Канун 1970 года. Океан, всё-таки, я вернулся к тебе! Работаю в

институте морских исследований АзЧерНИРО в городе Керчи. У этой

набережной начинаются мои будущие океанические дороги. Конечно, если

мне откроют визу. Если Великая Страна доверит мне почётную миссию

пахать на неё в дискомфортных условиях. Как всякий рядовой «совок» я

полагал, что живу в согласии с линией партии. Закрадывалось некоторое

сомнение первого мая и седьмого ноября. Начальство утверждало, что,

независимо от моего желания, я обязан в эти дни демонстрировать своё

единение с партией и народом,. Ну и ладно, продемонстрировал и забыл. И

вдруг я узнаю, что страна, воспитавшая меня с пелёнок, мне никогда не

доверяла в силу моей принадлежности к гонимому племени. Вот так и

заявил один из инструкторов Минского Горкома Партии:

«Как же мы можем утвердить вам характеристику-рекомендацию для

работы за рубежом? А вы сбежите в первом же порту и махнёте в свой

Израиль!»

И стоял я один против восемнадцати раскормленных рыл, пассивно

согласных с этим скотом. В глотке хрипел немой вопрос «За что?». Я

благодарен второму секретарю, который руководил говорильней, за то, что

не упустил он случая размазать своего подчинённого по столу (у них своя

этика):

«Получается, что вы не доверяете нашей советской системе воспитания

молодёжи? – Осадил он ретивого оратора. - Да где бы этот мальчик ни

плавал, ему уже не спрятать его красные подштанники!»

Ну почему городок Керчь такой обаятельный? Я, урождённый москвич,

влюбился в его кривые улочки. Есть в мире гармония! Вот уже и документы

отправлены на открытие визы. Говорят, эта процедура занимает полгода. Я

с замиранием сердца жду важнейшего в моей жизни вердикта. А пока

плаваю по Чёрному морю. И начальником рейса на СРТ «Гонец» – ихтиолог

Мишка Каганович, выраженный сангвиник, умница, аквалангист,

ныряльщик с вышки и любимец женщин. И по совместительству - мой друг.

Мишку не тянет в океан. Жизненную позицию Мишки озвучил один

незнакомец. Однажды я направлялся в столовую, что на улице Ленина.

Впереди шёл какой-то мужчина. Вдруг из переулка, что ведёт к

Рыбразведке, вывалила толпа моряков. Все молодые, выбритые, одетые с

иголочки, слегка пьяненькие. Без сомнения, эти ребята прощаются с

берегом. Растянулись вольной цепью поперёк улицы и движутся мне

навстречу. И тут они замечают мужчину, что идёт впереди меня:

«Коля, дружище! Сколько лет не виделись! Ты где сейчас? Что, завязал

с морем? Напрасно! Пойдём с нами, Коля!...»

«Нет, парни! Я – по другую сторону баррикад! Я пришёл к заключению,

что сам в состоянии е..ть свою жену!»

У меня, как и у многих, другая позиция. Мне без моря не

продержаться. Даже экономически. При зарплате младшего научного

сотрудника заштатного института, да ещё на съёмной квартире семью не

прокормить. В дальних рейсах заработки несравненно выше. А Мишка, он -

холостяк.

Вот и свершилось. Открытия визы я ждал всего три месяца. Что значит

приморский город. Здесь всё проще. И евреев не нужно долго искать, - тот

же Мишка. Вон, переводчик Лёня Говберг вернулся из золотого рейса. В

Рыбразведке Эмиль Мейснер водит экспедиции к Южной Георгии. И мне

сообщили мою судьбу на ближайшие полгода. Уже через три месяца я

должен сменить какого-то Юрия Асеева на экспедиционном судне

«Ихтиолог» у берегов Египта. Научная группа там исследует состояние

популяций креветок, которые по Суэцкому каналу переселились из Красного

моря в Средиземное. В экспедиции работают и арабские специалисты. Сижу

в лаборатории, читаю литературу, ещё и ещё раз проверяю свою

готовность.

И вдруг всё изменилось. В институте – ажиотаж и паника. Команда на

«Ихтиологе» что-то не поделила с арабами. А мой коллега Юрий, якобы,

умудрился уронить одного из них за борт. В керченском горкоме партии

начали подготовку к «ауто-да-фе» над Асеевым и капитаном «Ихтиолога». А

меня вдруг пригласили по адресу «Ленина 8», ну конечно же в КГБ. Пришёл

я недоумевающий, перепуганный. Но встретили меня по доброму. Долго и

старательно уговаривали:

«Израиль Геннадиевич, ты слышал, что произошло на «Ихтиологе»?

Юрий этот, ну даже если в споре он был прав, нарушил все правила

поведения моряка за рубежом! Визу ему закроем надолго! Хорошо, что

удалось загасить скандал! А если на его месте будешь ты? Ты нас

понимаешь? Просим тебя, откажись добровольно от участия в предстоящем

рейсе! Не в службу, а в дружбу! Слово даём, что первая же свободная

экспедиция – твоя! Поверь! Сами и протолкнём твою кандидатуру!»

И я написал заявление о моём добровольном отказе от участия в

экспедиции на «Ихтиологе». Оказалось, что сделал правильно. Рейс так и не

состоялся. А меня направили на поисково-промысловый рефрижератор «Ван

Гог», прямиком в медвежьи объятия знаменитого Соляника.

Кто из наших современников не обсуждал историю капитана Алексея

Николаевича Соляника, Героя Соц. Труда, безраздельного хозяина

китобойной флотилии «Слава» в течение многих лет. В кабинет министра

Алексей Николаевич открывал двери ногой, как в собственный. Участникам

походов «Славы» - слава, почёт, премии, льготы! В Одессе, в Отделе кадров

Китобойки (УАКОРФ) моряки стояли в очереди в надежде поплавать на

китобазе. Мальчишки бредили стрельбой из китобойных пушек... Гром

грянул в середине шестидесятых. Кто-то наверху заказал Соляника. Пока

флотилия в очередном рейсе добывала китов, «Комсомольская Правда»

вдруг разразилась разгромной статьёй: король, дескать, оказался голый.

