Это было давно, в 2010 году. Я тогда ходил в старшую группу детского садика. Воспитательниц у нас что-то долго не было, и занималась с нами нянечка. То есть она занималась своими, нянечкиными делами, - убиралась, мыла посуду, иногда вышивала за воспитательским столом. Правда, еще она читала нам книжки и выводила гулять. Этого она особенно не любила, потому что мы долго одевались и мешали друг другу. Она по очереди одевала всю группу, и уже после третьего или четвертого ребенка начинала приговаривать: «Господи, да когда же это кончится…»

Нянька наша была очень заметная женщина. Высокая и очень крепкая. Моя мама рядом с ней - как тростиночка. Нянька была очень молчаливая и всегда говорила так, что уже никак нельзя было отделаться. Говорила: «Садитесь есть», - и мы садились. Говорила: «Собираемся на музыкальное занятие», - и мы собирались. Если кто-то делал что-то не так, она говорила просто: «Вадик!» (Вадик часто шалил) и смотрела на Вадика. И Вадик сразу все понимал.

Мама, правда, говорила про нее: «Опять там эта бабища деревенская с ними сидит!» И правда, та была из деревни. Звали ее Татьяна Ивановна.

Наконец, появилась у нас и воспитательница. Это было так. Был полдник. Все сидели за столиками и под внимательным взглядом Татьяны Ивановны жевали печенье и запивали компотом. Тут вошла заведующая, а с ней – пожилая женщина. Заведующая сказала:

- Ребята, вот ваша новая воспитательница. Ее зовут Софья Евгеньевна.

- Здгравствуйте, гребята! – Сказала Софья Евгеньевна и улыбнулась какой-то особой улыбкой, - как будто у нее лицо специально приспособлено для того, чтобы улыбаться.

Мы были заняты едой, но все же некоторые из нас повернулись и посмотрели на новую тетю. А мне даже не надо было поворачиваться. Я сидел прямо перед ней и смотрел на нее снизу вверх. На ней была коричневая вязаная кофта с желтой янтарной брошью и небольшая цепочка под воротником. Она потом всегда так ходила. И еще – у нее были не слишком длинные, пожалуй, даже короткие черные курчавые волосы с проседью.

- Я вижу, гребята, вы очень заняты, - Сказала Софья Евгеньевна, - Ну что же, я приду к вам завтра утгром, и мы познакомимся поближе.

Заведующая и новая воспитательница развернулись и направились к выходу. Тут я заметил, что Софья Евгеньевна прихрамывает, даже, скорее, припадает на правую ногу. Меня это, правда, не удивило. В мультфильмах и не такое бывает. А вот нянечка смотрела им вслед, явно сомневаясь в умственных способностях своей заведующей.

На следующее утро мы, действительно, стали знакомиться. Я пришел к завтраку. Софья Евгеньевна как раз помогала Татьяне Ивановне расставлять посуду и рассаживать нас. Когда, наконец, все уже ели, наша новая воспитательница встала рядом с нянечкой и тихонько сказала ей, будто поделилась самым удивительным открытием:

- Какие это хогрошие детки! Как они хогрошо кушают!

- Кушают-то они хорошо… - Сказала Татьяна Ивановна, распрямилась и сложила руки на груди. Тут, по-моему, все мои маленькие согруппники и согруппницы стали работать ложками как-то совсем вяло и принялись рассматривать наш новый воспитательский дуэт. Нас, по крайней мере, меня, очень удивило, что локоть нянечки в этой позе находился на одном уровне с переносицей воспитательницы, а сама Софья Евгеньевна показалась мне будто бы маленькой девочкой, ну, может, немного седоватой и чуть сморщенной. Однако я постепенно сообразил, что дети на самом деле еще меньше, и мысль моя стала работать в другом направлении. Я вдруг подумал, что все люди очень разные, и что это прекрасно видно на примере Татьяны Ивановны и Софьи Евгеньевны. У них различалось просто все! – рост, вес, волосы, голос. Я стал сравнивать их обеих с мамой и тоже нашел немало отличий. А я-то – совсем ни на кого не похож: мальчик, да еще ребенок. Более глубоких выводов из всего этого я сделать тогда не успел, потому что начались занятия.

