Сева

 

Я бегу по высоким залам аэропорта, толкаю раздражённых ожиданием людей, спотыкаюсь о звенящие алкогольным стеклом пакеты из магазина беспошлинной торговли, в голове моей весьма и весьма ненормативно. Пропотела не только рубашка на спине, но и новые зебровые носки. Я очень сильно опаздываю.

Передо мной шатко и быстро движутся головы в бейсболках носильщиков, бойкие глаза газетоторговцев, хмурые фуражки милиционеров, красные и зелёные коридоры, тележки, бирки, пробки, комочки фольги на гранитном полу.

Мне бы очень не хотелось, чтобы вы узнали, как закончится эта история.

Скоро я сяду в кресло красной кожи в передней части серебристо-пузатого Боинга, закажу у стюардессы сто грамм джина и буду пялиться на суетящихся под отягощенными керосином крыльями авиаинженеров с рациями, на медленно проезжающие топливовозы, юркие машины с мигалками, на проворных униформенных человечков, обременённых неведомыми мне профессиями.

Вот я уже почти вижу, как ловко работает мускулистый грузчик, мой знакомец Валера – усатая гроза кроссвордов и отчаянный потрошитель чемоданов, трудится он, конечно, на международных рейсах. Это ему я позавчера передал мою контрабандную сумку с логотипом известной спортивной фирмы. А сегодня Валера, минуя вялые таможенные органы, забросит её в багажное отделение, а я полечу в Алматы. Билет в бизнес-класс я выкупил ещё две недели назад.

Через три часа полёта, продравшись сквозь воздушные недра, самолёт взвизгнет толстыми шасси по горячему алматинскому бетону и я, вдохнув душный азиатский воздух, приступлю к исполнению своего плана. Интересно, различу ли я запах дынь и абрикосов в керосиновом чаду на лётном поле и вообще, какая у меня будет стюардесса? Хорошо бы тугой сплав из тоненькой блондинки и шатенки в соках. Или неплохо было бы кого-нибудь из местных. Но, посмотрим, сюрприз в такого рода ситуациях – вещь всегда приятная, эрофлот у них всегда был на уровне.

Да, улететь, забыть за двадцать лет основательно присмотревшийся, залапанный город… Эх, столица, как же ты мне надоела, родимая! И вообще, в последнее время на мир я смотрю каким-то пожухлым, кисленьким взглядом. Все стало шатким и размытым. Сплин, да и только. Этот мой знакомый грузчик, Валера, он вот скуки не знает – хороший и немного грустный человек, только деньги любит без меры. Но уж так ладно устроен человек – ни солью его не корми, ни мылом, дай бы только перескочить в вагон классом повыше и, чтобы ноги на стол.

Теперь я, запыхавшийся, кажется на нужном месте, регистрационная стойка номер двадцать один. Может и мой рейс тоже задержали, эх, жадность, и откуда ты только берёшься? Надо было с самого начала такси ловить, дурак!

 

Валера

 

Испортить жизнь человеку легко, достаточно при рождении дать ему какое-нибудь идиотское имя. Например, Гаврила или Валентин. Валера, кстати, одно из таких, приятно познакомиться. Поэтому, видимо, за работу никакую закрепиться я особо не умею, да и друзей у меня толком нет. Даже брат родной отвернулся за то, что я по-братски ему в супружеских обязанностях помогал. Раисой, кстати, жену его звали. Симпатичная вся эдакая и формах, но из пожилых.

Так жизнь и закрутилась, отчислил меня родной брат с насиженного койко-места, а дальше завертело, понесло. Опером послужил в Новосибирске, проявлял чудеса милицейской мимикрии. Но всё деньги, деньги, да неукротимая воля к власти. Погорел на наркотических взятках. Наркоманов ненавидел, а вот деньги от них – пожалуйста, очень даже напротив. Потом по Одессе троллейбус водил, но прокололся на утреннем алкоконтроле. А дальше в Москву перебрался, сменил несколько профессий: сторожем, кондуктором, курьером и даже на хлебозаводе совершал полезные движения руками. Теперь вот при авиации служу, управляю багажным каром и чемоданчики на воздух подбрасываю.

Но я, собственно, к чему: завёлся тут у меня один дружок, полезный вроде, из него можно добывать выгоду. Изъясняется странновато, особенно, как подвыпьет, ну да кто сейчас без странностей. На почве напитков с ним и сошлись, не далее как позавчера сидели в сосисочной кавказской формации. Чернобровые были дружелюбны, агрессий не проявляли, лишь мослы бараньи посасывали, да нахваливали. Я обычно скуп на общение, больше с компьютерными героями контактирую, а тут выпил – разболтался.

– Знаешь, – говорю, – я ни разу на самолётах не летал и не полечу, наверное, никогда. Я постоянно на поезде. Даже когда из Сибири перебирался.

– Знаю, – говорит, – и не летай. Аэрофобия это называется – лютая болезнь, многих сейчас косит.

– Эрофобия? Это что, боязнь баб что ли? Так я этим вроде не страдаю, даже наоборот. Эротику люблю. Обожаю даже.

– Вот что у тебя в голове, Валера? Одни бабы!

Помолчали. Немного подумали о голых бабах.

– А я вот в игрушку одну играю на компьютере. Так уже который месяц не могу монстра одного извести, особо пронырливого. Никакой плазмоган его не берёт, умаялся весь, ночей не сплю, аппетит пропал.

