Война лишила меня радостей детства. Я прошел жизненную закалку.

 

Детское сознание - ученическое, сравнительное, накопительное, хрупкое, миниатюрное, не оформившееся… По этим причинам откладывает в архив памяти отдельные важные штрихи. Не самые важные. Часто игрового типа. Детство мое и поколения выпало на суровое, голодное время войны и первые мало радостные послевоенные годы. События в памяти перемешаны - сохраненные и позже узнанные, услышанные. Упорядочим со всей добросовестностью.

 

Мои родители: Гита Саневна Шехтман и Ицхак Шмулевич Бельферман (пусть сохранится о них благословенной память). Этот год (2009) - удивительных годовщин. Маме могло исполниться 100 лет, отцу 110 и 30 лет прошло со времени его смерти.

 

Еще до женитьбы и моего рождения – отец побывал в заключении. Строил канал «Москва-Волга». Сложилось так… Жили они в небольшом местечке, отец всегда гордился: «Наша Новая Ушица до революции числилась уездным городом». В местной кооперации отец трудился заготовителем. Являлся активным. Есть у меня большая фотография – сохранила мама, провезла через войну, прочее –: на ней не менее ста лиц. Сфотографированы все под красным знаменем: изображены бюсты вождей мировой революции: Маркса-Энгельса- Ленина-Сталина… Году в 1933 посчитали власти: ново-ушичане не заслуженно получили переходное красное знамя: причина ареста нескольких руководителей района. И моего отца арестовали… Выручила бабушка: поехала в Москву – попала на прием к какому-то начальнику. Тот выслушал, разобрался, пообещал: «Освобожу твоего сына! Бабка, езжай домой!» Но бабушка потребовала: «Вы напишите!» Тот посмеялся,.заверил: Возвращайся! Приедешь – встретишь сына!» Так оно и случилось… Вскоре отец женился…

 

К моменту моего рождения - отец трудился на ХТЗ (Харьковском тракторном заводе). Родители проживали в бараке завода. Рядом с этим местом расположен Дробидский Яр, овраг – при оккупации, при пособничестве украинских националистов, нацисты выявляли и расстреливали в нем Евреев.

 

Я родился в марте 1935. В метрическом документе указали: приняли меня в "хозяйство" свое Орджоникидзевский район Харькова. Родители вскоре перебрались на частную квартиру - по улице Грековской. Мама водила меня в детсад. Однажды по улице шел военный - я подбежал смело к нему: "Дядя, вы товарищ Ворошилов?" Военный немного опешил, смутился: он действительно лицом похож на маршала СССР. Извинительным тоном объяснил: "Нет, мальчик - я просто военный, не Климент Ефремович".

 

Никого не удивлю сообщением: для всех война началась внезапно. Наступили безумные дни: не выключают радио, ведут осторожные разговоры, слезы, беспокойные ночи. Часто будят воющие сирены. Город бомбят. На ночном небе красиво гуляют светлые полосы прожекторов. Заворожено смотрю. Спросил:

- Они ищут звезды?

- Нет! - Объяснили. - Не пускают вражеские самолеты в наше небо. - И как назло вскоре раздались отдаленные взрывы, гулкие выстрелы. Во время одной бомбежки центра города - человек упал возле нашего дома. Я бегал рядом - не забежал домой, как требовала мама. Подбежал к упавшему, спросил: "Что с вами?" Он не ответил. Меня позвала мама. К этому человеку вызвали скорую помощь. Он рассказал:

- Увидел ангела – наклонился.

- Ангела смерти? - Спросили.

- Нет - не Ангела смети! Другого Ангела…

С взрослыми я услышал эту историю - спросил у мамы: " Он меня принял за Ангела?"

 

У моих родителей двое детей: мальчик – я и девочка. Я старше на четыре года. Рядом с домом по улице Грековской протекала небольшая речка… Средневозрастный хозяин подружился с моей молодой матерью. Часто заходил к нам в гости: на неустроенность жаловался и плохое поведение обеих своих дочерей. Началась война… Мне шесть лет. Хозяин отговаривал родителей, особенно маму: «Не уезжайте! Для вас я все сделаю! Верьте слову!» Эвакуировались в сентябре 1941:. мама с нами, детьми, бабушкой Малкой – не помню точно: гостила она в Харькове, жила в нашей семье? Оказались в эшелоне с другими беженцами-работниками ХТЗ, их семьями. Отца не отпустили, задержали в Харькове, еще оставили… В пути эшелон бомбили. Почти сутки стояли: ремонтировали разрушенный участок железнодорожного пути. Держали нас и другой эшелон рядом - на полустанке. Услышал, запомнил разговор - в вагоне соседнего эшелона.

- Приехали спекулянты, родственники мужа. - Некая тетка жаловалась.- На усадьбе они поставили печь с большим котлом. Варили и жарили колбасу на продажу. Деньги за аренду-разрешение не платят. Быстро разбогатели. Нам достались одни заботы, дым да косточки. - Помню: громко я переспросил - "Так что, дым да косточки?" Удивился, та подтвердила: "Да, дым да косточки". В нашей теплушке все громко смеются.

 

Направление нашего состава: до Сталинграда. Ехали долго, кружным путем… Приехали к пригороду Сталинграда. Беженцев выгрузили. Разместили вывезенное оборудование ХТЗ, под открытым небом установили станки, перешли на выпуск "военных тракторов", танков. Через некоторое время отправили на пристань. Из Сталинграда.- по Волге на пароходе поднялись к Куйбышеву… К тому времени в этот город переехало правительство. Наш пароход задержали на подступах к городу, возле какой-то пристани. Все вокруг оцепили: не выпускают. Говорят: пароход отправят – вверх или вниз? Мама моя с дочерью на руках, я держусь за подол ее платья… Бабушка. Какие-то вещи… Почти всю дорогу – и ночью – беспрерывно плакала сестра… В трюме: некто посоветовал ее придушить… И сейчас – она вновь завыла… Не знаю, не помню, не разобрался: что, как? Дрогнуло сердце у одного красноармейца: пропустил маму с детьми и старухой… Мы оказались на берегу.

