/Мой девятый прозаический текст. Написан для осенней расписной МиниПрозы. Вошел в первую десятку/

------------------------------------------- -----------------

 

Считается, что воспоминания - это самое дорогое, что у нас есть. День за днем тает мое сокровище. Пленка забвения, как возрастная катаракта, делает цвета тусклыми, контуры размытыми. Дни, когда у меня кроме имени еще были фамилия и отчество, записанные в паспорте, кажутся историей о ком-то другом. Тот человек имел семью, любимую девушку, дом... У него было светлое будущее, которое однажды сломалось. А потом почти стерлось. Сменилось белесой сыростью осеннего утра, отягощающей одежду, умножающей холод и печали, да тоской зеленой, приправленной хроническим голодом.

Сегодня в этот букет вплелись усталость и простуда. Да и не букет, наверно: больше на венок похоже.

Холодная морось снова оформилась в редкий дождик. Податься мне было некуда: обжитой еще с августа подвал вчера оказался закрыт массивной железной дверью с огромным навесным замком. По серой штукатурке вокруг дверной рамы угрожающе вились черные щупальца следов сварки, охраняя и без того неприступный вход. Внутри остались кое-какие дорогие мне вещи: теплый вязаный шарф, английская двухфунтовая монета, стопки найденных на помойках книг и фарфоровая кружка.

В течение ночи меня трижды выгоняли из подъездов под проливной дождь. Поспать так и не вышло. К утру поднялась температура, тело сотрясал озноб. Организм, вместо того, чтобы за годы жизни на улице стать неуязвимым для холода и заразы, выбрал самый негодный момент и трусливо сдался. Денег не осталось ни копейки. Нелепо ожидать, что кто-то присядет на соседнюю скамейку, и, насладившись под моросящим дождем парой-тройкой бутылочек пивка, оставит мне пустую тару. Отправляться искать на асфальте кошелек, набитый купюрами, совсем фантастическая затея. Меня лихорадило все сильнее. Без пристанища, без еды, без лекарств я загнусь в корчах в течение пары суток. Единственное, чем я мог себе помочь - придумать, как облегчить переход в иной мир.

Можно сигануть под грузовик или поезд. Быстро и наверняка. Водилу жаль, не по-человечески это. Сам я когда-то отработал пару лет в таксопарке, встречал этих, без вины виноватых. Несладко с таким грузом жить. А с поездом вообще по-дурацки выглядит. Тоже мне, Анна Каренина. Бомжи скажут: "Лириком жил, бабой помер". В реку с моста... Нет, опять не годится. Словно в старом американском фильме, как его... Там где парень намеревался с моста на тот свет проскочить сквозь бурную реку, а его ангел спас. А потом показал, какой была бы жизнь без него... Не помню, названия. Старый фильм, сентиментальный, но нравился мне. Нет, киношных жестов никаких не нужно. Что еще? С крыши? А кому-то меня отскребать с асфальта. Если б на снег... Но до снега не доживу. Веревку бы намыленную. Где ж ее искать? В Англетере, блин...

Я сидел на скамейке под облетевшим деревом, по-воробьиному нахохлившись, страшно мерз, разваливался на части от болезни и обреченности. И прикидывал, как бы покончить со своим жалким существованием.

- Присесть можно? - послышался негромкий голос. Не дожидаясь ответа, на мокрую скамью рядом со мной опустился элегантно одетый мужик с зонтом. - Вам плохо?

- Да ничего... Простуда начинается. Ничего, я немного посижу и пойду в аптеку.

- Пойдемте... - мужик подался вперед, демонстрируя готовность подняться. Только этого не хватало. Сейчас заведем светскую беседу. Я начну объяснять, что мне дворецкий забыл бумажник в карман положить. Он посочувствует, затем поинтересуется, есть ли у меня кредит в ближайшей аптеке... Навязался на мою голову, придурок с благими намерениями.

- ...вон там моя машина, в аптечке есть аспирин. Выпейте таблетку сейчас.

Что ж, это меняло дело. Его "Тойота" была припаркована у крыльца крутой фирмы, обвешанного камерами слежения, как цыганкина шея бусами. Мужик вынул из аптечки блистер с аспирином и протянул мне. Затем налил из термоса в картонный стаканчик душистого обжигающего чая. Давно позабытый вкус.

- Ну, давайте знакомиться, - бодро проговорил хозяин "Тойоты", - меня Андреем зовут.

- Лирик, - отозвался я, но тут же спохватился.- Простите. Валерий.

Полное имя с трудом легло на язык. Отвык...

- А знаете, Валерий, я как раз собирался пообедать. Может, отметим знакомство? Я угощаю.

Мы будто исполняли нелепый ритуал. Я даже себе не мог объяснить, почему испытывал такую неловкость перед этим холеным Андреем за свое абсолютно очевидное нищенское положение. И он зачем-то подыгрывал мне.

- Ну соглашайтесь же, а то у меня перерыв закончится. Придется полдня думать не о своих рабочих обязанностях, а о бутерброде с докторской.

Воспоминание о колбасе надорвало катаракту памяти, уже потревоженную вкусом чая. Подавив обильное слюнотечение, я чуть было не кивнул. Но понял, что несколько заигрался, и пробормотал поспешно, что вряд ли есть хоть одно приличное заведение, куда меня пустят, так что я... Андрей окинул меня взглядом оценщика антиквариата. Потом сообщил, что в багажнике "Тойоты" лежат вещи, которые он надевает, когда с работы едет на дачу. И что они мне будут впору. А легко считываемое с моего лба намерение вежливо отказаться продиктовано глупостью. Потому что, во-первых, никакое количество таблеток не поможет человеку в насквозь мокрой одежде, во-вторых, мне предлагаются вещи неновые, ценности для Андрея не представляющие. Неудобство лишь в том, что единственным подходящим местом для переодевания является туалет торгового центра. Потому что офис Андрея - не ресторан, и туда меня точно не пустят. К его, Андрея, глубокому сожалению.

Я уже чувствовал себя малость получше. Возможно, таблетка начинала действовать. Или то, что незнакомый человек проявлял ко мне участие. Что говорил со мной не как с грязным бомжем, а как с равным. Почти.

