Большое приключение маленького мальчика

(Повесть для детей и не только)

Часть I

 

Моему сыну Артему,

большому любителю

русской словесности.

 

- Как личность, ты, пришедший к нам по верхнему морю, приговариваешься Нашим Высочайшим соизволением к полному уничтожению личности. Соизволение Высочайшей Особы обжалованию не подлежит!

Слова были не произнесены, а прямо-таки провозглашены маленьким человечком в смешном парике и чудном одеянии. Смешно Петрику не было. Что тут смешного, если его личность и к полному уничтожению? За его крепко связанные руки уцепились два человечка, едва достававших до его плеч, и повели в низкую, пугающе пустую темницу. Так Петрик называл про себя необычного строения домик, потому что в отличие от светлицы здесь было темно. Стало быть, это и есть темница.

Он прикорнул на топчанчике в небольшой, с низкими потолками и вентиляционными решетками вместо окон комнатушке. Мальчик совсем пригорюнился и, наверное, уснул. Да, скорее всего, заснул, так как видел он знакомый до каждой малюсенькой плитки дворик, ребят, играющих кто во что горазд. Солнышко светило через листву деревьев, девчонки увлеченно играли в коридорики. Хорошо.

Петрик открыл глаза. Ни тебе дворика, ни мальчишек, ни девчонок. Серые казенные стены, простая до унылости мебель: столик, табуретка, топчанчик, вместо привычной душевой кабинки с гидромассажем нечто напоминающее кастрюльку с водой, надавишь на пимпочку - и течет вода. Правда, назвать это водой можно с большой натяжкой, потому что оно было зеленовато на вид и солоновато на вкус. Кормили его здесь также непривычными для него блюдами - разноцветными суфле с одинаковым вкусом.

Петрик старался думать о пустяках, лишь бы не возвращаться к пугающей фразе «уничтожение личности». Воображение рисовало ему картины одна безрадостней другой: то сожжение на костре как в средних веках, то электрический стул. Он где-то читал об этом из истории двадцатого века.

А началась эта история для Петрика очень и очень здорово и ничего не предвещало такого мрачного конца. Начались каникулы! Ребята и девчонки из его класса разъехались, как обычно, кто куда. Кто-то в сельскохозяйственные поселки - изучать поближе флору и фауну, любители попрыгать, пошуметь, поноситься с мячом- в пансионаты здоровья и спорта. Бегать быстрее, бросать точнее, прыгать повыше Петрику было неинтересно. Он к тому же очень скучал по своим родителям. Они оставили его на попечение тети Лизаветы и отбыли по служебной необходимости в дальнюю командировку на длительный срок. Петрик считал себя взрослым человеком - за спиной две ступени лицея, и опека тетки Лизы, всего на четыре года старше его, была просто оскорбительна для юного ученого и немножко следопыта.

Вот поэтому при первой же видеофонной связи с родителями Петрик очень убедительно доказывал им необходимость его прилета к ним на Зимбазию. Ему, как будущему ученому, просто необходимо произвести там сбор гербария и, конечно, жизненно важно сделать коллекцию выбросов метавулкана и минигейзеров. Видя такое рвение к научным поискам своего отпрыска, папа не устоял и дал добро на поездку. Мама из педагогических соображений не стала спорить с папой в открытом эфире. Лизавете было поручено купить Петрику студенческий билет на турболет на и собрать его в столь дальнее путешествие на все время каникул. Петрик стерпел все: сборы, полную сумку ненужного на его взгляд хлама, нравоучения Лизаветы. Лизавета, очевидно из мести, подсунула ему несколько справочников по архекосмологии и еще какие-то абсолютно неинтересные книги, очевидно для веса.

После посадки в турболет Петрик вздохнул с облегчением. Целых два месяца он будет с родителями и без Лизаветы. Как стартовали, он не заметил. В салоне ему предложили сок, он выпил и практически сразу же уснул. Проснувшись, Петрик не понял сначала, что они уже в полете. Вместе с ним в салоне летели девять человек, если считать молоденькую, как Лизавета, космотессу и не считать космолетчиков. Петрик познакомился со своими соседями. Оказалось что это ученые, летевшие на Зимбазию сменить группу профессора Коллерова, которая собрала уникальные данные, которые безоговорочно подтвердили чью-то теорию. Петрик так и не разобрался в сути этого потрясающего открытия, но радовался вместе с учеными. Правда, недолго.

Неприятности случаются почти всегда неожиданно. Сначала космотесса, рыжая, веснушчатая и уверенная в своей правоте особа, отобрала у Петрика спортивную игру на нейронах, и обещала отдать только в конце полета. Всего-то во время игры Петрик очень быстро набирал очки, и механический голос кричал «Г - О - Л !!!». Сидящий впереди него лысоватый ученый, занятый своими вычислениями, от неожиданности подпрыгивал, вздрагивая при этом седым хохолком, и недоумевающе хлопал глазами, оглядываясь на Петрика. Что-то ученому не понравилось и игру отобрали. Петрик заскучал. Он попробовал присоединиться к группе молодых ученых, увлеченно обсуждающих возможность установления путем разложения излучений в спектро-гамма генераторе для определения возраста пород с точностью до 100 лет, но быстро охладел к такой интересной беседе и решил прогуляться по салону. Зануда космотесса тут же предложила ему свою помощь, но Петрик независимо удалился с санотсек, ехидно подумав, что тут его эта рыжая девчонка не достанет. И он был прав. Мальчик тихонько вышел из одной двери и подошел к другой, круглой, с набором цветных кнопок.

«Интересно, а вдруг это видеовод, и можно будет посмотреть на окружающий турболет космос, может быть еще видна Земля?», - подумал мальчик. Вы видели окружающее турболет космическое пространство? Нет? Вот и Петрик не видел, и ему очень захотелось посмотреть.

Он нажал на синюю кнопку, и дверь мягко уплыла в сторону, открыв ему маленькую комнатку. Петрик вошел и с любопытством осмотрелся. Сколько здесь было экранов, больших и маленьких цветных табло, цифр, стрелок и кнопок. Дверь сзади бесшумно закрылась. Панель перед ним тут же засветилась разноцветными огоньками. Замелькали цифры, забегали стрелки. Здорово! Петрик сел в большое и удобное кресло. Откуда-то из-под кресла, шурша, выползла, обволакивая его со всех сторон, спасательная подушка. Она очень шустро и мягко припечатала Петрика к сиденью, оставив открытым только лицо и кисти рук. Противный голос бортового компьютера сказал: «К физиологическому выживанию пригодна планета третьей группы в семи часах полета. Планета принадлежит системе двух солнц. На планете имеется кислород и вода. Отсчет...»

Испуганный и задыхающийся от бестолковой спасательной подушки, Петрик нажал красную кнопку на панели, на ту, что была поближе к нему. Ничего не понимая от страха, он услышал «...3, 2, 1 . СТАРТ». Бортовой компьютер, не замечая слез Петрика и не слушая его воплей, докладывал ему о маршруте спасательного бота, о времени полета, о расходах топлива, о запасе воздуха, о работе систем жизнеобеспечения и о месте предполагаемой посадки. Слезы текли по щекам. «Мужчины не плачут», - подумал Петрик и потряс головой, смахивая соленые капельки слез. «Я почти мужчина, мне почти десять лет». От этой мысли ему лучше не стало, но Петрик начал думать не о себе, а о своих родителях. Как они воспримут весть о том, что их сын, единственная надежда и опора, был бесславно утерян в глубинах космоса как маленький ребенок. Потерялся, не долетев девятнадцати часов до места своей научной работы, до места долгожданной встречи с родителями. Мама с суровым лицом скажет: «Не будем терять надежды, мы крепкие ребята». Она всегда так говорит своим пациентам, и они почему-то пугаются этих слов больше, чем маминого белого халата. Папа, конечно же, будет безутешен и совершенно выйдет из равновесия от такой горькой потери. Когда папа обычно теряет свои бесценные куски засохшей глины и пыльные камни, то кричит, что он окончательно вышел из равновесия. Мама успокаивая папу скажет, что если немного собраться с мыслями, то все найдется, и Петрик тоже, непременно, найдется. Петрик представил, как его родители собираются с мыслями, чтобы найти своего Петруню.

