***

Валентина недолюбливали соседи. Не то, что он был хамом или грубияном, нет. Наверное, все дело было в том, что его просто напросто боялись. И было чего. Этот бритоголовый гигант, был под два метра ростом, неимоверно широк в плечах, а его узловатые волосатые руки, больше напоминали лапы гориллы, которыми, казалось он, может выжать без усилий воду из камня. В дополнении ко всему недружелюбному образу, он еще носил пышную бороду, что делало его похожим на героев греческой мифологии, но никак не на жителя одного из многоквартирных домов, спального района современного города, начала 21 века. Жил он уединенно. Детей и жены, Валентин не имел, что уже навевало нехорошие мысли в головы не отягощенных повседневными заботами обывателей. Видели его редко. Уходил он из дому засветло, о чем оповещал лишь глухой стук массивной железной двери, и его тяжелая поступь по бетонным ступеням лестницы. А возвращался далеко за полночь. Пытливые умы доживавших свой век пенсионерок, греющих косточки, на весеннем солнышке во дворе, разукрашивали довольно однообразную жизнь Валентина, самыми разноцветными красками. Кто-то приписывал ему работу *вышибалы* в одном из многочисленных ночных клубов. Кто-то, службу в *органах*. Но хитом всех фонтанирующих неограниченной фантазией предположений, стало заявление жившей в доме напротив, бабы Нюры. Она божилась, что не раз видела Валентина ночью, с огромными сумками, осеняла себя крестными знамениями и наконец, шепотом, произнесла это страшное, и не совсем понятное ей слово *КИЛЛЕР*.

Частенько, к дебатам местных старушек примыкал, и запойный пьяница Антон, просыпавшийся только к обеду, и влачивший свой никчемный организм с красной рожей к ближайшей пивной палатке. Ему требовалось время, чтобы опохмелиться, и подготовиться к очередной вечерней попойке, так что старушки на скамеечке и весеннее тепло, были как нельзя кстати. Посасывая дешевое пиво из огромного пластикового бутыля и щелкая семечки, он щурился на солнце и с блаженной улыбкой слушал старушек.

- Как пить дать, киллер! – многозначительно икнув и послав пустой бутыль в кусты ежевики, резюмировал Антон, шатающейся походкой, направившись к подъезду – И что от такого ждать?

Поохав, и наспех перекрестившись, старушки засобирались по домам, где скоро должны были начаться их любимые *мыльные оперы*. А на двор, с высоты третьего этажа, пугающе, как два глаза каменного истукана, наполненных злобой, смотрели окна квартиры Валентина, плотно задернутые шторами…

***

В тот день, Леха проснулся с жутким настроением. Хотя если быть честным, он уже, наверное, и не помнил, когда просыпался в хорошем настроении, за последние лет пятнадцать. Шаркающей походкой, он добрался до кухни, открыл холодильник и, достав жестянку с пивом, приложил ее ко лбу. Голова Лехи раскалывалась. Ему не впервой было напиваться, но вчера был особенный день. Его давний *кореш*, вышедший из тюрьмы неделю назад, рассказал о шикарной наводке, на одну состоятельную дамочку, мужа которой посадили за финансовые махинации, в ту же тюрьму, где *мотал срок* и он.

Леха с товарищем, решили *спрыснуть* это событие, сулившее, быстрое и легкое обогащение, которое было как нельзя, кстати, так как пару месяцев, тот *сидел на мели*, перебиваясь лишь мелким воровством. Вечеринка незаметно переросла в двухдневную пьянку и чуть не сорвала ДЕЛО.

Открыв банку, Леха влил ее содержимое себе внутрь, в два приема. Пинками, подняв сонного товарища, он начал готовить завтрак.

Перекусив рыбными консервами, черствым хлебом и луком, Леха подставив *расписную* синими куполами и крестами, спину, апрельскому солнцу, разложил на столе инструменты. Здесь были и разнообразные отмычки и блестящие металлом в солнечном свете, разнообразные крючки и загогулины, предназначение которых было известно лишь видавшему виды вору. Прежде чем сложить их в холщовый многослойный мешочек, он любовно погладил их, попыхивая сигаретой и принялся точить и без того острую *финку*, с декоративной ручкой из плексигласа.

- Мне эта финка, не раз жизнь спасала. В 95-м забрал ее у *Лешего* - прокуренным голосом, деловито и обстоятельно, произнес Леха – Но прежде, я проделал ему пару отверстий в груди. Вот так – закончил речь немногословный Леха, выкидывая татуированную руку с ножом, в пространство перед собой.

Вся эта сцена не возымела никакого действия на флегматичного товарища Лехи, угрюмо сидевшего в углу. Он пустыми глазами смотрел в окно, сжимая и разжимая кулаки, с набрякшими венами.

