Вор должен сидеть!

 

1.

 

Сенная площадь – перегруженная, даже сверхперегруженная станция метро, через которую каждый день сотни тысяч людей прокладывают свой маршрут. Здесь можно увидеть кого угодно: и мужчин, и женщин, и дедушек, и бабушек, и мальчиков, и девочек, в общем, разношерстную, абсолютно разношерстную публику, спешащую по своим делам. Праздно шатающихся здесь практически не бывает, ну, почти не бывает, и даже те, кто пришел именно на Сенную на свидание, все равно праздно не шатаются. Они тоже торопятся, спешат поскорее встретить запаздывающую или задерживающуюся подругу, чтобы, все-таки дождавшись и встретив ее, немедленно отсюда удалиться. А все потому, что при всей монументальности сего сооружения, как такового, Сенная все же является перевалочной базой, транзитным вокзалом, залом ожидания для всех без исключения.

И кто бы ни появился на ней, старается поэтому сразу же ее покинуть, устремившись целиком и полностью на другую станцию, свою станцию, где немедленно выскакивает на поверхность и забывает на время про метро, как таковое.

И все что-то с собой несут в руках: сумки и портфели, рюкзаки и мешки, барсетки и кошельки, подсумки и пакеты, наполненные до краев и полупустые, где в самой глубине, в самых укромных и безопасных местах всех этих приспособлений и находятся деньги, мобильные телефоны и прочие ценности, убранные подальше от любопытных взглядов. Все это добро кочует в укромных местах и извлекается оттуда в самые необходимые моменты. И каково же бывает разочарование хозяев, какую боль и смятение они испытывают, когда не обнаруживают по приезду на свои станции ни телефонов, ни денег, ни ценностей, ни документов. В общем, чувства их одинаковы, как одинакова боль утраты, как одинаково и то, что почти все они были ограблены и обворованы на Сенной, именно той станции, где никто из пассажиров никогда надолго не задерживается.

Они кричат и причитают:

- Мамочка.

Они плачут и трясущимися руками перебирают в разрезанных сумках и пакетах оставшиеся вещи, так и не найдя среди них самое ценное, ставшее сегодня добычей профессионального карманника- щипача, изловчившегося вытащить кошелек и мобильный телефон у своей жертвы за какие-то доли секунды и исчезнувшего после закрытия дверей электропоезда в толпе прочих лохов, наивно до поры, до времени полагающих, что уж их-то никто и никогда не посмеет ограбить и обворовать, считающих, по меньшей мере, лично себя людьми, заговоренными на удачу, а потому навсегда избавленными от подобного рода сюрпризов.

- Это может произойти с кем угодно, только не со мной! – именно такими мыслями они согревают свое сознание и очень злятся и ругаются тихо себе под нос матом, когда видят очередного обворованного карманниками гражданина или гражданку.

- Так тебе и надо, идиот! – возмущенно и безо всякой тени сожаления думают они, проходя мимо несчастного. – А деньги с телефоном надо держать здесь, на поясе, под застегнутой курткой, а не в драном пакете или сумочке!

При этом эти умники слегка похлопывают рукой именно по тому месту, где припрятаны их сокровища, чтобы лишний раз убедиться, что все содержимое на месте. И они тут же забывают о тех несчастных, которых только что видели собственными глазами, а все потому что чужое горе не может омрачить настроения того, кто глух и нем к происходящему до той поры, пока злой рок не коснулся его самого и не перевернул в одночасье весь этот мир с ног на голову, не изменил его восприятие, резко сдвинув курсор в сторону минуса.

 

2.

 

Владимир Гнедышев всегда был аккуратным человеком, и это качество отличало его от других людей очень сильно, поднимая тем самым на высоту, на которую многим было просто не взобраться. В свои сорок он выглядел очень даже неплохо, молодцевато, и телосложение у него было на зависть, и мускулатура была отменная, выделяющаяся симпатичным рисунком накачанных мышц под облегающей тело летней футболкой. И хотя лицо его и начавшая седеть шевелюра все же выдавали его возраст, которого он не стеснялся, на него было приятно посмотреть.

За плечами у Владимира было военное училище, затем десять лет офицерской службы, и вот уже восемь лет гражданской цивильной жизни после увольнения в запас.

Олигархом в этой жизни он не стал, но и нищим тоже не был, а зарабатываемых денег вполне хватало на то, чтобы обеспечивать семью не только самым необходимым. Его заработок, именно заработок, а не оклад, позволял ему относительно нормально жить в новом мире динамично растущих цен на все, включая продукты питания.

Инфляция, о которой в былые времена мы все только слышали краем уха, часто не понимая значения самого этого слова, или читали в старых советских, безвозвратно ушедших в прошлое, газетах о том, как она помогает капитализму загнивать, нынче и в нашей стране стала норной жизни.

Так вот, несмотря на инфляцию, Владимир чувствовал себя вполне нормально в сложившихся условиях, и даже более того. Независимость его заработков от начальников и от их мнений, решений, суждений, оргвыводов и прочей иерархической белиберды, так присущей любой и большой, и малой организации, позволяло ему никогда не интересоваться у супруги о том, сколько зарабатывает она. Более того, такое положение позволяло его супруге Ольге тратить всю свою зарплату исключительно на себя: на косметику, новые наряды и прочее, если оставались деньги. Одним словом, Владимир зарабатывал достаточно, хотя и у него были свои трудности, с которыми приходилось бороться, бывали трудные моменты, которые надо было просто пережить.

 

3.

 

Сегодня Владимир ехал домой именно через Сенную. Он перешел мостик через канал Грибоедова, решительно пересек набережную и через минуту оказался на площади, загроможденной всевозможными одноэтажными стеклянными павильонами, в которых еще теплилась жизнь маленьких магазинчиков, своеобразных осколков сознательно разбитого и разрушенного малого бизнеса, другой крайности забав государственной машины. Здесь еще можно надеяться на то, что персонал окажет вам должное внимание, а не нахамит и не облает, как это обычно происходит в сетевых маркетах безобразного совкового типа, от которых так и не удалось уйти за стремительные перестроечные и долгие постперестроечные годы. Очевидно, кому-то не очень-то и хотелось, чтобы все вокруг стало все-таки по-другому.

Владимир тоже не придавал всему происходящему вокруг особого значения. Он, как и все, сначала с большим недоверием относился к пионерам советского, а затем уже российского бизнеса, как и многие обычные люди, сначала завидовал новым русским за их успехи и размах, потом злился на них, особенно в те моменты жизни, когда денег у самого почти не было, а потом стал их жалеть, потому что прекрасно видел традиционный финал их бесславного пути в никуда.

Обычно он заходил в несколько маленьких магазинчиков на Сенной, чтобы если не купить там что-нибудь, то хотя бы поглазеть на товары, и лишь после этого устремлялся в тоннель метро, где на подземном электропоезде в извечной давке в одном из вагонов стартовал по направлению к дому.

Сегодня он заходить в магазинчики не стал, за исключением разве что визита в салон сотовой связи, где через банкомат пополнил свой счет на целых триста рублей. Затем уже перед самым турникетом Владимир порылся в заднем кармане брюк, нашел там метрополитеновский жетон для прохода внутрь станции мимо голосистой и сварливой женщины- контролера и убогого на вид охранника в форме с непонятными простым смертным погонами и шевронами, опустил жетон в желоб приемного устройства и, получив разрешение на вход, быстро подошел к эскалатору и засеменил вниз по ступеням.

В метро Владимир зашел со стороны новой станции, а потому ему следовало, воспользовавшись переходом, выйти на свою ветку, что он и сделал. Здесь все было, как всегда: и тусклое освещение тоннеля, и беспорядочно снующие люди, проходящие мимо с отрешенными лицами, с глазами, не замечающими никого и ничего вокруг, с выражениями, говорящими о том, что все они, без исключения, заняты только своими личными проблемами.

