Стук в окно показался особенно резким и бесцеремонным. Хотя за два года пребывания на «малой» родине можно было привыкнуть. Действительно, ну где в посёлке ночью взять врача? Амбулатория давно приказала долго жить: фельдшер спился в конец и уехал, а домишко, где он вёл приём, стоит заколоченный вот уже который год. До райцентра тридцать кэмэ, до села – почти двадцать. Там, конечно есть больничка и врач, так попробуй туда ночью доберись. Даже если есть транспорт, так по нашим-то дорогам, да ещё после дождичка... Другое дело если есть свой доктор. Кто ещё может похвастаться такой роскошью – в посёлке на три десятка дворов иметь собственного врача. Поясницу ли прихватило, давление, ещё какой недуг приключился – всегда можно пойти и посоветоваться...

- Пётр Филиппович, а Пётр Филиппович! Ты дома, нет? – стучали настойчиво. Голос женский, взволнованный, но кто, сразу и не разберёшь.

Прилечь удалось только под вечер: дежурство в больнице выдалось беспокойное, потом до обеда задержался в райцентре по делам, пока приехал, пока то, да сё – уже вечер на дворе. Прилёг хоть немного подремать, и вот...

Пётр медленно выбирался из липкой сонной хмари, и всё никак не мог проснуться до конца.

- Кто? Чего хочешь?

- Филиппыч! Помогай, дорогой! Ох, Господи, боялась, нету тебя, кто ж поможет-то, если не ты? Деду что-то совсем худо...

Наталья, невестка Кузьмича. Деду уже под восемьдесят, но крепкий ещё, всё делает сам, и молодых гоняет, когда они того заслуживают. Знавал Ивана Михайловича и очень уважал.

- А что случилось-то?

- Пришёл с рыбалки, на озеро ходил, на вечернюю зорьку. Вначале, вроде, ничего, всё как обычно, а потом говорит: «Худо мне, Натаха. Воздуха не хватает, дышать не чем. Позови Петра». Он, говорит, внук Иван Михалыча, может, чем поможет. А сам горит весь, мокрый, и бледный, как смерть...

- Простыл твой дед на рыбалке, и вся недолга, - идти куда-либо на ночь глядя, совершенно не хотелось. Но глаза у Натальи были встревоженными, и вид - не на шутку испуганным. Да и не привыкли поселковые к отказам от доктора, сам приучил. С другой стороны, не те это люди, что бы по пустякам беспокоить.

Так до конца и не проснувшись, Пётр накинул ветровку и вышел из дома. Шёл за женщиной в зябком вечернем мраке – лето подходило к концу и темнеть стало раньше.

Сын Кузьмича, Дмитрий, шофёрил, уходил в дальние рейсы, и, бывало, всю неделю дома отсутствовал. Вот и сейчас, кроме Натальи и деда, никого в доме не было. В комнате горела настольная лампа. Кузьмич лежал на кушетке: хриплое дыхание с трудом вырывалось из его груди, черты лица заострились, на висках выступили крупные капли пота. Он не смог даже повернуть головы, только сделал глазами слабое движение в сторону Петра, губы едва заметно шевельнулись.

Сон слетел моментально – Пётр кинулся к старику, схватил запястье, пытаясь прощупать пульс: слабенькие редкие толчки едва определялись.

- Температуру мерили, градусник есть? – Пётр не знал, что делать. Вопрос задал автоматически, что бы сказать хоть что-то.

Наталья испуганно затрясла головой, но и без градусника можно было не сомневаться – температура у деда за сорок! Что же это за простуда, которая за пару часов приводит человека в подобное состояние? Со слов Натальи, с рыбалки Кузьмич пришёл вполне нормальным. Сколько-то ещё пробыл дома, и только потом начал жаловаться. Любая пневмония так быстро не развивается, для этого нужно время, хотя бы сутки. Если только это не...

Иван Михайлович, дед Петра, был местной легендой. Здесь он родился и вырос, потом фронт, ранение, а после войны выучился на фельдшера и вернулся в родные места. Времена были трудные, медиков катастрофически не хватало, люди приезжали за помощью из самых отдалённых селений.