Матросы у него трудятся в рабских условиях как на китобойцах, так и на

самой базе, отчего и мрут без причастия. А сам завёл любовницу, и та на

виду у всей флотилии нежится на спардеке в ванной. И кличка у него,

ирода, «Смерть-Ларсен». И дальше такая же бадяга на несколько страниц.

И отстранили знаменитого капитана с мостика китобазы. Имя Героя Соц.

Труда как-то сразу исчезло из передовиц центральных газет, забылось. Но

не так-то просто одним ударом уничтожить титана. Ушёл А.Н.Соляник из

Китобойки в Керченское Управление Океаническим Рыболовством (КУОР),

уведя с собой совсем новый ППР «Ван Гог». И программу поиска сам

нарисовал: обнаружение скоплений промысловых ракообразных, всяких

там лангустов, креветок, омаров, крабов - всего, что ползает по дну океана.

В 1968-69 годах сводил он «Ван-Гог» с командой в восемдесят пять человек

на банку Сая-де-Малья в Индийском океане и в залив Карпентария

(Австралия). Много надрал лангустов и креветок, ещё больше уничтожил

исполинским донным тралом, разрушил места обитания ракообразных. За

это в Карпентарии по рубке «Ван Гога» палили из винчестера.

(Заслуженная доля современных пиратов). Грустная судьба постигла и

астрономическое количество выловленной продукции. Продать её за рубеж

не удалось, не соответствовала она международным стандартам. Даже до

аукциона дело не дошло - не продрался экс-китобой через заслоны

советской бюрократии. И пустили продукцию по магазинам фирмы «Дары

моря». Народ, разумеется, расхватал. Команда же, вместо обещанного

золотого заработка получила дырку от бублика. После чего прокляла своего

капитана и разбежалась. КУОР подсчитал убытки и бил челом батюшке-

министру:

«Забери от нас Героя Соц. Труда, кормилец!»

«И заберу! – Отвечал министр.- Но вместе с «Ван-Гогом»! Верну в

Одессу!»

Беды не ходят в одиночку. Многообещающий молодой научный

сотрудник отбил у Алексея Николаевича его молодую любовницу, которая

на-поверку оказалась законной женой и членом экипажа китобазы. За сим

последовал развод и раздел имущества мужа-рогоносца в пользу

осиротевшей супруги. Тут уже «Смерть Ларсен» проклял всех научных

сотрудников и науку о плавающих и ползающих раках, в целом.

Вот при таком, примерно, раскладе начал А.Н.Соляник набор новой,

уже керченской команды. На сей раз целью экспедиции были

глубоководные лангусты Мозамбикского пролива. Дабы и это пиратство

прикрыть флером научных исследований, потребовалось включить в состав

экипажа хотя бы одного представителя науки. Однако неудачи «Ван Гога» и

матримониальные приключения его капитана как-то не подвигли

карцинологов АзЧерНИРО и Рыбразведки на участие в предстоящем рейсе.

Добровольцев возлечь на алтарь науки не нашлось. Моя кандидатура на

роль жертвенного агнца устраивала всех.

Как и положено барану, я и не подозревал об интригах вокруг своей

персоны. В день отхода, полный радужных надежд, я всходил на палубу

корабля ровно в девять утра. На пирсе у борта «Ван Гога» высились

терриконы всякого экспедиционного снаряжения: куклы тралов, бочки с

мазутом, катушки тросов, горы тары, стропы мешков с картофелем, луком,

крупами - чего там только не было. Среди этого богатства бродили

руководители служб нашего судна во главе с капитаном. Он сразу бросался

в глаза. Лет шестидесяти, с заметно раздавшейся талией, ростом почти под

два метра, рот широкий, что твой капкан, над которым навис то ли

классический еврейский нос, то ли хищный клюв беркута. Эта роскошь была

упакована в прекрасно пошитую форму гражданского моряка с золотыми

шевронами и фуражку с золотым же крабом. На груди его скромно

приютилась золотая медаль Героя Соц. Труда.

Общесудовой аврал продолжался до позднего вечера. Соляник

переносил продукты наравне с молодыми. А молодыми здесь были почти все

- примерно наполовину экипаж был укомплектован новичками. Глядя на

такое радение капитана, никто не посмел дать слабину в работе. Хотя

большинство команды не понимало, почему так поспешно «Ван Гог»

прогоняют из порта. Керченское руководство торопилось переадресовать

судно вместе с командой в Одесский УАКОРФ. Отныне Китобойка диктовала

задачи экспедиции. А там наш капитан был, мягко говоря, не в фаворе. Но

об этом нам сообщили только в Атлантике.

Весь мой багаж – три ящика экспедиционных склянок, чемодан с

книгами, личными вещами и лабораторной мелочёвкой, да две клетки с

бутылями на двадцать литров каждая. В одной из них формалин, в другой –

спирт. Правда, спирта всего десять литров. Хорошо бы и то, и другое

спрятать подальше от излишне любопытных глаз. Кроме того, пора бы уже и

самому определиться в каюту. Не будучи знаком с порядками на столь

большом судне, я и обратился со своей проблемой прямиком к капитану,

предварительно представившись ему в роли служителя науки.

«Можете выбросить всё это за борт! – Рявкнул почему-то

разъярившийся «Смерть Ларсен», задумался на минуту. – Впрочем,

поставьте пока у левого борта! А жить будете вместе с четвёртым

штурманом! Прекрасный молодой человек! А вы не вздумайте водить

любовниц в каюту!»

«Алексей Николаевич! Да почему именно я? С моей-то скромной

статью? Вон у вас сколько ярких представителей мужского пола! Да вы и

сами!...» - Вот такой была наша первая беседа. Капитан круто развернулся

и ушёл.

