Чукорюшка...

(рассказ)

 

Несколько лет назад я побывал на Чукотке.

Командировка длилась 2 недели.

Дело было простое, обучить персонал окружной больницы работе с одним медицинским прибором. Пустая формальность. Ничего такого, сложного там не было. Толковые коллеги быстренько во всем разобрались и неплохо справлялись уже и без моих наставлений. Так что я первые 3 дня ходил, зевая, по Анадырю и пытался после 18-20 московских теплых апрельских градусов, привыкнуть к морозу на Чукотке.

Анадырь -- город небольшой, пятиэтажный -- со своим чукотским колоритом. Все дома на сваях, и коммуникации отопления подобно выпавшим кишкам висят у каждого дома под брюхом. Нет там не было ни яранг, ни чумов, и даже коренных чукчей я там почти ни разу не видел. За исключением жены эндоскописта... которая оказалась не чукчанкой -- а якуткой.

При чем тут эндоскопист? А при том же, при чем и хирург и некие иные лица, чьих специальностей и имен я уже не помню, хотя общались мы исключительно по именам, и в гараже у хирурга.

На 4 день моего пребывания в Анадыре в наше отделение пришел хирург -- муж одной из медсестер, которую я обучал, и сказал:

-Ты корюшку пойдешь ловить.

Он не спросил, пойду ли я ловить корюшку. Он объявил мне, что я пойду ее ловить и дело это решенное. Во всяком случае, вопросительной интонации я не заметил.

Я о корюшке слышал от отца, который в молодые годы бывал на Камчатке и ловил эту забавную рыбу на красную тряпочку. Еще я знал от него, что эта рыба пахнет свежими огурцами. На этом мои познания о корюшке заканчивались.

-Пойду, - подтвердил я. И на всякий случай спросил: - а лед выдержит?

Хирург поглядел на меня как-то странно и сказал:

-Должен. Залив вскроется недели через две. К майским. Или к Победе.

Он вообще говорил очень коротко, как-то односложно. Я заметил, что там, на севере, длинных фраз не любят. Он посмотрел на меня еще раз и сказал: - Завтра к 6 утра приходи в гараж, третий от угла, оденься потеплее.

Собираясь на Чукотку я навел справки у коллег уже бывавших там. "Дубленку возьми, пару свитеров, теплые носки и подштаники не забудь" - сказали коллеги. Я взял. И не пожалел. Анадырь встретил нас ясным солнцем, безветрием и 25-градусным морозом.

Свидетелем нашей беседы в отделении была жена хирурга. Уже провожая меня к выходу, она, как бы между прочим, добавила:

- Темные очки возьмите. На заливе солнце яркое и лед белый -- можно ослепнуть.

Я поблагодарил ее и прямо из больницы пошел в магазин -- супермаркет. Чего нет на Чукотке? Там много чего есть -- а вот темных очков там не было. Я загрустил. Не везет мне. Как что нужно -- так обязательно нету. Видя мое тоскливое лицо, продавец протянул обычные очки. Белые.

- Это хамелеоны.- сказал он, - Берите, других нету. Они чернеют на солнце.

Я очкарик. Надел хамелеоны -- слепой как крот. Все размытое. Поплавка не увижу. Попробовал сразу двое очков. Все видно. Но вид придурковатый. Продавец сделал постное лицо. - Вам идет.

Я попытался сделать хорошую мину. Кто меня будет разглядывать на заливе? Придется взять. Ну и цены там! Продавец развел руками -- Чукотка! Тут же все привозное.

Действительно, почти все. На цены смотреть не хотелось. Две а то и три московских. "Доширак" в горло не лез - за эти деньги можно было купить три пачки на "Большой земле". Порадовала цена на оленину - 80 р за кило вырезки. Я стоял над замороженым мясом у стеллажа в супермаркете и думал, вот была б у меня кастрюля... или сковорода.... и зачем мне эта пластмассовая вермишель?

- Оленина -- диетпродукт, - сказал эндоскопист, незаметно подойдя сзади. - Но ее нужно только варить, для жарки не годится. Завтра угощу. Гараж найдешь. (он тоже не спрашивал, а утверждал). Я понял, что мое участие в лове уже решено и без моего согласия. - Корюшку тут не бери. - А я и не собирался. Но слова его заинтересовали.

- Почему не брать?

