Шёл белый снег, как белый пух, нет он не шёл – летал, кружился. Напоминали белых мух в том белом танце все снежинки. А в белом доме человек на белый лист смотрел серьёзно, Не ощущая тяжесть век. Он был один и было поздно. Весь белый свет вместить хотел он на один листок бумажный: И белый парус, что летел за горизонт, так был отважен, И чистый белый пароход, взбивающий винтами пену, И птиц, что ловят крошки влёт, крикливых чаек белых-белых. Навстречу белым облакам он сам летал неоднократно, Но в детстве и во сне, а там и падать и летать приятно... Взлетал он к белым шапкам гор и руки, вытянув, как крылья, Восторгом наполнял простор и, будто, делал сказку былью. Воздушный образ вдруг уплыл, и появился образ милой. А, помнится, он счастлив был, и верил, что она любила. Её весёлые глаза и платье белое с фатою… Нет, это вспоминать нельзя, а то не справишься с бедою. И образ милой тут исчез. Пред ним больничная палата И костыли, их целый лес и белые кругом халаты. Таблеток белых горсть лежит на тумбочке его больничной. Тупая боль, он весь .дрожит. Потом всё стало так привычно. Как много он хотел сказать, но ничего не получилось. В белом платке седая мать к нему как будто наклонилась. Пойди, родной, усни, приляг. Все чувства живы, ты не сдался. Я поднял, мама, белый флаг. А лист так белым и остался. |