От Филармонии до площади Свободы целых 1,5 км современной роскоши и старинного величия. По правой стороне - станция метро; памятник великому поэту, который жил в 12 веке; лестничные ряды картин и сувениров; Академия наук; кафе, магазины, клубы, афиши; снова кафе, снова магазины вперемешку с туристическими фирмами и квартирами; какие-то железные фигурки (может, другого сплава, но это не важно, они просто есть и порой даже хочется с ними сфотографироваться); салоны сотовой связи - Билайн, Geocell; кругом эти маленькие железные фигурки (надеюсь, они все-таки железные); Министерство Юстиции Грузии; памятник двум величайшим грузинским поэтам и общественным деятелям; 1-я гимназия; фонтан на фоне здания Парламента; Дворец молодежи (бывший Дворец пионеров); еще одна станция метро; Грибоедовский театр и лучший вид на сверкающий шедевр популярного в Москве грузинского архитектора…

А по левой стороне нет этих железных фигурок, но зато есть театр оперы и балета, драматический театр, театральный институт, Голубая галерея, покрашенная в серый цвет, церковь, гостиница и еще много чего.

Да, скомкано, сжато, но зато правдиво, и больше всего я люблю именно этот отрезок старого города.

Но сейчас здесь больше нет моего присутствия. Оно в другом постоянстве, на другом берегу, с другими людьми, в другом районе, городе, стране, и даже измерении. Иногда бываю здесь ночью, когда к спящим приходят гости (кажется, мы зовем их снами). Но рассказ мой совсем не о них, просто жизнь меняется, а ты иногда мне снишься в силу моего отсутствия и глупой забывчивости, а я так предательски верна этим переменам.

Уже не надо писать длинных писем, не спать до рассвета и не беспокоиться о собственном здоровье (так как с тобой о нем думать и не надо, оно стабильно и не оставляет желать лучшего). Теперь все темно и снежно, а я опять оторвалась от земли, чтобы опуститься на другую и скромно болеть, вспоминая о теплых моментах долгих прогулок вдоль твоего существования. Еще недавно твои виды настолько приелись, что хотелось больше не видеть тебя, не топтать твоей пыли, не вдыхать твой воздух. Но он у тебя какой-то особенный. Не то, чтобы чистый, но и не убитый застоем табачного дыма.

По тебе не ездят маршрутки, но зато автобусов и легковых порой больше, чем хотелось бы, и скучаю по тому времени, когда в солнечный воскресный день можно было с легкостью оказаться в центре твоего внимания и на миг даже захлебнуться огромным глотком твоего кислорода. Он близкий, родной, смешанный с парфюмом местных жителей, туристов и прочих идущих, толпящихся, сидящих, курящих, думающих и смакующих твой летний сплин и теплый зимний воздух, уже полностью напитавшийся осенней грустью.

Как жаль, совсем не помню, каким бывает запах твоей весны, зато я выучила наизусть все ароматы твоего августа. Поздним летом я всегда с тобой, и еще не было дня, чтобы хоть на мгновение не удалось бы побыть с тобой наедине, пока я здесь. И не смотря на то, что в течение каждого моего приезда успеваешь приесться и надоесть, ты не перестаешь быть самым любимым и значительным пристанищем моих частых прогулок, спешек и просто ходьбы. Я тебя знаю лучше других мест, которых когда-то касались мои подошвы, но для меня ты словно первая книга, прочитанная еще в детстве. И как же мне нравится с каждым новым возвращением открывать эту книгу и прочитывать ее снова, а потом опять комкать пожелтевшие страницы в сумбуре памяти и читать другие книги – видеть другие улицы, но, как всегда, непроизвольно возвращаться к тебе, мой московский Арбат, мой питерский Невский, мой пятигорский Бродвей – мой проспект Руставели!