- Слишком крупная. - Этот аргумент меня удивил. Эндоскопист увидал мои глаза и пояснил: - нормальная рыбка длиной 25 сантиметров. А тут -- полуметровые переростки. Не бери.

- Не буду. - Я, не споря, кивнул.

- Завтра наловим -- свеженькой поешь. Ты умеешь рыбу ловить?

Я представил лето, реку, поплавок и комаров... на червя, на манку...

- Ну.. да, ловил. - Но эндоскопист мне не поверил.

- Научим.

Корюшку я все-таки купил. Но не в магазине. По коридору общаги, где я жил, проходил бойкий дядя с собачьими глазами и, стуча в двери номеров предлагал пакеты с мороженой рыбкой, как раз такого размера, как рекомендовал эндоскопист. Я не удержался и купил. Рыба действительно издавала аромат свежих огурчиков, когда их только=только сорвали с грядки и они теплые с острыми пупырышками, покалывая ладони -- пахнут свеже-выловленной корюшкой.

-Шештесят рублей! - сказал дядя, поднимая пакет к моим глазам. Зубы на Чукотке - дефицит.

Таких цен зав рыбу уже давно я не встречал. В пакете было десятка полтора рыбок. Остроголовых, зубастых, чуть-чуть напоминающих маленьких щучек. Мне сильно захотелось этих корюшек немедленно пожарить и съесть. После каши Быстров, эрзац-обедов Роллтон и Доширак, свежая рыба агрессивно стимулировала аппетит. Я сунул дядьке 60 р в руку, и он, предвкушая поправить трезвеющий организм, радостно удалился. Я помыкался по комнате с пакетом и рыбой - куда б ее деть? Потом сунул его в банку, в которой кипятил воду для чая и лапши, и, одевшись, подошел к вахтерше.

НА вопрос: "Что делать с корюшкой?" Деловая женщина сказала:

- Жарить. Сковородка -- пятьдесят рублей за час. Масло - сходи, купи.

Я купил и масло, и соль, и муку и сковородку с тефалевым покрытием и даже деревянную лопаточку, чтоб не корябать тефаль железной вилкой. По случаю пира кууприл и крепкую не одноразовую расписную тарелку-блюдо. Корюшка оказалась отменной рыбой. Я такой еще не едал. Скоро от пакета с рыбками осталась горка скелетиков с головами и хвостами, а я лег в продавленную койку с книжкой, переваривать. Да -- корюшка это очень вкусно!

Забегая вперед, скажу, что с этого дня я покупал только ее и жарил. Пластмассовая лапша и пюре в стаканчиках -- так и вернулись со мной в Москву.

Наступило утро субботы. В 5 утра, я, упаковавшись, как было велено, в шапке с опущенными ушами и очками-хамелеонами в кармане, глядя на звездное небо, вышел из общаги и пошел искать третий гараж от угла.

Гараж был единственный, в окошке которого светился желтый огонь, а от крыши поднимался пар -- тающего снега. На скрип моих шагов дверь приоткрылась, выхватив фигуру эндоскописта.

- Заходи! - и практически без паузы, - Водку пьешь... - я уже понял, что вопросительной интонации коллега не знает в принципе. Поэтому отказываться я не решился. Водку я пью, но не любитель. По необходимости пью. Чтоб не быть белой вороной, когда все пьют.. На Чукотке просто больше нечего пить. Человек, далекий от этих северных традиций может подумать, что темными зимними ночами деятельное население не коренного происхождения подыхает от скуки и иного удовольствия не находит, как надринькаться до изумления, до анестезии и амнезии... отнюдь. Водку на Чукотке потребляют с толком и под хорошую закуску. Я не говорю о спивающемся коренном населении. Чукотка давно уже стала прихожей России для получения гражданства выходцев из стран СНГ. Анадырь на 90% заселен совсем не чукчами. Я честно сказал коллегам и жене эндоскописта, что не поклонник водки, но если нужно -- выпью. И спросил их:

- Нужно?

- Обязательно, - поднесла к моим кубам граненую мензурку граммов на сто пятьдесят жена эндоскописта. - Потом закуси. - В левой руке моей оказалась вилка с наколотым куском дымящегося вареного мяса с жирками.

После темной ночи под звездным небом, в гараже показалось очень ярко, душно, очки мгновенно запотели, поэтому я носом определил, где стакан, где мясо и попеременно употребил и то и другое. Водка оказалась, конечно не "парламент" но вполне сносной, а мясо (я не заметил, когда его мне успели посыпать крупной солью и толченым перцем пополам с чесноком) -- удивительно нежным и вкусным. Водка протопила еще не проснувшееся нутро, а жирная оленина уже покрыла слизистую желудка, только что испытавшую стресс от жидкости из категории бытовой химии..

