Марк привык к одиночеству. Закоренелый холостяк, ещё в юности любивший до беспамятства одну-единственную женщину и отвергнутый ею, теперь стал философом и женскому обществу предпочитал рыбалку, охоту и, иногда - слёты бардов. Последняя попытка порыбачить у проруби обернулась вынужденным уединением в загородной «берлоге» на целый месяц.

Простуда удерживала его в горячке несколько дней. Верный пёс Юдан не отходил ни на шаг, тыкался влажным носом в его небритую щёку и укладывался у кровати, обняв лапами хозяйские тапочки. Когда кризис миновал, начался мучительный кашель, и Марк всё пил и пил кружками мать-и-мачеху с липовым мёдом.

 

Запасы консервов и мешок картошки в погребе – скучно, но сытно…кассеты со старыми фильмами, стеллажи отцовской библиотеки. Иногда он разжигал камин, брал в руки гитару и, потягивая клюковку, тосковал под семиструнный перебор. А вьюга подпевала, кружила вокруг дома, колдовала, укутывала снегом, хлопала ставнями, ревностно обрывала провода, осыпала окна морозными цветами и своими ледяными поцелуями.

 

Но, однажды, утро растопило их, и весёлая капель стала отсчитывать последние мгновения зимы. Марк подошёл к зеркалу – щетина, длинные тёмные волосы, седые виски, пристальный взгляд серых глаз и добродушно-ироничная ухмылка. Он стянул с себя надоевший свитер, надел на широченные плечи любимую тельняшку, выбрился, оставив привычную шкиперку, и подозвал Юдана:

- Пойдём, дружище, прогуляемся!

 

Вокруг витала весна! Островки снега, словно сладкая вата, таяли в неистовых лучах солнца, ручьи мчались наперегонки в низину, к реке, птицы галдели, а белая кошка, уподобившись сугробу, в полудрёме грелась на заборе.

Воздух звенел и пьянил. Тёплые ветры гнали по небу растрёпанные, словно ещё не проснувшиеся после долгой зимы, облака, а вдоль улицы, в журчащих потоках талой воды весело кружили разноцветные бумажные кораблики. Дым от первых костров струился шифоном над черепичными крышами, окутывая кроны ещё обнажённых садов и берёзовую рощу у края леса.

 

Юдан резвился, как щенок, размахивая ушами и принюхиваясь к тысяче неведомых ароматов, потом замер, вдумчиво повёл носом и скрылся. Вскоре Марк увидел его в обществе симпатичной рыженькой собачки. Рядом стояла её рассерженная, раскрасневшаяся хозяйка с корзинкой в руке:

- Прошу Вас, заберите своего пса, из-за него моя Юта сорвалась с поводка, а я заблудилась...в гости к тёте, называется, приехала!

- Извините, - пролепетал Марк, - но, похоже, они в восторге друг от друга, полюбуйтесь!

Девушка какое-то время хмурилась, а потом прищурила дивные зелёные глаза и засмеялась:

- Да, я вижу...действительно, в восторге!

 

Она поправила русую прядь и, украдкой, взглянула на Марка: немолод, привлекателен, такой большой, сильный и трогательно смущённый...руки красивые, а из-под ворота куртки – тельняшка рябит.

- Угощайтесь! – девушка протянула корзинку, полную жёлто-розовых яблок.

Марк не спеша взял одно из них и, предчувствуя неизбежное, спросил:

- Как Вас зовут?

Она чуть-чуть улыбнулась - так, что лишь ямочка обозначилась на щеке и произнесла:

- Ева.