ЛИЦЕДЕЙ ИЗ НАТО

 

В театральном буфете - аншлаг, но после третьего звонка народ схлынул, оставив на столиках горы пустых бутылок. Актёр Мельзин хорошо отработанным движением сдёрнул пробку с бутылки, порадовав своим артистизмом буфетчицу, которая после аплодисментов обычно просила его помочь убрать со столиков. Но сейчас она вместо этого, наоборот, поставила перед ним рюмашечку, напомнив тем самым, что сегодня - день его первой премьеры. Такое поздравление напомнило, что есть к тому же и разные варианты дальнейшего творчества: например, вместо пива взять вино.

"А пью я оттого, что роль пьяницы играл по системе Станиславского".

Станиславский в золочёном багете на подмигивания не ответил, а буфетчица вместо него стала вспоминать выдуманный им театр общения, где можно было перемешать театр с жизнью. Кто-то из администрации приоткрыл дверь и поинтересовался творческими исканиями актёра. Тот скромно ответил, что ищет штопор, и поставил стакан на место, определённое ему штатным расписанием.

В голове зашумело, точно выросла берёзовая роща. И под шелест этой рощи Мельзин отправился исполнять свои служебные обязанности. Он надел мундир генерала Ша и загримировался. До выхода оставалось время, но чего-то не хватало - сами понимаете чего. Стараясь уважать себя (чтобы ступать ровнее), он решил оставить театр на время посещения ближайшего ресторанчика.

Мэтр в ливрее засуетился, зашустрил, программку подсунул, откуда Мельзин выбрал дрожащий в нежном желатине язык. Свежезаливной. Ну и, конечно, сами понимаете, что подходит к закуске. Всё это, не выходя из роли. Мол, он - генерал из НАТО. Ну, а к НАТО отношение в Литве - сами знаете... В общем, осмелел актёр, разыгрался, чувствует реакцию зала на каждое своё шевеление пальцем, не говоря уже о внимании к разбитой им посуде и сломанным стульям. Мэтра он на бис два раза уронил и даже выкатил ногами из бара; всем пить приказывает за счёт заведения. Бесплатное представление, да ещё и с бесплатной выпивкой - мало кто устоит, не подчинится приказу дружественного военного блока. И восторг - как никогда не бывало в театре, на сцене.

Ну, и полиция, конечно же, появилась. Старший согнулся буквой "г" - не большой "Г", а такой малюсенькой строчной "г", кашлянул вежливо. Мол, к вашим услугам, куда проводить? А генерал - им тоже наливает.

- Вы в вытрезвитель? - подаёт реплику. А сам - боится услуг полиции. К тому же, кроме чести мундира, сами помните, ещё и кого-то другого ронял. Но вокруг зрители жаждут действия.

- Вы в вытрезвитель?

Пришлось служивым выпить, расплатиться за подгулявшего генерала и взять его под руки. Объявив зрителям, что снимали скрытой камерой комедию. Мельзин же вспомнил прожитую жизнь, погоны его заколыхались, и, уже видя перед собой эту пока ещё пустую камеру, на которую ему так прозрачно намекнули, он попытался разжаловать себя в рядовые. Сцена выходила гнусная, а потому захотелось вернуться в условный мир театра, где герои живут по сценическим законам красоты, а костюмерша крепко пришивает погоны.

- Да я вовсе не генерал, - сказал Мельзин почти по-русски. Но, увидев выдвигающегося из самого себя старшого, поправился:

- Я отмечал повышение в звании.

Голова служивого ушла обратно в плечи, не заметив, что мундир на генерале в буквальном смысле шит белыми нитками. По инерции Мельзина усадили в такси и долго смотрели вслед.

А у театра по-прежнему чавкала жижа из воды и листьев, которую он и потащил своими ногами под лепные маски сатиров на фронтоне, в помещение родного театра, где всё прожитое на сцене и есть его собственная жизнь.

Спектакль шёл вроде отлаженных ходиков, но выпавшее из цепи звено должно было заколдобить эту механику. Его выход. В чужом спектакле. Ему же очень хотелось найти свой выход не только в театре, но и в самой этой жизни, сыграть в ней заметную роль.

Софиты верхнего ряда заполнили сценическое пространство, где за минуты можно прожить жизнь или умереть. Быть может, даже и всерьёз умереть, если забыть про условность. Туда он и шагнул. По ходу пьесы он должен был взять у жены самое дорогое - люстру. Поставил стул, на него книгу о вкусной и здоровой пище, а с неё просунул верёвку через крюк, чтобы спустить люстру на верёвке. Но передумал выполнять волю режиссёра. Он засунул голову в петлю и оттолкнул от себя книгу о полезной пище.

Эта импровизация была им точно рассчитана. Веревка от веса актёра должна была распустить волокна, а через три секунды он стоял бы на земле. Не учёл только того, что сценическая жена обхватит его за ноги и тем самым не даст верёвке оборваться.

Зрители вытягивали шеи, почуяв настоящее среди декораций. Но Мельзин не слышал аплодисментов. В последний миг мелькнуло: удалось и па самом деле чем-то стать - покойником.

Впрочем, это частный случай висельника, нас же интересует общественное. Но про настоящего генерала я не стал бы говорить, сами понимаете...