегодня с утра во Владимир, Суздаль и другие города «Золотого кольца». Но, по имеющимся оперативным данным, ряд разведчиков в последнее время неоднократно в разговорах между собой почему-то упоминали Нижний. Судя по тому, что сотрудники посольств США, Англии, Германии и других стран тщательно готовились к этой поездке, есть серьезные основания предполагать, что ими намечена какая-то враждебная акция.

Сегодня в семь часов утра из указанных посольств одновременно выехали по три легковых автомобиля и направились на окраину города. Затем по скоростной трассе они понеслись в сторону Суздаля. Там известные нам сотрудники организованно посетили Покровский и Спасо-Евфимиев монастыри, побывали в музее деревянного зодчества. После одиннадцати часов иностранцы, вероятно, пытавшиеся своей внешней пассивностью усыпить бдительность наших сотрудников, вдруг проявили активность, и все закрутилось, завертелось, подобно безумному вихрю.

Костров отметил, что дипломаты-разведчики это умеют. В этот момент он не позавидовал «наружке». Вскоре приводимые Яковлевым факты вновь увлекли Александра.

— Западногерманские дипломаты в полном составе неожиданно захотели самостоятельно поехать в Загорск и посетить Троице-Сергиеву лавру и Духовную церковь, несколько англичан и других иностранцев вдруг изъявили желание выехать в Ростов и ознакомиться с достопримечательностями Красной палаты и церкви Одигитрии. Некоторые предпочли посмотреть Спасский монастырь и первый русский театр в Ярославле. Отдельные американцы срочно помчались в Переславль-Залесский, где их якобы привлекал Спасо-Преображенский собор. Оставшиеся три англичанина и четыре американца продолжали внимательно и спокойно слушать гида. Среди последних выделялся помощник военного атташе Майкл Крупнофф, который представился потомком русских эмигрантов. Он отличался от других прекрасным владением русского языка и проявлением повышенного интереса к культуре своих предков.

Относительно поведения дипломатов в Суздале, когда они вдруг, как по команде, разлетелись в разные стороны, Костров подумал: «Как тараканы разбежались в надежде укрыться в надежных щелях. Понятное дело, хотели растащить наши бригады наружного наблюдения, сосредоточив их основное внимание на второстепенные объекты. А главным, разведчикам, по их замыслам, предстояло уйти из-под нашего контроля и решить какую-то важную для них задачу».

После предусмотренного программой обеда в первоклассном ресторане почтительные иностранцы тепло поблагодарили гида за интересную экскурсию и пообещали приехать еще. При подчеркнуто радушном прощании они дали понять, что на сегодняшний день их культурная программа завершена, поэтому они возвращаются в Москву.

Однако, проехав чуть более пятнадцати километров по трассе в сторону столицы, две машины вдруг остановились. Убедившись, что за ними нет «хвоста», развернулись и направились во Владимир, где дважды притормозили около Золотых ворот и памятника в честь 800-летия города. Причем они постоянно перепроверялись, нет ли за ними слежки. Около церкви Покрова на Нерли дипломаты покинули свои иномарки и ринулись на незапланированную экскурсию. Народу там было много, поэтому затеряться в толпе для них не составило большого труда. Ровно через десять минут объекты наблюдения завершили экскурсию и поодиночке сели в две «Волги», стоявшие совсем в другом месте. Посольские же автомобили по-прежнему стояли там, где их покинули дипломаты, а водители безразлично дремали. Удивило и другое: заранее подготовленные «Волги» оказались с нижегородскими номерами. Они спешно вырвались на окраину города, а затем устремились в сторону Нижнего.

«Вот теперь раскрылся замысел тщательно спланированной операции. Сколько мер предосторожности! Вот почему группа из семи человек до этого не проявляла себя — старалась не привлекать к себе внимания», — предположил Александр, а сам продолжал слушать капитана.

— Чуть позже нам сообщили номера «Волг», на которых ехали дипломаты-разведчики, приметы последних. Центром поставлены следующие задачи: выявить их цели во время незаконного пребывания в области, своевременно предупредить или пресечь возможную враждебную деятельность. Наши машины уже выставлены на трассе и готовы встретить непрошеных гостей. Так что, Александр Сергеевич, пришла пора и вам подключиться.

— Для нас, москвичей, это привычно. Работать по дипломатам-разведчикам — они же известны — приходится довольно часто. Сколько их вынужденно покинули нашу страну, а им все неймется. Так что негласная война продолжается.

— С недавнего времени их пребывание у нас тоже стало не редкостью. Как только открыли город и область, дипломатические миссии и отдельные сотрудники посольств и консульств зачастили в гости. Как и прежде, они проявляют повышенный интерес к оборонным предприятиям, НИИ, воинским частям и полигонам. Об этом же свидетельствуют и полученные разведкой сведения об устремлениях иностранных спецслужб, а также опросы наших ученых, специалистов, туристов и студентов, выезжавших за границу.

— Да это понятно. Но меня интересует главный вопрос: что же конкретно и именно сегодня могло заинтересовать кадровых разведчиков? Уж не твой ли день рождения?

Анатолий улыбнулся, покачивая головой, потом заметил:

— День моего рождения — это, конечно, важное событие, но, боюсь, не единственное. Основной целью их приезда все-таки является что-то иное.

— А жаль. Нет бы, как люди, открыто приехали, поздравили, вместе посидели бы за столом, выпили как следует. Что им стоит? Ведь зарплата у них намного больше твоей, могли бы по-дружески и поделиться, вручить ценный подарок, чтобы осталась память на всю жизнь! Так нет: все тайком, все нахрапом… Так что же их может прельщать здесь? — сам себя теребил лейтенант.

— Судя по докладам начальников райаппаратов УФСБ и военной контрразведки, следует выделить следующее — наиболее значимое, что может их заинтересовать: на танковом полигоне, находящемся как раз вдоль трассы Москва — Нижний Новгород, должны проводиться плановые стрельбы, там будут использоваться и новые танки, поступивших на вооружение в дивизию. В одном из районов на территории области третий день продолжаются тактические учения дивизиона ПВО Московского военного округа, предусматривающие пуск ракет класса «земля — воздух». Правда, дислоцируется эта часть довольно далеко от трассы и от областного центра. Кроме этого, по утвержденному графику Генштаба Министерства обороны планируются перевозки военной техники по железной дороге и автомобильным транспортом. Поздно ночью намечается спуск на воду атомной подводной лодки, а на авиационном заводе планируется провести первые полетные испытания новейшего самолета. В Научно-исследовательском институте измерительных систем должна открыться Всесоюзная научно-практическая конференция, на которую приехали известные ученые, ведущие инженеры и конструкторы в этой области…

— Я думаю, их все может заинтересовать. Да и перечень этот не полный?

— Да. Он будет пополняться, поскольку область просто начинена особо режимными и режимными объектами. Практически каждый день происходят какие-то важные события, — уточнил капитан. — Что для наших гостей сегодня самое главное, пока не знаем, но уже вырисовывается маршрут возможного перемещения их. Конечно, каждый подобный приезд — дело хлопотное и ответственное, но, если честно признаться, для нас это порой жесткое противоборство крайне интересно с точки зрения выявления новых форм и методов деятельности иностранных спецслужб на современном этапе, когда очень важную информацию можно получить с помощью спутников-шпионов, компьютеров и другой новейшей техники. Но… техника техникой, а доразведка полученных первичных разведданных порой все равно необходима. Вот и приходится иногда рисковать, идти на отчаянные акции, как сегодня, например. Кажется мы приехали: вон нам машут… А мне тут со своими номерами делать нечего. Пока, до встречи.

Костров вышел из «Волги» и пересел в «жигуленок», где находились сотрудники «наружки», ожидавшие дипломатов.

Приезд дипломатов-разведчиков

В 14.36 поджидаемые машины проскочили мимо и продолжили путь к Нижнему. Костров доложил по радиосвязи генералу Зуброву, который на всякий случай связался с начальником ОВИРа, чтобы сотрудники были готовы при необходимости задокументировать факт незаконного въезда иностранцев без соответствующего разрешения.

Далее от Александра поочередно поступали доклады:

— Первый и второй объекты поворот на Дзержинск проскочили мимо. Проезжая вдоль танкового полигона, снизили скорость до сорока километров в час… При обгоне зафиксировано, что они ведут видео- и фотосъемку…

Генерал взглянул на начальника отдела военной контрразведки полковника Белякова и с удовольствием отметил:

— Вовремя мы перенесли стрельбы на полигоне. Для них же лучше: чем меньше знают, лучше спят.

Тот в знак согласия только кивнул, ожидая следующего доклада с трассы. От Кострова продолжала поступать своевременная информация:

— …на большой скорости приближаются к городу… Воспользовавшись гостеприимным приглашением «Добро пожаловать», пересекли границу и следуют по Московскому шоссе… Подъехали к железнодорожному вокзалу и резко остановились, из первой машины выскочил один из пассажиров и, как ошпаренный, бросился в тоннель. На вид ему около сорока лет, среднего роста, одет в черный костюм, а в руках у него спортивная сумка темно-синего цвета.

На лице заместителя начальника управления полковника Жарова мелькнула озабоченность.

— На Московском вокзале и на привокзальной площади в это время обычно очень много народу. Как бы не потерять, сказал заместитель начальника управления полковник Жаров.

— На это, видимо, и рассчитывают, выбрав именно это место и время, — с досадой в голосе произнес генерал. — Посмотрим, что предпримут дальше.

А лейтенант уже сообщил:

— Наши ринулись за ним, чтобы не упустить его в толпе… Обе машины резко развернулись и поехали в обратном направлении… На Сормовском повороте свернули вправо…

«Все ясно, их интересует Московский или Сормовский район. А может, и оба», — одновременно решили члены штаба и взглянули на карту города, висевшую на стене. Генерал тут же приказал начальнику Московского райотдела УФСБ, чтобы срочно прекратили испытания нового самолета и действовали согласно предварительной договоренности. Планом контрразведывательных мероприятий предусматривалось: используя сложившуюся ситуацию, по возможности постараться дезинформировать спецслужбы противника, поэтому на авиационном заводе уже подготовились и подогнали поближе к забору завода, пролегавшего прямо вдоль трассы, два мощных трактора.

В нужный момент около ангара со свистом заработала используемая для очистки взлетно-посадочной полосы тепловая машина со старыми, отработавшими свое авиационными двигателями, выдаваемыми контрразведчиками за самые новые, которые якобы планируется использовать на последней модели МиГов. Одновременно заранее проинструктированным заводским мотористам поручили гонять на полных оборотах движки тракторов Т-180.

— Теперь пусть снимают секретную информацию о наших современных тракторах, используемых на авиазаводе. Я думаю, эти двигатели представляют повышенный интерес для американской и английской разведок? — с юношеской лукавостью заметил полковник Жаров, ожидая реакции других членов штаба.

Все улыбнулись, но промолчали, а генерал Зубров доброжелательным тоном отметил:

— Все остришь, Павел Тимофеевич? Посмотрим, как сработает наша задумка по доведению дезы до противника.

— Куда они денутся! Сработает, вот увидите, — им ничего другого не остается, — уверял полковник, который по натуре своей был ярым оптимистом.

— Вот тогда и посмеемся… И желательно последними…

Однако до конца закончить свою мысль Зубров не успел, так как на связь снова вышел Костров.

— Прошу срочно прислать милицейскую машину. По-моему, она в ближайшее время может понадобиться.

— Пятый, пятый, ждите ее — она идет следом. Только используйте ее в самом крайнем случае, — сообщил начальник оперативно-поискового отдела.

— Понял. Наши «друзья» идут настолько уверенно, что складывается впечатление, что они прекрасно знают город, будто регулярно ездят этим маршрутом. Правда, постоянно проверяются, поочередно меняясь местами.

— Это все объяснимо, ведь разведчики сотню раз по карте проехали этим маршрутом. Поэтому неудивительно, что они так лихо мчатся к своей намеченной цели. Это еще раз свидетельствует о том, что они тщательно подготовились перед тем, как решиться на такой отчаянный шаг, — поделился своими мыслями Жаров.

— На то они и профессионалы — просто так ничего не делают. А уж если что-то надумали, то предварительно готовятся, о чем свидетельствует сегодняшняя операция, — подытожил Зубров, делая пометки в служебной тетради. Потом быстро поднял голову и уставился на начальника поискового отдела:

— Почему не слышу доклада в отношении беглеца? Нашли его или нет?

— Пока нет, — с виноватым видом ответил тот и опустил глаза.

— Где хотите, но найдите мне его… И чем раньше, тем лучше для вас. Меня не волнуют ваши отговорки: есть приметы, известно место, где он высадился, так что ищите… Ах, вы не ожидали такого! Надо было ко всему быть готовым, понятно?

Александр в это время также размышлял над поведением дипломатов, пытаясь предугадать их дальнейшие действия: «Такая решительность и активность характерны для ЦРУ, РУМО. Американцы привыкли действовать нагло — это их почерк. А вот почему на такой риск пошли английские дипломаты? Мне это не совсем ясно. А впрочем, скоро все узнаем, забегать вперед событий не будем. Но почему именно сегодня? Уж не связано ли это с исчезновением чертежей и убийством Митрофанова? Может быть, они пошли на такую дерзкую акцию, чтобы отвлечь наше внимание от своего агента, который в это время спокойно проведет тайниковую операцию по передаче похищенного… А может, их агент должен лично встретится с разведчиком, ну хотя бы с тем, что выскочил из машины на Московском вокзале, и передать ему чертежи и приказы, а заодно получить от него деньги, новую шпионскую технику и дополнительные инструкции? В нашем деле все может быть… Но, как говорится, нужны факты».

Лицом к лицу

После затянувшегося молчания Костров наконец-то снова связался со штабом:

— Объекты кружатся вокруг авиационного завода, ненадолго останавливаются, потом продолжают путь. Высовываются в открытые окна и смотрят на небо в надежде что-то там увидеть… К заводу подъезжали уже с разных точек, потом снова отъезжали...

— Как хотят увидеть наш модернизированный самолет! Наверное, уже и видеокамеры, и фотоаппараты приготовили — вот только снимать-то, к сожалению, нечего. Сочувствуем, господа хорошие, но помочь ничем не можем, — иронизировал Жаров.

Тут же последовала новая информация:

— Первая «Волга» с четырьмя дипломатами остановилась около забора авиационного завода, а вторая проскочила мимо. Судя по всему, именно на этой точке пути американских и английских разведчиков разошлись… Первые прижались к обочине, уже три минуты стоят, однако машину никто не покидает… А впрочем, кажется, они начинают действовать. Вышел тот, что за рулем, осмотрелся по сторонам, открыл капот… Делает вид, что ремонтирует двигатель… Его примеру последовал один из пассажиров. Кажется, он проявляет излишнее любопытство…

Это был Майкл Крупнофф, который по сравнению с другими дипломатами испытывал особое волнение, поскольку впервые в жизни находился в Нижнем Новгороде, о котором так много был наслышан. Сразу после революции отсюда бежали и эмигрировали его прадед, прабабка и дед. Вполне возможно, что и он мог бы родиться и поныне проживать в этом старинном русском городе… Но так уж случилось, что находился он здесь совсем с другими намерениями: не в качестве туриста и добропорядочного гостя, а с разведывательной целью. Это его работа, и неважно где: совершенно в чужой стране или на родине своих предков.