Странная какая-то водка на Чукотке, греет, а не пьянит. Возможно, спецразработка для севера. Я доел оленину а мне сунули в руку уже опять полный стакан. Правда, пить уже не понуждали.

Очки мои отпотели, и я осмотрелся. На полу лежали... три снегохода "Буран", все стены завешаны шкурами и рогами. Шуры, как я понял, оленьи, рога -- тоже. Среди рогов и шкур висели несколько ружей, из которых одно больше походило на автомат Калашникова, только с очень толстым и длинным дулом. У дальней стены стоял какой-то сумасшедшего вида электронагреватель, ну явно, не бытового назначения и рядом с ним на высоком табурете такая же чудовищная плитка с раскаленной спиралью полметра диаметром, на которой дымилась литров на тридцать пищеблочная кастрюля -- бак. Полустертая надпись намекала: " 2 ХО...я е...вы... бл..д". - Вторая хирургия - Для первых блюд. Чего тут не понятно? Из кастрюли эндоскопист шамовкой выудил еще один кус мяса и плюхнул на поднос.

-- Нарежь! - сказал он, видимо, жене.

Та достала из-за пояса огромный охотничий нож и лихо настругала мясо там же на подносе.

- Со знакомством мы выпили. - сказал незнакомый дядька. - теперь давайте за первую корюшку.

Мы выпили за первую корюшку. Я хотел сказать, что вчера ее уже ел, но второй стакан водки смыл мою мысль напрочь.

Я кивнул на тэн, и просто, чтоб хоть что-нибудь сказать, спросил:

- Наверное, жрет много?

- Много, - сказал хирург. - но я не считал.

Эндоскопист длинно моргнул, вытянул губы, ловя мысль.

- М-м-мы в кабель больничный врезались. Все списывается на рентген. - он гордо поглядел на меня, - Так что -- грейся.

- Ты строганину ел? - Вдруг спросил другой незнакомый дядька. Я понял, что это вопрос ко мне и принялся вспоминать. Когда я жил один... а было это в 18 лет... за мной присматривал троюродный брат Лева. Лева -- рыбак. Он часто уезжал куда-то на речки и озера и оттуда привозил разную рыбу, которую мы ели. Однажды зимой Лева привез мне здоровенного замороженного судака и сказал: "Будем делать струганину". Я читал у Семушкина в "Алитет уходит в горы", что это наструганное рыбье мясо, замороженное и сырое с солью. Под левиным ножом белая судачатина завивалась в стружку. Он посолил и дал мне. Так я попробовал струганину. Но что-то мне подсказывало, скажи я -- ел, и нанесу тем самым кровную обиду незнакомому дядьке. Поэтому мотнул головой, отчего изображение шкур и рогов в глазах помоталось, но с запозданием.

- Нет... не ел. - Зачем я сказал -- не ел? Ведь вполне мог обойтись одним -- нет. Это "не ел" далось моим губам с невероятным трудом.

Жена эндоскописта дала мне на вилке еще один кус оленины.

- Ешь! - Я ел... У оленины какое-то замечательно свойство -- отрезвлять.

Тем временем, в мусорный бак улетела вторая пустая бутылка, а хирург принялся ходить вокруг меня и критически осматривать мои кожаные ботинки с мехом и на толстой подошве, дубленку, свитера. Шапку я снял -- жарко.

- Надо тебя переодеть, - сказал хирург. - так ты замерзнешь.

Я засомневался. Не так уж холодно там. Ветра нет. И, видимо, мои сомнения как-то отразились на лице.

- Снимай все, - сказал эндоскопист, кидая передо мной: огромные меховые штаны, какие-то чулки тоже из меха и огромные войлочные сапоги. - Надевай чулки на босу ногу. Я стянул носки и надел, как велели. - Теперь надевай штаны, - я надел, пояс пришелся куда-то в подмышки. Оказалось -- все продумано. Там были лямки. Я как-то не сразу сообразил, что ширинки у этих штанов нет, и жестом изобразил -- а писать как?

- Иди сейчас, - сказал хирург. - Во время лова ссать нельзя.

