51. ПО ТУ СТОРОНУ ФРОНТА.

 

«Быть может, они и впрямь бесноватые?» – подумал Улейкин, выходя из гостиницы.

 

Странные события последних дней: встречи с загадочным Федулычем, знакомство с Ковеспулем, присутствие на сеансе экзорсизма, разрушали его привычные представления и убеждали в том, что духовный мир живет своей особой, тайной жизнью, где существуют всякие нездоровые элементы, которые борются со здоровыми за лучшие места в человеке. Предусмотрены же, в конце концов, природой малярийные комары, разместившие на своей маленькой совести несметное количество загубленных душ. Почему же невозможны подобные образования в духовной сфере?

 

Однако стоило только отвлечься от воспоминаний и умозрительных выводов и перенести внимание на происходящую действительность, как мистические представления тотчас выдыхались, как будто разум никак не хотел иметь с ними дело. И уже казалось невероятным, что внутри сотрудников «Галеона» сидят какие-то тараканы, клопы и осы, готовые развиться в шайтаны, и надоумившие свои жертвы взять в заложники поросенка. Гораздо очевиднее здесь просматривалось влияние целителя Хоперского, нагнетающего ужас перед Федулычем. Между тем, Федулыч не так страшен, как они его молюют. Возможно, дед всего лишь обладает даром гипнотического воздействия и забавляется этим, как ребенок своей игрушкой. Главное, чтоб от его внушений не было вреда.

Вспомнив о возможности такого вреда, Улейкин стал прислушиваться к себе, пытаясь обнаружить какие-нибудь изменения. Физическое состояние оставалось, как будто, прежним. Но с настроением было что-то не так. Обычно, его настроение сильно улучшали мысли о летающих тарелках, а с тем приходило сознание своей посвященности в тайны космической бездны, чувство превосходства над приземленными людьми и даже, почему бы и нет, ощущение своего миссианства. От этого окружающий мир обретал некую незавершенность, какая открывается в затишье перед грозой, а в Улейкине просыпалась жажда деятельности, позволявшая ему приближать будущее путем мечтаний, участия в дискуссиях и уфологических изысканиях.

 

Но теперь привычного источника энергии не было. Инопланетяне его не волновали. Вдобавок, Улейкин обнаружил у себя догадку, что львиную часть времени он прожил в несуществующем будущем. Ведь он, практически, все откладывал на потом. Кроме увлечения уфологией, он еще учился, бегал трусцой, упражнялся в литературе, работал у Едакова. Но все это не ради сегодняшнего Улейкина, а во имя другого, далекого и, быть может, недостижимого Улейкина.

Тот, ныне не существующий, великолепный и успешный Улейкин, был любимцем женщин, имел много денег, собственный автомобиль и проживал в особняке с бассейном. Разумеется, усилиями Улейкина нынешнего, тот будущий Улейкин был чертовски умен и образован. Да иначе и не объяснишь, как ему, даже в виде фантома, удалось заставить Улейкина нынешнего отказывать себе во всем теперь, чтобы потом устроить шикарную жизнь ему, грядущему Улейкину. И все же истинные черты и намерения Улейкина из особняка с бассейном проступали как-то неотчетливо. Зачем, например, ему так много денег и такой раскошный особняк? Не для того ли, чтобы стать любимцем женщин? Но разве не достаточно ему одной Ларисы? А может, он просто собирается утереть Ларисе нос, показать ей, кого она отвергла в свое время? Но тогда это вовсе не будущий, прогрессивный Улейкин, а главным образом, прошлый, пассивный и трусливый Улейкин, который не нашел в себе мужества добиваться Ларисы в своем естественном облике и любить ее в таком, пусть несовершенном, виде.

 

Размышляя таким образом, Улейкин вдруг открыл в себе желание немедленно увидеться с Ларисой. Но он тут же вспомнил о несчастном поросенке, томящемся в застенках гостиницы «Брно», и поспешил в «Крысиные дворики».

 

Должно быть, с перепугу Едаков на этот раз дал Улейкину столько денег, что их хватило доехать на такси почти до самой околицы деревни.

Утром деревня выглядела иначе. Вся смытая с нее рассветом ночь теперь лежала вокруг морем чернозема утыканного соломой, будто обломками звездных лучей. А сама деревня предствлялась тонущим в этом море островом с холмами садов и склонами крыш, отчего-то похожими на раскрытые и оставленные обложками вверх книги.

Краскам утра еще не успели повредить рваные промокашки облаков. Возможно, им препятствовали смелые полеты птиц, голоса которых позволяли слышать, как пропискивает древняя ось светила при вкатывании его на небосвод. Благодаря этим звукам солнце должно было выглядеть особенно могущественным, но тем удивительнее представлялась новизна светила и его невесомость даже в сравнении с облаками. И было как-то странно знать, что оно - гигантская раскаленная звезда, под которую катится планета Земля. А с тем казалось понятным, почему солнце зримо преодолевает не только тьму ночи, но и свет луны, бледнеющей перед его ликом, подобно всякому знанию о нем.

Впрочем, находилось еще кое-что достойное внимания в деревенском пейзаже. Этим объектом была черная «Волга». Она стояла у забора в сад Федулыча, а с приближением Улейкина из-под ее капота вылез чумазый физик и, подав Улейкину единственно чистый локоть для рукопожатия, сказал:

- Представляешь, ничего не тронули.

 

- А должны были тронуть? – поинтересовался Улейкин.

 

- А зачем тогда угонять? – допытывался физик. – Это же машина Федулыча. Он на ней председательствовал. Так ее на днях кто-то угнал. Да еще сиденье вымазал зеленкой.

Физик сделал паузу, всматриваясь в Улейкина, и этим вынудил его на ответное замечание.

 

- А нашли ее, наверное, в Козлином парке?

 

- Совершенно верно, - подмигнул физик. – Вот и Федулыч точно указал ее местонахождение. А гаишник Сашка, бывший ученик историка, ее пригнал в сопровождении трех машин. С ним другие гаишники приехали, чтобы засвидетельствовать почтение ясновидцу.

