Города и люди Т О П О Л И Н Ы Й П У Х Все впереди: рассветы и закаты. Ну, а, пока, на зыбь прибрежных дюн, На улицы и площади Кронштадта, Пух тополиный выбросил июнь. На форменную синюю тужурку, На брюки-клеш из флотского сукна, Спускались на снежинках-парашютах, Плывущие по небу семена. И в этой летней кружевной метели, Петровский ордер зданий городских Был прорисован только еле-еле, Как начатый художником эскиз. И все казалось: выйдя из залива, Уже у горизонта, там, вдали- Стремится бриг к Аравии счастливой, Другой - к безмолвью Северной Земли. Баталии, походы, кругосветки, Жар тропиков и Антарктиды лед. Как тополиный пух летят столетья, Над Балтикой, Россией, всей Землей… Паром на Питер. Полдень. Воскресенье. Верхушки волн срывает легкий бриз. Эпохи, совместившись на мгновенье, На параллельных курсах разошлись. П О Т С Д А М Е Р –П Л А Т Ц Потсдамер-платц. Берлинский Ренессанс. Тридцатый век. Взлет башен Вавилонских. Портрет Берлина в профиль и анфас Из камня и стекла, фантазии и солнца. Здесь не было кварталов городских, Но скомкав лист бетонный приграничья, Художник смело набросал эскиз И выполнил работу на «отлично» Тунцом гигантским выплыл небоскреб. За ним – другой, как корабля форштевень. И голубой подсветки рыбья кровь Плеснула в ночь из сотен помещений. Потсдамер – платц. Над площадью парит Ажурный свод из легкого металла. Под ним – музеи, офисы, вокзала Подземки, паутинный лабиринт. Фонтан взметнулся праздничным цветком. Бездонный, в пол -стены, горит экран рекламный. И уличный скрипач, невидимым смычком, Венгерской пляски разжигает пламень. Но явленное это волшебство, Изыски формы, переливы света, Несут в себе насыщенный раствор Отчаянно лихих десятилетий. Они как выкрик в сонной тишине, Они как выпад в фехтовальной схватке! Монументальной прусскости шинель Потсдамер – платц сорвала без оглядки. И этот город, полностью избыв Свою судьбу, искусством просветленный, Не то, что ближе стал…Но может быть, Пусть, даже, в малой степени, - прощенным. Н О Т Р – Д А М -Д Е П А Р И Деревянный шатер колокольни, Отзвучавший холодный металл. А внизу – паутина продольных, Кольцевых, - за кварталом квартал. Купола, разноцветные крыши, Автострады, проспекты, дворы. Смотрят пристально, взмыв над Парижем, Люди –грифы Нотр -Дам –Де –Пари. Чуден вид этих воинств крылатых, Крепко впаянных в темный фасад. Будто ждет здесь сигнала к атаке, Падших ангелов грозный десант. Никакого, тебе, благолепья: Вместо вычурных кариатид,- Духи зла, оживленные лепкой, Крик эпохи, язычества тик. Кто их выдумал, кто их расставил, Вечно стражу нести назначал? Кто Христовому блудному стаду Вместо пастырей их даровал? По щербатым спиральным ступеням, Поднимаюсь над жизнью мирской. Время, в древних сокрытое стенах, Можно просто пощупать рукой. Пантеон и Дворец Инвалидов, Комплекс Лувра и сад Тюильри. Есть Париж у Моне и Давида, Есть Париж у Нотр - Дам –ДЕ –Пари. В нем, уменьшенном, странном, гротескном – Оголенный пульсирует нерв: Вензель Сены. Как росчерк маэстро, На законченном им полотне. А Ф Р И К А Н С К И Й К В А Р Т А Л Африканский квартал. Два шага до Монмартра. Гулкий поезд подземки, пространство свернув, В трех объемных проекциях куба Декарта, Поместил неизвестную раньше страну. Золотистый чертог храма Сердца Иисуса, Невесомо парил над вершиной холма. Христианская Франция? Люди в бурнусах, Разноцветных хламидах, тюрбанах, чалмах. Вавилонский коктейль из смешенья языков, Грязноватых бистро и фасадов слепых. Антрацитово светятся темные лики, В набегающих волнах Вселенской толпы. Зарисовка с натуры Французской Гвианы? Тринидад и Тобаго? Гоген и Сезанн? На скрещении улиц – цепочкой « ажаны» Полицейский патруль. Загорелый сержант. Два шага до Монмартра. Экзотику к черту! Автоматы в руках, удивленье в глазах: - Извините, месье. Здесь в квартале для черных, Сытой белой вороне появляться нельзя! Два шага до Монмартра. Шпитцрутены взглядов. Ощутимей и резче черно-белый разлом. В ожидании вспышки грозового разряда, Бьют тамтамы тревоги надсадно и зло. Только миг – и пробьются хриплый вскрик и рыданье, Как асфальт разрывая человечности пласт. Молчаливо, угрюмо, сплотившись рядами, Шли не люди-чужая пиковая масть! …Ничего не случилось. На хрупких мольбертах, В динамичной мозаике сочных мазков, Проявлялся Париж, живописный,.трехмерный, Заколдованный город реалий и снов. Рисовальщики в блузах - бездомное племя, Панораму Парижа на всех разделив, Точно струнная группа оркестра Богемы, Зачинали ритмичный и страстный мотив. Колонковые кисти смычками взмывали, Пели скрипки палитр, преломляя цвета. На пюпитрах этюдников, точно в скрижали, Откровенья врезались в поверхность холста. Но одну только заповедь, данную свыше, Не припомнил никто, и никто не вписал: Символ вечной любви плыл под небом Парижа, Обходя стороной африканский квартал. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
