В семидесятых девятнадцатого века, в бабье лето Случился светский раут знатной особы в Питере где-то. На славный вечер созваны всех муз известные таланты, Приглашены все высшие чины, купцы и фабриканты. Одна старушка средь гостей сидела, молча, у камина, В одеждах скромною была, держала веточку жасмина. Когда-то в прошлом всех мужей умом и красотой пленила, Теперь смотрелась сиротой, её так старость изменила. В антракте томном между праздничным столом и пышным балом Всех пригласили полюбоваться новым концертным залом И насладиться в сиянии хрусталя и позолоты Музыкой, стихом романса, оставив суету, заботы. Лишь пианист тронул пальцами клавиши фортепиано, Как зала наполнилась музыкой Глинки в звуках пиано, И тенор с нежностью пропел: "Я помню чудное мгновенье…", Пленив сердца гостей всего одной строфой стихотворенья. Но кто-то должный этикет рыданием нарушил громким, То был старушки плач и был взволнованным, надрывным, ломким. Запали клавиши рояля, прервалось пение романса, Плач взбудоражил всех гостей, уж лучше б не было сеанса! Шум прекратил хозяйки глас: "Не будьте, господа, столь строги! Пред вами – Анна Керн! Сам Пушкин подарил ей эти строки!" "Как гений чистой красоты", "как мимолётное виденье" Явился образ Анны им на это дивное мгновенье: "Ужели это скорбный плач по убиенному поэту И слёзы расстрелянной любви, ушедшей когда-то в Лету?! Ужель никто вас не любил так пылко, чувственно и страстно?! Ужель никто вас не ласкал так нежно, трепетно и сластно?!" Смокнув слезу с очей, ланит, старушка, извинившись, встала, И медленно пошла к дверям сквозь тишину большого зала, Но от волнения свой кружевной платочек обронила, Инициалы "А" и "К" на нём нить тонко серебрила. Любовь пиита – Анна – шла, строк сокровенных вдохновенье, Зал погрузился в тишину, настало чудное мгновенье: Благоволили ей снисходительно все знатные дамы, Благоговели пред ней господа, невзирая на саны! Снова вдруг тихо заплакало музыкой фортепиано, Наполнилась зала мелодией Глинки в звуках пиано, И тенор строками любви, принадлежащими поэту, Запел ей в след романс, кой никогда уже не канет в Лету. |