Из первоначальной одежды на мне осталась только дубленка на 3 пуговицах, один свитер и шапка. Жена эндоскописта на меня не смотрела, зато мужики ходили кругом, критически осматривая.

- Ему бы кухлянку, - сказал первый незнакомый дядька. - У меня была по размеру.

- В следующие выходные поедем на озера -- возьмем кухлянку.

- А она симпатичная? - спросил я. Вроде как пошутил.

- Кто? - не поняли коллеги.

- Ну эта... Кухлянка?

Юмор дошел до сознания врачей и они сказали:

- Вполне, тебе понравится.

Я решил не отказываться. Сообщение, что меня увезут на озера с кухлянкой проникало в сознание медленно. А когда проникло, мы накатили по третьему стакану. Я стоял, потому что сидеть не мог. Меховые штаны создавали парниковый эффект, в отдельно взятом паху. Я поставил пустую посуду на столик.

-Ребята, если я не выйду на улицу -- я буду крутой мен. А точнее мен с крутыми... ну, вы поняли?

Хирург подошел к слепенькому оконцу и сказал:

- Уже десять... пора.

Мужики раскатили воротины гаража. Брызнуло ярчайшее солнце. Морозный воздух вынес клубы пара и в них на покатый берег анадырьского залива выехали два снегохода. Я наблюдал за приготовлениями. Морозец и яркий свет взбодрили и немножко отрезвили меня. Жена эндоскописта держала в руках брезентовый мешок и какую-то длинную трубчатую конструкцию, напоминающую мниатюрную буровую вышку.

К одному "Бурану" прицепили нарты. Это такие большие санки у которых поперек идет алюминиевая труба. Довольно толстая. Она дугой делит нарты пополам на переднюю и заднюю части. Кроме стальных полозьев, деревянного настила и дуги на нартах ничего не было. Один из дядек показал мне как садиться на нарты. Нужно сесть лицом вперед, ногами упереться в поперечную рейку, спиной прижаться к дуге и руки так пропустить через нее, чтоб локти держали. Ну, я все понял и сел. Даже в меховых штанах и дубленке я ощущал жесткость деревянного настила. Дядька сел ко мне спиной, точно также пропустив руки через дугу.

"Бураны" рыкнули движками, дернули и помчали. Нарты помчали следом.

Будь это все где-нибудь в поле, или на озере... а это было на анадырьском заливе, который совсем не ровный. Сплошные торосы -- как трамплины. Не прошло и пяти минут, как очередной прыжок нарт выбил из меня начисто дух, труба под спиной крепко засадила по позвоночнику, ветер на ходу поднял дубленку, как чапаевскую бурку и только пуговицы брызнули в снег. Вот тут я понял, что имел в виду хирург, когда сказал -- замерзнешь. О скорости судить не мог. Очки слетели на кончик носа и я их верхней губой пытался вернуть на место. Белое марево окружало меня. Прыжок, хлопок, удар снизу. Такого количества матерных слов я не думал уже давно. Не много -- мало! Весь лексикон мгновенно сконцентрировался к эпитетам: Ах!, Ёб! Мать! Ух! Больше всего я думал об очках, которые норовили улететь и спине, в которой были напрочь разбиты позвонки и лопатки. Еще я думал, какая сволочь придумала нарты? И такой способ на них ездить? Наконец, врачи притормозили, нарты занесло, но они устояли. Остановились, чтоб посоветоваться, а я поправил очки. Слов я не слышал. Уши наполнили грохот и лязг. Мимо нас по льду промчался танк. Обычный такой танк на гусеницах, только вместо башни на нем стол домик с трубой. Из трубы валил дым. Дядька повернулся ко мне и сообщил:

- Баня! - я кивнул. Нормальное дело. Лучше прямо в бане ездить на рыбалку, чем на нартах. Интересно, а лунку они сверлят не выходя? Банный танк умчался в снежной пыли. "Бураны" снова взревели, я уцепился за дугу и мы полетели дальше. К счастью, торосы кончились. Началась дорога.

Какого только транспорта я не увидел! Тут были самые разные самодельные вездеходы. И трехколесный мотоцикл, в котором водитель сидел в надувном пузыре, и чудные шестиколесные самоходные сарайчики у которых вместо обычных шин, были перемотанные веревочными сетями автомобильные камеры. И огромное количество снегокатов.