Мы направились к торговому центру. Когда я, переодевшись в весьма-таки добротные джинсы, свитер и куртку-штормовку, вышел, Андрей протянул мне зонт. Черный, автоматический, довольно дорогой. Сказал, что подарок. В рамки простой жалости к бездомному это уже не укладывалось.

- Знаете, я начинаю недоумевать, что все же происходит. Вы осыпаете меня благодеяниями, как банкир дорогую путану. Или объясните, в чем дело, или уж лучше я верну вам...

- Погодите, Валерий, - перебил меня Андрей. - Я и правда действую по просьбе своего начальника и друга. Он увидел вас из окна своего кабинета, попросил пойти, узнать, что случилось. Шеф решил, что вы собираетесь свести счеты с жизнью.

- Он проницательный человек, - усмехнулся я.

- Да, у него исключительная интуиция, - похвалил начальство Андрей. - Ну что, давайте перекусим. Как ваша температура? Выглядите лучше. После еды примите еще таблетку.

Нам принесли затейливо разложенные на плоских тарелках куски рыбы с овощами. Я с трудом удержался, чтобы не проглотить порцию вместе с тарелкой, вилкой и скатертью. Когда с едой было покончено, и нам подали ароматный кофе, Андрей попросил:

- Вы можете рассказать, что с вами случилось, Валера?

- Конечно, - улыбнулся я. - Благодарность за вашу доброту обязывает... Извините, глупость сказал. Никакого секрета нет. Я мальчишкой еще был, с виду ботаник ботаником, только без очков. Школу закончил, на первый курс медицинского поступил. Страна тогда бодро перестраивалась. Народ распался на два лагеря: одни, раззявив рты, слушали сказки, другие в это время делили болтавшиеся в государстве деньги. Попали мы в переплет из-за отцовского идефикса по поводу новой иномарки. Как-то приволок я из почтового ящика ворох рекламной макулатуры. В ней отец и нарыл зараз пару объявлений: одно о намерении фирмы взять краткосрочный кредит под двести процентов, а другое - предложение ссуды под тридцать процентов годовых. Отец ощутил себя великим комбинатором, утершим нос легендарному Лёне Голубкову. Он взял деньги в одном месте, передал в другое и начал размышлять, какую машину себе купит. Через пару месяцев должники наши испарились без следа. Имелось у отца от них залоговое письмо на особняк в центре города, липовое, конечно. Зато кредиторы наши оказались самыми настоящими, как тогда говорилось, реальными пацанами. Реальней некуда. Мы продали все, что было, но полностью рассчитаться с долгом не удалось. Институт я бросил, работал, чтобы помочь отцу. Однако вскорости попал под призыв. Отец писал мне какое-то время, потом перестал. Вернувшись из армии, я узнал, что отца уже нет. Из-за того долга его очень сильно избили. Отец попал в больницу, стал инвалидом, потерял работу, жил у знакомых на даче. И вскорости умер от инфаркта. Мне удалось довольно быстро найти себе занятие: устроился в таксопарк водителем. Получил общежитие... Приблизительно года через полтора ко мне подкатили два здоровенных бугая и сказали, что пора начинать выплачивать отцовский долг, да и проценты набежали. И если я не хочу заделаться инвалидом, должен отдавать им всю зарплату. На что буду жить, их не касается. Посоветовали учиться чаевые клянчить, как следует. Так и пошло: зарплату я отдавал, если ерепенился, избивали. Потом начальство объявило, что водитель, с лица которого не сходят синяки, им не нужен. Так у меня не стало ни работы, ни жилья. Документы отобрали те деятели. Из опасения, что на моем имени уже половина возможных преступлений, я не пытался качать права, как-то восстановить бумаги. Кто там разбираться будет? Вот так и живу.

Андрей слушал, не перебивая. Когда я закончил, он позвал официанта и попросил принести коньяку.

- Ну, давай, что ли, пусть все у тебя наладится, - сказал он искренне.

- Спасибо, но не судьба, видно.

- А скажи, почему Лирик?

- Стихи люблю с детства. И сочиняю немного для себя, для знакомых, если попросит кто. Но наши подвально-чердачные господа в большинстве своем литературой интересуются не особенно.

- Можешь прочесть что-нибудь?

- Вряд ли. Ручка у меня кончилась несколько лет назад. Так что, придумал - забыл. В голове лишь обрывки... Сминают ветры свет зари в ладонях неба, сусальный липовый наряд разорван в клочья, ты, pater noster сотворив, вновь делишь хлебы, дробя молитвы звукоряд на многоточья... Как-то так. Дальше не помню. Все слепилось в один серый ком: и ботаник, и лирик, и бомж. Докатился колобок до обрыва. Спасибо тебе, Андрей, и шефу твоему. Сегодня я обещаю о грустном не думать. Но, как сказал мудрейший, пройдет и это.

- Ты много читал в детстве...

- Да что ты, Андрей, нынче помойки побогаче иных книжных лавок. Еду народ не выбрасывает, покуда плесень не проест. А книги, журналы толстые... этого добра хватает. Я пока в подвале жил, собрал себе приличную библиотеку. Вчера дверь навесили на квартиру мою. Видишь, начался новый виток жизненной спирали: у меня снова отобрали жилье.

Андрей поднялся.

- Пойдем, пожалуй. Шефу расскажу про тебя. Ты вот что, держи тут денег немного, поможет выкрутиться, пока болеешь, - он протянул мне несколько купюр. Одну такую же положил на наш столик. Ну и цены здесь, оказывается! Я б на эти деньги пару недель горячее ел. Рассыпаться в благодарностях не имело смысла. Андрей объяснил свои щедрые порывы причудой шефа.

Погода на улице исправилась: дождь закончился, ветер стих. Мы дошли до скамейки, на которой повстречались. Андрей попросил подождать на всякий случай, и отправился в свою контору.

Спустя четверть часа с крыльца фирмы сбежал приземистый лысый мужичок в строгом костюме. Он быстро пересек дорогу, подошел ко мне и опустился на скамью.