Ах, какой это был корабль! С траловой палубой из досок какого-то

тёплого цвета, с миниатюрным рыбцехом, с обширной баней – голландской

постройки! А какие удобные гумовые матрацы, какие бесшумные

кондиционеры были в каютах! И, наконец, зеркала-трюмо и ковры на всех

внутренних палубах и трапах. А как сладко, как уютно поскрипывали

переборки кают, когда судно переваливалось с одной волны на другую. И

крейсерский ход, при этом, целых двенадцать узлов. Мне сразу полюбились

и «Ван Гог», и порядки на нём, и наша с Борисом Ляховым каюта у левого

выхода на прогулочную палубу. Тем же вечером мы втроём, включая

нашего соседа секретчика Володьку Калиниченко, отмечали начало рейса.

Мы уже хорошо нагрузились, когда я поведал новым друзьям о наличии в

моём багаже ценных реактивов (во всяком случае, одного) и необходимости

спрятать их, хотя бы на время, до получения какого-либо помещения.

«На твоих реактивах надписи имеются?» – задал Борис ненужный

вопрос.

«Нет, не успел написать, запарился перед выходом. Да какое это имеет

значение? Кто найдёт, - не перепутает! Эх, в рундук бутыль со спиртом не

лезет!»

«Как вы думаете, за что меня сделали секретчиком? – Вдруг спросил

Володька. Мы с Борисом недоумённо пожали плечами: что с пьяного

возьмёшь? Но сосед не желал угомониться - За умение молчать! За

находчивость! За аккуратность! Попробуем-ка спрятать твой реактив за

этикетками! Чтобы не захотелось проверять! Готовьте текст, убеждающий и

серьёзный! Трафареты, ювелирную работу и краску-спрей я обеспечу!»

Всё было сделано под покровом ночи. К утру на моих бутылях

красовались два нагло ухмыляющихся черепа. На одном из них по сетке

кровеносных сосудов бежало траурное напоминание: «Этанол-фиксаж!

Фиксируя, надень респиратор!». На этикетке другого реактива вместо

этанола был вписан формалин. Бывают же чудеса, помогло! Пару недель

бутыли неприкаянно стояли на открытой палубе. Никто не тронул. Ближе к

концу рейса кто-то из команды посетовал:

«Геннадиевич! Ты бы хоть когда спиртиком угостил! Ведь наверняка

прячешь под одеялом!»

«Да ведь две недели к спирту был открыт доступ, как к телу!

Почитателей не нашлось! Ну я и решил, что команда у нас непьющая! И

спрятал! А теперь... всё выпито!»

«Так это был спирт? Не этанол? – Усомнился визави. – Нехорошо, так

друзья не поступают!»

«Вот так всегда! - Съязвил оказавшийся поблизости Калиниченко. –

Вначале не успеваем по школьному курсу химии, а потом в своих

неприятностях виним науку!»

С пустыми цистернами, неуклюже накренившись на левый борт, «Ван

Гог» пришёл в Севастопольский рыбный порт. Встали к пирсу за водой и

горючим. Вдруг меня вызвали в рубку и Алексей Николаевич предложил

сопровождать его в картографический отдел порта. Все штурмана заняты

на работах, пояснил он. По дороге капитан сообщил, что перед выходом

познакомился с моим досье. И его особенно заинтересовала моя практика в

Беринговом и Охотском морях. Он тоже начинал там. Я ответил, что знаю,

что знаком даже с его прозвищем «Смерть Ларсен». Получил он эту кличку

именно там на зверобойной шхуне: пошутил кто-то из его друзей, но

прозвище прижилось. Ещё бы! В одной посуде и жёсткий характер, и

могучее тело, и крепкий кулак, и завидная дисциплина среди его зверобоев.

Алексей Николаевич слушал меня и мечтательно улыбался. И, словно,

потянул меня за язык: живописал я капитану и удивительного матроса

Винтайкина, и несчастного старпома-алкоголика, и ураган, и сбесившийся

рундук.

«Да! Охотское море на любого моряка волну найдёт!» – резюмировал

он мой рассказ. Я понял, что приобщая и меня к морскому племени, капитан

дает понять, что мы стали ближе друг другу. В картографическом отделе он

долго копался в кипах промысловых карт. Затем тяжеленный рулон перешёл

в мои руки вместе с потёртым гражданским паспортом капитана. Он

отправился в город, а я на судно. Доставив карты в его каюту, я не

удержался и заглянул в паспорт. Со старой фотографии на меня смотрели

огромные глаза хорошего еврейского мальчика.

Мы прошли Средиземное море и, вооружившись донным тралом,

двинулись на юг вдоль африканского берега. Я впервые знакомился с

такими обитателями дна, как рыбы-лягушки, рыбы-звездочёты, химеры. Но

среди этой уродливой братии часто попадались великолепные и на вид, и на

вкус морские языки и зубаны – без рыбы наша команда не оставалась.

Однажды капитан, владевший тремя европейскими языками, поймал по

радио обрывок разговора английских судов: говорили о лове деликатесной

рыбы «white fox» или белой лисицы. Соляник обожал деликатесные дары

моря. Вблизи этих судов мы поставили трал и выловили с полтонны

серебристых рыб метровой длины. Наш кок не был знаком с рецептом

приготовления белых лисиц. На всякий случай, он просто отварил их. Но

есть это блюдо оказалось невозможно. Ткани рыб были нашпигованы

тончайшими, длиннющими и, при этом, колючими костями. Расхваливал

блюдо только капитан, хотя и он давился. Но, как говорится, положение

обязывает.

Гвинейский залив «Ван Гог» проходил при странной погоде. Густые

многослойные тучи нависли над самой водой. Полный штиль. Время от

времени молнии прорезают облака и ударяют в поверхность моря. А дождя

нет, как нет. Судно представляло собой сонное царство. Не было сил

оторвать голову от подушки. Рулевые на мостике менялись каждый час.