Петрик размазал по щекам соленую влагу, встал, хлебнул из банки соленой воды и снова забылся чутким, тревожным сном в своей крохотной темнице. Вдруг, кто-то уцепился крепкими ручками в его тело. Еще не проснувшегося и не пришедшего в себя Петрика группа маленьких человечков вытащила на большую площадь под голубое солнце и зеленое небо. Не сбиваясь с шага, под ритмичное постукивание барабана, немного подпрыгивая, группа дотащила мальчика до деревянной платформы, на которой стоял грубо сколоченный стул. Петрик осмотрелся.

Да, это было зрелище. Образуя ровный квадрат, вокруг платформы стояли солдаты в длинных красных костюмах и пиками наперевес. Лица солдат были заросшими, у всех торчали бороды и гордо развивались на ветру усы. Длинные, давно не стриженые волосы, свисали из-под высоких меховых шапок. Ближе к платформе стоял отряд барабанщиков, одетых примерно также, но еще с золотыми эполетами, перевязью и широкими поясами. Вместо пик они гордо держали впереди себя барабанчики, в которые ритмично хлопали ладошками. За строем солдат виднелись мужчины и женщины в ярких цветных одеждах. Женщины в огромных шалях, мужчины с длинными волосами, все небритые, заросшие.

«Очевидно у них трудности с поставками крема для бритья, а может, нет разовых станков», - невпопад мелькнула мысль. Барабаны умолкли. На красивый большой балкон, утопавший в цветах и зелени, вышли нарядно одетые люди. От строя солдат отделился человечек и, поклонившись до самой земли красивому балкону, начал читать: «... привести Высочайшее соизволение, согласно воле Его Высочайшего Достоинства...». Мелко и угрожающе застучали барабаны, охнула единым вздохом толпа…

Петрика затащили и бросили на помост, быстро привязали руки и ноги мальчика к колышкам. Все, больше он не увидит голубого неба и золотого солнца. Слез не было. Как он мало сделал в жизни. Петрик решил умереть достойно. Он не слышал за боем барабанов слов приговора. «Спеть, что ли. Как в старину пели герои, идущие на смерть за правое дело» - Петрик набрал полную грудь воздуха и тут же, взвизгнув, выдохнул его весь и даже больше, когда увидел, как целое полчище человечков набросилось на него, блестя металлическими орудиями жестокого и бессмысленного убийства. Через считанные минуты казнь была окончена. Личность уничтожена. Петрик сидел на стуле весь измочаленный и обессиленный. На нем красовался длинный до щиколоток костюм, сшитый грубо, вероятно наспех, на ногах потешные короткие сапожки, обвязанные крест на крест тесемочками, а за подбородок плотной ленточкой был привязан парик - длинные косматые лохмы, подозрительно напоминающие прически человечков. Где-то за спиной торжественно затрубили горны. Солдаты вдруг начали стучать своими пиками по щитам, изо всех сил стараясь заглушить этим грохотом горнистов. Всем своим видом бравые воины изображали неописуемую радость.

Несколько человечков подбежали к Петрику и пиками скинули его собственную одежду с помоста на землю. Тут же над площадью раздался одобрительный рев толпы. Завизжали от восторга женщины. Путающегося в длинных одеждах Петрика пинками поставили на колени. Поднявшийся на платформу человек в богатых одеждах, расшитых цветными камешками и белыми бусинками, в высокой шапке из пушистого меха, положил на его плечо свою тяжелую палку и поздравил измученного мальчика с окончательной утратой его ложной личности и приобретением личности цивилизованной, которая не бросает вызов своим внешним видом добропорядочным аурийцам и отвечает их высокой культуре и морали. Речь этого сановника сопровождали одобрительные вопли толпящихся зрителей. Под конец своей патетической речи сановник сообщил Петрику, что он удостоен чести быть первым помощником главного подметальщика Главной площади, и на время службы за ним закрепляется служебное помещение. Высочайшим соизволением, в случае примерного выполнения Петриком своих обязанностей, ему будет предоставлено регулярное питание и регулярная смена одежды, соответствующей уровню морали и культуры добропорядочных аурийцев. Толпа трижды прокричала «Слава» и начала быстро таять. Человечки расходились по своим домам и по своим делам.

К Петрику подошли трое человечков одетых попроще. Один из них представился мальчику его личным надсмотрщиком, второй - личным учителем основ подметания Главной площади и третий - учителем основ культуры аурийцев. Обступив бедного, очумевшего от происходящего мальчика, маленькие человечки повели Петрика к его новому дому. При этом они размахивали руками направо и налево, и даже куда-то вверх, рассказывая о достопримечательностях и архитектурных памятниках своего родного города. Петрик кивал головой, поглядывая то в одну, то в другую сторону. В нем жила и билась только одна мысль: «Жив, жив, жив...» В глубине души, как в бочке меда потихоньку вызревала ложка дегтя: «Жить буду, но пленником чужого мира, на черных и примитивных работах, без родителей и надежды на возвращение. Какой позор…».

Прошло время. С Петрика сняли парик только тогда, когда его собственные волосы стали закрывать не только уши, но и шею. Под этим голубым солнцем и зеленым небом волосы начали отливать бирюзой, что вызывало восторги и улюлюканье местных мальчишек. Петрик потихоньку привыкал к новой жизни, к своему новому положению. Он начал изучать окружающих его людей, их страну, обычаи и нравы.

В отличие от неба трава была здесь оранжевая, желтая, иногда бурая, цветы были таких же оттенков, а земля - кирпично-красная. Веселое местечко, что тут скажешь. Дожди были редкими, почву орошали солоноватые потоки воды. Местные мастеровые радовались дождю и пытались сделать как можно больше запасов дождевой воды. Повсюду стояли поддоны, бочки, ведра. Народ ждал дождя как манны небесной. Недостаток воды чувствовался Петриком, что называется на собственной шкуре. Воду давали ему в ограниченном количестве.

Рано утром Петрик подметал Главную площадь и потом весь день был свободен. Он навещал мастеровых в цеховой части города. Город как торт имел красивую центральную часть - Главную площадь, окруженную дворцами, большими торговыми домами и соленариями, выставочными едальнями и лечебными купальнями. Далее сегментами расходились городские слободы. В каждой слободе жили свои мастеровые люди. Мастеровые назывались красиво: посудоделочные, металлоковочные, ткацкие, пошивочные и т.д.

