К нам едет тётя Дульсинея, - сообщила я, положив телефонную трубку.

- О-оо! - простонал мой муж, - тогда я в гараж, до упора!

- Нетушки, – возразила я, - и не вздумай её тёть Дусей назвать! Она всё еще ждёт своего рыцаря «печального образа»!

За час я успела покрасить волосы и навести блеск во всём доме. Котов эвакуировала на балкон, замесила тесто для кекса, вымыла зеркала и поставила на пианино тётину фотографию. Муж подмёл в подъезде, в лифте прикрепил искусственную розу, подстриг ногти на ногах и побрился.

 

Из окна мы наблюдали, как шарообразная тётя, семенила по скользкому тротуару к нашему дому. На ней была бордовая шуба выше колен и зелёная ажурная шаль с бахромой, на голове – невообразимый начёс «пёрышками" и меховые наушники. Одной рукой она прижимала к груди лаковый ридикюль, а в другой, с оттопыренным мизинцем, держала дымящуюся сигарету. Накреняясь то вправо, то влево, она балансировала на льду, напоминая "девочку на шаре"

 

- Зайцы мои! – закричала тётя с порога, - у меня предпенсионная депрессия, надеюсь развеять её с вашей помощью! НиколЯ, а почему ты в майке и в трусах?

- Майка – любимая, в Вашу честь…э-ээ, могу и без трусов!

- Шалун, - тётя шутливо погрозила пальцем, - наконец-то я к вам добралась!

 

- Добро пожаловать, - улыбнулись мы.

- Дайте мне точку опоры, и я переверну ваш дом! - театрально захохотала гостья и крепко щёлкнула моего мужа по носу. Она достала из ридикюля вязаные тапочки:

- Рюмочку коньяка, кофе и мой любимый шоколадный кекс!

- Я как раз такой испекла, - похвасталась я, - он отлично поднимает настроение!

 

Дульсинея подошла вплотную к зеркалу: длинный печальный нос, круглые жёлто-зелёные глаза и маленький ротик, обведенный алой помадой. Промокнув салфеткой слезинку, она залпом опрокинула рюмку и, всхлипывая, проглотила половину кекса.

- У-ух! – выдохнула она шоколадными крошками, - вымоем окна, шторы укоротим вдвое и сошьём ламбрекены, мебель переставим, а кота подстрижём под сфинкса…э-эх, включайте караоке…и коньячка ещё!

 

К вечеру наш дом преобразился, а мы почувствовали вселенскую усталость. На полу лежали опустошённые коньячные бутылки, пепельницу переполняли напомаженные окурки, а зелёная шаль свисала с люстры, потому, что - так красиво! Один из наших персидских котов, подстриженный тётей почти под ноль, спал, заботливо укутанный ею в бордовую шубу, а вязаные тапочки, залитые кофе, скорчившись, сохли на батарее.

 

Около полуночи стало ясно, что ночевать Дульсинея останется у нас. Румяная, с поникшими «пёрышками» на голове, она выкатилась из душа, объятая клубящимся паром и протянула каждому из нас по зеленоватой купюре с изображением президента Франклина:

- Зайцы мои, как же я у вас отогрелась душой!

Она икнула, сунула подмышку ридикюль и направилась в спальню. Мой муж устроился на диване в гостиной, а я решила уложить тётю наверняка.

 

Взбив подушки и заботливо укрыв её пуховым одеялом, я капнула в аромалампу масло апельсиновых корочек, присела на край кровати и задумалась:

«Да, тётя может довести до белого каления, но мы ей искренне сочувствуем, и стараемся поддерживать в её нескончаемых депрессиях, и всё-таки, как долго мы бы терпели эти нашествия, если бы не, согревающие душу, доллары? Мы копим их, мечтая о маленьком уютном Пежо – с велюровыми сиденьями и, незаменимым в жару, кондиционером... мы мечтаем объехать на нём всю Европу - с ветерком, с комфортом, как «белые люди»

Мне стало совестно, что мы столько лет лицемерно потакали ей, притворялись, обхаживали, в глубине души считая её чудачкой, дамочкой с приветом…и при этом откладывали её плату за нашу любовь в старинную деревянную шкатулочку.

 

Тётушка лежала под цветастым абажуром и отрешённо смотрела в потолок – глаза влажно блестели, рот был очерчен горестными скобками, а в густой чёлке белели пряди, которых я раньше не замечала. Великовозрастный ребёнок! Взбалмошная, неуправляемая девочка бальзаковского возраста! Всю жизнь одна, в ожидании своего затерянного счастья… трогательно-смешная, молодящаяся Дульсинея!

 

Я взяла её пухлую, всю в диковинных колечках, руку, в свои ладони:

- Тётя, прости нас…

- Детка, вы не знаете…

- Конечно, мы не можем знать, как тебе бывает одиноко, но…

- Вы совершенно ничего не знаете! – с отчаяньем воскликнула тётя Дуся, - я сама виновата!

Она вынула из ридикюля фотографию: в лучах яркого солнца, у бирюзовой озёрной кромки, прислонившись к пальме, ослепительно улыбался симпатичный темнокожий детина.

 

- Ты была на сайте знакомств? – я глупо улыбалась и морщила лоб, - ну, ты даёшь! А почему именно такой?

- Это Винсент… мы любили друг друга…

- Любили? Так он реальный? Джинсами у нас торгует, что ли?

