В краю подземных великанов, среди заснеженных вулканов

Лежит камчатская земля.

Медведь хозяином там бродит, лосось любовь свою заводит

В стремительных ручьях.

Вода чиста там и хрустальна, и бьёт струя из ледника,

Смывая годы и века…

I

Волна тяжёлая кипит, рвёт ветер паруса,

Корабль измученный скрипит, и стонут небеса,

Вот оборвался грот-брамсель, трещит сосновый бок,

Среди безумия стихий не слышен даже Бог.

 

Стих ветер, месть небес свершив, над группой смельчаков,

Все утонули, лишь один продолжить путь готов,

Устало лижет океан песчаную косу,

И птицы весело поют в берёзовом лесу,

Рубаха рванная, штаны с огромною дырой

И звёзды яркие вдали, за снежною горой.

Судьбой гоним, как ветром лист, искал он свой удел,

Бретёр, гуляка, скандалист не знал, чего хотел,

Скрывался долго от тюрьмы проклятый дуэлянт,

Уплыть за тысячу морей по случаю был рад.

Остались где-то Петербург и девы томной грудь,

Последний вздох, прости, прощай, слеза - и дальний путь.

Назад, мой друг, дороги нет, и прошлое забудь,

Безбрежен Тихий океан, легко в нём утонуть!

В свои пучины он увлёк армады кораблей,

И выстлал дно глухих глубин он душами людей,

Там рыбы, выпучив глаза, покой их стерегут,

И моряков, что ищут клад, настойчиво зовут:

Войди, войди, лихой моряк, в дворец холодных вод,

Здесь килька мелкая шустрит, попав в водоворот,

Касатка злобная бурлит хвостом и плавником,

Сопит беззубый кашалот, к сражению готов,

Лосось стремится в устья рек продолжить рыбий род,

И краб камчатский, бросив бег, клешнёй к себе зовёт,

Тебя проводят до ворот тюлени- косачи,

За ними глухо и темно, кричи, иль не кричи,

Забудь про степи и леса, забудь про суши твердь,

Теперь навечно ты - моряк и нечего хотеть,

Всё есть на свете у тебя – вода, кругом вода,

Она навек теперь твоя, как вечная беда!

 

Но не согласен наш герой, отдаться глубине,

Уж лучше с горя утонуть в веселье и вине,

Уж легче женщине сказать: «О! Я навеки твой!»,

И до конца постылых дней жить с верною женой!

 

Ему, как принято, везёт: песчаная коса

На берег сумрачный ведёт, где буйствуют леса,

Где у берёз тяжёлый лист и стелется кедрач,

Где травы с человечий рост и черемша, как врач,

Там льют подземные ключи горячий кипяток,

И камни острые секут излившийся поток,

Вулканы снежные стоят и ждут своей поры,

Когда растает вечный снег от внутренней жары,

И хлынет огненным ручьём расплавленный металл,

И пепел душный в небесах рассыплет свой фристайл.

 

Вот он добрался до земли, поцеловал её,

И начал строить свой ночлег - убогое жильё,

Руками дерево ломал и рвал пучки травы,

И не боялся наш герой лихой людской молвы:

Что нищий он, что не успел к раздаче золотых,

Что не проворен он, не смел, и пропустил других,

Что неудачник в жизни он, а посему и глуп,

Сейчас желаннее ему крестьянский был тулуп.

Холодный ветер тучи рвал и песню пел одну:

Тот, кто меня везде искал, найдёт свою беду!

Здесь я гуляю, где хочу и это мой удел,

Хочу - тайфуны заверчу, хочу – найду предел,

По силе мне поднять волну и дерево свалить,

Всё набросать в одну бурду и кашу заварить:

Смешать в ней воздух и песок, с водою – берега,

Могу и судно утопить, намяв ему бока!

Мне одинокий человек – букашка, муравей,

Ведь он не стоит ни шиша без близких и друзей!

 

Хотел жилище вихрь сломать, но крепок был шалаш,

Хотя по виду за него и медный грош не дашь,

Пусть человек труслив и слаб, но жизнь он бережёт,

И за неё положит он и труд свой, и живот.