 

Мама оставила нас с бабушкой – сама ушла узнавать место нахождения вокзала, другие практически нужные сведения… Вновь завыла сестра: теперь понятна причина – захотела есть. Бабушка нашла нечто древесное – разожгла костер, поставила или повесила котелок: варит галушки. Вскоре появилась мама: с трактором. Расположена железнодорожная станция в нескольких километрах. В Куйбышев не впускают, а к станции добраться еще можно. К трактору прицеплена тележка: подняли вещи, в нее взбираемся… Сварились почти галушки в котелке … Бабушка притушила костер – с полным котелком взобралась в тележку. Поехали… Котелок с галушечным супом бабушка держит за ободок в руках… Дорога – по булыжнику или проселочная: трясет! Разбрызгивает почти кипяток из котелка в разные стороны… Некоторое время бабушка терпела: вынуждена вылить суп из котелка с несъедобными галушками.

 

… Вновь закатила истерику голодная сестра: не успокоишь! Железнодорожная станция расположена в каком-то строении … К этому моменту об отце и муже мама никаких сведений не имела. Знала: ее сестра с семьей и матерью оказались в Бухарской области Узбекистана. Туда и решила ехать. Наши женщины долго договаривались: не согласны одна с другой. По этой причине решили разъехаться. Поедет бабушка самостоятельно в Новосибирск: там живут двое ее сыновей с семьями. Мама с нами выбрала дорогу в Среднюю Азию: к бабушке, своей матери, и семье сестры. Посадили бабушку в вагон, отправили предупредительную телеграмму в Новосибирск. Билет в Ташкент мама выбила. В разные стороны разъехались. Нам предстоит дальняя дорога: повезли в среднеазиатскую неизвестность. Попетляли по маршруту: Куйбышев - Ташкент - Бухара, еще дальше на юг. Находились далеко - в городе Кермине или Кармин. На юго-западе Узбекистана, вблизи Афганистана. Об этом я узнал значительно позже, понял благожелательность, теплоту, приветливость, почти сердечность людей тех мест. С двадцатых годов там процветало басмачество. Советские властители отправили Буденного - с изощренной жестокостью его конница уничтожила басмачей - одновременно запугали остальных. Мусульмане покорны твердой, последовательной и беспощадной власти. Самое большое для них оскорбление: сложить пальцы под носом – вроде усов: напоминание о маршале Буденном.

 

Приехали мы к родственникам в Кермине к концу года. Марк Цейтлин, дядя, муж Эстер, маминой сестры, главный бухгалтер МТС. До войны он работал в Проскурове, Украина, в сельскохозяйственном управлении. У них гостил несколько дней мой дед Сани Шехтман, резник местечка Миньковцы. В пятницу, утром, за день до начала войны, он собрался домой на субботу. Попутная машина повезла домой - на несчастье его и наше. Узнали по окончании войны: прятался он долго в узком пространстве между домами. Их гнали на бугор. Расстреляли примерно 25 августа 1941, сбросили в общую могилу. В Миньковцах себя удивительным способом проявил фельдшер Василенко. Недавний друг Евреев, от Б-га лекарь, сотрудничал с новой властью и нацистами. Осуществляют украинскую мечту возрождения небольшевистской самостийной Украины. Для нацистов и себя он искал "еврейские клады". Резал животы - при малейшем подозрении: убежден - хитрые Еврейки имеют обычай проглатывать бриллианты. Порежет живот – отсылает: «Теперь можешь танцевать».

 

В Кермине нас поселили в коридоре. Мама кроила, шила женскую одежду на швейной ручной машинке немецкой марки. Через некоторое время приехал отец. В МТС устроился. Недолго прожил с нами: уже немолодого, в возрасте 44 года, отца призвали на воинскую службу. Отправили в Коканд: – обучили на минометчика. Мама поехала отца проведать… Показал он ей свой миномет: считали очень секретным оружием… Мама уехала, а отца отправили на гауптвахту: выдал жене важный военный, государственный секрет. Окончил предбоевую подготовку - воинскую часть отправили в Действующую армию, на фронт. Самые отчаянные наступательные бои вели на подступах к украинской столице Киеву. Представляли к награде Героя каждого, форсировавшего Днепр и удержавшего рубеж. Вскоре после форсирования Днепра, вблизи Киева, между городами Васильковым и Белой Церковью произошло крупное танковое сражение, подобное на Курской дуге. О нем не вспоминают по простой причине: огромная масса красноармейцев попали в окружение, оказались в нацистском плену. Среди них 269 стрелковый полк: отец сержант, командир минометного расчета. Он за полтора года нацистского плена побывал в нескольких концентрационных лагерях. Еле выжил. Прошел через гибельные моменты.

 

Нацисты освобождали Украинцев-военнопленных - позволяли тем вернуться по домам. Большинство их пошли в полицию своих сел, районных центров, городов. Нацисты доверили советским активистам общественное и комендантское устройство военного лагеря. Некие активисты ходили, переписывали наличный состав - фамилию, звание и национальность. У отца спросили: "Ты кто?" Он прямодушно ответил: "Еврей". Активист оказался порядочным человеком - оборвал его, строго сказал: "Чтобы этого больше никто не слышал". Отца он записал Караимом. Это особая Еврейская секта. Возможно, потомки Хазар. Они признают только Тору (Пятикнижие, Библию). Не признают за священные всю устную Агаду, Талмуд, другие источники новейшего времени. У этих сомнительных Иудеев-Караимов с Евреями вечно недоразумения, стычки. Во времена Царей Романовых они страстно доказывали: нет у них родства, связей с Евреями. И нацистскому режиму доказывали: спаслись от уничтожения. Отметим помощь ашкеназских светил-гебраистов: сами погибли в крематориях – не признали Караимов Евреями.

