Ее подобрал он возле больницы. Впопыхах, вытирая платком безудержные слезы ехала она, ругая весь белый свет и тех, кто породил врачей и болезни.

- Пожалуйста, поезжайте по быстрее, мне и обратно надо приехать. Вы же привезете? – попросила она, успокоившись.

Ей было на вид лет тридцать пять. Морщинистое неухоженное лицо, простодушием серых прищуренных глаз отряжалась в зеркале заднего вида. Натруженная, крупная не по-женски рука, пухлыми, но грубыми пальцами вытирала остатки горькой влаги на румяных здоровых щеках. Зародыши неизбежных морщин, тягостно завоевывала кожу .

Магомед нажал на газ. Может у человека на самом деле горе и каждый миг ей дорог.

Возле больницы и милиции просто так люди не плачут. Их довели или родственники своей глупостью и божьей помощью или это горькие плоды действий или без действий представителей правопорядка и медицины, самой гуманной профессии в мире.

- Под суд их надо гадов. Как они могут так, они же врачи, - все еще не могла успокоиться пассажирка, исковеркав в грубом акценте слова. – Я прошу их начать операцию, а не достающую сумму принесу позже. Нет же, - развела она руками, сдерживая нахлынувшие слезы, - им подавай сразу, чтоб они подавились. Это не врачи, а враги, - не сразу нашла сравнение, но была довольна, что попала в ритм, - чтобы им стало пусто, - и начала приводить себя как бы в порядок; поправлять платок на голове, потягивать и сглаживать на коленях и так длинную юбку.

- Родственник в больнице? – как можно мягко, спросил Магомед, не реагировать тоже было не культурно.

- Мужа оперируют, уже распороли, кишки почти на столе валяются. Видите ли, им, то, что дали показалось мало и придумали же; « при таких случаях мы должны сообщить в милиции», - важно покачала она головой, пародируя врача. – Если не хотите, чтобы не сообщили, давайте еще деньги. Причем тут милиция? – на лице ее было такое искреннее возмущение, что она даже похорошела и стала красивой.

- Вымогательство, - возмутился таксист, поддакивая попутчице.

- Пусть халал им будет, деньги не жалко, плохо – их отношение. Закончите операцию, я тоже человек. Они моего мужа, возможно от смерти спасают. Неужели не дала бы я им деньги? - она на глазах остыла как горячее железо при опускании в воду. – У него братья на хороших местах сидят, плохо, что их нету в городе… - не нашла она подходящих слов для завершения мысли.

- Сейчас кому мы едем? – поинтересовался водитель.

- К сестре моей за деньгами. Торопилась. Когда ехали в больницу, и денег взяла мало, а у водителя вообще ничего не было в кармане, даже на бензин, - продвинулась она на сидении ближе к водителю, но потом, вроде опомнившись, облокотилась и, как Джоконда, еле заметно улыбнулась, вспоминая, что- то смешное и убрала взгляд в сторону.

- Что стало с мужем-то?

- Бык у нас есть племенной, тонна весить. Говорила я ему, абдалу (дураку), продай его или порежь, да нет же. Говорит, до весны оставим, чтобы…. Ну понимаете, - она в стеснении отвела взгляд сторону и прикрыла пухлые губы рукой, - чтобы потомство сделал он, - собравшись уже как можно всерьез, и даже с холодком продолжила она. – А Геркулес, так быка зовут, мужа слушается. Он всегда у нас на привязи, держим отдельно. Не знаю, как он отвязался утром, как только я вошла в хлев, он бросился на меня. Хорошо, что муж был рядом и хотел остановить, а он, чтоб его на Курбан Байрам зарезали, кинулся и на мужа и прижал его к столбу, - она краем платка прикрыла рот, а глаза улыбались, их не спрячешь. – Взял на рога и кинул на землю.