Женился дед на тихой и преданной Варваре Никаноровне, родился сын Филипп. И вот как бывает в жизни – другим людям дед помогал всю свою жизнь, а родную жену не уберёг: заболела тяжёлой формой туберкулёза и сгорела, как свечка, за один год. Антибиотики тогда были большой редкостью.

Сына Михалыч поднимал сам, вырастил и послал учиться на врача в Новосибирск. Филипп учился с интересом, с четвёртого курса увлёкся микробиологией, и по окончании остался при кафедре в аспирантуре. Тогда же женился на сокурснице и скоро появился Пётр, а к деду ездили на праздники.

В советские времена обороне страны придавалось первостепенное значение. Ковать щит Родины привлекали самых лучших и талантливых специалистов, и возможности для этого у определённых ведомств были обширные. Щит, в зависимости от обстоятельств мог быть ракетно-ядерным, химическим, или, к примеру, биологическим. Да и работать на военных было престижно, а в материальном плане – сытно. Военное ведомство сосватало обоих молодых учёных.

В 1978 году родителей перевели в Свердловск. Семья поселилась на улице Фурманова, Петю отдали в семнадцатую школу неподалёку, а мама с папой приступили к службе в военном городке 19. Позднее этот объект станет печально известен всему миру, как Свердловск-19, а тогда ничего не предвещало предстоящей трагедии. Родители были всегда оживлены, радовались, говорили – дали новую тему, работа важная и интересная. Пете тоже в Свердловске нравилось, да и что нужно восьмилетнему пацану – быстро появились новые друзья, увлечения, интересы. В 1979 году ему как раз исполнилось девять лет, когда всё это случилось.

Утром 2 апреля, в понедельник, мама с папой уходили на работу, как и много раз до этого дня. Вышли из квартиры все вместе: до остановки автобуса папа смеялся и шутил, мама на прощание улыбнулась и пожелала сыну успехов в школе. Петя был ребёнком самостоятельным: после занятий пришёл домой, пообедал разогретыми котлетами, сделал уроки на завтра. Родители не появлялись, хотя по времени было уже пора. Вечером пришла соседка, тётя Марина. Она работала в библиотеке военного городка 32, рядом с местом службы родителей, и бывала у них частенько – познакомились ещё в первые дни после переезда и подружились. Но в этот раз соседка вела себя необычно: суетилась, виновато улыбалась, всё спрашивала, не надо ли чего. Помогла разогреть ужин, хотя он отлично мог справиться сам, и смотрела всё время как-то странно – глаза блестели, как будто вот-вот заплачет... Потом уложила Петра в постель, сказала, что б родителей не ждал, мол, задерживаются на работе по важным делам.

На утро всё повторилось – родители так и не пришли, а тётя Марина опять пыталась помогать, теперь уже завтракать, и в глаза прямо не смотрела. В школу велела не ходить, и уже уходя, сказала тихо: «Папа с мамой в больнице, плохо себя чувствуют. Ты посиди пока дома, я попозже ещё зайду...»

До вечера никто не появлялся, неизвестность угнетала. Он не мог знать наверняка, в чём дело, но давило тягостное предчувствие – происходит что-то страшное. Маленький мальчик молча сидел на стуле в большой пустой квартире...

Много позже, став врачом, Пётр читал отчёты и исследования о том, как всё это было. Как из вентиляционной шахты секретного подземного бункера вырвалось облако смертельно опасного аэрозоля, как северный ветер погнал его на юг, и облако накрыло Чкаловский район Свердловска. Петру тогда повезло, он остался севернее, в Ленинском, а вот родители попали в зону поражения. Он читал отчёты и версии – количество погибших, хроника событий, возможный возбудитель – и видел улыбку отца, ощущал заботливые прикосновения маминых рук, поправляющих воротник его пальто.

Вечером пришёл офицер с крупными звёздами на погонах. Молча вошёл в комнату, сел и, взяв Петю за плечи, долго смотрел в глаза, а потом тихо, но твёрдо сказал:

- Крепись парень, ты уже большой, мужик, - и слегка сжал плечи Пети. – Родители не вернуться, но надо жить дальше.