***

Ларисе было 35 лет. Ее долгие, но не приведшие, ни к чему отношения, с метавшимся из крайности в крайность романтиком, ожесточил ее сердце. Она поняла, что ждать больше НЕЧЕГО, и надо срочно брать судьбу за горло. Ее некогда, ослепительная красота, тускнела с каждым годом, оставляя все больше морщинок в уголках глаз и на шее. Ей до безумия, хотелось иметь детей и семью. Ей хотелось чувствовать себя слабой и беззащитной. Она просто хотела снова стать ЖЕНЩИНОЙ. Эта мысль и подтолкнула Ларису на брак со старым, но весьма обеспеченным персонажем. Казалось, теперь, когда она пошла на сделку с собственной совестью, она обрела все то, чего ей так недоставало много лет. Теперь она жила в шикарной квартире, ездила на роскошной иномарке и могла себе позволить походы в элитные бутики и салоны красоты. Казалось, что, наконец, СУДЬБА, стала к Ларисе благосклонной. Ну а цена, которую ей приходилось платить, не казалось ей слишком высокой. Но как это часто бывает, судьба выкинула злую шутку. И счастье Ларисы продлилось не очень долго. Откуда же она могла знать, что ее увешанный золотом супруг, сыпавший подарки на молодую жену как из рога изобилия, оказался, мягко говоря, не *чист на руку* с законом, и весьма долго обкрадывал государство, пользуясь своим служебным положением. Позже выяснилось, что у нашего весьма предприимчивого товарища, была законная супруга и взрослые детишки, почти ровесники Ларисы. Все дальнейшее происходило как во сне. Суд заморозил счета, ее благодетеля. Кредитные карточки Ларисы обнулили, а судебные приставы, вынесли из подаренной на *липовую* свадьбу квартиры, картины и полную шкатулку ювелирных украшений, которые так радовали ее глаз. Лариса не могла поверить в реальность происходящего. Ее тошнило от мысли, что все ночи, когда маленький человечек слюнявил ее тело своим мерзким ртом, усеянным золотыми зубами, потрачены впустую. Конечно, оставалась еще квартира, куча дорогостоящей техники, да и ее автомобиль, но где гарантия, что приставы, не отберут и это…

Сжигая себя гневом бессилия и кляня судьбу, Лариса сидела в своем дорогом автомобиле, салон которой так замечательно пах новизной, курила тонкие сигареты и периодически прикладывалась накрашенными губами к небольшой бутылке *Мартини*. Электронные часы на приборной панели, показывали половину второго ночи. Из магнитолы раздавались депрессивные песни Земфиры. Свет фар подъезжающего сзади автомобиля, вывел ее из ступора, и она, прикрывая ладонью глаза от ярких лучей, контрастирующих с красноватой подсветкой *торпедки*, крикнула: * Какому идиоту не спится, в такое время?*

В ответ был лишь шум резины по гравию парковки. Большой внедорожник, словно скала, навис над изящным авто Ларисы, полностью скрыв молочный свет уличного фонаря. Автомобиль качнулся, и из него, вынырнула огромная фигура Валентина. Он громко хлопнул дверцей. Потом открыл багажное отделение, достал из нее циклопических размеров спортивную сумку, не дававшую покоя, бабе Нюре, и также громко закрыл и его. Неторопливыми шагами, Валентин двинулся в сторону подъезда. И только тут Лариса обнаружила, что сосед, припарковал свое авто слишком близко к ее, и у нее нет возможности, выйти из машины, не перепрыгивая на пассажирское сиденье. Будь это какой-то другой день, она бы, наверное, никогда в жизни не решилась на этот поступок. Она была наслышана о Валентине от всех соседей. От участливых старушек и пропойцы Антона, не раз занимавшего у нее денег на выпивку, до зарплаты, хотя и не работал последние лет пять. Рисовавшего Валентина, неким чудовищем, эдаким *Бабайкой* для взрослых. Даже без всех этих россказней, при одном только взгляде на Валентина, Ларису охватывало непонятное беспокойство, похожее на то, что испытываешь, глядя на большую собаку, даже если она в наморднике и при хозяине. Но это не был ДРУГОЙ ДЕНЬ. Это был тот самый день. День, когда нервы Ларисы были натянуты. Как струны. Неопытного скрипача или гитариста. Готовые порваться в любую минуту и оцарапать лицо, а еще лучше выбить глаз, выскочке. Дрожа от ярости, она крикнула вслед Валентину:

- Эй ты! Вы! Стойте! Вернитесь! Алло, ты меня слышишь? Машину убери! Эй!