Он пересек дорогу и остановился в непосредственной близости от забора. Сотрудники «наружки» расположились отдаленно и наблюдали за поведением американских разведчиков.

— Разрешите пощупать его, а заодно посмотреть поближе, — спросил разрешения Костров.

— Действуйте, только осторожно — не спугните раньше времени, — предупредил генерал.

Сняв галстук и хлебнув для запаха глоток водки, лейтенант пошел навстречу дипломату. Секунды тянулись мучительно медленно. Но Костров не ускорял шаг. Вскоре он уже имел возможность рассмотреть американского разведчика. Расстояние сокращалось. В этот момент вокруг — никого. Они пристально смотрели друг на друга, и с каждым шагом напряжение нарастало. Внешние данные Кострова впечатляли, и он, чувствуя свое физическое превосходство, словно глыба, надвигался на высокого, но очень худого иностранца. Внутреннее состояние у них, естественно, было разным. Началась игра нервов, психоэмоциональное противоборство между ними с каждым шагом приближалось к пику. Оба понимали, что представляют интересы как своих спецслужб, так и своих стран, поэтому внутренне, конечно же, ощущали основательную поддержку. Но Костров имел огромное преимущество — ведь он находился у себя на родине, поэтому был уверен в своих действиях. На этом маленьком участке около оборонного завода это нервное противостояние длилось всего несколько секунд. Но чего они стоили непосредственным участникам!

«Кажется, влип, неужели засекли? Что делать, что предпринять? Только не паниковать и проявлять спокойствие», — с трудом уговаривал себя Крупнофф, опустив голову и, делая вид, что что-то потерял.

«Пиджак-то для него явно великоват. Несмотря на это, он все равно выглядит как жердь. Не кормят его, что ли? А может, специально подобрали такого в качестве антенны? Ну это мы сейчас проверим… А глазенки-то у него бегают: то на меня, то себе под ноги, то на меня, то на дорогу или на свою машину — чувствуется, сильно нервничает и чрезмерно волнуется… Главное для меня — удачно начать разговор, тогда будет меньше у него подозрений», — рассуждал Костров, приближаясь к дипломату-разведчику.

Да сам он ощущал, что не железный: теперь его лейтенантские шаги стали не так уверены, как раньше. Но он тут же собрался.

Когда поравнялись, Костров заглянул в лицо разведчика — тот не выдержал и опустил серые глаза, а тонкие губы чуть дернулись. В горячей груди сердце заколотилось в неуемной истерике, его нервозность достигла наивысшей точки. И кажется, напрасно. Подозрительный здоровяк почти прошел уже мимо… Только Майкл почувствовал облегчение и подумал: «Кажись, пронесло…» Но тот вдруг остановился и медленно повернулся.

— Мужик, ты что-то потерял?

— Дело в том, что я проживаю в Эстонии, а родился здесь. Мы уехали, когда я был еще маленьким, но отчетливо помню, что наш дом стоял около какого-то завода, — стал торопливо оправдываться приезжий на русском языке с типичным для прибалтийцев акцентом. Но диалект-то никуда не денешь. — Вчера вечером я тут гулял и потерял ключик…

— Так ты, выходит, земляк! — радостно воскликнул Александр и вскинул руки, чтобы обнять его, как лучшего друга после долгой разлуки.

Тот оторопел от неожиданности и застыл, как вкопанный. Через мгновение он оказался в крепких объятиях пахнущего водкой Кострова, который грудью, животом и руками нащупал на теле разведчика твердый бандаж и провода, а на поясе какие-то футляры, коробочки. Сделав вид, что ничего не почувствовал, Александр вел себя все так же оживленно.

— Все-таки тянет на родину? Ведь она у всех одна. Ну, тогда пойдем…

— Куда пойдем, зачем пойдем? — по-настоящему испугался американец, перебив навязчивого прохожего, от которого противно несло спиртным.

— Пойдем выпьем, — уточнил Костров, немного успокоив своим простецким пояснением пребывавшего в сильном напряжении «эстонца», а сам незаметно посмотрел на стоящую через дорогу «Волгу» с направленной на них видеокамерой.

— Нет, нет, мне нельзя. Я занят. У меня очень мало времени, — замахал руками странный иностранец.

— Ну, как знаешь, — с сожалением произнес контрразведчик. — А я пойду еще вмажу. А ты оставайся нюхать эту выхлопную гадость… Опять летуны какие-то испытания проводят. Кстати, заводов здесь много, да и заборов хватает, так что ищи свой потерянный дом и золотой ключик от него. Пока, я спешу, а то трубы горят, сам понимаешь.

По-приятельски похлопав по плечу «эстонца» и крепко пожав ему руку — тот аж скривился, — Костров быстрым шагом пошел дальше. Из-за бетонного забора отчетливо доносился гул реактивных двигателей и ощущался запах отработанной солярки. За углом его поджидала оперативная машина, из которой он доложил руководству управления о том, что удалось нащупать на теле американского разведчика.

Расположившиеся в отдалении от машины с иностранцами наши бригады «наружки» контролировали их поведение и фиксировали на видеокамеру, как костлявый «эстонец» вплотную приблизился к забору. Иногда он под видом разминки после длительной поездки делал какие-то неестественные движения телом, руками и ногами.

— Дипломат напичкан новейшей аппаратурой, позволяющей получать разведывательную информацию, даже не заходя на территорию режимного завода. Да, технический прогресс сейчас позволяет, находясь вне секретного объекта, получать интересующие сведения. Естественно, это создает для нас, контрразведчиков, дополнительные сложности как при защите секретов, так и при пресечении враждебной деятельности иностранных спецслужб на стадии сбора ими разведданных, — размышлял вслух Зубров после радиодоклада Кострова. — Ну так не будем пока мешать американцам — пусть работают и отрабатывают свои жирные куски.

Другой дипломат в это время, кроме капота, открыл багажник автомобиля и нервозно поглядывал в сторону своего коллеги.

— Оба, вероятно, делают забор воздуха, ведут радиоперехват служебных телефонных разговоров, включили и другую измерительную аппаратуру. Представляю, как напичкан их суперавтомобиль, — предположил Жаров после очередного доклада сотрудника «наружки», следившего за поведением иностранцев. — По ряду параметров работы двигателей специалисты даже на слух могут получить некоторое представление о них, а следовательно, и о новом самолете в целом, который, видимо, уж очень интересует иностранные спецслужбы. Неужто только из-за этого весь этот сыр-бор?

Позвонил начальник Московского райотдела УФСБ, который сообщил генералу о том, что охрана завода зафиксировала подозрительную «Волгу», стоящую около забора, и рвется в бой, чтобы действовать в соответствии с инструкцией.

— Ни в коем случае, в данный момент их активность может только навредить, — строго предупредил Зубров. — Не лишайте их праздника. Пускай дипломаты уедут с чувством выполненного долга. Пусть мысли о том, что им до конца удалось выполнить задание, согревают их до определенного момента. Тем обиднее для них будет разочарование, когда специалисты расшифруют полученные ими данные и проанализируют показания приборов.

— Не беспокойтесь, без моего разрешения они не предпримут никаких практических действий, — успокоил генерала подполковник, прекрасно понимая, что иностранцы находятся под контролем, и охранникам в это дело без нужды не следует вмешиваться. Им только дай волю!

Через три минуты Костров снова сообщил о поведении американских разведчиков и предложил:

— По-моему, настала пора пугнуть их. А то они себе все нервы измотали.

— Пятый, пятый, мы тоже так думаем, так что можете приступать, — приказал Зубров — в глазах его сверкнули искорки, что свидетельствовало о хорошем настроении.

— Понял, приступаю, — с радостью подтвердил получение приказа лейтенант.

Он быстро пересел в машину ГИБДД и велел включить милицейскую сирену, а потом медленно приближаться к углу забора, за которым находилась интересующая их «Волга» с дипломатами. При первых звуках сирены иностранцы проявили завидную проворность, и через несколько секунд они уже очутились в автомобиле, закрыв предварительно багажник и капот.

«Как ветром сдуло, — усмехнулись сотрудники наружного наблюдения, — вероятно, бедняги, регулярно тренируются и отрабатывают до совершенства подобные действия».

Быстро развернувшись, дипломаты помчались прочь от этого злополучного места, грозящего им большими неприятностями в случае задержания и провала всей операции. Наверняка это не входило в их грандиозные планы. Перепуганные разведчики словно летели по улицам Московского района в обратном направлении, пытаясь оторваться от севшего на «хвост» милицейского «жигуленка».

«Пока все идет по плану, и нашей основной задачей является преследование американцев, чтобы гнать их до самой границы области. А там их должны встретить московские коллеги из центрального аппарата ФСБ, которые уж знают, как вести себя с этим капризным и очень щепетильным контингентом, пользующимся правом неприкосновенности. После задержания их с поличным с ними обычно столько мороки! — размышлял Костров, в целом довольный ходом контрразведывательной операции. — А как ведут себя англичане? Где они? Куда направлены их устремления? С какой целью покинул машину один из них? Все это еще предстоит выяснить».

Сюрпризы англичан

Проводив гостей, Александр по согласованию с оперативным штабом направился в Сормовский район. Другие же оперативные машины продолжали отдаленно сопровождать белую «Волгу» с американскими дипломатами. Кострову теперь предстояло поработать с англичанами. По радиосвязи ему сообщили, что от авиазавода, где они расстались с американцами, они проследовали в направлении завода «Красный корабел», однако на улице Культуры столкнулись с первой проблемой.

— Надо же такому случиться! Только у нас может произойти подобное, — сокрушался генерал. — К нам пожаловали дипломаты-разведчики, и именно в этот день ремонтники на их пути вскрыли дорогу. Ну что ты будешь делать…

— А может, им надо объявить благодарность? — предложил внешне невозмутимый и никогда неунывающий Жаров.

— За что? — мгновенно взорвался возмущенный начальник управления.

— За проявленную бдительность, выразившуюся в препятствовании иностранным спецслужбам при проведении ими враждебных акций на территории родного города, — продолжал шутить его заместитель.

— Да, но они же не знали о приезде «почетных гостей» и препятствовали им неосознанно. По укоренившейся привычке. А ты им сразу благодарность, — продолжил диалог повеселевший Зубров и подмигнул другим подчиненным. — Да и мы-то еще толком ничего не знаем.

— Вот именно, не знали и все равно перекрыли дорогу. А если бы заранее знали, то работяги так бы огрели лопатой каждого, что мало не покажется. Лупили бы и приговаривали: «Ездят тут всякие, потом секреты пропадают!» Вы же знаете суровый характер рабочего класса Сормова и основное оружие пролетариата. А булыжников у нас еще о-го-го сколько! Так что он свое дело знает четко и с ним шутки плохи, — продолжал острить Павел Тимофеевич, благо ситуация позволяла.

— Ты все шутишь, а кое-кому сейчас не до шуток, — перебил его начальник управления. — А впрочем, может, ты и прав. Пусть они поломают свои головы в поисках выхода из этой неординарной для них ситуации. А у нас такие непредвиденные обстоятельства, к сожалению, возникают почти ежедневно… Мы ведь их сюда не звали, поэтому пусть сами и выкручиваются.

Он в очередной раз доложил в Москву о поведении дипломатов в Нижнем и обсудил ряд вопросов по дальнейшему контролю за ними. А с места событий, к которому было приковано внимание всего оперативного штаба и всех других заинтересованных лиц, поступила следующая информация:

— Из машины они не выходят, изучают карту, определяя, видимо, дальнейший маршрут. Для них действительно ситуация необычная, так как дорожники даже не позаботились поставить предупредительные знаки, указывающие на объезд этого участка по параллельной улице.

— А тебе что, стало жалко их? Так возьми и окажи им шефскую помощь, только не забудь предварительно представиться, а то из принципа могут не воспользоваться чужими услугами, — пошутил Жаров, обращаясь по радиосвязи к старшему разведчику «наружки». — Не беспокойся, все идет пока нормально, продолжайте аккуратно работать.

— Хватит засорять эфир шуточками, — остановил его генерал. — Лучше передай, чтобы наши машины заранее сосредоточились на объездных дорогах. Не мешало бы уже подумать о привлечении дополнительных сил. Сейчас для нас главное — не упустить машину и найти пропавшего.

Постояв несколько минут, заодно проверившись по поводу наличия на «хвосте» сотрудников наружного наблюдения, англичане развернулись, потом по примеру других поехали в объезд. Вскоре появился Костров, который пересел в одну из машин сотрудников оперативно-поискового отдела, осуществлявших наблюдение за иностранцами, и начал последовательно докладывать в штаб:

— Вдоль завода «Красный корабел» едут очень медленно, ведут по обе стороны дороги съемку… Вернулись назад и продолжают ездить без остановок по улицам Сормовского и Московского районов, в том числе и мимо режимных предприятий… Выехали к мосту через Волгу и, видимо, намерены проехать по нему в сторону Бора…

Однако опять застряли в пробке: почти на середине моста произошло столкновение автомобилей, поэтому пока приехали сотрудники ДПС, пока разобрались в причинах аварии, пока растащили побитые машины, прошло более пятидесяти минут. Многотысячная колонна автомобилей продвигалась очень медленно: метр-два, и снова остановка.

Опытный в таких делах генерал боялся наступления темноты — сложнее будет работать.

— Ну надо же, именно сегодня на мосту опять авария, — снова забеспокоился Зубров. — Как нарочно, просто невезение какое-то…

У англичан опять возникла неожиданная проблема, и они вынуждены были ждать, вместо того чтобы действовать. В это время в штаб поступил долгожданный доклад от сотрудников «наружки»:

— На автовокзале на площади Лядова обнаружен неизвестный, очень похожий по приметам на скрывшегося разведчика. Ведет себя странно: то прогуливается взад-вперед вдоль автобусных остановок, то сидит на одном месте, словно кого-то поджидает. В контакт ни с кем не вступает и, судя по всему, никуда ехать не собирается. Сейчас переписывает расписание автобусов, следующих с автовокзала.

— Продолжайте наблюдать, только не потеряйте. И еще прошу: действуйте очень осторожно и не спугните, — напутствовал генерал, но походило это, судя по тону, больше на просьбу, а не на приказ.

После полуторачасового ожидания в образовавшейся пробке машине с дипломатами наконец-то удалось проехать по стратегически важному мосту, а на том берегу реки они при первой же возможности неожиданно развернулись и вновь на него. Оттуда провели повторную видеосъемку правого берега, где сосредоточены оборонные объекты.