 

Споткнулась ночь, задев ногой проснувшийся вулкан,

И лавой, огненной волной, взорвался великан,

Дрожит гора, бежит зверьё, спасаясь от огня,

Горит и птица на лету, и мокрая земля,

Страшнее ярости войны, страшней, чем смертный бой,

Смесь пепла, газов и огня, и раскалённый вой.

Там, на огромной глубине, среди подземных скал,

Там дьявол грешников казнил и души их сжигал,

Горели души и гранит расплавленный бежал

И через трещину в земле просунул свой кинжал,

Но знает каждый человек: за всё один ответ,

И вспомнил друга Робинзон и дружеский совет:

 

Сильнее страха только страх, и смерть, как мать ему,

Есть Бог? – не знаю, до сих пор я это не пойму,

Но верю я, что у меня бессмертная душа,

Поверь и ты, и страх тогда слабее малыша.

 

Всю ночь молился наш герой, бессмертье он искал,

И лавы огненный поток излился в океан,

Погиб ошпаренный лосось, тараща белый глаз,

И осьминог попал в уху, такая вот напасть,

Сварился здесь и старый краб, как солнце покраснев,

И долго слушала вода кипящий свой напев.

 

Угомонилось всё к утру: и камень, и поток,

Кто уцелел, тот будет жить, кто умер – с ними Бог!

Как часто, пережив беду, мы думаем одно:

Теперь я долго буду жить и не пойду на дно!

Ведь случай может только раз нас смертью испытать,

И долго будет жизнь теперь нас гладить и ласкать.

Но случай, он не слышит нас, он слеп, не только глух,

И повторяет смертный час, круша весь мир вокруг.

 

Вновь Робинзона погубить решил подземный ад,

И запалил на дне морском повторно свой заряд,

Толчком подводным раскачал вулкан глубины вод,

Волна морская поднялась у замкнутых ворот,

Сорвала с петель старый створ и, силою хвалясь,

Крушить, топить и подминать всё под себя взялась.

Цунами - чудо из чудес, природный катаклизм!

Взлетаешь в небо – и тот час летишь по склону вниз,

Кто видел гору из воды и вдруг остался жив,

Цунами! – крик услышит он - и, как листок, дрожит!

Смела волна на берегу деревья и кусты,

Вода от берега ушла почти на полверсты,

Зверьё от страха очумев, бегом несётся прочь,

Все рядом, в куче все одной, смешались день и ночь,

И рысь с оленем напрямки несутся вместе вскачь,

Лисица, мелкие хорьки… Толь смейся, толи плачь!

 

Нас проверяет всех беда, какой ты друг и враг,

Ты – настоящий или нет, навек иль просто так!

Нельзя нам без друзей прожить, но можно без врагов,

Одни для умных созданы, а те – для дураков!

 

Вновь Робинзону повезло, скажу, как на духу:

За изверженьем наблюдал на сопке, наверху,

И не смогла его волна водою захлестнуть,

Поэтому продолжил он по жизни этой путь.

Текли минуты и часы. Мелькали день за днём,

Наш Робинзон к себе привык, и поросли быльём

Воспоминания его о первой той весне,

Когда метался меж людей и днём, и в душном сне,

Когда тоска давила грудь, немилой жизнь была,

И кровь кипела словно ртуть и выстрела ждала,

Людская зависть жгла мосты не сзади – впереди,

И острый нож в спине торчал - лишь только прогляди.

Построить дом – приют тепла задумал малый вдруг,

К зиме готовиться пора - времён замкнётся круг,

Пора и шубу сшить себе, и сапоги тачать,

Чтобы зимой мороз забыть и преспокойно спать.

Пошёл на берег он морской искать людскую кладь,

Ведь надо чем-то строить дом, да и штаны сшивать.

Вдоль берега он долго шёл, но слишком грешен был,

И Бог вернуть ему ружьё, топор и нож забыл.

Ужель замёрзну средь снегов и не вернусь домой?