- У вас не кутан, а родео ковбойское, - заметил таксист, еле сдерживая смех. Но вспомнил, что муж ее лежит в операционном. С вываленными на стол кишками, а врачи ждут деньги. Жуткая картина и здесь не до смеха.

- В начале муж боли не почувствовал, - продолжала она рассказывать, - Геркулес сам зашел в хлев, муж, дурак, полез его привязывать, тот не сопротивлялся. Как зашел домой, его стало крутить, схватился за живот. Позвонили в «скорую», но не стали дожидаться. Поехали на «УАЗике» соседа. Врачи говорят бытовая травма, надо сообщить в милицию. Это им надо.

- И что у него стало?

- Говорят, - она снова так мило улыбнулась, - кишки переплелись между собой.

Ей было и смешно и грустно.

Магомеду становилось смешно и жалко. Такая искренность и простота звучали в ее голосе, вместе с тем отголосок стеснения и неудобства говорить с незнакомым мужчиной, смущало ее, но она продолжала разговор, потому, что это успокаивало ее и на время освобождало от неприятных мыслей.

Легкостью, заставив, подчинится свое крупноватое тело, она торопясь вышла из машины, волоча в руке сумочку, не выпрямившись до конца, придерживая рукой на груди, уголки сошедшего с головы платка, повернулась к таксисту.

- Вы же подождете меня? – ласково посмотрела она на него, серыми глазами и забежала в подъезд.

Она даже не допускала, что такси может уехать, не дождавшись ее, ведь у нее горе и он не оставить ее в беде. Сколько душевной простоты в этой женщине, насколько надо быть бескорыстно-простодушным, чтобы улыбаться, когда рассказываешь, как огромный бык чуть было не убил любимого человека, кормильца семьи. Никакой напущенной скорби по случившемуся, чтоб ее пожалели. Вот она простая горянка!

Она вышла из подъезда так же плавно, но сразу остановилось, руки опустились, края платка висли безнадежно, словно выражение ее лица. Оно как будто опустело, побелело, слегка скисло и отчаялось от разочарования.

Она медленно спустилась по ступенькам, присела на скамейку возле подъезда и, прикрыв левым уголком платка лицо, зарыдала. Ее крупные суставы в такт рыданий судорожно вздрагивали искренностью.

Вдруг она открыла заплаканное побелевшее лицо и сквозь слезы начала ругаться на аварском.

Магомед вышел из машины и подошел к ней и присел рядом.

- Что случилось? – тихо спросил он, когда она успокоилась.

- Сестры дома нет, торгашка, - в сердцах выдавила она, - а я телефон дома забыла, когда ехала в больницу.

- Больше не у кого попросить.

- Она-то вечером придет домой, а он в операционной не может ждать порезанный. Мне сейчас надо, понимаешь?! – почти крикнула она и умоляющим взглядом опухших мокрых от слез глаз посмотрела она на таксиста. Голос ее прозвучал, будто догорал, но внутри Магомеда он зажегся огоньком, призывающем к помощи.

- Сколько вам нужно еще денег? – спросил он тихо, но твердо.

Она порылась в сумочке, потом закрыла. Задумалась торжественно.

- Еще рублей восемьсот, тысяча. Будь они прокляты.

Не понятно было кому адресованы проклятье: врачам или деньгам.

- Я дам вам эти деньги, поехали, - пробило на жалость таксиста.

Ей показалось, что она ослышалась. Слова его прозвучали для нее как обеденный азан, призывающий на пятничный рузман. Она перестала плакать, быстрым движением руки вытерла слезы, собралась мыслями, помяла несчастную сумочку нервными движениями рук. Второпях, привычным только женщине движением рук, спрятала пряди волос под платок и подвинула его ближе ко лбу.

- Я же вас не просила, - сказала она, пряча взгляд, будто ее уличили в непристойном поступке, и отодвинулась на скамейке.

«Чем я ее смутил», - подумал Магомед.