Костров продолжал подробно докладывать членам штаба о поведении иностранцев. Наступили сумерки, работать за ними стало сложнее. По ходу заправившись, они сразу же на большой скорости понеслись по проспектам и улицам, пытаясь скрыться от преследователей — не удалось. Тогда решили потеряться в глухих переулках.

— Теперь понятно, почему они тянули время: просто ждали темноты, что, по их мнению, облегчило бы им возможность выполнить поставленную задачу. Кроме этого, они изучали последующий маршрут, чтобы потом попытаться на скорости оторваться от нашей «наружки», — произнес Жаров и посмотрел на присутствующих, ожидая поддержки высказанной им версии.

«Да, это вам не американцы, которые порой действуют прямолинейно и нагло. Англичане отличаются повышенной осторожностью, тщательной предварительной подготовкой при проведении подобных операций, чтобы действовать надежно и наверняка», — подумал Костров, преследуя их машину и испытывая при этом такое чувство, которое сравнимо только с чувством азартного охотника, идущего по следу раненого зверя, выслеживать которого пришлось несколько суток. И вот наконец-то он совсем рядом и скоро предстоит долгожданная встреча с ним… Прервав свои размышления, он сообщил в штаб следующую информацию:

— Доехав до берега, после резкого поворота один из «пассажиров» почти на ходу выскочил из машины и скрылся в темноте. Одна наша машина продолжает преследовать «Волгу», а мы попытаемся разыскать шустрого одиночку.

Последовавшая длительная пауза после привычных регулярных докладов породила у членов оперативного штаба определенную обеспокоенность, вызванную неизвестностью дальнейших событий. А разворачивались они очень стремительно.

Офицеры многозначительно переглядывались, мысленно представляли различные варианты и с нетерпением ждали очередного доклада, поэтому следующие минуты показались долгими и томительными. За это время высказывались различные версии и всевозможные предположения, какие только могли прийти в голову. Вскоре Костров наконец-то вышел на связь, чем очень обрадовал начавших нервничать руководителей операции.

— С помощью прибора ночного видения беглеца удалось обнаружить на пустынном берегу. В специальные контейнеры он взял пробы земли, речного песка и воды в Волге, затем вместе с голышами и галькой положил все в большую сумку.

О действиях английских разведчиков немедленно было доложено в центр, однако там решили не торопить события и пока ничего не предпринимать, а спокойно продолжать наблюдать за ними, выявляя их дальнейшие планы и разведывательные устремления. Через тридцать минут машина с дипломатами после устроенных автогонок по темным улочкам на окраине Сормова подъехала на то место, где выскочил их коллега. Для него, наверное, это были самые напряженные и волнующие минуты, которые ему суждено было пережить за время пребывания в этом чужом для него городе. Однако все обошлось, и вскоре «коллекционер» волжских сувениров благополучно запрыгнул в автомобиль, после чего довольные англичане помчались прочь от этого берега, так притягивавшего их ранее.

Сотрудникам ФСБ пришлось там выставить скрытый пост наблюдения, чтобы установить всех лиц, которые, возможно, появятся в этом районе в столь позднее время. С рассветом предстояло тщательно проверить путь английского разведчика по берегу около особо режимного объекта с целью вероятного обнаружения тайника или закладки спецтехники.

На Сормовском повороте англичане вдруг резко затормозили метрах в двадцати за остановкой. Буквально из темноты выскочил какой-то мужчина с сумкой и тенью скользнул в машину. Но этот момент не остался незамеченным Костровым и другими контрразведчиками. Несмотря на полумрак и почти мгновенные действия со стороны прыткого незнакомца, они все же по приметам узнали в нем беглеца, скрывшегося на Московском вокзале. Своей прытью он доставил массу неприятностей как преследователям, так и руководству управления.

«Где же он был и что делал в этом городе, который так прельщает иностранные спецслужбы своими секретами? Уж не встречался ли со своим агентом, который похитил чертежи на "Красном корабеле"? А может, в той сумке и находятся они?.. В общем, пока только одни вопросы, а ответов, к сожалению, нет… Жаль, что мы его упустили — многое сейчас прояснилось бы, — сокрушался Костров. — А впрочем, на войне как на войне: бывают и победы, бывают и неудачи…»

— Только что в машину к объекту наблюдения запрыгнул человек, очень похожий на того, что скрылся от нас, — доложил Костров, желая порадовать генерала.

— Мы знаем. Полтора часа назад его обнаружили на автовокзале, и все это время он был под нашим наблюдением, — сообщил ему полковник Жаров, поскольку генерал в это время звонил в Москву.

— Это же здорово! А мы продолжаем преследовать.

Тупик для иностранцев

Через час сопровождаемые гости уже выехали за город и, словно на крыльях, летели к спасительной границе, чтобы во Владимире пересесть в оставленную ими иномарку с дипломатическими номерами. Но осуществлению их планов не суждено было сбыться. Сначала контрразведчики задержали американских дипломатов, хотя сделать это было непросто. Когда инспектор ДПС попытался остановить, они, несмотря на предупредительный сигнал, на большой скорости проскочили пост и уверенно следовали дальше по трассе. Пришлось предпринять более действенные меры, чтобы навести порядок на трассе и остановить лихачей. При подъезде к следующему посту на их пути оказалась фура, которую не объедешь. Это сразу же охладило пыл иностранцев. А дальше события разворачивались по заранее отработанному сценарию.

Загнав машину с дипломатами на автостоянку около милицейского поста, контрразведчики заблокировали ее со всех сторон, чтобы американские разведчики не имели возможности покинуть ее или незаметно выбросить компрометирующие материалы. Хотя те, судя по их поведению, на ночь глядя, и не собирались покидать «Волгу», служившую им спасительным убежищем. Они сразу же поняли, с кем имеют дело, и вынуждены были заявить, что являются американскими дипломатами и перепутали маршрут движения. Чуть позже стали требовать срочно вызвать представителя их посольства, на что получили исчерпывающий ответ:

— Не беспокойтесь, руководство МИДа России и вашего посольства уже проинформированы, поэтому придется потерпеть, ожидая их приезда.

После этого разведчики сразу притихли и внешне не проявили нервозности. Через несколько часов аналогичная участь постигла и английских дипломатов, у которых, по их подсчетам, возникла очередная и, увы, более серьезная проблема. Костров прямо в машине передал сотрудникам центра все полученные оперативные материалы, зафиксировавшие сбор дипломатами-разведчиками интересующих их сведений во время пребывания в Нижнем Новгороде. Несмотря на позднее время, в сопровождении помощников приехали именитые послы, что свидетельствовало о том, что они придали этим малоприятным и унизительным для любого дипломата фактам серьезное значение.

Выслушав протесты наших сотрудников МИДа о действиях ответственных работников посольств, несовместимых с дипломатическим статусом, оба посла выразили сожаление по поводу случившегося и попросили не придавать эти факты огласке. Им ни к чему шум средств массовой информации и возмущение общественности. Они заверили, что ими в свою очередь будут сделаны соответствующие выводы и приняты аналогичные меры. Наша сторона с этим предложением согласилась только при условии немедленной передачи видео- и фотопленок, а также контейнеров с пробами грунта, песка и воды из Волги. Хотя, по большому счету, это такая мелочь! Зато специально не настаивали на выдаче другой информации, а точнее, дезинформации, полученной американцами. Будто не знали. Пусть в ЦРУ хоть чему-то временно порадуются. После колебаний послы все же вынуждены были выполнить справедливые требования представителей российского МИДа.

Полностью выполнив поставленные перед ним задачи, до предела измотанный, но все же довольный конечными результатами Костров вместе с нижегородскими коллегами ехал назад и мечтал только об одном: плюхнуться в просторную постель и временно забыться обо всем. Однако, когда они въехали в город, он попросил подбросить его в управление, чтобы позвонить в Москву.

— Надо успокоить шефа, а то он с нетерпением ждет информацию от меня.

Действительно, полковник Ремизов оказался на месте и ждал сообщения из Нижнего. Доклад был четким и лаконичным, поскольку Костров прекрасно знал, что Павел Степанович не любит лишних слов.

— Вот теперь со спокойной душой можно отправляться спать, хотя до утра осталось не так уж и много времени, — с сожалением признал он по пути домой.

Через полчаса Александр был уже у родителей, они, конечно же, не спали и волновались за сына.

Только под утро в Москве все необходимые в таких случаях процедуры и тонкие формальности были наконец-то соблюдены, что свидетельствовало об окончании всей контрразведывательной операции по пресечению враждебной деятельности сотрудников американской и английской разведок, действующих под дипломатическим прикрытием.

Члены оперативного штаба, руководившие операцией в Нижнем Новгороде, покидали кабинет начальника управления с чувством выполненного долга и довольные в целом высокой оценкой центра. Вместе с тем были вскрыты и некоторые серьезные упущения, о чем было отмечено при подведении итогов. Несмотря на то что все выглядели уставшими от огромного нервного напряжения, настроение у большинства из них все-таки было приподнятое. Уже в приемной Жаров обратился к начальнику одного из отделов:

— Ну что, товарищ Шахов, удалось поставить мат иностранным дипломатам?

Увидев на лице Жарова нескрываемую улыбку и уловив в его вопросе иронию, тот остроумно парировал:

— Насчет шаха и тем более мата не знаю, а вот жару мы им задали, — намекнул он на фамилию своего руководителя.

— Ты так считаешь? — переспросил тот и после небольшой паузы добавил: — Я думаю, что это абсолютно правильное мнение. И других здесь быть не может.

— Да и Костров своими обжигающими языками пламени всю дорогу жарил им пятки, когда они улепетывали из Нижнего.

— И правильно делал — пусть больше не суются в наш город… с враждебными замыслами.

— Полностью с вами согласен, Павел Трофимович. А наша задача — выявлять, предупреждать и пресекать враждебные акции. При необходимости можем любопытным и нос прищемить, чтоб не совали его куда не положено.

В знак полного единодушия полковники пожали друг другу руки и разошлись по своим кабинетам. Через час начинался новый рабочий день, который ставил перед ними новые задачи, и требовалось принимать необходимые меры по обеспечению безопасности государства Российского. Так было, есть и будет.

Откровения Светы

А в восемь часов, как ни в чем не бывало, Костров был уже на заводе, и снова все его мысли были заняты одним: кто украл чертежи и кто отравил Митрофанова?

Утомившись, он зашел в кабинет множительной техники. Света сидела за столом и что-то старательно записывала в журнал. Увидев Александра, она попыталась по возможности ласково улыбнуться, но глаза на этот раз все равно выглядели печальными.

— Что с тобой, Света?

— Ты знаешь, я почти всю ночь не спала: так жалко Серафима Антоныча. Какой хороший человек был!

— А я думал, к тебе опять Дремов заходил и с утра успел испортить настроение!

— Да нет, сегодня еще не наведывался. Но как только его кольнет позвонить в Москву, сразу прибежит.

— А кому он звонит-то? Министру, что ли? И почему от вас, а не от себя?

— Есть такой Борис Маркович Слуцкий, куратор нашего завода. Такой же проходимец. Раза два-три приходилось встречаться с ним, поэтому у меня сложилось мнение, что он приезжает сюда не работать, а развлекаться. А то, видите ли, в Москве он так устает, так устает, что ему обязательно надо расслабиться. Вот Дремов и старается для него, устраивая застолья и обеспечивая его девочками. А в столице у них, видимо, роли меняются, и уже Слуцкий создает комфорт для своего более молодого приятеля, с которым его прежде всего объединяют взаимные интересы не по работе, а по развлечениям. В общем, они два сапога пара! А из КБ звонить он, видите ли, не может, поскольку то телефон занят, то других отвлекать от работы не хочет… А здесь, значит, можно! Мы же тут дурака валяем, по его мнению, — ехидно заметила Пухова. По ее раскрасневшемуся лицу Александр догадался, что она словно закипает от негодования. — А вот, поверишь, иногда я просто задыхаюсь: столько дел накопилось, и, как всегда у нас бывает, всем все надо срочно, а тут еще Нинка, как назло, заболела…

— Да ладно, плюнь ты на него и не расстраивайся. Поверь, все у тебя будет хорошо! — попытался успокоить ее Александр. — Скажи, а в Москву-то он часто ездит на своей машине?

— Да ты что! Упаси Бог. Он же барин! Как же, будет он тебе трястись на своем задрипанном «Москвиче», да и денег на бензин жалко. На это он жалеет, а иногда направо и налево так сорит деньгами, словно миллиардер, — произнесла Света, уставившись в одну точку на столе, будто она напоминала ей что-то.

В этот момент тихо зашла Лена:

— Ага, секретничаете, значит? Любезничаете, и без меня? Нехорошо, я тоже хочу…

Не обращая на нее внимания, Света продолжила:

— Какая же я была дура, потратив попусту столько лет в ожидании: когда же их Величество соизволит снизойти с небес, где он вечно витает, и согласится жениться на мне, такой старомодной, глупой и нетерпеливой женщине. Ну, где уж нам до него — он же светило науки, красавец, любимец баб: ни одной юбки не пропустит!

— Да ладно тебе наговаривать на него. Это просто в тебе сейчас говорит обида. Я же раньше видела на твоем лице радость от общения с ним и замечала, как ты счастлива. Признайся, ведь ты любишь его! Да и он тебя…

— Любит, говоришь, — вспылила Света, ее глаза сразу прищурились и в них сверкнули горечь и злоба одновременно. — Да он только себя любит. Поверь, уж лучше меня этого подонка никто не знает: он лицемерный, язвительный, алчный, высокомерный, злопамятный. По натуре своей авантюрист, азартен, в то же время труслив и постоянно чего-то боится. Какая же я была слепая… — на ее густых ресницах застыли слезы, она достала из кармана платочек и отвернулась. Комнату заполнила дождливая пауза. Хрупкие плечи Светы вздрагивали, а голова склонилась вперед. Лена с укоризной взглянула на Кострова — довел, мол, — и, обняв подругу, попыталась успокоить. Затем присела на стул и вдруг стала бойко, с охватившим ее вдохновением перечислять достоинства Дремова:

— А я скажу, что он нормальный мужик, которых еще поискать. Виталий опытный конструктор, всесторонне эрудирован, от природы обладает самобытным талантом, даром предвидения, особым чутьем, если хотите. Иной раз за минуту может такое придумать! Да, да, он самородок! Люди годами думают, ломают головы, а он сходу порой предлагает элегантные, просто поразительные решения. Веселый, остроумный, внимательный. Чего еще надо? Одним словом, с ним всегда интересно и скучать не приходится.

«Почему одного и того же человека они характеризуют по-разному: одна только положительно, а другая только отрицательно? — размышлял Костров, пытаясь понять причину таких расхождений во взглядах. — Насколько же все-таки объективна в своих суждениях Света и как сильно повлияли на нее внезапно вспыхнувшие обида, ревность, злость? Или это накапливалось годами и прорвалось только сейчас? Интересно, а что же послужило истинной причиной таких психологических перемен и резкого изменения в отношении к Дремову со стороны ранее любившей его женщины?»