Владимир пробился сквозь толпу к своей ветке и стал дожидаться прибытия электропоезда. Было душно от летнего разгоряченного воздуха, закачанного насосами с поверхности сюда под землю. Именно поэтому Владимир решил для себя, что войдет в вагон только в том случае, если там будет достаточно места и не придется до прибытия поезда на следующую станцию стоять в людской толчее, тесно прижавшись к другому, ранее зашедшему человеку.

В темном тоннеле сначала показался луч прожектора, выхвативший своим ярким светом грязные бетонные стены со стальными балками, а затем прибывающий поезд возвестил о себе резким протяжным гудком, заставившим людскую толпу немного отпрянуть от края платформы за безопасную белую жирную черту. Затем замелькали вагоны теряющего скорость состава и, наконец, поезд остановился и вовсе, распахнув свои автоматические двери для впуска в вагоны новых пассажиров.

Владимир находился на некотором удалении от входных дверей и собирался уже дожидаться следующего поезда, чтобы не участвовать в общей куче- мале, тем более в вагон, куда он собирался войти, буквально вкатились двое мальчишек на небольших велосипедах, предназначенных для трюков. Однако, как он успел отметить взглядом, места в вагоне у самых дверей было вполне достаточно. Пацанам на велосипедах удалось потеснить всех вошедших перед ними вглубь состава, и Владимир зашел, придерживая правой рукой автоматическую дверь- купе, чтобы в случае ее закрытия не быть зажатым между двумя ее створками.

Оказавшись в вагоне и убрав руку от двери, Владимир привычным движением положил свою ладонь на небольшой кожаный подсумок, надетый на широкий брючный ремень как раз с правой стороны, чтобы проверить, все ли в порядке, на месте ли документы, телефон и деньги. Так он всегда, в любой толчее постоянно фиксировал подсумок, непрерывно проверяя, все ли на месте, совершенно не относясь к той категории граждан, которые могут на какое-то время оставить без внимания свои ценности, о чем после их потери горестно сожалеть.

Эта привычка контролировать себя и перевозимый груз на этот раз спасла его от самого настоящего разбоя. Ставя руку в исходное положение на подсумок, Владимир вдруг почувствовал, что дотронулся до чьих-то пальцев, мгновенно отдернутых от его имущества.

Владимир тут же развернулся на сто восемьдесят градусов, благо места было достаточно, чтобы проделать без труда этот несложный финт, и оказался лицом к лицу с мужчиной лет тридцати пяти с восточными чертами лица и смуглой кожей.

- Грузин, – почему-то пронеслось у Владимира в голове.

Мужчина держал левой рукой раскрытую газету, а правой, только что отдернутой от чужого подсумка, как будто бы старался поправить ее легкими постукиваниями. При этом он всем своим видом давал понять, что он тут ни при чем, что он самый обыкновенный пассажир, который просто любит читать не только на досуге, но и в пути, в транспорте, даже таком переполненном.

Такой прием с газетой воры используют очень часто, прикрывая ею работающую в чужих сумках и карманах руку. Так было и на этот раз, причем ни высокий рост предполагаемой жертвы, ни литые мускулы на руках мужчины не остановили воришку. Уж слишком аппетитным показался ему пухлый подсумок с мобильным телефоном на чьем-то поясе, и если бы не привычка держать руку на своей маленькой сумочке, то с ее содержимым Владимир, скорее всего, уже распрощался бы.

Взглянув еще раз на неудалого воришку, Владимиру пришла в голову мысль его проучить. В следующее мгновение он решил отметелить вора, а потому нарочно, вызывающе грубо, глядя в глаза своему оппоненту, он спросил:

- А по голове тебе дать, козлище?

Грузин понял, что еще мгновение, и его орлиный нос будет впечатан в черепную коробку до самого кончика стальным кулаком стоящего перед ним гиганта, а потому решил ретироваться. Бог смилостивился на этот раз над обоими, не дал довести дело до мордобоя с вероятными тяжелыми последствиями для облажавшегося воришки, у которого от испуга задрожали руки, и начался нервный тик на лице. Буквально за секунду до закрытия дверей перепуганный до смерти вор выскочил из вагона и рванул прочь, что было сил.

- Черножопый урод! – только и успел крикнуть ему вслед Владимир, чем привлек к себе неподдельное внимание других граждан, ни сном, ни духом не ведавших, в чем истинная причина подобного поведения незнакомого им мужчины.

Два то ли туркмена, то ли таджика, оказавшихся случайно рядом с Владимиром, отодвинулись от него на полшага, так, на всякий случай, а то мало ли что, а затем и вовсе вышли на следующей станции, решив ехать дальше в другом поезде, тоже на всякий пожарный.

Владимир же был вне себя от ярости и очень сожалел о том, что вместо немедленного удара воришке по роже тут же, без всякой философии, начал с ним грубо беседовать, предоставив тем самым ему шанс скрыться от справедливого возмездия. Этот орлиный нос, черные глаза, близко посаженные друг к другу на худом лице, и трясущиеся от страха руки не выходили из головы Владимира, а его душа требовала сатисфакции за нанесенный ему моральный ущерб.

- Черт с тобой! – в конце концов, подумал он. – Если я тебя еще раз увижу, урою на месте без разговоров.

И хотя и сам Владимир, и его вещи были на месте, были в безопасности и остались нетронутыми, настроение все-таки было подпорчено основательно. На душе было гадко и противно из-за того, что вот ходит по земле такая сволочь, приносящая очень многим разорение и несчастье. У Владимира возникла мысль о мести, которую он немного подержал в своей голове, как птицу в силке, а затем выпустил на свободу, прекрасно осознавая, что для реальной мести надо было созреть и основательно подготовиться.

 

4.

 

Прошел месяц, потом другой, и время неспешно приблизилось к поре бабьего лета. Снова было жарко, а к полудню воздух прогревался так, что казалось, сама природа решила оттянуть приход унылой осени с ее хмурыми вечерами и холодными черными ночами. Однако на улице, в прогретом до летней жары воздухе, все-таки чувствовалось настойчивое ее приближение.

А на Сенной не изменилось ничего, разве что юных пассажиров изрядно прибавилось. Это в город съехалась детвора из своих продолжительных отпусков, и теперь и тротуары, и транспорт, включая метро, были заполнены озорной шумной и кричащей толпой с портфелями. Особенно много детей было утром и в послеобеденное время, когда они все спешили на занятия в школу, и после уроков, когда утомленные пяти- шестичасовым пребыванием за школьными столами и партами, наконец, вырывались на долгожданную свободу и ехали целыми стайками по домам.

Но для вора вся эта публика не представляет почти никакого интереса, хотя из школьного рюкзака можно выудить неплохой мобильный телефон, что само по себе считается хорошей добычей, потому что за нормальный мобильник можно получить неплохие деньги прямо у входа в метро. Именно здесь, выстроившись в рядок, стоят с самодовольными лицами те, кто скупает золото, серебро, часы и … телефоны. И им всем совершенно безразлично, у кого они все это покупают, хотя всех торговцев крадеными вещами, тех, кто к ним обращается постоянно, они знают очень хорошо, не только в лицо, но и по именам. Кроме всего прочего, они прекрасно осведомлены, откуда у этой публики каждый день берутся новые мобильные телефоны и прочие безделушки. Однако им, с одной стороны, наплевать, что эти вещи краденые, а с другой стороны, очень выгодно скупать именно эти вещи практически за бесценок. Пардон, если уж не за бесценок, то по самой низкой цене, ведь ворованные вещи заведомо дешевле своих аналогов только потому, что их гораздо труднее сбыть потом. Это закон, неписаный, правда, но закон. И они все этот закон соблюдают, потому что его пунктики устраивают все стороны, избавляя от множества бюрократических формальностей.