– Это ты напрасно, – отвечает он, – ведь правильное питание – есть залог долголетия! А вот реальность с компьютером смешивать не рекомендуется. В журнале вот прочёл одном, что от этого запоры и несварения, – он веско потряс журналом с фотопортретом какого-то чеченского писателя на обложке.

Надо же, и сюда уже пробрались, моджахеды! Может и мне в писатели податься, это, вроде, сейчас модно. Да и книжки писать, это тебе не троллейбус по Одессе водить - всё попроще будет. Знаешь, какие в Одессе улочки? То-то. Один Потёмкинский спуск какой сноровки требует! Не говоря уж про это дело после дерибасовских напасов!

 

Эдвард

 

Я стою в очереди на регистрацию. Иншаллах, что я вообще делаю в этой очереди? Я, как последний ишак, толкусь с этим стадом, хотя должен давно был пройти по зелёному коридору бизнес-класса и заканчивать вторую порцию виски. А я ещё первой не начал, а это плохо, поэтому сейчас я особенно зол.

В руках у меня последний номер журнала «IQ» с моим интервью на три разворота, которое я сам и написал. Потому что этим писалкам даже дохлую кошку доверить нельзя, всё изговняют. Так что приходится самому. Один разворот занимает мой портрет с подписью «писатель года». Руки бы им поотрывать гадам, мало того, что отсняли меня с похмелюги, так ещё и скрепка прямо в глаз попала. Слышь, вам бы скрепкой в глаз, нормально, да?

Осматриваюсь, заметил ли кто. Почему не подбегают до сих пор «ах это Вы, пойдёмте на регистрацию без очереди». Всем всё по. А это что за каракатица? Человеческое подобие, неужели тоже нашим рейсом летит? Куда ему летать, он же ползать рождён. Ну и чувырло: глаза набекрень, нос как пиявка свисает, горб ещё этот. Форменный урод. А ну уберу журнальчик, пока не узнал ненароком. Прицепится ведь, а такого и ударить мерзопакостно.

Изменить свою жизнь просто, нужно лишь этого сильно захотеть. Потом делаешь как я – пишешь одну, но гениальную книгу, заключаешь контракт с издательством ещё на пять, берёшь билет в один конец и летишь к океану, туда, где тёплые, бархатные волны, словно загорелые мулатки, лижут тебе пятки. Нет, всё-таки я настоящий писатель, иначе откуда бы такие пушкинские аллегории про мулаток?

Издательство моё, конечно, это ещё та скотобаза. Пять книжек им напиши. Вы сами-то писать пробовали? Каждый роман, он как ребёнок, его выносить нужно, выходить. А вам сразу пятерню роди. Ничего не треснет? Аванс давайте – настрогаю сколько надо. Дадут они, держи карман шире. И вот я, уважаемый писатель года, лечу к своему океаническому бунгалу самым экономическим классом транзитом через Алматы. Нормально, да?

Наконец-то я у стойки, кладу журнал лицом вниз, протягиваю паспорт и билет, со всех сил удерживая ярость внутри:

– Девушка, мне в курящий салон, будьте добры.

– У нас на борту не курят.

– А стюардесс у вас на борту ебут?

– Что, простите?

– Прощаю, ничего. У окна, пожалуйста.

– Ваше место 21 А.

– Манда. (одними губами)

– Приятного полёта.

А тебе приятного залёта, сучка драная. Я это вслух сказал или нет? Так и на людей скоро кидаться начнёшь. Срочно в дьюти-фри, пока совсем не озверел. Бум шанкар.

 

Сева и Валера

 

– А что, Валеро, – каверзно озадачивает он меня, – Бог-то имеется на нашем свете?

– Бог-то? – внимательно смотрю на красный кружок сосиски, – Это, говорю, вряд ли, – а сам загружаю сочную сосиску в рот.

Ещё переговариваемся ни о чём, наконец, совершаем основное дело, с видом таким, будто оно подспудное. Он передаёт мне небольшую сумку, а вместе с ней сумму, достаточно увесистую по моим меркам. Обычно я люблю полюбопытствовать содержимым чужого багажа, но сейчас чувствую, что полезнее мне этого не знать.

– Наверное, я – алкоголик, но большинству моих знакомых это нравится, – добавляю я задумчиво, и мы прощаемся.

Кстати, Сева – это безобразно белобровый мужчина.

 

Курочка Ряба

 

А всё-таки я боюсь летать. Аэрофобия у меня, наверное. Поэтому раньше поездами ездила, до поры до времени, пока собачка пожитки мои не унюхала. Что же ты, сучка сторожевая, наделала?! Чуть не подмонастырила меня, молодую, румяную да при ямочках. Секси, с какой стороны ни погляди – товарный вид, первая свежесть, самые ягодки. Помню хаму одному, что об опавшие мои прелести язык чесал, кружку пива в белобрысую харю плесканула. Ни капельки не жалею. Хам, брут да и только. Ни грамма в нём поэта нету. Жаль, Высоцкий рано умер, сейчас бы с ним жила.

А вот зачем я боюсь? Это на обратном пути бояться нужно, когда три яичка радости во мне будут… Что за яички, спросите вы? Птички таких не несут. В городе Алматы ждут меня три серебряных «Киндер-сюрприза». Я начинающая курочка, поэтому и яички у меня серебряные. Что вам надо? Шоколада?! Извините, пока только кокаин. Но есть и гашиш. А много ли прислать? И курочка отправляется в путь.