- Слушай внимательно, - начал он спокойным негромким голосом. - Если хочешь вернуть себе свою жизнь, делай, как я скажу. Когда-то мне помогли, практически из петли вынули. За это я должен был найти другого отчаявшегося. Вот и нашел, слава тебе, Господи. На, держи, не потеряй: тут адрес записан.

Мужичок протянул листок с адресом. Я глянул: окраина города, район знаю не очень хорошо, но найти не проблема.

- Это шиномонтажка. Ты приедешь на машине...

- На какой? Откуда у меня?

- Не важно, на какой. Угони, если попросить не у кого.

- Такси?

- Угони такси, какая разница? Но без водителя. Никаких посторонних. Это одиночный заезд. Так вот, ты приедешь, постучишься в ворота. Откроют, спросят, зачем, мол? Ответишь, что нужна замена резины с балансировкой по времени. Запомни хорошо. Загонишь машину, тебе скажут, что дальше делать.

- Хорошо. Спасибо. А когда туда ехать? - разговор казался мне абсолютно нелепым. Но грех обижать недоверием хорошего человека.

- Сам решишь. Ты же знаешь, с какого момента жизнь твоя под откос поехала. Подумай, как следует. Ты лучше вот что: представь, будто дали тебе одну минуту в прошлом, чтобы изменить свою жизнь. Вот что бы ты сделал?

- Не знаю. Не убивать же их всех. Это не детская игра в войнушку.

- Правильно, Валера, вот и думай. Придумаешь, сразу и поезжай. Только, кажется, не веришь ты мне.

- Почему же, верю. Спасибо вам... эээ....

- Понимаешь, нельзя мне самому тебе помогать, правила такие, - собеседник проигнорировал мой намек и имени не назвал. - Ни к себе позвать, ни гостиницу тебе снять... Могу лишь направить тебя туда, где самому помогли. Если пойдешь, то, может, и сам кого-нибудь еще спасти сможешь. Ты куда ночевать-то собрался? Андрей сказал, что старого места ты лишился. Где был твой подвал?

Я показал на соседний дом. Он вынул солидный мобильник, поднялся, отошел на десяток шагов, произнес в телефон несколько фраз и сунул его обратно в карман. Потом вернулся ко мне.

- Подойдешь сейчас к подвалу, будет ждать тебя человек из ЖКО, даст ключ от новой двери. Только держи ее закрытой.

Я поблагодарил безымянного Андреева начальника и пошел к подвалу. Надо же: чудак-человек, болтает всякую хрень и сам же в нее вроде свято верит. Но душа добрая, деньгами не испорченная.

Все получилось, как он и сказал. Мне дали ключ в обмен на обещание закрывать дверь, гостей не водить, содержать подвал в порядке. Растянувшись на своем матрасе, я принял таблетку аспирина и уснул. Открыл глаза лишь на рассвете. Почти сутки дрых... Утро выдалось замечательным. Рука нащупала в кармане штормовки записку с адресом. Сходить что ли, проветриться? Убоявшись сухой одежды, ударной дозы аспирина и сытого желудка, ночью простуда смылась по-английски. Я выдернул торчащий из мусорной урны рекламный буклет, завернул в него драгоценный ключ от моего подвала, и сунул в нагрудный карман. Типа, поближе к сердцу, усмехнулся я сам себе.

Указанный на бумажке адрес я нашел довольно легко. Глухой тупичок, высоченный забор из профильного листа, широкие, плотно закрытые ворота. Ни одной щелки в заборе. Я поприслушивался, но безрезультатно. Тишина полная, даже природа прикусила язык: ни ветерка, ни птичьего гомона. Все срочные дела на этот год я завершил еще в позапрошлом, и теперь никуда не спешил. Поэтому присел на валявшуюся у въезда в тупичок старую покрышку и стал ждать. Время тянулось медленно, ничего не менялось. Даже бродячие коты сюда не заглядывали. Я проголодался и замерз, в носу предательски засвербело. Ранние осенние сумерки надвигались на окраины куда быстрее, чем на шумную деловую часть города. Решив наконец, что проку от идеи не вышло, я поднялся. Внезапно мимо меня на изрядной скорости в тупичок влетела крепко побитая "Мазда" и резко затормозила, чуть не впечатавшись в ворота. Из машины метнулся силуэт, послышался звук ударов кулаком по железу. Посетитель явно был на грани срыва. Калитка приоткрылась. Кто был за нею, и о чем шел разговор, разобрать было невозможно. Через несколько секунд человек прыгнул в машину. Ворота открылись, пропустив "Мазду", и тут же бесшумно затворились. Я не собирался изображать из себя героя фильма про партизан, взбираясь на забор. Но понаблюдать еще день-другой можно. А пока пошагал домой, в свой персональный подвал.

Дорога предстояла долгая. Надо бы и желудку оказать уважение. Голод, не принимая на веру моих обещаний, вовсю терзал организм. Кабы не знал, что у меня деньги завелись, молчал бы в тряпочку. Я завернул в первую же пирожковую, взял горячих беляшей с чаем. Продавец, получив крупную купюру, подозрительно прорентгенил мою фигуру воспаленными глазами, однако молча отсчитал сдачу.

Налетели на меня на улице, в двадцати шагах от пирожковой. Первым ударом сбили на землю, а потом пинали, пока уже и шевелиться не мог. Кто-то крикнул, что, дескать, кончили меня. Другой расхохотался, мол, доброе дело сделали, бомжатины на земле меньше стало. И за это им тут же и воздастся. Нападавшие быстро выпотрошили мне карманы и убрались.

Получать, конечно, было не впервой, но с годами привычка к этому не вырабатывается. По счастью, глаза не пострадали, зато два зуба сверху отсутствовали, а рот переполнялся кровавой слюной. Больше всего досталось ребрам. Какое-то время даже дышать было больно, потом притерпелся, начал понемногу пытаться сесть. Удавалось не очень. Но внезапно начался мелкий дождик. Это придало сил, и я приподнялся. Карманы были, конечно же, пусты. Самое страшное, что выдернули гады из нагрудного кармана бумажный сверток с ключом. Приняли за деньги, наверно. Получалось, что мне опять некуда идти. Почему я просто не бросил ключ в карман? Снова из-за чертовых дацзыбао я лишаюсь крыши над головой. Вот зачем, дубина, взял буклет? И тогда, двенадцать лет назад... если бы попросту вышвырнул те рекламные фантики... Не отец виноват в том, что случилось. Это ж я по сути его убил. Принес подробные инструкции, как на тот свет попасть, и сунул ему под нос, сволота малолетняя. Нет, верно же вчера решил сдохнуть, вот и надо довести до конца то, что вон мужики не доделали. Жаль, что не добили...