— Почему ваши взгляды относительно Виталия Семеновича противоположны? Даже резко контрастны? Что повлияло на тебя, Свет? Поведай, пожалуйста, а я как посторонний человек постараюсь рассудить вас и дать объективную оценку его поступку.

— Действительно, расскажи нам все по порядку, — поддержала Симакова, которая так и загорелась узнать подробности, послужившие причиной размолвки.

— Нет уж, увольте. Не хочу я вспоминать тот неприятный для меня день, — сопротивлялась Света, поскольку для нее так вот сразу трудно было решиться.

— Тогда, Саш, послушай внимательно меня, — Лена выразительно указала на себя. — В тот день утром, около девяти часов утра, я сидела у Светика, и мы пили кофе. Вдруг пришел Виталька и сообщил, что плохо себя чувствует. По его словам, он где-то простыл, поэтому взял отгулы, чтобы отлежаться дома. Даже не снимая куртки, он сразу стал названивать Федьке Морозову, водителю директора завода, — они корешат. Нашел его только по сотовому и попросил, чтобы тот отвез его домой. Они быстро договорились, и Виталий пошел к заводоуправлению, предложив нам проводить его и заодно покурить. Спускаясь по лестнице, он достал из кармана пачку сигарет и угостил нас. По дороге мы поболтали о работе, о разных мелочах и договорились на днях собраться и погулять. На наших глазах Дремов сел в «Волгу» и уехал вместе с Морозовым. Больше я их не видела в тот день.

— А вот я видела, и такое! — вдруг перебила ее Света, еще не избавившаяся от злобы. — В тот день я, как дура, волновалась за него, купила ему лекарства, продукты и около восьми часов вечера заглянула к своему «умирающему возлюбленному». И думаете, что я там увидела?

Александр и Лена переглянулись и пожали плечами. Оба поняли, что ее лучше не перебивать и не останавливать.

— Танцы-обниманцы — вот что. Оказывается, мой прихворнувший Виталик вместо того, чтобы лежать, как полагается больным, пригласил все того же Федьку Морозова и двух баб, и они весело развлекались, попутно выгоняя хворь с помощью спиртных напитков из ослабленного организма. Когда Федька после моего звонка машинально открыл дверь и я вошла в большую комнату, то видела там, как любимец местной публики в интимной обстановке, в полумраке, вдохновенно исполнял медленный танец. Сам он и его общипанная партнерша, обнажившись по пояс, видимо, чтобы лучше чувствовать и осязать друг друга, сладко топтались на месте. Судя по их умиленным физиономиям, они испытывали огромное наслаждение! Прижавшись, как два сизокрылых голубка, они тихо ворковали и просто млели от нескрываемого удовольствия. Я взбесилась и включила свет, чтобы получше разглядеть известных и неизвестных для меня стриптизеров, и тут отчетливо увидела эту нелицеприятную картину под известным названием «Не ждали». Меня словно взорвало, и я устроила там такой концерт, который даже соседи долго будут помнить, не говоря уж о виновниках этого торжественного события.

Закончив свой эмоциональный, с печальным концом рассказ, Света опустила голову. После непродолжительной паузы она, не поднимая глаз, медленно, почти по слогам произнесла: «Я его раскусила и поставила на нем крест. Все, хватит. Натерпелась».

— Ну, ты погорячилась. Может, ничего и не было, — попыталась выступить в роли дипломата Лена.

— По-моему, вам надо встретиться и в спокойной обстановке все обсудить, — поддержал ее Александр.

— Нечего и обсуждать: для меня давно уже все ясно, — вынесла окончательно решение Света и постаралась улыбнуться, но сегодня у нее это не получалось, как прежде.

Возникла потребность еще раз подумать над всем, что удалось услышать, и Александр покинул девушек. Зашел к своим коллегам. Тепло поприветствовав их, как будто не видел целую неделю и успел даже соскучиться, он сразу же приступил к делу. Сначала обратился с просьбой к Харитонову.

— Товарищ подполковник, надо срочно и очень аккуратно, пока даже без протокола побеседовать с водителем Морозовым, обратив особое внимание на его взаимоотношения с Дремовым. Как мне стало известно, Морозов и Дремов весь вечер провели вместе с двумя женщинами.

«Ну и что? Какое это имеет отношение к расследуемому делу? — хотел было уточнить Харитонов, но вовремя спохватился: — Вот поговорю, тогда и будет ясно».

Он пообещал сейчас же встретиться с ним, а потом с улыбкой добавил:

— А у нас хорошая новость. Вчера в одно и то же время с английским разведчиком на автовокзале оказался… кто бы вы думали?

— Право, не знаю. Не томите.

— Вершинин, который якобы встречал там свою жену из Арзамаса. После того как наша «наружка» обнаружила английского дипломата, то ни на шаг не выпускала его из поля зрения. Наблюдали за обоими. С этого момента в контакт они не вступали, хотя один раз прошли навстречу друг другу в непосредственной близости. А вот что было до этого мы, к сожалению, не знаем.

— Так, интересно, очень интересно! Но что это: случайность или заранее продуманный ход? Надо же! Встреча специально назначена именно там и в то время, когда должна была приехать жена Вершинина? Или… Что было дальше?

— С автовокзала супруги Вершинины прямиком направились домой. Наши люди сопроводили их до подъезда: в тот день они квартиру не покидали. А дипломат следом за ними на такси поехал на Сормовский поворот, где его уже ждала машина. Вы же были свидетелем этого момента.

— А почему вчера не сообщили, что Вершинин был на автовокзале? — поинтересовался лейтенант.

— Да мы тогда еще не знали, что это Лев Кондратьевич. Он попал в поле нашего зрения случайно: одному из наших разведчиков «наружки» показалось знакомым его лицо. Где-то он его видел, а точно вспомнить не мог… Ну и решили на всякий случай посмотреть за ним и установить его. Вот тогда и обнаружилось, кто это был на самом деле.

— А с работы он в тот день отпрашивался?

— Да, сказал, что надо жену встретить, а где конкретно, не сообщил. Да это мало кого интересовало в тот момент.

— Э, нет, нас сейчас должно интересовать все. Так что надо бы все перепроверить, особенно важно узнать, когда он узнал о дате приезда его жены из Арзамаса и звонил ли он после этого в Москву и так далее. Очень важная деталь!

Затем Костров обратился к Резцову и попросил выписать из персональных карточек даты ознакомления с секретными и совершенно секретными документами всех подозреваемых лиц. Одновременно надо поднять из архива все приказы о направлении их в командировки в Москву и в Питер.

— Понимаю, что это трудная работа, но это просто необходимо. Еще предлагаю, — он посмотрел на Михайлова, — пригласить на допрос сотрудниц спецбиблиотеки и подробно побеседовать с ними. По-моему, они многое знают, что может быть полезным для следствия.

Пожелав всем удачного дня, Костров вышел и два часа находился на рабочем месте, продолжая анализировать накопившуюся информацию. Он пришел к выводу, что по-прежнему в поле зрения органов безопасности должны находиться Трофимцов, Вершинин, Воронин, Шляхов, Кульков, Дремов… Хотя у последнего вроде бы и имеется алиби, но все, что о нем рассказала Света, по его мнению, не должно оставаться без внимания и все надо тщательно проверить. В то же время нельзя не учитывать ее психологическое состояние и засевшую в ней обиду, но интуиция подсказывала Александру, что этой женщине можно верить. Здравый же смысл и накопленный богатый практический опыт его старших товарищей, который он охотно использовал в повседневной работе, говорили ему совсем об ином: никому и никогда не надо доверять на все сто процентов, даже такой красивой женщине, как Света. Правильнее даже сказать, в первую очередь не надо верить красивой женщине, поддавшись пленительному воздействию ее внешности. Особенно той, которая только что тяжело пережила горькое и обидное разочарование в близком для нее человеке.

Костров прервал свои размышления и подошел к увлеченной работой Симаковой. Подставив поближе к ней стул, сначала он поинтересовался, чем она занимается, постепенно разговор перевел и на другие темы, в том числе и о сотрудниках КБ.

— Мне кажется, сегодня наши ряды поубавились — уж не заболел ли кто? Или, как меня вчера, привлекли к подготовке завтрашних похорон?

— Да нет, вроде все на месте, кроме Воронина, он почему-то не вышел сегодня на работу. Просто все бегают туда-сюда — вот и кажется, что мало народу, — пояснила Лена и приготовилась было продолжить отвлеченный разговор, но Александр со словами: «Ну, ладно, не буду мешать творческому процессу» любезно улыбнулся и вышел из КБ. Она осталась в недоумении, однако за ним не последовала.

Все под подозрением

Он снова заглянул к следователям, где его уже ожидал Харитонов. Тот готов был сообщить о результатах беседы с Морозовым и сразу же подошел.

— Сначала я поговорил с секретарем директора завода Катей Немовой, а потом и с самим Морозовым, — спокойно начал он. — Катя много чего говорила — ее только слушай. Но относительно Дремова удалось выяснить, что он дружит с Морозовым еще с тех пор, когда последний был закреплен в качестве водителя за комитетом ВЛКСМ. Иногда Виталий Семенович звонит Федору, и они по телефону о чем-то договариваются. Судя по отрывкам разговоров, речь обычно идет об очередной вечеринке. В день пропажи чертежей Виталий Семенович разыскивал Морозова по телефону и просил его подвезти до дома. Кате известно, что Федор отвозил его, пока директор проводил совещание.

На этот раз Костров изменил своему правилу и проявил нетерпимость:

— А что рассказал Морозов?

— Чуть позже состоялся разговор и с ним. В дополнение к изложенному Немовой он сообщил, что в тот день Дремов попросил его подвезти, сославшись на слабость и недомогание. Минут через двадцать он в сопровождении Елены Симаковой и Светланы Пуховой подошел к заводоуправлению, после чего пришлось подбросить его до дома. По пути, правда, заезжали в гараж к Дремову, где Федор слил ему десять литров бензина.

— Вон как?! — удивился Костров.

— Вечером они решили подлечить больного с помощью горячительных напитков и очень горячих девочек. Когда Морозов после работы подъехал к нему на квартиру, то там уже находились две девушки, которых он видел впервые. Одну зовут Лариса, работает на молочном комбинате, а другая — медсестра Оля. В самый разгар гулянки пришла Пухова и устроила грандиозный скандал, испортив всем настроение. Поэтому Федор вместе с Ольгой вынужден был уйти, а Лара осталась. С тех пор Морозов, по его словам, с Дремовым не встречался и даже по телефону не разговаривал.

— Как вы думаете, Федор не расскажет Дремову о вашем разговоре с ним? Ведь они все-таки друзья.

— Да нет, не должен. Я его строго предупредил. Да и не в его это интересах, — заверил Харитонов.

Затем Костров обратился к следователю Михайлову. Тот сообщил, что в беседе с работниками спецбиблиотеки выяснено, что Шляхов за последние три дня ознакомился с двумя совершенно секретными сборниками, только что поступившими из министерства. Причем сделал это вне очереди, объяснив такую поспешность тем, что уезжает в командировку в Москву.

— Даже так? Это интересно! — воскликнул лейтенант, уставившись на невозмутимого следователя. — А что я вам говорил!

— Но и это еще не все. В числе наиболее частых посетителей спецбиблиотеки они упомянули и Дремова, который дважды ознакомился с основополагающими документами: сначала как только пришел в КБ, а потом через несколько лет, поскольку якобы решил освежить их в памяти и снова проштудировал почти всю секретную и совершенно секретную литературу. При этом они отметили, что он фанатик своего дела и интересуется всеми новинками и передовыми технологиями в области кораблестроения и подводного флота, поэтому как конструктор добился больших результатов, что способствовало его повышению в должности. По их словам, его ценят и уважают на заводе. Даже обычно скупой на похвалу Митрофанов считал его своим учеником и всегда очень тепло отзывался о нем.

«Какая загадочная личность! Надо бы с ним поближе познакомиться и лично убедиться, что это за человек», — подумал Костров и мысленно стал прорабатывать идею, как это лучше всего сделать.

В это время в кабинет вошел Яковлев и поприветствовал всех.

— О, вчерашний именинник объявился. Ну, как? Вчера хоть дали возможность отметить день рождения? — спросил Костров, пожимая ему руку.

— Да, вечером меня не задействовали в мероприятиях по дипломатам. Поэтому в семейном кругу, как положено, обмыл свои тридцать четыре года.

— Вот и прекрасно! А скажи, пожалуйста, вчерашний английский дипломат, что скрылся от нашей «наружки» на Московском вокзале и потом обнаружившийся на автовокзале, не появлялся в окружении заводских объектов? Я что боюсь, вот мы сейчас ломаем голову над вопросами: кто украл чертежи, где они могут сейчас находиться и так далее… А вполне возможно, что вчерашняя операция, проведенная иностранными разведчиками, была главным образом направлена на то, чтобы забрать их и благополучно доставить в Москву. Тем самым они решили основную задачу, не подвергая излишней опасности своего очень ценного агента.

— Конечно, все может быть. И полностью отбрасывать эту версию нельзя, но, как доложили бригады «наружки», осуществлявшие наблюдение за некоторыми объектами после работы, в их поле зрения не попадался мужчина среднего роста в черном костюме и со спортивной сумкой. Хотя, конечно, он мог и переодеться и изменить свою внешность… — неутешительно ответил капитан и артистично развел руками. — А самое главное, в 19.20 мы вынуждены были прекратить за ними контроль и все силы бросить на дипломатов.

— Информация для размышления: легендарный Воронин сегодня не вышел на работу. Кто знает, что с ним случилось? — спросил Костров и оглядел всех присутствовавших.

Ответ последовал от Михайлова.

— Он звонил мне сегодня с утра пораньше. Сказал, что весь вечер и полночи, кстати, подчеркиваю, по своей инициативе, просидел в засаде у подъезда Кулькова, но тот из дома ни разу не выходил. Поскольку ночь была прохладной, то наш знаменитый сыщик, по его словам, простыл и собирался идти к врачу, чтобы оформить больничный лист.

— Надо бы проверить, уж слишком он инициативен и настойчив до нудной навязчивости, — констатировал Александр и посмотрел на Харитонова.

— Сделаем. У меня тоже складывается впечатление, что он довольно скользкий человек или у него не все дома, — заявил начальник Сормовского отдела.

Подготовка к встрече на вокзале

Сразу же после обеда Костров подошел к Дремову и нерешительно, даже с некоторым волнением обратился к нему за советом.