Дульсинея села, и обняв подушку, зарыдала. Слёзы катились из её припухших глаз крошечными прозрачными виноградинками, кружева на ночной сорочке дрожали, а сквозь сжатые губы пробивалась лишь одна жалобно-дребезжащая нота.

 

Тётя затрясла ридикюлем и, из глубины его, вместе с массой непонятных побрякушек, вывалился тоненький фотоальбом. Я открыла его.

На старой чёрно-белой фотографии, пухленькая девушка с густой чёлкой пела под гитару в комнате студенческого общежития. На стенах – плакаты Бони М и АББЫ, на столе – плюшевый Чебурашка и гора столовских пирожков. Рядом с ней, в белоснежных рубашке и брюках-клёш - высокий темнокожий парень, с тонкой шеей и причёской «одуванчик».

На следующем снимке они сидели в обнимку на фоне городского фонтана, под цветущими каштанами – чёрный кофе и молоко, день и ночь, инь и ян!

Ещё дюжина кадров запечатлела их, то в общественной кухне с увековеченным тараканом на стене, то в институтских аудиториях, во время сдачи экзаменов, и в новогоднюю ночь – у накренившейся ёлки.

- Это было в моей прошлой жизни, четверть века назад, - спокойно сказала тётя, - поверь, он был лучший, лучше всех на свете!

На последнем чёрно-белом изображении, юные Дульсинея и Винсент склонились над прелестным шоколадным карапузом.

 

Потом пошли цветные фото с небольшими комментариями:

Возмужавший Винсент с маленькой девочкой на фоне белой мечети с изумрудным куполом…

Девочке уже лет десять и она стоит с отцом у роскошного автомобиля, а вдоль дороги, словно египетские пирамиды - горы арахиса, национального достояния Нигерии…

Винсент с дочкой в квартале ремесленников выбирают ткани, а на натянутых вдоль и поперёк верёвках, словно красочные паруса, надуваются от ветра домотканные холсты синих оттенков…

Девочке лет пятнадцать – пышная красавица в яркой тунике, с кувшином из тыквы на голове, губы подкрашены, глаза подведены – смеётся, а на щеках чудные ямочки и множество золотых цепочек на шее…внизу подпись: «Мама, я тебя люблю!»

 

- Тётя, – прошептала я, - оказывается, мы тебя совсем не знали!

- А никто не знал, это была моя тайна, мой крест, плата за моё малодушие. Я ведь училась в столице и со своей деревенской роднёй не виделась годами. Мне удалось скрыть от всех и мою любовь, и беременность, и рождение Зарии – так мы назвали дочку.

- А твоя мама?

- Я для неё придумала историю про подружку, которая влюбилась в африканского парня, и о том, что она ждёт ребёнка. Мама всплеснула руками и, расплакавшись, призналась, что если бы такое случилось со мной, она не пережила бы позора. У неё было слабое сердце. А ещё она мне сказала, что считает бедность самым большим испытанием в жизни и что любовь - не главное, а деньги решают всё!

- И ты поверила?

- Я смирилась, а Винсент уговорил отдать ему ребёнка – каково темнокожей девочке жить в нашей стране? Особенно в те годы! Я согласилась, а он регулярно стал присылать мне деньги, чтобы я ни в чём не нуждалась…да что мне с ними было делать, на кого тратить? Любовь я больше не встретила, а о дочке горевала каждую минуту.

- Сколько ей лет?

- Двадцать три, весной - свадьба! Зовут к себе, но не решаюсь - столько воды утекло, хотя теперь меня ничто здесь не держит – мамы уже год, как нет…

- Зовут, а ты сомневаешься? Радость-то какая - у меня есть двоюродная сестра! Пакуй чемоданы, мы с Миколкой сделаем невесте королевский подарок – в нашей деревянной шкатулочке накопилось целое состояние! Ох, тётя, ты превзошла саму себя! Едем в Африку, в Нигерию твою, я слышала, что там мясо жарят прямо на фонтане горящей нефти!

- Неужели? – Дульсинея глянула в зеркало и поправила причёску, - впервые такое слышу!

 

Скрипнула дверь и в проёме возник силуэт в майке и трусах:

- Это где ж жареное мясо фонтаном бьёт?! Давайте туда и махнём!

Глаза тёти засияли:

- Зайцы мои! Вы развеяли все мои сомнения! Сама бы не решилась, а вот с вами...а мы успеем оформить документы? У меня даже загранпаспорта нет! Хотя…в этих конторах брали, берут и будут брать…за срочность, я имею в виду!

Словно опереточная прима, она расхохоталась, вскочила с постели и потрепала моего сонного мужа за щёку. Потом тётушка подхватила заглянувшего на шум, нашего лысого персидского кота и закружилась с ним по спальне, грациозно смахивая на пол павлиньи перья, аромалампу, шпильки, брошки и дюжину своих причудливых колечек.

 

Раскинув руки, я с мечтательным видом плюхнулась на кровать и подумала:

« До чего же я всё-таки люблю свою тётю Дусю-Дульсинею, чей благородный рыцарь, в узорной многоцветной тоге и с сотней косичек на голове, всё еще ждёт её под благословенной финиковой пальмой. Она - сюрприз, экспромт, непредсказуемость, она – сплошная встряска для таких скучных людей, как мы, это же моя кровинушка! Кстати, красавица Зария тоже моя кровинушка! Вот так номер - нас ждёт Африка! В конце концов, у нас там родня, а мы хотели, как «белые люди», смешно, право! Пежо и Европа подождут!

А вот тёть-Дусино счастье больше ждать не может, и так, горемычное, заждалось..."