 

- А как здоровье покойника? – рассеяно спросил Улейкин.

- Нормально, - заверил физик. – Ушел с удочками. Федулыч ему прописал оздоровительную рыбалку. Кстати, ведь Федулыч у меня тоже беса удалил. Если б ты видел эту зеленую тварь! Слизень. Это который траву жрет. Вот мерзость-то! Федулыч закупорил его в бутылку. Так что мне теперь из бутылок пить нельзя, да и противно как-то.

 

- А ты пей из ведер, - посоветовал Улейкин.

 

- Если б ты видел эту тварь? – восторгался физик. – Представляешь, она там внутри меня сидела и под всякими предлогами заставляла меня разрушать организм алкоголем, а сама питалась распадом моей личности.

 

- Удаляли, наверное, через нос и с машинным маслом, - указал на нос физика Улейкин.

 

- А, ерунда, - утерся рукавом физик. – Мне ж пока и зеркало противопоказано. Реабилитационный период. Зеркало, видишь ли, в старину называли «подарком дьявола». Без него я, вроде как растворяюсь в том, что вижу.

 

- Смотри не растворись в карбюраторе, – предупредил Улейкин.

- Зато я теперь знаю, откуда у меня брались чертики, - похвалился физик. – Оказывается, способность к сопереживанию позволяет нам сопереживать самого себя. То есть, внутри нас есть некое зеркало.

- Это, которое сознательно и целенаправленно, - подсказал Улейкин.

- Ну, пусть не зеркало, - сконфузился физик.- Но что-то вроде экрана.

- Ну, экран – это другое дело, - заверил Улейкин. – Не то, что зеркало. Боюсь только, что заведует им бес. С помощью клавиши страха.

- Я думаю, управлять клавишей страха человек может и сам, по своей воле, - заявил физик, выдавая этим признаки того, что зеленый паразит удален из него не полностью или заменен другим.

- Вообще-то это прерогатива беса, – пожал плечами Улейкин. – Врочем можно допустить, что человек научился этому у беса. Бесу такое даже удобно. Человек делает его работу, а он отдыхает.

- Может когда и отдыхает? – допустил физик. – Но вообще-то он борется за этот выключатель.

- Борется за выключатель?

- Конечно, - подтвердил физик. – Дело в том, что при изоляции от внешнего мира разум начинает сопереживать самого себя. На этом принципе работает сознание, монепулируя экраном. Но если свет разума погасить, то на эране возможна встреча с привидениями, как в кинотеатре.

- Значит, не надо гасить люстру разума, - предложил Улейкин.

- Боюсь, тогда лампочки совсем перегорят, - заметил физик. - Притом они и сами могут погаснуть. Ведь наш разум – тот же аккумулятор. Без внешних источников энергии он «садится». Потому-то в библии и указано, что дьявол ходит по местам пустынным и безводным. Там недостаток обьектов сопереживания. Энергетический голод. И бес является человеку прямо из его нутра.

 

- И это прекрасно, - заверил Улейкин и, налюбовавшись, как у физика вытягивается лицо, продолжил. – Потому что человек, как правило, не знает, что у него там, внутри. Ему может казаться, что им движут благие намерения и полезные знания, а это им рулит бес прямо по дороге в ад. Кстати, а как ты думаешь, бывают бывшие дьяволы?

 

- Ну, точно неизвестно, - начал свою обычную прелюдию физик. – Тут с раковой клеткой никак не разберутся. А это опухоль в самой душе. Но теоретически, никакому опарышу не придет в голову уничтожить себя.

- А как же Лермонтовский Демон – подсказал Улейкин. – «Он сеял зло без наслажденья, нигде искусству своему он не встречал сопротивленья. И зло наскучило ему».

- Вот за что я и не люблю вашего брата, - сообщил физик. – Опарышу ничего не может наскучить. Впрочем, с одержимым все не так просто. Ведь дьявол вполне постижим для интеллекта. И может быть, за тем человеку и дано мышление, чтобы сознательно побеждать демонов?

- Побеждать демонов с помощью подарков дьявола? Какая неблагодарность, – рассудил Улейкин. – Но, наверное, это во вкусе самого дьявола. Кстати, ты хоть знаешь, что Федулыча здесь считают бывшим дьяволом?

 

- Да знаю, - ответил физик. – Мне историк даже рассказал, откуда Федулыч подхватил своего демона. Ты ж помнишь историю про Тишку? Я к Петру Ивановичу и пристал, мол, что там дальше-то было? Ну и выяснилось. Оказывается, этот Тишка выбился в здоровенные колдуны. И всю деревню он держал в руках. Люди от его козней сильно страдали. Но при советской власти Тишка притих. Он даже перестал устраивать свои молебны на кургане. Очевидно, он боялся, что коммунистам это не понравится. И он, знаешь, что придумал? Взял и перетащил идола к себе в погреб. Но чикисты Тишку все равно вычислили и закатали без права переписки. А во время войны он попал в штрафбат. Но этот гад все равно уцелел. Вернулся больным и злым, как сам сатана. Вся деревня замерла в ожидании лютых козней. Только Тишка с постели так и не поднялся. А перед тем, как умереть передал свой дар, кому бы ты думал?

 

- Федулычу? – догадался Улейкин.

 

- Совершенно верно, - подтвердил физик. – Тишка даже открыл своему приемнику тайну истукана в погребе. И поначалу Федулыч, как будто, оправдывал надежды Тишки. Он даже пошел дальше своего благодетеля, потому что был гораздо умней и держал в тайне свои способности. Он стал председателем колхоза, то есть, оказался при власти. Но произошло то, чего Тишка, видимо, не ожидал. Федулыч начал тяготиться его даром, и в нем восторжествовал дух противоречия. Он даже сдал истукана в музей, в наш краеведческий.