 

Пленных Караимов поселили отдельно. Оживились они при появлении новенького, моего

отца. Выясняют детали, подробности: его расспрашивают, испытывают, раскалывают, узнают, допрашивают. Отец вынужден бежать в общий лагерь: могли выдать нацистам. Караимы - "Евреи" особые, сомнительного свойства. Они готовы торговать чужими человеческими жизнями, как товаром. Российские Караимы Крыма - в смысле, качестве, морально-нравственной "выгоде принципов", образе поступков, глобальных действий -похожи на израильских самаритян.

 

О скитаниях отца ничего не знаю. И сам я виноват: не узнавал. Отец сразу расстраивался сильно: стоило напомнить ему о страданиях периода плена. Я запомнил и превозмогал свою любознательность - ни о чем его не спрашивал. Усвоил урок на всю жизнь: ни у кого ничего не спрашиваю о личном. Узнаю только - мне доверяемое.

 

По документам. Уже после форсирования Днепра – в районе между Васильковым и Белой Церковью, под Киевом - произошло большое танковое сражение, подобное на Курской Дуге. Об этом сражении не пишут – части Красной армии потерпели поражение, огромная воинская сила оказалась в нацистском плену. Отец чудом спасся. Находился полтора года в плену. Вынудили трудиться на сельскохозяйственных работах Германии на самом ее западе. Освободили Союзники Американцы. В одном из первых эшелонов возвращался домой. В Новоград-Волынске проходила старая советская граница. Позже, по договору с Германией осенью 1939 - СССР отошли значительные территории – Западной Украины и Западной Белоруссии. Включили в СССР. Новую государственную границу отодвинули на запад… В Новоград-Волынске всех возвращавшихся домой бывших военнослужащих под конвоем отправили в места проверок. Отец оказался на химическом комбинате в Сталиногорске – под Москвой. Сейчас это Химки. С год его «проверяли». Серьезно проверяли. Узнавали у военнослужащих их части – о поведении в бою и нацистском лагере. Основное интересовало следователя: «Как это ты, Еврей, - остался живым?» «Предавал?!» И при этом – энкеведист-нацмен, из мусульман требовал у отца: «сообщи об Еврейских тайнах: хочу понять, приобщиться к Евреям. В смысле моральном, разбогатеть – не мешает. Ты учился в Одесе: рассказывай!» Отец ответил: «Верну свободу – посмотрю еще: стану с тобой разговаривать…

 

… В Кермине моя мама некоторое время работала уборщицей в военной столовой. Жена офицера, заведующая столовой - требовала сверх уважительное к себе отношение: стоя докладывать, беспрекословно подчиняться, выполнять распоряжения. Постоянно ходила с бинтиком: вытирала, искала пыль. Еще она потребовала: докладывать обо всех разговорах и происшествиях. О выносе пищи поваром для семьи и отходов - для корма птицы и домашних животных. Мама попыталась увильнуть. Подслушивать, передавать разговоры, доносить - не согласилась: ее уволили с работы.

 

Постоянно плачет, требует чего-то особого - сестра. Никак мама ее не успокоит, просит в отчаянии: "Прекрати плакать, змея!" Та требует: «Хочу вишеньки, хочу вишеньки. - Она еще плохо говорит. Вкусное, все сладкое называет вишеньками. Она очень болезненный ребенок. Вон - вышла прямая кишка - вставляют. На ее лице выскочила пендинка - нарыв. Нельзя прикасаться, расчесывать. Она постоянно разрывает. Ребенок в таком возрасте не понимает, увеличивает уродство. Она привыкла делать все назло. Себе во вред!

 

А я ищу занятия. Вместе с кузеной Яной посещал ее первый класс. Не считался учеником: мне только шесть лет. Учительница довольна моей сметливостью: отправляла в коридор, к часам - смотрел и сообщал время. Официально зачислили в школу на следующий год - в возрасте семи лет. Год закончил с похвальной грамотой. Мою маму заметил директор

школы - бухарский Еврей: очень понравилась: постоянно за ней ходит. Она появляется где - он тут как тут! Добивается взаимности. Обещает стать ей хорошим мужем, а детям надежным отцом. Отбивается мама: отца ожидает - не нарушит верности. Так воспитана. Представить не может себе другого поведения, выбора. Многие женщины вынужденно, другие даже без особой причины - пользуются моментом. Война - все спишет.

 

Любимица семьи, красавица Эстер (тетя Фира) привыкла всеми командовать: прежде она

гоняет свою мать, больную раком бабушку Шеву. И сама тетя болеет: тяжело переносит

местный климат с резким перепадом температур. Еще ее изводит внутренний эгоизм. Она

меня постоянно гоняет, ругает. Жадной стала – до невероятия. Дядя Марк отправляет Яну в школу: дает с собой бутерброд. И мне дает, окажусь я рядом. Тетя Фира не даст никогда – только накричит: не там стою… У них всего вдоволь – не накормит: лучше выбросит.

 

Среди развлечений - ходили на рынок: разглядывали, вынюхивали фрукты, продукты, наблюдали за продажей. Однажды наблюдал: парень-подросток ловко схватил с прилавка яйцо - вдавил его в рот. Узбеки не любят воров. Повалили мелкого вора - жестоко избили ногами. Отняли его от самосудцев - отнесли за рынок, бросили под палящим солнцем. Судьба - выживет, не выживет - тоже судьба. Аллах решит по справедливости.