В полёте очень важно правильно выбрать себе попутчика. Доброй хитрости научила меня подруга Любушка, жаль, конечно, что комбайном её, родимую, подкосило. Выбирать себе спутника нужно на регистрации – просто встаёшь за ним в очередь, а потом улыбаешься и просишь дать тебе место рядышком. Не правда ли, элегантная методика? Ай, да Любушка, земля ей пухом…

Пустая-то я не путешествую, посему при мне фляжечка с лекарством от страха-стресса. Принимаю два глотка и начинаю тщательный мониторинг пассажиропотока. Казахский контингент составляет большинство – этих мы сразу отметаем за отсутствие культурного базиса, да и от вольного духа кумыса меня подташнивает. Улыбчивые толстяки также вызывают отторжение – не умеют тактично прикрыть свою жалкую похоть. Натерпелась я таких в московском метро. Культурка всё же нам важна.

А вот какая-то Грицацуева пытается оттеснить щуплого вислоухого паренька. Но тот себя в обиду не даёт – слышу родные напевы: «Вчера з села приихала, а туда же, прёт як танк. Рогулиха!» От таких тоже следует держаться подальше, ещё родственники какие общие найдутся.

Ох, ёк-макалёк! А это что за чапа гномообразный?! Натуральный лилипут, каких только в малых театрах показывают. Или на шоу Володи Карандаша они очень лихо кувыркаются. Этот мог бы оказаться интересен в беседе, однако мне нужен мужчина повесомее. Эх, забавно было бы с карлушкой поболтать. Представляю, как он заберётся на свою табуреточку и потянет ко мне ручки-дрючки… не-не, больше не смотрю на него. Хм… это нелегко.

Оп! Так-так, а вот вижу искомое – подходящий к стойке молодой человек, волевой взгляд и лицо знакомое. Наверняка, какая-то знаменитость, только вот не припомню какая. Хоть и тощенький, но прикид весьма баблообразный. Определённо, по телевидению этот лживый взгляд я пару раз уже видела. То, что нужно. Пристраиваюсь за ним. Как же его зовут, дьявола? Эрик Ванбиров? Энрике Вагантов? Или Измаил Сохатко? Ладно, на месте разберёмся, посмотрим, какая ты знаменитость телевизионного лица.

Господи, опять ушастый очкарик тут. А ведь все-таки приятно слышать родную речь. Как странно зовут его: Артём Яваз.

 

Артём Яваз

 

Артём летит в Алматы по двум причинам: закупиться дешевой травой и навестить одноклассницу, в которую был раньше, а может быть даже и сейчас, влюблён. Так как Артём решительно решил бросить пить спиртовые растворы – уже пошаливала от горилки печень и нудили от уринотерапии почки, марихуана ему нужна была как заменитель алкогольного счастья. Да увечий и срамных болезней от травы, говорят, почти не бывает.

В детстве Артём Яваз очень любил играть с унитазом и часами, бывало, пропадал в туалете. Очень уж увлекала его хитрая наука гидравлика, устройство клапанов, помп и запоров. «Наверняка цэ греки придумали, а они ведь не дурни были». Наблюдение за городским фонтаном вызывало у Артёма приятную судорогу в паху.

Как ни был храбр и безрассуден Артём, всё же таможни он остерегался. Сидеть в тюрьме очень не хотелось. Для того чтобы проверить бдительность таможенных органов, Артемий пустился на хитрость: по совету одного московского приятеля он аккуратно ввёл себе в мочевыводящий канал тоненький косячок с травой – так проверялся на таможне собачий нюх, а в задний проход он засунул гранёный стакан – так он хотел проверить бдительность таможенников, а также свою силу воли и выносливость. На обратном пути стакан должен быть наполнен отборными казахскими шышками.

«Як бi моя склянка на ренгене не засвітила!» – тревожно подумал Артём и решительно шагнул в помещение сканера.

– Смотри, как у чувака очко разработано, – восторженным шепотом сообщил седобровый таможенник своему неопытному коллеге в лермонтовских усиках. – Во, глянь в монитор!

– Бывает же такое! – отпрянув, подтвердил юноша. И они проводили пассажира со странной фамилией Яваз почтительными, неслужебными взглядами.

 

Трудно быть гномом

 

Паспортистка посмотрела на мужчину, который стоял и не хотел продвигаться на паспортный контроль, и вскинула брови в хмуром удивлении. Но мужчина пожал плечами и показал глазами вниз перед собою. Оттуда раздался щелчок и над стойкой начал расти купол небольшой стриженой головы. Затем показался морщинистый лоб и сердитые глаза. «Цирк, арена, карлики, – подумала женщина, – интересненько».

– Разрешите представиться, – бодро отрапортовал карлик, стоя на маленькой складной табуреточке, – Мацацуев Григорий Пантелеевич, прошу любить и жаловать. Не гипнотизируй меня, гражданка, я карлик и месмеризму не поддаюсь.

Таможеница торопливо спрятала глаза в документы Григория Пантелеевича Мацацуева, а сама подумала, что тяжело живётся маленьким людям, наверняка каждый норовит обмануть или обидеть.