- Да, тут много странного, - рассудил Улейкин. – А что, если все гораздо проще, и вся чертовщина, которая здесь творится – всего лишь фокусы, гипноз и шерлотанство?

- Что же тут странного? – оторапел физик. – Впрочем, странно, если не знать беса, которым был одержим Федулыч.

- А разве у него был какой-то особый бес? – спросил Улейкин.

- Вот именно, особый, - заверил физик.

 

- Бес особого назначения, - подсказал Улейкин.

 

- Историк говорит, что у Федулыча был бес такого же типа, как и у Бориса Ельцына. Знаешь такого?

- Как не знать? Значит, у Федулыча был бес ленинского типа.

- Ельцинского, - поправил Улейкина физик. – Бес упрямства. Это, к твоему сведению, очень волевой бес. Самый близкий к Абсолюту.

 

- Значит, я угадал. Это бес несгибаемости, присущий настоящим коммунистам. Только отчего бы тогда Ельцину не отнять власть у Горбачева. Я бы этого хотел.

 

- И зря. Это такой зловредный бес. В классификации Федулыча он располагается прямо на лбу у Кали, потому что из упрямства он может противостоять всем другим бесам и забирать у них энергию.

 

- Ну что ж, судя по всему, ты уверовал. Поздравляю! – сказал Улейкин. – Только, если честно, ночью бесы выглядят более убедительно, впрочем, как и трюки Федулыча. Так что, быть может, тебе пора бы вспомнить, что ты физик?

 

- А я, как раз, не вижу в дьяволах ничего сверхъестественного. Тут же почти физика. Смотри, - и Лалыко принялся рисовать прямо в воздухе. – Страх - это практически черная дыра в разуме. Она образует поле напряженности, как в галактике, и формирует искаженные представления, которые чужды разуму и стремятся к его уничтожению. Отсюда в микрокосме человека создается негативный мир мистики во главе с Абсолютом.

 

- А кто этот Абсолютный? – заинтересовался Улейкин.

- Вообще, это образ идеальной законченности – сам Сатана. Так сказать, идейный вдохновитель и образец для дьявола. То есть, алгоритм дьявола - из ничто стать всем. Вот говорят, в детстве у Ельцина в руках взорвалась граната. После этого внешние силы могут представляться заминированными. И чтобы от них не зависеть, логично подчинять их своей воле. Показательно, что Ельцын добился успехов в волейболе. Это ход патологического упрямца. И так дальше, во всем. Несгибаемый борец. И все в нем становится несгибаемым. Постепенно дьявол отнимает у него способности чувствовать и думать. И он как мореный дуб, только каменеет. А чтобы затормозить этот процесс такой человек начинает пить. Так что, Улейкин, если это черное солнце зайдет над Россией, оно из матушки вытянет все силы.

- Да, масштабная дыра получается, - почесал затылок Улейкин. – Но, ты знаешь, я подозреваю, что твоя информированность бесовского происхождения.

- Ну и что здесь такого? Я этого не скрываю, - возразил физик. – Я сам попросил Федулыча устроить мне сеанс связи с клоном беса Ельцына. Мне же интересно было узнать про Федулыча.

 

- И что удалось узнать? – поинтересовался Улейкин.

 

- Тут важно понимать, что при всем разнообразии бесов, даже однотипные бесы развиваются неодинаково, - пояснил физик. – Видимо, многое зависит от задатков человека. Из одного граната делает «дыру», а из другого «человека в футляре».

- Однако большой разницы я тут не вижу, - сообщил Улейкин,

- Но разница есть, - заверил физик. – Один каменеет в своем футляре, другой - в реке жизни.

 

- А вот Федулыч, наверное, каменел и в жизни и в футляре одновременно, - предположил Улейкин, заметив на тропе Федулыча. – По принципу дополнительности.

- С Федулычем другая история, – заверил физик. - По-моему, он переупрямил самого себя и своего беса.

 

- Это ж каким надо быть злодеем, чтобы пойти против собственного зла! – переходя на шопот, восхитился Улейкин.

Вблизи выяснилось, что в руках у великого упрямца был детский сачок и банка с какими-то насекомыми.

 

- Какие новости, экскурсовод? – весело спросил отставной дьявол.

- Наверное плохие, - ответил Улейкин, объяснив себе настроение деда отсутствием у него сведений о пропаже Горби.

- А что так? – не теряя воодушевления поинтересовался Федулыч.

- Горби взяли в заложники, - сказал Улейкин, поджимая губы, и тем призывая остальных мужественно перенести известие.

- Да что ты? – изумился дед. – Когда ж успели-то?

Выказывая свои сомнения, Федулыч оглянулся, и будто в ответ ему, из чертополоха выскочил поросенок.

 

- Да вот же он. Ты что, Улейкин? – покрутил физик у виска гаечным ключем.

- Неужели сбежал? – высказал Улейкин вслух, мелькнувшую у него, догадку. – Или, может, отпустили?

 

- Да в чем дело? - подступил физик. – Откуда он сбежал?

- Да из «Ковчега», - пояснил Улейкин, но приимущественно себе. - Его ночью притащил Шплинт по приказу Рыбова. А меня послали сюда сказать, что он будет в «Кочеге» в качестве заложника на протяжении двух недель. Мол, если вы их не тронете, то они вернут Горби живым и невредимым. Еще вот эту папку секретную просили передать.

- Секретную? – нахмурился физик, взяв папку и взвесив ее в руке.

- Да ничего там секретного, - благодушно ответил дед. – Это анализы Сократиховой племяшки. Девчонка на редкость здорова. А вот поросенка они украли зря. Это их ошибка.

 

И словно для проверки этого утверждения, Федулыч поднес банку к своим глазам. В банке металась и билась о стекло большая желто-зеленая муха, неуверенно ползал рыжий плоский таракан, к самому верху подбирался распухший, красный клоп, а на дне банки поджимала хвост, будто подкачивала свое жало небольшая, желтая оса.