Гиви, а так звали вора, промышлявшего на Сенной, сегодня еще не продавал краденое. Так получилось, что к девятичасовому потоку пассажиров он опоздал, упустив тем самым самое продуктивное время для своей деятельности, в которой важны аншлаг, толчея, давка и людская поспешность. Он хорошо знал, что опустошать карманы и сумки граждан удобно именно утром. Кроме того, это наиболее безопасное время, позволяющее работать практически в открытую, нагло, почти не прячась, потому что спешащие на работу полусонные граждане являются самой легкой добычей для умелого вора, каковым себя считал Гиви.

Своему ремеслу вора- карманника он научился на своей родине, в родном городе Тбилиси, у тамошнего профессионала по имени Бадри, который передал свою науку смышленому и талантливому, как ему тогда казалось, земляку. Бадри научил его всем премудростям своей профессии, передал ему все мастерство, которое ежедневно оттачивал наедине с собой, а потом, подобно волшебнику, подобно фокуснику самой высокой квалификации, умело демонстрировал его на практике, выуживая у ничего не подозревающих людей кошельки, в каких бы карманах и за какими бы застежками они не были запрятаны.

- Тут важны два условия, – любил он приговаривать в бесконечных разговорах с Гиви. – Олимпийское спокойствие и уверенность, что все получится. А дальше – дело техники и филигранной работы пальцев.

К удовольствию Бадри, его ученик этими качествами обладал, а потому все свои экзамены сдавал на «отлично», если это уместно к той науке, которой он старательно обучался.

- Никогда не обижай стариков и детей, – учил Бадри. – Это – последнее дело. Быть может, деньги, взятые у старушки – ее последние, а потому неизвестно, как поведет она себя после обнаружения пропажи.

Бадри с этими словами очень внимательно посмотрел на Гиви, как будто бы проверяя, дошла ли до него их суть, до конца ли он понял и осознал, что даже у них, у воров, есть свои правила и законы, которые всегда надлежит соблюдать. Сознательное игнорирование этих законов может привести не только к непредсказуемым последствиям, но, прежде всего, непременно поставит нарушителя в иные рамки, автоматически переведя его в разряд беспредельщиков. А беспредельщиков не любят, их сторонятся даже те, кто когда-то был для них своим. Их наказывают и даже убивают при малейшей возможности и без тени сожаления, ибо все они этого заслуживают.

- И вообще, работать надо с богатой публикой, – учил Бадри. – Здесь всегда знаешь, что вытащил не последние деньги, что у него есть еще, что потеря маленькой их части не окажется для него болезненной операцией, и он никогда не полезет в петлю из-за тебя. Ты понял?

Гиви в ответ только головой кивнул. На самом деле ему было фиолетово, абсолютно безразлично все то, что он услышал.

А Бадри действительно был восхищен виртуозной техникой работы своего ученика, наивно полагая, что науку воровского благородства он впитает в себя так же превосходно, но именно в этом и были его главная ошибка и самое основное заблуждение насчет обучавшегося у него вундеркинда. Гиви по своей натуре был законченным циником, и его эгоизм вырос до внушительных размеров гораздо раньше других качеств. Именно поэтому ему стало тесно в родном Тбилиси.

А вскоре до Бадри дошел слух, что по вине Гиви покончила жизнь самоубийством пожилая женщина, шагнувшая под колеса грузовика из-за того, что у нее были похищены все ее деньги. Заодно выяснилось, что это был совсем не единственный случай, что Гиви обирал всех без разбору.

- Черт с вами, уродами! – думал Гиви обо всем этом, спешно покидая Тбилиси.

И вовремя. Если бы он этого не сделал, то наверняка попал бы за решетку, где, скорее всего, с ним бы произошел несчастный случай, и даже сам Бадри, авторитетный вор и учитель, не стал бы за него заступаться.

Гиви доехал на поезде до Москвы, а буквально через неделю своего пребывания в столице России, уехал оттуда дальше на север, в город Санкт- Петербург. По его расчетам искать его в Питере никто не будет, а потом он знал, что этот город является криминальной столицей, а раз так, то развернуться по-настоящему можно будет только в нем.

Гиви сначала попробовал работать в наземном транспорте, облюбовав для себя несколько троллейбусных маршрутов, но в троллейбусах ездила только местная нищета, а потому выудить что-нибудь ценное из их карманов не удавалось. Там лежали только потускневшие и истертые от времени монеты, горделиво соседствующие с прошлогодними автобусными и троллейбусными карточками, скомканными фантиками некогда съеденных конфет и сложенными несколько раз листочками бумаги, на которых, как правило, торопливым почерком был записан список продуктов, служивший некогда своеобразным напоминанием при походе в магазин.

Лишь один раз за полтора месяца такого издевательства над собой ему попался богатый клиент, но судьба на этот раз отвернулась от Гиви, возвестив об этом неожиданным маневром троллейбуса. В результате резкого толчка Гиви выпустил из пальцев выуженный из заднего кармана брюк своей жертвы пухлое портмоне, которое тут же упало на пол, а стоявший рядом подросток, чуть было не наступивший ногой на него, наивно громко вскрикнул:

- Кошелек!

Этим самым он привлек внимание к себе и к оброненному на пол предмету всех пассажиров, включая толстую тетку- кондуктора. В следующую секунду портмоне оказалось в руках его хозяина, который сначала отряхнул и вытер его рукавом своей куртки от грязи, а затем, убрав на место в задний карман брюк и убедившись, что портмоне заняло свое привычное место, стал сканировать глазами салон, пытаясь найти того, кто посмел позариться на его деньги, чтобы тут же съездить ему по физиономии.

У Гиви рефлекс самосохранения сработал вовремя, а потому он успел отвести свой взор в сторону и даже отодвинуться в автобусной толчее от греха подальше, ловко подставив под вопросительный взгляд хозяина злосчастного портмоне какого-то мужичка, даже не подозревавшего ни о чем из-за врожденной глуховатости.

Попыткой номер два для Гиви стали маршрутные такси, в которых ездила публика побогаче, только вот воровать в маршрутках было не совсем удобно. Во-первых, там было крайне мало пассажиров, и все, как правило, сидели на специальных креслах, имея возможность обозревать весь салон. Во-вторых, Гиви никак не ожидал столкнуться с образцовой выручкой от воровства.

Тогда Гиви попытался совершать свои кражи в больших маршрутных автобусах, но и тут потерпел полное фиаско, потому что именно в автобусе номер триста тридцать пять он был пойман с поличным в момент совершения кражи. И когда двое парней выволокли его за шиворот из автобуса, за ними тут же выскочили еще четверо, а потом они вшестером пинали вора за автобусной остановкой.

- Дай, я ему врежу! – кричал кто-то из них, разгоряченный потасовкой и вошедший в раж от борьбы за справедливость.

Какая-то сердобольная старушка предложила парням сдать вора в милицию.

- Ничего! – ответили парни. – Зачем нам менты? Мы и сами справимся.

После всех этих неудач Гиви решил завязать с воровством в транспорте. И вообще, он считал, что отделался слишком легко, потому что остался цел и невредим, и был в относительном порядке, хотя злобу на людей затаил.

Как-то вечером ему в голову пришла совершенно новая мысль:

- А не устроиться ли на работу?

Сначала Гиви посмеялся сам над собой, считая, что его никто и никогда не возьмет на работу здесь, в Питере, в чужом городе, в чужой и ставшей такой враждебной стране. Однако случилось чудо, и Гиви был принят на работу в качестве подсобного рабочего в один из сетевых маркетов «Пятерочка», куда как раз набирали кого угодно, набирали всех, кто только был согласен работать за гроши.

Коренная Питерская публика на такую авантюру не соглашалась, прекрасно отдавая себе отчет в том, что вкалывать за предлагаемые там деньги ни один нормальный человек не будет, а вот иностранцы из ближнего зарубежья охотно соглашались. Они вообще нанимались за любые деньги, даже символические, и соглашались на любые условия, которые предлагал им жадный до денег работодатель, лишь бы только любыми путями официально зацепиться за Питер, чтобы потом, впоследствии, осесть здесь окончательно. Это был их шанс, один из немногих. Точно такой шанс использовал и Гиви, чтобы немного перевести дух поле стартового месяца в Питере и легализовать свое местонахождение и проживание здесь, в северной столице России, и это ему удалось.