А ты думала, легко быть гномом? Однажды меня поймал один мальчик-даун, решил что я леприкон, связал и в подвале бросил, требовал кулёк с золотом. Неделю я там провёл, надолго запомнил. По крови-то я грудаст, да до баб охочий. Это просто жизнь меня так сдрючила. По жизни претерпевал я различные лишения за свой малый рост. Никто серьёзно не воспринимал. А зря, потому что карлики обычно обладают необычайной природной силой. В одном спецномере, на закрытой вечеринке для творческой интеллигенции, я даже пудовые гири на хую вертел. Очень большое впечатление на одного старичка произвёл, он всё в гости звал – маме своей меня показать хотел. Это потом только убежал я с гастрольной кассой на вольные хлеба. Выходное пособие, так сказать. Бизнес хотел свой наладить в городе Воронеже, открыть бордель для карликов, даже место присмотрел на улице Фридриха Энгельса, хотя сам вырос на Грамши. Но с местными не срослось.

А вот ещё дело было в поезде Адлер-Кишинёв. Я тогда по объявлению познакомился с одной молдавашкой и ехал к ней на побывку. А в моем вагоне ехал на гастроль цирк лилипутов по детским билетам. Голоса у них такие у всех гнусавые, как у кукол с пищалкой. И на весь вагон эта гундосия стоит. Я за книжку, да куда там – вагон как рой гудит, трещат без умолку и снуют туда-сюда, голова кругом идет. Что делать? Я – в вагон-ресторан, а от них и там спасу нет, уже сидит компашка, видимо из дирекции, и тоже чего-то гундят. Тут я натурально загрустил, заказал сразу двести, а потом еще два по сто, внахлёст. И что бы вы думали? Ушла тоска, развеялась грусть, и лилипуты эти даже симпатичными показались. Особенно одна, на вид – сущий ребенок, а глаза блудливые, как у кошки. И ёрзает все время – это верный признак. Я этих марамоек за версту чую, слышу, как они зубами скрипят от бессильной похоти. Позвал тем временем ещё пятьдесят и смотрю на неё уже прямым текстом. А она поднимается не спеша и в тамбур. Я – за ней…

Нагнал её в тамбуре, давайте, говорю, гражданочка, знакомиться скорее! А она мне: «иди проспись», кочевряжется вроде как. Но я-то сильнее, рот ей зажал одной рукой, другой подол задираю. Она упирается, пищит… И вот как оно вышло: только, значит, я её наживулил, как влетает проводница и стакашек кипятка мне за шиворот плескает. Взвыл я раненым медведем, кинулся на неё. Да куда там. Милиция уже тут как тут, скрутили, охомутали, а затем отчислили меня с поезда на первом же полустанке.

 

Вера в писателя

 

– Вера, – погляди на этого! Как его зовут-то? Певец он что ли, или танцор? Барянов, Кибиров, Вагиров... Во! Вагинов. Точно! Арапский писатель Эдвард Вагинов! – торопливо толкнула локтем свою подругу девушка в форме таможенницы. Я его только что просвечивала «голым сканером», ты представь, у него яички такие небритые, словно бы клубни! И шевелятся, поди ж ты, как киви!

– Фи, а я его книжки в руки брала!

– Вот-вот, а ещё говорят – учение свет!

 

Валера

 

Подруливаю к багажному отсеку, закладываю лихой вираж, мне хочется, чтобы Сева меня увидел. Все ведь завидуют водителю кара, каждый хотел бы порассекать по взлётной полосе, а могу только я. Вот они – ряды завистливых глаз, выстроились хвостом перед трапом. Ищу глазами белобрысую голову Севы, хочу покрасоваться, чтобы он увидел меня в деле. Однако не нахожу, вижу лишь суетливого карлика, уродца в половину человеческого роста, который пытается просквозить вне очереди. Интересно было бы взглянуть на содержимое его чемоданчика, непременно это сделаю, если мне попадётся маломерка с картинкой Белоснежки на боку. Загружаю вещи, заботливо укладываю переданную мне позавчера контрабанду меж двух пухлых чемоданов.

От аэродромной работы в голове у меня образовался непрерывный гул. Всё время шумит, как море в ракушке, даже когда сплю. Это оттого, что самолёты всё время взлетают где-то рядом, а наушники я не пользую, потому как начеку всё время нужно быть. Мало ли. А то получится как тогда с Раисой. Как потомственный разведчик брателло мой был абсолютно бесшумен. Без малейшего шороха стащил с себя армейский ремень и от души приложился по моей гарцующей жопе, оставив тавро в виде красной звезды. Далее я был с позором изгнан из гарнизонного жилища, а Раиса обстоятельно и с большой любовью расписана под американский флаг.

Так получалось, что бит я бывал нередко, оттого и с людьми контактировать почти перестал. Последний раз это произошло в Одессе, когда я на троллейбусе работал. У одесситов вообще с юмором туговато, а наши таёжные шутки повергают их в кромешное смятение. Стою на конечной как-то, двери открыл, вышел из кабины, сел в салон на заднее сиденье. Народ потихоньку набивается, нервничает, где, мол, водитель? Я громче всех возмущаюсь, почему не едем, куда смотрит собес? Ну, раз водителя нет, говорю, тогда я сам поеду, захожу в кабину, трогаюсь под крики «да шо же он творит», «кто-нибудь, остановите его». Нет, не понимают шуток одесситы; одесский юмор умер. Вытащили, избили, талончиков в рот напихали, черти черноморские. Такие дела, залил обиду горькой, а наутро меня с маршрута и сняли за общую интоксикацию.