 

В контору МТС на ослах-ишаках часто приезжали трактористы. Всех их закрепляли в бригадах, за колхозами. Привозили они отчеты о работе, получали наряды на работу, выясняли зарплату. Работникам конторы привозят фрукты, продукты: подарки. В конторе задерживаются. Я пользовался их отсутствием: отвязывал осла-ишака, взбирался на его круп, чаще даже без ватника и подстилки, шпорил и катался после уроков. Узбеки прибегают к моей маме: "Где Мыша?!" Они знали точно: нет осла на месте - это моя проделка! Никогда они меня не ругали. Люди казались очень добродушными. С одним трактористом я особенно дружен. Он вечно смеется. С широким носом. Его называл Лелин (вместо клички Ленин).- Смотри, Лелин, - показываю пальцами - захватываю все свое лицо: - У тебя во-о-от такой нос! - Он смеется - не обижается. Реквизировал осла его я постоянно . Этот Лелин оказался среди других награжденных за доблестный труд. Его с другими чествовали, уже после нашего отъезда. Проявляли удивительное гостеприимство. Узбеки. Возле их домов росли виноградники, располагались бахчи. Иногда богатая почва засыпана толстым слоем движущегося песка. Нужен постоянный полив. Часто сеют они

трудоемкий, водососный хлопок - на колхозных полях причудливой конфигурации.

 

Муж маминой тети Эйня еще в молодости стал контрабандистом. Их местечко рядом с границей с Австро-Венгрией. Живая коммерческая его натура требовала рискового заработка. Их семья держала корчму, но ему постоянная скука обслуги не приносила радости. Никто предсказать не мог судьбу. По вине сербского авантюриста-убийцы началась Первая Мировая война. По приказу российского военного и полицейского руководства - из военной зоны и примыкающей к ней широкой полосы выселили многих Евреев. Из пресловутой "черты оседлости" они попали во внутренние губернии Империи. Эйня широко развернулся в период НЭПа. Пришли новые времена: он многое потерял. Пытался примкнуть к своему братцу Алтеру - тот много лет успешно ведет валютные операции. Даже имеет личный счет в заграничном банке: только пользоваться им не может - по причине политического характера. Позырился на обещание выплат больших прибылей: за короткий срок. Возможно, так. Товароведы, банкиры - прожженные жулики: нельзя на них ни в чем положиться. Они, прежде всего, думают только о собственной выгодой операции. Любят рисковать отдельные вкладчики. Никогда больших выигрышей не имели, зато внутри закипает кровь от азарта. Появились прорицатели. Верь брехне: подобно цыганам, треплются. Они "честно" зарабатывают на жизнь. Его сводный брат Мотя всей головой влез в технику - отдался суконному производству. Сукно фабрики густой вязки - приобретает клиентов: пользуется большим спросом. Марка! Знающие клиенты платят дороже за одну эту марку. Уверены: сюртуки и пальто из этого сукна, даже без лицовки, прослужат дольше. Они тоже приехали в Кермине.

 

Привезли травмированного дядю Марка Цейтлина. Висок - сплошная рана. Случилось после попойки. Все они пьяные. Везли его куда-то - потеряли в дороге, он выпал из кузова. Приехали, не сразу вспомнили. Ночью поехали искать. В пустыне - загрызут шакалы. Еле нашли почти бездыханного. По дороге бросили его в арык - пришел в себя.

 

Мама поручала мне ответственные задания: я ходил в отдаленный магазин МТС, очереди выстаивал за хлебом. И даже недолго работал на мельнице. Принес домой молотую джугару - такой злак. Из пустыни часто приносил черепах. Завхозом работает польский Еврей. Он бежал от нацистов. Крупный фабрикант или коммерсант. Но не мог запрячь коня. Упрямые от природы ослы - ему дополнительно не послушны. Из деликатесного черепашьего мяса его жена варила бульоны, супчики, жаркое, вялила черепашьи ножки.

 

Две вести пришли почти одновременно: вернули письмо мамы в воинскую часть отцу - с уведомлением о «нерозыске» и официальное сообщение о пропаже моего отца "без вести". Более двух лет не имели никаких сообщений об отце. Пропасть "без вести" не легче, чем погибнуть. Хлебные карточки оставили, а денежного довольствия лишили.

 

Рядом с нашим домом - неглубокий пруд: однажды я в нем тонул. Был и пожар во дворе. Некто сгорел. И вещи. Происшествия отложили свой отпечаток на моем характере. Нас иногда возили на реку Зеравшан - приток Аму-Дарьи петлял, менял русло в пустыне.

Впритык к нашему дому огородили территорию, расположили лагерь, построили бараки: поселили перемещенных лиц из Польши. Среди них и Евреи. Иногда по ночам по нашей крыше выбирались на волю люди: бежали из лагеря. Многих молодых, здоровых в Иран перевезли: формировали части польской армии Андерса. Некоторые из них воевали. Из США и другой заграницы присылали им посылки с продовольствием, одеждой. Помощь партиями со складов лагеря передавали торговцам. Модные для Соединенных Штатов, прекрасного качества вещи шли в продажу. Группа активных лиц-комбинаторов почти все новое продавали в Бухаре, Ташкенте. Попадала часть и на местный товарный рынок. Крохи от вырученных средств используют на покупку старья у нуждающихся: дарят его несчастным соплеменникам. Затыкали глотки свободных польских лагерников.

 

Младшей дочери Эйни, Минне - всего семнадцать лет: ведет себя, словно интриганка с опытом - добавляет капиталы уже и без того не бедной семье. Переживают все суровое время - они ни в чем себе не отказывают: платят! Деньги всегда: универсальный ключик. К Минне подбивал клинья богатый жених: самодовольный Доля, польский Еврей. Ему около сорока лет. Всегда он чисто выбрит, надушен, сияет улыбкой. Участвует во всех комбинациях в польском лагере: ими руководит. Поляки к благодеяниям приучены, даже привыкли: щедрые Американцы собирают огромные фонды в помощь беженцев войны. Вся благотворительная помощь от Международного Красного Креста - беженцам из Польши - проходила через руки Доли и его подельников.

