Раннее июльское утро прошлым летом.

Дед Иван попросил меня присмотреть за пчёлами, пока он поправит здоровье в больнице. Надо было вечером закрывать, а утром открывать леток в каждом улье. С пчёлами я знаком, и они меня знают. Утром пчёлы чистят улей, вылетают на разведку погоды и поиск взятка. Улей жужжит как аэропорт. Сходство с аэродромом ему придаёт прилётная доска. Наблюдая взлёты и посадки пчёл на прилётной доске я, вспомнив былое, про себя хмыкнул:

- И никакой тебе турбуленции!

 

Раннее июльское утро. Двадцать два года назад. Пендж-Кала. Юг Таджикистана. Советско-афганская граница.

 

Старший прапорщик Паша Бунько торопил водителя:

- Давай скорей грузи консервы и воду, вон слышь, аэродром уже жужжит, как улей! А нам ещё мины грузить!

С минами вышла заминка – накладная, караул, вскрытие склада и тд. и тп. Подъезжая к аэродрому Пал Палыч уже чувствовал себя виноватым, поэтому подходил к КП авиагруппы с кислой миной на лице.

- Товарищ командир,- обратился он к майору Цымбалу,- тут груз для десантников на третью площадку.

- Ты, Палыч, когда должен быть?- спросил тот, ткнув пальцем в грудь прапорщика, в то место, где остались дырочка и выцветший силуэт ордена Красной звезды.

- Так к четырём утра, разве ж всё успеешь погрузить? Ни людей, ни документов!

- С вечера надо было всё грузить и ночевать в машине! Если тебе так сильно надо! Понял? А в одиннадцать кончились полёты! Понял?

- Как кончились? Почему?

- Палыч! Турбулентность у нас! Понял!

- Какая такая турбуленция? На небе ни облачка! Вы что, перепили вчера, ордена свои обмываючи?

- Ты, Палыч, не груби! Теперь жди до вечера, пока воздух спокойнее и плотнее станет, а в такую жару вертолёту не на что опереться, воздух лёгкий, разреженный, гляди упадёт! Это взлётное условие для вертолёта, понял?

Они зашли в кунг – снятую с автомобиля железную будку, в которой была связь. Даже сквозняк не спасал от жары. Палычу показалось, что его засунули в духовку, и он сейчас начнёт плавиться, как рождественский гусь. Даже мухи не летали в такую жару – сидели на потолке.

- А интересно, Петрович,- спросил он у майора, - как муха садится на потолок – с бочки или с петли?

- Не знаю,- оторвавшись от телефона, ответил Петрович, - спроси у "грачей", они в курсе!

Тут послышался голос из радиостанции:

- База, я девятый, срочно на полосу пожарную машину и медиков! И ещё сапёров! С бронежилетами! Посадка у Вас через 10 минут!

Майор выскочил из кунга и одним словом поднял аэродромную команду, до этого спокойно игравшую в нарды в тени натянутого брезента. Потом он связался с командиром части насчёт сапёров.

 

Вертолёты парами – два десантных Ми-8МТ и два "горбатых" Ми-24 заходили со стороны границы на аэродром, рассчитывая сесть по-самолётному, с ходу, в жару только так и можно было. Одна эмтэшка, борт 032, шла как-то боком и пошатываясь.

- Что-то с ним не так, - сразу понял Петрович.

- Пожарку в конец полосы!- услышали они голос командира вертолёта Федотова-младшего, - у меня бак пробит!

- Сапёров на девятую стоянку,- это уже Федот-старший, командир "86-го горбатого", - и никого не пускать, кроме сапёров!

- А мне докторов в бронежилетах, - 027-я "восьмёрка" уже заруливала поближе к зданию, где стояла медицинская машина.

Петрович только успевал отдавать команды.

 

Палыч понял, что сейчас не до него, и направился к вертолёту, от которого разбегались солдаты, а к нему приближались два санитара в бронежилетах с носилками.

- Представляете, - услышал он возбуждённый голос молодого офицера, разговаривающего с доктором, - этот придурок не разрядил гранатомёт и поставил его гашеткой прямо на броню! Ему и выстрелило под ребро! Теперь у него внутри граната! А вдруг рванёт?! Я чуть не поседел, пока с ним на одном борту летел!

Пожарная машина стояла наготове в конце полосы. 032-й, свесив усталые лопасти несущего винта, истекал маслом гидравлики и керосином. У него насчитали 92 пробоины, одна пуля калибра 7,62 мм застряла в приборном щитке в двух сантиметрах от головы Серёги Федотова.

На девятой стоянке сапёры решали мудрёную задачу – как извлечь из обшивки вертолёта застрявший в ней и неразорвавшийся выстрел от гранатомёта РПГ-7. Головная часть его была внутри, а снаружи торчали раскрывшиеся лепестки стабилизатора и закопченный реактивный движок.

Алексей Федотов, прозванный "старшим", был всего на десять минут старше брата, и только люди, очень близко и давно знавшие этих замечательных лётчиков, могли их отличить, когда те были рядом. Два Федота-бойца - одинаковы с лица, такая поговорка была про них.

- Я никак не могу понять их коварства, - говорил Лёша командиру сапёров, - целый месяц рядом с их двором десантура сидела. Чем могли - помогали, лечили, жрать давали, а как улетать – так дед из гранатомёта вслед стрельнул, да расстояние маленькое было – не успела граната взвестись, вот и притащили её в брюхе.

 

- Да, турбуленция! – про себя хмыкнул Пал Палыч, ещё больше зауважав труд доблестных вертолётчиков.

- За такую турбуленцию и орденов не жалко, сказал он, подходя к Петровичу, который поливал голову из фляжки и рукавом протирал глаза.