С тех пор ни одного друга у меня так и не было. Может быть, с Севой мы подружимся? Он весёлый, все слова на свой лад переиначивает, меня даже пытался называть Валеро, с ударением на «О». Мне показалось, что звучит как-то по-гейски, я сказал, что если будет меня так звать, то я буду его называть Сява. Вроде сработало. А может он никакой и не Сева вовсе, а Всеволод – всего-навсего псевдоним. Однако, где же он, неужели опаздывает, чёрт белобрысый?

 

Сева

 

– Тут регистрируют рейс двести двадцать пять!? – бросился я к мужчине в чёрной форме.

– Секундочку, – фуражка его сверкнула лаково.

А сердце мое колотится уже не в горле, а где-то в затылке. Нужно немного отдышаться – полдела всё-таки сделано. Делаю мысленный экскурс в прошлое, где же потерялись те минутки, которых мне теперь так не хватает?

Вчера, например, я ходил в спортзал: упруго прыгал вокруг груши и тужился под штангами, потом полтора часа гонял в футбол на стадионе. Затем, наша крупно проигравшая команда обильно проставлялась в баре. Пришел домой около двенадцати и, не раздеваясь, разметался на полу. Может быть в этом сокрылась моя ошибка?

Однако проснулся, вроде, вовремя. Обварив себя студёным душем, со стоном выпрыгнул и пробежал на остеклённый балкон, оставив за собой на ламинате дрожащие лужицы. Настежь растворив окно, широко вдыхал утренний воздух, закалялся, приходил в себя. Вернулся в ванную, приладился перед зеркалом и злобно выдавил жгучий прыщ-белоголовку. Потом обрил лицо, не тронул, правда, своих грустных песочных усов, пусть ещё покустятся, пощекочут кой-кого. Брови, конечно же, тоже оставил, хотя толку большого я, честно говоря, в них вообще не нахожу. Собрал вещички, покривлялся перед зеркалом. Изобразил себе живую картинку, как я, стоящий перед таможенной стойкой подвергаюсь допросу:

– Ваш билет, декларация?

– А вот они, пожалуйста! – и с комичной деревянностью протягиваю потребное.

– С какой целью следуете?

– Причины у меня интимные.

– Какие такие интимные?! Не положено.

Перед полётом, да и в процессе, подумалось мне, обязательно нужно заправиться. Это – аксиома. Лететь мне долго, высплюсь.

Суетливо оделся, оглядел сиротеющую на глазах комнату, надел очки, заскочил в туалет – натужно посидел на дорожку, вздохнул и стал возиться с дверными запорами.

Я сбежал с крыльца и парком зазмеился к ближайшему кабаку. В моём подъезде, почти на пятом этаже живёт мистик Иванов, он упорно борется с силами ислама – ничего не покупает на рынке и не советует делать этого всем жильцам подъезда. Прижав меня как-то в лифте, он, настоятельно советовал креститься. Во время возникшего короткого спора Иванов, жестикулируя локтями, ловко передвигал фундаментальные плиты религиозного сознания. А вот, кстати, и он: Иванов идёт по парку, с больной головой набекрень, щёки присыпаны щетиной. Эх, Пётр Андреич, где же твои фундаментальные плиты? Не узнал меня, и это очень хорошо.

В углу, как обычно в этот час, сидел хозяин заведения – здоровенный азербайджанец и мощными движениями резал кусок крепко прожаренной баранины. По красному пластику стола катались несколько влажных горошин, на салфетке лежал исщипанный лаваш.

Я улыбнулся через кружку – это вошёл земляк хозяина заведения, тощий Назим. Я подмигнул ему, мол того: «всё на мази, Назим». Он едва заметно кивнул мне, уселся, нарубил сырокопчёной колбасы, настругал сыру, подрезал чёрного хлеба, сильно выдохнул: «Хы!» и опрокинул рюмку в желтозубую пасть. Мне стало завидно, и я совершил аналогичное по-христиански трижды. Может быть, тут потерялись драгоценные минуты?

 

Арапский писатель Вагинов

 

«Я с трудом разлепил веки. Тягач-лесовоз натужно взвыл – миновали последний пост на въезде в Москву». Чёрт, кажется, это я уже писал. Ну почему так, когда не нужно – можешь гадить килобайтами в любой маломальский Интернет-санузел, а когда на тебе висит заказ общим тиражом в миллион штук – не можешь выдавить из себя ни строчки?!

– Выключите, пожалуйста, компьютер – мы взлетаем.

– Я вай-фай выключил, видите – не идёт сигнал, значит и помех нет. Ву компране, майне либе фрау?

Смотрит на меня в две дырки, видимо не видит ни хрена. Не отдупляется, сучка гяурская. Что пялишься, дура?

– Поймите, девушка, я – писатель. Ни дня без строчки – так учил меня один мой дальний арапский родственник. У меня может вдохновение, а вы тут прицепились.

– Я тут не причём, таковы правила.

– Хорошо, давайте найдём компромисс. Принесите мне порцию виски, тогда я отложу своего малыша. Таковы мои правила.

– Извините, но алкоголь подаётся только в салоне бизнес-класса.

– Может, мы сможем договориться? Я хотел бы пересесть туда, я видел – там есть свободное местечко, – натягиваю прорезиненную улыбку, давлю из себя Алена Делона.

– Но мы ещё не взлетели. Пассажир опаздывает. Вот когда взлетим – тогда может быть.

