Плюшевый жакет и огромный платок с крупными линялыми квадратами сняла и перекрестилась. Если первична материя, вот такого сорта и такой расцветки, то она перед Богом не ответчица. И нет никакой совести, а есть лишь одна изжога.

Власьевна икнула, размешала в стаканчик соды, и прошла в алтарь к престолу. Ходили слухи, что его собираются рассвятить, и тогда в этой церкви уже не будет престольных праздников. Но ничего, у нее еще будет праздник. А пока на престоле стоит дарохранительница, вот она: ковчег в форме церковки, где хранились запасные святые дары, что отец Никодим резал на мелкие кусочки и кропил вином в день великого четверга, когда Христос на тайной вечере установил таинство причащения. В черной рясе со стоячим воротником, точно обуглившееся от молнии дерево, батюшка ставил дарохранительницу, и приходила радость.

Отец Никодим определил ей тут место сторожа. Она затеплила свечку, разыскала остывшую курительницу без ладана, взялась рукой за паникадило, потрогала подсвечник со множеством лампад и зажгла те, в которых еще оставалось деревянное масло.

В этом тихом благостном одиночестве вспоминались голодные послевоенные годы, когда вся надежда была на Бога да на коровку по кличке Марта. Но та в последний день масляной недели, накануне великого поста, так заболела, кормилица, что пришлось ее, почти околевшую, зарезать. Кровь спустить успели. Но был мясопуст. И в святую четыредесятницу, первую часть великого поста, она накормила дочь и сама не удержалась. Всю страстную неделю они не каялись I? грехах и не умерщвляли плоть, потому как не пропадать же добру. Но па следующей недели после Пасхи, во вторник Фоминой недели, был день поминовения усопших, и вместе с близкими она вспомнила кормилицу. И попросила наложить на нее епитимью.

- Господи, ведь Ты простил меня, правда? Вот я вся перед Тобой, без лукавства. Грешна я, как и всякая мать, - она тут же поправилась, - кроме Богородицы, конечно.

Над местными иконами иконостаса, отделяющего алтарь, расположился деисусный ряд, еще выше - праздничный, над ним - пророческий. Здесь любила радоваться Власьевна, чтобы затем подняться на клирос, где по праздникам стояли причетники, певчие и чтецы.

И тут был знак. Вначале точно мышь заскреблась, а потом в деисусном ряду качнулся лик Христа. Власьевна мышей не боялась, но на всякий случай осенила себя крестным знамением и попросила благословения заступника. И заступник голосом из-под самого купола сказал:

- А про Михаила-солдатика слыхала, старая? Власьевна на всякий случай стала шарить что-нибудь тяжелое, и под руку попалась рака, в которой хранились мощи. Они, конечно же, не могут защитить, если им ударить. Но еще больше хотелось защитить не себя, а Богородицу, потому как все женщины были для нее непорочными и святыми.

Старуха истово перекрестилась, бухнулась на колени и разбила лбом плитку пола. Точно благовест позвал ее в богослужение, и вот она всенощная с явлением самого Господа.

- Ладно, - ответил голос, - не нам судить. Помнила Власьевна литургии, освященные дары на жертвеннике, псалмы, вино и просфоры, объединившие ее в Богом. Но вот радость-то, она пришла теперь. Таинство евхаристии произошло без антиминса, а только вот с одним таким разговором в пустом храме. Вот она - благодать и небесная помощь в спасении.

Наутро, при первых лучах, иконостас оказался без самых ценных икон. К раме была привязана епитрахиль, длинная лента с крестами, которую священники надевают на шею. В ленте и в самом деле была особая сила:

она выдержала вес спускавшегося по ней похитителя.

В распахнутом окне при блеске молнии не показалось в небе знамение Сына Человеческого: черный крест Господень. Не вострубила труба архангела Михаила второе пришествие Христово, не потекла огненная река, унося Власьевну от случайностей земли в дом жизни вечной. А повлекли ее к следователю на исповедь.

По городу бежали первые весенние ручьи. Потоки воды выворачивали брусчатку мостовой у Острой Брамы, затапливали подвалы. Словно продолжая задушевную беседу, пусть даже в последним вором или следователем, старушка пришепетывала что-то про таинство.

Прохожим не было дела до босоногой старухи, которая, неуловимо крестясь, шлепала по воде, не обращая ни на кого внимания, вглядывалась в небо, то ли ожидая нового дождя с громом и молнией, то ли благословения Господня.