- Если у меня есть возможность помочь человеку в беде, почему бы и нет, землячка, - вроде слово «землячка» как-то успокоила ее. – Я предлагаю вам в долг, - нашелся он, как можно деликатно предлагая свою помощь.

- Если только в долг, - согласилась она и даже подвинулась ближе к нему, но не сразу. Все, также потупив мутный взгляд серых глаз, еле заметно посмотрела на своего спасителя.

Они поехали обратно.

По пути фермерша дала таксисту свой и дочки номер телефона, назвала, как зовут и фамилию мужа, и взяла его телефон, все, не переставая просить Аллаха всех земных благ водителю, его семье, родственникам. Если бы ни ее воспитание, она кинулась бы его обнимать и целовать.

Все ее молитвы и, тот нежный простодушный голос полный благодарности, возбудили в закромах скромности водителя самые сокровенные чувства достоинства и гордости собой, возвысили его над самим собой. Приятный прилив блаженных и сентиментальных чувств, негой покрыли его чувственно-размякшую душу, бросая ее в умиленную радостную похвалу собственного поступка.

Он невольно улыбнулся, после в груди его зародился мальчишеский смех и при этом он представил, как Геркулес на мощных рогах несет несчастного фермера.

Вечерело. Столица в хаосе буднего дня, копошилась в час пик и дышала едким смогом машин. Устало смотрела холодным взглядом магазинных витрин и окон домов. Свежий морской ветер с голубого Каспия непонятным одеколоном смешивался с гарью, и только склоны Тарки-Тау дышали свежестью осени, маня горожан на лоно природы и отдохнуть от городской суеты.

Телефонный звонок вывел Магомеда из отдыхающего состояния.

- Это я, - раздался счастливый женский голос, - сегодня вы мне деньги дали в долг, помните? – кричал тот же голос.

- У которой мужа Геркулес забодал? – шуткой отозвался Магомед.

Голос замолчал на время, потом со смехом:

-Да, да. Вы можете приехать к моей сестре? - спросила она так громко, будто разговаривала не по телефону, а общалась в поле при встречном ветре.

- Смогу, - равнодушно ответил таксист и поехал.

Фермерша стояла возле подъезда в счастливой позе удачного завершения его мытарств. Покрашенные алые губы дышали жизнью и были уверены. Глаза были еще влажны, но не от слез, мокрые искры горели в них.

Она села на переднее сидение, а не на заднее, как обычно садятся женщины, и вернула долг.

- Спасибо вам большое, - и сжала его руку своей массивной шершавой рукой. Сколько нежной благодарности было в этом прикосновении! Словами не описать.

Какие-то бумажки, которых и собака не признает, а осел, употребляет как пищу, а счастья-то сколько!? Так мало нужно чтобы человек почувствовал себя счастливым.

- Вы, не отвезете меня на кутан, - стыдливо спросила она. - У меня коровы не доеные там. Дочка одна, – и вопросительный ее взгляд застыл на нем. Она и допустить не могла, что он может отказать.

- Поехали, почему бы не отвести, - нашелся таксист.

Ехали молча

- Я очень обижусь, если вы не подождете, пока я не приду, - сказала она, расплатившись по приезду.

- Это еще зачем? – не понял Магомед.

- Я быстро, - и побежала домой, волоча здоровое тело на мощных бедрах.

Вернулась она с большим черным целлофановым пакетом.

- Брат, может, в багажник поставишь?

- А что это?

- Что может быть на кутане? Сыр, сметана, молоко, все это от души брат, – не терпящим возражений взглядом посмотрела она на него. – Был бы муж, он тебя без хинкала не отпустил, да и ему причина была бы расслабиться. Ну, брат, уже темно езжай, - и хлопнула багажником, пожала мужественно руку, тряся по-мужски, заставив Магомеда зажмуриться.

Уезжая, он так жалел, что не увидел этого Геркулеса.

 

Махачкала, май, 2009г.