И ветерок к нему принёс напев про упокой,

Потом послышался ему собачий дальний лай,

Он почему- то закричал: «Бабай! Бабай! Бабай!»

Так звали все на корабле грифона-кобелька,

И капитан его любил ласкать у камелька.

Конечно, пёсик утонул, хоть и пловец – хорош,

Теперь его на дне морском грызёт морская вошь!

 

На свете множество чудес бывает, но без нас,

Нам в общий продают билет, а это –первый класс!

Но мы надеемся всю жизнь на чудо и успех,

Они придут, но ты молись, замаливай свой грех!

 

Какое чудо! Неужель?! Обросший, словно, кот,

Как лёгкий парусник, шутя, берёт он поворот,

Кто там бежит, как рыжий чёрт и бородой трясёт?

Не кот –Бабай! Бабай! Бабай! – и бес его несёт.

Как спасся пёс, лишь знает он, но, как всегда, молчит,

А вот его горящий глаз о многом говорит:

Собаку вынесла волна на шлюпке штормовой,

От страха он залез туда безумною порой,

Когда Нептун своим копьем пронзает свод небес,

И кто, когда-то утонул, на краткий миг воскрес.

Визжит и прыгает Бабай, пытается лизнуть

И бьёт от радости волной он Робинзона в грудь,

Зовёт хозяина, скулит, как будто знает вточь:

Ружьё, лопата и топор тому потребны в ночь.

 

Спускались сумерки с вершин, у каменных берёз

Листва шуршала на ветру среди туманных грёз,

Обломки, хлам от корабля лежали меж камней,

Лишь кости, рядом черепа, остались от людей…

 

Что наша плоть? Она слаба и исчезает вмиг,

Как только потеряет дух, который в ней возник,

Как только вылетит душа и унесётся прочь,

Так гаснет яркая заря и наступает ночь.

Природа вечна и мудра: всё погибать должно,

И возвращаем мы всегда нам выданный должок,

Так время точит, мучит нас, взведя свои часы,

И целит смертью прямо в глаз, охоту завершив!

Придут другие нас сменить, продолжить жизни бег,

Другие выстроить дома для горя и утех,

Наивно думая, притом, что в жизнь заложен смысл,

Не зная то, что ничего нет кроме тайных числ.

 

Среди разбросанных костей лежал топор и нож,

Ружьё, мой милый Робинзон, здесь вряд ли ты найдёшь,

Ещё, быть может, в сундуке какая утварь есть,

Мундир свой капитан хранил, отдай ему ты честь!

Шкатулка золотых полна, и кости для игры,

Не знала глупая волна, что не нужны они,

Здесь некому их проиграть и выиграть нельзя,

И не живут здесь ни портной, ни плотник, ни князья,

Игра азартная лишь там, где есть два игрока,

Затем их больше, наконец – намнут и вам бока,

Игра живёт между людей, без них не может быть,

Ведь должен кто-то на неё тебя благословить!

 

Спасибо, верный наш Бабай! Теперь мы срубим дом

И на медведя в сентябре с рогатиной пойдём!

Повесим золото на ель и пару медяков,

И Новогодний праздник наш к открытию готов!

 

Легко сказать: поди – сруби! Не шпагой ведь махать!

Чай, не мужик наш Робинзон, всего не может знать,

И всё ж срубил избёнку он среди больших камней,

Она похожа на избу крестьянскую, ей-ей!

С медведем вышел эпизод, достоин он пера!

Нам описать в стихах своих его давно пора.

Медведь камчатский в сто пудов, а, может, в пятьдесят,

(Тот, кто медведя завалил, всегда соврать был рад),

Ломал кедрач у той реки, где плещется лосось,

И думал поживиться им на русское авось.

Здесь и нашёл его Бабай, он – моська, слон – медведь,

Но за хозяина грифон готов был умереть,

Когда рогатину сломал мохнатый ветеран,

И Робинзон наш умирал от страшных рваных ран,

Грифон вцепился мишке в зад и стал его трепать,

Медведь героя отпустил и стал собаку гнать,

Тут выстрел сбоку прозвучал – и Робинзон спасён,

Так кто же зверя уложил, кто ветром принесён?

