С Давидом Лазаровичем я познакомился во время одного из собраний по увековечиванию памяти жертв Катастрофы: он попросил меня после зажжения поминальных свечей прочитать стихи.

С тех пор я попал под обаяние этого 75 летнего оптимиста и жизнелюба. Мы начали встречаться.

- До войны мы жили в Закарпатье. Нормально жили, как и многие еврейские семьи в то время. Отец занимался ремеслом, дети по утрам уходили в хедер, в субботу и праздники все отправлялись в синагогу.

Казалось: ничто не может изменить этот устоявшийся за века образ жизни.

Но в 1938 году когда Чехословакию по Мюнхенскому договору расчленили , часть Закарпатья отошла к Венгрии, а та, где жили мы, была провозглашена Самостийной Украиной со столицей в Хусте.

Вообще-то до войны в городе не было трений между евреями ( они составляли около 40 % всего населения), украинцами-крестьянами, главным образом жившими на окраинах, венгерскими чиновниками и жителями обособленной немецкой улицы Теперь появились вооруженные молодые люди- они назвали себя

"сичевиками", - от них исходила явная враждебность и угроза для евреев.

Поэтому, когда в марте 1939 года Венгрия оккупировала эту часть Закарпатья, евреи вздохнули с облегчением. Они почувствовали себя настолько в безопасности, что приветствовали ее армию, как освободительницу. В синагоге даже молебны благодарственные по этому случаю проводились.

Давид отпивает глоток воды. Едва заметная рябь по краю стакана выдает его волнение Воспоминания даются нелегко, но желание выговориться сильнее.

-Какими же слепцами мы были! Очень скоро на нас легла вся тяжесть антисемитских законов: детей исключили из государственных учебных заведений, оставив только 2 % особо одаренных или очень богатых, отобрали патенты на любую деятельность, что привело к стремительному обнищанию, мужчин до сорока лет мобилизовали в так называемую трудармию, которая с началом войны продвигалась вместе с венгерскими войсками и использовалась на оккупированной территории для строительства дорог, наведения мостов, оборудования укреплений...Иногда безоружных людей гнали на минные поля. А в это время семьи их умирали от голода.

Я просыпаюсь порой, и думаю: "Неужели все это было со мной?"

Из восьмитысячного еврейского населения в живых осталось только 450 человек. И только три семьи сохранились полностью. В том числе и моя.

А ведь через какие круги ада прошли мы- вспомнить страшно! Вот и на это интервью я согласился потому, что чувствую: не могу молчать! Чтобы дети наши не забывали об этом. А ведь забывают! А мы уйдем- кто им расскажет?

С 13 лет состоял я в \"Бейтаре\".Это была боевая еврейская подпольная организация. Однажды пятерка, в которую входил и я, выследила еврейского подонка- он был доносчиком, и избила его. Жандармского полковника ликвидировали. Следили за воинскими казармами.

Зачем следили? Перед отправкой на фронт новобранцев отпускали в город. Кто отправлялся в питейные заведения, кого девицы легкого поведения привлекали, многие торопились попасть в еврейские кварталы в надежде на поживу.. С этими погромщиками бейтаровцы тоже сражались.

А еще продукты собирали для тех, кто уже сам прокормиться не мог

Конечно же, те, кто постарше, выполняли другие задания.. Ведь \\\\\\\"Бейтар\ \\\\\\" объединял ребят до 21 года. Но об их делах мы могли лишь догадываться. Каждый знал только то ,что было поручено лично ему, и только того, с кем это поручение выполнял. Когжа мое пребывание в родном городе стало опасным. я уехал в Буапешт, в то время передвижение евреев по стране еще не было ограничено.

До сих пор многие наши соплеменники, не прошедшие через ад фашистских лагерей и гетто, в том числе и те, кто жил во время войны в Палестине, не могут понять:: почему не бежали, почему покорно шли на смерть?

А куда бежать? В Румынии фашисты, в Германии фашисты. Польша оккупирована, многие поляки были не меньшими антисемита-

ми, чем немцы.