 

5.

 

Гиви знал о негативном отношении местных толстосумов к своим же гражданам, как знал и то, что к приезжим они относятся еще хуже. Они бы и на пушечный выстрел не подпустили бы к своим торговым точкам всю эту публику, если бы не элементарная жадность и стойкое нежелание нормально платить людям за их труд.

Этим и объясняется засилие в сетевых магазинах лиц кавказской национальности и не только кавказской. Гиви в магазине приняли, как родного, тем более что там уже работали два парня из Абхазии с весьма сомнительным прошлым.

Гиви целый месяц просидел в подсобке, выполняя всякую черновую работу, нагружая грязные металлические тележки привезенным в магазин товаром и переправляя их до торгового зала, но только до входной двери. В зал в рабочее время его не пускали, да он и не стремился туда попасть, потому что расставлять товар по полкам было гораздо тяжелее, чем складывать его в одну общую большую кучу на телегу.

А потом Гиви все это надоело: и магазин, и монотонная работа, и сальные физиономии сотрудников, вечно опаздывающих на работу, а потому из кожи вон вылезающих, чтобы доказать свою необходимость. Особенно какой-то своеобразной, лютой ненавистью он воспылал за это время даже не к директору, нет, а к контролеру торгового зала Валентине, молодой женщине больших размеров, явно склонной к полноте, которая своим громогласным голосом выполняла роль сработавшей сигнализации в случае каких-либо происшествий. Но больше всего его донимало, когда Валентина с победным видом воина- освободителя врывалась в подсобное помещение и своим зычным голосом, способным поднять даже мертвого из могилы, прямо с порога кричала:

- Гиви! Ты телегу с колбасой не через Тбилиси в торговый зал повез?

Одним словом, ему все за один только месяц надоело так, в каждую клеточку его мозга вселилась такая тоска зеленая, как будто бы он проработал здесь сто лет, не меньше. А потому ровно через месяц Гиви исчез из магазина навсегда, прихватив с собой все то ценное, что только мог унести. Здесь были и ценные вещи сотрудников, оставленные по неосторожности в шкафчиках для переодевания, и их карманные деньги, ловко выуженные вором за какой-то час, и выручка, которую собрав из касс, не успели сдать в сейф на хранение, и деньги, и ценные вещи, похищенные из-под носа директора прямо из его кабинета.

Это событие настолько всех потрясло, что магазин тут же был закрыт на внеплановый переучет, о чем предупреждала яркая табличка на входе. На самом же деле в магазине до самого вечера работали сотрудники правоохранительных органов.

Работников магазина допрашивали по одному за закрытой дверью директорского кабинета и всех вместе, собрав в просторном торговом зале и построив стройными рядами между прилавками с продуктами. Следаки снимали повсюду отпечатки пальцев, которые были в изобилии везде, причем их было много, и все они были оставлены тысячами разных людей, проживающих в этом районе и посещавших ежедневно этот магазин.

- Так где было его рабочее место? – спросил старший следственной группы у директора магазина.

- А вот тут, – директор пальцем указал на полуразвалившийся старый грязный диван, в изголовье которого валялся оставленный кем-то старый, выцветший от времени, одинокий порванный кроссовок.

- Это его обувь, – пролепетал директор, после чего старый кроссовок тут же перекочевал в полиэтиленовый пакет, став вещдоком.

А с подлокотников дивана и табурета, горделиво стоявшего рядом, были тоже сняты отпечатки пальцев и препровождены в ГУВД на экспертизу. Как позже показали результаты экспертизы, по иронии судьбы в ходе расследования на проверяемой территории были найдены всевозможные отпечатки, принадлежавшие разным людям, а на самих подлокотниках дивана, где в перерывах между боями отдыхал Гиви, были обнаружены отпечатки двух давно умерших людей. Как они сюда попали, было известно одному богу, но вот отпечатков пальцев Гиви обнаружено не было. Старый диван, табурет и прочее имущество, включая любимую Гивину телегу, неоднократно согретую теплом его южных ладоней, отпечатков подозреваемого не содержали.

- Парадокс! – воскликнул старший следственной бригады.

Протолкавшись четыре с половиной часа в магазине, выпив приличное количество бутылок и банок халявного, оставленного без присмотра пива, и натолкав во внутренние карманы своей одежды и обмундирования разнокалиберных продуктов, абсолютно не погнушавшись дорогой колбасой и сыром в вакуумных упаковках, менты уехали к себе, оставив директора и персонал магазина подсчитывать убытки, якобы причиненные преступником, и зализывать моральные и материальные раны, нанесенные им же.

- Дело взято на контроль, – заверил директора старший следственной группы. – Мы этого так не оставим.

И уже на самом выходе, перед тем, как погрузиться в УАЗ, добавил:

- Если подозреваемый появится на рабочем месте, немедленно сообщите нам по телефону.

- Чтоб ты лопнул вместе со своей следственной бригадой! – в сердцах прошипел ему вслед директор магазина, в ужасе рассматривая гору пустых пивных бутылок.

Оставалось только догадываться, что было бы, если бы следаки работали в магазине до утра.

 

6.

Напрасно Гиви терял время, отсиживаясь после удачной кражи в маленькой тесной комнате, снятой им в квартире на канале Грибоедова у какой-то полоумной старухи. Он каждый день смотрел по телевизору все новости, особенно Питерские, и с замиранием сердца ожидал, что его, как наиболее опасного вора- рецидивиста, объявят во всероссийский розыск, и вся милиция, включая мощный ОМОН, будет разыскивать только его одного. В своем воображении воришка рисовал страшные картины, от которых у него по коже пробегал мелкий озноб, а по спине в такие минуты катилась предательская струйка холодного пота.

Но ничего такого не случилось. История с Гиви была настолько заурядной, что не то что не попала на первые полосы газет и информационных новостей по телевизору и радио, она даже в милицейских протоколах затерялась сразу же, забытая и похороненная навечно под целым шквалом настоящих громких преступлений. Так что Гиви оставалось только успокоить свои нервы, взять себя в руки и, набравшись храбрости, высунуть свой нос на улицу, что он и сделал вскоре. Страх потерять свободу и постоянное вынужденное соседство с не вполне нормальной пожилой женщиной, чуть было не свело его самого с ума.

- Срочно на воздух, в люди! – принял нелегкое решение вор, в спешке одевая темную куртку.

А чтобы его лицо было невозможно рассмотреть нормально даже вблизи, Гиви нахлобучил на самые глаза кепку «а-ля грузин», огромный козырек которой скрывал надежно не только черные, как ночь, глаза, но и как минимум поллица, делая его невидимым для сухих и строгих милицейских протоколов.

Когда за ним захлопнулась входная дверь в квартиру, за которой осталась плохо соображающая ворчливая старуха, Гиви даже облегченно вздохнул, втянув в свои легкие кислые запахи плохо проветриваемого помещения. Он осторожно вышел из подъезда на залитую солнцем улицу и в первую очередь направился к стенду объявлений, где вывешивалась всякая относительно свежая информация. Однако его портрета под рубрикой «Разыскивается» там не было. Прохожие, попадавшиеся ему на пути, и вовсе не обращали на приезжего грузина никакого внимания. Они все давно уже привыкли к тому, что город буквально наводнен лицами кавказской, и не только кавказской, национальности, что все нации и народности уживаются здесь мирно в огромной интернациональной семье гигантского мегаполиса. Гиви даже плечи расправил, наслаждаясь прекрасным чувством свободы и постепенно, с каждым шагом избавляясь от поселившихся в его душе страхов. Ему казалось, что с очередной поступью ноги страшилки покидают его, уступая место в сознании прежней беспечности.

А ноги сами несли на Сенную площадь, туда, где сновал беспорядочно народ, делая покупки в магазинах и магазинчиках, вкушая пищу в кафе и ресторанчиках.