Откуда вышел человек, с каких камчатских гор?

Иль это каторжник бежал и это – жизни сор?

 

Нам неожиданность всегда готовит встречи вдруг,

Мы сомневаемся всегда, что перед нами друг,

Не доверяем мы чужим, жизнь часто учит нас:

Отмерь доверие ты семь, отрежь один лишь раз.

 

На этом можно было б мне закончить свой рассказ:

Был Робинзоном наш герой, теперь с названья – слазь!

Не Пятница ж, в конце концов, медведя уложил,

Похоже, кто-то здесь давно с ружьём старинным жил.

Как оказалось, казаки искали край земли,

И на Камчатку свой дозор давно уж принесли.

Но жаль мне расставаться с тем, в беду кто угодил,

Кто столько мук перетерпел и за нос смерть водил,

И с позволенья твоего, читатель дорогой,

Продолжу повесть я свою, но всё ж другой рукой.

 

С десяток миль вверх по реке стоял казацкий дом,

И жило трое молодцов в урочище густом,

Водился соболь в тех местах, куница и медведь,

Пушнины было каждый год – упасть и умереть!

Купец с восточной стороны, то ль янки, то ль француз,

Весной на боте приплывал и брал бесценный груз,

За соболя клал серебро, а за куницу – медь,

Свинец и порох выручал тут за себя медведь.

У казаков наш Робинзон в товарищи попал,

Когда с собакою своей он раны зализал.

Какой охотник он, с тобой давно уж знаем мы,

Но, в этом, нет совсем его печали и вины,

В Пальмире северной герой науки грыз гранит,

При Академии наук студента принял вид,

Учился так себе, спустя пониже рукава,

Смешили друга моего латинские слова:

Perpetum mobile писал, а думал о другом,

Как лихо он помчится вдаль на скакуне лихом,

Догонит злобного врага – и саблей поперёк!

И вырвет из ослабших рук девицы красной вздох!

 

Так молодость бурлит в груди и требует любви,

Она приходит в нужный час – зови иль не зови,

Лишь старость охладит уста и мудрость нас смирит,

Но сердце про любовь всегда поёт и говорит!

 

Предмет вздыханий далеко, в ушах звучит совет:

Достичь Камчатки и прислать профессору ответ,

В котором должен описать природу наш герой,

И даже, вдруг лопаты нет, зубами землю рой!

Иначе, Робинзон, прощай! Иди служить в полки,

Там кони, сабли, злобный враг и дева - все близки!

 

Не полон будет наш сюжет без бешеных страстей,

Как будет пуст накрытый стол без призванных гостей…

Поспорил пьяненький студент, что точно в эту ночь,

Затащит он в свою постель профессорскую дочь,

Не знаю, как бы удалось то дело ниткой сшить,

Но высший суд всегда готов свой приговор свершить,

Среди компании лихой был молодец-гусар,

И он насмешнику в лицо плеснул вина стакан,

В те времена дуэль – пустяк, жизнь потерять - легко,

Но оскорбленье пережить? Стреляй хоть в молоко!

Как знать, дожил бы до утра зарвавшийся позёр,

Когда б ни случай и судьба вмешались в разговор,

И пуля выбрала мундир, пробив гусару грудь,

Отправился, лишь час спустя, гордец в последний путь.

Профессор, дочка чья внесла раздор среди друзей,

Помог влюблённому в неё седлать своих коней:

И в экспедиции на край неведомой земли

Наш незадачливый герой растаял, как в пыли.

Пусть тривиален наш рассказ, и кто-то зазевал,

А что? Сиять, как медный таз, тому, кто всё познал?

 

Студент гуляет круглый год, но сессия пришла,

Закрой для пива алчный рот и откажись от сна,

Вскочил экзамен на носу – попробуй покажи,

Что целый год в тиши ночной ты книги ворошил,

Читал про фауну морей, про флору дальних стран,

В конце концов всем докажи: ты - умник, не болван!