В Венгрии поначалу как-то даже легче было. Многие евреи носили мадьярские фамилии. А поскольку паспортов не было, удавалось даже на работу устроиться под видом венгров. Все это порождало иллюзии: громадная еврейская община, йешивы, синагоги, устоявшаяся еврейская жизнь- разве могло быть это уничтожено?.

Иллюзии начали рушиться, когда евреев переселили в гетто. Это было уже страшно! Но настоящий ужас начался, когда наше гетто отправили в Германию.

Помните в в кинофильме "Список Шиндлера " показали вагон с евреями, которых увозили в лагерь? Это о нас. В вагонах было так тесно, что ехали все стоя, прижатые один к другому..

Часть евреев, тех, кто не мог подтвердить венгерское гражданство, вывезли в Каменец- Подольский и там уничтожили в братской могиле. В этом небольшом украинском городе покоится 80000 наших собратьев.

От автора

Евреев, которых вывозили из Закарпатья в Каменец- Подольский, переправляли по железной дороге. В вагоны с заколоченными дверьми, затянутыми колючей проволокой окнами набивали такое количество людей, что все стояли впритык друг к другу. Многие умирали в пути, но и мертвые они продолжали этот страшный путь, прижатые к живым. Не было ни еды, ни воды.

Мне приходилось беседовать с одним из случайно оставшихся в живых Он рассказал, как из обрывков одежды свили веревку, привязали к ней оказавшуюся неизвестно как в вагоне ржавую консервную банку и выбросили в окно. Посудина волочилась за поездом, зачерпывая на обочине грязный снег- это была единственная влага. которая попадала к узникам.

На конечной остановке прибывших сортировали . Физически крепких, тех, кто еще мог работать, отбирали, остальных: женщин, стариков, детей в крытых грузовиках увозили за город, в район старого польского кладбища.

Полицаи заставляли всех раздеться, сдать ценности, затем прикладами и нагайками сбивали в колонны и бегом гнали к вырытым заранее ямам. Бежать приходилось сквозь шеренги пьяных полицаев, с поводков рвались озверевшие от к запаха крови, воплей и выстрелов собаки.

Немецкий пулеметчик в шлеме и кожаном нагруднике короткими очередями( чтобы ни один патрон не пропал даром) стрелял в безоружных, терявших от ужаса рассудок людей. Жертвы падали на неостывшие еще трупы тех, кто был убит несколькими минутами раньше.

Работа у пулеметчика была нервной, требовала большой затраты сил . Палачи сменялись после каждой партии И так долгие часы и дни.

Неслыханное преступление совершили фашистские палачи в конце 1942 года: около пятисот детей в возрасте от 4 до 8 лет были живыми погребены в в громадной яме на городском кладбище.

За время оккупации Каменец- -Подольского было уничтожено 85 000 человек

(Институт истории Академии наук УССР. Киев, 1971)

Автору этого очерка во время работы над книгой приходилось в стречаться со многими людьми. Среди них были и чудом оставшиеся в живых , и жители ближнего села (им под страхом смерти было запрещено приближаться к месту акции). По их воспоминаниям удалось в какой-то степени восстановить картину трагедии. Как рассказывают очевидцы, когда через несколько дней сняли оцепление, , земля еще шевелилась. Это агонизировали заживо погребенные, те кто был только ранен пулей палача…

-В мае 1944 года всех евреев Закарпатья отправили эшелонами в концлагеря.. Когда после страшной дороги двери нашего вагона открыли, мы увидели массу людей в полосатых одеждах и шапочках, слышались крики , короткие немецкие команды ,лай собак и вопли людей. Мой отец с мамой оказались впереди, меня, сестренку и бабушку толпа оттерла. Польский еврей в полосатой робе и шапочке крикнул моей сестренке:

-Скажи,что ты старше!