Никак не отреагировав на слова Ларисы, Валентин продолжал неспешную прогулку до подъезда. Не выдержав такого демонстративного игнора, Лариса перепрыгнула через рычаг скоростей, и, распахнув дверь, обнаружила, что Валентин уже растворился в темноте подъезда

- Вот черт! Ну и мерзкий тип! – вне себя от негодования, она подошла к внедорожнику Валентина и пнула колесо, ожидая воя сирены. Но ничего не произошло – Мерзкий тип. Мерзкий тип. Глупая горилла! – продолжала буйствовать Лариса, волосы которой выбились из аккуратной прически. Не успела она отойти от автомобиля Валентина, как чья-то шершавая рука легла ей на шею и грубо притянула к себе.

- Что это мы такие нервные? – пробасил Леха – Не надо кричать!

Ноги Ларисы подкосились от ужаса овладевшего ей, она вся как-то обмякла, будто из ее тела вытащили все косточки.

- Только пикни, и я тебя исполосую – прошептал он, извлекая на неверный свет фонаря *финку* - Будь паинькой, и я тебя не трону. Ну, разве что самую малость.

Задрожав как лист на ветру, Лариса покорно кивнула. Леха грубо схватил ее за грудь и засмеялся:

- Мы от твоего муженька! Он, знаешь ли, нежный такой весь, пугливый, как ты. Рассказал, что барахлишка много всякого и деньжата есть у тебя. Вот мы с *корешом* и решили заглянуть. А ты нас на улице ждешь, ругаешься. Нехорошо.

- Все приставы забрали – набралась смелости Лариса – Этого он не сказал?

- Ничего! Мы люди не гордые! Поищем! – проведя лезвием по лицу Ларисы, сказал Леха – Сейчас поднимемся и поищем. Ты ведь не будешь шуметь?

Лариса поняла, что если поднимется с ними в квартиру, то уже точно не ходить ей по земле и не кататься на авто.

 

***

 

Валентин поднялся на второй этаж, когда батарейка его плеера *сдохла*. Песня группы *Дайер Стрейтс*, оборвалась посередине. К двери квартиры он подошел в тишине, и, сняв ненужные больше наушники, полез в карман за ключами. Через мгновение, он хлопнул себя огромной ладошкой по лбу, и, сказав *Еперный театр*, повернул вниз.

Леха так и не успел понять, почему его напарник, минуту назад улыбающийся его масляным шуткам, вдруг оторвался от земли, и, описав невероятную дугу, с грохотом опустился на асфальт паркинга, с противным звуком разорвавшегося пакета, наполненного водой. Когда перед ним возникла фигура Валентина, он оттолкнул Ларису и бросился на обидчика. Прежде чем Леха услышал хруст своих костей, и почувствовал ужасную боль, он успел несколько раз выбросить руку с ножом, как делал это много раз. Потом что-то грохнулось оземь. Это была сумка Валентина. В следующее мгновение, стальная хватка легла смертельным воротником на шею Лехи. Потом не было ничего…

Валентин медленно сполз по машине Ларисы на землю. Левой рукой он держался за окровавленный бок, правой же продолжал сжимать горло Лехи.

Рядом с ним, на коленях стояла Лариса, несколько минут назад называвшая его МЕРЗКИМ ТИПОМ, и пыталась остановить кровь, прижимая к ране дорогой шелковый шарфик. Она что-то кричала. Но Валентин не слышал. Он очень устал и хотел только одного. Выкурить сигарету…

 

***

Открыв глаза, Валентин нашел себя лежащим в больничной палате. На прикроватном столике, стояла вазочка с полевыми цветами. Рядом стояло кресло. В нем, укутавшись в шерстяной плед, спала женщина. Та самая, которую он выручил на парковке, поздней ночью. Она улыбалась и держала его за руку. *Еперный театр* - прошептал Валентин.

Наверное, Баба Нюра, ни за что на свете ни поверила бы, если бы ей сказали, что в сумке Валентина, не было ни оружия, ни расчлененных и аккуратно упакованных трупов. Обескураженные следователи обнаружили лишь белоснежную поварскую униформу, кондитерские мешки, формочки для выпечки и насадки для декорации кремом и еще много непонятных непосвященным диковинных вещей. Сам не желая и не ведая того, он разрушил мистический и пугающий ореол, окружавший его. Лишая бабулек и бездельников, темы для бесконечных обсуждений на скамейках двора. Оказалось, что Валентин всю свою жизнь работал кондитером. Выпекал бисквиты и тарталетки, и выдавливал кремовые розочки из кондитерского мешка.

Когда эта новость облетел весь дом, все участники ежедневных *скамеечных* дебатов, чувствовали себя какими-то обманутыми. Как будто их лишили чего-то. Лишь баба Нюра, недоверчиво покачав головой, подняла к небу скрюченный палец с желтым ногтем, решив что-то сказать, но в последний момент передумав, окинула собеседников насмешливым взглядом, гордо удалилась восвояси…