 

Повсюду скорбь, нужда, болезни, а родители Минны устраивают развлекательные приемы со щедрым угощением. В их доме появлялись и красные офицеры - из райвоенкомата, комендатуры и некоторые излечившиеся в превращенной в госпиталь местной больнице. Эйню постоянно извещают о предстоящей облаве - тогда он берет свою палку, медленно передвигается, выворачивается. На фронт его не призовут по возрасту, а на трудовой фронт признают годным. Минна замуж не вышла, естественно. Семья дополнила капитал. Вернулись в Киев. Купили квартиру.

 

Сын Эйни, Алексей (Буцик) Борейко появился неожиданно. Его звали Адольфом. Заменил неприличное имя. Но как он стал Борейко? Не поехал в эвакуацию: со своей невестой - Украинкой Тамарой, остался. Та его и спасла. При возвращении в Киеве советской власти: приобрел документы об участии в партизанском отряде. Практически использовал свой надутый авторитет. Министерство путей сообщения разрешило: железнодорожный вагон выделили ему для отправки в Киев своих родителей. Настал момент: нас повезли в кузове автомобиля на железнодорожную станцию Кермине. Дети пели, а взрослые нам подпевали - появилась недавно, сразу полюбили эту песню: "Прощай, любимый город!" Едут сестры и семьи старшей сестры Алексея, Цейтлины, мы, еще кто-то заняли свободные места. Наш эвакуационный среднеазиатский период закончился к осени 1944 года. Алексей Борейко руководил артелью инвалидов: выпускали краски, другой дефицит. Большие денежные дела проворачивал. Разоблачили группу химиков: он отбыл наказание почти 25 лет. Факт интересный: все эти годы трудился в лагере на должности инженера – баланду ни разу не ел в лагерной столовой. Домашние подкупили лагерное руководство. Посылали пищу. Срок кончился – освободили его из лагеря… Оказался «нищим»: близкие родственники сразу отказались ему возвращать «его часть»: кормили все эти годы… Потратились…

 

Путь нашего следования проходил через Саратов. В этом городе живет мой дядя Хаим (Ефим), брат отца. До войны на ХТЗ он работал в цеху: проявил себя общественником. Тогда многие претенденты на власть - рвались к бытовым удобствам и материальным благам. Убавилась численность претендентов на руководящие должности: по причине арестов, потом призыва в ряды армии. Ефим партиец, стал профсоюзным активистом. В эвакуацию уехали позже нас из Харькова с женой Цилей и дочерью Соней. В пути с его женой случился болезненный приступ. Временно сделали остановку в Саратове. Жену лечили в больнице, а Ефим временно устроился на работу. Он проявил себя с лучшей стороны. Оценили его серьезность, старательность: предоставили койку в общежитии, потом выделили комнатку, закрепили за ним броню. Ефима назначили бригадиром, вскоре возглавил участок: стал мастером. Партийного активиста выдвинули начальником цеха. Постоянно рекомендуют-избирают в цехком, профком, партком. Нужно прежде самому находиться на высоте: требовать от рабочих выполнение плана, трудиться сверхурочно. Он на заводе вкалывал по две смены, почти ночевал в цеху. Усталый, голодный приходил - дома пусто! Жена постоянно тараторит у соседки-Татарки. Ефим сидит за столом, глаза его слипаются: не подогревает пищу - ест холодные остатки. Однажды он съел отстойник от вчерашнего борща – не почувствовал разницу во вкусе. Жена кастрюлю не помыла сразу - оставила откисать. Ефим и влупил - почти кастрюлю помоев!

 

Привезли мы из Средней Азии диковинные фрукты. Мама угостила принявших хозяев. Так Циле понравилось угощение - оставшиеся все фрукты она понесла своей Татарке. Обе

за раз и влупили! А мама думала: этих фруктов нам, детям, хватит на месяц. Невзлюбила меня Циля, почему неведомо. Говорили: у нее случился выкидыш – она так хотела сына. Больше не может иметь детей. Постоянно голодный, измученный, я подозрительным ей казался. Пару раз со мной случались голодные обмороки. Циля обо мне всем сообщала - обидное: "У него падучка!" Мама обиделась: пытается ее переубедить. Пригласила как-то врача домой - я болен астмой: случился приступ.

- Доктор, подтвердите: у моего сына - астма, нет у него падучки!

- Еще падучки ему не хватает! – Буркнула врач, осматривала меня и прослушивала. Цилю это не убедило! Она продолжает настаивать:

- Больной! Еще заразит мою дочь! - Повернулась к Соне: - Запрещаю прикасаться к нему. Так обидно это! Соня года на три старше - серьезная школьница. Сторонится. Но живем все в одной комнате. В разных углах!

 

Циля работает надомницей в артели. Получает шинели немецкой воинской формы: из них по шаблонам вырезает закройки для дальнейшего пошива рабочих рукавиц. На шинелях - отверстия от пуль, осколков и снарядов. Часто заметны потеки крови - разного размера и формы. Работница обязана кровь смывать. Кто этим займется? Вырезает и выбрасывает Циля огромные куски. Никто в их артели не следит за расходом материалов-шинелей. Моя

мама попросила устроить ее в артель на любую работу.

- Работай у меня!– предложила Циля. - Зачем устраиваться? Мне выдают много шинелей!

- Начну работать сама. Осмотрю каждую шинель. Из одной вырежу материи на юбку, из другой - на кофточку, даже костюм. Можно комбинировать. И кровь я застираю - добьюсь и с этим экономии, - сообщила мама.

- Нет, не советую тебе отдельно работать - начнем вместе!

И мама вынуждена согласиться.