Сначала Софья Евгеньевна просто-напросто прочитала нам сказку «Колобок». Читала она какими-то кусками, как будто-то разбегаясь внутри одного куска, а потом, перед следующим, она останавливалась и задумывалась. При этом она успевала всему удивляться: и тому, что «жили-были дед да баба», и тому, что на Колобка хватило муки в пустом амбаре, и смешному слову «сусеки». А уж когда Колобок встретил зайца, я не выдержал и подошел посмотреть, - это тот же самый заяц, про которого читала Татьяна Ивановна, - или новый?

- Почему ты встал, Саша? – Спросила Софья Евгеньевна.

- Покажи мне зайца, - сказал я.

Софья Евгеньевна покачала головой и сказала:

- Ай-яй-яй, такой хогроший мальчик, а не знает, как надо попгросить! Скажи: «Софья Евгеньевна! Покажите, пожалуйста, зайца!» Я на секунду замер, потому что мне снова показалась, что Софья Евгеньевна - это такая маленькая девочка, - и почему с ней надо говорить на «Вы»? - а потом попросил, как надо было просить. Она показала нам картинку с зайцем и все убедились, что это был тот же самый заяц, про которого читала Татьяна Ивановна.

Потом я сел на место, посмотрел на Софью Евгеньевну, а она посмотрела на меня, и мы оба без причины рассмеялись. И с этого момента мы не только познакомились, но и подружились.

 

Теперь, когда мама водила меня из садика, я непрерывно рассказывал ей о Софье Евгеньевне, - что она нам сегодня читала, как одевала, в какие мы играли игры. Мама вела меня за руку, говорила «да-да» и отвечала на СМС-ки. Иногда я излагал свою теорию различий. С помощью Софьи Евгеньевны я заметил, что различаются не только люди, но и дни, деревья, окошки в квартирах. И каждый день я хотел узнать, чем завтра будет отличаться от сегодня, и жизнь тогда казалась мне интересной. Мама приводила меня домой, переодевала, а я все рассказывал и рассказывал.

Потом, правда, она говорила: «Ну ладно, хватит, я и так тебя уже наслушалась. Молчи и иди ешь». Она кормила меня, потом включала мультфильм на DVD и говорила почти то же самое: «Вот, смотри и не мешай мне, я на работе устала». Она садилась на диван на кухне, ела и смотрела по телевизору передачи про звезд. А потом просто лежала на том же диване, звонила подругам и говорила: «Нет, ну ты представляешь?... Ну, а он?... Нет, ну вообще…» Мне очень нравилось, когда она, лежа на диване, запускала в свои белокурые волосы пальцы и разглаживала их. Это было очень красиво. Правда, она при этом часто курила, и это было плохо, потому что тогда она закрывала кухонную дверь. Я, конечно, видел ее сквозь искажающее дверное стекло, но при этом мне казалось, что я остался в квартире совсем один и вижу маму как бы издалека, как бы по телевизору.

Честно говоря, я думал, что мама так никогда и не обратит внимания на такого чудесного человека, как Софья Евгеньевна. Я даже думал, что для мамы она вовсе не существует. Но я очень старался поделиться с мамой всем хорошим, чем только можно. Ведь она все время говорила о своей усталости, о каких-то начальниках-сволочах, менеджерах-сволочах, и о мужиках-сволочах. Я так рассудил, что Софья Евгеньевна не начальник, не менеджер и не мужик. Мой личный опыт подсказывал, что она совсем не сволочь, а очень даже замечательный человек. Значит, считал я, такой человек как Софья Евгеньевна крайне необходим моей усталой, одинокой маме.

И вот однажды я снова что-то рассказывал про Софью Евгеньевну, - и когда вышли из садика, и по дороге, и в подъезде, и дома. Мама переодевала меня, когда я рассказывал, что Софья Евгеньевна похвалила меня за обедом и сказала: «Саша, ты такой чудесный гребенок, ты так хогрошо кушаешь! Только молчишь все вгремя и с гребятами мало играешь?» Вот тут она посмотрела на меня таким долгим-предолгим взглядом, что я подумал: может быть, я в чем-то виноват?