— Вы уж меня извините, но я даже не знаю, как мне поступить. Понимаю, что сейчас не время. Но я слышал, что у вас есть традиция прописывать в своем коллективе новичков… Однако как это практически сделать, я даже не представляю. Вот поэтому я и обращаюсь к вам как к руководителю отдела и как к человеку, пользующемуся заслуженным авторитетом среди своих подчиненных. Без вас они не берутся решить этот вопрос. Дело в том, что у меня есть деловое предложение: после работы выпить за знакомство и начало моей трудовой деятельности в вашем замечательном коллективе. А вот как это лучше сделать, где, в каком составе — я даже не представляю.

— А знаете ли вы, молодой человек, что я далеко не с каждым выпиваю? — высокомерно и в то же время с нескрываемым удовлетворением, что о нем так хорошо отзываются подчиненные, заявил он и в упор, с вызывающим видом заглянул в глаза новичку.

Костров сделал вид, что засмущался от такого пристального взгляда и опустил глаза. Не поднимая головы, нерешительно продолжил:

— Вы знаете, я тоже… Точнее, я почти совсем не выпиваю, но если надо для дела или поддержать установившиеся традиции, то я могу немного позволить себе.

После этих слов заносчивый Дремов изменился в лице — как бы подобрел и голос его смягчился:

— Ладненько, после работы будет видно. Может, что-то сообразим и изобразим, — неуверенно согласился он.

Выдержав после разговора паузу, Костров снова навестил своих коллег-контрразведчиков. Он сразу же обратился к капитану Яковлеву и попросил срочно выяснить в управлении, кто были руководителями групп, когда Дремов выезжал в Болгарию и в Югославию

— Надо установить их и сегодня же поговорить.

— Хорошо, я сейчас же позвоню в управление, попробую установить их и договориться о встрече.

Когда Александр входил в КБ, то в дверях столкнулся с Шляховым. Чувствовалось, что он не только взволнован, а даже раздражен. Невольно Костров сделал шаг назад и уступил ему дорогу. Тот быстро проскочил мимо и засеменил по коридору. Посмотрев ему вслед и удивленно пожав плечами, лейтенант бодрой походкой вошел в бюро и уселся на привычный стул, после чего сделал вид, что опять приступил повышать уровень конструкторских познаний. Но мысли его были заняты Шляховым: почему он в таком состоянии накануне отъезда в Москву? Что могло случиться такого, что так сильно повлияло на его поведение?

Через час капитан Яковлев при встрече с Костровым сообщил, что руководителями тех туристической группы были Петр Карпович Горохов, сейчас он работает в городской администрации, и Сергей Гаврилович Бобков, умер два года назад.

— Вот как? Надо бы встретиться с Гороховым и поговорить с целью возможного выявления фактов, которые могут представлять для нас интерес. Особое внимание вы знаете уделить кому? Мне кажется, что он обязательно вспомнит что-то такое, что нам покажется очень важным и прольет свет на многие неизвестные обстоятельства! А впрочем, не будем загадывать. Так что, как говорится, действуйте, и ни пуха вам ни пера!

— К черту. Я поехал, — встал капитан и направился к выходу. Но Костров остановил его.

— Да, чуть не забыл. Купите мне билет на тот же самый поезд, на который возьмет себе билет Шляхов, только обязательно в другом вагоне, — попросил лейтенант и протянул свой паспорт.

В конце рабочего дня к Александру подошел Дремов и дружелюбным тоном начал разговор:

— Дружище, я подумал над твоим предложением и решил не откладывать это дело в долгий ящик, тем более сегодня благоприятная для этого ситуация. Вечером я буду провожать в Москву Шляхова, и мы можем встретиться на вокзале. Посидим немного в ресторане, а потом разбежимся. Устраивает?

— Что, одни? Без коллектива? — удивился Александр.

— Ты же понимаешь, к чему сейчас пышные мероприятия? Люди же разные — неправильно поймут.

— Да, конечно, — согласился Александр, но тут же предложил: — А может, девушек тоже пригласим? Если они согласятся…

Дремов понял, о ком идет речь.

— Только их нам еще не хватало. Лучше соберемся в чисто мужской компании, поэтому никаких Свет и Лен… Тем более что времени у нас будет немного, — возразил Виталий Семенович, а сам подумал: «Так бы я и согласился с тобой выпивать, если б ты не был протеже генерального завода. Кто знает, может быть, когда-нибудь замолвишь за меня доброе слово. А пока и познакомимся с тобой поближе, посмотрим, что ты за птица».

— Так во сколько встречаемся? — спросил Александр и вопросительно посмотрел на своего начальника.

— Шляхов сейчас поехал за билетом. Вот приедет, и мы договоримся. Так что подожди немного.

В 16.35 появился раздраженный Шляхов и сразу же подошел к Дремову. Он стал что-то оживленно и довольно эмоционально объяснять, на что тот реагировал спокойно и с ухмылкой. Между ними завязался непринужденный разговор, который длился около пяти минут. Затем немного успокоившийся Шляхов деловито расположился за своим столом, а Виталий Семенович направился в кабинет Вершинина, где они о чем-то тихо беседовали, расположившись друг против друга.

Внимательно наблюдавший за всеми лейтенант терялся в догадках: не КБ, а коллектив преданных единомышленников, где тишь да гладь… Правда, иногда преступления случаются, очень тяжкие и страшные. А у них внешне все спокойно и пристойно.

Выйдя из стекляшки, Дремов важно подошел к Кострову и шепотом известил, что Вершинин подъедет позже, так как раньше просто не может. Сам же вместе с Шляховым будет на вокзале ровно в восемь часов. В это время и договорились встретиться в ресторане, после чего Виталий Семенович скрылся за дверью.

«А Вершинин-то тут при чем? Девушек, видите ли, нельзя, а его… Может, потому что он шеф? Теперь уже неважно. Сейчас надо обдумать все детали, взвесить буквально все до мелочей. Интересно, куда после работы направится Дремов, почему он вдруг согласился встретиться, и не где-то, а на вокзале? Поведение Вершинина совсем непонятно: что ему там делать и почему задержится? Уж не собрался ли в Москву? Или решил проводить своего подчиненного? Чем вызвана такая забота? И это после того, как он оказался на автовокзале в одно и то же время с дипломатом-разведчиком!..»

Костров вдруг вспомнил Шляхова и представил его измученное лицо.

«Почему он вернулся в КБ такой раздраженный и потный, словно на нем пахали? А зачем перед поездкой в Москву ознакомился с совершенно секретными документами, хотя в этом не было служебной необходимости — в настоящее время он прежде всего должен думать о другом. Например, о том, как будет убеждать министерских чиновников и доказывать им свою правоту. Ведь он об этом мечтал несколько месяцев! В общем, обстановка накаляется до предела, но скоро все встанет на свои места: тот, кто поедет в Москву, тот, вероятно, и есть шпион. Правда, нельзя исключать и другой вариант: он может, использовать кого-то втемную — тот даже не заподозрит об этом. Так или иначе, но мне при встрече с ними надо быть предельно внимательным: если предположить, что один из них является агентом иностранной разведки, то он может пойти на все — в случае провала ему терять нечего. А если что-то заподозрит или у него сдадут нервы, то нельзя исключать и самоубийство, и убийство, и черт знает что. С такими людьми надо держать ухо востро».

Александру захотелось поделиться своими мыслями и посоветоваться с коллегами, он вышел в коридор, но там оказались незнакомые люди. Рисковать он не решился, поэтому после туалета вернулся на свое место.

«Моя задача: выяснить, взял ли подозреваемый с собой украденные чертежи и приказы, чтобы в дороге или в Москве передать их. А вот каким образом он попытается это сделать и кому конкретно передаст — мы узнаем уже завтра. Если же при нем не окажется пропавших документов, то и задерживать нельзя… А вдруг он отправит их с кем-то или уже сделал это? Может и вообще отложить эту рискованную операцию до следующего раза! В общем, вопросов много, а вариантов не меньше, и самые разные. Но тем не менее мы должны быть готовы ко всему и действовать очень осторожно и оперативно», — размышлял Александр, сидя за столом, обхватив голову руками, чтобы ему никто не мешал и не отвлекал от серьезных дум.

Прервав свои тяжелые и мучительные размышления, Костров снова вышел из бюро. За ним тихо захлопнулась дверь, только он направился к своим коллегам, как услышал сзади легкие шаги. Обернувшись, совсем неожиданно увидел Шляхова: то ли случайно, то ли специально он с озабоченным видом следовал за ним. Выхода не было: пришлось выходить на улицу и проветриваться, а потом проверяться перед тем, как навестить следователей. Обрадованный Харитонов сразу ринулся к нему.

— Александр Сергеевич, вот вам паспорт и билет. Просили передать. У вас четырнадцатый вагон, а у объекта шестой. Наши сотрудники выйдут на вас только в случае непредвиденных обстоятельств. В Москву мы все передали, там уже готовы к встрече нашего объекта.

— Спасибо большое. А теперь у меня к вам один вопросик: вы не уточнили во время беседы с Морозовым, Дремов в тот день был с дипломатом? Его досматривали или нет, когда они выезжали через проходную завода?

— Не заострял на этом внимание, — честно признался растерявшийся подполковник, в его глазах можно было прочитать: «А что, надо было? Неужто!..»

— Сейчас уже поздно, — ответил Костров и обратился к Резцову: — А возможно такое?

Тот заерзал на жестком стуле и, уставив свой взгляд в пол, как-то неуверенно и расплывчато начал:

— Видите ли… Как бы вам это лучше объяснить…

Присутствовавшие переглянулись и улыбнулись. Эту неловкую ситуацию прервал Костров:

— Если хотите «лучше объяснить», то лучше всего это сделать короче. Здесь все свои, поэтому говорите напрямую и без лишних слов.

— Тогда искренне отвечаю: совершенно не исключаю. Для некоторых наших охранников директорская машина — как символ неприкосновенности…

— Там, где мы что-то упускаем, недорабатываем, там обязательно жди беду. Противник сразу же использует малейшие щели, не говоря уже про дыры, в сети режимных мер, направленных на сохранность секретов. Рано или поздно он обязательно воспользуется нашими ошибками, — высказал лейтенант прописные истины контрразведки, с которым трудно было не согласиться.

Но самолюбие и внутренний голос режимника со стажем потребовали оправдания или хотя бы смягчения ситуации.

— Я высказал наихудший вариант. А может, все было совсем не так. Надо опрашивать людей и уточнять. А виновных беспощадно наказывать.

Александр пристально взглянул на Резцова и качнул головой.

— Чуть позже. Сейчас шум нам ни к чему. Боюсь, спугнем. Теперь мы должны действовать уже на другой стадии — стадии своевременного пресечения подрывной деятельности спецслужб на канале связи. — Опытные чекисты снова уловили в его словах хорошо заученные теоретические основы — с ними не поспоришь. Тем более в данном случае. А он уже переключился: — И еще один неприятный нюанс: кажется, я под колпаком у Шляхова. Виктор Павлович, выйдите первым и, если он топчется в коридоре, то уведите его куда-нибудь подальше, чтобы он меня не видел. Я скоро на городском транспорте выезжаю на Московский вокзал, где у меня в ресторане назначена встреча с ним, с Дремовым и, возможно, с Вершининым.

Встав из-за стола, Виктор Павлович протянул лейтенанту несколько листов бумаги.

— Что вы просили.

Быстро пробежавшись глазами, Александр сложил их вчетверо и бережно сунул в карман, после чего подсел к телефону.

— Алло, мам, извини, но я сегодня срочно уезжаю, так что ночевать не ждите. Привет отцу и всем родным. Целую, пока.

Чем ближе к развязке, тем больше нервозность

Только Резцов вышел в коридор — за дверью раздался его зычный голос:

— А, Генрих Валерьянович, вы-то как раз мне и нужны. Есть очень важное дело, и мне надо с вами срочно посоветоваться. Пойдемте пошепчемся на лестнице.

Через несколько секунд Костров приоткрыл дверь и заглянул в кабинет множительной техники. Лена и Света уже были одеты и собирались уходить.

— Леночка, я уже отчаялся увидеть тебя еще раз. И вдруг такая удача! Я просто счастлив!

— Ах, вот как ты заговорил, лгунишка негодный. Я сейчас до тебя доберусь. — Она продемонстрировала свои грозные ноготочки. — Если это действительно так, то не сопротивляйся и отдайся мне душой и телом. Вот тогда я поверю и буду век тебе верна.

Он подхватил ее игривый тон:

— Всего себя отдать не могу, потому что не принадлежу себе, а вот подарить тебе свое внимание и уважение — с большим удовольствием. Ведь я специально зашел проститься с вами и пожелать вам приятного времяпрепровождения. Как бы я хотел, чтобы вы сегодня были с нами, но наш общий знакомый категорически отказался, видимо, побаиваясь, что вы своим присутствием испортите ему весь вечер.

— Это уж точно, — как-то невесело усмехнулась Света и с настороженностью взглянула на себя в зеркало.

— Ты просто великолепна! — попробовал он вдохнуть в нее хорошее настроение. После такого комплимента не обошлось без вмешательства Лены.

— Женская красота — это страшная сила!

— Выходит, мужчины мрут со страху? Как запуганы — даже до пенсии не доживают!

Симакова в задумчивости скривила губы.

— Зато им легче — у них нет возраста. Они отличаются не внешностью, а силой: либо она есть, либо ее нет.

— А женщины? — заинтересовался Александр.

— А они — наличием или отсутствием красоты. Если уж нет, то приходится не жить, а жалко существовать.

— Уж вам-то со Светой это не грозит. А что же затягиваете с замужеством?

— А куда нам спешить. До семидесяти еще далеко — ждем, когда наши будущие избранники перевалят злополучный рубеж, акклиматизируются в новой жизни, вот тогда и бери их тепленькими. Нам до ста лет хватит.

Костров почесал за ухом.

— Странная теория.

— Что, не согласен? — Она уставила на него грозный взгляд и угрожающе скорчила пальцы с крашеными коготками.

— Ну что вы, сударыня… Откуда же мне знать женскую психологию и ваше видение этой проблемы.

На этом и закончили. Они втроем вышли из кабинета, и Костров проводил девушек до лестницы.

— Ну что, девчонки, до свидания и всего вам хорошего. Завтра утром увидимся, — специально громко сказал он — больше не для них, а для Шляхова, беседовавшего с Резцовым.

Простившись с ними, он прошел в бюро и опять расположился на своем месте. Виталий Семенович уже одевался и поспешно бросал какие-то бумаги в свой дипломат. Он подошел к Александру и почти на ухо шепнул, что в восемь часов будет в ресторане, после чего громко со всеми попрощался и удалился.

«Без дипломата действительно никуда, — подметил Костров. — Где же Яковлев, почему задерживается?»

