Сеструха и Толстуха были не единственными собаками, живущими в этом лесу. Более тридцати собак собрались в стаю, вместе охотились, выживали.Человека здесь не любили, но и не трогали. Просто знали, что мир людей существует, его можно увидеть, услышать, но прикасаться к нему нельзя. Человеческий мир был для собак параллельным. Собаки чувствовали, что когда голодно, он пахнет хлебом, а в холод – теплом человеческого жилья и дымком из камина. Память возвращалась неясными сюжетами. Боль пережитого чередовалась воспоминаниями о сытой доле. В минуты слабости, собаки были готовы вновь и вновь вернуться в прошлую жизнь, променяв волю на самый жесткий ошейник и поводок. Не возвращала память картин хозяйского гнева за изгрызанную обувь или кучку в коридоре, а пытала воспоминанием о теплом пледе у камина и ласковом хозяйском: «Ну что, заждался?» Да, было время! Было имя! Был дом! Была другая жизнь...

Рядом с Толстухой и Сеструхой частенько крутился - Цыган – старый, тощий, слепой кобель, измотанный жизнью. Пережив скитания и голод, Цыган жалел малышей. Слыша, как те уплетают за обе щеки суп, радовался, вилял облезлым хвостом, тянулся мокрым носом, чтобы надышаться.

-Цыган, а ты что не ешь? Давай, тут на всех хватит, - уговаривала Инга, но Цыган отворачивался. Не верил больше старый Цыган в человеческое добро.Помнил он, как его и сестру поманил обглоданной рулькой, приласкал для верности, а потом забросил в товарняк один мерзавец. Как скулила сестра, как беспомощно рычал он, Цыган, как тронулся поезд, и бежала до самого изнеможения за этой железной махиной, воя от бессилия, их ласковая любящая мать. Много дней без остановки мчался состав. И вот, наконец, - станция назначения. Перрон. Бабки с отварными курами, копченой рыбой и шматками сала. Цыган голодными глазами уставился на лотки с беляшами. За спиной у бабы вертелась здоровая псина. Кобелек присматривался к сумке, из которой виднелись подкопченные бока золотистого окорока. Пока баба, распластавшись грудями над пышащей жаром снедью, принимала деньги от развратной пассажирки поезда «Москва-Мариуполь», кобелек умудрился стащить окорок и прямо за спиной у бабы изгрызть с пол-кило (весь кусок тянул килограмм на пять). Как только понял, что баба с беляшами удовлетворилась материально, и услышал брошенную покупательнице фразу: «Счастливого пути!»- бросил жрать и моментально испарился. Баба залезла ручищами в сиськи, нашла там надежный угол, чтобы схоронить купюры, а дабы никто не видел, где ее банковская ячейка, повернулась к поезду задом. И тут –то она поняла, что за история разворачивалась буквально за ее спиной. Картина и впрямь была безобразная. Облапанный заразными лапами, обглоданный до неузнаваемости, валялся на грязном, оплеванном перроне - плод неимоверных ее трудов и усилий, надежда всего торгового дня - душистый окорок! Баба развернулась оскаленной мордой к пассажирам и взвыла:

-УУУУУУУУУУУУ!ААААААААААА!!!Товарищи! Дорогие! Да что же это делается? Сторговалась на пятерку, а убытков на миллионы!

-Нибось ишшо накоптишь!- тявкнула соседка, торгующая огурцами.

И тут зверский взгляд бабы встретил голодные глаза Цыгана. Морда ее приняла решительный вид. Баба разинула пасть.

- Ах ты, черное отродье! Гадина такая! Дрянь!Порасплодились тут! ЛюдЯм от вас жизни никакой!

Развратная пассажирка поезда «Москва-Мариуполь» лупила ясны очи в пыльное окно вагона, дожирая масляный беляш.

Баба схватила Цыгана за худюсенькие ножки и со всей дури принялась бить об асфальт перрона. Тоненькая шейка его болтыхалась и казалось вот-вот переломится. Когда голова только касалась асфальта, он сжимался в животе и передними лапами тянулся так, чтобы удары приходились на спину. Сестра визжала от жалости и страха, бросалась на бабу, хватая за подол. Здоровенная ножища пнула сестру. Голова Цыгана была вся в крови. Он скулил от боли. Баба вымещала ущерб. Удовлетворившись морально, она запулила Цыгана в сторону мусорной кучи, словно выкуренную в стрессе папироску. Долго Цыган лежал без сознания. Когда пришел в себя, понял - больше не видит.

Сколько дней, недель скитались Цыган с сестрой зализывая раны? И вот, однажды, подошел к отощавшим малышам громадный сильный пес, осмотрел, обнюхал, все понял про них и привел в лес, в стаю. С тех пор началась другая жизнь. Без человека. Среди тех, кто так же, однажды, потерял веру в него.