А мама сказала:

- Надо на эту Софью Евгеньевну посмотреть…

 

И, наверное, она посмотрела. Сам я не видел, как она смотрела, но через пару дней к нам зашла мамина подруга, «Надька» (по-другому мама ее не называла), они закрылись в кухне, курили и болтали. А я играл в прихожей в конструктор и смотрел на них сквозь дверь.

- Нет, ты представляешь, - говорила мама «Надьке», - Нашли тоже кого взять воспитателем… Я как-то внимания не обращала, а потом слышу: мой-то все про нее да про нее. Каждый день выслушиваю: Софья Евгеньевна то, Софья Евгеньевна се… Нет, я внимания не обращала, но ведь он – каждый день…

- Влюбился, наверное… - Сказала Надька.

- В кого? В нее? Да она – пенсия! Ты не поверишь, - седая, - даже не красится, - хромает - всю перекашивает, картавит, кофту носит дурацкую! Чего он в ней нашел?

- Блин, с каких лет начинается… - Горестно сказала Надька, глубоко затянулась сигаретой и, выпустив тонкой струйкой дым, произнесла, - я вообще удивляюсь…

- Нет, все… Я этого так не оставлю, - сказала мама, - гнать таких поганой метлой!

А я сидел за дверью со своим конструктором и представлял, как мама замахивается поганой метлой на Софью Евгеньевну. Мне было жалко их обоих; какая-то в этом была большая беда. Тогда я не знал, какая, а теперь догадываюсь, но объяснить не могу.

 

Прошло еще какое-то время, и я подслушал еще один мамин разговор; на этот раз она говорила по телефону с какой-то Светкой. Мама сидела на диване в кухне и, как обычно, курила, закрывшись от меня.

- Ну да, да… Я рассказывала… В садике… В кофте такая… Старая… Ой, а брошка эта у нее – вообще отдельный разговор, я вообще не понимаю, как с такой брошкой можно на людях появляться!

- Я ведь заведующей сразу культурно объяснила: она кар-та-вит! А дети от нее перенимают. Хромает, - и они у нее учатся! А она, Светк, знаешь, что говорит? – «Софья Евгеньевна, - отличный педагог с большим стажем!» «Для нас, - говорит, - большая удача, что на такую зарплату пришел квалифицированный человек». «От нее, - говорит, - все дети без ума!» А я уж, Светк, вижу, что без ума, - мой-то все вокруг да около, прямо терпеть не могу! Я ей говорю: «Это не мои проблемы, что у вас маленькие зарплаты! Я на вашу Софью Евгеньевну управу найду!»

Я в ужасе слушал все это и думал примерно так: Мы с мамой жили тихо и мирно, и в садик к нам пришла замечательная Софья Евгеньевна. Мама мне нравится и Софья Евгеньевна тоже. Значит, они должны дружить. Вместо этого мама на нее нападает. Я ничего не понимал, казалось, весь мир и люди в нем устроены совсем не так, как я ожидал. Даже мама была не такая. Мне было страшно. Даже рубашка, помню, намокла и прилипла к спине. А мама продолжала:

- И вот - последняя капля, Светк… Последняя капля… Прихожу сегодня в садик забирать, а она ко мне ковыляет и говорит: «У вас такой чудный русский мальчик, настоящий Ванечка!» Нет, ты представляешь, - Ванечка!» А ОН – АЛЕКСАНДР! Ну, я молчу… Одеваю… А она опять: «Я, - говорит, глажу его по головке, - у него такие волосы русые, личико скуластенькое, так и хочется назвать Ванечкой» Да-да, вообще маразм, Светк! Я как заору: «Сама ты Ванечка! Чтоб я тебя больше тут не видела никогда!»