Минуты через три-четыре вошел Шляхов: вид у него был озадаченный и немного расстроенный. «Видимо, Виктор Павлович ему такого наговорил, что тот долго будет переваривать. Судя по всему, Резцов умеет мозги запудрить. Кажется, это ему удалось и на сей раз», — размышлял лейтенант, продолжая наблюдать за начальником сектора. Тот решил сегодня не задерживаться на работе и, быстро собравшись, зашел к Вершинину. Обменявшись на ходу несколькими короткими фразами, они расстались. Проходя мимо Кострова, он по-приятельски хлопнул его по плечу и шепнул:

— До встречи на вокзале.

Александр продолжал высиживать, но просто так убивать время не мог и еще раз обдумывал общий план и различные варианты дальнейших действий. А они обещали быть непредсказуемыми и захватывающими.

Кто же шпион?

Примерно через сорок минут, прихватив с собой дипломат, он направился на Московский вокзал. Там должно было многое проясниться — от этого чувства он испытывал некоторое волнение. В 19.50 он вошел в ресторан и присел за свободный столик у стены, дипломат специально поставил на пол, чтобы он всегда был под ногами. Через несколько секунд появился Яковлев и подсел к нему. Прекрасно понимая, что времени у него очень мало, он начал свой рассказ о беседе с Гороховым.

— Ему было предложено попытаться припомнить некоторые подробности во время пребывания в Болгарии. Петр Карпович пояснил, что его, только что избранного секретарем горкома ВЛКСМ, послали старшим группы: она была сформирована из комсомольских руководителей и активистов. Затем он привел ряд примеров, которые по его мнению, могут представлять интерес для органов ФСБ. Признался, что это была его первая зарубежная поездка, поэтому и хорошо запомнилась.

Достав миниатюрный магнитофон, капитан предложил послушать запись. Александр поднес его уху и услышал:

«Вы представляете, с нами в одной гостинице проживали американские и английские туристы! Но, уверяю вас, в контакт с ними никто не вступал. Мы встречались только с молодежными делегациями из социалистических стран, а после ужина проводили с ними совместные вечера. В самый последний день перед отъездом, точнее, ночью после прощального ужина в ресторане, в гостиницу не вернулся Виталий Дремов. Ох и переволновался я тогда, а он рано утром, как ни в чем не бывало, пришел вместе с местной девушкой, с которой они якобы гуляли по ночной Софии».

Голос Яковлева: «Вы ее видели?»

«Даже беседовал с ней: она болгарка, несколько раз была в СССР и неплохо говорила по-русски. Эта элегантная, высокая девушка постоянно находилась около Дремова, шутила, смеялась, а потом провожала его на вокзале. Поскольку все обошлось, я тогда этому факту серьезного значения не придал, хотя и обратил внимание, что наш ночной путешественник, возвращаясь домой, стал угрюмым и задумчивым. Его странное поведение я объяснил себе расставанием с понравившейся девушкой и усталостью из-за бессонной ночи. Через несколько лет я случайно встретил Дремова в автобусе, и он мне сообщил, что работает сейчас конструктором, а со своей болгарской знакомой ведет дружескую переписку».

— Все, дальше можно не слушать, — предупредил капитан. — Я об этом доложил начальнику управления, и эта информация во многом изменила отношение к Дремову, — объяснил он и взглянул на часы. — Мне пора. Покидаю вас, но всегда буду находиться где-то рядом.

Только он покинул ресторан, как за соседним столиком приземлился хорошо одетый молодой человек и незаметно для посторонних прошептал:

— Александр Сергеевич, объект номер два с завода на такси проехал в гараж, где находился пять минут. Затем — на свою квартиру, из подъезда вышел через полтора часа, на автобусе доехал до ресторана «Плес» и пошептался с завсегдатаями этого заведения.

«Ага, проверял все-таки, — подметил Костров. — Предъявлял я удостоверение или нет».

— …в настоящее время едет на маршрутке — минут через десять должен быть на вокзале. Объект номер один после работы сразу проследовал домой, сейчас в автобусе — скоро тоже будет здесь.

— Прекрасно. Вы полностью готовы? — спросил Костров, прикрыв рот и не оборачиваясь к неизвестному коллеге.

— Да, конечно. Наши люди будут с ним в одном купе, а также в соседнем, — последовал обнадеживающий ответ.

— Я попробую их накачать. А ваша задача — здесь и в пути следования обеспечить безопасность того, кто поедет в Москву, а главное, его вещей: не дай Бог, они пропадут в результате кражи или какой-либо конфликтной ситуации… Да мало ли что может случиться в дороге. Так что будьте ко всему готовы, в том числе и к провокациям. И еще. У вас симпатичные девушки есть?

— Обижаете. У нас все симпатичные.

— Подберите одну или лучше двух: одна, допустим, уезжает, а вторая ее провожает. И пусть они случайно окажутся за соседним столиком. Я думаю, им обязательно поступит предложение пересесть за наш, и тогда пусть они спаивают обоих объектов: вам потом легче с ними будет работать, — предложил Александр.

Дальнейшие события разворачивались словно по сценарию. Дремов появился первым со своим неизменным спутником — загадочным дипломатом. Усевшись в кресло лицом к залу, он спрятал его под столом. Через семь минут подошел запыхавшийся Шляхов и поставил желтый чемодан средних размеров около своего кресла. Шустрый официант быстро принес заказ, но руководители Александра, выпив только по стопочке водки, больше почему-то отказались. Когда же Дремов увидел двух молоденьких и красивых девушек, присевших за соседний столик, сразу же стал заигрывать с ними, сыпать в их адрес приятные комплименты и приглашать пересесть к ним.

После некоторых колебаний девушки все же согласились, и тогда Виталик, как он им представился, полностью переменился. Он говорил красивые тосты, рассказывал смешные анекдоты, шутил, громко смеялся и, главное, выпивал почти наравне со всеми. Костров сразу вспомнил характеристику Симаковой: все сходится.

Раскрасневшийся Шляхов нервничал. Чтобы хоть как-то отвлечься, он тоже молча поглядывал на преобразившегося Виталия Семеновича и поражался его красноречию и умению запросто общаться с практически незнакомыми девушками.

«Где же Вершинин? И связи с нашими нет, — волновался Костров, бросая короткие взгляды на входную дверь.

Время пролетело быстро, пришла пора прощаться, так как объявили посадку. Не добившись от девушек телефонов, Виталик дал им свои: домашний и служебный. Своим поступком он вызвал у них доверие, и они пообещали завтра же позвонить. Чуть заметное легкое замешательство на его лице не ускользнуло от лейтенанта. Но причины могли быть разные.

Рассчитавшись с официантом, Александр первым встал из-за стола и специально задел ногой свой дипломат — упали оба. Ожидая подобное, он проявил расторопность и поднял их. Его дипломат был легким, а вот Дремова — довольно тяжелым. Хоть он и взглянул на Виталия Семеновича невинно, но заметил в его глазах странный испуг, будто его дипломат внезапно открылся и все присутствовавшие увидели в нем что-то жуткое или компрометирующее его.

— Ой, какой я же неловкий, — извинился взглядом Костров и распрямился во весь рост, демонстрируя свою долговязую неуклюжесть. — Давайте я понесу пока...

— Нет, нет, я сам, — запротестовал тот и тут же вцепился в свой дипломат, словно испугался, что отнимут.

— Тогда ваш чемодан, — обратился услужливый контрразведчик к Шляхову, ожидая его реакции, но тот тоже не разрешил и поспешно ухватился за ручку.

Девушки заторопились и быстро выскочили из ресторана, а мужчины, не спеша направились к выходу. На перроне отыскали шестой вагон и стали прощаться.

— Слава Богу, успел, а то я уж думал, что опоздаю, — услышал Костров за спиной и обернулся. Его спутники также поспешили взглянуть на опоздавшего. Им оказался Вершинин, он был взъерошенным и вспотевшим, словно только что совершил марш-бросок по пересеченной местности.

— Автобус сломался, пришлось ждать другого, а они битком и мимо, — вполне убедительно оправдывался он. — Вот это передашь тому, кому я тебе сказал, — обратился он к Шляхову и протянул черный дипломат.

Тот молча взял, приподнял на уровне живота и попытался определить его вес.

— Ого, тяжелый! — заключил он и бросил взгляд на часы. — А спешил ты напрасно, Лев Кондратьевич, — до отправления поезда еще целых пятнадцать минут!

Неожиданная встреча на перроне

В это время выстроившуюся группу отъезжающих и провожающих осветил милицейский "уазик", который остановился около их вагона. С переднего сиденья выскочил старший лейтенант милиции и, хлопнув дверкой, огляделся вокруг. Увидев Александра, он сразу узнал его и с нескрываемой радостью громко выкрикнул:

— О, старый знакомый… Костров? Правильно? Не могу не поприветствовать и не зафиксировать свое почтение и уважение. Надо же, какая неожиданная встреча. Вы что, тоже едете в этом вагоне?

— Да нет, я только провожаю своего начальника, — объяснил контрразведчик, по телу которого пробежал неприятный холодок при виде старшего лейтенанта. Не проявив и на лице особой радости от этой неожиданной встречи, Александр старался не выдавать своего возмущения.

«Надо же такому случиться! Именно сегодня и в этом вагоне! И по времени пересеклись — ведь я уже собрался прощаться и уходить. Прямо как по закону подлости», — в душе возмущался он, а сам внимательно посматривал на присутствующих и следил за их реакцией.

— А я вот следую в Москву. Сопровождаю ваших старых знакомых. Уж больно они там много наследили за последние годы: и на вокзалах, и в поездах. Сержант Петренко, выводи почетных гостей, — бойко скомандовал старший лейтенант и протянул проводнице. — Вот наши билеты. Никого не пропускайте, пока мы не разместимся, не упакуемся.

Из "уазика" с трудом, как бы нехотя, вылезли двое конвоируемых в наручниках.

«Как сиамские близнецы. И по жизни шли вместе, как подельники, и теперь соединены одними браслетами», — подметил Костров и незаметно взглянул на Дремова — тот пристально уставился на них, словно припомнил, где встречался с этими подследственными. Под глазом чуть дернулся нерв и слегка задрожала левая щека. Он приоткрыл рот, вобрал в себя воздух и снова сомкнул челюсти, как бы пытаясь проглотить свежую струю, так необходимую ему в это мгновенье.

Вершинин инстинктивно сжал кулаки — как бы дал себе команду сдержать себя и ни в коем случае не дать волю своим эмоциям. Его глаза чуть прищурились и бегали от одного арестованного к другому, словно пытались сравнить или получше запечатлеть их внешний облик.

Шляхов сразу же отступил и даже отвернулся, будто это вообще его не интересует. Он крепко держал свой чемодан и дипломат Вершинина, а сам делал вид, что разглядывает проходящих мимо пассажиров.

Конвоируемые сверкнули звериными взглядами и прошли по невольно образовавшемуся живому коридору. В этот момент они были злыми на всех и вся и вслед за сержантом поочередно поднялись по звонким ступенькам вагона. В тамбуре остановились и, резко обернувшись, посмотрели сверху вниз по сторонам в надежде увидеть хоть одно знакомое или сочувствующее лицо — возможно, в нем они нашли бы для себя хоть какую-то отдушину. Но, видно, не суждено.

За ними поднялся другой милиционер, после чего последовал приказ старшего лейтенанта:

— Сержант Петренко, проходите в третье купе и действуйте в соответствии с моим инструктажем. Я сейчас подойду.

Водитель автомобиля стал выруливать, нарушив тем самым привычные противоположные потоки отъезжающих и провожающих, спешащих к своим вагонам. Сняв фуражку и протерев носовым платком ее внутреннюю часть, а потом свой потный лоб, старший лейтенант подошел к Кострову и его спутникам. Он уже открыл рот, чтобы что-то спросить, но Александр сразу же упредил его вопросом:

— Надеюсь, ваш неусыпный личный контроль и принятые жесткие меры лишат ваших подопечных удовольствия заняться привычным для них делом и мой коллега не будет обворован во время пути?

— Ну что вы, това… — Он на мгновенье замялся и только собрался выпустить на свободу остаток разоблачительной фразы — у Кострова в сердце екнуло: вся операция повисла на волоске, но он не растерялся и среагировал.

— У меня к вам есть одна маленькая просьба, — остановил он жестом и, деликатно взяв милиционера за локоть, развернул в противоположную сторону. — Мне бы не хотелось, чтобы меня не таскали потом на допросы, по судам…

Застывшие в недоумении конструкторы все слышали, но последние слова не пролили свет в их сознание — больше возникло вопросов. Кострова это вполне устраивало. «Каждый должен знать ровно столько, сколько положено» — отметил он с облегчением.

Когда Александр со старшим лейтенантом отдалились на пять-шесть метров, что позволяло поговорить конфиденциально, чтобы, не дай Бог, кто-то услышал хоть слово, он полушепотом предупредил:

— О том, что я офицер ФСБ, не должен знать никто. Если во время пути к вам обратится один из этих троих или любой другой относительно моей принадлежности к органам, то вам об этом ничего неизвестно. Поймите, это очень важно! Предупредите об этом и своих сержантов: чтоб язык — на замке. А теперь давайте расслабимся и вернемся к моим сослуживцам, постарайтесь вести себя непринужденно и естественно.

Медленно двигаясь в обратном направлении, Костров уже был спокоен и даже улыбался. В то же время он не сомневался, что его взволнованные и несколько удивленные коллеги наверняка настроили свои любопытные уши на нужную волну и внимательно прислушиваются, стараясь уловить каждое его слово. А он молчал, предоставив возможность высказаться старшему лейтенанту.

— Это исключено. Чай, не впервой приходится сопровождать подобную публику, — быстро нашелся старший лейтенант и, крепко сжав кулак, расцвел в широкой улыбке. — Они у меня вот где!

— А насчет меня вы поняли, да? Другое дело, что без меня никак нельзя. Тогда уж, как человек законопослушный, я готов все подтвердить.

— Не беспокойтесь, молодой человек. Я думаю, все будет нормально. Для следствия и суда вполне будет достаточно показаний потерпевших. Ну, я пошел. До свидания. Извините, служба, — отчеканил офицер и легко запрыгнул в вагон.

Когда Александр оказался в окружении коллеги, Вершинин поинтересовался:

— Я ничего не понял. Что случилось-то? И откуда он тебя знает?

— Да ничего особенного. В последний раз я ехал из Москвы, так вот эти двое задержанных, которых вы имели удовольствие лицезреть, ночью пытались проникнуть в наше купе и пошарить по карманам. Хорошо еще я не спал и поднял шум. Их поймали и вызвали милицию. Вот и все.

— Вот теперь понятно, — облегченно вздохнул Шляхов и тут же сбросил со своего лица беспокойство. — Ну что ж, мне тоже пора. Будем прощаться. Спасибо, что проводили. Через несколько дней увидимся.