Петрик любил навещать эти слободы, где он знакомился с маленькими людьми, с интересом наблюдал за их работой и жизнью. Мальчик подружился со многими мастеровыми. Один из них стал для него другом, звали его Данька. Данька жил в слободе посудоделочников. Как и все, он носил длинные свободные одежды, его русые кудри поддерживал тонкий плетеный из кожи ремешок. Петрик увидел однажды, как Данька подвивал свои усы и бородку раскаленной металлической трубкой. Петрик с интересом наблюдал за его работой. Данька по случаю прикупил воз глины, пригодной для дела, и теперь часами мешал и месил ее в деревянном корытце, добавляя то воды, то глины, пробуя ее на вкус - достаточно ли солености. При этом он вздыхал, охал и что-то приговаривал. Потом только мальчик понял, что все эти ахи и охи нужны только для того, чтобы придать важность и таинственность такому делу как выкрутка горшка. Данька шлепал готовый ком глины на деревянный круг и придавал кругу вращательное движение своей давно не мытой ногой, мурлыкая и припевая. Его пальцы бегали вокруг глиняного кома, скользили, вытягивая глину вверх и округляя бока. Готовую посуду Данька передавал своему старому отцу, который хлопотал возле печи, в которой эту посуду обжигали. В маленьком внутреннем дворике Данькины сестры, под строгим присмотром сварливой тетки, растирали краски с яичным желтком, добавляя сок колючки и таинственный порошок. Из-под их крепких рук выходили расписные блюда, тарелки, горшки.

Всех тонкостей своей работы Данька не раскрывал, многое держал в тайне. Берег секреты своего мастерства пуще глазу, учеников не брал. Даньке приходилось много работать, чтобы дать за сестрами приличное приданое. Петрика Данька привечал и разрешал смотреть не его работу, так как считал мальчика абсолютно не способным к ремеслу и не боялся конкуренции.

В то время как Петрик сидел возле своего друга и смотрел не его работу, недалеко от ворот сидел и присматривал за мальчиком его личный надсмотрщик. В его обязанности входило также занесение в свиток записей о том, куда, к кому и во сколько ходил Петрик, с кем и о чем говорил, что делал. Петрику объяснили, что таков порядок. Поскольку он подданный чужого государя, надо знать, не шпион ли он, не затевает ли бунта, не подбивает ли добропорядочных аурийцев на измену Государю и аурийской культуре. Петрика поначалу злило такое бесцеремонное исполнение надсмотрщиком своего долга, но затем он смирился с этим, и привык к нему как к своей собственной тени. Каждый зарабатывает кусок желе как может, кто метет, кто прядет, кто стучит.

Были в этом городе и праздники. В дни всеобщего праздника и народных гуляний Петрик шел к швейникам. Там радовали глаз яркие ткани, цветные платки с бахромой, ленты и ремешки для волос, дорогие костюмы, шитые золотым шнуром с кистями. В то время там собиралось много народу: тут же сновали разносчики квасу, от которого все становились веселее и общительней, торговали сластями и пирожками уличные торговцы.

Прохаживая в такие дни по шумному многоголосому базару, вдыхая запахи от печеного, копченого, жареного, пареного, Петрик думал, что вот-вот проснется и окажется, что все эти запахи из чистенькой кухни, где хозяйничает его Лизавета. Но пробуждение не наступало, и Петрик возвращался в свою служебную комнатушку, где его ждал регулярный обед и регулярный урок аурийской культуры. Петрику скучно было слушать разглагольствования своего учителя. Тот пыжился, пытаясь преподать мальчику основы такой необходимой для его будущей жизни науки. Учитель то багровел, поднимая свой голос до патетики, то впадал в трепет, перечисляя достижения и заслуги последнего периода какого-то этапа. Из всех уроков Петрик усвоил одно: все, что было до великого перелома - если не ошибка, то, конечно же, преступление недальновидных политиков. То, что происходит сейчас - это грандиозная эпоха, которую долго еще будут помнить потомки. То, что будет, если еще что-то после всего еще и будет, то это вот и есть то светлое будущее, ради которого через все тяготы неудержимо и в едином порыве так долго шел весь аурийский народ и, кажется, все еще продолжает идти.

Убедившись, что Петрик усвоил основы, учитель внезапно исчез, наверное, для того, чтобы преподавать очередному бестолковому ученику свою туманную науку. Петрик о нем не жалел, а вот о том, что второй учитель в деле подметания Главной площади так до сих пор не исчез, мальчик очень и очень сожалел. Каждое утро Петрика начиналось с торжественного выхода с метлой в одной руке и лопаткой в другой под пристальным присмотром личного учителя подметания и личного надсмотрщика. Учитель, уткнув свой нос в землю, обнюхивал закоулки Главной площади, отыскивая пылинки и соринки. Время от времени он пораженно вскрикивал: «Вот! Я так и знал! Смотри сюда! Я так и думал!» Мальчик бросался на его вопли, собирая упавшие с деревьев листочки, какие-то крошки и перышки. Надсмотрщик в это время придирчиво следил за каждым его движением, скрупулезно фиксируя все жесты и вздохи Петрика. После работы Петрик сдавал добычу на весовую, где под причитания учителя получал копию квитанции за принятый от него результат его дневной работы. Петрик потерял счет дням своего пребывания в этом странном городе, так как голубое светило имело скверную привычку внезапно нырять за горизонт и так же внезапно оттуда выпрыгивать. Петрик за ночь не мог как следует выспаться, потому что ночи как таковой не было.

Сложив два и два, Петрик пришел к выводу, что здешние сутки гораздо короче земных. Одним таким утром Петрик проснулся от яркого белого света. Выскочив на улицу, он увидел огромное белое солнце, ослепительно сияющее в прозрачном и чистом небе. Когда голубое солнце начало свой бег по небосклону, его присутствие никак не сказалось на освещении города. Глаза мальчика болели и слезились, кожа горела и казалась обожженной. Личный учитель выдал Петрику соломенную шляпу с большими полями, и мальчик отправился на работу. На Главной площади он сообразил: что-то случилось. На площади стояли небольшие группы одетых необычно людей, они взволнованно шептались о чем-то, подозрительно озирались. Народ все подходил и подходил, волнение нарастало. Петрик забеспокоился, но улизнуть с Главной площади он уже не мог. Со всех улиц на Главную площадь валил народ. Грозно гудела толпа, время от времени раздавались гневные выкрики. То тут, то там слышались обличающие речи и восторженные призывы. Белое солнце палило нещадно. Напряжение нарастало. Голубой малыш скользнул за горизонт опочивать. На высокий балкон дворца вышел человек, за ним показалась целая делегация. Людское море на площади стихло. И тут прозвучала речь.

«Переворот! Государственный!», - осенило Петрика. «Чили, Гаити, Латинская Америка. При чем здесь латынь с Америкой! Это же гражданская война, разруха, голод. Отсутствие порядка, власти. Надо же мне было здесь в это время припланетиться. Что же теперь?», - Петрик расстроился окончательно. Со временем он заметил, что толпа реагирует на речь сановника бурным одобрением. Протесты и недовольство стихли. Протестующие выкрики сменились на не менее громкие одобрительные.

Речь гласила: теперь предписывалось носить короткие прически простому люду и седые парики дворцовым. Сюртук и платье должны быть только до колен, не ниже, и согласно цеховой принадлежности. Дворцовым надлежит носить рубахи с кружевами и белые панталоны, господам фраки и сюртуки согласно чину, дамы носят платье с кружевами. Обувь должна иметь квадратный носок и каблук, соразмерно рангу, на обувь полагается пряжка - золотая, серебряная или металлическая. Бороды и усы немедля сбрить. Бородатые, усатые будут объявлены изменниками аурийского государства и предателями аурийской культуры. Августейшее повеление окончательно! Приведено в исполнение должно быть незамедлительно!