 

- Вон они, вся банда тут, - прокомментировал дед, любуясь уловом. – Хочу, понимаешь, смоделировать ситуацию. Надо поглядеть, как будут развиваться события.

 

- А нас вы берете в расчет? – спросил Улейкин, подмигивая физику.

- Да, похоже, им будет не до вас, - рассудил Федулыч. – Такие бесы в одной банке. Им бы между собой разобраться.

- А Нонна в какой у вас роли? – допытывался Улейкин.

- Какая Нонна? – насторожился Федулыч.

 

- Да Нонна там есть. Племянница Хоперского, - пояснил Улейкин. – Она-то, пожалуй, почище осы этой будет. Она и поросенка придумала выкрасть.

 

- Что ты говоришь? – обеспокоился Федулыч. - Племянница Кривозадова! О-о, это все меняет. Тогда эксперимент не получится.

 

Тут Федулыч снял с банки крышку и вытряхнул свою добычу прямо на землю.

 

- Это нам надо обмозговать, - заявил он, потирая шею. – Похоже, придется мне туда вмешаться.

 

И он с сомнением заглянул в банку, словно прикидывая возможность залезть в нее.

 

52. ПРИШЕЛЕЦ НЕОБЫКНОВЕННЫЙ

 

Распоряжение Рыбова убрать за поросенком Едаков воспринял как плевок ниже пояса. Если бы это произошло не в присутствии Нонны, то Едаков бы еще стерпел. Но теперь он был возмущен до глубины души. Ведь если даже бандит Шплинт и мученик Кривозадов погнушались связываться с поросячьими испражнениями, то как можно было предложить такое директору, знаменитому журналисту, популярному краеведу? Разумеется, это было сделано с умыслом. Едаков даже догадывался с каким. И этот умысел удался, ибо зрачки Нонны по кошачьи сузились до восклицательного знака в конце текста «Вот ты какой!», и она, объявив, что хочет спать, сразу ушла.

 

Что же касается Рыбова, то он только прибавил себе важности, будто почерпнул ее в своем гадком поступке. И уже в таком прибавленном виде назначил Шплинта своим заместителем по надзору за поросенком, а Едакову пояснил, что самому ему, Рыбову, некогда заниматься свиньями.

 

- Какая наглость! – громко высказался Едаков, вернувшись в офис после того, как проводил Рыбова до лифта. – Это же все из-за его плавок получилось. Заварил кашу. А тут, расхлебывай.

 

- Да, придется тебе это расхлебывать, - язвительно заметил Кривозадов, разглядывая выражение поросячьего свинства. – А ведь Горби этот небось, еще и жрать попросит.

- А я предлагаю, не давать ему жрать, - горячо возразил Шплинт. – По мне его лучше принести в жертву Богу.

В словах Шплинта было много искренности. В отличие от остальных он хорошо знал, что этот поросенок вовсе не тот, за кого себя выдает. Шплинт приобрел его прямо в черте города, в частном секторе. Он же тогда еще не догадывался, что к Федулычу будет направлен Улейкин с ультиматумом. И теперь Шплинт с беспокойством ждал возвращение парламентера, которое немедленно изобличит подлог. Впрочем, Шплинт решил ни за что не «идти в сознанку», а твердо стоять на том, что поймал поросенка в «Крысиных двориках», а уж почему поросенок оказался другим, он не в курсе дела.

- Тоже мне, нашел жертву, - укоризненно сказал Кривозадов. – Ты бы еще какую-нибудь муху в жертву Богу принес.

- А что, муху нельзя, что ли? – с некоторым испугом спросил Шплинт.

- Конечно, нельзя, - убежденно сказал целитель. – Это ж, просто, форменное богохульство, оскорбление Богу. А на этого поросенка глянь. Он же на черта похож. Такое же мурло. Ты черта видел?

 

- Нет, - сознался Шплинт.

 

- Вон пятачок, глазки заплывшие, - продолжил Кривозадов. – В нем же нет ничего человеческого. В жертву хорошо приносить барашка, агнца. Вот ты собираешься вступить в мусульманство, а таких вещей не знаешь.

- А чего это ты решил вступить в мусульманство? – поддержал разговор Едаков. – Твой Бог разве не христианский.

- Да так просто, - уклонился от прямого ответа Шплинт, но не столько потому что знал, что его Бог не христианский, а скорее потому, что не знал в точности какой он веры. – Я вот понял, что не люблю свиней. И мусульмане их не любят.

 

- Значит, в душе ты мусульманин, - сделал вывод целитель.

Слова Кривозадова не прозвучали для Шплинта пустым звуком. Целитель, вообще, каким-то странным образом внушал Шплинту почтение. Примерно таким ему представлялся престарелый вор в законе, который умеет добраться до человеческого нутра.

 

- Между прочим, самая лучшая религия, - продолжил Кривозадов. – В ней есть острастка. У христиан что главное? Любовь. А что - эта любовь? Сегодня есть, а завтра нет. Притом любовь – это такая же жертва. А кто способен себя-то приносить в жертвову, а?

 

Судя по тому, как в голосе Кривозадова послышались надрывные ноты, таких людей на земле, действительно, не хватало.

- И сам христианский Бог только и может, что любить, - продолжал свои претензии целитель. – А против дьявола он ничего сделать не в состоянии. Зато в мусульманстве Бог так Бог. Там, конечно есть шайтан, но он там вроде козла отпущения. Потому что Аллах сам решает все вопросы. И никто ему не указ. Что хочет, то и делает. И как хочет, так и повернет. Вот это Бог! Хошь люби, хошь не люби, но попробуй, не покорись. Он тебя так покарает, что никакой дьявол не поможет.

 

- Да, ислам в переводе означает покорность, - проявил осведомленность Едаков и загадочно улыбнулся, ибо подметив интерес Шплинта к вопросам мусульманской веры, решил блеснуть перед аудиторией своими энциклопедическими познаниями. – Есть у меня на эту тему кое-какой материальчик.