Поработали они вместе некоторое время. Мама кроила, шила, выносила на вшивый рынок - увидела Циля: на этом деле можно большие деньги заработать. Решила - по вредности своей натуры: не позволять моей маме зарабатывать. Она нашла другую портниху: с ней сотрудничает. Больше домой не привозит шинели. Резать шинели и разговаривать ходит к знакомой портнихе. Но та не закройщица, плохо кроит. Дополнительные заработки у них минимальные. Но Циля готова к таким жертвам: не сделать доброе дело несимпатичным ей людям, родственникам.

 

Я приобрел привычку покупать и читать взрослые газеты: "Правду", "Известия"... Купил газету: иду по улице - читаю. Времени зря не теряю. Вдруг подбегает девчонка - у меня газету выхватила, надорвала. Чего она хочет? Побежала с криком: "Догони!" Меня это еще более обозлило - побежал за ней с криком "Жидовка!" Я тогда не знал обозначения ругательства - хотел грубо ее обидеть, как меня часто обижают. Мимо проходил мой дядя - я его не видел. Вечером он устроил мне взбучку. Доказывал: у нас - все люди равны, нет больше жидов, никогда никого больше нельзя так называть.

 

На всю жизнь запомнился этот действительно всенародный уличный праздник. Только что объявили о Победе! Конец войны! Все вышли на улицы. На центральных улицах города Саратова появились ряженые женщины. Мужчин мало! Радио передает музыку. Все горланят, поют, танцуют, веселятся. Я тогда болел – не мог лежать: бегаю вместе с празднующими Победу.

 

Мы уехали из Саратова - направились в родной Харьков. На знакомую улицу Грековскую добрались не сразу. Шли мы и не узнавали домов. Стоят коробки, развалины. Люди ходят по тропинкам, вроде нет улиц. Дружил с мамой - сейчас пожилой хозяин. Эвакуироваться он не советовал. Увидел нас сейчас: обрадовался. Он сломлен войной. Теперь радуется:

- Как хорошо, умно ты поступила: уехала! Здесь такое, такое творилось! И у меня… Сразу умерла старушка, а дочери…

Соседи рассказали: старшая дочь Лелька всегда проявляла женские слабости в смысле легкого поведения. С приходом немцев - она устроилась "артисткой" в заведение типа бардачного. Развозили по воинским казармам, даже на фронт. Вместе с отступающими немецкими частями уехала. Бежала. Не подает о себе никаких вестей. Младшая Лора родила трех дочерей - куколки! Соседи подучили. - Спросишь у старшей: "Кто ты?"- Отвечает: "Я австриячка!" У средней: "А ты кто?" - "Я - немка!" Только говорить научили самую младшую - знает: "Я венгерка!" Так! Большая наша комната с передней-коридором - заняты. Мебель, вещи все разобрали по квартирам: никто не отдаст! Широко известны случаи в городе: приезжали из эвакуации семьи - требовали возврата квартир, имущества, так их убивали! Не спешат местные украинские власти "раскрывать" убийства, наказывать убийц.

 

Мы с мамой переночевали у довоенных знакомых и уехали в Киев. Марк Цейтлин, дядя мой - работал главным бухгалтером на Киевском ипподроме. Нас где-то поселили. Пошел в школу:. расположена за рынком, над обрывом. Вниз вела собачья тропа – называли так. Вблизи, на склоне, размещена тюрьма: не обойдешь. Круто спускалась вниз к Кловскому спуску тропа, дальше по улице Бассейной вела к Бессарабскому крытому рынку. Рынок сохранился чудом, а вся правая сторона центральной улицы Крещатика лежит в пока не разобранных развалинах. Говорят, заминировали, взорвали «красные мстители» еще при отступлении. Дали повод нацистам устроить Еврейско-показательный Бабий Яр.

 

Ипподром - почетное заведение - осенью 1945 имел неприглядный вид. Гаревые дорожки для конных бегов и скачек, сам овал ипподрома - в работе. Ремонтируют, строят конюшни

и амбар для сена, хранилище для фуража. Приводят строем на работу пленных немцев: ведут строительные работы. Восстанавливают ипподром. Двоих-троих пленных признали военными преступниками – казнили, повесили на Крещатике.

 

За восстановленным ипподромом построили конюшни. Привезли породистых жеребцов, молодых лошадок. Появились наездники. Самый именитый Ажажа: по национальности цыган. Известный наездник с дореволюционного времени: бил рекорды, брал призы. Даже однажды получил императорский приз. Его зять: друг, товарищ по соревнованиям, общим

махинациям. Устроили свой тотализатор: участвовали в дележе больших денег с рьяными болельщиками. Хорошо запомнил первые бега на ипподроме. Я по воскресеньям номера расставлял на огромном демонстрационном стенде. По бокам столбов прибиты лесенки-перекладины. По ним я лазил: выставлял результаты заездов: их получал из судейской - прибегал пацан примерно моих лет. Мне уже 11! Позже на ипподроме устраивали еще скачки. Приезжали наездники из бандитского Ростова-папы.

 

Своими заработками помогал маме. Об отце тогда ничего не знали. Отец "пропал без вести" - с официального сообщения конца 1943. Это было похуже похоронки! Оставили только продуктовые карточки! Лишили денежного довольствия.

… Прошло пятнадцать лет. Я окончил школу, институт... Поработал лесничим в Карелии, Киевской области. Устроился в «Укрземпроект»: снова оказался в здании ипподрома. Под служебные залы, конторки – переоборудовали ресторан и прочие подсобные помещения второго этажа. Нас разместили… Впритык установили столы, стулья, оборудование мелкое. Обычная советская учрежделовка!