Толпа потихоньку расползалась. Народ отхлынул по улочкам в свои слободы, обсуждая нововведения. На Главной площади еще продолжались стихийные митинги, звучали речи в поддержку революционных изменений. Раздавались призывы собрать подписи под благодарственным посланием от верноподданного народа Августейшему Государю. «Так это у меня галлюцинации. От такого яркого солнца, от этого белого света, ничего удивительного», - решил Петрик и отправился к себе, чтобы привести свои мысли в порядок.

Да, голубое солнце отдыхало, но белое палило вовсю. Ночи не было, не было и сна. На следующий день, одеваясь на работу, Петрик не обнаружил своих тяжелых и неудобных одежд. С радостью он одел свои старые брюки и просторную рубаху. Личный надсмотрщик и учитель подметания замечаний по форме одежды не имели. На Главной площади прохаживались взад и вперед кавалеры и дамы, демонстрируя друг другу новые одежды и прически. Дамы в шелках, кружевах щеголяли немыслимыми сооружениями на голове из шиньонов, проволоки и цветов. Красавицы изящно обмахивались теперь уже не платочками, а затейливыми веерами, искусно собранными из перьев и резного дерева. Кавалеры мучились в тесных панталонах, коротких камзолах и не менее огромных париках. На их упитанных талиях болтались, мешая ходьбе и поклонам, маленькие шпаги. Нижняя половина лица кавалеров была гораздо светлее верхней, что придавало их лицам довольно таки комичное выражение. Но кавалеры, несмотря ни на что, гордо несли свой крест, следя за съезжающими с головы париками и норовившими подставить подножку шпагами. Обувь на высоких каблуках не добавляла им изящества.

Под балконом дворца стоял строй солдат, одетых сообразно последнему указу, на головах красовались черные цилиндры с перьями и пришитыми к ним тощими косичками. Пики солдаты сменили на сабли, но вот двухцветные лица лишили бравых вояк всякой воинственности.

Только в общественном положении Петрика ничего не изменилось. «Вот тут! Я так и знал!», - ахал учитель подметания, и также наступал на пятки личный надсмотрщик. «Странно, - думал Петрик, - я давно уже на этой планете, плечом к плечу работаю с жителями города, но ничего не знаю о планете, истории этого государства, общественном устройстве. Вообще ничего не знаю. Ничему не научился». Тут Петрик был не прав. Он научился очень хорошо убирать Главную площадь. Вздохнув, мальчик бросился на очередной вопль учителя.

Петрику давно хотелось попасть в слободу к металлоковочникам. Но зануда надзиратель неизменно говорил ему: «Не дозволено». А на вопрос: «Почему?» отвечал невразумительно, но многозначаще: «Во избежание!». «Во избежание кого от кого?», - думал Петрик, но подчинялся. После очередного всеобщего праздника Петрику было разрешено посетить металлоковочников. Ничего тут тайного он не обнаружил. Улица и дворы, дома и домики. Все как в слободе посудоделочников.

Вот только звон стоял невообразимый, да и дым поднимался с маленьких дворов в белое небо. Металлисты ковали металл. Здесь делали чудные кованые решетки, инструменты для работы. Делали тут оружие - пики перековывали на шпаги и сабли. Это важное дело было доверено немногим мастеровым, тем, которые были в особом почете и работа их особо ценилась. Мальчику больше всего нравились кованые решетки тонкой работы, напоминающие морозные узоры на окнах. Они украшали крылечки, окна, дворы.

Петрик хотел познакомиться с одним из металлоковочником, но тот только зыркнул на него и, проорав что-то своему молоденькому помощнику, застучал молотом по искрящему металлу. Помощник пытался в паузах стукнуть по заготовке небольшим молотком. Иногда это ему удавалось. «Да, крепкие ребята, - вздохнул Петрик, - помахав так молотком, говорить не захочется». Петрик отправился к своему другу Даньке.

Со времени Большой реформы в жизни Даньки мало что изменилось. Вот только свои горшки он стал украшать тонкими глиняными шнурами, изображая на посуде кружева. Сестры его тоже изменили свои росписи. Вместо цветов они рисовали теперь тонкие причудливые узоры. Усталый надсмотрщик подозвал на улице квасоносца и остановился попить кваску. Петрик остался на какую-то минуту без надзора. Данька, не поднимая головы от работы, скользя длинными пальцами по сырой и мягкой глине, проговорил: «За городом, в селении рыбаков, поставили большой сарай. Скота в нем нет, снастей тоже. Но рыбаки говорят охрана стоит. В карете приезжают знатцы наши из дворцовых. Тайна там!». Данька тут же замолчал. Надзиратель пристроился в тени недалеко от них и отдыхал. Петрик с немой просьбой в глазах глядел на друга. Данька молчал. Затем взял нож и нарисовал нечто на чашке. Поставив чашку на подставку, Данька заохал вдруг: «Нет, нет. Не то. Переделать надо». Пока Данька ходил за новой порцией глины, Петрик смотрел на чашку и пытался понять, что изобразил Данька на чашке. И понял! Город, вот центр, вот улицы, делящие город на слободы, вот улица... Да это солнце. Запад, на запад от города озеро. Правее сарай. Данька небрежно швырнул готовую было чашку с таинственным рисунком в глину и спокойно начал разминать ее. Поговорили о пустяках. Но мысли Петрика были на озере. Что там за тайна спрятана в сарае?

С этого дня Петрик начал готовить план побега. Он понимал, что осуществить его будет очень трудно. Однажды утром утро оказалось немного темнее ночи. Белое большое светило исчезло. Единолично на зеленом небе хозяйничал голубой малыш. Жара тут же спала. Стали подтягиваться облака. Они толкались в небе, выбирая над городом место получше. К полудню пошел дождь. Весь город собирал воду, везде стояли специальные поддоны, воду из них уносили по мере их наполнения.

После памятного разговора с Данькой прошел месяц. Петрик жил среди людей слободы и мало что знал о другой жизни города - дворцовой. Но то, что там кипит жизнь, он узнал очень и очень скоро. Это был день Больших Перемен. Вернее вечер, так как событие на Главной площади развернулось ближе к вечеру. Но это было, пожалуй, единственное отличие. Все остальное происходило также, как в то памятное утро революционных перемен с бритьем бород.

Петрик попал на Главную площадь с толпой оживленно беседующих парней и девушек. Народу было много. Солдаты снова выстроились под балконом. Теперь они были в узких темной шерсти брюках, коротких камзолах и треугольных шляпах с кокардой и пером. Косичек не было! Шпаги остались. Толпа с надеждой взирала на балкон дворца. Ее надежды оправдались. Сановник вышел на балкон.

Из этой новой Исторической речи Петрик понял, что народу была дана Его Светлостью свобода: разрешалось носить мастеровым костюмы, рубашки, сапоги или туфли на выбор. Прическа короткая, усы по желанию. Девушки обрадовались ярким цветным платьям. Прически допускались из собственных волос, разрешалось носить платки и шляпы! Дворцовым была дана полная свобода: отменялись парики, господам разрешены были удобные костюмы без излишеств, но предписывались ордена на левом плече и бакенбарды. Дамам были разрешены всевозможные воротнички, жабо. Возвращены были также меха. Радости и всеобщему ликованию народа не было предела. Все славили Его Светлость за дарованные свободы и величайшую милость. Следующий день был объявлен для дворцовых праздничным, слободским величайше разрешено работать. На том потихоньку начали расходиться, громко и восторженно обсуждая дарованные свободы и возможности.