Сообщив это, он полез в стол и, порывшись в бумагах, извлек из их стопки листки, бережно вырванные им из журнала «Наука и жизнь».*

- Через несколько лет после женитьбы на Хадидже с Мухамедом начались странные явления, внешне напоминающие припадки – сладким голосом прочел Едаков, и на секунду прервавшись, чтобы убедиться в производимом впечатлении, продолжил, но уже с другого места. - Излюбленным местом молитв и размышлений Мухамеда была гора Хира. Район был пустынный, дикий и настолько бесплодный, что пастухи не гоняли туда свои стада… Вот, понял где надо молиться? – пояснил Едаков и пропустил еще несколько абзацев. - Мухамед спал в пещере на склоне горы Хира, когда к нему явился Некто в человеческом облике.

 

«Он пришел ко мне, когда я спал, - рассказывал Мухамед, - со сверкающим свитком, покрытым какими-то письменами».

«Читай», - услышал Мухамед.

 

«Я не умею читать», – ответил он.

 

Явившийся опустил ему свиток на грудь, и Мухамед почувствовал такую тяжесть, будто гора навалилась на него, не позволяя вздохнуть. Затем явившийся приподнял свиток и снова приказал:

«Читай».

« Я не умею читать», - повторил Мухамед, скованный ужасом.

В ответ Некто придавил его так, что Мухамеду показалось, что наступает смерть, и в третий раз приказал:

«Читай».

«Что мне читать»? – «И говорил я это только с целью не допустить его до повторения чего-либо подобного тому, что он со мной проделал», - признавался Мухамед впоследствии.

И явившийся сказал:

 

«Читай! Во имя Господа твоего, который сотворил человека из сгустка.

Читай! И господь твой - щедрейший, который научил каламом, научил человека тому, чего он не знал.

 

Мухамед повторил эти слова и пришелец удалился.»

 

- Чему, чему он научил человека? – не понял Шплинт.

- Тому, чего он не знал, - снисходительно пояснил Едаков.

- Да это я понял, - возразил Шплинт. – А вот что это за «калама»?

- Вот видишь, ничего ты не знаешь, - попенял Кривозадов. – Твой Бог тебя даже этому не научил. Всех научил, а тебя нет.

 

- Тут другое непонятно, - сказал Едаков, чтобы как-нибудь уйти от ответа, которого он тоже не знал. – Почему ему была так неприятна встреча с представителем Бога? И почему тот с ним так обращался?

 

- А потому, что это настоящий Бог, - убежденно пояснил Шплинт.

- «Таково было первое откровение, сошедшее на Мухамеда с небес, - продолжил Едаков чтение. – И Мухамед тем самым становится пророком. Но сам он об этом еще не догадывался. Он был напуган и подавлен случившимся и, покинув свою пещеру, бросился домой, к верной Хадидже.

 

Войдя в дом, Мухамед дрожа прижался к Хадидже и воскликнул:

« Горе мне! Я поэт или одержимый! – и он рассказал жене обо всем.

И Хадиджа, как умела, стала утешать его. Она убедила Мухамеда, что он не поэт и не одержимый. Совершенно немыслимо, чтобы им овладели злые духи – эти демоны овладевают порочными, а он…»

 

- Слыхал, Шплинт? – перебил чтение целитель.

 

- «…Если во всей Мекке есть хоть один праведник, так это он, Мухамед,» - прочел Едаков, и добавил от себя. – А может, Шплинт тоже будет праведником. Откуда нам известно?

- На можа плохая надежа, - пробурчал Кривозадов.

- «Он начал приходить по ночам прямо в комнату Мухамеда и Хадиджи, - опять перескочил на новый абзац Едаков, - правда, выбирая такое время, когда Хадиджа спала. Мухамед просыпался и со смешанным чувством страха и надежды смотрел на отчетливо видимую человеческую фигуру, молча стоящую у дверей. Сердце Мухамеда бешено колотилось, и холодный пот выступал на его лице. Также молча, не проронив ни звука, Некто покидал комнату, и природа странного гостя из потустороннего мира оставалась неразгаданной…»

В это время от дверей раздался резкий стук, заставивший всех вздрогнуть, и некая голова пожилой женщины просунулась в офис.

- Скажите, пожалуйста, а когда вы начнете продавать билеты, - спросила женщина, на глазах сменяя в лице выражение любезности на гримасу отвращения.

 

Похоже, такая метаморфоза для нее самой явилась неожиданностью, поскольку она с беспокойством принялась выискивать глазами ее причину.

- Закройте дверь, - прикрикнул Едаков, загораживая угол, где присмирел поросенок. – У нас совещание.

 

Отвращение на лице женщины поменялось на изумление, и голова исчезла.

 

Однако напоминание о необходимости решить вопрос с выступлением Хоперского было не лишним. Едаков попытался сообразить, какой выход из сложившейся ситуации будет правильным.

- Ну и как же он понял, кто к нему приходил, - спросил Шплинт.

- Кто? – вернулся к действительности Едаков.

 

- Ну, Мухамед.

 

- А-а, Мухамед? Ему помогла жена, - ответил Едаков, прислушиваясь, когда в нем созреет решение. – Мухамед взял и разбудил жену, когда этот некто пришел снова. Но она ничего не увидела. Тогда она говорит Мухамеду: «Сядь у моего левого бедра. Видишь его?» Мухамед говорит: «Вижу». Она говорит: «Сядь у правого. Видишь?» Тот сел, и опять говорит: «Вижу». И вот тут дальше, самое интересное: « Хадиджа снова попросила его встать и устроиться по-другому. На этот раз она усадила его между колен. Но и это не помогло – Мухамед все также отчетливо видел, стоящего в комнате, человека, кто бы он ни был ангел или сатана. Тогда незаметно для Мухамеда, который продолжал сидеть в том же положении, не спуская глаз с места, где находилась человеческая фигура, Хадиджа раскрылась.

- Видишь ли ты его? – еще раз спросила она.