Ей тогда было только тринадцать лет. Моя незабвенная, ласковая, девяностолетняя бабуля подняла голову к небу и спросила на идиш: дети, меня убьют?

Больше мы ее не видели.

Началась селекция. Детей, стариков, больных отделяли и сразу отправляли в газовые камеры.. Мужчин отделяли от женщин. Тех, кто мог работать , уводили. Нас прогнали через ворота с издевательской надписью :\"Работа делает свободным\"

Это был Освенцим.

Остриженные наголо, в одинаковой одежде, мы были на одно лицо. И только номер,вытатуированный на руке, у каждого был свой.

А над лагерем полыхало зарево. Плыл едкий, сладковатый запах:в крематории сжигали 30000 цыган, которых уничтожили, чтобы освободить место для нас. Из 8000 евреев нашего эшелона отобрали приблизительно третью часть для рабочих лагерей. Остальных отправили в крематорий.

Мой собеседник внешне выглядит спокойно, ровно течет его рассказ… Но потому, как часто тянется он к стакану с водой, я понимаю, чего стоит ему это спокойствие.

-Как же можно было выжить в этом ужасе?- спрашиваю я.

-Жить можно везде. И в аду тоже. И даже находить что-то хорошее в этой жизни. К примеру, день прошел, а ты жив- уже хорошо! Кто-то сказал, что в какой-то пересылки видели кого-то из твоих близких( а это значит, что тогда они были живы!) –праздник!

Чудом доставшийся тебе лишний кусок хлеба- надежда. Видите мой рост?

Это тоже спасало. Я был выше других и поэтому казался старше, чем был в действительности Удалось через все сортировки пройти. Из Освенцима мы с отцом попали в рабочий лагерь Буно, здесь я работал на разных работах: убирал помещение, в котором размещались капо, мальчишкой на побегушках был- все легче . чем остальным, и землекопом был, и помощником кочегара на паровозе.

Рядом с нами был лагерь английских военнопленных У них совсем иной режим : посылки из дома получали , Красный Крест помогал. Лагерную пищу они почти не употребляли и отдавали ее нам. Часть мы даже нашему капо приносили

У нас смертность очень высокая была. Умирали от голода, от непосильного труда, болезней, издевательств.

Почти каждый день появлялись в небе американские бомбардировщики, а бомбы не разбирали кто узник, кто охранник, кто жертва, кто палач…

При отправке на работу и по возвращении у ворот нас встречал бравурной музыкой духовой оркестр Мы проходили по площади, в центре которой стояли виселицы. Сняв береты, должны были смотреть на повешенных. За что их казнили, и была ли вообще причина казни , нам не сообщали.

Завтрак состоял из пайки хлеба ( его надо было съесть сразу- иначе или украдут , или отберут) и горячей бурой жидкости, даже отдаленно не напоминавшей кофе, в обед давали горячую воду, в которой плавали кусочки непонятных овощей.

Но и такая жизнь была жизнью! Любые изменения страшили Смерть стала обычным явлением: никто не знал за каким углом она тебя ждет.

Вскоре она и мне показала свой страшный оскал Я и мой товарищ разбирали полуразрушенное помещение, где размещались капо Товарищ поливал из шланга пол, чтобы не было пыли, у меня в руках была лопата. За работой не заметили появившегося в вдруг эсэсовца. Мой напарник от неожиданности окатил немца водой из шланга. Эсэсовец выстрелил в него, а у меня от ужаса из горла вырвался крик.

Офицер оглянулся на вопль и направил пистолет в мою сторону. Я продолжал орать и ,инстинктивно, защищаясь, выставил вперед лопату. И, что вполне возможно, ударил фашиста. При этом продолжал орать.

Находившийся поблизости англичанин схватил меня орущего и утащил в другое помещение.

Затем меня срочно перевели в другую команду. Снова смерть промахнулась!

-Давид, о таких, как вы, говорят: \"чудом выжил\" Вы верите в чудо?

- Уже то, что я сижу сегодня с вами и вспоминаю те страшные годы- чудо!