Однажды по корме на горизонте появилось пятнышко треугольной

формы. Мы шли нашим крейсерским ходом. А пятно стремительно росло и

через два часа превратилось в супергигантский танкер-семисоттысячник. С

пустыми трюмами судно-чудовище спешило из Европы на Ближний Восток.

Когда танкер обгонял нас, он островом возвышался над теперь уже более

чем миниатюрным «Ван-Гогом». Наш капитан пришёл в неописуемое

волнение: «Смотрите, моряки! Вот она, причина неизбежной гибели

планеты Земля!»

На переходе Соляник проводил политинформации. Он сам прослушивал

несколько радиостанций, делал из полученных сведений коктейль и по

судовой трансляции доводил его до наших ушей. Капитан давал

собственную оценку происходящим политическим событиям. Помполита от

столь тонкого дела он отстранил. Мне это нравилось.

Южнее экватора пошли нескончаемые скопления ставриды. Вы

наблюдали когда-нибудь косяк этих рыб «на вскиде»? Тунцы и дельфины

как бы объединяются для охоты. В смутной глубине громадные рыбины

проносятся по-касательной к косяку, выхватывая из него крайних ставрид.

Дельфины снуют вокруг косяка, выедая обречённых сбоку. Косяк норовит

вырваться из тисков: с периферии скопления ставриды стремятся в его

центр. В итоге вся масса поднимается к поверхности и растекается

многослойным серебрянным пятном. Незабываемое зрелище! Диаметр пятна

может достигать десятка километров. Тут сверху на скопление

наваливаются пернатые хищники. А тех ставрид, которым всё же удалось

вырваться из живого капкана, уже ждут вездесущие акулы. Не доверяй

обманчиво неподвижному частоколу их плавников вокруг косяка.

Молниеносный рывок, - и добыча схвачена. Потому осторожные морские

львы и держатся подальше от кровавого пиршества. На их долю достанутся

лишь те, кто вырвется из смертельного круга.

Только на подходе к промысловому району Уолфиш-Бей – Людериц

команда «Ван Гога» узнала, что наш коллективный договор с руководством

КУОР уже не существует и не стоит даже бумаги, на которой он написан.

Новый хозяин предписывает нам забыть о раках и заняться добычей хека в

районе промысла. И должны мы заморозить 2500 тонн рыбы, из которых

более шестидесяти процентов – это филе хека и хек шкеренный (тушка без

головы и внутренностей). Учитывая, что рыбцех «Ван Гога» переделан под

обработку лангустов, а команда не имеет опыта на рыбном промысле, дело

наше – труба. Так считали многие из моряков, но только не капитан. Для

этого человека невозможного не существовало. Прежде всего слесаря

наделали множество рыбацких разделочных ножей, чтобы хватило на всех.

С тех пор для меня моряк без ножа на поясе как бы и одет не по форме.

Расставили народ по вахтам и подвахтам, пристроили к делу всех

малозанятых. Мне старпом предложил освоить смежную профессию

рулевого. А опытного матроса перевели в траловую команду. И дело пошло:

двенадцать часов в сутки – три вахты, четыре часа – подвахта по обработке

рыбы.

Только советских траулеров в районе промысла собралось более ста. А

там были ещё и болгары, и норвежцы, и исландцы. Целый город на воде. И

каждый дом в этом городе желает расположиться на главном проспекте, над

самыми плотными скоплениями хека. И потому перемещается на свой

манер, сообразуясь с показаниями эхолота, фиш-лупы и локатора.

Толкотня в тесноте, да и только!

«Пром.суда! Пром.суда! Ответьте «Ван Гогу»: кто идёт с тралом

встречным курсом сто двадцать по глубине четыреста шестьдесят метров?

Приём!»

«Ван Гог»! «Ван Гог»! «Олуша» идёт встречным курсом сто двадцать по

глубине четыреста пятьдесят пять метров! Разойдёмся левыми бортами! Как

ваши дела? Приём!»

«А-а, «Олуша»! Уловы не ахти: три-четыре тонны хека за два часа, в

прилове ставрида! Буду переходить в другой квадрат! А что у вас? Приём!»

«Ван Гог»! У нас тонна-полторы! Есть предложение держаться вместе?

Приём!»

«Орион»! «Орион»! Ответьте «Ван Гогу»! Иду с тралом курсом триста

тридцать по глубине четыреста шестьдесят метров! Расхожусь с «Олушей»

левыми бортами! Не пересекайте курс! Приём! «Олуша»! Я согласен!

Приём!»

«Ван Гог»! Вас понял! Иду курсом сто двадцать по глубине четыреста

шестьдесят три метра! Разойдёмся правыми бортами! У меня тоже пусто!

Возьмите третьим в долю! Предлагаю перейти на четырнадцатый

радиоканал! Ответьте «Ориону»! Приём!»

Штурмана уходят на выбранный радиоканал для знакомства и

обсуждения тактики промысла. Но не только они трое на четырнадцатом.

Рация забита разговорами на разных языках. Но превалирует русский:

такие же обсуждения промысловых коллизий, жалобы на соседей и просто

шутки и анекдоты. Требуется железная воля начальника промысла, чтобы

хоть как-то упорядочить это броуновское движение:

«Пром.суда! Пром.суда! Не скапливайтесь в квадратах двадцать три,

двадцать четыре, тридцать шесть и тридцать семь! Переходите в квадраты

двадцать семь, двадцать восемь сорок один и сорок два! Глубины четыреста

тридцать – четыреста шестьдесят! Пром.суда! Пром.суда! Не перегружайте

радиоканалы четырнадцать, пятнадцать и шестнадцать!»

Ночная вахта. Темнота в рубке подчёркивается подсветками

гирокомпаса и эхолота, да ещё - сполохами фиш-лупы. Горизонт усыпан

огнями множества кораблей. Ярко выделяются их трёхцветные диадемы.