– Вот тогда, может быть, я и выключу. Скажите лучше, а есть ли у вас такие небольшие подушечки?

– Подушечка есть.

– А наловочка?

– Аналовочка, извините, не предусмотрена.

Отходит – улыбается, или как называется это выражение на лице, когда на спор лимоны ешь. Вискарь – вот мой опорно-двигательный препарат, я без него не то что работать – двигаться не могу. А она… форменная сука.

– Вы, кажется, хотели виски? – голос справа.

Только сейчас обращаю внимание на неё, каштановые волосы, кругловатое лицо, цветные наряды, комплекция, как у подтаявшей снежной бабы. Не мой коленкор, увы. Секундочку, что она только что произнесла?

– Что, простите?

– Прощаю.

А я уж и забыл, как выглядят искренние улыбки, кругом одна резина.

– Виски, говорю, хотите? Вот я припасла фляжечку, чтоб не так страшно взлетать было, не в одиночку же мне её.

Знакомимся. Выпиваем. Прямо так – как горнисты. А жизнь-то налаживается… Да и попутчица хорошеет с каждым глотком. Что-то мне подсказывает, что это не первая её фляжечка за сегодня. Тем лучше. Самолёт рычит, дрожит, как кобель на случке, разгоняется, и вот мы уже в воздухе. Мы уже не завинчиваем крышку, просто прихлёбываем и передаём из рук в руки. Хочу ей рассказать что-нибудь увлекательное, например, как участвовал в гонках на верблюдах, но не успеваю.

– Может быть, хотите чего-нибудь покрепче? – вид у неё заговорщицкий. Куда ж ещё крепче-то, спирт что ли? Что-то здесь нечисто.

– Дайте намёк, – говорю.

– Даю намёк – «райское наслаждение».

Представляю себе мулатку на берегу океана. Смотрю на Катю – на мулатку что-то не тянет, сомнительное наслаждение. Но тут она трогает себя пальцем по носу, и всё встаёт по местам. Намёк был на начинку шоколадки «Баунти».

– Намёк понял, – говорю.

Мы встаём и направляемся в авиагальюн.

 

Карлики просят огня

 

Вдруг по проходу салона самолёта быстро прошел мальчишка в пиджачке и отглаженных брючках, он сердито посмотрел на Артемия и, пихнув его коленки жестким боком, протиснулся и уселся у окна.

«Це ж карлик! – возликовал в душе Артемий, – натуральний карлик! От же прикольно з карликом летіти!»

«От би накуритися з карликом! – вспыхнула дерзкая мечта, – це ж прикольно – накуритися з карликом! Он наверняка всякі смішні історії може сказати. Поржать було б прикольно! Славний карлик! Чудний карлик! Потім кому-небудь сказати – не повірять же! Буде круто! Надо швыдче знакомиться».

– Здравствуйте. Вместе полетим? Вы боитесь летать?

– Вы кто? – недружелюбно спросил карлик и достал из-за пазухи каменный пирожок, купленный у метро «Динамо». «Подозрительный тип» – подумал он.

– Я журналист, Артём Яваз – руковожу журналом, пишу стихи и прозу.

«А, так он из мира искусств! – насторожился карлик, – знаем мы их! Ухо востро с ними держать надо. Обворуют или того хуже, бесчестие нанесут!» – подумал Григорий Пантелеевич и нахохлился в кресле.

– Пристегните ремни, – сказала стюардесса, и карлик завозился с авиационной упряжью.

– Давайте я вам помогу, – предложил улыбающийся Артём.

– Не надо! – взвизгнул карлик и заторопился.

– Да, Казахстан славная страна! Какая территория, какие возможности! – похвалил страну Артемий и ещё минуты три восхищался славным Казахстаном.

– А вы знаете, какая прозрачная вода в Иссык-Кюле?!

– Иссык-Куль находится в Киргизии, – сухо заметил Григорий Пантелеевич.

– Ну, в конце-то концов, это не важно! А ведь какие люди красивые и добрые!

– Насчёт людей я несогласный, – ершился карлик, – гавно, а не люди.

– Да, какая территория, какие возможности! А ведь конопли-то у них сколько зазря пропадает! – вздохнул лукавый Яваз. Григорий Пантелеевич с интересом взглянул на соседа. Он был весёлый карлик, к тому же его часто приглашали на богемные тусовки, где мужчины, гогоча, фотографировались с ним, с важным человечком в детском смокинге, а женщины развязано задавали ему интимные вопросы. – Да, с коноплёй там всё в порядке, – осторожно вздохнул Григорий Пантелеевич и глаза его подобрели.

– А вы не хотели бы покурить со мной? «А то що он мені скажет, я потім у свой репортаж вставлю» – строил планы Яваз.

– А у вас есть что ли? – оживился карлик и невольно улыбнулся.

– У меня есть. Только я спрятал его в мочевом канале, в женской сигарете «Вог», но мы быстро справимся. Мы его сейчас в туалете вытащим, вы не бойтесь, он у меня защитной плёнке, я предохранил его. Пидём, курнём, друже?

Глаза карлика округлились, а лицо потемнело:

– Да ты! Да ты что! Ты меня за кого принял…

«Який он засмиканий, зря, наверно, я спросил, дурень» – испугался Артём и отвернулся.

Карлик запыхтел, задвигался в кресле и вдруг с треском отстегнулся.