 

- Нет, - ответил Мухамед, ибо фигура мгновенно и таинственно исчезла.

 

- О, сын моего дяди, - воскликнула мудрая Хадиджа, - возрадуйся и успокойся! Слава богу, он ангел, а не дьявол». Ну ладно, тут много, - свернул листки Едаков, поняв наконец, что оздоровительный сеанс необходимо отменить и, главное, найдя решение, как это следует сделать. Ведь нельзя же, в конце концов, подрывать авторитет целителя ссылкой на его болезнь или какие-то непредвиденные им обстоятельства.

 

Прочитанное, как раз, подсказало Едакову идеальный вариант. Поэтому, выйдя в фойе, где скопились зрители, он с самым таинственным видом объявил:

 

- Товарищи, выступления Хоперского сегодня не будет.

- Как это? Почему же? Что случилось? – послышалось из толпы.

- Дело в том, товарищи, - пояснил Едаков вкрадчиво, - что у Хоперского сегодня особый день. Сегодня у него встреча с… - и он многозначительно показал указательным пальцем вверх.

 

- С кем? – послышался голос, но одиночный, что подсказывало близость остальных к разрешению загадки.

- Ну, быть может, не с самим, - уклончиво сказал Едаков. – а с неким его посланцем. Вы же понимаете, что он не сам по себе. У него есть связь с…- и он, как бы скрытно, словно призывая хранить доверенную информацию, вновь поднял палец.

 

Лица людей стали дружно набухать выражениями сопричастности к тайне, и также, подобно весенним почкам, распускались различными оттенками благоговения.

 

Покидая фойе «Ковчега», зрители с помощью торжественного шепота и усиленной предупредительности всячески выказывали свой восторг и одобрение по поводу предстоящего рандеву Хоперского.

 

Однако далеко от гостиницы фанаты Хоперского не ушли. Все они собрались в скверике у Музыкального театра рядом с «Брно» и роились там, переговариваясь и периодически обращая взоры на окна и смотровую площадку под крышей гостиницы. Их поведение привлекало внимание прохожих, часть из которых после переговоров и поглядываний вверх примыкала к толпе. Это увеличивало ее численность, что вызывало к ней еще больший интерес и приток новых зевак.

Между тем, вдохновленный своей находчивостью, Едаков решил покончить и с запахами в офисе. Ему пришло в голову, что если сам он не намерен убирать за поросенком, то это должен сделать кто-нибудь другой. Но пригласить уборщицу гостиницы было бы слишком опрометчивым. Все же речь шла о следах преступления. Поэтому привлечь необходимо было человека постороннего. И тут он вспомнил о Рыбове. Едакову показалось справедливым, если в решении поставленной Рыбовым задачи, сам Рыбов примет участие, хотя бы с помощью своей уборщицы Бабаси. И тем, кстати, Едаков покажет этому туалетному дельцу, что Едакова не так просто заставить убирать поросячьи экскременты.

А чтобы предупредить дальнейшую прогрессию запахов, Едаков перед уходом распорядился выгнать поросенка на смотровую площадку и привязать его там за ногу, чтобы он не гадил где попало. Кривозадов, правда, принялся канючить, насчет опасности такого мероприятия в связи с неисследованными возможностями банды Федулыча, но Едаков жестко пресек возражения строптивца, заявив, что возможности поросенка могут превзойти возможности Федулыча, и что лучшим противоядием против Федулычевой шайки будет бдительность Шплинта и самого Кривозадова.

Конечно, Шплинту не хотелось подчиняться Едакову, но команду выдворить поросенка на свежий воздух, да еще привязать, он выполнил с удовольствием.

 

После того, как Едаков ушел, Шплинт и Хоперский расположились в зале на зрительских стульях перед сценой и дверью на смотровую площадку, чем отрезали всякие подходы к заложнику.

- И все-таки, кто же приходил к Мухамеду? – завел разговор Шплинт. – Бог или ангел?

 

- Какой там Бог? – скривился целитель. – Это был архангел Гавриил. По ихнему - Джабраил. Мусульмане считают, что человек, вообще, не может видеть Бога.

- А архангела может?

 

- Архангела может, но неотчетливо.

 

- А вот ко мне приходил сам Бог, - уверенно сказал Шплинт.

И он стал рассказывать о своих встречах с Богом. Рассказывал он долго, во многих подробностях, скрывая лишь то, что по его мнению целителю не следовало знать. Он даже вставал и изображал наглядно сцены происходившего, показывая места расположения персонажей, размеры Бога и его голос. Шплинт и сам не ожидал от себя такого вдохновения. Слова сыпались из него, как семечки из стакана. Тут, наверное, помогало и то, что целитель ободрял его и выказывал иные знаки внимания, то и дело восклицая: «Да ну!», «Вот это да!», «Ни хрена себе!».

- Ну и брехун ты! – воскликнул Хоперский, как только Шплинт закончил повествование.

 

- Чего? – насупился Шплинт.

 

- А того! – наседал Хоперский. – Ты знаешь, сколько я мук перенес?! Сколько страдал за человеков неблагодарных?! Да на меня уже на самого молиться надо! Но что-то меня Бог в свою команду не позвал. А тебя – пожалуйста. За какие заслуги? А главное же, если ты с настоящим-то Богом виделся, что же ты не стал святым? Где твоя покорность? В мусульманстве покорность - первое дело. А ты даже свиной понос убирать не захотел. Работать тоже не хочешь. Старших не слушаешься. Какой же ты правоверный мусульманин после этого? Нет, в ислам тебе вступать никак нельзя.

- Ислам был задуман как альтернатива между иудаизмом и христианством, - сказал кто-то за их спинами.

 

От неожиданности Шплинт чуть не свалилдся со стула. Но и после того, как узнал Улейкина, вовсе не расслабился. Наоборот, именно Улейкин теперь мог предоставить Хоперскому решающий аргумент, уличив Шплинта в намеренном подлоге поросенка.