Слева от меня старпом колдует у экрана локатора. Дверь радиорубки

открыта настежь. Оттуда доносится беседа Соляника с полюбившимся ему

капитаном «Олуши» Стояновым. Алексей Николаевич страдает без чуткой

аудитории, а болгарин умеет слушать. Кое-что и мне удалось услышать.

Конец тридцатых. На каждом китобойце флотилии присутствует

гарпунёр-норвежец. За его присутствие на корабле СССР платит золотом

«лиге гарпунёров». Мастер убивает китов выборочно. Он приносил «лиге»

клятву не убивать беременных самок и детёнышей. Кроме него никто из

команды не смеет даже подойти к гарпунной пушке. Убивать китов сверх

плана он отказывается, либо за каждое такое животное вымогает себе

месячную зарплату. Молодой капитан китобойца, некий А.Н. Соляник пишет

рапорт в наркомат о целесообразности отказаться от услуг «лиги». Вопрос

оказался настолько важным, что решался на высшем уровне. Ранее

неизвестному капитану, а теперь уже капитану-директору флотилии,

предписано подобрать и вырастить славных советских гарпунёров. Но

помешала Вторая Мировая. Китов на время забыли. Молодого капитана

отправили в Штаты в качестве экономического представителя. После войны

«лига» за ненадобностью распалась. «Смерть Ларсен» приступил к

выполнению начертаний Отца народов. Теперь китов убивали, не глядя на

пол и возраст. К гарпуну допускался всяк, кому не лень. Переквалификацию

проходили даже коки и буфетчики. Кровавая бойня увенчалась рапортом:

есть советские гарпунёры!

Отказались от выборочной добычи китов - и создали... проблему

сломанных винтов. Мамы-китихи, слыша вопли детёнышей, вдруг вспомнили

про свои многотонные головы, которыми можно пользоваться как тараном.

Конечно, старые времена прошли. Даже лбом Моби Дика стальной корпус

китобойца уже не продырявить. Другое дело – ценою жизни покорёжить

винт корабля.

Смысл существования китобойца заключён в скорости и

маневренности. Для этого создан узкий, как бритва, кургузый его корпус.

Во имя этих качеств каюты на китобойце тесны, как гробы. Команда

обходится минимумом воды и продуктов. Весь полезный объём – для

машины и цистерн с горючим. Китобоец днём и во мраке в грозной атаке.

Вот подойдём к китобазе... Там и сауна, и обед, и кино... И вдруг, сломан

винт. Дрейфует среди айсбергов беспомощное железное корыто, игрушка

волн. Буксируй его теперь в ближайший порт. А таковым был Кейптаун, свет

не ближний. А как же план по добыче китов? Да и за ремонт нужно платить

золотом. Ох, не понравится это наверху. Соляник пишет министру новый

рапорт. На сей раз: «О целесообразности разработать технологию замены

винтов на китобойном флоте в экспедиционных условиях». И снова он

получил «добро». Флотилию переоборудовали вновь разработанной

подводной техникой. Вот за это, да ещё за неизменное выполнение

производственных планов и получил А.Н. Соляник свою медаль. Снова

одержал он верх над китовым племенем.

Авторитет Китобойки всегда был очень высоким, хотя бы потому, что её

моряки получали самую высокую по Союзу заработную плату. Сказывался и

обязательный заход в Кейптаун и возможность выгодно потратить валюту. А

сколько романтики было в песнях о китобоях «...Мне бить китов у кромки

льдов...». На «Славе» отсутствовала текучесть кадров по состоянию

здоровья. На медкомиссиях вместо своих анализов приносили подставу, при

визуальном обследовании старались «позолотить» руку доктора. Чаще

всего, такие фокусы практиковали жиротопы. Работа эта физически не

трудная. Ну, конечно, она астмо- и рако-опасная из-за высокой

температуры и жировых испарений у печей. Но воздух Антарктики целебен,

болезнетворных бактерий в нём мало. Терапевт, пропустивший старика в

очередной рейс, не очень и погрешил против клятвы Гипократа. Господь

милостив... до тех пор, пока у кромки льдов достаточно сырья. В конце

концов хищнический промысел сделал своё дело: однажды не хватило

китов для плана. И капитан-директор направил флотилию от кромки льдов

да в тропики, стрелять кашалотов. На всякий случай, испросил высочайшего

соизволения. И получил таковое от самого министра. Что называется,

прикрыл корму. Вот тогда-то и поднялась температура воздуха у жиротопок

до семидесяти градусов. И старикам, что переоценили свои силы, не

помогли уже ни вода, ни лекарства. Как в той старой песне про алкоголика-

кочегара.

На этот раз, вместе с невыполненным планом привезла флотилия

несколько трупов. Полгода команда «Славы» отдыхала на берегу, а история

о смерти жиротопов обрастала слухами и сплетнями. Официального хода

вдовьим жалобам не давали. Многие оказались причастны к гибели

моряков, тем или иным образом: и медики, что погрешили против правды,

прельстившись бакшишем, и чиновники Управления, что смотрели сквозь

пальцы на процесс формирования экипажа, и капитан-директор, обязанный

по долгу службы знать всё, что происходит у него под носом, и даже

министр, подмахнувший «добро» на промысел в тропиках. Но лишь только

флотилия отправилась в свой очередной рейс, все виновники нырнули в

тень. Прикрылись именем отсутствующего Соляника. Статью, состряпанную

«Комсомолкой» послали на согласование в министерство. Министр хотел

было придержать публикацию до возвращения флотилии, да вспомнил, что

сам-то он и есть главный виновник. А тут козёл отпущения, уже

осуждённый. Оставалось только завизировать. Подлили масла в огонь

недоброжелатели и завистники. И казнили Алексея Николаевича,

неугомонного капитана-китобоя. Заочно, без права на последнее слово.

Когда вернулся, оказалось, что уже и тело закопали, и кол осиновый

вколотили, и анафеме предали. Вот так капитан-директор «Смерть-Ларсен»

проиграл-таки китовому племени многолетнее сражение: стрела Аримана,

им выпущенная, его же и поразила.