 

Да, все так и было, как мама рассказывала. Я уж после этого больше не рассказывал ей про Софью Евгеньевну. Она молча забирала меня из садика, молча переодевала меня, молча вела домой. Нет, кое-что она говорила. «Обойди лужу», «Пойдем через магазин» и тому подобное. А Софья Евгеньевна продолжала у нас работать. Время от времени мама снова звонила какой-нибудь подружке, сообщала, что «эта еще работает» и грозилась, как появится свободное время, сходить в РОНО и «проучить эту, ну, про которую я тебе говорила».

 

Честно говоря, я плохо помню даже время года, когда это случилось. Не говоря уже про месяц и день. Помню только, что был тихий час. Я не спал и слушал, как нянька гремит нашими тарелками в своем закутке. Потом я услышал, как вторая дверь в группу открылась и вошла Софья Евгеньевна. Я закрыл глаза, чтобы она не догадалась, что я не сплю, и слушал, как она двигалась тихонечко вдоль стенки, как-то странно и долго шаркая, как будто волоча что-то за собой. Я лежал и думал: «Почему Софья Евгеньевна так странно идет?». Она подходила все ближе и ближе ко мне, и вдруг мне стало страшно. Я открыл глаза, и она тут же повалилась на пол у моих ног. Для тех, кто спал, она упала неслышно, но я так перепугался, что сразу вскочил.

Софья Евгеньевна загребала воздух левой рукой и пыталась подогнуть левую ногу. Увидев меня, она сказала:

- Ванечка, я упала…

Я со всех ног бросился к няньке. У меня, наверное, было очень страшное лицо, потому что я даже не успел ничего сказать, - Татьяна Ивановна выбежала в группу и, увидев, Софью Евгеньевну, бросилась к ней. Я шел за нянькой следом и сначала прятался от Софьи Евгеньевны за ее широкой спиной. А та легко, как куклу, подняла воспитательницу и переложила на мою раскладушку. Я слышал, как Софья Евгеньевна прошептала:

- Что, Танечка, это все?

А нянька, как будто ворча и обижаясь на нее, сказала:

- Какое все, Софочка! Какое может быть все? Ты только лежи. Выздоровеешь, с палочкой ходить будешь. Ты вон даже разговариваешь. А с ребятами кто заниматься будет? Ты тут полежи, а я пойду «скорую» вызову. А ты, Саша, - сказала она мне, - сиди на стульчике и из группы никуда не выходи.

Когда Татьяна Ивановна вышла, я сел на стульчик и стал смотреть на Софью Евгеньевну и думать: «Софочка – это такая маленькая девочка. Где же она скрывается в нашей старенькой заболевшей Софье Евгеньевне?» Я вспомнил, что в самом начале она мне казалась маленькой. Но тогда она была радостная и улыбалась как ребенок. А теперь… Я долго смотрел на нее и вдруг снова увидел под морщинами воспитательницы маленькую девочку. Но теперь она была совсем другая. Этой девочке было больно и обидно. И я сказал ей:

- Софочка, все будет хорошо, ты не волнуйся.

Она посмотрела на меня и улыбнулась своей специальной улыбкой:

- Я знаю, Саша…

И из глаз у нее потекли слезы.

 

Когда после летнего маминого отпуска я вернулся в детский сад, Софьи Евгеньевны там, конечно, уже не было. Да и вообще, за прошедшие месяцы нового воспитателя «на эту зарплату» для нас так и не нашли.

Мой первый день в подготовительной группе был пасмурным, в раздевалке было темновато. Мы с мамой опоздали, занятия уже начались. Я переоделся, и она сказала как обычно:

- Ну все, иди!

И я, было, пошел, но она остановила меня и с силой привлекла к себе, а потом спросила, заглядывая мне в глаза:

- Ты меня любишь?

Она никогда так не делала и никогда меня так не спрашивала. Спрашивала совсем по-другому. Ладони у меня сразу вспотели, по загривку побежали мурашки, а язык присох к небу, к зубам.

- Ну, что молчишь?

- Та… - Еле слышно выдохнул я.

- Честно? – строго спросила она.

- Да, - уже твердо ответил я.

Она погладила меня по голове и, все так же, глядя мне в глаза, сказала:

- Какой ты у меня уже большой …

Я вырвался из ее рук и убежал в группу.