 

- Вот так мы охраняем. А если б к тебе также подобрался Федулыч? – укорил Шплинта целитель, и, сделав рукой жест безнадежности, обратился к Улейкину. – Ты-то откуда про ислам знаешь?

- Читал, - ответил Улейкин. – Кстати, Мухамеда вначале не восприняли всерьез. Но потом его заметили евреи и раскрутили на свои деньги. Они, конечно, рассчитывали извлечь из этого пользу. Однако благодарности они не дождались. Когда Мухамед вошел в силу, он стал их преследовать.

- Это потому, что сами евреи очень непокорные, - пояснил Хоперский назидательно. – Но ты, гляди, про это не болтни Рыбову, - добавил он.

- Почему? – поинтересовался Шплинт, исподтишка, наблюдая за Улейкиным.

 

- А ты видел, какой у него нос? – изобразил нос Рыбова целитель. – Евреи же они очень обидчивые. У них зуб за зуб. Не то, что у христиан – любовь. Ну ладно, как у нас там с переговорами? Передал наши требования, Улейкин?

- Конечно, передал. Все слово в слово, - ответил Улейкин, не сморгнув. – Федулыч сказал, что согласен на предложение, но при условии полной уверенности в целостности поросенка. Для этого необходимо каждые двадцать минут в течении рабочего дня выносить поросенка на смотровую площадку и показывать его в течении минуты в сторону Левого берега. Федулыч лично будет за этим следить из определенной точки. А чтобы ему было лучше видеть поросенка, нужно выкрасить его в зеленый цвет жидкостью из этого пузырька.

 

Улейкин вынул из кармана пузырек и вручил Хоперскому.

- Федулыч будет строго наблюдать за исполнением договора. И если обнаружится хоть малейшее нарушение условий, все силы «Крысиных двориков» немедленно будут брошены на штурм гостиницы. Сейчас они приведены в полную боевую готовность. Так что время пошло, и через двадцать минут вы должны показать Горби.

 

Отчет парламентера Шплинт слушал с нарастающим удивлением. Поначалу он решил, что Улейкин просто боится говорить правду в его присутствии, не хочет выглядеть «стукачом», а сам выжидает удобный момент, чтобы «заложить» его по-тихому. Однако Улейкин как-то уж слишком приготовился к этому. Даже пузырек принес. Скорее уж, он, как и сам Шплинт, вообще не был «Крысиных двориках» и теперь блефует, придумав какие-то идиотские условия, якобы выдвинутые Федулычем. Но если все же Улейкин в деревне был и говорит правду? Такое тоже возможно. Тогда получается, что Горби и в самом деле исчез. Он мог сбежать, или его украли на мясо. А что если его украли и продали ему, Шплинту? В этом случае купленный поросенок и есть Горби.

Это предположение навело Шплинта на мысль о Боге, который запросто мог вмешаться и все устроить самым неисповедимым образом. Но и после такой догадки личность Улейкина оставалась подозрительной, и вовсе не исключалось, что он ведет двойную игру.

 

И словно в подтверждение сомнений Шплинта в зале вдруг появилась старуха с цинковым ведром. В одну секунду Шплинт прозрил весь тайный замысел Улейкина. Тот входит и отвлекает внимание охраны своими побасками, а за ним на хвосте в «Ковчег» проникают члены группировки Федулыча.

 

Сердце Шплинта бешено забилось. Он даже растерялся, не зная, что ему делать, то ли выхватывать свой деревянный пистолет, то ли рвануть к дверям офиса, чтобы уйти через чулан и черный ход. Но уже в следующий миг он разглядел в старухе работницу Рыбова, Бабасю.

 

- Ой, Сережа, - узнала его Бабася. – И ты тут. А ко мне этот ваш Елдаков прибег, да чуть не в ноги. Помоги, говорит, Бабася, выручай. На, говорит, сколько хочешь денег. Только убери у меня там в гостинице. Ну, я к Борис Борисычу. Можно, мол, подработать. А тому что? Отпустил. Где убирать-то у вас надо?

 

- А-а, - догадался Шплинт.

 

И испытывая легкость в теле от полученного испуга, прошел к двери офиса, открыв которую, указал Бабасе на следы пребывания поросенка.

- Ой, да кто ж это такое устроил? – обмерла баба Ася в дверях, будто не решаясь пройти дальше.

 

- Кто устроил? – переспросил Шплинт.

 

Вопрос старухи напомнил Шплинту, что истинным виновником происходящего является все тот же злополучный Улейкин.

- А вон тот, - указал Шплинт на Улейкина, занятого разговором с целителем.

 

Бабася покрутила головой, переводя взгляд от следствия к его причине и наоборот, словно сомневаясь в возможности их связи. Но очевидно, таковая связь была ею вдруг установлена и не на шутку ее возбудила, ибо старуха опрометью кинулась исполнять работу, а управившись в две минуты, со всех ног бросилась к лифту вместе со своим ведром.

 

Спустя мгновение, Бабася была уже внизу и, не переводя дыхания, сходу ворвалась в толпу зевак у гостиницы с искаженным от ужаса лицом и выкриками:

 

-Ой, люди добрые, помогите! Ой, спасите! Ой, чего делается-то!

Обеспокоенная толпа тотчас сплотилась вокруг нее, словно тесто вокруг ложки. И хоть это не придало Бабасе совершенной успокоенности, однако все же позволило ей поведать о том, что она сейчас была наверху, в «Ковчеге», и узнала там зеленого инопланетянина, которого видела «надысь». Только теперь энтот инопланетянин не зеленый, а белый и одетый. Однако он себя выдал. Благодаря этому, у нее есть доказательства, что он не человек. И это доказательство находится в ее ведре.

 

- Смотрите! – потрясала Бабася ведром, демонстрируя его содержимое. – Это что, человек? Разве человек такое может? Да любой человек хотя бы постесняется! Пойдет в туалет или в уборную. А он прямо на полу наделал! Да вы поглядите! Поглядите! Какой же это человек?!