Мы нашли, таки, рыбное местечко. И всё благодаря нашему капитану,

его удивительному умению максимально использовать любого моряка. Сам

то он - не рыбак. Но, поверив в талант своих молодых штурманов, он дал им

свободу действий. Не каждый капитан на такое решится. А результат? Наши

тралы полны! Только успевай обрабатывать рыбу! И успеваем! Ударная

бригада помполита в рыбцеху делает чудеса. И в этом тоже заслуга

организаторского таланта Соляника. Ну и мы, остальные трудимся-

стараемся. Тремя ударами ножа отшкерить рыбину, отслоить филе восемью

взмахами – это наш идеал скорости. Сапоги, фартук, рыбацкие рукавицы с

корундом, вкрапленным в ладони, широкий нож, лента конвейера с рыбой.

И локти соседей справа и слева. На «Ван Гоге» царит атмосфера ударного

труда. И вдруг, срочная летучка. Капитан задает единственный вопрос:

«Что произошло на «Ван Гоге»? Об этом запрашивает нас газета

«Керченский Рабочий»? Прошу ответить по службам, начиная со старпома!»

Народ переглянулся. А что могло случиться? Рапортуют старпом,

рефмеханик, доктор, тралмастер, стармех, помполит, радисты... Всё

нормально!... Снова говорит Соляник:

«Керченский Рабочий» сообщает, что по городу ходят слухи о гибели

«Ван Гога», о том, что он взлетел на воздух! Ваши жёны пришли в КУОР,

окружили начальника: «Где наши мужья?» А тот, оберегая свои телеса,

завопил «Не знаю, бабоньки!». И, на всякий случай, позвонил в милицию.

Так что же произошло на «Ван Гоге»?»

И тут покаянно поднялся молоденький матрос. Это он с месяц назад,

восхищаясь кораблём, новыми друзьями и видами океана, написал, что

«Ван Гог» мчится так быстро, что, того и гляди, поднимется на воздух и

полетит. В столовой раздался гомерический хохот. Не смеялся только

капитан. Грустно усмехнувшись, он, с согласия всей команды, пригласил

секретаря парторганизации и профсоюзного бонзу вместе с ним подписать

успокающую радиограмму в адрес газеты: «На «Ван Гоге» никаких

происшествий, все моряки здоровы, успешно выполняем план добычи

рыбы!».

Вот мы и на восточном склоне Африканского континента, в районе

порта Дурбан. Пришли мы сюда после того, как выполнили наш план по

рыбе. На глубинах четыреста – шестьсот метров ищем скопления лангустов-

палинурусов. А что их искать - в это время года они концентрируются ближе

к африканскому берегу. Перебиваемся уловами в сотню килограммов за два

часа траления. Для «Ван Гога» это почти ничего. Впрочем, для моих

статистических рядов лангустов хватило. А вот нашему Алексею

Николаевичу положительно не везёт по части изучения раков. Ближе к

берегу подходить нельзя, там - Рыболовная Зона государства ЮАР. «Ван

Гог» и так ползает по её границе. Мы работаем здесь всего две недели. А

радиостанция ВВС уже известила мир о том, что воды ЮАР бороздит

пиратское судно «Ван Гог». По направлению к нам из порта Дурбан

выдвинулись две канонерки. Пора уходить, пока нас невежливо не

попросили. Одна радость – всей командой вволю полакомились лангустами.

Мы снова в Атлантике и полным ходом спешим на север. Сегодня с утра

ожидается праздник Перехода Экватора. Вчера плотник был главным

человеком на траловой палубе. Под его мастерским присмотром построена

купель солёная и помост для Нептуна и его свиты. Рядом уже ждут свои

жертвы стол медицинского осмотра и лабиринт-чистилище. На фоне орудий

пыток совсем невинно выглядит кресло цирюльника с ремнями, квачём-

помазком и деревянной бритвой. На отмытой палубе толпятся моряки, для

которых переход экватора - не новость. Среди них и капитан, и старпом, и

помполит, и стармех. Вчера они о чём-то шептались с тральцами,

рефмехаником и боцманом. А сегодня с раннего утра уже травят страшные

истории о праздновании Дня Нептуна: на том-то корабле матрос головой

ударился о дно купели и, говорят, умер; а на другом-то несчастную

женщину изнасиловали прямо на столе доктора; а на третьем недопивший

бедолага задохнулся в чистилище. Большинству народа понятно, что так они

создают «климат» праздника. Тем не менее, мы прислушиваемся к

беспардонному их трёпу. Все кандидаты в мученики одеты кое-как, в старьё

- нас предупредили, что одежда придёт в негодность. Ну а где Нептун? Где

его свита? Что-то их не видно на палубе. И тут оживает судовая

радиотрансляция:

«Вниманию команды! Экватор! Желающие увидеть сей географический

феномен приглашаются на прогулочную палубу! Слева по борту вы видите

два столба, справа – один столб! Повторяю! На востоке – два столба, на

западе – один столб!» Кое-кто из молодёжи, не поняв штурманского юмора,

взбегают на спардек: «Где? Где столбы?» Остальные смеются, но невольно

смотрят вслед молодым легковерам. За это время Нептун со свитой

успевают выбраться из рыбцеха и занять помост. Ну конечно, это

рефмеханик. До чего же породистый мужик! А в русалках у него... ха-ха...

прачка Анна Сергеевна. Билли Бонс – это, разумеется, огромный боцман.

Мускулистый тралмастер - во главе пятерых чертей. Эти все чёрные с

огромными зубами из сырой картошки. Тощий, невозмутимый плотник – это

доктор. А кто цирюльник? Да это же Володька, секретчик. И «Нептун» и вся

его свита очень даже заметно «под мухой».