Я поднялся с трудом и поковылял под моросящим дождем по старому раздолбанному асфальту. Куда получится. Или к трассе или к реке. Надо уже кончать это гнусное существование. Эх, если б я мог крикнуть себе тому, семнадцатилетнему: "Выбрось это дерьмо, не вздумай переть домой!" Долго шел темными узкими улочками. Внезапно споткнулся, ступив в колдобину, от боли свело дыхание. Я потерял равновесие и упал около старого "Жигуленка - копейки". В нескольких сантиметрах от лица чернело колесо со стертым протектором. А может, это знак? Я никогда не верил ни в какие приметы, ритуалы и предсказания. Ни в какую сверхъестественную чушь. Но сейчас очень захотелось верить. А вдруг? Тот чувак, Андреев начальник, ведь мужик серьезный, может не зря болтал? Хуже все равно не будет. Лишь бы в этой старой консервной банке был бензин.

Машину открыл я самым немудрящим способом: воспользовавшись оружием пролетариата, выбил стекло. Ну что ж, "он сказал: "поехали"... Какое-то время я петлял, но вскоре увидел заведение общепита, возле которого мне наваляли. Дальше было уже рукой подать. Я газанул, на полной въехал в тупичок и вдарил по тормозам. Выскочил из машины и забарабанил в ворота. Калитку приоткрыл хмурый коротышка в трениках и ватнике на голое тело.

- Чё долбишься? Дорогу в библиотеку не знаю. И никто тут не знает...

- Я... мне бы резину поменять.

- Ты чё, мужик, охренел? Какую резину? Вечер уже. Щас люди меняют только ту резину, что днем в аптеке прикупили. Чё я те, нахрен, провизор? Вали, давай... Ой-ёп, ну и вывеска у тебя... Уже сегодня к кому-то долбился?

- Я забыл сказать, мне нужна балансировка по времени. Мне человек один адрес дал. Начальник он, имени не знаю, в центре...

- Заезжай.

Ворота стали отворяться. Я быстренько въехал вовнутрь, и они тут же закрылись. На территории со сложенными то тут, то там штабелями автомобильных покрышек, стоял большой ангар из профиля. Коротышка приблизился к машине, и тут я заметил в его руке черный короткоствольный автомат. Мне стало не по себе.

- Разные к нам долбятся, - поймав мой взгляд, пояснил коротышка. Затем, опустившись на пассажирское сидение, ткнул дулом в сторону ангара и скомандовал: - Внутрь.

Признав во мне "своего", он резко сбавил мощность словопотока. Мы въехали в ангар и остановились. Коротышка сделал жест, глуши, мол. А сам выскользнул из машины и довольно громко позвал:

- Эй, гараж. Клиент прибыл.

Я тоже выбрался из машины. К нам подошли двое ребят слегка за двадцать.

- Машина не моя, я ее как бы... позаимствовал

- Похрен, - бросил коротышка.

Работали ребята быстро. Поддомкратили "копейку", сняли колеса, укатили их в темноту. Послышался звук работы шиномонтажной установки. Потом прикатили, так же быстро установили. Новые покрышки были странного серебристого цвета.

- Ребята поставили тебе дневную резину. Ты ведь в день едешь? Мочить никого не будешь? Смотри, ты замочишь, тебя замочат. Любая поганка в адрес других там завсегда рикошетит в такой же мере. Никто из навострившихся мочить не вернулся. Кто попёр отмудохать, возвратился отмудоханным. Так что сдерживай инстинкты. Теперь слушай сюда. Мы уже заканчиваем, щас ты сядешь и поедешь. Замок тебе еще поставлю, чтобы с проводами не трахаться. Двинешь, значит, не к воротам, а в другую сторону. Там дорога прямая. Ты только должен знать точно, куда тебе надо. Прямо картину маслом перед глазами нахреначь. И себя в центре поставить не забудь. Окажешься прямо в этом пейзаже. Подъезжая к себе, держись сзади. Что он там обернется вдруг, не боись: они никогда не оборачиваются. Выберешься из машины, подойдешь к себе со спины вплотную и как сольешься с ним. Но с мозгами нынешними. Минута у тебя, чтобы сделать, чё там надо. Потом тебя выкинет. Возвращайся в машину и езжай обратно.

- А как обратно-то?

- Не волнуйся. Если никого там не завалишь, вернешься.

- А вдруг тачка не заведется?

- Да похрен. Ты клиент. Выведем, не парься. Времени это побольше возьмет... сутки понадобятся. Главное тебе, туда добраться, и косяков не напороть. Так что, пока есть возможность, план заезда продумывай. Когда вернешься, позвонят тебе. Только ты не трынди ни с кем о том, чё тут было.

- Куда позвонят? Я ж в подвале живу...

- Похрен. Разберемся. Главное запомни, чё тут я тебе сказал.

Коротышка пошел к машине, залез в салон, менять замок. Я глядел на него и лихорадочно вспоминал тот день, когда принес домой рекламные буклеты да газеты. Вспоминалось плохо. Ладно, сориентируюсь. Еще неизвестно, чем это все закончится. Вот возьмут меня сейчас на выезде тепленьким за угон "копейки".

Коротышка уже шел ко мне, протягивая ключи.

- Готово. Можешь ехать.

- А как мне потом машину вернуть?

- Ну ты нудный... Садись, езжай, тебе говорят.

- Спасибо.

Я завел машину и тронулся в указанном направлении. Выехал из ангара наружу. Странно: открытое пространство, ни строений, ни растительности. Прямая дорога убегала вдаль. Вспомнил, что надо вообразить место назначения. Я даже зажмурился, представляя себя, топающего домой из института. Когда открыл глаза, то увидел, что...