- Здесь легко затеряться, – почему-то подумал Гиви и заулыбался, оценивающе оглядывая людей, несущих в своих руках сумки и чемоданы, кошельки и портмоне, мобильные телефоны и плееры.

У Гиви чуть было снова не сдвинулась крыша после месяца заточения в хмурой коммуналке. Он вошел в состояние легкого транса, как будто бы только что накурился дури и уже представил, как содержимое чужих кошельков начинает плавно перетекать в его карманы, делая его все богаче с каждой минутой. За этим занятием мысленного созерцания действительности его и застал наряд милиции. Мимо такого типажа с четко очерченным орлиным носом, да еще вдобавок ко всему нахлобученной на глаза черной кепкой огромных размеров милиция пройти не могла.

- Предъявите ваши документы, – прозвучало настоятельное требование в ушах Гиви, выведшее его из состояния легкого сомнамбулеза и мгновенно опустившего на землю в суровую реальность бытия.

Гиви дрожащими руками потянулся во внутренний карман пиджака за паспортом, мысленно отметив, что подошедшие к нему с вопросом двое молодых парней в милицейской форме отступили на полшага и не сводили с него своих глаз, пока он не вытащил паспорт и не передал им для проверки.

- Гамсахурдия, – прочитал фамилию тот, у кого в руках оказался паспорт. – Гиви. Ты смотри, «Г», да еще в квадрате.

За тем он внимательно посмотрел на фото в паспорте и попросил Гиви снять кепку. Сомнений не было, это был его паспорт, да еще с Питерской пропиской. Одним словом, документы были в порядке, клиента надо было отпускать.

- Спасибо, – произнес милиционер и возвратил паспорт его владельцу.

Как он хотел в этот момент двинуть от всей души кулаком по этой худосочной физиономии с орлиным носом, а потом еще приложиться со всей силы ногой по ребрам, но не судьба.

Когда милиционеры удалились, растворившись в толпе прохожих, Гиви все еще стоял на том же месте, застывший от изумления. Он никак не мог поверить в то, что его вот так вот запросто отпустили, а не поволокли с собой в ближайшее отделение милиции для более детальной проверки, где наверняка шаг за шагом докопались бы до истории с магазином. Гиви взбодрился, окончательно выйдя из транса, и когда способность ходить к нему полностью вернулась, он сделал шал, потом другой, а потом весело зашагал через площадь по направлению к метро, где перед самым входом была давка.

- Если меня не задержали эти менты, которые на улице, то тем, которые несут службу в метро, я и подавно не нужен, – решил про себя Гиви, протискиваясь через толпу ко входным дверям.

В состоянии эйфории от собственной безнаказанности и от проснувшегося в нем азарта хищника, за эти пару- тройку минут в толчее Гиви успел играючи обшарить сумки и карманы доброго десятка людей, в результате чего в метро он вошел с двумя чужими кошельками, выуженными у беспечных граждан. Это была победа, своего рода триумф, награда за бесцельно прожитые месяцы в чужом городе. Но, как говорится, на ошибках учатся, причем умные учатся на ошибках дураков, а Гиви учился на своих собственных. Он теперь прекрасно понимал, что наземный транспорт – это не его вотчина, и ему хватило той науки, которую преподнесли ему загадочные жители северной столицы России, а вот метро – совсем другое дело.

- И если удалось за три минуты на входе стать владельцем двух кошельков, то что же тогда будет, когда я спущусь вниз? – подумал Гиви, попутно ощупав кожу новых приобретений.

Уже спускаясь на эскалаторе, он услышал отчаянный женский крик наверху:

- Украли!

Очевидно, одна из жертв обнаружила пропажу своей наличности, а потому не смогла сдержать своих эмоций. Но вору до нее не было никакого дела, напротив, он чувствовал себя на высоте положения от восторженно разворачивающихся радужных перспектив. Начало пути было положено.

 

7.

Гиви сразу же облюбовал для себя станцию метро Сенная, где безостановочно двигались тысячи людей, распределяясь по ходу дела на разные потоки. Одни из них спешили подняться наверх, образуя живую пробку перед входом на эскалатор. И напрасно дежурившая внизу женщина, работник метрополитена, пыталась хоть как-нибудь организовать эту непослушную орду. У нее все равно ничего не получалось, потому что с прибытием на станцию каждого нового поезда, к заветному входу на эскалатор бросалась новая лавина людей, создавая очередную волну массовой целенаправленной давки.

Второй людской поток направлялся через незамысловатый переход к другой ветке метро, где в длинном тоннеле встречался с такой же многолюдной толпой, движущейся навстречу, спешащей к своим поездам.

На самих платформах редко бывало пусто и безлюдно, а если таковое случалось, то это был нонсенс, что-то из рук вон выходящее. В часы же пик площади платформ перед поездами были забиты людьми постоянно. Все они ждали нового прибывающего поезда, и как только он подходил, вынырнув из тоннеля, и останавливался, распахнув автоматические двери, как по команде, начиналось движение пассажиров сначала на выход из вагонов, а потом на вход. Причем отличительной особенностью Сенной было то, что из вагона выходило человек семьдесят, а запрыгивало в этот же вагон около двухсот, непременно тесня друг друга и продвигая стоявших до этого у самых дверей пассажиров в глубину вагона.

Гиви усмотрел в этом прекрасную возможность для воровства. Он, как хищник, выбирал жертву заранее и тогда пристраивался за ней сзади и следовал уже неотступно. Времени проезда до следующей станции вполне хватало на то, чтобы вытащить кошелек из сумочки или карманов одежды, пользуясь тем, что жертва в создавшейся давке не могла ни повернуться, ни даже заподозрить худого, ибо поезд во время движения трясло и качало из стороны в сторону вместе с тесно прижавшимися друг к другу людьми. А потом открывались двери, и вор выходил с добычей на следующей станции, оставляя обворованного им человека один на один со своими проблемами. Однако здесь все-таки был риск быть разоблаченным, потому что лишившийся своего кошелька пассажир мог обнаружить его пропажу еще до подъезда к следующей станции, а потому непременно поднял бы шум, организовав на поиск воришки находящихся рядом с ним людей, обозленных на весь белый свет за нелепость своего существования, а потому готовых немедленно придти на помощь товарищу по несчастью.

Гиви предусмотрел такой вариант заранее, а потому его любимым способом воровства стал тот, при котором он, прикрывая рабочую руку развернутой газетой, успевал обшарить карманы и сумку жертвы, выудив из них все самое ценное в те короткие мгновения, пока поезд стоял перед отправкой со станции, пока набившиеся сверх всякой нормы пассажиры, теснили друг друга, чтобы дать возможность вместиться в вагоны кому-нибудь еще, когда были открыты двери состава, и потому путь для отступления оставался свободным.

Обычно Гиви заранее присматривался к пассажирам, занимая наиболее выгодное положение за намеченной жертвой. За те несколько шагов, которые он проделывал за спиной жертвы, он успевал легонько, так чтобы жертва не смогла почувствовать, положить свою ладонь на рабочую поверхность, прикрыть ее по пути газетой и аккуратно, совсем неслышно и совершенно незаметно, всего лишь своими чувствительными и цепкими пальцами расстегнуть замок подсумка и выудить за эти короткие мгновения практически все его содержимое, а затем сделать шаг назад из вагона. В этот самый миг автоматические двери закрывались, и силуэт обворованного им человека уплывал в стеклянном проеме дверей вместе с составом в черный тоннель. А Гиви уже стоял в это время на платформе и провожал поезд взглядом. Все было, как и всегда, и чужой кошелек или мобильный телефон оказывался в его руках. Оставалось лишь сложить газетку вчетверо, а затем с видом зачитавшегося до состояния полного забытья человека выдвинуться в сторону эскалатора. Тут, в охоте за добычей, главное – не переборщить, не пожадничать, не броситься в погоню за новой жертвой, имея на руках чужие вещи. Надо просто подняться на поверхность, выйти на площадь перед станцией и, подойдя к местным менялам и перекупщикам, предложить им очередной рабочий мобильный телефон, правда, безо всяких на него документов, а затем пойти в ближайшее кафе и слегка перекусить какой-нибудь снедью из местной кухни.