Ветер, что бил в лицо, сменился и до меня донесся мощнейший огуречный аромат. Будто я в оранжерее с огурцами и просто хожу по ним... такой силы запах. За ним моему почти ослепшему зрению (хамелеоны так и лежали в кармане дубленки) предстала черная полоса. По мере приближения, я увидел людей -- одиноких и группками, которые стояли и смотрели на лед, в лунку. Рядом с каждым высились горы мороженых рыбок. Время от времени эти люди вдруг начинали быстро быстро размахивать широко расставленными руками -- как ветряные мельницы. "Греются", догадался я.

"Бураны" снизили скорость и спокойно принялись лавировать между кучками корюшки. Я как собака принюхивался. Да! Это незабываемо! Наконец, врачи углядели каких-то знакомых и тормознули. Я с трудом отцепился от дуги и попытался встать. Должен сказать, что выпитые три стакана водки с олениной куда-то делись. Хмель пропал. Так вот зачем они меня поили? Трезвому человеку такую дорогу не пережить.

Я собрал полы дубленки и попытался придать ей вид небрежно накинутого тулупчика. Жена эндоскописта достала из кармана "Аляски" бинт, оторвала кусок и просто перепоясала меня, как веревкой. Вышло, конечно, не очень презентабельно, но теплее. Из всех пуговиц сохранилась только одна -- у самого горла. Ее-то я и застегнул.

Пока я разбирался с дубленкой, коллеги успели обежать нескольких друзей, принести замерзших бычков, откуда-то достать еще две бутылки и пластиковые стаканчики. Все это время жена эндоскописта бурила лед. Та самая трубчатая конструкция, что была в ее руках у гаража, оказалась складным буром для льда. Только длинна этого бура была около 3 метров. Хитрость этого бура была в том, что ручка через хитрый угловой редуктор передавала вращение опускающемуся под собственным весом буру. Видимо, на Чукотке такую технику можно доверить только женщине.

Хирург с эндоскопистом старались ей не мешать. Лишь, когда она пробурила третью лунку, ей поднесли наполненный стакан. Женщина оставила бур во льду и подошла к нам. Я поискал глазами закуску. Оленины не было. Тот дядька, что сидел со мной на нартах, поднял стаканчик и сказал:

- За улов! - я вспомнил генерала Булдакова. Тот тоже не любил длинных речей.

- Чем бы заесть? - спросил я хирурга. Тот выпил свое, и задержав дыхание жмурился.

- Очки темные надень -- ослепнешь! - сказал он, переведя дух. - На вот, закуси! - он достал из кармана сушку с маком.

Хирург готовил снасти.

-Лед сколько? - спросил он жену эндоскописта. Та молча показала отметку на буре -- 210 см. - Держи!

Хирург дал мне удочку для зимнего лова. Коротенькая с пенопластовой ручкой, небольшой катушкой как у спиннинга и пружинкой на кончике, через которую проходила леска с шестью крючками. На каждом крючке висели куски рыбьего мяса.

Это здесь мы насаживаем червей, чтобы кончик не торчал... вроде б рыба -- все видит и есть червя с крючком не будет. Я показал на торчащие жала.

- А клюнет?

- Куды ж она денется? Клюнет! - сказал дядька, насаживая мясо у своей удочки. - спускай в лунку и смотри на клювик, как дернется -- тащи!

- Катушку крутить? - не понял я.

- Какую катушку?! Руками тащи! Быстро, быстро! - Дядка показал как. Выходило просто -- укладывать леску петлями на лед. - Пока ветра нет!

-А что, если ветер?

- Леску запутаешь! - дядка оказался терпеливый, на мою тупость реагировал спокойно.

Как же ловить? С одной стороны вот она рыба -- под ногами. А что ж, мне всякий раз леску так вот класть на лед? Пока я соображал -- клювик дернулся.

- Тащи!

И я потащил. Из лунки вышли четыре рыбины. Они дико смотрели по сторонам. Крюки пронзали их щеки. Я думал, как бы не снимая перчаток, отцепить их, а жена эндоскописта сказала:

- Положи на лед и наступи на хвост сапогом. - Я подумал, неужели крючки сами выпадут? И сделал, как велели. - Теперь дерни. - Я дернул. Крюк выскочил изо рта корюшки, рыбка осталась на льду. - Вот и все. - Поправь наживку и спускай леску опять в лунку, пока вода не замерзла.

Вот какие сложности. Все-таки морозец -- градусов 20!