... на улице теплый солнечный день бабьего лета, я въезжаю в наш старый двор, а впереди идет парнишка... Это ж моя была рубашка с орлом на спине, мой рюкзачок, что Светка из соседнего подъезда помогла сшить из старых джинсов. Какие губки, помню, у той Светки... А какие... стоп.

Я заглушил машину, и приоткрыл дверцу. Сейчас парнишка подойдет к подъезду, я за ним и...

- Валерка, а ну-ка стой! - раздался визгливый женский голос. Со скамейки у соседнего подъезда поднялась и поковыляла в нашу сторону дородная бабища с мордой гестаповца. Как я мог забыть о ней... Мымра с четвертого этажа. Жадная, завистливая стерва, склочница и сплетница. Вышвыривать в ее присутствии всю эту макулатуру бесполезно, она бумажки соберет, да к отцу притащится, чтобы меня носом натыкать и скандал устроить. И они снова окажутся у нас. До помойки с буклетами добежать не успею, далековато. Да и заверещит дурында, что не стою перед ней по стойке смирно. Вообще-то, как любит повторять чувак с шиномонтажки, похрен ...

- Валерка, это ты, поганец, в мой почтовый ящик спички бросал?

- Да как вы могли подумать, теть Клава? - голос мальчишки звучал, как у приговоренного к пяти годам одиночки за переход улицы в неположенном месте.

- Всю корреспонденцию мне пожгли! Либо ты, либо дружки твои, шпана уголовная... Сейчас с отцом твоим потолкую по душам...

Клава, продолжая трещать, пошагала к подъезду. Мальчишка плёлся следом: ну и тюфяк! Зато понятно, как действовать. Я рванул вперед и, когда очутился за спиной мальчика, почувствовал, как тело мое вливается в его. Ни боли, ни неприятных ощущений. Ну кроме впивающегося в уши соседкиного визгливого голоса.

Клава, обернувшись, вдруг резко вцепилась мне в плечо:

- Ты что, шельмец, молчишь, когда я тебя спрашиваю? А ну-ка встал мне тут, смотри в глаза и отвечай!

Ну что же, за что боролась, дурында, на то и напоролась. Я, пробормотав "погодите, пожалуйста", метнулся в аквариум подъезда, выхватил из почтового ящика буклеты и газету с объявлениями, поднес ей и сказал:

- Вот, теть Клав, все что нам принесли, возьмите. Смотрите, тут реклама моды всякой, косметики, купоны на скидки. Вам, элегантной даме, это нужней. Можете забирать у нас всё, сколько хотите, а я пока разузнаю, кто из ребят нахулиганил, и вам расскажу. Только вы папе не говорите. Он сам с удовольствием рекламные издания просматривает, ищет, куда деньги вложить, чтобы не надули.

Клава сгребла яркие бумажки, обещавшие горы халявы, и отправилась на свою скамейку. Я двинулся к подъезду, и тут же ощутил толчок в грудь. Отшатнулся, едва удержав равновесие. Парнишка в рубашке с изображением орла и с джинсовым рюкзаком пошагал дальше, бормоча что-то про каргу и старую стерву. Я рванул к машине. Развернулся и поехал из двора. Когда вернусь, надо бы "копейку" отогнать на место. А потом смотаться в наш двор, посмотреть, кто там еще живет. Столько лет прошло... Интересно, как у Светки жизнь сложилась. Ну и целовались же мы тогда... В каждой телефонной будке, в каждом подъезде. Ходил по уши влюбленный. Какой же дурак, что не зашел к ней после армии! Надо будет попробовать разузнать про Светку...

- Эй, Лирик, очнись...

Я вздрогнул и открыл глаза. Обращался ко мне пожилой мужчина в белом халате, сидящий напротив меня... Похоже на салон "Скорой помощи". Я знал, или мне казалось, что мужчину зовут Петром Ильичом, а рыжий конопатый дылда за рулем - Павел. С чего я взял, что он конопатый и высокий? Из-за водительского кресла были видны лишь несколько рыжих вихров. На мне белый халат... Я врач? На "скорой"? Надо же, и зубы все на месте...

- Не спи, Валерка. Потерпи до дома десять минут. Ты сегодня у нас молодец, герой труда просто...

- А где "копейка"?

- Какая копейка? Тебе приснилось что? Давай, готовься, вон два квартала осталось.

Я глянул сквозь лобовое стекло: мать частная! Моя старая улица, вон гастроном, киоск газетный... Как же это, что же, неужели...

- Простите, можно здесь выйти?

- Валер, что с тобой? - удивленно воскликнул рыжий водитель. - Что-то я перестаю тебя узнавать. Думаю, это у тебя старческий гормональный сдвиг. И если ты в этом году на Светке не женишься, тебе мозги окончательно откажут. А потом прочие важные части тела атрофируются за ненадобностью.

В глазах защипало. Щеку обожгла слеза.

- Останови, пожалуйста, Паша, - попросил я, и украдкой вытер глаза.

Машина затормозила. Попрощавшись, я выскочил на улицу.

- Валер, ну что с тобой? Оду сочиняешь или оперу пишешь? Куртку забыл, сумку тоже. И халат сними, Айболит, - Петр Ильич протянул мне куртку с сумкой. Я расплылся в счастливой улыбке. Дверца машины захлопнулась, и "Газель" набрала ход.

Двор принял меня, как долгожданного, хоть и странного гостя. Того, кто прибыл издалека через много лет и узнал, что он все эти годы тут жил. Я поднял глаза и увидел, что наши окна на третьем этаже светятся. Мое неизвестное прошлое открывалось медленно, словно драгоценный дар. По сути, оно и было величайшим подарком из возможных.

Я взлетел на третий этаж. Привычным жестом (откуда привычка?) достал ключ из кармана. Но передумал и позвонил. Через несколько секунд тишины, прерываемой ударами парового молота... нет, моего сердца, раздались неровные шаги. Дверь отворил пожилой мужчина.