Для Робинзона сей зачёт был нужен. Не забудь!

Отчёт послал – экзамен сдал! Пора в обратный путь!

 

Сентябрь рассыпал по лесам и золото, и медь,

Разок такую красоту увидеть – умереть!

Берёзы листьями звенят, качаясь на ветру,

И росы жемчугом горят, сгорая по утру,

Осенний кижуч, как кинжал в оправе золотой,

Стремится завершить удар в атаке удалой,

И рвётся он в верховья рек, чтоб свадебной порой,

Свершить свой постоянный грех с созревшею икрой,

И льётся красная икра из брюха толстых рыб,

И под хрустальною водой беззвучный слышен крик,

Природа так свершает свой божественный закон:

Игра любви и страсти всплеск, затем - последний стон!

На сопках алый свет разлит, синеет акварель,

Здесь каждый птах своё свистит – бродячий менестрель.

 

В руке застыло вдруг перо… Как должно описать

Камчатской осени пору, лишь Пушкин может знать.

Другой поэзией сейчас студент наш увлечён,

В дневник он вносит свой рассказ о чудесах времён.

 

Шестом толкая бат* вперёд, вверх по реке плывёт,

И вот достиг он, наконец, знакомый поворот,

Здесь воды бурные кипят среди больших камней,

И, как в народе говорят: нет только здесь чертей!

Лосось, свихнувшись от любви, о камни брюхо рвёт,

Вон там, за круглою горой, его инстинкт живёт.

Бьёт острогой самца студент, коварный рыболов,

Лосось прожил уж столько лет и вот теперь – готов!

В глазах у рыбы глубь морей и чистота ручьёв,

И время жизни, что всегда стремительно течёт.

В краях, где бурный океан и властвует вода,

Лосось - и мясо, и уха, и счастье, и беда,

Балык коптится, дух летит и вьётся лёгкий дым,

Питайся рыбой круглый год и будешь молодым!

_________________________________________________________________________

*бат – длинная, узкая, выдолбленная из ствола дерева лодка, позволяющая плыть против бурного течения с помощью шеста

_____________________________________________________________________________

 

Совсем забыли мы с тобой грифона. Где Бабай?

Рыбалка для Бабая – всё - и ад, и сущий рай,

Он в бате узеньком сидит и смотрит в глубину,

Где шест о дно едва скрипит и гонит прочь волну,

Страшит собаку глубина, как взгляд из тех веков,

Когда предшественник её вилял там плавником,

Другой расклад на берегу – героем здесь Бабай,

Хватает рыбу на лету и слышен громкий лай,

Хрустит капустой голова и сладок рыбий мозг,

А рыбий жир? Ну! Где слова? Не жир, а сладкий воск!

 

Друзья, Бабай и Робинзон, излазали леса,

Следили за одной норой, где пряталась лиса,

Смотрели волку раз в глаза, и серый их отвёл,

Поймали гордого орла, который страшно зол,

Кедрач трясли не хуже груш, трудясь, как шишкари,

И измеряли широту и долготу зари,

В дневник заносит наш студент мельчайшую деталь,

И перед ним домой билет, несёт его Бабай.

 

Нетерпеливы мы всегда, пока желанья есть,

И не хотим годами ждать к себе благую весть,

Торопит нетерпенье нас – жизнь слишком коротка,

И дни стремительно бегут, как, впрочем, и века.

 

Им помогали казаки: Иван, Ефим и Пётр,

Ловили хищное зверьё, лесной притащен кот,

Всех описать, нарисовать наш Робинзон спешил,

У осени уже давно едва хватало сил

Сдержать ночные холода, чтобы к зиме успеть

Деревья приготовить к сну и листьев сбросить медь.

Усердие тех казаков легко нам объяснить:

Им Робинзон за все труды стал золотом платить.

Спасибо, бравый капитан! Науке послужил,

Не зря в неведомых краях ты голову сложил!

Твой сундучок – монетный двор, и Бог его хранил,

Хотя в церквях всегда своих он деньги не любил.

 

Да! Деньги! Деньги, господа! Удача из удач!