 

Толпа заволновалась, забродила, переваривая в своем организме полученное известие. Собственно, никто и не сомневался, что наверху гостиницы происходит некое таинство. Но все ожидали, что это таинство исключительно возвышенного характера. И случись над «Брно» какая-нибудь радуга, молния или иное знамение, это было бы воспринято, как естественное чудо. Но с вмешательством инопланетянина события под крышей гостиницы выглядели подозрительными, похожими на коварство, предательство, тайный сговор. Ведь почему-то пришелец скрывал от властей и общественности свое пребывание в городе. Он действовал, как лазутчик, как враг, имеющий преступные намерения. Притом, Хоперский знал о предстоящей встрече с пришельцем, готовился к ней, а значит, он регулярно общается с инопланетянами. Тут все сходилось. Инопланетяне зачастили в Воронеж, и почти одновременно с этим в Воронеже появляется Хоперский. И появляется он не где-нибудь, а на самом верхнем этаже, самого высокого здания в центре города.

Впрочем, даже визиты инопланетян к целителю могли бы выглядеть не столь пугающими, если бы не ведро бабы Аси. Воистину говорят: «Черт скрывается в деталях». И вот деталь в ведре уборщицы, показывала, что инопланетянин этот – существо неаккуратное, неприличное, наглое и с мерзким внутренним содержанием. Словом, более всего он подпадал под образ, который быстро созревал в приготовленных к чуду умах толпы – образ Нечистого.

 

И вдруг в толпе закричали: «Смотрите! Смотрите!». Все подняли головы и взглянули наверх. И с тем толпа ахнула, лица в ней побледнели, раздались истерические вопли, некоторые начали терять сознание, иные крестились, иные побежали, оглашая улицы вскриками и завываниями, а прочие стаяли, как прикованные, не в силах пошевелиться.

 

Шплинт держал только что выкрашенного поросенка над собой, так чтобы не показываться из-за бордюра смотровой площадки, поскольку отнюдь не хотел стать мишенью для пули или гипноза Федулыча. И оттого, зеленый поросенок взирал с высоты гостиницы в полном одиночестве и представлял собой потрясающее по силе необъяснимости зрелище. Это, конечно, могло бы выглядеть, как простое любопытство инопланетянина, желающего осмотреть город или как его стремление показаться народу, либо еще как-нибудь невинно, но в сочетании с содержимым ведра Бабаси зеленый поросенок приобретал зловещий смысл, перед которым разум отступал, словно камень, упущенный с горы, и оставалось лишь общее впечатление вызова какого-то космического сатанизма, вызова всему человечеству. Казалось, с появлением этого поросенка мир обречен. В него должен вторгнуться ужас, сопровождаемый катастрофой, нехваткой колбасы, мором и первозданным хаосом.

И такое предчувствие немедленно было реализовано, едва поросенок исчез и его очевидцы вышли из шока. Толпа взвозилась, взроптала, огласилась истерическими воплями. И тут сразу вышло наружу, что если инопланетянин не стесняется появляться в таком виде, то Хоперский вовсе никакой не целитель. На самом деле он настоящий сатанист. А поле его имеет дьявольскую природу, и все, кто попал под его влияние, находятся в группе риска. Немедленно обнаружились свидетели странных заболеваний некоторых посетителей его сеансов. Да и многие из присутствующих пациентов экстрасенса заявили о заметном ухудшении здоровья. Те же, кто особенно злоупотреблял сеансами Хоперского вдруг почувствовали себя так плохо, что их пришлось немедленно отхаживать и доставлять в больницу.

 

Неистовство толпы продолжалось до тех пор, пока не было прервано новым появлением зеленого поросенка. И возобновилось с прежней силой с его исчезновением. Затем поросенок появился еще, а потом еще раз. Однако впечатление от его появлений никак не ослабевало, и во многом даже усиливалось.

 

Между тем, баба Ася не могла ждать, когда народные массы, занявшие уже весь театральный сквер и наступающие на центральную площадь, сделают невозможным ее продвижение в сторону элитарного туалета Рыбова. Гнев Борис Борисыча казался ей не менее чудовищным, чем даже инопланетянин с поросячьим рылом. Поэтому она, незаметно оставив ведро, ибо оно по ее мнению было осквернено самым непоправимым образом, стала пробираться к выходу.

Вскоре она уже докладывала Рыбову о событиях, участницей которых явилось, приговаривая:

 

- Ой, да куда он меня заманил-то Елдаков этот. Да поди, он и сам то не чист. Оно и видать по нему. Это ж прямо черт с усами. Глазенки-то вострые, наглючие, как шила.

- Что же у них там происходит? С ума они там что ли посходили? – проворчал Рыбов, выслушав Бабасю и беря в руки телефон. – А куда ты ведро то дела? Где ведро?

- Ведро-то? – растерялась Бабася, ибо уже знала, что утраченное ведро не сойдет ей с рук даром. - Да ведь там такая давка была.

- Давка? Причем здесь давка? Ведро-то у тебя в руках было.

- Да в руках-то оно в руках. Но меня ж там так зажали, аж ведро не могла вырвать.

 

- Как это, не могла вырвать? Да зачем же ты полезла туда с ведром?

- Меня же окружили, - защищалась Бабася.

 

- А зачем ты дала себя окружить?

 

- Да кто ж меня там спрашивал?

 

- Значит, ты себя так вела, раз тебя там уже не спрашивали. А может, ты сама там спрашивала: «Кому ведро загнать?».

- Да куплю я ведро, - заверила Бабася.

 

- А как же? – поднял брови Рыбов. – Только уж теперь два. Чтобы знала, как ведра терять и зажиматься в толпе. По-моему, это справедливо.

 

- Да уж куда справедливей, - поджала губы Бабася, и удаляясь из кабинета Рыбова, в который раз решила, что этот Елдаков совершенно похож на черта, поскольку все деньги полученные от него за работу, пошли прахом в виду предстоящей покупки двух новых ведер.