- Что сам не открываешь, Валер? Думаешь, я даму пригласил? Ну так с нею, чай, не в прихожей уединяться... Для шалостей вон будуарина у меня с балдахининой... - отец прихрамывая, направился в комнату. Я глядел ему в спину, и не мог проглотить подступивший к горлу комок. Глаза защипало вновь. Чтобы как-то справиться с волнением, я зашел в ванную, умылся... В стаканчике около раковины стояли три зубные щетки: папа, я и ...Светка?

- Пап, а Света где? - я попытался сказать громко, но голос слушался плохо.

- Пошла к себе. Просила, чтобы ты ей позвонил, когда придешь... Ты не простыл часом? Что с голосом?

- Все хорошо...

Подняв глаза, я встретился взглядом с отражением. Узнал, конечно. Человек в зеркале выглядел аккуратным, ухоженным, но каким-то нерешительным, что ли. Что же ты, растяпа, Светку столько времени мурыжил? Ладно, воспитаем. Я ободряюще улыбнулся отражению и вышел из ванной.

В квартире мало что изменилось: старая мебель, которая за эти годы стала претендовать на звание антикварной, обои немного другие, кажется. А может, такие же. Я провел рукой по стене. Нет, года три назад я вроде клеил. Мы все вместе клеили. Откуда это ощущение? Вот и старая радиола с вертушкой. Пластинки... Я зашел в свою комнату. Тоже без серьезных изменений. Разве что кровать другая, широкая, да на столе компьютер. Пентиум третий, шепнул мне внутренний голос малознакомое слово. Наверняка ж умею им пользоваться, хотя даже прикасаться пока не доводилось...

Я вернулся в большую комнату. Отец сидел в кресле и смотрел телевизор. Я устроился напротив. Какое счастье! Надо будет разыскать тех мужиков, ну, Андрея и начальника его, поблагодарить, деньги вернуть... Папа, живой. Почему вот только хромает? Ах да, перелом прошлой зимой. Гололед. Я испытывал жгучее удовольствие, вспоминая события, отсутствовавшие в моей бродячей жизни, однако происходившие с тем тюфяком, которого я видел в зеркале. Как же хорошо-то!

- Валер, ты бы Свету позвал, и ужинать будем. Иди, звони. Она плов сделала, как ты просил. Слушай, ты хоть раз бы радость что ли изобразил. Она же старается. Газетенку, что виршик твой напечатала, всем соседям уже показала.

Вот так Лирик, печатают меня что ли? А Светка... Что-то вроде я себе нравлюсь меньше и меньше. Что ж, будем исправляться. Заодно и окружающих порадуем.

- Пап, я сбегаю за ней, ладно?

- Что с тобой, сын? Случилось что-то? На меня смотришь, будто сто лет не видел, теперь за Светланой бежать собрался, а глаза горят, как у подростка... Все в порядке?

- В порядке, папа, все здорово.

Я накинул куртку и выскочил на лестничную клетку. Эх, цветы бы купить... В заднем кармане брюк притих докторский бумажник с деньгами. Ну, от нас не спрячешься. Я выскочил из двора и побежал к цветочному ларьку. Обратно шел шагом, запыхавшийся, довольный, с букетом бордовых роз. Поднялся к Светкиной двери и нажал на звонок. Дверь открылась, и вот уже я обнимаю ее, целую... Светка, как же я соскучился, как же я рад. Цветы мешают, колются, я роняю их на пол. Светка вскрикивает, наклоняется, хватает букет и бежит ставить в вазу. И тут же возвращается, радостная. Стала еще красивей. Подумать только, я ее разыскать хотел, чтобы просто увидеть, а она, оказывается, со мной вот уже... десять лет. Десять? Ну, идиот же!

- Пошли? - спрашиваю.

- Ага, - отвечает и начинает надевать туфли.

- Нет, Свет, я имею в виду, пошли, поженимся. Ты согласна?

- Валер, ты серьезно? Я думала, что ты ... сам понимаешь...

Я понимаю? Ах, да, я "вспоминаю" ее тело, широкие ожоговые рубцы, деформированный сосок. Последствия несчастного случая в первый же год ее работы в хим.лаборатории, после института. Неужели этот эскулап его мать из-за такой ерунды столько лет ей жизнь портил? Эстет хренов... А она все понимала и терпела. Кабы был способ по рогам надавать доктору, не задумался бы даже.

- Ты мне отказываешь? - я напускаю строгости в голос.

- Валер, перестань. А то ты не знаешь.

- Мне нужен формальный ответ на формальный вопрос: ты согласна меня терпеть в качестве мужа?

- Я согласна и формально, и неформально, и как угодно.

- Ладно, родная, пойдем, а то папа там всё съест.

Мы спускаемся вниз и снова, как когда-то, целуемся на лестничных пролетах.

- Валер, я так долго ждала, я так счастлива...

- И я...

Последующие дни походили на сказку. "Воспоминания" лились на меня потоком. Я упивался знакомством со своей жизнью. На третий вечер отец позвал меня к телефону. Взяв трубку, я услышал незнакомый голос:

- Ну, привет, Лирик...

- Здравствуйте...

- Знаем, что у тебя все хорошо, потому и не дергали раньше. Ты все сделал правильно. Теперь твоя очередь искать отчаявшегося. Ему и передашь адрес мастерской. Запиши адресок на бумагу и носи с собой. Одного человека ты должен направить. Это плата за твой заезд. Сделаешь, как я говорю, твое настоящее с тобою останется. А не сможешь, тогда, как любишь приговаривать, "пройдет и это". Понял?

- Да. А для чего вы...

- Для чего? Знаешь, ты первый интересуешься. Молодец. Хотя ответ прост: есть технология, она обкатывается пока. Однако, работает. Но что будет, если сервис сделать общедоступным? Вот так-то. Есть много, друг Горацио, такого... Кстати, не вздумай идти к тому, кто направил тебя. Он тебе помог, но и себе тоже.

- Но я только...

- Ты слышал? Сказано, нельзя. Увидишь случайно, сделай вид, что незнаком. И не болтай. Чревато...

- Хорошо, я всё понял.