Разве мог я надеяться тогда, что останусь жить, что будет у меня семья. появятся дети и внуки, что буду работать инженером, что с женой и детьми окажусь в Израиле? А само появление на карте мира Государства Израиль- разве не чудо? Разве не чудо, что в лагере, уже оплакав своего отца, я вдруг получил от него весточку? И это после того, что на протяжении двух недель прошли две селекции!

Ослабленных и больных отправляли в лагерь Биркенау в газовые камеры. А моего отца отправили в другой лагерь

Как-то вечером после работы вызывает меня из барака какой-то человек и говорит, что мне пакет от отца. Вы сами понимаете: тяжелая работа, постоянный страх смерти, беспросветная и нескончаемая тоска, ужасы вокруг-все это отупляет. Но даже в этих нечеловеческих условиях весточка о том, что родной. самый близкий, уже оплаканный тобой человек жив, кого может оставить равнодушным?

Передвижения по территории лагеря были запрещены, но даже вероятность гибели не могла меня остановить. Я тайком пробрался в соседний барак, где находился брат отца. Мы вскрыли пакет. Там оказалась буханка хлеба и записка от отца. Хлеб мы съели, записку прочитали и уничтожили.

-Понятно-неистребимый инстинкт жизни… Без этого выжить в аду невозможно. Но были же мгновения, когда жить становилось невмоготу, когда смерть была сильнее и желание жизни?

-В Библии есть выражение: \"И живые будут завидовать мертвым\" Так было во время \"Марша смерти\" 18 января 1944 года лагерь Буно срочно эвакуировали. Мы уходили пешком. И почти всю ночь –бегом. Небольшая передышка на территории почти разрушенного кирпичного завода- и снова в путь. На всем протяжении дороги на обочинах и кюветах –трупы. Тысячи трупов. Из тех колонн, которые прошли раньше нас. Мертвых никто не убирал

Когда после непродолжительной передышки криками, пинками, ударами прикладов и короткими автоматными очередями полумертвых от усталости и истощения людей подняли, на месте остались сотни мертвецов.

Казалось, ничего уже не может быть страшнее и ужаснее того, что нам пришлось пережить, Но настоящий ад еще был впереди.

Вечером 19 января наша колонна подошла к лесу. И тут на нас обрушился ливень свинца-безоружных и беззащитных людей расстреливали из автоматов и пулеметов.

Немногим удалось уцелеть.. В том числе и не. Я прополз сквозь сплошную стену смертоносного огня и укрылся на каком-то сеновале… Утром жандармы отыскали тех, кто спасся и уже совсем маленькую колонну ( человек 200. не больше) погнали дальше..

И шли мы так до 7 февраля, оставляя за собой мертвых товарищей: кого охранники пристрелили-у них развлечение было такое: вытащат кого либо из колонны и стреляют по нему на спор: кто раньше попадет… Другие сами падали. Еще во время привала на кирпичном заводе в темноте услышал я \" Завидую тем, кто мертвым остался лежать в кювете \"

К месту назначения пришло 40 человек.

А меня ждала еще одна нечаянная радость Во время сортировки в лагере Гроссрозен я услышал женский голос:

-Дуди!

Господи, так меня звали только в детстве! Я подошел поближе и увидел по ту сторону колючей проволоки девушку, которая в упор смотрела на меня. С большим трудом узнал в ней сестру моего школьного товарища. Она сказала, что месяц тому на одной из пересылок видела мою маму!

В то время минута была порой длинней чем целая жизнь А уж месяц! Но очень уж хотелось верить, что мама жива.

Как-то я услышал, что набирают команду слесарей и токарей.. Я в жизни велосипеда сам не починил, но заявил, что я токарь. Когда нас, отобранных, уже приготовили к отправке и колонна должна была двинуться, я вдруг увидел отца. Бросился к нему, но получил удар прикладом.

Потом уже узнал, что отца отправили в Бухенвальд

Между тем фронт неумолимо приближался. Уже сразу за колючей проволокой были окопы.