Он бы так сделал и на этот раз, если бы в следующее мгновение, в ту самую минуту, когда уже подходил к эскалатору с новым мобильным телефоном, не наткнулся взглядом на пухлый, чрезвычайно пухлый подсумок, висящий на поясе мужчины, идущего прямо на него. Как удав одним лишь взглядом зомбирует кролика, заставляя его замереть на месте и стать податливым, потерявшим способность к какому-либо сопротивлению, чтобы потом просто его проглотить, так и Гиви был буквально загипнотизирован одним только видом черной, вальяжно болтающейся на чьем-то поясе пухлой кожаной ноши, набитой, по всей видимости, хорошей суммой денег, да сдобренной неплохим мобильным телефоном, аккуратно размещенном в специальном кармашке с металлической застежкой.

В один момент желание подниматься на эскалаторе наверх улетучилось само собой. Черный кожаный подсумок перевесил любые разумные доводы, сбил необходимую логику, заставил изменить все планы и отклониться от курса, послушно направившись за объектом. Гиви в те минуты перестал осознавать действительность. Для него все люди, которые находились вокруг, да и вообще вся станция перестали существовать. Он просто шел следом за мужчиной, стараясь не отстать и не упустить, не дай бог, последнего из виду, шел буквально в затылок, в ногу, как ходят в строю военнослужащие.

Владелец пухлого подсумка подошел к краю платформы и заглянул в тоннель, ожидая, как и все, появления поезда. Гиви в это время находился в пол- шаге от него, вперив свои глаза в каменный пол, всеми силами делая вид, что ему абсолютно безразлично все, что происходит вокруг и совершенно нет дела до людей, находящихся на платформе, а тем более на тех, которые еще только на нее выходили.

Народ все прибывал и прибывал, и было очевидно, что вся эта людская масса никак не сможет поместиться в вагонах прибывающего поезда, тем более, если учесть, что прибывший состав уже не будет пустым, что там тоже будет битком народа, и ничего с этим не поделаешь: час пик. Народ прибывал, атмосфера накалялась, и мысли людей заняты лишь тем, как бы так изловчиться и попасть в прибывший поезд, а не остаться снова на платформе только потому, что не удалось втиснуться в вагон.

Из-за создавшейся толчеи Гиви находился всего в нескольких сантиметрах от намеченной жертвы. Ему оставалось просто слегка приподнять свою правую руку, чтобы она оказалась на заветном подсумке. В это мгновение в тоннеле показался свет прожектора, и одновременно с этим в лицо пассажирам ударила первая волна гонимого по тоннелю воздуха, выталкиваемого приближающимся поездом, как огромных размеров поршнем. Все замерли и отступили на полшага от края платформы.

- Пора, – подумал Гиви и, сглотнув слюну, поправил приготовленную газетку.

Он, как настоящий профи своего черного дела, думал в данный момент только о том, чтобы в создавшейся толчее не упустить своего клиента, чтобы никто из случайных попутчиков не преградил ему путь к заветной цели, протиснувшись между ним и человеком с подсумком. А это вполне могло произойти, потому что народу на платформе скопилось к тому времени невообразимо много. Поезд вынырнул из тоннеля и, замедляя скорость, стал приближаться к остановочной полосе, а достигнув ее, замер и распахнул автоматические двери. Гиви всего этого не замечал, потому что его взор был полностью прикован к подсумку.

Наконец, все желающие выйти вышли, и началось, как по команде, движение тех, кто нетерпеливо жаждал своей очереди оказаться в вагоне. Для вора все складывалось, как нельзя лучше, потому что намеченная жертва не была в первых рядах входящих в вагоны, более того, на счастье человек с подсумком входил в вагон в числе последних, пропуская вперед себя значительное количество пассажиров. Вору это было только на руку. А когда мужчина вынес свою правую руку вперед и положил ее на дверной косяк, чтобы в случае автоматического закрытия дверей прочно зафиксировать их в открытом положении, по телу Гиви пробежали мурашки предвкушения скорой победы и срыва долгожданного куша.

В тот момент, когда мужчина ступил левой ногой в вагон, Гиви синхронно с ним сделал то же самое, одновременно с этим опустив правую руку на его подсумок сверху, точно так, как любой из нас накладывает свою руку на банку со сметаной в магазине, когда собирается поместить ее в свою корзину. Мужчина сделал второй шаг уже правой ногой и оказался в вагоне. Вор в точности повторил его движение, одновременно с этим перенеся вес своего тела на правую ногу, оказавшись в результате такого маневра вплотную за спиной незнакомца с подсумком и немного правее, чтобы легче и удобнее было работать правой рукой. Левая же рука с раскрытой газетой прикрывала, подобно ширме, все его действия. Натренированные до автоматизма пальцы правой руки Гиви в одно мгновение нащупали застежку подсумка и, зафиксировав ее неподвижно, стали расстегивать неподатливый замок.

Укол в указательный палец Гиви почувствовал сразу, потому что было такое ощущение, что его подушечка разрезана острым краем замка пополам, да в придачу ко всему посыпана жуткой смесью острого перца и соли. Палец защипало с такой силой, что Гиви от неожиданности вскрикнул и резко отдернул руку назад, ударив локтем в лицо какого-то подростка, который тут же схватился за разбитый нос и громко заплакал. Боль в руке не только не утихла, но и успела за эти короткие мгновения подняться до локтя, причем ощущение у вора было такое, как будто бы ему отсекли руку мечом в месте локтевого сгиба. Гиви схватился за локоть раненой руки и сделал шаг назад, как это делал в те моменты, когда выскакивал из вагона с чужим кошельком, как это случилось каких-то десять минут назад после удачной охоты. Тем временем, миновав локоть, боль поднялась еще выше, к плечу, выворачивая наизнанку кости и сухожилия. У Гиви задрожали колени. Ему вдруг показалось, что если он сейчас не присядет или хотя бы не прислонится к гладкой мраморной стене, которая была всего в трех- четырех шагах от него, то, вероятнее всего, завалится на пол от сильнейшего головокружения и потери сознания. Гиви с трудом, прилагая неимоверные усилия, проделал эти четыре шага и сначала прислонился спиной к холодному мрамору стены, а затем, соскользнув вниз, бессильно опустился на корточки и схватился левой рукой за голову, потому что правая рука, повиснув плетью, уже не подчинялась. У него начался самый натуральный бред с совершенно дикими галлюцинациями и всевозможными видениями.

- Что, сорвалось на этот раз? – услышал Гиви чей-то голос.

Он хотел поднять голову, чтобы разглядеть того, кому принадлежали эти слова, но голова почему-то не слушалась, повиснув на груди подобно кочану капусты.

- Ворюга! – услышал Гиви снова. – Больше ты воровать не будешь! Никогда!

Гиви сделал новое бесполезное усилие над собой, чтобы поднять непослушную голову, но у него снова ничего не получилось. Тогда он поднял вверх свои глаза, перед которыми возник пухлый подсумок, тот самый, по-прежнему вальяжно висевший на поясе его несостоявшейся жертвы. Лицо мужчины Гиви так и не разглядел, то ли погрузившись в цветной сон, то ли проникнув в другое измерение.

 

8.

Вор Гиви так и не понял, что его переиграли, что на этот раз он сам стал жертвой, а не охотником, что человек с подсумком оказался на его пути не случайно. И хоть Гиви не помнил ни самого этого мужчину, ни злосчастного подсумка, на который покусился второй раз в своей жизни, мужчина, напротив, помнил его очень хорошо. Этот орлиный нос, восточные черты лица с черными глазами и заостренными скулами врезались в память мужчины основательно, так сильно и надежно, что позволили вычислить вора в огромной толпе беспорядочно перемещающих людей в замкнутом пространстве огромного вестибюля станции метро Сенная.