В трубке раздались гудки отбоя. Значит, всё еще может измениться, вернуться... Как же папа? Как же Светка и наши планы? То, что я обязан сделать, справедливо. Пусть даже эти люди специально выбирают таких, кто дорогу на тот свет ищет, кому терять нечего. Пусть на нас испытывают свою технологию. Они ж не только мне помогли, они папу вернули. Наверняка и этот тюфяк Валерка-Айболит, успел немало народу наспасать. Все больше толку, чем от бомжа... А найти того, кто отчаялся, с такой работой мне будет нетрудно. Вот только Света... как ей объяснить, что надо немного подождать? Пока я найду...

Вечером, когда мы ложились спать, я произнес веселым тоном:

- Знаешь, любимая, за последние дни я столько раз представлял нашу свадьбу. Всегда это рисовалось летом, чтобы солнце, жара, никаких шуб и снега. Давай поженимся летом? Пусть мечта сбудется. Поедем на море. Как тебе Баренцево? Лаптевых? Хочешь на Охотское?

- Как скажешь.

Светлану отсрочка сильно опечалила, я это видел и тоже переживал. Мы жили с ней одной семьей. Но ей, как многим женщинам, был важен брак. Он был для нее гарантией серьезности отношений. Иногда Света проводила вечер у родителей в соседнем подъезде, но к ночи всегда возвращалась. Я чувствовал, что с каждым днем она делается мне дороже и дороже.

И все ждал и все искал отчаявшегося. Как спасения.

 

Декабрь. Едем на вызов. У пожилой женщины острый аппендицит. Везем в больницу.

На пятый день после операции, перед выпиской, пациентке сообщили, что пока она лежала в больнице, умерла ее сестра. Упала с табуретки, пытаясь достать вещи с антресолей. Не смогла добраться до телефона и позвать на помощь. Пациентка плакала, билась в истерике, проклинала врачей, что увезли ее из дома. Я достал из кармана бумажку с адресом шиномонтажки и... и положил обратно. Что могла изменить эта женщина? Не вызывать себе "скорую"? Не ехать в больницу? Она не пережила бы сестру.

 

Встречали Новый год с папой и Светланой. Света наготовила горы всяких вкусностей. Нам было так хорошо втроем. Сколько ж таких праздников я пропустил? Или не пропустил? Истинные и ложные воспоминания начали понемногу срастаться. Порой бродячая жизнь казалась мне дурным сном.

 

Январь. Мужчина напился и прыгнул с балкона. Сложный перелом бедра. Предыстория оказалась не особенно оригинальной. Не смог болезный "отказать" любвеобильной подружке своей супружницы. А жена-то застукала, забрала ребенка и ушла. Какое-то время думал, что все срастется. Нынче женушка позвонила, сказала, подает на развод, собирается замуж. И, набравшись с горя до утраты чувства реальности, мужик решил не затягивать процедуру развода.

Мну рукой бумажку с адресом. Чтобы эффективно послать подальше женщину, способную налипнуть на мужа подруги, минуты отчаянно мало. Но постараться можно. Опять же управлять машиной пациент сможет в лучшем случае через полгода. К тому времени адрес или потеряет или выбросит за ненадобностью.

 

Проболтался Павлу, водителю нашей бригады, что сделал Светке предложение. На другой день об этом знала вся Станция скорой помощи. Ребята настроились на большую гулянку, радуясь, что многолетние отношения со Светланой довели-таки меня до ручки. До хорошенькой ручки моей невесты.

С приходом весны Светлана расцвела. Она так ждала лета. Милая моя, очень переживала из-за отсрочки, не зная ее причины, и потому испытывая неуверенность.

 

Май. Вызов. Попытка суицида, отравление лекарственными средствами. Везем молодую женщину в токсикологию. С ней соседка. Спрашиваю, что привело к суициду. Пациентка две недели назад у магазина оставила коляску с ребенком, заглянула лишь на минуту, а младенца украли. Написала заявление, всё надеялась на чудо. Но тут сообщила милиция, что ребеночек найден мертвым. Для нищего бизнеса украли, подаяние просить под него. Мать, узнав, наглоталась таблеток. "Скорую" соседка вызвала. Видела, что милиция была, вот и зашла узнать, а там... Я понял, что наконец нашел. Только бы женщина выжила. Я записал ее данные: Марина Голубева, двадцати пяти лет.

Через неделю пришел к ней в больницу, отдал бумажку с адресом и попросил мне поверить. Кажется, получилось.

 

Начало июня. Я жду вести о том, воспользовалась ли Марина Голубева моим советом. А может и не должно быть ничего: отдал адрес и всё? Ладно, еще один только месяц потерплю для верности. Светку жалко: лето идет, она нервничает... Надо было детально расспросить тогда по телефону. Ну и болван же.

Почти всё свободное время мы со Светой проводим вместе. Когда совпадают выходные, ходим в парк на пруд. Чаще всего берем лодку, заплываем на средину водоема, ложимся рядышком и, глядя в небо, разговариваем о сокровенном. У нас недавний уговор: перед небом нельзя говорить неправду. Света никогда не спрашивает, почему я тяну со свадьбой. Я знаю, что это более всего волнует ее.

- Валер, а почему ты совсем перестал стихи сочинять?

- Потому что я счастлив. Мне писать хочется лишь когда что-то не так.

- А у тебя все так?

- Да. Вот женюсь на любимой женщине, и совсем станет, как в раю. Тогда я, наверно, от счастья и буквы забуду.

- А когда ты на ней женишься?

- Скоро, любимая женщина, очень скоро.

 

Стоим с Пашей на крыльце нашей Станции, попиваем кофеёк. Солнечный июльский день от Пашкиной шевелюры еще ярче. Дежурство через четверть часа заканчивается. Светлана зайдет за мной, и мы отправимся на реку поплавать.

Вдруг ощущаю такой толчок, что еле удерживаюсь на ногах. Крики "спасибо", резкий запах духов, объятия, поцелуи... Наконец доходит: меня разыскала Марина. Но это ж запрещено, разве ей не сказали?

- Марина, зачем вы здесь?

- Я должна была, вы ж меня к жизни вернули, - она плачет и смеется, смеется и плачет, бормочет слова благодарности. Я стараюсь аккуратно освободиться, но девушка не отпускает.