 

Арапский писатель и Курочка-Гриль

 

Ну что ж, сейчас мы и выясним какая ты знаменитость.

– Вы, кажется, хотели виски?

– Что, простите?

Смотрит на меня непонимающе и тут до меня доходит – это же писатель Вагинов, человек года по версии MTV!

Предлагаю ему лекарства из фляжечки, соглашается – хороший знак, полёт обеспечен всем необходимым. Писатели обычно ищут свободные уши для своих россказней, сейчас он их найдёт. Улыбаюсь, просто и открыто, говорю, напомните, где я вас могла видеть. Не говорит, цену себе набивает, а сам из журнальчика на откидном столике на меня смотрит ехидно. Ниже значится Эдвард Вагинов, писатель года. Хлопаю глазами, играю ямками на щёчках. Работает. Клюёт. Готов порадовать меня своим жизненным опытом. Начинает что-то про верблюдов, которые воспитали в песках одинокого таджикского мальчика. Я принимаю ещё два глотка микстуры. Взлетать нужно определённо с кайфом, это как оргазм, только по-настоящему. Сейчас я устрою дяде Эдварду мультиоргазм.

Настроение у писателя наконец-то повысилось, и он пришёл в гармонию со своим лицом в журнале. Думает Вагинов сейчас видимо о том, что, хвала аллаху, там наверху ещё не забыли о нём. Но в запасе у меня есть кое-что покруче, именно для таких случаев. Уж писатель-то должен быть в курсе, что с человеком может сделать одна щепотка моей извёстки. Жгучая смесь боливийского кокоса и чилийского перца сносит голову в космос. Кто нюхал такого пороху, тот знает, о чём я говорю. Теперь нужно подсечь поделикатнее:

– А не хотите ли, Эдвард, чего-нибудь покрепче? – говорю.

Он смотрит непонимающе, прервав на полуслове историю о таджикском мальчике, пытается сообразить, но скоро сдаётся и требует намёка. Намекаю открытым текстом – не понимает. Ну что же ты, писатель, где твоя фантазия? Трогаю себя за нос – наконец-то дошло. Я даже не поняла, чему он больше обрадовался, но радовался он по-выпивши шумно, пытался облобызать. Потерпи чуток, писатель, сейчас ты занюхнёшь настоящую бомбу. Встаём, благо удобства совсем недалеко. Стюардесса реагирует, когда мы почти у цели:

– Немедленно займите посадочные места! Вы подвергаете опасности себя и других пассажиров!

Пришло время использовать ещё один трюк, которому меня научила Любушка. Делаю лицо мученицы:

– Ради бога извините, но мне срочно нужна помощь в одном очень интимном деле.

Возразить ей нечего. Беру писателя Вагинова за жабры, затаскиваю в туалет, и мы блокируем на замок нашу социальную нишу. Снаружи раздаются какие-то крики, но сейчас это несущественно. Располагаемся возле крошечной раковины, из сатиновых складок я достаю прозрачный пакетик.

– Похоже, у нас с вами закручивается любовная линия.

Думаю, такая же убогая, как в твоих романах. Вагинов важно кивает и со знанием дела заворачивает сто бакинских в трубочку. А теперь полюбуйтесь на этого писателя: вот он шумно занюхивает прямо из пакетика, громко мычит, хватает себя за нос и каменеет. «А кокос-то, однако, какой забористый!» – вдруг в ужасе думает Катя.

Через мгновенье их разрывает на куски.

 

Давид и Голиаф

 

Карлик запыхтел, задвигался в кресле и вдруг ловко отстегнулся.

– Товарищи, – завопил карлик на весь салон, – Прошу вас в свидетели, – этот поц с акцентом хотел меня затащить в туалет и окормить залупами! Да, товарищи! Глядите на него! Не прячь глаза, морда!

Некоторые пассажиры привстали со своих мест и с удивлением смотрели на гневного гнома, который, стоя на кресле, кричал и размахивал руками.

Артём Яваз, налившись кровью, с ужасом смотрел на спинку переднего кресла, и каждое слово карлика всё глубже вдавливало его в сиденье. «Який же я дурень!» – беспомощно думал он.

– Он хотел обесчестить меня в тамбуре! Это из ряда вон! Меня, человека малой формации! Но вы думаете, что если человек невелик, его можно сразу тащить в тамбур и насиловать?! Нет, я умею постоять за себя, я не дамся! Я человек с достоинством! Не на того нарвался, гнида хохлятская!

Карлик закончил ораторствовать, повернулся к Явазу и вдруг больно ударил ему кулаком в нос.

– Ты шо?! Ты шо дерёшьси?! – вышел из оцепенения журналист. Он хотел было вскочить, но ремень безопасности не пустил. Карлик прыгнул со своего кресла и, одной рукой схватив Артёма за волосы, другой стал бить его в лицо. Наконец щелкнула застёжка ремня безопасности, и Артём выкатился вместе с карликом из сиденья.

«Маленьких бить нехорошо», – подумал он и с силой ударил карлика ладонью по щеке.

– Ах ты так, гомик! – взревел карлик и ударил Артемия лбом в зубы.

Во рту сразу стало мерзко и скользко. «Так, наверно, Буратіно чуял, когда монетки за щокою ховав», – подумал Артём и, уже не стесняясь, с размаху ударил Григория Пантелеевича. Они повалились в проходе, и карлик, ловко усевшись на грудь журналиста, стал душить его своими небольшими, но чрезвычайно сильными руками.