Это был тот самый Владимир, которого не так давно пытался ограбить Гиви, но у него ничего не получилось. Он во время их первой встречи вовремя выскочил из вагона и убежал, оставив Владимира с подсумком, нетронутыми вещами и своими мыслями по поводу всего случившегося наедине.

Первой, кому Владимир поведал о неприятном случае в метрополитене, была его супруга.

- А я тебе что говорила! – с сарказмом произнесла она. – Про такие случаи везде пишут и говорят. А ты по-прежнему ходишь с телефоном на поясе и ждешь, когда какой-нибудь мерзавец у тебя его вытащит.

- Ну надо же! – произнесла знакомая Владимира Марина, выслушав внимательно его рассказ про то, как он чуть было не поймал вора с поличным, а затем добавила. – Он что, этот вор, совсем ненормальный, чтобы у такого здорового мужика воровать? Даже не испугался?

- По всей видимости, обкурен был, – сделал вывод Владимир и подошел к зеркалу, где мог видеть свое отражение почти в полный рост.

Он согнул руку в локте и, взглянув на внушительных размеров бицепс, произнес:

- А еще я знаю, что был случай с летальным исходом.

Об этом писали во всех газетах, когда у ограбленной женщины от переживаний не выдержало сердце, и она, схватившись рукой за грудь, только успела произнести:

- Боже, как больно.

А потом, опустившись на затертые несметным количеством ног камни, умерла прямо здесь, в вестибюле метро. И очень долго ее тело лежало на полу, накрытое белой простыней. Возле трупа стоял сержант милиции в ожидании специальной бригады, а вор находился рядом в толпе зевак и спокойно смотрел на всю эту картину своими черными глазами, близко посаженными друг к другу на худом восточном лице с орлиным носом.

Владимир прочитал об этом статью в местной газетенке, где рядом с заметкой была помещена фотография с места событий. На ней было запечатлено все то же знакомое лицо с восточными чертами.

В этот же день Владимир побывал на Сенной и, спустившись в метро, около часа расхаживал в поисках того, кому хотел отмстить и за себя, и за всех тех, кто успел пострадать в той или иной степени от действий вора. Убедившись в том, что да, этот тип орудует именно здесь, Владимир не стал горячиться и бегать за ним, ловить, кричать, что-то доказывать, размахивая кулаками. Вместо этого он вышел из метро, чтобы приготовить фирменное блюдо мести под названием «Вор должен сидеть». А где сидеть и как – это уже другое дело.

Мысль о взрывчатке Владимир отбросил сразу же. Был такой вариант, самый первый из пришедших в голову, начинить подсумок взрывчаткой и, позволив вору снять его с собственного пояса и унести, взорвать его с помощью пульта дистанционного управления. Этот вариант был отметен сходу из-за опасности ранения ни в чем не повинных людей.

Второй вариант, заключающийся в том, чтобы столкнуть вора под колеса прибывающего поезда, Владимир тоже отмел. Становиться убийцей и брать грех на душу было не для него.

Может просто отвести вора в милицию? А где гарантия, что там как следует во всем разберутся и засадят негодяя за решетку? Владимир посчитал, что там с лицом кавказской национальности разбираться и возиться никто не будет. Его, в лучшем случае, экстрадируют на историческую родину, а в худшем – тут же выпустят, не обнаружив в его действиях состава преступления. Выходило по всему, что третий вариант отпадал сам собой.

Значит, нужно было придумать что-нибудь еще, и такой способ вскоре был найден. Владимир даже проаплодировал себе, а вечером, завершив все свои дела, направился не домой, как это он делал обычно, а поехал к своему давнишнему приятелю Ивану, который в свое время занимался разведением ядовитых змей, а потому поднаторел в изготовлении всевозможных ядов.

- Сколько лет, сколько зим! – воскликнул Иван и обнял своего друга. – Заходи. Знаешь, всегда рад тебя видеть.

- И я тоже, – похлопывая Ивана по спине широченными ладонями своих рук, произнес Владимир.

- Как живность? – спросил он далее, кивком головы указав на небольшой террариум с какой-то диковинной змеей.

Ее кожа отливала здоровым блеском, отражая в каждом своем квадратике свет кухонных ламп.

- А, это? - нараспев отреагировал Иван. – Так, память о былых свершениях. Я, знаешь ли, теперь только книги пишу, начисто переписывая свои собственные дневники. Все, понимаешь ли, в черновом варианте в тетрадях, да на листах бумаги. А сейчас время другое, вот и хочу я свои записи упорядочить и в цифровой формат перевести. А змейка – муза моя, и в ней я черпаю вдохновение и силы, чтобы всем этим заниматься.

Владимир понимал, что его друг хитрит, что ничего ровным счетом он не забросил, а все потому что был человеком неуемной энергии и всегда горел жаждой новых изысканий. Его надо было во что бы то ни стало вытянуть на откровение, на прямой разговор без ужимок, утаиваний и недоговоров, чтобы получить нужный препарат.

- Ваня, а ведь я к тебе по делу, – прямо заявил Владимир и посмотрел в упор на своего товарища. – Мне необходимо одно средство, раздобыть которое можно только у тебя. Во всяком случае, других специалистов по изготовлению ядов с такими свойствами я не знаю.

- Знаешь ли, Володя, – начал было Иван.

- Только не говори мне сейчас, что помочь ты мне не сможешь, – перебил его Владимир. – Вспомни-ка лучше, что было бы с тобой, и где был бы ты в настоящее время, если бы я не помог тебе тогда. Надеюсь, ты помнишь, о чем я говорю?

Возникла неловкая пауза, из-за которой у обоих мужчин было такое ощущение, как будто бы все вокруг вмиг оглохло, погрузившись в торречелеву пустоту без всяких звуков, и если бы не шум автотранспорта за окном, в это можно было бы уверовать окончательно и бесповоротно.

- Что ты хочешь? – медленно и спокойно спросил Иван, что могло говорить только о том, что он все правильно понял и ломать комедию больше не собирается.

- Мне нужно необычное средство, такое, которое под силу произвести только тебе, а эффект и последствия от его воздействия тоже должны быть необычными, – начал свое разъяснение Владимир. – Мне помнится, что такой препарат со схожими свойствами у тебя был лет десять назад, когда мы были помоложе, да и мир вокруг нас был несколько иным, более наивным, что ли. Ты же и пострадал тогда из-за своего изобретения. А все почему? Потому что связался с плохими парнями, которые тебя сначала обокрали, а потом подставили под суровую букву закона.

Владимир все это время смотрел на своего друга и прекрасно видел, как после его слов даже выражение лица Ивана изменилось. Очевидно, виной всему были воскресшие воспоминания той далекой поры.

- Ты извини, что я тебе все это рассказываю, – продолжал Владимир. – Извини, что явно и безо всяких сомнений потревожил твою память неприятными воспоминаниями. Я просто хотел уточнить, о каком препарате идет речь.

- Я тебя понял, Володя, – совершенно спокойно ответил Иван, успевший взять себя в руки за столь короткое время.

Владимир с удовольствием отметил, что его друг сумел полностью совладать со своими чувствами и эмоциями, которые только минуту назад буквально переполняли его, а теперь от них не осталось и следа. Перед ним снова был совершенно спокойный, уравновешенный до завидного хладнокровия человек, настоящий профи, который с не меньшим хладнокровием изрек:

- Зайди ко мне послезавтра. Я все приготовлю в лучшем виде.

 

9.

Ровно через два дня Владимир вышел от своего старого товарища с небольшим, плотно закупоренным флаконом. Он хорошо помнил правила обращения с его содержимым.

- Ты можешь его пить, и ничего не случится, потому что яд будет расщеплен желудочным соком на безопасные ингредиенты. Ты можешь им намазаться, и вреда не будет никакого. Яд просто подсушит кожу, а высохнув, не оставит и следа. Но если только яд попадет в кровь через ранку, только в этом случае проявит себя во всеоружии. Надеюсь, все понятно? Удачи, – с этими словами Иван протянул Владимиру небольшой флакончик, который немедленно перекочевал во внутренний потайной карман черного кейса.