Им рад здоровый и больной, и бедный, и богач,

Среди пустыни, между льдов всем силу придают,

Да! Деньги - это, господа, комфорт и ваш уют,

Они, как средство от невзгод, защита от врагов,

За деньги купишь умных ты, обманешь дураков,

За деньги можешь получить удар кривым ножом

(считай, разбойник удалой твой кошелёк нашёл),

Деньгами платишь за любовь, продажная она,

Подумай, не за деньги ли живёт с тобой жена?

Есть у тебя надёжный друг? Внимательней смотри!

Ты станешь нищим – и прощай, и больше не зови!

Родня забудет про тебя - бедняк в накладе всем,

В кармане пусто? Ни гроша? Так уходи совсем!

Но есть на свете, господа, чего не купишь никогда:

Талант и честь, и доброту, и стих звенящий на лету,

И знаний полную суму, весну и лето, осень и зиму.

II

Настал черёд зимы холодной, топор встречается с колодой,

Зимовщик узкою тропой идёт за стылою водой,

Снега забытые несутся с остывших ветреных небес,

Накрыли шапкой дом и сопки, сугробами завален лес.

Зима камчатская сурова не стужей, снежной пеленой,

Циклон навалится шальной и будешь с головой больной

Сидеть, лежать, стоять и слушать, когда затихнет за окном,

И солнцем вспыхнет окаём и кто-то загремит ведром.

Зимой казак трудолюбивый охоте отдаётся весь,

Закинув ружьецо за спину, лыжнёй сбивает с леса спесь,

И тянутся следы двойные по белым девственным снегам,

И слышен выстрел здесь и там, и будит утром птичий гам.

 

Наш Робинзон в тайгу уходит и по завалам елей бродит,

Следит за волком и лисой, и как бежит от них косой,

В берлогу заглянул к медведю, не так тот страшен, как при свете,

Лежит свернувшись калачом, зима и стужа нипочём,

Что снится мишке в эту пору? Малины сладкой кузова?

Быть может, рыбья голова, что жирной истекает кровью,

И помогает так здоровью, что ходит кругом голова?

Едва ль такие сны приснятся, когда приходится мотаться

По летним зарослям лесным. Зимой, как по заказу сны!

 

Есть летний сон. Он лёгок, ясен, как мир радушен и прекрасен,

Так летний сон готовит нас встречать у яблонь зрелых Спас,

Глаза нам прикрывает осень, когда её совсем не просим,

Туманом голову дурит, и лоб простудою горит.

Зима приносит крепкий сон с пушной опушкою фасон,

Весна бессонными ночами сирени ветками качает.

 

Спит по закону каждый зверь, лишь человек не спит теперь,

Когда душа его тревожит, не ведая, кто ей поможет,

Избавиться от мук любовных, от зависти, и от корысти,

Бессильны здесь и Конан Дойль, и мудрая Агата Кристи.

 

Пока мы рассуждали вслух о снах зверей и человека,

Природа чудную потеху устроила под Новый год:

Снега прервали свой полёт, мороз набросил шапку сверху,

Просыпал иней, уши цепко схватил колючею рукой,

Он, братцы, парень не простой, не пожалеет и калеку.

Но, слава богу, мы здоровы и всё своё всегда при нас,

И можем выпить для сугреву в любое время, хоть сейчас!

Не всем проходит без последствий то согревание души,

В России принято грешить стаканом крепкой русской водки,

Давно замечен в этом был казак Иван, он всё пропил

И помогать науке бросил, за что его на небе спросят,

Зачем он Робинзона вовсе зимой помощника лишил.

 

Что есть в России питиё? Иль кто над нами суд вершит?

Иль мы на праздники спешим, не дожидаясь приглашения?

Или в душе опять смешенье добра и зла, она рычит,

Не в силах выразить сомненье в бессмысленности бытия?

Иль в пьяном виде все - родня? Я – это ты?! Ты – это я?!

Настоль загадка велика, что разгадать её не смеешь,

Враз пьяные намнут бока, и глазом зыркнуть не успеешь!