А потом я увидел, зачем люди машут руками! Так они выбирают леску. Просто наматывая ее на расставленные руки. Мах -- и полтора метра лески вытянул. Я приспособился и тоже начал так тянуть.

Дело пошло! Каждый заброс -- спуск насаженных крючков приносил от трех до пяти рыбок.

Счет времени я потерял. О морозе не думал. Хамелеоны, насаженные на нос поверх обычных очков -- почернели, но я этого не замечал. Гора корюшек росла у моих ног. Правда среди них попадались бычки. Этих коллеги сразу откладывали в сторону и использовали для наживки.

Вдруг все прекратилось. Клювик не дергался. Никто не махал рядом руками -- вытягивая леску. Какое-то время все стояли молча. Потом удочки легли на лед. Из мешка достали новые бутылки и стаканчики. Начались хождения от компании к компании. Наливали -- выпивали... меня сфотографировали с уловом. Я посматривал на удочку, на лунку. Наконец решил вытянуть леску, три бычка с трудом прошли через затянувшееся отверстие.

- Пи...ц - сказал хирург. - Ушла корюшка. Надо сворачиваться.

- А может, постоим? - не заметил, кто спросил. Кругом люди стояли, мрачно глядя на лунки. Изредка кто-нибудь начинал махать руками и все вздрагивали с надеждой "Вернулась!?", Однако, тревога всякий раз оказывалась ложной.

- Допьем -- свернемся. - сказал эндоскопист. - Не везти ж обратно?

Этой логики я не понял. Пока размышлял о смысле сказанного, жена эндоскописта пробурила еще одну лунку метрах в десяти от нас.

- Зачем это она? - спросил я, ни к кому не обращаясь.

- Рыба полосами идет, бывает вот рядом стоишь, один тянет -- второму шиш. Прямо видно как полоса.

--Косяком?

- Ну, да. - Мне снова дали стакан. - Давай, за твой фарт! Хорошо натаскал, не стыдно будет в Москву приехать! - сказал хирург, так, будто я именно за корюшкой и прилетел и ни за чем другим. - В следующий выходной на налима пойдем! Едал налима? - Я покачал головой. Нет, не едал! - А если залив вскроется, так и на охоту сходим. - Этой логики я опять не понял. Просто выпил водку, уже как воду. На холоде она стала тягучая как кисель и не жглась.

- Какая связь? - спросил я, вспомнив о сушке, но мне поднесли сырого бычка с солью.

- А связь простая, - объяснил эндоскопист, - если залив вскроется -- ты тут на месяц еще застрянешь. Пока не появится возможность тебя перевести на тот берег. - О как! Из этого рассказа я сделал вывод, что охота -- на этом берегу, и на всякий случай спросил:

- А на охоту через залив плыть не надо?

- Не, - сказал хирург, - вертолет возьмем.

- В следующие выходные -- корфест! - сказал один из дядек. - Губернатор в качестве приза "Лендкрузер" ставит!

Про "Корфест" я уже слышал. В Анадыре везде плакаты и перетяжки: "Все на Корфест!" - Это "корюшкин фестиваль" - грандиозные соревнования по рыбной ловле.

- Пока они раскачаются, нерест пройдет. - сказал хирург. - Опозорятся. Сами видите -- уходит рыба!

- А в прошлом году, тоже поздно собрались, так судьи объявили -- до первой рыбки! Я слыхал, будто и бычка примут. Выними хвост -- и джип твой! - дядька повернулся ко мне. - Доктор, хочешь себе джип? Новенький Лендкрузер? Его пароходом осенью привезли. Оставайся на корфест! Народу будет -- туча. Со всей Чукотки съехались. Тыщ сто или двести... даже женщины и дети принимают участие.

- Ну да, с мужика -- тысяча рублей за участие, с женщины пятьсот, а школьники по сотне... кажется. - объяснила жена эндоскописта. - Я уже отрезвел и прикинул: если, все, как говорят, то можно было б и не один лендкрузер в призы поставить. Две тысячи участников по тысяче рублей -- вот и машина. Я лишний раз убедился в гениальности Абрамовича.

Лов заканчивался. Коллеги начали собираться. Мою корюшку... как это классно звучит: моя корюшка! Девяносто семь рыбок. Мою корюшку упаковали в отдельный мешок. Водка кончилась. Хирург с эндоскопистом походили по ледяному полю, видимо, ничего не нашли. Знак судьбы -- пора домой!

