Неожиданно раздался звонок в дверь. Семён Матвеевич вздрогнул, схватился за сердце. Он подошёл к двери и выглянул в глазок. Так и есть – чёрная тройка, сотрудники группы обработки. «Открывайте, не то выломаем дверь. У нас санкция на обыск». Придётся делать, что говорят, никуда не денешься. Писатель отпёр дверь и впустил в квартиру последователей Швондера, одетых в тёмные шинели.

Это был первый в его жизни допрос и первый обыск. Ребята в чёрных масках, совсем ещё молодые, похожие на курсантов кадетских училищ, с нагрудным знаком, изображающим собачью морду, работали молча и быстро, переворачивая всё вверх дном. Сунулись и на балкон, Семён Матвеевич молча наблюдал за ними, стараясь сдержать бешеный стук сердца. «Обработчики» порылись в старом белье в шкафу, но на линолеум и телевизор не обратили внимания. Вроде, пронесло. Один даже заглянул в туалет, поводил руками за трубами и посмотрел вниз, потом на кухне вынул вентиляционную решётку. Писатель про себя порадовался, что не устроил там тайника.

Старший из троих приступил к допросу. С какого года был членом Союза Писателей РФ, писал прозу или стихи, почему не подал заявления на перерегистрацию в новый СП Единой Федерации в этом году, чтобы получить членский билет и обязательный порядковый номер? Писал ли он что-то после ликвидации старого Союза Писателей?

"С 1990 года, и то, и другое; сначала хворал, потом руки не доходили. Кажется, нет".

- Вы давно у нас под подозрением. Я делаю Вам последнее предупреждение и предлагаю либо вступить в СП ЕФ, пройдя тест на лояльность, либо прекратить свои графоманские выходки, - сказал главный «обработчик». - Кстати, Вы не знаете, случайно, откуда в соседних кварталах всё время появляются надписи на стенах синим цветом? Видеокамера зафиксировала человека в одежде дворника. Ваша работа, кажется, тоже связана с уборкой улиц?

Писатель молча кивнул. Ему вспомнилось: "Каждое твоё слово может быть использовано против тебя".

- Баллончик при обыске нам найти не удалось. Но от него так легко избавиться! Даю сутки на размышление. Завтра в то же время, в два часа дня жду Вас у себя, на Лубянке. Адрес напоминать не надо?

Семён Матвеевич в ответ замотал головой.

- Охраннику на входе скажете - в группу "обработки" района Южное Бутово. Членский билет старого союза не забудьте взять, аннулируем. Паспорт на новое удостоверение личности с чипом, разумеется, ещё не меняли? Заодно и этим займёмся. Присвоенный Вам номер будет изображён на левой руке несмываемой краской. И не вздумайте обманывать нас, Вы же человек семейный, и Вам не нужны проблемы с допросами родных, их увольнением, или исключением из школы, не правда ли?

 

Старший «обработчик» напоследок сдвинул со рта маску и хищно улыбнулся писателю, показав при этом два ряда безупречных зубов.

Мужчины в чёрном обернулись, чтобы посмотреть на устроенный ими бардак в комнатах, и молча покинули квартиру, громко хлопнув дверью.

Семён Матвеевич опустился на обувную тумбу в коридоре в изнеможении, и сердце его билось, как у белки в колесе. Писатель догадывался, что рано или поздно «обработчики» доберутся и до него. Что теперь делать? Тест на лояльность Семён Матвеевич проходить не хотел и не мог, он не умел врать и лебезить. Регистрация в новом Союзе Писателей заключалась в уплате вступительного взноса в десяток тысяч новых рублей независимо от членства в старой организации, а дополнительное испытание заключалось в сочинении произведений, посвящённых недавно назначенному генералиссимусу, или единодушно избранному отцу города, или же героической истории становления нового режима. Один из его знакомых по прежнему союзу, прошедший всю унизительную процедуру, рассказал Семёну Матвеевичу о ней.

 

 

Идти на Лубянку он, разумеется, не собирался. Там, за звуконепроницаемыми дверями и стенами, с человеком могло произойти всё, что угодно. Чтобы выбить из писателей информацию о сообщниках, "обработчики" не брезговали ни пытками, ни допросами с пристрастием, ни достижениями последнего века - детектором лжи, гипнозом, сывороткой правды и даже электрическим стулом, специально заказанным в Штатах. О старомодном тушении окурков о жертву и вовсе упоминать не приходилось.

Семён Матвеевич вздрогнул при мысли, что его, потомственного интеллигента, могут провести через все эти ужасные процедуры. И не только самого писателя, но и жену, и сына.

Первым делом он врубил радио на полную громкость, на случай, если мужчины в чёрном успели поставить своего «жучка». Затем писатель начал судорожно собирать тёплые вещи, а также доставать все книги из тайников и класть их в старенький рюкзак, вдруг «обработчики» решат повторить обыск. Теперь это будет всё его имущество. Паспорт и членский билет прежнего Союза Писателей выложил на стол. Из-под половицы Семён Матвеевич достал серебряный крестик с цепочкой, поцеловал его и надел на шею. Он написал короткую прощальную записку: «В моей смерти никого не вините. Ухожу из жизни добровольно. Семён».

На пороге писатель столкнулся с женой, молча втянул её в квартиру за рукав.

Перекрикивая старенький оравший радиоприёмник, он нарочито громко сказал жене, подмигивая обоими глазами:

- Я ничтожество и не достоин тебя. Мне надоело сидеть у тебя на шее, не спорь. Ты любишь другого человека, и вы сможете пожениться. Искать меня бесполезно. Ты была мне хорошей женой. Воспитай сына достойным гражданином. У меня нет времени развестись с тобой, но отныне можешь считать себя свободной. Я оставил записку на столе, прочтёшь, когда я уйду.

 

Они молча обнялись. Софья Алексеевна знала, на что шла, живя с нелегалом, и сразу поняла, что момент настал. Одного взгляда на бардак в комнатах было достаточно, чтобы заметить следы обыска. Она вытерла слёзы, обняла мужа, трижды поцеловала его по-христианскому обычаю, сунула ему в карман куртки деньги, припрятанные на чёрный день, которые хранила в декольте. Семён Матвеевич попытался вернуть их, но жена удержала его руку, знаками показывая – тебе они теперь нужней.

Он вышел из квартиры и оглянулся. Софья стола в дверях и молча смотрела на него, как в последний раз, седые волосы и полубезумный, беспомощный взгляд потерявшегося ребёнка. Писатель отвёл глаза и направился к лифту.

 

(продолжение следует)