Владимир хорошо помнил все наставления, которые дал ему Иван, а потому уже дома тщательно стал готовить операцию. Он знал, что его клиент работает на Сенной, и особенно любит час пик, когда измученная публика, торопясь зайти в вагоны, расслабляется и совершенно забывает о собственной безопасности и сохранности личных вещей, когда все пассажиры с упорством маньяков стараются втиснуться в вагоны подошедшего поезда. Вот тут-то вор и начинает свои гнусные дела, с упоением вытаскивая из карманов и сумок зазевавшихся в толчее пассажиров их кошельки и мобильные телефоны, а затем, сделав всего один шаг назад, на выход из вагона, исчезает с добычей в толпе. Этот особенный момент и использовал Владимир в разработке и подготовке операции.

Для начала он подготовил кожаный подсумок, превратив его в своеобразный капкан с прикрепленным пластмассовым флаконом с ядом внутри подсумка и специально подготовленным замком с острыми, как лезвие бритвы, зазубринами. Сам механизм действия был до гениальности прост. Стоило непрошеному гостю попытаться расстегнуть замок подсумка, как острые заточенные края металлических зазубрин впивались в палец, образовав глубокий порез, а из прикрепленного флакона в этот самый момент выдавливалось несколько капель его содержимого, которое тут же попадало в свежую ранку.

Проверив еще раз весь механизм и, убедившись в том, что действует он безотказно, Владимир улыбнулся. Он набил внутренности подсумка старыми газетами и повесил его на пояс. Как он успел убедиться воочию, пухлый вид небольшой ноши не мог не привлечь чужого внимания, что и следовало ожидать, а потому уже около полудня месть состоялась.

 

Эпилог.

 

В полдень пассажиры метро Сенная площадь наблюдали весьма любопытную картину, как у массивной мраморной колонны, прислонившись к ней спиной у самого основания, сидел какой-то человек с явными чертами лица кавказской национальности, тупо осматривал все происходящее вокруг себя и при этом глупо улыбался. Он так сидел довольно-таки долго, потому что появляющиеся рядом с ним люди хоть и замечали его, но тут же в спешке проходили мимо, опасаясь, по всей видимости, как бы чего не вышло.

Он в такой позе сидел бы и дальше на каменном полу, сидел бы до самого вечера, если бы уборщица, толкавшая перед собой чудо уборочного инвентаря – электрическую моющую машину, напоминавшую своим видом огромный раскормленный пылесос, чуть было не придавила ему ноги. Странный мужчина сидел перед ней прямо на полу с глупейшей улыбкой на своем восточном лице и никак не реагировал ни на ее предупреждения, ни на окрики. Создавалось такое впечатление, что ему, вальяжно развалившемуся на ее пути и вытянувшему свои ноги во всю длину, было абсолютно начихать на все условности, обстоятельства и мир вокруг.

- Чего развалился, пьяница? – прикрикнула недоумевающая по этому поводу уборщица. – Сейчас милицию вызову, безобразник. Понаехали, понимаешь, со всего света. Денег у них нет, жить им негде, только и делают, что валяются, где ни попадя. Последний раз тебя спрашиваю, скотина, ты встанешь, или нет?

С этими словами она тревожно стала озираться по сторонам, как будто бы ища поддержки и ответа у бесконечно снующих по платформе туда- сюда граждан. По монологу женщины было вполне понятно, что кавказец, бесцеремонно рассевшийся на полу и тупо озирающийся по сторонам, ей явно не нравился, тем более что он абсолютно никак не реагировал на ее, как ей казалось, справедливые замечания. Тогда тетка выключила свою адскую моющую машину и направилась прямой наводкой к дежурной по эскалатору, у которой был телефон.

Милиция в составе двух сотрудников прибыла к месту происшествия минут через пять.

- Отойдите, граждане, расступитесь, – настойчиво попросил старший наряда, судя по погонам, прапорщик.

Сопровождавшая его на ответственном задании женщина, сержант милиции, держалась сразу же за ним шагах в двух, очевидно для того, чтобы пресечь возможные попытки сообщников войти в прямой контакт с нарушителем общественного порядка. Она слегка запрокинула голову, а затем, поправив прическу, грозно уставилась на проходящих мимо людей.

Тем временем прапорщик вел оперативное дознание, только вот протокольная часть у него никак не получалась, а все из-за того, что на все вопросы лицо кавказской национальности ровным счетом ничего не отвечало. Мало того, сидевший на полу мужчина постоянно невпопад улыбался, а его взгляд безостановочно блуждал повсюду, ни разу даже не сфокусировавшись на представителе власти, упорно пытавшемся добиться внятных ответов на поставленные вопросы. Одним словом, все было тщетно.

- Коля, ты документы у него проверь, – подсказала сержант своему коллеге.

- Какие документы, Люся? – удивился прапорщик Коля, а потом вдруг спохватился и вспомнил, что действительно, надо было сначала паспорт проверить, а потом уже спрашивать о том, что он вообще здесь делает в таком непотребном виде.

Лицо кавказской национальности на вопрос о паспорте никак не прореагировало.

- Блин, своих придурков хватает, а тут еще приезжий, – грустно подумал прапорщик, втайне надеясь на то, что кавказец вот- вот оклемается, предъявит необходимые документы и будет отпущен на все четыре стороны бдительными стражами порядка.

Но на этот раз чуда не случилось. Тогда прапорщик ловким движением выудил из внутреннего кармана пиджака мужчины его паспорт и, прочитав данные и проверив наличие штампа прописки, повернулся к своей помощнице.

- Уроженец Грузии, – констатировал он. – Прописка Питерская. Судя по всему, крыша съехала напрочь. Давай за доктором, и вообще, вызывайте скорую. Пусть забирают.

Когда прибывшие на вызов врач и санитары скорой помощи несли Гиви на носилках, тот лежал и мирно улыбался своей рассеянной улыбкой. Ему казалось, что он сейчас находится у себя на родине, в горах, а вокруг него расстилаются бесконечные просторы родной теплой Грузии, причем откуда-то издалека, но довольно хорошо слышно звучит прекрасная, мелодичная песня его далекой солнечной родины. Ее очень душевно исполнял мужской хор, исполнял выразительно, задорно, так по-райски, что Гиви захотелось подхватить это чудесное пение, и он, не вставая с носилок, запел вместе с хором песню «Сулико», тоже душевно, мелодично, а главное громко и выразительно. Он пел ее даже тогда, когда его вынесли из вестибюля метро на свежий воздух, и продолжил свое пение в машине скорой помощи. Он пел так страстно и увлеченно, что даже не почувствовал легкого укола шприца в правую ягодицу, пел, засыпая под напевы родного хора, а затем, в конце концов, уснул и замолчал.

- Ну что, куда везем клиента? – спросил врача водитель.

- Давай-ка, Коля, поворачивай на Пряжку, – немного подумав, произнес врач. – рану на пальце мы обработали и продезинфицировали, но ему, по всей видимости, нужен специалист иного профиля. Еще неизвестно, как он поведет себя, когда проснется. На всякий случай мы его надежно связали, так что если будет по дороге буянить, не страшно. А впрочем, он вряд ли очухается после лошадиной дозы снотворного, которую мы ему вкололи.

Машина скорой помощи очень медленно и крайне осторожно, чтобы ни на кого ненароком не наехать, устремилась к Садовой улице с ее извечными автомобильными пробками, где даже синий проблесковый маячок и громкая сирена мало что могли изменить, чтобы хоть как-то ускориться в сплошном потоке медленно ползущих транспортных средств. А врач скорой тем временем смотрел в окно машины, за которым здание метро осталось далеко позади, а затем и вовсе исчезло из поля зрение за жилыми домами.

 

Август – сентябрь 2007 г.