Царь Морской требует к себе капитана с докладом. Наш белоснежный

Соляник, позади него буфетчица Надя с подносом «хлеб-соль-бутылка

водки», докладывает о ходе рейса, о выполненном плане, о том, что на

«Ван Гоге» - более сорока молодых моряков. Все они показали себя

отличными мореходами и должны приобщиться к купели солёной. Неофитов

слишком много, поэтому праздник проводится в ускоренном темпе. Билли

Бонс галантно подводит очередного «грешника» к помосту. Черти хватают

его и бросают на колени пред Морским Царём. Следует ряд вопросов «кто,

откуда, почему, зачем». Затем по конвейеру выполняется обязательная

программа: медицинское освидетельствование, чистилище, бритьё, купель

соленая. В неё неофит попадает уже неотличимый от чёрта. Дело в том, что

весь «конвейер» обильно смазан сажей, смешанной с отработанным

машинным маслом. В конце экзекуции новопосвящённого ожидает чарка

вина живительного.

Вот и моя очередь. Схватили за руки и ноги, не вырвешься. На

коленях, прижатый к палубе могучей свитой Билли Бонса, я жду своей

участи. Русалка следит по списку и что-то суфлирует на-ушко супругу. Тот

тоже заглядывает в список.

«Кто же ты, мореход злополучный? - гремит Царь Морской.- Кормщик

славный аль научник ср....й? - И к чертям. - Детушки! Допросите его с

пристрастием!» С воплем «С пристрастием!» черти суют меня в чистилище,

из которого я выползаю весь в саже. Затем переносят на «докторский стол».

И снова - на колени перед помостом. И тот же коварный вопрос «Кто же ты,

мореход?»

«Научник-неудачник! - пытаюсь я подыграть Всемогущему.

«С пристрастием! - Равнодушно роняет перебравший рефмеханик. -

Следующий!» Я не вижу, кто там следующий, Я вообще ничего не вижу.

Меня прогоняют по второму кругу и через чистилище, и через доктора, и

через цирюльника. Затем несут к купели... Сейчас раскачают и бросят в

воду... Но нет... Снова тащат пред очи Государя. Ставят на колени...

«Раскололся, Государь! - Докладывает боцман. – Совмещает твой

недостойный раб должности несовместимые!»

«Икк... Ладно! – Нептун близоруко считает на пальцах. - Чистилище...

икк... совместил,.. медицину... тож совместил,.. брадобрея... В купель

злополучного! Да совместите ему две чары вина!... За муки... икк...

принятые!

Я доволен, что легко отделался. Смакую свою двойную. Вот только эта

печать на заднице, интересно,что на ней изображено.

Вечером состоялся торжественный ужин с вином и лангустами.

Отмытые неофиты любовались скромными, но уже памятными, дипломами

по случаю Перехода Экватора. Не обошлось и без общей фотографии. На

ней «Смерть Ларсен» сидит в окружении своих новых адептов. На губах его

- снисходительная улыбка. Уж он-то знает, что мы навсегда запомним этот

день.

До окончания рейса осталось две недели. Подходим к Гибралтарскому

проливу. До чего же славно чувствовать себя удачливым землепроходцем.

Возвращаться с подарками для всей семьи. Пусть и не богатыми, по нашим

заработкам. Я и не догадывался, сколь приятно отдохнуть в иностранном

порту. Хотя какой там отдых – всего один день захода в Лас-Пальмас на

острове Гран-Канария. Ограничился задачами купца-родителя из сказки

«Аленький цветочек». Первое, это хоть на пару сезонов одеть и себя, и

супругу. Довольно уж ей щеголять в своих студенческих обносках. Ну и

малышам кое-какую одежонку. Вот ведь как оно получилось. Несмотря на

предупреждения спутника по группе, всю валюту я спустил в одном и том же

магазинчике. Просто вручил девчатам-продавщицам список необходимой

дома одежды с проставленными размерами. И ждал часа два. Видел, как

они старались, сами удивлённые моим доверием: и совещались, и спорили,

и переспрашивали меня, и бегали в соседние магазины. Не обманули

девчата. Всё оказалось по размеру и подходящего качества. Сюда же и

гостинцы приложили: бутылку вермута «Мартини», ну и детскую радость -

всякие конфеты, жвачки, шоколадки. Нёс я всё это на «Ван Гог» и

мысленно клялся, что семья моя больше не будет нуждаться ни в чём.

А затем - снова по лавочкам, спутник-то мой ещё не потратил ни одной

песеты. К концу «прогуки» устал я, как собака. И набрёл на двух цыган -

торговцев коврами. Уж очень профессионально они торговали. Подступили

ко мне: купи, да купи. Отвечаю им, что нет у меня денег, выворачиваю

карман для убедительности. А сам невольно смотрю на рисунок ковра, что

свисает с перекладины. А там изображена русская лубочная картинка: пруд,

сказочный домик, да два лебедя, плывущие вправо. Невольно отрицательно

качаю головой. Они ловят мой жест и задирают ковёр, не понравившийся

покупателю. Под ним прячется другое «произведение искусства»: те же

пруд и домик, но лебеди плывут влево. Я, пожалуй, заинтригован, но снова

качаю головой. Снова переворачивается неугодный мне ковёр. Под ним -

картинка с пачки папирос «Казбек»: и двуглавая вершина, и скачущий

джигит - всё налицо. Нет, мне и это не интересно. Но парни полны

решимости продать мне хоть что-нибудь. Новый переворот ковра. Передо

мной уже два джигита под покровом ночи умыкают девицу из сераля. Я

делаю нетерпеливый жест: дальше! А дальше была Спасская башня со

звездой и стена древнего Кремля. А под этим ковром... Вы ещё помните

школьный учебник «Основы дарвинизма»? Картинку в верхней части самой

первой страницы? Как на ней первобытные люди убивают мамонта? На

очередном ковре они занимались тем же самым. Вот когда я пожалел, что

вопреки разумному совету поспешил истратить всю свою валюту.

В Керчи – холера! И в Одессе, и в Астрахани! Везде карантин!