– Товарищи, товарищи, прекратите! – кричала стюардесса, пытаясь пробиться сквозь людей, обступивших дерущихся. – Двое в туалете закрылись, эти драку устроили! Немедленно прекратите! Я вас сейчас шокером тресну!

Огромный мужчина медленно поднялся из своего кресла и, растолкав зрителей, навис над дерущимися.

– Эй, отпусти мальчика! – грозно произнёс пропитой бас.

– Ты у меня так не уйдёшь, – орал карлик, весь пунцовый от натуги.

– Шо ты, пусти, дурак! – сипел Артём.

Мужчина отбросил карлика и, схватив Артёма, поднял его на воздух. От страшного рывка, шорты Артёма, а вместе с ними и трусы, зацепившиеся за винт, которым кресло крепилось к полу, с треском расползлись и повисли у него на модных кедах. Мужчина остановился, с брезгливостью оглядел молодого журналиста и осторожно поставил его на пол. Сгорая со стыда, Артём нагнулся за рваной одеждой, и тут из его задницы выскочил гранёный стакан.

В салоне самолёта стало тихо. Даже разгорячённый карлик перестал сопеть. Огромный мужчина, открыв рот, в неизъяснимом ужасе отступил от Артёма…

– Мать моя женщина… – прошептала стюардесса и закрыла лицо руками.

Через мгновенье всё было кончено.

 

Валера

 

Когда я заглядывал в своё далёкое будущее, то видел себя бодрым стариком, грозой окрестных шалашовок. Отдать концы я собирался также по-мужски, от переизбытка чувств, исполняя чей-нибудь супружеский долг. Однако стариком мне уже не стать. Сегодня вечером я вернусь домой с головой пустой, как чемодан. Машинальными движениями запущу свою компьютерную игру и с голыми руками выйду на моего монстра. В этом и будет главный секрет, неуязвимый для любого оружия, он окажется бессильным против моих мохнатых кулаков. Игра закончена. Не нужно было брать у Севы ту сумку.

Далее я сяду на кухне и монотонно, отточенными движениями с пятиминутными перерывами уничтожу две поллитровки. Только тогда мир вокруг приобретёт чёткость и абсолютную ясность. Я пойму, что главный монстр ещё не убит, он кроется внутри меня. Осталось только выпустить его наружу. Разденусь, наполню ванну тёплой водой, возьму бритву и порежу монстра на куски. Может, конечно, напрасно, ведь это всего лишь игра...

Брателло выудит меня распухшего только через неделю и слёзно будет молить прощения за ту звезду на моей жопе. Я прощаю тебя, братка.

 

СМС

 

Выбежав из метро, я за какие-то немыслимые деньги всё-таки нанимаю такси. Машина вскинулась на дыбы и помчалась. Успею? Пожалуй, что уже и нет. Эй, кто там, в облаках, немедленно отвлекитесь и помогите мне!

Регистрация окончена уже как сорок семь минут назад. Рву на теле волоски. Сокрушаюсь. Посыпал бы пеплом, да нечем, урны не прихватил. Да! Нужно же позвонить, чтоб не встречали! Судорожными движениями охлопываю свои неспортивные телеса. В карманах ничего похожего нет, телефон-то остался в сумке и загружен на борт самолёта!

Метнулся к жёлто-оранжевому павильону, торгующему услугами связи. Головокружительно быстро приобрёл новый мобильник с прямым номером. Не торгуясь, выбрал тарифный план.

– У вас такое лицо, молодой человек, грустное, у вас что-то случилось?

– Да нет, вроде, ничего особенного. Может быть, немного устал, сплю, знаете ли, плохо.

А продавщица ничего, миленькая, пышноглазая. Я таких, признаться, люблю. Сдачи не взял, да там и было-то два рубля. «Ну, какой же я молодой», – подумал я, а девушке соврал, добавив к бессонным ночам:

– У меня всё нормально, только вот на самолёт в Алматы опоздал, варенья дедушке из райских яблочек не знаю как теперь передать, разве что позвонить только…

Ну и, конечно же, как всегда, в голове пронеслась аккуратно стриженная щёточка девичьего лобка – я, знаете ли, всегда стараюсь об этом подумать, пока девушки что-нибудь мне говорят. Да как вам понять меня – жалкого, похотливого!

Ну, что теперь остаётся? Приобрести жестянку пива. Выйти из зала аэровокзала на улицу, подойти к решётке забора и смотреть, как медленно, с неохотой отрывается от лётного поля серебряное веретено «Боинга», перегруженное кладью и путешественниками. Они летят в Алматы. Любители анаши и Медео. А я остаюсь здесь.

Допиваю пиво. Набираю СМС, которое сейчас, надеюсь, перевернёт кое-кому жизнь. Пишу «XXX» и отправляю на свой номер. Сообщение доставлено. Через несколько секунд вижу в небе тёмно-оранжевую вспышку, жаль отсюда не различить разлетающихся чемоданов – хоть вторые очки нацепляй, хе-хе. Набираю свой номер, и женский голос робота сообщает: «Абонент временно недоступен, перезвоните, пожалуйста, позже...»

Но, позвольте, как же недоступен?!

Вот же я стою – белобрысый, очкастый, прилежно опоздавший, с мятой банкой пива и чеком в правой руке.

Всегда доступен.

Обращайтесь!

 

Sebastian Knight & Voolkan , 29.11.2010