Если вы думаете, что эпопея кончилась -- ошибаетесь. Нас вместе с уловом погрузили на нарты и повезли все в тот же жарко натопленный гараж. Опять огромная кастрюля с олениной, пар. Я разоблачался, стаскивая с себя меховые штаны. От выпитого голова гудела как колокол. Боли не было. Чувства, что я -- пьян, тоже. Эндоскопист взвесил корюшку. В моем мешке оказалось почти пятнадцать килограммов. А я в недоумении смотрел на гору рыбы и думал, где б найти холодильник?

О том что -20 за окном, и все жители Анадыря пользуются этим естественным морозильником, мне в гудящую голову не приходило.

- Корюшку завялим - в самый раз к отъезду. - сказал хирург. - А ты готовься к рыбалке в следующую субботу.

Что значит "готовься к рыбалке", я не понял. Но каждое утро, просыпаясь в комнате, я вспоминал, что в субботу -- опять на рыбалку за налимом.

Дни сменяли дни. Анадырь я исходил вдоль и поперек. Транзистор передавал единственную станцию" Радио -- Пурга!". Название себя оправдывало полностью. Что ди-джеи несли пургу, что музыкальный подбор был какой-то "пуржистый". Одно хорошо -- регулярно передавали прогноз погоды. Вечером четверга подул влажный ветер. Радио "Пурга" сообщило о надвигающемся буране.

Зав отделением, где я работал, сказала:

- Хорошо бы не долго... тут иногда такие бураны недели на две.

Мне стало очень тревожно. Улечу ли я? Как-то сильно захотелось домой. Меня успокаивали, веселили, что буран -- к весне, что если залив вскроется -- мне скучать не дадут... программу развлечений продумают, и я получу массу удовольствий от рыбалок, охоты, а если до лета останусь -- то и грибов пособираю.

Обещание собирать грибы породило состояние тихой паники. Домой хочу!!!

Буран отменил рыбалку на налима. К счастью, он закончился к самому "Корфесту". Вот завтра мне по графику лететь, а сегодня к ночи ветер улегся. Я подошел к дороге через залив. Ледяные колеи уходили в желтоватую воду. Я немного успокоился, когда увидел плывущий по этой воде красный икарус.

Буран не принес снег, он его унес в сторону Берингова пролива. Сугробы у гаражей оказались вмерзшими в лед корабликами и баржами.

Утром я с сумкой, набитой вяленой корюшкой, подошел к медицинскому управлению Меня и еще троих погрузили в "Пазик" и я поплыл той же дорогой, которую видел вчера. Мне показалось, что воды прибавилось. К счастью, автобус благополучно переплыл залив и начал петлять между сопками, подбираясь к аэродрому.

Один из попутчиков показал на громадный Боинг.

- Губернатор прилетел. - я промолчал. А что говорить? - Личный самолет Абрамовича, - пояснил попутчик.

Мне-то что? Прилетел он или не прилетел? Ну, сделал понимающее лицо.

Губернатор стоял посреди комнаты ожидания, куда нас привели, пока оформляли выездные документы. Свитер, джинсы, знакомая рыжая щетина и равнодушные глаза. Вот и все, чем мне запомнилась эта встреча. Он небрежным кивком ответил на приветствия моих попутчиков. Я тоже сказал: "Здравствуйте". Не прошло и пятнадцати минут, как нас посадили в ИЛ-62, и я увидел под крылом самолета белое пространство и широкую ленту какой-то сибирской реки, впадающей в Ледовитый океан. Наверное, это Лена.

Полет закончился в Домодедово. Москва встретила вечерним солнцем, теплым ветром и ощущением, что я, наконец, дома.

- Ты вернулся, - обрадовалась жена. - Ты знаешь, где был?

- На Чукотке, - не понял я.

- Кто-то звонил и спрашивал тебя. Дочь сняла трубку и сказала: "А папы нет. Он на этой... как ее.. На чужбине!" Так что с возвращением с чужбины!

Корюшку мы съели и раздали друзьям. Но меня не оставляют воспоминания этой чудесной рыбалки и очень теплых и легких в общении людей, которые не задают вопросов, когда их не нужно задавать.

Я вспоминаю эту поездку. Я хочу вернуться туда и опять таскать из лунки огуречную корюшку, и хочу поймать налима, и примерить кухлянку. А еще хочу побывать в Певеке, Билибино и Уэлене... места, знакомые по роману "Алитет уходит в горы".

Может быть... когда-нибудь. Какие наши годы?