Петрик заскучал. Он брел домой, тоскливо думая о том, что чем дольше он здесь живет, тем больше его жизнь напоминает трансляцию футбольного матча по видеовизеру. Матч продолжается, но на экране повторяется один и тот же эпизод, который понравился режиссеру. Ты понимаешь, что в действительности кто-то упал, кто-то вышел к воротам, может быть, даже кого-то унесли с поля, но в это время ты смотришь бесконечно повторяющийся кадр. Бежать! Бежать! Бежать! Куда и как? Вот в чем вопрос!

События развивались. Дома его ждала новость. Надсмотрщик зачитал ему Высочайший указ: «Отправиться поутру под присмотром личного надсмотрщика в Восточные сельские общины, где он должен будет предстать перед Главой общины и поступить в его полное распоряжение для сбора урожая. Там к нему будет приставлен новый личный учитель и надсмотрщик от Восточной сельской общины». «Хорошо это или плохо, там увидим» - решил Петрик. «Утро вечера мудренее!» И он лег спать.

Поутру Петрик и его личный надсмотрщик вышли из Восточных ворот города и побрели по пыльной и пустой в это время суток дороге. Вдоль дороги кустилась редкая зелень. Они шли уже не один час. Чувство голода подсказывало – время обеденное. Под одним их таких кустов решено было устроить привал. Предусмотрительный надсмотрщик прихватил в дорогу положенный им завтрак и запас воды. После завтрака настроение у обоих путешественников улучшилось, и завязалась неспешная беседа. На природе, на воле его надсмотрщик больше не казался таким надоедливым и несносным. «Как все быстро успевают нашить себе платья и костюмы по новой моде? - заинтересовался Петрик. - На изготовление этих шляп, париков тоже много времени требуется. А я смотрю, на следующий день после Реформы все одеты согласно последнему предписанию и соизволению».

«Большой тайны тут нет, - хитро прищурился надсмотрщик. Тут дело в предусмотрительности, я бы сказал дальновидности дворцовых и Департамента надзора!»

«Как же это, - удивился Петрик.- Не хотите ли вы сказать, что за одну ночь дворцовые шьют костюмы и платья, а все служащие Департамента надзора ночь напролет парики сооружают?» «Нет, нет! Невозможно за одну ночь, работы много», - невозмутимо ответил надсмотрщик. И поведал он Петрику, лежа в тенечке под кустом, удивительную историю. Дворцовые точно знают куда, в какую страну намерен отправиться Его Светлость с официальным визитом. Заранее в это государство отправляется Посол со свитой и несколькими тайными агентами. Посол на высоком уровне согласует протокол приема и проживания Его Светлости. Тем временем тайные агенты собирают информацию об изготовлении ткани, о фасонах костюма и платья, о прическах, головных уборах, о моде в данном государстве. Есть мастера среди тайных агентов, они делают очень точные рисунки. Сведения тайно отправляются дворцовым. В то время, когда Его Светлость проводит свое драгоценное время в тяжелых трудах, посещая балы и нанося официальные визиты, его верноподданные не теряют ни минуты! На родине, в ожидании Его Светлости, дворцовые посылают рисунки с описанием нарядов в слободы ткацкие, пошивочные и, если нужда, то в металлоковочные. Департамент надзора со своими надзирателями рассылает соответствующие указания по всем слободам. По возвращении Его Светлость издает новый Указ по проведению Реформы и введению новой моды в соответствии с новыми веяниями. Его верноподданный народ уже давно и с нетерпением ждет эту Реформу, потому так радостно и сердечно благодарит своего Государя на Главной площади, что сердце умиляется. Надсмотрщик закончил свой рассказ и затих, уснул.

К вечеру они добрались до Восточной общины. Помещение было полно задерганных и уставших людей. Они вбегали, входили, вваливались, предъявляли какие-то бумаги то одному, то другому чиновнику, брали у них другие такие же важные бумаги и убегали. Чиновники снимали копии с бумаг, относили их начальству, подшивали в большие папки. Работа кипела. В этой суматохе надсмотрщик умудрился отыскать нужного ему чиновника, передал ему бумаги, получил от него другие, помахал Петрику рукой и также куда-то исчез. Петрик стоял среди людей, снующих туда и сюда с рапортами и докладами о ходе сбора урожая. Его толкали, иногда покрикивали на него, а он не знал, куда ему деться среди этой грандиозной битвы за урожай.

Один из чиновников провел Петрика к Главе Общины. Глава был маленьким и круглым. У него были круглые щечки, круглый пуговкой нос, глаза тоже были круглыми. Но у него оказался неожиданно густой бас. Выскочив из-за стола, Глава подбежал к своему чиновнику и, размахивая бумажкой, прорычал: «График, график! Выбиваемся на девятнадцать часов! Девятнадцать! Немедленно! Усилить! Добавить! Людей! Шкуру спущу!» Чиновник, поклонившись, вышел. Отдышавшись, Глава схватил бумаги Петрика, несколько раз прочитал их. Что-то еще пытался прочесть и на потолке, подняв глаза вверх.

«На доставку зерна! Живо! Работать! Шкуру спущу!» От неожиданности Петрик отшатнулся от вопящего Главы. Кто-то вытолкал мальчика из помещения. Вышедший следом за ним невозмутимый чиновник с кучей важных бумаг устало вздыхая провел мальчика к нужным ему людям в нужное место. Так Петрик попал в подчинение отдела по доставке зерна. Доставка заключалась в том, что два усталых и потных работника закидывали мешок с зерном Петрику на спину, а он таскал эти мешки с большой, хорошо утоптанной площадки ближе к дороге и укладывал на телеги. Телеги подъезжали одна за другой. В каждую телегу укладывали по десять мешков. Велся строгий учет, все записывалось и строго контролировалось надсмотрщиками. Причем на каждого носильщика мешков полагался свой персональный надсмотрщик.

За две недели такой работы Петрик осунулся, похудел. Спал и ел он со всеми остальными работниками, такими же уставшими, как и он сам. Вначале третьей недели надсмотрщик получил от чиновника указания Главы. Оно гласило: «Отправить чужого человека! Для оказания помощи! Срочно! Исполнение доложить! Шкуру спущу!» Надсмотрщик устало кивнул и сунул бумагу Петрику. Мальчик прочел и машинально положил ее в карман. На словах чиновник добавил, что Петрика немедля надлежит направить на Юг, где катастрофически отстают с заготовкой фруктов. И откланявшись, чиновник исчез. Повздыхав, надсмотрщик сходил за небольшой повозкой, кинул в нее мешок зерна, сверху прикрыл каким-то холстом, и они тронулись в путь. Петрик не получил в дорогу ни еды, ни воды. Надсмотрщик молчал, солнце нещадно палило. Под зеленым небом мальчику хотелось пить, усталость одолевала его все больше. Но вот, кажется, и приехали.