 

Узнали: вскоре после нашего отъезда - Циля умерла. Не скорбела мама - считала: месть это судьбы за нанесенные обиды, оскорбления, принесенные страдания при пребывании нашем в Саратове. Еще до войны в Харькове - семьи наши общались, дружили. Проклятая война привела к отчуждению. Люди поделились по уровню материального достатка: уже

сытый - голодного не понимает, не сочувствует. Гарантии сытости-умеренности не дает советская власть. Действует по закону социальной «разлучницы».

 

В детстве случались разные происшествия. Одно полезное: крутился я возле кинотеатра на Московской улице, почти рядом с угловым зданием бани. К нам, праздношатающимся, подошла уборщица кинотеатра:

- Мальчики, кто из вас принесет полынный веник? Нечем мести зал. Впущу без билета!

Предложение как раз для меня лично! За ипподромом - густые заросли крапивы и полыни. Побежал - нарвал - принес. Что руки обжог о соседнюю крапиву - не считается. Попал в кинозал. И с тех пор регулярно снабжал уборщицу полынными вениками. Каждый день в зале сидел по несколько сеансов подряд. На экране часто демонстрировали американские фильмы-сказки. Запомнил некоторые названия: "Серенада Солнечной долины", "Сестра его дворецкого", "В старом Чикаго". Фильмы Чарли Чаплина. Много смешного, веселого, живого, необычного. Не воюют, счастливо живут. Показывали немецкие кинофильмы: захвачены в качестве трофеев. Нет еще хороших советских фильмов: показывали плохие

американские фильмы.

 

Самое лучшее развлечение тех времен - самокат. Как смастерить? Два шарикоподшипника - разного размера: где достать? Говорили, они в коробке передач грузовых автомашин: их иногда разбирали, искали желанное. Ребенок не может оставаться без самоката! Рядом жил дядя Сема - без обеих ног. Сидел он на подшипниковой коляске, умело отталкивался деревянными штуками от тротуара. Ему что-то переделывали: подарил он подшипники одинакового размера. Один я поменял. Помучился - изготовил самодельный самокат. Сам

больше бежал - раскатывал, чем ездил. Все забава! С самокатом связана важная история.

 

В те времена очень популярны "ключевые выстрелы". Ключи нужны с выемкой. Гвоздь на веревочку привязывали. Ключ - с другой стороны. В выемку ключа с головок спичек серу засыпали. 2-3 и более размельченных головок. Гвоздь вставляли - острием. Оттягивали шнурок - головкой гвоздя с размаху ударяли по стене. Раздавался звук выстрела. Иногда выскакивало пламя, валил обязательно дым из выемки ключа. Вот удовольствие! Нашел я однажды взрыватель. С силой вырвал кольцо из ячейки! Не удержал взрыватель - он упал, взорвался возле ног. Зато рука осталась целой. Нашел я хороший ключ. Тогда мы жили в другой комнате. К Цейтлиным я часто заходил. Приспособил ключ под стрелялку. Пару раз удачно стрельнул и вдруг - от сильного взрыва порвало ушко ключа. Все! Я на время стал тише воды, ниже травы. Хожу по двору, у Цейтлиных не появляюсь несколько дней. И надо же - такое несчастье! – оказался ключ от сейфа с выручкой, зарплатой. Собрались сотрудники: очередь… Мой дядя ищет ключ. Нашел разбитым - в кладовке. Со злости он поднял - изо всех сил бросил мой самокат и разбил! Лишил меня любимого развлечения.

 

Вскоре освободили моего отца - приехал из Сталиногорска. Устроился он на работу в больницу - перебрались мы на Подол, в подвал. Школа моя - в начале улицы Фрунзе. Не очень старательно я учился, но числился активистом. Выбрали меня - тренировали в маршировке для первомайского шествия. После военного парада - шла группа пионеров: открывали гражданскую манифестацию. Как я готовился! Проснулся рано - нужно пройти на Печерск: до Липок, там расположен городской Дворец пионеров. Мама меня почему-то не отпускает! Я вырвался - пролез в верхнее отверстие между калиткой и стеной. Убежал! Вовремя добежал. Не хотят меня ставить в колонну. "Нет нашивки на рукаве, - объясняют. - Даже не звеньевой!"- "Как можно ставить простого пионера в колонну лучших детей столицы?!"- строго спрашивает руководительница. На мое счастье, в одном ряду комплект

ряда не полный - меня поставили! Какая для меня это честь - Первого мая 1946 пройти по Крещатику в первой колонне демонстрантов Киева! Перед трибуной!

 

Летом я ходил до Куреневки, изучал местность. Меня могли направить на пару недель в пионерский лагерь или санаторий в Бучу. С раннего возраста болел бронхиальной астмой. Болезненное состояние отнимало по нескольку дней. Задыхался, бредил. Лечение мало помогало. Опытный врач маму успокоила: "Лет с шестнадцати - случается, организму удается самому перебороть, болезнь уходит". Сколько лет еще ожидать?!

 

Той осенью в нашей больнице произошло ЧП. Кочегар заснул или не работал: замерзли больные в палатах, прорвало паропроводящую батарею, в аппаратной случились поломки. Сильно переволновался директор больницы Барон - с ним случился инсульт. Паралич половины тела. Его помощник держался долго в тени. Понял: власть у него в руках на полгода - год. Он азартно вводит перемены. Наша подвальная комнатка потребовалась для лаборатории. Нас выселили. Отца уволили. И мы оказались - у Сенного рынка. Проживал уже известный дядя Цейтлин на Обсерваторной улице. Нашел он своего довоенного друга Гурина. Из ипподрома его перевели в министерство сельского хозяйства. На должность важную заместителя главного бухгалтера. Выдали временное жилье на Обсерваторной. Нас поселили в просторном коридоре. С нового учебного года перейду в другую школу. А пока: ходил я в школу на Подоле. Учиться не хотел. Часто прогуливал. По ближайшему спуску не шел в школу, а по всей улице Артема до Кловского спуска. По дороге часто поворачивал в кинотеатр на Артема - иногда везло: прорывался в зал, смотрел фильм. Чаще, почти всегда: стоял одиноко, понурил голову. Словно из школы - в положенное время возвращался домой.