В прихожей тихо плакала тётя Марина...

Той же ночью военным транспортом, в сопровождении капитана в полевой форме, его отправили в Новосибирск. Прилетели рано утром и около аэродрома, за КПП, Петра встречал Иван Михайлович. Крепкий мужчина пятидесяти пяти лет, он посадил внука в новенькую «Ниву» - облздрав отметил таки заслуги ветерана и поспособствовал в приобретении машины по спецразнарядке, - и увез его в посёлок.

Эта «Нива» жива по сей день. Именно на ней он ездит на дежурства в центральную районную больницу за тридцать километров. А тогда, получив аттестат зрелости, Пётр твёрдо заявил деду, что будет врачом, как отец. Тот покряхтел-покряхтел и извлёк из укромного уголка пачку двадцатипятирублёвок – откладывал внуку из своей невеликой пенсии на учение. Потом положил деньги на стол, прикрыл их тяжёлой ладонью, и взял клятву с Петра, что тот станет врачом, и будет лечить людей – никаких изысканий в микробиологии или другой какой области знаний, никаких секретных «почтовых ящиков» – только лечить людей, как и положено доктору. Пётр выполнил обещание, работал терапевтом в Новосибирске, а когда два года назад дед умер, переехал в посёлок. Всё сложилось одно к одному: с женой он развёлся, на работе участились конфликты с начальством – Пётр не любил и не умел молчать, когда видел ложь и несправедливость. После похорон деда он поправил дом, подремонтировал старушку «Ниву» и устроился на работу в ЦРБ.

И сейчас Пётр бросился бежать именно к «Ниве». Погрузить Кузьмича в машину и мчаться в райцентр – другого выхода он не видел. Дома было несколько флаконов современного антибиотика, но толку-то с него – на вирусы антибиотики не действуют. В том, что это именно вирус, Пётр почти не сомневался – столь стремительная картина развития болезни характерна как раз для вирусов. При этом, очень может быть, вирус боевой, специально заточенный для быстрого и эффективного убийства людей: рядом Кольцово, Бердск, в своё время здесь очень активно занимались именно боевой вирусологией. Могли остаться и хранилища, и захоронения, и, как знать, действующее производство. Дед ходил на озеро...

Ещё подбегая к собственному надворью, Пётр, обуреваемый тяжкими мыслями, разглядел у собственного крыльца топчущуюся женскую фигуру. Лизка Потапова! В посёлке все друг друга знают, а у Лизки два отличных пацана, погодки Мишка и Василь, десяти и одиннадцати лет соответственно. Озорные, весёлые, и, конечно, заядлые рыбаки.

Сердце оборвалось в груди – он понял, что сейчас может услышать:

- Вот только не говори, что твои огольцы ходили сегодня на рыбалку, а теперь у них температура...

- Ой, а откуда ты... Пётр Филиппыч, прости за ради Христа, что так поздно! Ну, к кому ещё бежать, как не к тебе? – Лизка виновато улыбалась. – И, правда, рыбачили мальчишки, а сейчас занеможилось...

Он увидел то, чего так боялся: заострившиеся лица, закатившиеся глаза, слипшиеся волосы, мокрое насквозь бельё. Младший Мишка уже не шевелился, на губах пузырилась кровавая пена, но сердце ещё билось. Василь беспорядочно двигал руками, на оклик не реагировал, его лицо, шею, грудь покрывала мелкая точечная сыпь, похожая на крошечные синяки.

Что делать? Надо везти всех – загрузить как-нибудь в машину и со всей возможной скоростью рвать в райцентр. У них должны быть какие-нибудь противоядия, лекарства, может быть, можно вызвать помощь из города...

Пётр бросился к автомобилю, старенький, но отлаженный двигатель завёлся с пол-оборота. Выруливая со двора, он притормозил, и в этот миг ночную тишину разорвал крик. Страшный, нечеловеческий, он тут же перешёл в тоскливый вой и повис над притихшим посёлком. Лизка...