Община Юга мало чем отличалась от Общины Востока. Все также бегали взад и вперед с бумажками чиновники, только было неправдоподобно тихо. Тихо дождались своей очереди. Тихо вошли в кабинет, молча взяли у сухенького старичка бумагу и тихо с поклонами удалились. Собирать фрукты Петрику понравилось. Вся сложность состояла в том, чтобы моментально сунуть сочную кисло-сладкую ягоду в рот и тут же, почти не жуя, проглотить. Если такое самоуправство увидит надсмотрщик, можно лишиться обеда, а может быть еще и ужина. Петрик добросовестно хлопотал возле кустов. Каждому работнику в день необходимо было по плану обобрать не менее пяти кустов, иначе выбивались из графика сбора фруктов. Мальчик был выше своих товарищей, поэтому он быстрее набирал корзину ягод и относил ее на весовую. Там учетчик взвешивал корзины и результат записывал в большой как простыня лист. План за день Петрик выполнял, и впервые за всю свою сельскохозяйственную эпопею вдоволь ел. А может быть, это украдкой съеденные ягоды помогали справиться с чувством голода. Как бы там не было, но после работы он спал в сарае, зарывшись в сено, и был почти счастлив.

Больше месяца проработал Петрик на сборе фруктов. Бригада из графика не выбивалась, план дня выполняли почти все, кормили работников хорошо. Таких всеобщих праздников, как в городе, здесь не было. В выходные дни парни и девушки, как правило, собирались на большой поляне рядом с деревней.

Молодежь пела и плясала под простенькие мелодии. Ближе к вечеру дружно садились у костра и рассказывали друг другу страшные истории, стараясь напугать крутившихся рядом непоседливых мальчишек. В одно из воскресений работники собрались в большом чистом доме, чинно сели на лавки. Перед ними встал упитанный важный человек в темном строгом костюме и произнес речь о пользе физического труда на открытом воздухе для тела и о пользе чистоты помыслов и нравов для души. После речи человек удалился в помещение за маленькой дверью. За ним по одному потянулись рабочие, не спеша они входили в эту дверку, и спустя некоторое время уступали место следующему. Когда очередь дошла до Петрика, мальчик вошел и увидел небольшую комнату, за столом сидел важный человек и писал в толстой тетрадке. Человек взглянул на Петрика и спросил: «Скажи отрок свое имя, откуда ты родом? Кто из работников работал не в полную силу, кто из них ел сверх меры, кто говорил что-либо противное на учетчика или надсмотрщика? Может кто, помилуй нас, против Его Светлости чего замышлял?»

Петрик хлопал глазами и не верил ушам своим. Добропорядочный наставник оказался тайным агентом Департамента надзора, и приехал в эту забытую Богом деревеньку собирать сведения на работников. Опомнившись, Петрик смиренно заметил: «План выполняем, график соблюдаем и, помедлив, добавил, - господин учитель я сюда направлен для помощи, со мной местные работники не говорят, ничем тайным не делятся» Важный человек записал в толстую тетрадку его ответ, буркнул: «Ступай!». Петрик вышел. Прекрасное настроение улетучилось. Он думал, что работа здесь в радость, живи и наслаждайся. Так нет. В этой тихой деревне также незримо присутствует Департамент надзора. Если нет личного надсмотрщика, то есть общий наставник, вернее надсмотрщик. Следовательно, каждый может по желанию донести на каждого, даже на своего друга. А что говорить про недруга?

Снова пришла мысль о побеге. Он строил самые фантастические планы. Петрик решился и ждал подходящего случая. И вот случай представился. Глава Южной общины посылал чиновника с работником на Озеро обменять часть урожая фруктов на рыбу. Это был тот случай, о котором он мечтал с момента своего выхода из Города. Рано утром Петрик припрятал свой завтрак и плоскую флягу с водой. Осталось дождаться того момента, когда чиновник и работник отправятся в путь. Дождавшись чиновника, Петрик смиренно подошел к нему, поклонился, и передал сохранившуюся бумагу с печатью и подписью Главы Восточной Общины и с его приказом: «Отправить чужого человека! Для оказания помощи! Срочно! Исполнение доложить! Шкуру спущу!» Чиновник внимательно прочитал, подергал бровями, но не стал перепроверять указание в своей Общине. «Ладно. Иди. На телегу не влезай. Не потянет», - скупо пробормотал и тут же удобно уселся на телегу. Телега, груженная корзинами с фруктами, медленно тронулась в путь. Петрик пошел за ней, боясь оглянуться, услышать окрик. Было тихо. Никто на них не обратил внимания, все были заняты своими делами.

Петрик шел за телегой, стараясь сдерживать себя, чтобы не обогнать ленивую лошадку. Вскоре они вышли из деревни. На перекрестке лошадка свернула налево к Озеру. Впереди лежала пыльная дорога. Вдоль дороги, в садах копошились фигурки работников. Работники прекрасно справлялись со своими обязанностями и без Петрика. Лошадка продолжала выбивать копытцами пыль из дороги. Петрик старался не потерять ее из виду, однако он заметил, что расстояние между ними потихоньку начало расти. То ли Петрик совсем уже устал, то ли лошадка ни с того ни с сего припустила. Скорее и то, и другое. Почуяв приближение воды, животное собралось с силами и пыталось быстрее добраться до цели их путешествия. Петрик также собрался с остатками своих сил, и они добрались.

Озеро блестело под садившимся за горизонт солнцем тяжелой ртутью. Оно тяжело билось в свои изрезанные, изломанные берега. Вдоль берега извивалась, шарахаясь из стороны в сторону, пыльная дорога. Показалось рыбацкое селение, выглядевшее гораздо беднее сельских деревушек. Селение рыбаков как-то сиротливо стояло на голом берегу. Из здания Общины вышло несколько чиновников, одетых просто и похожих на рыбаков. Они были дружелюбно настроены, помогли им перенести корзины с фруктами на весовую, а после взвешивания на склад. Чиновники начали обмен бумагами, а Петрик вышел со склада и побрел к Озеру. Солнце еще висело на зеленом небосклоне. Мальчик недолго был в одиночестве.

К Озеру подтягивались женщины и дети. Они с интересом поглядывали на Петрика, который возвышался над ними, и явно изучали его. Петрик рассматривал их одежду - городская привычка. Но тут и впрямь было на что посмотреть. Одежда была пошита из добротной ткани с металлическим отливом, мягкой как кожа. Незамысловатая одежда украшалась в меру достатка и фантазии хозяина, для чего использовались цветные камешки и стеклянные шарики. Свой колорит придавала одежде бахрома, плетеные ремешки и цветные перышки. При свете садящегося солнца все это поблескивало и радужно сияло.

Внимание женщин привлекла приближающаяся к берегу лодка. Рыбаки гребли тяжело, но ритмично. По оживленному гомону встречающих Петрик понял, что рыбаки идут с добычей. Лодка подошла ближе, уткнулась в берег. Парни помоложе и покрепче выскочили из лодки, и начали толкать ее на сушу. К ним направились женщины с плетеными корзинами и быстро начали собирать в корзины еще живую рыбу. Остальные смотрели на Озеро, пытаясь рассмотреть в бликах тяжелой воды, чьи это лодки подходят, чьи отцы, мужья и сыновья сегодня вернулись и с какой добычей. Берег ожил. Мужчины, встречая другие бригады на берегу, ревниво поглядывали на их улов, хвастались своим уловом, деловито обсуждали сегодняшний удачный день.

Женщины тем временем перегружали рыбу из лодок в корзины и относили их к весовой. Туда же отправились и бригадиры, строго следя за тем, чтобы каждая корзина была точно взвешена и записана на счет его бригады. Как понял Петрик, женщины подходили только к лодкам своих мужей и сыновей, строго к своим бригадам. Шумевшие возле весовой ребятишки ждали, когда приемщик выберет из какой-либо корзины мелкую рыбешку и отдаст ее мальчишке. Опять же все знали, из чьей корзины взята рыбка, из чьей лодки этот улов. Петрику понравился приемщик, знающий свое дело. А рыба нет. Рыба имела вид толстой и короткой змеи, у которой вдруг выросло по бокам нечто вроде трехпалых лапок. Рыба была без чешуи, отсвечивала металлическим холодным светом. Петрик понял, что это кожа рыб послужила материалом для одежды жителей рыбацкого селения. Вскоре из небольших домиков показался дымок. Хозяйки принялись за стряпню.