 

Важный момент. Жили в сложный период - в сволочной советско-коммунистического образа политико-экономического устройства и быта стране. Распорядилась история - в смысле страны, времени. На нравы воздействовала мистика. Я человек принципиальный, убежденный. Всегда оставался открытым (не во всем), вольнодумцем. Отец сильно обо мне переживал. Особенно его тревожили, угнетали, пугали мои писательские занятия. Однажды он прочитал нечто из моего дневника - с тех пор я остерегался показывать ему написанное.

 

В семье возникло сложное положение. Примерно пять военных лет я жил без отца - отвык. Его не всегда слушался. Летом 1948 отец получил от предприятия сотку огорода. Выехали на посадку картофели или на окучивание. Работал я на уровне. Но вот отец послал меня за папиросой – я должен вынуть ее из чьего-то кармана. Я не мог представить себе: полезу в чужой карман. В тот раз я ослушался отца: не принес ему папиросу и не работал.

 

Отец трудился на кирпичном заводе, в промышленном пригороде Киева, в Корчеватом. Нет у нас в Киеве жилья: отец купил глубокий подвал, невероятное несчастье. Вредно для здоровья, опасно для самой жизни. Жили мы на Владимирской, в доме 71. Квартира 1. До революции принадлежал купцу этот двухэтажный дом - на двух уровнях: срезали часть бугра. Уперлась в срытый бугор одна стена дома. Верхняя кромка тюремного размера нашего окошка размещена на полтора метра ниже кромки почвы. Не поступает дневной свет, с внутренних, вечно скользких стен комнатки постоянно струилась влага. Сырость расцветила стены в разные цвета. Во время летних каникул я часто ездил к отцу на работу. Пешком, трамваем добирался до Сталинки. Стоял на перекрестке - "голосовал", "стрелял" попутку. Заберешься в кузов к доброму шоферу-водителю: держишься за кабину - всю дорогу машину трясет по выстланному бугристому булыжнику. Подбрасывает. К сердцу подпрыгивают, чавкают внутренности.

 

Расскажу без утайки. Как и что случилось в тот раз? Этого я не знаю. Меня несколько дней безуспешно искали - в милицейских участках, в больницах. Мамочка моя милая Шехтман Гитя Саневна (умерла 12.12.97 - похоронили на кладбище Шломи, пусть останется благословенной о ней память) - с кузиной Минной нашли меня в периферийной больничке. На безвестного меня не обращали внимания - никто из врачей и медперсонала. Не кормят, со "спокойной совестью" момента естественной смерти ожидают в палате: для списания по "всем правилам". Появилась моя мамочка: все сразу переменилось. Возле меня она дежурила сутками. Вернулся самостоятельно или вернули меня в сознание. Кормят. Диагноз: сотрясение мозга дополнено множеством ушибов тела. Сохранил эту маленькую справочку красного цвета с диагнозом...

 

Однажды, уже при сознании, со мной случилась оплошность, ну, помочился в постельку. Врач меня упрекает: "Почему не позвал нянечку? Почему не попросил "утку"? Ответил ей на полном серьезе: "Это не я. Это написал мальчик - с соседней кровати". Без страха и угрызения совести указал на подростка. Этот небольшой "факт биографии" определенную роль сыграл в заключение врача. Сказала маме:

- К вашему сыну возвращаются мыслительные функции. Даже хитрость, жульничество. Это дает надежду на его поправку. После таких множественных травм, сотрясения мозга - некоторые остаются идиотами. Не скрою. Сейчас его нельзя перегружать. Должен пойти в школу, закончить учебный год. Представите справку - его освободят от физкультуры. Предупредите учителей: пока временно пусть его не вызывают к доске, не спрашивают, но на уроках должен присутствовать. Время лечит! - Я с раннего детства - энергичный, живой, но с тех пор стал нерешительным, осторожным, застенчивым. Поменялся сильно характер – на время. Часть осталась…

 

В старших классах я увлекся математикой. Без совета и давления со стороны - только по собственному побуждению - я решал задачи, много и упорно трудился, размышлял, читал. Вне зависимости от тяжелой травмы и сотрясения - достаточно жизнестойким оказался мозг. Школьником старших классов я прошел подготовительный трехлетний курс в Киевском Университете, и это стимулировало мое общее развитие и профессиональную ориентацию. Восстановил свои функции - задатки, я развил в себе литературный дар. Моя мама - духовно богатая личность, а ее брат, дядя Аврум Шехтман умер во время эпидемии тифа: народный учитель, поэт. Мой дедушка Сани вырезал лобзиком изумительные вещи. Получил я по наследству творческие гены.

 

Параллельно мое развитие шло и в направлении аналитического мышления. Мои широкие интересы подкреплены знаниями, и в старших классах меня называли Алишером Навои, но чаще - Математиком. И в институте называли Математиком. Года через два-три я вернулся к своей прежней открытости, общительности. Всем, кому это требовалось в классе, в группе, на курсе - я помогал решать задания. Обязательно объяснял каждое действие. Из альтруистических побуждений - я всегда проявлял щедрость к другим. Одновременно сам развивался. Оказывался верным своим принципам - непременного служения людям и обществу. Во мне постоянно бурлила энергия. Не зря в студенческие годы - друзья, коллеги, сотоварищи говорили: "В тебе энергии, словно в атомной бомбе. Комок энергии!". Я ставил перед собой множество целей, и добивался успеха. Моя сложная жизнь, моя судьба - полны испытаний, поисков, творчества.

 

Я из поколения детей войны. Я прошел жесткую жизненную закалку.