Дорога всегда таит в себе неизвестность

Александру до последней секунды казалось, что вот-вот произойдет заранее спланированная или неожиданная рокировка и вместо Шляхова в последний момент в вагон сядет Дремов, который решит лично поехать и убедить всех в министерстве. Но все шло своим чередом, и вот уже Шляхов собирается садиться в вагон, а Виталий Семенович ведет себя как-то пассивно. «А тут еще Вершинин перепутал все мои планы, — размышляя, он бросил на него любопытный взгляд. — Явно огорчил. Интересно, что в этом дипломате и кому он просит его передать? Уж не хочет ли он использовать Шляхова втемную? И почему такая срочность? Надо же, даже сам приехал и передал свою таинственную посылку из рук в руки… Пора и мне сматываться отсюда, чтобы не мешать им. Да и посадка скоро закончится».

Костров поспешно стал прощаться:

— До свидания. Уже поздно, а то пока я доберусь до Автозавода…

После рукопожатия с каждым он пошел по перрону, но неприятные мысли не покидали его.

«Слава Богу, все обошлось. Чуть старлей все не испортил. Представляю физиономии моих коллег… Сразу последовали бы соответствующие выводы, и вся наша операция могла бы из-за одной нелепой случайности сорваться, что значительно затруднило бы следствие по делу. Подумать только — одно-единственное слово, и все пошло бы псу под хвост… А вот что касается дипломата Дремова, в который он так вцепился в ресторане, то это наводит на кое-какие подозрительные мысли. Наши девушки это четко зафиксировали. Хоть они и молодцы, но прекрасно сработали. А я себя уже в старики записал?»

Костров оглянулся — вроде чисто.

«Что касается Шляхова, то неплохо бы узнать, чем напичкан его чемодан. Ведь он едет-то всего на несколько дней, а вещей набрал, будто месяц собрался жить в Москве», — продолжал размышлять лейтенант, проходя по оживленной платформе, переполненной в основном провожающими. Он вдруг резко обернулся и заметил в толпе испуганное лицо Воронина — тот даже не успел пригнуться.

«А больной-то что тут делает? Вообще ничего не пойму: четвертый подозреваемый по нашему делу появился в том же самом месте, где и остальные. А где же ему быть-то?! Может, тоже собрался в Москву? Для этого специально и "заболел", чтобы незаметно сгонять в столицу и передать украденное? А если он просто следит за мной? Ведь я у него наверняка на крючке. Ну, лысый заморыш, держись!» — пообещал лейтенант и резко рванул с места. Он вбежал в вокзал, быстро проскочил его и выбежал на привокзальную площадь, повернул влево и, обогнув здание, снова выскочил на перрон. Поезд уже тронулся. Только бы успеть… Вдруг услышал знакомый окрик, повернулся: за ним бежал Яковлев.

— Анатолий Иванович, не упускай из виду Виталия Семеновича, мне кажется, именно он — главная фигура! — прошептал Костров подскочившему капитану и на ходу запрыгнул в ближайший вагон, поскольку поезд набрал скорость, а добежать до своего четырнадцатого он уже не успевал.

Переведя дух, Александр направился в свой вагон. Отыскав девятое место в плацкартном вагоне, он рухнул на свою нижнюю полку и закрыл глаза. Вспомнил про документы, врученные Резцовым, и достал их — они оказались бесценными.

«Выходит, я не ошибся и сделал правильные выводы. Если сопоставить даты ознакомления Дремова с совершенно секретными и секретными документами и его командировками в Москву, то получается четкая закономерность. Буквально накануне он знакомится с ними, после чего следовала командировка в Москву, где он, видимо, передавал микропленки своим щедрым хозяевам. Все сходится. Но как он поступит на этот раз? Пока не очень-то ясно, но завтра все узнаем», — уверял себя Костров, испытывая одновременно и волнение, и азарт оперработника, наконец-то, напавшего на след особо опасного государственного преступника.

За ночь его никто не потревожил, удалось несколько часов поспать. «Значит, все идет нормально».

Предстоящая развязка

Ранним свежим утром он покинул свой вагон в числе последних пассажиров. Однако его встречала не только Москва — в толпе встречающих неожиданно для себя он заметил полковника Ремизова и… капитана Яковлева.

— Батюшки, а он-то как тут оказался? — вырвалось у него. Довольный Костров выпрыгнул на перрон. Павел Степанович первым протянул ему руку.

— Ну, здравствуй, Александр. С возвращением в столицу нашей Родины! — улыбнулся он. — Молодцы, хорошо сработали в Нижнем по дипломатам-разведчикам. Эта операция позволила в какой-то мере нормализовать обострившиеся в последнее время отношения с США и Англией. Дело в том, что после бегства в Лондоне одного из наших разведчиков англичане предъявили список наших дипломатов, которые, по их мнению, причастны к внешней разведке и ФСБ, и потребовали, чтобы те покинули их страну. Таким образом, началась очередная политическая истерия и дипломатическая возня.

— А что же американцы?

— А как же без них! К этому раздутому до предела конфликту и они подключились, открыто угрожая провести подобную акцию. Конечно, наша сторона не осталась бы в долгу и незамедлительно предприняла бы адекватные меры, поэтому перед очевидным вынужденным отъездом из Москвы установленные кадровые разведчики английской и американской спецслужб предприняли такую рискованную операцию… Чтобы перед отъездом из России, как говорится, громко хлопнуть дверью. Буквально только что МИДом достигнута договоренность, что все наши дипломаты, обвиненные по надуманным подозрениям в причастности к спецслужбам, поскольку прямых доказательств у них нет, не покинут страны пребывания и продолжат работу за рубежом. А задержанные нами с поличным их дипломаты-разведчики в ближайшее время будут заменены. Так что все обошлось без лишнего шума и дипломатических скандалов, взаимных упреков и последующих газетных сенсаций.

— Павел Степанович, я рад, что получилось все так хорошо. От души поздравляю вас! Анатолий Иванович, я думаю, ты тоже присоединяешься к моим поздравлениям? Кстати, товарищ полковник, у него в тот день был день рождения — мы настроились, а эти дипломаты даже не поздравили его. Я просто поразился их невоспитанности и продемонстрированному ими неуважению достойного противника, — подмигнул Костров Яковлеву. — А теперь хотелось бы узнать о наших сегодняшних делах.

— Сейчас товарищ капитан и поведает нам, как вели себя объекты наблюдения в Нижнем, — попросил взглядом полковник.

Тот сообщил, что Шляхов ночным поездом уехал в Москву, а оставшиеся на перроне Вершинин и Дремов о чем-то поговорили и расстались.

— Наши люди наблюдали за обоими объектами. Первый сразу же пошел на автобусную остановку, а второй тоже на остановку… только совсем на другую. Постояв там несколько минут, он осмотрелся и направился на стоянку такси.

«Вот так номер!» — удивился Костров.

— Нанял тачку и направился в… Москву. Видимо, решил прогуляться. Я вместе с бригадой «наружки» — за ним. И вот мы оказались здесь, даже раньше вашего поезда.

— Где он сейчас? А Шляхов? — поинтересовался Александр, ожидая для себя новых сюрпризов.

А Дремов в это время на Курском вокзале подбирал автоматическую камеру хранения. Предпочел в самом углу, где обычно бывает меньше народу. Оглядевшись, поставил свой дипломат в свободную ячейку и захлопнул дверцу. Потом что-то записал на клочке бумаги и направился к выходу. На улице подошел к таксофону и набрал номер, потом что-то быстро говорил, заглядывая в листочек с цифрами. После этого звонка, судя по его свободной и раскрепощенной походке, он почувствовал облегчение и уже не спеша вернулся к тем же камерам хранения. Разместившись в кресле напротив, откуда хорошо просматривался проход к багажному отделению, он пристально наблюдал за пассажирами, снующими между рядами в поисках свободных ячеек. Дремову казалось, что время тянется очень медленно или оно вообще остановилось. А нервы уже были на пределе: ему не хотелось ни пить, ни есть, ни спать… Только бы быстрее пролетел этот томительный отрезок времени. Внешне его нервозное состояние выдавали бледность, постукивание пальцами по подлокотникам кресла-сиденья и слишком частые взгляды на часы.

Ремизов провел Кострова и Яковлева в одно из служебных помещений вокзала, где находились другие сотрудники ФСБ. Подполковник Карпов доложил, что Шляхов едет в 217-м автобусе и внешне ведет себя спокойно. Связавшись с группой наружного наблюдения, Павел Степанович приказал:

— Продолжайте работать. Не потеряйте багаж.

— Не ускользнет, — последовал уверенный ответ.

Подойдя к монитору, где крупным планом на экране был изображен Дремов, полковник спросил:

— Александр Сергеевич, узнаете своего руководителя?

— Ну как же не узнать… эдакого красавца, любителя женщин! К тому же еще «светило» науки! Вы обратили внимание: в Москве как-то светлее стало?

— Поведайте, как же вам в кратчайшие сроки удалось вычислить его. Коллектив-то большой.

— Тогда наберитесь терпения. Полученные материалы дают основание полагать, что Дремов Виталий Семенович был завербован в Болгарии. Для начала ему поручили устроиться на работу, связанную с секретами. Он понимал, что от их ценности и будет оцениваться его работа и увеличиваться счет в зарубежном банке. Поэтому предпочел пойти не по комсомольской или партийной линии, а решил вдруг стать конструктором. После информирования разведцентра о том, что он теперь имеет доступ к секретным и совершенно секретным сведениям, началась его шпионская деятельность. Но тогда Горький и область были закрыты для иностранцев, поэтому для связи с резидентурой он использовал поездки в Москву, — Александр достал из своего дипломата несколько листов и предложил Ремизову.

Полковник, не отрываясь от них, продолжал слушать.

— Вот здесь выписаны даты его ознакомления с документами, наверняка заслуживающими внимания иноразведок… И даты его командировок в столицу. Их анализ показывает, что четко просматривается закономерность. Это свидетельствует о том, что свои регулярные командировки несомненно использовались во враждебных целях.

— Ну так уж и сразу, — возразил опытный полковник, чтобы урезонить категоричный пыл молодого сотрудника. Это часто вредит работе. Но Кострова это не смутило.

— Но я же не только на этом основывался. А его низкие моральные и нравственные качества?

— Так сейчас среди молодежи полно таких. Так что же, каждого подозревать в измене Родине? — невесело усмехнулся Павел Степаныч.

— Я и сейчас таких не оправдываю: разложившихся легче купить. А тогда такие люди выделялись. Но Дремов тщательно скрывал от коллег свои истинные мысли и образ жизни — мог и работу потерять. Он не мог допустить этого. Вот и получалось, что дома он один. А на работе совсем другой. Меня это сразу насторожило. Чтобы не обременять себя семейными заботами и иметь полную свободу, он специально не женился. Материальная обеспеченность, праздный образ жизни и затраты явно превышают его заработную плату.

— Александр Сергеевич, позвольте вас прервать. Ведь все, что вы перечислили, — это косвенные улики. А у него, насколько мне известно, имеется алиби, так что, получается, к гибели главного конструктора он вроде бы отношения не имеет? — остановил его Павел Степаныч.

— Имеет, причем самое непосредственное.

Все присутствовавшие переглянулись и приготовились выслушать доводы лейтенанта.

— Я собирал его шпионский образ по крупицам. И в конце концов он сложился: из мелочей и его ошибок.

Далее он с убежденностью излагал аргументы и мотивы, а каждый представлял вереницу трагичных событий.

Крупицы преступления

В день пропажи чертежей Дремов присутствовал при разговоре, когда Митрофанов напомнил Вершинину о предстоящем совещании у директора завода.

«Вот он, самый подходящий момент, — сразу мелькнула соблазнительная мысль. — Проект новой атомной подлодки только что утвержден министром, план-график ее сборки уже подписан, поэтому возникла самая благоприятная ситуация, когда надо действовать быстро и решительно. Чертежи лежат в сейфе у Митрофанова, а дубликаты ключей — у меня в кармане, остается только взять и уйти незамеченным. Но это самое трудное — огромный риск!»

И Дремов решается. Так начал претворяться детально продуманный план. Он симулирует болезнь и просит Вершинина предоставить ему отгулы, сославшись на недомогание и слабость. Получив от него согласие, он оставляет заявление и вскоре незаметно проникает в пустой кабинет Митрофанова, где похищает чертежи и приказы. Одновременно, прекрасно зная привычки хозяина кабинета, в пузырек с поливитаминами кладет только одну ядовитую горошину. С этого момента Митрофанов обречен, он уже жертва, только неизвестно, когда это произойдет: в первый день, во второй, в третий… Да в принципе это и не столь важно, лишь бы во время отсутствия Дремова на работе, что создаст ему полное алиби. Если бы Серафим Антонович скончался на четвертый или на пятый день, то все равно Дремова в тот день не было бы на заводе. Он нашел бы любой убедительный предлог. Пользуясь беспечностью и излишней доверчивостью своего руководителя, Дремов наверняка имел не только дубликаты ключей от его входной двери и сейфа, но и печати для их опечатывания. Таким образом, он давно уже получил беспрепятственный доступ к содержимому сейфа. Это свидетельствует о том, что к преступлению тщательно готовились, продумав все до мелочей. Ждали только подходящего момента. И вот он настал.

Сделав свое грязное дело, Дремов покинул кабинет своего шефа и зашел в кабинет множительной техники под предлогом проститься и предупредить девушек о своей болезни. На самом деле ему нужны были свидетели, которые могли бы подтвердить его алиби. Договорившись с водителем директора завода Морозовым, чтобы тот подбросил его до дома, он попросил своих подружек Симакову и Пухову проводить до заводоуправления. И тут он допустил одну из немногих ошибок.

В этот момент на связь снова вышли сотрудники оперативно-поискового управления:

— Первый, первый, я седьмой. Объект вошел в квартиру по адресу: улица Энтузиастов, дом 15, корпус 2, квартира 37. Представился от какого-то Вершинина. Судя по реакции хозяина квартиры, молодого парня лет двадцати, его там уже ждали. Мы проверили и выяснили, что по указанному адресу проживают: Серова, ее девичья фамилия Вершинина, Лидия Кондратьевна, сорок два года, разведена, работает инженером на ЗИЛе, и ее сын Петр, выпускник политехнического института. Через три минуты из той квартиры выскочил парень, но не тот, что встречал на пороге нашего объекта, а другой. Он добежал до продуктового магазина и сейчас возвращается с хлебом. Может, его перехватить и осторожно разнюхать в отношении гостя?

— Нет, рано еще. В нашем деле самое главное — не торопить события, — остановил его полковник. — А вы куда спешите? Сделаете это, когда объект покинет квартиру.

— Понял. Конец связи.

Костров продолжил:

— Годами Дремов ходил на работу со своим дипломатом, в котором носил ключи от квартиры, гаража и машины, пачку сигарет и зажигалку, чтобы сослуживцы и охранники привыкли к его неразлучному другу. И вот наконец-то дипломат пригодился ему по прямому назначению. Когда же он в тот день стал угощать девушек сигаретами, то достал пачку из кармана куртки, а не как обычно — из дипломата. Почему? Да потому, что тот был полностью забит чертежами и приказами. Вот тут у меня и возникли серьезные подозрения.