Во время очередной переправки наш эшелон расстреляли американские самолеты. Пули прошивали доски вагонов. Было много убитых.

После очередного налета нас снова погнали пешком. Дороге не было конца, пищи никакой, сколько дней в пути – не помним: давно потерян счет времени. Наконец поступил приказ залечь в каком-то лесу. Орудийный гром совсем близко- американские войска приближались. А мы продолжали умирать. Дождь без перерыва, ни одной сухой нитки в одежде.

И так семь дней в лесу, превратившихся в сплошной поток времени.. смерть была желанней, чем жизнь. Тех, кого вывели из лагеря, уже не более одной трети осталось

Не зря говорят : \"Надежда всегда умирает последней\" Полумертвые, прислушивались мы к орудийным раскатам: а вдруг! Охрана наша состояла теперь из бывших уголовников- немцев, всех, кто мог носить оружие, отправили на фронт. Наступил такой момент, когда охраны рядом не оказалось. Мы с другом побежали. В нас стреляли, но деревья прикрыли от пуль

Те, кто не решился бежать, навсегда остались в том лесу.

В первом же доме на пути хозяин напоил нас молоком: немцы были уже не те, боялись возмездия. Да и американцы находились совсем близко. Потом мы двинулись в сторону села. Шли осторожно: кругом полно солдат, мы все еще страшились вооруженных людей. Да и обидно было погибнуть накануне освобождения!

Нас приютили в сельском доме, хозяином которого был прижившийся здесь бывший военнопленный из-под Полтавы. Впервые мы получили возможность побриться, умыться и отоспаться. Здесь и остались дожидаться американцев.

Старая немка, которая лечила нас травами, потихоньку приучала к еде отвыкший от пищи желудок. Было много случаев, когда люди набрасывались на еду, и умирали.

Долечивали нас уже американцы в госпитале.

Окрепших, переодетых в гражданскую одежду, с продуктами и деньгами, отправили нас освободители в Чехословакию

Прага приветствовала бывших узников как героев! Предлагали остаться, обещали обеспечить жильем и всем необходимым. Состоялась встреча с президентом Бенешем… Кому-то некуда было идти, кто-то соблазнился на щедрые предложения…Но я стремился домой: а вдруг остались в живых близкие? В огне вселенского пожара сгорело все, кроме надежды. И она не подвела!

В Будапеште узнал, что отец жив, что он уже в Хусте! С мамой встретился в Будапеште… И с сестрой.

Даже сейчас, через много лет не могу говорить, когда вспоминаю эти встречи Слезы, объятия, радостный смех, вокруг много людей: кто-то радуется вместе с нами, кто-то плачет, вспоминая своих близких, испепеленных пламенем страшной Катастрофы.

Вот и жизнь почти прожита. Много в ней было всего. И счастье было!

Счастлив, что рядом со мной моя жена- верная спутница жизни, В трудную минуту я всегда чувствовал ее плечо- это помогало выстоять

Счастлив, что с детьми и внуками живу в этой Стране - какая долгая и трудная дорога вела нас сюда1

Но и прошлое не уходит. И часто я просыпаюсь оттого, что бегу в колонне смерти Крики\"Ш неллер\" и тысячи мертвых тянут ко мне руки с мольбой \"Не забудь!\"

Подросло новое поколение- что знают они о наших страданиях, о тех миллионах, которые стали пеплом и дымом там, в Европе? Мы не можем молчать еще и потому ,что все громче и громче звучат голоса , желающих переписать историю, вычеркнуть из памяти живущих это немыслимое преступление против человечества. Кто все это расскажет, если не мы?

Немного нас осталось. И нет у нас права на молчание.

На траурной церемонии в память о жертвах Холокоста я читал свои стихи. Я видел как многие плакали. И сам едва сдерживал слезы: там, откуда я приехал, остались дорогие мне могилы, а в захоронениях покоятся останки близких мне людей. Да будет светлой их память