Пётр оглянулся на двор Кузьмича – у калитки сидела Наталья: голова упала на грудь, руки обвисли плетьми между колен, фигура скорби. Не надо обладать большой прозорливостью, что бы понять – не успел. Никого вывезти он не успел...

Да что же это такое делается, а?! Сколько же можно насиловать Природу?! Сколько можно гадить в собственную колыбель? Что, нет большего кайфа для человека, чем придумывать всё новые, и новые способы убийства себе подобных? Сколько раз уже выскальзывала бесшумная неотвратимая смерть из тайных хранилищ, обманывала и жёсткий контроль, и хитроумные системы безопасности. Что же надо с нами сделать ещё, что бы мы, наконец, поняли – с какими силами играем, и в какие игры?

Улыбнулся отец, мать наклонилась и заботливо заглянула в глаза: «Успехов тебе в школе, сынок!» Оба красивые, молодые... Через тридцать лет всё такие же молодые.

Надо было что-то делать. Пётр кинулся к избе участкового. Растолкал Охрименко, начал сбивчиво объяснять. Тот сидел на кровати в кальсонах, тёр глаза, по-лошадинному мотал головой и никак не мог проснуться: «Да объясни ты толком, Филиппыч!»

Пётр неожиданно успокоился:

- В посёлке три трупа. Возможно, начинается эпидемия. Надо срочно поднять председателя поселкового совета, связаться с райцентром. Далее, обойдём дома, выявим всех температурящих, или ходивших сегодня на озеро – изолируем. Может, предупредим, что пока не стоит пользоваться водой. По возможности.

При осмотре обнаружились ещё двое пострадавших: Фрол Фомин и его племянник, который частенько приезжал к Фролу в гости: рыбалка, грибы, помочь в огороде, а по осени увезти в багажнике старенького «Москвича» овощи на зиму. Они чинили лодку. Точнее, чинил Фрол, племянник только помогал, потому, наверное, был ещё жив. Старика нашли мёртвым в постели, а второй кашлял сухим раздирающим кашлем, плевался кровью, но мог ещё говорить. Пётр вколол ему весь запас антибиотика, жаропонижающее, витамины. Понимал, что всё это вряд ли поможет, но просто сидеть и ничего не делать тоже не мог. Единственный живой пациент...

Он вывалился из домика Фрола совершенно обессиливший – казалось, что несколько последних часов выпили всю его энергию до донышка. Нетвёрдой поступью прошёл в калитку и тяжело плюхнулся на самодельную деревенскую лавочку – струганная плашка, приделанная к забору. Солнце ещё не встало, и улицу заливал предрассветный сумрак.

И в этот миг со стороны шоссе в посёлок бесшумно въехал армейский грузовик. В сером сумраке он тоже казался серым, огромным и каким-то призрачным... Прокатившись немного, автомобиль затормозил, приседая на передние колёса и поднимая тучу пыли, из кузова посыпались серые плоские солдаты. В руках автоматы, на лицах – респираторы. Бесшумно хлопнула дверца кабины – и выскочил такой же серый офицер, в фуражке и тоже в респираторе, начал выкрикивать команды, помогая себе жестами. Команды через маску звучали глухо, но, повинуясь им, солдаты начали разбегаться, рассредоточиваться, занимать места согласно дислокации...

Протопал сапогами Охрименко, присел рядом и протянул початую пачку «Беломора». Папиросный дымок закручивался в прохладном воздухе голубой спиралью. Ну, вот и всё! С плеч упал тяжкий груз – пусть теперь несут ответственность за всё они: эти серые солдаты с их офицером, военные и гражданские медики, ещё какие-нибудь специалисты. Наверняка будут привлечены дополнительные силы и средства. Пусть делают они, и дай им Бог...

И дай всем нам Бог стать мудрее. Дай Бог стать сострадательнее и благоразумнее. Чтобы никогда не находить нам в своих домах умирающих детей и мёртвых стариков за выцветшей ситцевой занавеской. Что бы никогда не слышать плач наших женщин, больше похожий на вой. Дай нам все Бог.

Дай Бог...