СТАРЧЕ

 

Дядя Яша – как тот старче. Только этот жил не у моря, а у загадочной речушки. И изба его стояла на самом её берегу, а название этой речке дали в своё время необычное – Ласьва. И станция, на перрон которой ступили Валька с Сашкой, сойдя с электрички, носила то же название. Дядя Яша приходился дальним родственником Валькиной матери, которая и попросила сына проведать старика:

– Зачастил болеть Яша, а нам, сынок, всё никак не выбраться. Свези гостинцы да передай привет от нас с папкой, – напутствовала мать.

Дверь им открыла старушка в белом, в цветочках, платке. Внимательно разглядывала мальчишек. И на их «Здрасьте!» сказала уверенно: «А ты Любин сын. Кажется, Валька?» Валька кивнул головой. И протянул гостинцы. Она приняла их с поклоном, чему Валька с Сашкой были удивлены.

– Мальчики, проходите в избу. Я покормлю вас свежим молоком. Только подоила козу Глашу.

– А как чувствует себя дедушка? – вспомнив, что забыл спросить самое важное, произнёс Валька.

– Дядя Яша пока не встаёт, но чувствует себя гораздо лучше, чем неделю назад.

Следом за бабушкой они вошли в избу. После жары снаружи здесь было прохладно и пахло как-то по-особенному. «Наверное, так пахнет только в деревне», – заключил Валька.

– Яша, к нам гости из Закамска.

Валька вошёл следом за бабушкой в комнату и увидел лежащего на широкой кровати дядю Якова. Он был могучего телосложения, как кряжистое столетнее дерево. Седая борода, спадавшая на грудь, придавала ему сказочности. Глаза, в глубине которых осела вечность, казались тяжёлыми и уставшими. Он возлежал на подушках и, когда Валька приблизился, усадил его рядом. Провёл ладонью по белобрысой его голове, едва слышно проговорил:

– Шевелюра и цвет волос, как у меня в твои годы! Как мамка? А Петрович? Давно не наведывались что-то. Как учёба? Спорт не бросил, занимаешься?

На кучу вопросов, просыпавшихся на Вальку, тот отвечал односложно и так же тихо, как говорил старче. Освободила Вальку от любопытства деда его бабка, как называл её дядя Яков, позвав «сыночков» за стол. Так она ласково назвала Вальку с Сашкой.

Проголодались они с Санькой изрядно, поэтому и уплетали шанежки, запивая их козьим молоком, так, будто у них вот-вот должны были отобрать эти самые лакомства.

– Не спешите вы так, ведь за вами никто не гонится, – не впервые уже напомнила о себе бабушка Лизавета. Вместе с тем, на её лицо уже легло и не сходило чувство удовлетворения. То ли от аппетита этих мальчишек, то ли от радости, что её стряпнина удалась, то ли от того, что вспомнила своих пацанов, которые, проголодавшись, всегда ели точно так же, как эти неожиданные гости.

На прощание дядя Яша, едва двигая указательным пальцем, а получилось, как будто всей ладонью, пожелал-предостерёг:

– Вижу ваше нетерпение убежать скорее на речку. Поезжайте-ка лучше домой, и обойдитесь нынче без купания. Купание как-нибудь в другой раз, а?

Мальчишки недоумённо посмотрели на старика и промолчали.

– Но если меня всё-таки не послушаете, то не переборщите с купанием: вода прогревается очень плохо, хотя и воды-то в нашей Ласьве по колено! Берег хоть и невысок, но крут, будьте осторожны… Да, Валька, не забудь передать поклон родителям! И пусть приедут сюда, погостят…

В ответ мальчишки закивали головами, как солдаты-болванчики, и с радостью выскочили на улицу. После сытного обеда речка манила их больше всего. А она-то, родимая, была всего в нескольких шагах.

– Вот это течение! – восторженно гикнул Валькин друг. Действительно, вода находилась в постоянном движении и, несмотря на июль, температура в ней была майской.

Ребята ушли вниз по течению, к автогужевому мосту, выискивая место, где поглубже. Но везде было мелко и холодно. Два друга привыкли к озёрам у себя, в Закамске, в которых глубоко и тепло. И, найдя нечто приемлемое, Саша, отбросив одежду, которую нёс в руках, нырнул, Валька – следом. Пробыв в реке с минуту, друзья уже не ощущали ледяного холода воды. Плескались. Боролись. Беспечность детства с радостью обнимала друзей.