 

Наш Робинзон совсем не пил от Петербурга в отдалении,

Лишь там с друзьями обмывал свои любовные волненья,

Под сердцем ссоры холодок и карт загадочных влеченье,

Шампанское, вино, коньяк – всё было просто. Просто так!

Однажды он ушёл далёко и трезвым был, и одиноко

В душе его тоска заныла, и захотелось снова пива,

Он на минуточку-другую закрыл уставшие глаза,

А перед ним – леса, леса и сопки снежно-голубые,

Стоит такая тишина, что у неё не видно дна.

Когда услышал звуки лая, он лыжи быстро навострил,

Примчался к краю бытия, где обрывалась вдруг земля,

Где не было земного рая, а ад внизу гремел, сгорая,

Маня взглянуть, ну хоть глазком, как черти там

Людишек варят, своих чертовок в банях парят,

Гоняют палкой чертенят, когда те в пламя наровят.

Вам снился сон длиннее ночи? И мне не снился, между прочим,

Но Робинзон, глазам не веря, все ж видит этакого зверя:

Земля, расколотая небом, бурлит внизу холодным снегом,

Вздымает пышные фонтаны, развесив инея султаны,

На травах, древах и кустах, почти на десяти верстах,

Здесь царство огненных драконов, земли бурлящей крик и стоны,

Река в смятении бежит, мешая с камнем лёд и пламень,

Где снег упал, ледник, где тает, в обнимку лето и зима,

Весну законно производят, медведи шатунами бродят,

Им здесь покоя нет и сна, тревожит вечная весна!

Какого ж чуда нет в природе?! Когда мы по планете бродим,

Всегда чудес полно найдём, посмотрим - и домой уйдём,

Где нет чудес, где всё привычно, где скучно, где душа вторична…

Нет! Не нужны нам чудеса, нам в парке хватит колеса.

Меж гейзеров собрав каменья, набив мешок пахучих трав,

Спешит герой наш возвратиться, летит на лыжах словно птица,

Науки строгой блудный муж, и вьётся след лыжни, как уж.

 

В трудах зима уже проходит, апрель по кочкам талым бродит,

Уже чирикает весна, медведь в берлоге шевелится,

И сердце от чего томится? Кто знает это средь людей?

Пришла пора нам всем побриться и приготовиться дышать,

Пришла пора не спать. Не спать! Пришла пора весной лечиться

Живою талою водицей, берёзовым хмелящим соком,

Лучами солнца, тёплым током ветров, принёсшихся к нам с юга,

Улыбкой подобревшей друга, водой весеннего потопа.

Смелее прыгай! Оп-па! Оп-па! Замочишь ноги – не беда!

Живая - талая вода! И не болеть! За ради бога!

III

Весна камчатская быстра! Лишь месяц Богом ей отпущен,

Чтоб расцвели лесные кущи, в долинах стаяли снега,

Вода ручьями побежала, бурля и радостно шумя,

Вот ей бы быстрого коня – и мы её бы не догнали,

Упали б, запыхавшись в травы, в цветах валялись для забавы

На ткани пышного ковра, средь разноцветного добра.

Но только лёд сошёл с реки, в поход собрались казаки,

Собрать ясак с народов местных, пушнину выменять, но честно,

На брагу, кислую капусту, чтоб в брюхе не было так пусто,

Стеклянных бус звенящий ряд, на свадьбу ительмен хотят,

Различное железо тоже меняется на мех и кожи,

Здесь каменный прижился век, железо удивляет всех.

Наш Робинзон остался дома, зимы припасы сторожить,

Науке преданно служить – копать, как Мендель, огороды,

Когда Демидова заводы построят, трубы задымят,

Мастеровые захотят свой каравай испечь на праздник,

Рожь набросать в холодный квасник и репу в миски положить,

Так легче перенесть невзгоды и батюшке-царю служить.

Пшеница, пышно колосилась, зерно, однако, не налилось,

Тепло, казалось бы, кругом, а дождь накрыл её вёдром.