- Мариночка, я очень рад за вас, но разве вам не сказали, что встречаться со мной нельзя?

- Да знаю же, знаю! Но я бы не смогла спать спокойно, если бы не поблагодарила вас. Я пыталась не прийти, продержалась больше месяца, но поняла, что не могу. Вы самый добрый волшебник в моей жизни, ангел-спаситель... - она впивается поцелуем в мои губы.

Наконец Марина отпускает меня. Я поднимаю глаза и вижу Светлану на противоположной стороне улицы. Света поворачивается и уходит. Я теряюсь, не знаю, что делать. Паша, отошедший было в сторону из деликатности, чтобы не мешать девушке с ее проявлениями бурной благодарности, сразу всё понимает.

- Давай, я тебя быстро до дома подброшу, встретишь ее там, поговоришь спокойно, - озвучивает он здравую мысль.

Я киваю и спешу к машине. Паша довозит меня до дома. Я опускаюсь на лавочку и жду.

Она появилась поздно, заплаканная. Когда я подошел, попросила не лезть с объяснениями.

- Света, я спас той женщине ребенка, сохранил ему жизнь, ты понимаешь? Ты можешь ее спросить сама. Ее зовут...

- Не надо ничего говорить. Я увидела сегодня причину, по которой наша свадьба была отложена на неопределенный срок. Не спрашивай, откуда я это знаю. Просто знаю и всё. Как собственное имя.

Светлана права, именно то, что я искал Марину, и было причиной... Но, с другой стороны, не имело никакого отношения к чувству, что нас связывало. Мне никак не удавалось найти нужные слова. Похоже, я уже стал тем тюфяком, которого увидел в зеркале своей ванной несколько месяцев назад.

- Свет, давай поговорим?

- Нет.

- Тогда завтра?

- Нет.

- А когда?

- Не знаю, Валера. Я устала ждать. Сломалась. Наверно наши чувства перезрели и сгнили.

- Свет, не надо, не говори высокопарной ерунды...

- Спокойной ночи.

Она повернулась и пошла в свой подъезд. Две недели Светлана избегала любых контактов со мной. А потом...

Вызов на ДТП. Грузовик на полной скорости протаранил автобус. Пострадали пассажиры и женщина на кромке тротуара, пытавшаяся поймать такси. Моя Светка. Приехало множество "скорых". Я сразу увидел Светлану. Мы уложили ее в машину. Я понимал, что надежды нет. Посмотрел на Петра, тот отрицательно качнул головой. Ничего сделать нельзя, ей оставалось совсем немного.

Я вскочил на водительское место "Газели" и рванул с места. "Скорая" с включенной сиреной летела, казалось, не касаясь земли. Вот он, тот тупичок. Я, не сбавляя скорости, въехал на территорию шиномонтажки, сбив ворота, и затормозил уже в ангаре. Следом за мной вбежал знакомый коротышка все в той же униформе: треники плюс ватник плюс автомат, и заорал:

- Ты что, сука, охренел? Ты чё творишь?

- Брат, выручи, я все починю. Нужна замена колес с балансировкой по времени. Мне уже наверно не положено. Но не мне, а ей, - я распахнул заднюю дверь "Газели".

- Какой я тебе брат, какая к хренам балансировка, чё ты мелешь? Вали быстро отсюда. Давай, мужик, убирайся по-доброму. А то я могу и по-плохому.

Он качнул автоматом в мою сторону. Да наплевать на всё. Я опустился на землю, навалившись на колесо, и закрыл лицо руками. Какое страшное ощущение беспомощности...

- Эй, кто она тебе?

- Жена.

- Хорошо, поднимайся, давай. Не по инструкции это, неладно. Нельзя так. Только обреченных можно, а ты... Ты ж, мужик, инвалида везешь, можешь сам инвалидом вернуться. Если вернешься вообще. У нас сопровождающие еще ни с кем не выезжали, я не знаю, что с тобой будет. И никто не знает.

- Вот и выяснишь. А мне, пойми, похрен. Если не поможешь, я тоже обреченный.

Коротышка сделал знак помощникам. Они заработали стремительно, и уже через две минуты машина была "обута" в серебристые покрышки.

- Поднесешь жену к той, второй, как сольются, сразу беги в машину, подъезжай, затаскивай ее и увози. Не знаю, как ты выпутаешься на этот раз. Ничего не знаю. Машину, главное, не оставляй: других путей назад у тебя нет. Ты теперь не клиент, ты - попутчик.

- Спасибо, брат. Я обязательно вернусь, чтобы починить тебе ворота.

- Пустое, - и коротышка протянул мне руку. - Удачи.

Я рванул к выходу, и, зажмурившись, представил себе ту самую улицу... Когда открыл глаза, то увидел Светлану. Она шла по тротуару к пустой стоянке такси. Я затормозил, забрался в салон, поднял на руки тело Светланы, стараясь не думать о том, в каком она состоянии. Я бежал, прижимая к себе любимую женщину, догоняя любимую женщину. Света шла, не оборачиваясь, грустно опустив плечи. Они никогда не оборачиваются, вспомнил я. Когда до нее осталось не более метра, моя ноша, став внезапно невесомой, словно от дуновения ветра, потянулась к Светланиной спине. Я развернулся и побежал к машине. Сел за руль, догнал Светлану и окликнул:

- Здравствуй, моя хорошая, я хотел тебя увидеть и увидел. Садись, пожалуйста.

- Валер, зачем ты здесь? Мы же, вроде, решили всё. Зачем...

- Свет, пусть будет все, как ты хочешь, только сейчас садись, пожалуйста, в машину.

- Валера, я не готова пока к разговорам, давай как-нибудь потом.

Светлана развернулась и быстро пошла прочь. Прочь от опасного места. Вот и все, рокировка произошла. Может, мне повезет выжить. Тогда Света простит. Женщины всегда жалеют больных и слабых. А значит, прощают.

Я улыбнулся вслед удаляющейся Светке. Потом перебрался на соседнее сидение и, в ожидании удара, опустил голову вниз, обхватив руками колени. Такую позу рекомендуют в самолетах стюардессы на случай аварийной посадки. Странно, я никогда не летал на самолете. Или летал?