Заметив пацанов, идущих к месту расположения приезжих, Валька на мгновение упустил из виду друга, а повернувшись к нему, не сразу понял, что тот как-то странно начал плавать: под, над водой. И его уже потихоньку, медленно, но верно, сносило течением.

– Саша! Санька! Саш! – и только тут до Вальки дошло, что тот его не слышит.

Валька поднырнул под друга, приняв его состояние за игру, но Сашка не отреагировал и на эти движения. Испугавшись больше от того, наверное, что он скажет тёте Нине, матери Саньки, если с тем что-нибудь случится. Ведь он поехал с Валькой, так и не отпросившись у матери. Схватив обездвиженного друга под мышки, потащил его к берегу.

Тут только до него дошёл смысл сказанного дядей Яковом, а ведь старик посоветовал им ехать домой, не купаться сегодня. Почему он сказал об этом после того, когда задал ничего не значащий вопрос: «А это твой друг?» И внимательно так разглядывал его…

Вытащив и уложив Сашку на траву, Валька испугался его губ. Они были синюшного цвета, и казалось, что у него отсутствует дыхание. Запаниковав, Валька начал делать искусственное дыхание, как их этому учили в школе. А затем ему стали помогать подоспевшие местные парни.

«Не мог он захлебнуться, находясь постоянно в поле моего зрения, ну никак не мог, чёрт побери!» – закипал Валька, не то оправдываясь, не то ища сочувствия у одногодков.

– Глубина в этом месте мне по грудь! – худощавый и самый высокий из них ребром ладони провёл по себе.

Деревенские, сменяя друг друга, раскидывали Сашкины руки в стороны, возвращали их на грудную клетку, вновь раскидывали и вновь возвращали... Но никакой воды из него не вытекло.

Тем не менее, Саня всё же открыл синие, как губы, глаза, в которых трансформировался его приход обратно, в этот июльский жаркий день. И ещё в них неожиданно воскресло непонимание того, где он находился эти семь или десять минут из десяти прожитых на этом свете лет.

– Слышь, ты увози его отсюда! А может, покажем нашей врачихе? – предложил самый активный из спасателей.

– Не, нам надо домой, а то нас, поди, уже потеряли, – наотрез отказался Валька.

Сашка проморгался, привстал на локтях, затем сел. Валька рубашкой стёр с тела не осыпавшийся ещё песок, помог надеть ему футболку и шорты. Санька довольно резво поднялся, немного постоял, как бы заключая союз с землёй, и они всей группой направились на станцию.

Местные парни хотели городских «задрать», о чём предупреждал дядя Яша, и это было видно по их развязному поведению, когда они ещё только направлялись в сторону, где расположились Сашка с Валькой, там, у моста. Но сегодня был не их день. Да и не городских. Это был день их благородства. Но никто из них этого не осознал. Они провели Вальку с Сашкой через всю деревню и расстались у самых путей… Что произошло с Саней, осталось их мальчишеской тайной. А зря.

Сашка был единственным ребёнком у дяди Вити и тёти Нины. Жили они в седьмой квартире, это была единственная в их доме коммунальная квартира с подселением, то есть в ней жило несколько семей. Дядя Витя был машинистом тепловоза, поэтому он часто отсутствовал дома, а тётя Нина вела домашнее хозяйство и занималась воспитанием сына. Вальке нравилось бывать у них. Их комната-квартира всегда была какой-то мягкой, уютной, и в ней всегда вкусно пахло жареными подсолнечными и тыквенными семечками, карамелью…

Тётя Нина слыла сердечницей – так говорили про неё взрослые. Валька переводил это слово «сердечница», и у него получалось, что у матери Сашки было больное сердце.

Саша умер спустя месяц. И когда его не стало, дядя Витя ушёл от жены, обвинив её во всех грехах, а главное – не простил ей потери любимого чада. Как будто в этом была повинна только она. Она и больше никто! А может быть, в этом и была его правда? Сашку, рассуждал Валька, надо было просто-напросто вовремя начать лечить. И он это знал, о чём не знали они, что об этом знает Валька.

Так распалась их, казалось бы, очень дружная семья. И Валька в этой трагедии не был сторонним наблюдателем. Он до сих пор считает, что ему ещё тогда следовало бы нарушить их «военную тайну», но возраст и воспитание не позволили этого сделать.

Спустя годы тётя Нина вышла замуж. Её нового мужа звали, как и прежнего, Витей. Они так же жили в этой же коммунальной квартире. Она вновь родила сына. А как его назвала – догадаться нетрудно...