— Что было дальше? — увлекся Карпов и взглянул на Павла Степаныча — тот не сводил глаз с Дремова. Александр последовал его примеру и уловил на лице объекта внутреннюю дрожь.

— Да, тяжел шпионский труд.

— Наш тоже несладок, — хмыкнул полковник и качнул головой. — Сколько сил задействовано!

— Не завидую я ему. А в тот роковой день он, чмокнув подруг, вместе с Морозовым беспрепятственно покинул территорию завода, пока еще не был поднят шум. Таким образом, его расчет оправдался и его дипломат не подвергли осмотру. По дороге Дремов уговорил послушного водителя слить ему десять литров бензина, а сам в это время, используя благоприятную ситуацию, спрятал в своем гараже похищенное и спокойно отправился домой. Чтобы задобрить сделавшего ему неоценимую услугу водителя, а также для создания себе алиби на весь день он специально устроил пирушку. Но не учел, что его подруга Светлана Пухова, испытывавшая к нему серьезные чувства, навестит его в тот вечер и устроит скандал, а потом в откровенной беседе со мной даст ему такую нелицеприятную характеристику. Думаю, она резко отличается от тех, что хранятся в его личном деле. Это усилило мои подозрения, но я вида не показывал. Я понимал, что перестроечные процессы в стране, открытие города, использование современной уникальной техники значительно облегчили и способствуют шпиону проводить враждебную деятельность, особенно по связи с разведцентром. Но сейчас это была не простая операция, поэтому риск должен был сведен до минимума. Как говорится, только из рук в руки.

Поэтому операция разворачивалась по заранее отработанному сценарию. Выехать сразу в Москву Дремов посчитал преждевременно, поскольку прекрасно понимал, что будут всех проверять, вызывать, допрашивать. А его отсутствие в городе, конечно же, сразу вызовет подозрение. Поэтому он не спешил и ждал смерти своего руководителя, это устраивало и его, и его хозяев. Во-первых, пропажу чертежей и приказов теперь можно списать на самого Митрофанова и, тем самым, направить следствие по ложному пути. Инсценируя его самоубийство, якобы по причине возможного разоблачения, ставилась задача отвести подозрение от своего агента. Поскольку он на хорошем счету, молодой, перспективный и вне подозрений, то это убийство позволит ему продвинуться по службе, получив должность заместителя, а может быть, даже и главного конструктора завода. Далее, по их замыслу, после пропажи чертежей обязательно встанет вопрос о целесообразности внедрения этого проекта в жизнь. Начнутся многочисленные дебаты, что, естественно, приведет к задержке сроков начала сборки.

Кроме этого, потеря такого видного ученого и конструктора нанесет урон не только заводу, но и всей оборонной отрасли в целом, что, конечно, только на руку иностранным спецслужбам. И последнее: получив с помощью разведки подробные чертежи нашей подводной лодки новейшего класса, аналогов которой нет за рубежом, наши противники собирались сэкономить на разработке и проектировании сотни миллионов долларов, а главное, выиграть несколько лет. Вполне возможно, что они первыми изготовили бы лодку подобного класса, поскольку за счет достигнутого преимущества в технологии производства у них сроки от подготовки чертежей и макетов до выпуска опытных образцов изделий и их последующих испытаний, не говоря уже о серийном производстве, намного короче, чем у нас.

— Александр Сергеевич, это всем известно. Кажется, вы увлеклись.

— А что касается Дремова, то, осуществив тайниковую операцию в Москве, он спокойно вернулся бы в Нижний… И даже успел бы на похороны своего бывшего учителя и руководителя. А мы в это время все силы бросили бы на Шляхова и впустую контролировали бы каждый его шаг. Со временем мы получили бы оперативную информацию о том, что такого-то числа таким-то разведцентром в столице была проведена тайниковая операция со своим агентом… И опять вышли бы на кого? На Шляхова, потому что именно он был в это время в Москве. А главный «герой» опять остался бы вне поля нашего зрения. Так что нам достался умный и вполне достойный противник.

— Жаль Митрофанова… Да, на войне как на войне и без жертв порой не обходится, — мрачно произнес Павел Степанович и опустил седую голову — словно в память о нем склонил. — Не мы развязали эту порой беспощадную и жестокую, войну… И раз уж она продолжается, то вынуждены противостоять зарубежным разведорганам, служащим своим президентам и правительствам. А что касается спецслужб, то они были, есть и будут. В условиях резкого обострения международной обстановки им придается еще более важное значение, их роль постоянно возрастает. В последние годы они активизировали свою деятельность в нашей стране, о чем свидетельствуют последние разоблачения. И наша задача — эффективно противодействовать им и обеспечить безопасность страны, — размышлял вслух полковник. Лейтенант его поддержал одной фразой.

— Вот вам и стратегическое партнерство по вопросам борьбы с международным терроризмом.

Тот оживился и с улыбкой взглянул на Кострова.

— А ты молодец, все нам подробно изложил, по полочкам разложил. Сразу чувствуется, хорошую подготовку получил в академии, да и хватка у тебя есть, что в нашем деле играет немаловажную роль. В общем, рад за тебя!

Задержание

Довольный Александр ответил открытой улыбкой.

— Как любит говаривать мой дед: «Был бы ум, а успех придет!» Я думаю, и вся наша операция закончится успешно.

— Погоди, раньше времени никогда не загадывай. В нашем деле может случиться всякое, — предостерег полковник и еще раз взглянул на монитор, где крупным планом был изображен все тот же Дремов.

В этот момент раздался звонок. Трубку взял Ремизов и замер, выслушивая доклад подчиненного:

— Павел Степанович, мы установили, что нижегородский объект звонил в посольство США. Через несколько минут оттуда выехали три машины и направились в разные стороны. Думаю, что одна из них скоро будет на вокзале.

— Хорошо. Мы готовы.

— С водителем такси мы переговорили. Он сообщил, что неизвестный мужчина, который по приметам сходится с нашим объектом, попросил его срочно доставить в Москву, так как он якобы опоздал на поезд. Поскольку тот обещал ему хорошо заплатить, таксист, естественно, согласился и привез его прямо к Курскому вокзалу. О себе неизвестный ничего не говорил и почти всю дорогу дремал, остановок нигде не делали.

Через минуту последовал очередной доклад «наружки»:

— Объект в сопровождении того же парня, который бегал за хлебом, вышел из дома и направился к автобусной остановке. Молодой человек о чем-то ему оживленно рассказывает… Объект с чемоданом и дипломатом уехал на 138-м автобусе, а парень возвращается назад.

— Вот теперь действуйте, только, смотрите, не перепугайте парнишку, — приказал Павел Степанович.

Как только провожавший гостя вошел в подъезд, его там остановили двое крепких мужчин и представились сотрудниками милиции.

— В соседнем доме совершено тяжкое преступление, — начал один из них, с массивным выпирающим подбородком. — Нами подозревается мужчина средних лет, который по приметам очень похож на того, что недавно вышел из этого подъезда.

— В черном плаще с поясом и в серой фуражке? А в руках чемодан и дипломат? — уточнил оживившийся молодой человек.

— Нет, это не преступник, — попытался разуверить их парень и для убедительности махнул рукой. — Это очень хороший человек! Шляхов Генрих Валерьянович, он сегодня приехал из Нижнего Новгорода.

— А чем уж больно он хорош? — поинтересовался другой мужчина без особых примет, на лице которого появился нескрываемый интерес.

На этот раз молодой человек проявил заметную робость, словно сомневаясь, сказать об этом или нет. Потом все-таки решился:

— Да через него Петькин дядька прислал нам две готовые дипломные работы. Теперь нам остается добросовестно их переписать, перечертить кое-что и, считай, дипломы у нас в кармане.

— Понятно, студент. А тебя как зовут-то? — Вдруг заинтересовался первый.

— Вадим Пономарев, а что?

— Ну что ж, мы желаем тебе, Вадим Пономарев, и твоему другу, успешной защиты и заранее поздравляем с предстоящим окончанием института. Спасибо тебе, ты нам здорово помог. Но, о нашем разговоре никому ни слова, даже Петьке. Договорились?

— Ну что вы… Я ведь все прекрасно понимаю: МУР — это серьезная организация, там пустяками не занимаются, — с важным видом признал Вадим, и его подбородок многозначительно дернулся вверх.

— Оказывается, ты сам все знаешь. Ну и голова у тебя смышленая. Позавидовать можно! Прощай, мы незаметно покинем этот подъезд и будем наблюдать из машины. Ты нас не видел.

Его выразительная мимика означала: естественно!

О результатах беседы с Вадимом поступил доклад полковнику Ремизову — тот приказал прекратить дальнейшее наблюдение за Шляховым.

— Подъезжайте сюда: у нас здесь скоро жарко будет.

Бригада «наружки» не могла пропустить самое интересное, поэтому сразу же выдвинулась в указанное место.

Только спустя два часа после звонка Дремова в зале ожидания появился высокий сухопарый мужчина в бейсболке и в темных очках с точно таким же дипломатом, который был оставлен Дремовым в автоматической камере хранения. Он медленно прошелся вдоль касс, проверился, затем подошел к ячейкам.

Контрразведчики в это время внимательно наблюдали за поведением Дремова. Конечно же, они заметили, что его лицо оживилось и покрылось багровыми пятнами — видно, привыкнуть к ощущению опасности невозможно: обязательно выдашь себя. Он прошелся платком по лбу и немного даже повеселел, хотя внешне старался не проявлять себя и не поддаваться охватившим эмоциям. В эти мгновения он думал только об одном: «Быстрее бы все закончилось!»

Но ведомый группой захвата иностранец и не думал спешить: он несколько раз неторопливо прошелся вперед, потом назад, словно поджидая кого-то, при этом неоднократно останавливался, осторожно оглядывался.

«Ох, как осторожен, чувствуется опытный разведчик», — сделал вывод Костров, продолжая наблюдать за его поведением по второму монитору, на другом был общий вид зала ожидания.

Наконец убедившись, что он вне контроля, разведчик быстро направился к камерам хранения и уверенно прошел как раз туда, где два часа назад побывал их ценный агент. Вскоре он скрылся из виду, но через минуту появился вновь и, оглядевшись по сторонам, помчался к выходу и вскоре скрылся в толпе пассажиров.

Выждав три минуты, точнее, уже не выдержав положенной паузы — нервы-то не стальные, даже у сверхосторожных шпионов! — Дремов уверенно направился все к той же ячейке, где его ждал сюрприз. Набрав код, он с волнением достал дорогой во всех отношениях дипломат и пошел прочь с этого места, которое таило в себе опасность и неуемную тревогу. Казалось бы, все позади, однако неприятное предчувствие не покидало его.

Как только он вынырнул из узкого коридора автоматов, тут же был зажат со всех сторон оперработниками, на руках мгновенно защелкнулись наручники. Какой же это неприятный звук! Все было сделано так неожиданно и стремительно, что он не только сопротивляться, даже возмутиться не успел. Его быстро доставили в помещение военной комендатуры, где приняли все необходимые меры предосторожности по исключению самоубийства. Немного придя в себя, он стал кричать, угрожать, закатил истерику. А когда потребовал прокурора, ему вежливо пообещали еще и судью. Злобно уставившись на свой дипломат, он клятвенно уверял:

— Это не мой — мне его подсунули, специально подменили…

В этот момент вошел Костров и медленно глыбой надвигался на него, устремив свой уверенный взгляд в его испуганные от неожиданности глаза. Дремов сразу все понял. До боли закусив губу, он сомкнул веки и взвыл гортанным голосом. От ощущения безысходности его кулаки разжались, тело обмякло и тяжело опустилось на стул. Как же быстро изменился он, внешне всегда уверенный в себе и довольный, — словно это был уже совсем другой человек. В этот момент он был психологически сломлен и просто раздавлен. Причины известны.

Все эти годы он жил в постоянном страхе, привыкнуть к которому невозможно. Дремову всегда казалось, и эта мысль почти никогда не покидала его, что в любую минуту за ним могут прийти. Поэтому, по ночам особенно, он боялся каждого стука в дверь. Каждый раз прочь гнал эти мрачные мысли, но они возвращались вновь и вновь. Иногда, когда просто не в силах был сопротивляться этим навязчивым и буквально изматывающим душу предчувствиям, он пытался хоть на минуту представить последствия провала и даже обдумывал различные варианты своего поведения после ареста. То ли невольно, то ли сознательно он даже настраивал себя, чтобы на всякий случай быть готовым ко всему и держаться достойно.

Однако когда это случилось, и так неожиданно, то оказалось все совсем не так, как он настраивался и представлял себе ранее. Поэтому-то задержание с поличным было для него таким мощным ударом, который просто-напросто сломал его. Дремов уже не мог ни сопротивляться, ни оправиться от стресса. Он выглядел удрученным и жалким. Но жалеть его здесь никто не собирался.

— У тебя только один выход — это чистосердечное признание. В этой ситуации тебе другого просто не дано, — не то потребовал, не то посоветовал Александр, голос его показался жестким. — У меня к тебе только два вопроса. Первый: зачем ты убил Митрофанова?

— Это не я… Это они… мне приказали. Я не хотел, но мне деваться было некуда… Когда два года назад у него пропали ключи от сейфа, а потом неожиданно нашлись, то в числе других он подозревал и меня. Об этом он лично мне сказал потом. Поэтому я боялся, что он обязательно поделится с другими, в том числе и с вами… И еще я думал… вернее, они считали, что на его место обязательно назначат меня…

— Вон как: за всех просчитали. И второй вопрос: что помешало тебе украденные чертежи передать в Нижнем?

— Да, да… Я был в тот день на автовокзале, но, увидев там Вершинина, сразу же уехал. Кроме этого, мне показалось, что за иностранцем следят, и я испугался выходить с ним на связь. Вот поэтому пришлось самому ехать в Москву, — затараторил задержанный, словно боялся, что его остановят и не дадут высказаться до конца.

Полковник Ремизов подошел к Дремову вплотную и уставился ему в глаза.

— Выходит, ты работал сразу на две разведки?

Тот опустил голову и закивал.

— Что, шпионская слава Пеньковского покоя не давала? Или преследовал чисто меркантильные интересы?

— Да меня не больно-то и спрашивали. Я только подчинялся.

Павел Степаныч продолжал удивлять, и не только Дремова.

— Открою тебе большую тайну: чтоб тебе обидно не было. Твой связник тоже задержан… с кейсом-близнецом. Теперь его ждет неприятная для дипломата участь. Что же касается тебя…

— Все расскажу, во всем чистосердечно признаюсь и раскаиваюсь… Я жертва, я случайно попал в их лапы… Лучше бы я не ездил в эту Болгарию. Я не мог иначе: они меня шантажировали и заставили… Чертежи и приказы украл я, яд Митрофанову тоже подсунул я. Но, клянусь, не по своей воле — я жертва… жертва в их руках.