Лодки опустели. Уставшие рыбаки разошлись по домам, за ними спешили жены и дети, они несли мелкую рыбешку, оставленную им на ужин. Вскоре затихла и весовая. Над берегом стоял странноватый запах воды и рыбы. Несмотря на ее неаппетитный вид, Петрик почувствовал, что проголодался. Если бы кто-нибудь предложил ему ухи, или жареной рыбки, то он согласился бы не раздумывая. Но, судя по всему, никто Петрика угощать не собирался. Он вспомнил о своих попутчиках: чиновнике и работнике. На берегу они не появлялись, пришлось отправиться на поиски. Он нашел их в весовой, где они скромно ужинали с местным чиновником. Посмотрев на голодного Петрика, чиновник-рыбак поставил перед ним глиняный горшочек с чем-то вкусно пахнущим и достал из плетеной корзинки лепешку. «Утром отправимся к Главе», - пообещал он Петрику, - а сейчас спите». Петрику и работнику постелили рядом с весовой охапку травы, чиновники ушли отдыхать в домик, стоящий рядом со зданием Общины.

Глава Общины рыбаков встретил чиновника Восточной общины как родного. Суетился, не знал где посадить, чем накормить. Фрукты в этой местности не росли. Вдоль берега, сухого с разбросанными беспорядочно камнями, не было ни садов, ни обработанных полей. Вся жизнь рыбаков была подчинена одному - взять как можно больше рыбы. Женщины возились на берегу с сетями, коптили и солили рыбу. Мужчины, разбившись на бригады, выходили в море. Потому что ни один уважающий себя рыбак в озеро не ходит, а только в море, пусть даже маленькое.

К Петрику Глава отнесся без особого гостеприимства и быстренько решил, что парню нужно в соседнюю артель. Там помимо рыбы мужчины добывают соль, так что там рабочие руки очень нужны. А у них мужики и так без дела сидят. Рыбы нет. Так что если он, Петрик, не мешкая, отправится, то засветло дойдет. Вдоль берега пойдешь, не заблудишься. И мальчик, мечтавший хорошенько поесть и побарахтаться в Озере, приуныл. Но делать нечего, надо идти. Тем более что особых причин задерживаться не было, могли и погоню за ним снарядить. Большого сарая с большой тайной в округе тоже видно не было.

И он пошел. «Пошел» сильно сказано. Петрик медленно тащился вдоль берега по едва заметной каменистой дороге. Стемнело. Озеро поблескивало тусклым старым серебром, тянуло сыростью и прохладой. Справа, на холме, Петрик увидел неясную темную массу. Сворачивать с дороги было страшновато, но и дальше идти в этой сгущающейся темноте он не мог. Петрик, осторожно ступая, направился к этому строению. Это был большой, дощатый ангар, непонятно как оказавшийся на пустом берегу. Мальчик попытался было найти дверь, для чего пришлось обойти ангар вокруг и не раз. Через несколько кругов он оставил свои попытки проникнуть внутрь ангара и прикорнул под его стеной.

Утром Петрик проснулся от невнятного бормотания, исходившего из-за стены. В утреннем свете он нашел дверь, но она была заперта изнутри. Стучать Петрик не рискнул. Кто знает, кто там бормочет. Если в ангаре находится именно то, что он так долго искал, то нужно не только проникнуть в ангар, но еще и самому не оказаться снова пленником. Внезапно дверь перед ним распахнулась. На пороге стоял худой, бледный человек в просторном, даже болтающемся на нем, костюме. «Ну», - протянул человек. Петрик сунул ему, не раздумывая бумагу Главы, которая выручила его не один раз. «Пройдемте», - услышал он и поспешил воспользоваться приглашением.

Это было невероятно! Перед ним был его спасательный бот. Целый, практически не поврежденный, он лежал на боку, слегка зарывшись в песок. Чтобы завязать со строгим ученым разговор, Петрик спросил первое, что пришло ему в голову: «А для вас, ученых, специально пошили этот наряд?». Ученый, занятый своими нелегкими мыслями, не сразу сообразил, о чем его спрашивают. «Понимаете ли, молодой человек, - тонкие губы ученого иронично согнулись, - для ума, занятого важными задачами, не нужно придумывать задачи незначительные и маловажные, чтобы чем-то занять его». Петрик подумал над высказыванием ученого и попросил его развить свою мысль. «Чем занят ваш мозг, юноша? - спросил ученый и сам себе ответил, - Каким образом заработать себе на пищу и кров, как продержаться на своей социальной ступеньке, а еще лучше того шагнуть вверх, занять в этой жизни местечко потеплее и посытнее. И все. Если человеку не подбрасывать время от времени несложные, но занимательные задачки, человек заскучает. Он начнет смотреть вокруг себя с интересом и задавать ненужные и опасные вопросы: «Зачем?», «Почему?», «Кто?» и «Для чего?». И мало ли какие ответы могут придти в его голову, и что он может предпринять для решения этих вопросов. Не так ли? И вот человеку ставят вопрос, практически детский. Для того чтобы получить на этот несерьезный вопрос такой же несерьезный ответ. Человек при деле, мозг решает задачку: какой цвет ткани, где купить, какому мастеру отдать в пошив. Весь город занят. Все решают всеобщую несерьезную задачу. Не так ли? Нет серьезных вопросов, нет и серьезных ответов. Нет серьезных мыслей, нет и серьезных поступков. Всеобщее спокойствие и всеобщая занятость простым несерьезнымм делом. Но все-об-щим! Все пристально смотрят друг на друга. Все панически боятся отстать. Быть не как все, выглядеть не как все, делать не как все! Все аурийцы высококультурны, все глубокопатриотичны!»

«А вы, - не сдавался Петрик, - ученые, не как все?». «Ученые люди ученые, - ответил ему собеседник. Голова ученых серьезным делом занята, им не до забав. Правительство им свои задачки задает и ответы на них точные и своевременные требует. Нам не до фасонов, не до стилей! Я вижу вы, молодой человек, одеты довольно скромно. И правильно. Не следует человеку разумному выпячивать себя из толпы. Но и участвовать в детских забавах этой толпы тоже не следует. Чтобы не подхватить хворь, поменьше с толпой общайтесь, не впитывайте ее настроение и не проникайтесь ее слабостями. Умному человеку всегда есть к чему прислушаться и чему довериться».

«Чему же может довериться ученый?» - заинтересовался Петрик.

«Мудрости, юноша. Той мудрости, что хранится и передается из века в век, не сливаясь с толпой, ее настроением и мнением. Она живет в своей, параллельной жизни, идя параллельно общему настроению и моде. Где-то она теряет свои крупицы на ухабах истории, где-то с каждым витком истории она приобретает нечто новое и важное. И мудрость эта в книгах. В книгах, заставляющих вас вспомнить о вечном и думать о высоком, юноша. Но вашему поколению не по плечу ноша сия». «Ну почему же, - обиделся вдруг Петрик за свое поколение, - мы книги любим, читаем». «Вот-вот, любим, читаем. Это вы свои книги любите и читаете. А эти мудрые книги не читать, а изучать надо. То-то же. Нет, хлипкие вы, слабые. Ищите где полегче, помягче, как сделать попроще и побыстрее. Смоет вас история, как ливень пыль с дороги. Не вспомнит о вас никто, нечего вспоминать будет. Никто вы и ничто!» Тяжело вздохнув, ученый осуждающе покивал головой и направился к боту.