Но репа удалась на славу, мы на неё найдём управу,

В горшке побольше запечём - зимою холод нипочём!

Пока трудился огородник, вернулся издали охотник,

За ним пришёл казак другой, а третий там нашёл покой,

Где ительмены проживали, они на казаков напали,

Хотели брагу всю забрать, но мех куницы не отдать.

Погиб Иван вдали от дома, нам эта песенка знакома:

Конь вороной копытом бьёт, жена напрасно мужа ждёт.

Судьба - лежать в земле камчатской - Ивану выдана давно,

Сгубило казака вино, заснул хмельной на карауле,

Не брала сабля, мимо - пули, а деревянное копьё

Проткнуло грязное бельё – и закричало вороньё.

 

Шатаемся по белу свету, всё ищем звонкую монету,

Мечтаем дома погулять, когда на родину вернёмся,

Но часто где-то остаёмся в земле чужой бесследно гнить,

И некому богословить и нашу душу успокоить.

Что остаётся после нас? Ничто. Лишь в небе божий глас.

 

Как знать, чем кончил бы Ефим свою камчатскую охоту,

И Пётр, апостолом храним, мог улететь к нему в субботу,

Камчатским стал бы Робинзон уже не на год, а на годы,

Потом небесные ворота. Встречай-ка Петр! Встречай, Ефим!

Жизнь – искра божья в человеке, она даётся не навеки,

Что предначертано судьбою, до смерти носим мы с собой,

Ну, а заветная звезда нам освещает путь всегда.

 

IV

Вельможа, тело нежа в ванной, секретарю наговорил,

Чтоб послан был к земле камчатской большой спасательный корабль,

Он хочет видеть тех, кто цел из экспедиции пропавшей,

Сегодня он такой уставший, сегодня было столько дел!

 

Корабль, приказами гоним, спешит к земле обетованной…

Охотск покинув, город странный, стоящий на краю земли,

Где пурги снежные мели не меньше, скажем вам, полгода,

Кому же будет там охота годами под снегами жить?

И всё же люди находились, они не стриглись и не брились,

Рубили избы, корабли, меха на ярмарку везли,

Встречали здесь авантюристов и даже графов монте-кристов,

Ходили к берегам Камчатки и знали грамоту в зачатке,

Не все из моря возвращались, но к берегам они не жались,

И не сидели на мели, а в море дальнее гребли,

Им повезло на этот раз – Нептун от гибели их спас,

Они увидели баркас, привязанный к причальной балке,

- Зем-ля! Зем-ля! – кричали чайки и отдыхали на корме,

Устав носиться в синей мгле и перепутав мачты с палкой.

Пополнив в трюмах провиант, наполнив пресною водою

Бочонки, что в углу стоят, корабль готов был снова к бою.

Забрал с собой он казаков, собаку, трезвого студента,

Его гербарий, чучела, бумаги, где рисункам тесно,

А буквы косятся в ряду, но все с грамматикой в ладу,

И содержание, как песня: «Приплыл в таком-то я году…».

Обратный путь всегда короче, но время тянется длинней,

Ты ром по кружкам нам разлей - свербит в носу и в горле очень,

Пока мы пьём с тобой вино, хмелеем и болтаем сдуру,

Камчатский Робинзон с натуры снимает нижнее бельё.

Ты не подумай, мой читатель, что здесь естествоиспытатель

Ко сну желает отойти и хочет голым в сон войти,

Нет! Он мечтает о прекрасном, когда придёт в порядке частном

К своей возвышенной любви, которая живёт в дали

И ждёт его, глаз не смыкая. Иди ко мне, моя родная! -

Воскликнул юноша во сне (как будто-то дело шло к весне)…

Но за окном мокрела осень. Его, когда проснётся, спросим,

Как можно вечную весну призвать, вдруг отойдя ко сну.

Любовь, конечно, движет миром. Она становится кумиром

В младые жаркие года, когда не кажется беда,

Лишь к старости затихнет лира, и мыслей потечёт вода

О бренности существования, о тайнах вечных мирозданья

И мне уже пора туда. Что тут поделаешь? Года!