Обсерваторы, иначе холерные бараки! Это сообщение «БиБиСи»

прозвучало как гром с ясного неба. Радисты утопают в эфире. Соляник

непрестанно крутит настройку радиоприёмника. А советские радиостанции в

рот каши набрали: то ли есть холера, то ли её нет. Не понимают, что ли, что

у нас, у всех там семьи, дети. Что же происходит? К чему нам готовиться? В

Босфоре, в самой его узости встречаемся с танкером из Новороссийска.

Расходимся с ним чуть ли не впритирку:

«Ребята! Может быть слышали, что там в Кечи? Хоть что-нибудь!»

«Не хотим вас пугать, парни! Ходят слухи, что трупы там на улицах

лежат! Город закрыт, это точно! Полный карантин! Поезда проходят мимо,

не останавливаясь!»

Может быть, с моими ничего и не случилось, успокаиваю я сам себя,

они же не в городе, они - в изолированном поселке. Каждый беспокоится о

своих. По большей части, играем в молчанку. В таком настроении нас

принимает Севастополь. И сразу на трап выставили вооружённую охрану.

Местные головотяпы перестраховались: ежели керчане, то уж точно с

холерой. Но вот «Ван Гог» подключили к местным коммуникациям. Соляник

позвонил властям. Охрану сняли. А нам привезли небольшой аванс. Куда с

ним, как не в ресторан? Троллейбус полон, стоим вперемежку с местными.

И, конечно, беспокойство за своих там, в Керчи развязывает наши языки. В

разговор вслушивается посторонний мужичок. Потом вопрошает:

«Так что? Что там в Керчи-то? Почему закрыли на карантин?»

«А ты что, не слышал? – Хмуро острит Борис. - Там цену на водку

снизили до одного рубля тридцати копеек! В экспериментальном порядке!

Вот и закрыли! На всякий случай!»

Нет, и пьянка не помогла. В головах крутится одна и та же мысль: как

добираться до дома. Утром – новое собрание команды. Говорит Алексей

Николаевич:

«Керчане! Вы можете отправляться домой сегодня же. Пока вы

пьянствовали, я кое-что выяснил. С поезда в Керчи вам сойти не дадут – все

тамбуры будут закрыты. Это на железной дороге, которая подчиняется

министерству путей сообщения. Автобусной связи с Керчью пока также не

существует. Хотя в городе карантин приостановлен. Обком КПСС в

Симферополе об этом извещен. Там создан перевалочный пункт. Горе-

путешественников концентрируют, а затем предоставляют им автобус до

Керчи. Под этим соусом организован незаконный досмотр багажа. Таким,

как вы они сами диктуют «таможенную декларацию». Мой вам совет такой.

Добирайтесь до Керчи своим ходом. В такси садитесь по нескольку человек.

Не афишируйте себя до самого приезда в Керчь. Это всё, моряки! Семь

футов под киль каждому из вас! Счастья вашим домочадцам! Окончательный

расчёт в Одессе!»

Тем же вечером (помнится, была пятница) мы вчетвером выехали на

такси. Водитель сообщил, что он чуть ли не ежедневно совершает такие

рейсы. Всё давно схвачено. И, действительно, без приключений в четыре

часа утра мы прибыли в город. Водитель повёз ребят по домам. Им хорошо!

А я сошёл на автовокзале. Мне ещё до посёлка Костырино добираться

восемнадцать километров. Таксист ехать туда отказался наотрез. А автобус

ходит только дважды в день. И первый рейс – в восемь утра. И, как назло,

не видно ни одной легковой машины. Пустынный плац перед автовокзалом.

А над ним возвышается курган, как символ вымершего города. Наконец,

повезло, поймал мужика в инвалидной таратайке. Сговорились о цене. Путь

не близкий. Осторожно расспрашиваю его:

«Куда в городе подевались все такси? За час ни одного не заметил!»

«А и не заметишь! Все такси мобилизованные на холеру!»

«Ну, расскажи про холеру. Много ли народу умерло?»

«Да нет, немного, как всегда! А от холеры ли, нет ли, кто знает!»

«А откуда же по миру слухи, что в городе на улицах трупы не

убирают?»

«Нет, то не в городе! То перед паромом в порту Крым. Подростки-

пацаны балуются: развалятся на насыпи, кому как взбредёт в башку, и

изображают. А транзитные-то из окон смотрят и ужасаются!»

«А как же карантин, обсервации? Тоже балуются?»

«Нет! Там всё по-серьёзному! Не приведи господь попасть в

обсервацию! Если родни по-близости нет, похудеешь здорово. От голода,

конечно, не умрёшь. Даже анекдот такой появился. Телеграмма из

холерного города, когда нужно экономить буквально на всём: ТВОЮ МАТЬ

ОБСЕРВАЦИЮ ТЧК ХОЛЕРА ТЧК ВЫШЛИ ДЕНЬГИ ОБРАТНУЮ ДОРОГУ ТЧК.

Ты с поносом – к врачу, а он тебя – в обсервацию. Ну и пошла здоровая

реакция. От всех болезней лечимся сами. В аптеках расхватали

антибиотики. Кто-то хитрый заявил, что холерный вибрион спирта боится.

Вот уж и спирт раскупили, и водку, и вино. А город закрыт, новых

поступлений нет. Рай для спекулянтов».

Прибыли мы в половине восьмого. Остановил я «такси» не доезжая до

дома. На всякий случай. Если все здоровы, то как бы самому не занести

заразу. Через холерный город ведь проехал. С незнакомым человеком

контактировал. Вот и веранда. Полы отмыты. На ней - детская коляска и

трёхколёсный велосипед сынишки. Тоже стоят чистые. Следовательно, дома

порядок. На цыпочках захожу внутрь. Ага, вот он, умывальник, мыло. Мылю

руки один раз,.. другой... третий... смываю водой. За спиной скрипит

дверь... Оглядываюсь. В дверях супруга: дочурка на левой руке, сынок

цепляется за подол ночнушки...

«Смотрите, детки! – Говорит жена. - Вот так нужно мыть ручки! Как

папа!»