Вокруг бота стояло несколько человек, перебрасывались сухими короткими фразами. «Нам прислали помощника, господа! Как вас зовут?» «Петрик». «Это Петрик. Чиновники решили усилить наши ряды молодым, но очевидно, способным молодым человеком. Не так ли?». Человек, впустивший Петрика, говорил излишне громко и насмешливо. Петрика устроил такой поворот дела. Он изобразил смущенную улыбку. «Да вот, я, конечно, извиняюсь. Э-э-э...».

На него немного посмотрели, подождали от него умных речей, затем занялись своими делами, обмениваясь при этом замечаниями. Петрик осторожно приблизился к боту, обошел его, стараясь никого не задеть. Оболочка бота почти не пострадала от трения и температуры, пролетая через атмосферу планеты. Люк был закрыт. Пазы люка были забиты песком, который как цемент плотно держал люк, не давая открыть его. Что же предпринять? И Петрик решил, не мудрствуя лукаво полить все это водой. Никто ему не мешал и не помогал. Только к полудню мокрый и грязный Петрик очистил люк.

Принесли обед, состоявший из запеченной рыбы, хлеба и овощей. После обеда мальчик вернулся к люку. Группа ученых аурийцев стояла рядом с ним, но никоим образом в действия Петрика не вмешивалась. Они терпеливо ждали, пока Петрик сделает какую-нибудь глупость. Петрик собрался с духом и, навалившись на неподатливый люк, тянул за рычаг изо всех сил. Люк, скрипя, медленно отошел в сторону. Петрик почти впрыгнул внутрь. Только растерянность ученых помешала им вовремя отреагировать. Но этих секунд было достаточно, и Петрик закрыл за собой люк. Мальчик, дрожа от восторга и собственной храбрости сел в такое родное кресло.

Засветилась панель приборов, ожил бортовой компьютер. Он сообщил Петрику температуру и состав воздуха за бортом, и порадовал тем, что все системы исправны, приборы в рабочем состоянии, бот готов к старту. Петрик не знал, что делать дальше. Бот не был предназначен для дальних полетов, управлять ботом Петрик не умел. Он, конечно, мог опять нажать кнопку «Пуск». А что дальше? Теперь он знал, что даже от такого незначительного жеста могут быть очень значительные последствия. Петрик смотрел на панель управления, стараясь ничего не пропустить. Многие обозначения ему ни о чем не говорили. И чем больше он всматривался в приборы, тем большей была сумятица в его голове.

Отвлекали Петрика и глухие удары по обшивке бота. Ученые, не придумав ничего поученей, решили молотить кувалдой по боту: вдруг этот орех расколется. Мальчик заволновался. Если бы он ходил на лекции по космостроению, или прочел что-нибудь по управлению легкими летательными аппаратами. Кнопка «Маяк» почему-то не светилась. Рука потянулась и нажала ее. «Пеленг взят, - вдруг довольно сообщил бортовой компьютер, - позывные космостанции приняты. Курс на космостанцию рассчитан. Бот готов к полету». Космостанция - слово для Петрика знакомое, более не раздумывая, он нажал кнопку «ПУСК». Теперь он, как родной, обрадовался подушке безопасности. Бот загудел. Удары кувалды стихли. Компьютер начал отсчет.

Петрик считал вместе с ним. Старт. Легкий удар, треск. Бот, покачавшись, лег на курс. Через несколько часов мальчику стало жарко. Температура росла. Возможно, не в порядке была обшивка бота, возможно, произошел сбой в компьютере. «Не долечу, - вяло подумал он». Панель приборов подмигивала ему разноцветными огоньками. Движения спасательного бота Петрик не чувствовал. Он потерял чувство времени, а потом, кажется и чувства… Мальчик очнулся. Возникло слабое ощущение того, что температура в боте больше не растет, стало возможным спокойно дышать. Петрик расслабился и, полностью доверившись умному компьютеру, уснул.

Мокрого от жары и страха Петрика, находящегося почти без сознания, вытащили из бота два космолетчика и поместили парня в капсулу медицинского отсека. Весь путь домой Петрик пролежал в капсуле, прикованный проводами к умным приборам и самописцам. Вся эта техника - «последнее слово в космомедицине», изучала его физическое, психическое и прочее состояние.

К мальчику несколько раз в день заходил грустный доктор. Осматривая Петрика, доктор качал головой: «Главное покой», - и уходил. Кормила Петрика светловолосая космотесса. Она ни о чем его не спрашивала, заботясь о его нервной системе. Сказала только, что родители Петрика ждут мальчика на лунной базе. Петрик там же пройдет двухнедельный карантин. Две недели на лунной базе пролетели как один день. Что и как объясняли ему родители, вспоминать не хотелось. О встрече с родителями Петрик вспоминал с болью. Мама, рыдая, набросилась на него и мешала врачам транспортировать его из космолета в стационар. Петрик краснел и смущался. Ну что, в самом деле! Он же не маленький! Папа семенил рядом, утешая не то Петрика, не то маму, а, скорее всего самого себя. Врачи с трудом оторвали от него родителей и с радостью утащили его в медицинскую часть. За время медицинского обследования врачи буквально изучили каждую его клеточку, аппаратура жужжала и записывала его данные круглосуточно. Можно было подумать, что на базу прилунился сам ауриец, а не Петрик после каникул вернулся домой.

Несколько раз к нему был допущен интеллигентный молодой человек. Петрик честно рассказал ему все о своем путешествии, а молодой человек записывал его рассказ на диктофон. К своему рассказу мальчик сделал несколько очень удачных рисунков. Молодой человек остался доволен. Наконец-то врачи разрешили ему ехать домой. Дома Петрик клятвенно заверил папу, что начнет изучать технику и обязательно будет посещать школьный кружок. Он обещал маме никогда не совать свой нос дальше родной Земли, всего себя посвятить школьным занятиям.

В школу Петрик пошел с опозданием на три недели. Записку от родителей Ираида Викторовна приняла, но объяснила, что это не освобождает Петрика от выполнения обязательных письменных работ, и что она ждет от него в ближайшее время сочинения на тему «Как я провел лето». Ираида Викторовна не преминула также заметить, что у Петрика были очень интересные каникулы, и не менее интересным должно быть его сочинение.

Петрик послушно написал сочинение «О развитии аурийского костюма в период моих летних каникул». Лизавета обещала помочь с иллюстрациями к сочинению и добросовестно помогла ему нарисовать особо интересные костюмы. Обо всем остальном, что с ним приключилось, Петрик решил не писать. Может кто-то и мечтал сообщить всему классу, как он дослужился до младшего помощника главного подметальщика, но только не Петрик! Скорее наоборот. Ему хотелось утаить кое-что из своих приключений, поэтому всю-всю правду он не рассказывал никому. Только лучшему другу Сережке под большим-большим секретом.

О своем решении - дальше деревни своей любимой бабушки ни ногой! - Петрик не сказал даже Сережке. Не поймет. Он же не летал Бог знает куда в спасательном боте. И подметать Сережку еще никто не учил. А с Петрика все! Хватит!