СЛЁЗЫ

 

Лицензию на отстрел двух лосей Жагыпар вложил в охотничий билет и упрятал её подальше, в потайной карман утеплённой куртки цвета пустыни.

Начинало светать, когда он и его старший брат Маркен буквально вывалились из УАЗика, словно по команде потянулись, приводя сонные ещё тела в состояние действа. Каждый из них напоминал гитариста, который, взяв в руки не свою гитару, обязательно коснётся зажима, чтобы подтянуть хоть на микрон ту или иную струну…

Навстречу братьям шёл кряжистый мужчина примерно одного возраста с Жагыпаром, с доброй и щедрой улыбкой, раскинув руки в приветствии.

Подойдя совсем близко, он приложил ладонь правой руки к груди, где сердце, затем поочерёдно обнял сначала Маркена, после – Жагыпара.

Егеря Дмитрия они знали уже лет двадцать, ещё с советских времён.

В тот памятный год, под Кандагаром, Жагыпар вместе с Димычем дошли всё-таки до «своих», вдвоём, но дошли. Именно столько бойцов осталось из всего взвода после того, как их подразделение попало в засаду. Командир взвода старший лейтенант Сергиенко был убит в первую же минуту: осколки брошенных «духами» нескольких гранат, рванувших одновременно, разорвали, разбросали его молодое и сильное тело округ…

Кто из них чаще спасал жизнь друг другу, тогда, в горячке, было не понять. Всё перемешалось в те несколько дней: кровь и огонь, крики о помощи и взрывы, отход и снова бой… Поэтому кто кого спасал больше, а кто меньше, пожалуй, не было главным. Главное, остались в живых. Прикрывая друг друга, как брат брата, порой слипшись спинами, они выжили. Хотя пацанов, их сверстников, благодаря которым они остались живы и не легли с ними рядышком, было уже не вернуть…

Оба, почти одновременно, произнесли в тот день, когда их комбат, вытирая слёзы на жёстком обветренном лице, заключил их в объятья, одну-единственную фразу: «Это – знак!» Вот с тех самых пор «братья» надолго не разлучаются. Если, бывало, не видятся продолжительное время, то начинают скучать…

– Ну прям, как дети! – улыбаясь всегда сквозь слезы, выговаривает им Варя, Димина жёнушка. Так он её ласково величает: «жёнушка». А она, непременно обнимая обоих, ведёт их в хату…

Когда Дима по глупости «залетел», (слишком уж горяч бывший «афганец»), тогда помог Маркен, влиятельный в то время человек. Потом устроил его сюда, где Дмитрий, оглядевшись, сразу понял, что эта работа – то самое! Как раз для него! Да и душа согласилась и дала своё «добро». Так он стал егерем.

От достархана отказались сразу, в один голос. И перенесли завтрак, как выразился Маркин, «на попозже», лишь услыхали из уст егеря, что эта парочка появляется строго на рассвете.

Снег заискрился, лишь выглянуло, будто из-за шторки, блеклое солнышко – яичный желток яйца недомашней курицы. Проехав с полкилометра, они заняли позиции, подготовленные егерем, и стали ждать.

Жагыпар любил свой «ствол» ничуть не меньше своей жены – эта его прибаутка была хорошо известна всем его приятелям-охотникам. Его карабин был того года выпуска, когда он сам появился на свет в далёком Урджаре, откуда до Китая рукой подать. Но Гулечка не обижалась, отвечая любопытным: «Но спит-то он со мной!»

«Удивительный запах у карабина, – размышлял Жагыпар, – сочетание ружейного масла, пороха, азарта и смерти…»

– Так хочу курить! – показал он условным знаком Дмитрию. Тот, сняв очки в роговой оправе, отрицательно покачал головой.

– Они скоренько появятся, – прошептал егерь – Учуют запах сигаретного дыма, а они его обязательно учуют, и уйдут.

Маркен рассматривал в окуляр прицела опушку леса.

Кто-то вспугнул невидимую птицу, и та, недовольная, перебазировалась на соседнюю сосну. Его память, великолепная память, которую отмечали все, кто работал с ним, среагировала мгновенно. Сразу же из глубин своей памяти он извлёк стихотворение, которое так давно не вспоминалось. Хотя, в своё время, оно «зацепило» сразу, стоило только прочесть его. Написал это стихотворение паренёк, бизнес которого ну никак не совместим с этим самым его увлечением.

«Это как же он лихо описал то, что сейчас вижу, ну прямо в десятку выстрелил! И название-то необычное, кажется, «Его Величество»? Как там? «Снег завалился медведем и проспит до самой весны. И барашками блеет на елях, и капусткой солёной хрустит у сосны…»

– Внимание! – чуть слышно выдохнул егерь.

Но Жагыпар уже и сам увидел это чудо: два тёмных пятна, упавших на белизну снега, а в огромных лопатообразных рогах одного из них, как в люльке, – народившееся солнце.

– Маркен, смотри, один самец, а вторая, судя по рогам, женщина…

Он так и произнёс: «женщина». В прицел Жагыпар разглядел, как забеспокоился сохатый. Как одним прыжком он очутился перед самкой, уйдя от своей пули, посланной в него Маркеном, и поймал пулю, предназначавшуюся ей. Эта пуля со свинцовым сердечником, в отличие от стального, сравнима с мини- бомбочкой. Войдя в плоть, она взрывается, нанося разрушения, несовместимые с жизнью.

Жагыпар видел, как подогнулись колени самца, и как он затем завалился на бок. Его подруга ещё на какие-то доли секунды задержалась возле него, затем издав горестный вскрик-выдох, исчезла в лесу.

Встав на лыжи, охотники устремились к добыче, сокрушаясь по поводу того, что упустили второе животное. Сохатый выронил не только солнце, но и жизнь, которая выходила из него.

Жагыпар был охотником с большим стажем (впервые на охоту его взял с собой отец, когда ему не было ещё двенадцати лет), но то, что увидел он, обследуя этого красавца, «афганца» попросту растоптало.

По щекам животного катились слёзы, не успев ещё замёрзнуть на морозе. Зато открытые светло-карие глаза смотрели на охотника без укора…

– Суки мы! Суки! Я – сука, я!.. Я его убил…

– Братишка, ты чего! Успокойся! – тронул его за плечо Маркен…

«Ведь он спас самку!» – только сейчас дошло до Жагыпара то, что он разглядел ранее в прицел, сопоставив с тем, что ему пришлось увидеть на месте убийства…

С тех пор прошло много лет. Ровно столько лет он не стреляет в животных. Только по бутылкам.

Теперь присказка о карабине и жене с его языка больше не просится, чтобы поласкать очередное ухо охотника…