---

На Ход Ноги

 

В конце 70-х годов прошлого века мы с Валеркой поступили на службу стрелками ВОХР завода им. М. И. Калинина. Работа вполне подходящая для диссидентствующих лентяев: сутки через трое. Когда трех суток не хватало для отдыха и личной жизни, прогуливали. Прогулы отмазывали липовыми медицинскими справками, по пятерке за штуку. В стрелки ВОХР шли, в основном, вузовские отчисленцы и иногородняя абитура, ветераны труда и Великой Отечественной, разные странные люди: непутевая дочь известных родителей, застенчивый поэт без вредных привычек, бывший санитар из приволжской психушки, красивый киргиз из города Фрунзе. Валерка был отчислен с юрфака ЛГУ и все вздыхал, мол надо бы восстановиться. Да так и не собрался. Я же был позитивным отчисленцем и перманентным абитуриентом.

 

Боевая задача вохровца состояла в том, чтобы не выпускать трудовую интеллигенцию и рабочий класс за вертушку без надобности, тормозить набравшихся спиртягой, не спать и предотвращать злостные хищения социалистической собственности. Мелкую собственность, иной раз, мы изымали по-тихому. Спирт не пили. Баловались слабеньким ркацители и португальским портвейном.

 

Заводские корпуса, сложенные из крепкого красного кирпича в дореволюционный период истории, наводили уныние. Согласитесь, промышленные кварталы на Васильевском весьма тоскливы и пыльны. Приятно было перейти через Смоленку, по скучной 8-й линии добраться до Среднего и оказаться на “Василеостровской”. После дежурства. Утром. В любую погоду. Рабочая неделя в разгаре. Народ озабоченно снует вокруг. А ты свободен. Имеешь выбор: позавтракать в пирожковой или котлетной, пройтись до Невы или спуститься в метро, пойти в “Кинематограф” на утренний сеанс, в Эрмитаж на импрессионистов или на фестивальный фильм в “Колизее”. Свобода, брат, свобода.

 

В коммуналке на Социалистической, где сдавалась длинная и узкая комната с высоченными потолками, постоянно проживали: женщина-инженер с рыжей дочерью и пьющий холостяк Вольдемар. Некоторое время с Вольдемаром сожительствовала худая и молчаливая продавщица гастронома. Вольдер, в пьяном азарте, гонял ее в своей комнате, вокруг антикварного стола, до тех пор, пока она не начинала голосить: “Ссать хочу, изверг”. Вырывалась в полутемный коридор коммуналки, цеплялась за ободранный угол и присаживалась на корточки по малой нужде. Через два года Вольдемар стал безуспешно ловить человечков, вдруг заполнивших всю квартиру, и удавился на армейском ремне.

 

Старожилом щели, пенала или гробика, как мы ласково называли съемную комнату, был Алекс из советской Эстонии. Позже подселился Валерка. Потом приютили и меня. На ночь, вернее под утро, двое устраивались на старинной широченной кровати с клопами. Один - на скрипящей продавленной раскладушке. Уют в комнате создавал, конечно же, Валерка. Цветные иллюстрации из “плэйбоев”, “хастлеров” и “пентхаусов”, регулярно поступавших с территории морского порта, украшали обширную стенную площадь. Экспозиция выставки эротического непотребства пользовалась стойким успехом у разнополых гостей. Список гостей был велик и расширялся с каждым новым вечером. Студент-вечерник Жека, любитель лаборанток и шахмат, приносил бутыль сухонького и свежие анекдоты из жизни поручика Ржевского, Василия Ивановича и Леонида Ильича. Веселиться Жека начинал еще за дверью, давя на кнопку звонка.

 

- Пацаны, слушайте, сейчас уссытесь. Получила, значит, дивизия Чапая бронепоезд с пушками, пулеметами и рацией. Построил Василий Иванович бойцов и говорит: ”Вот, товарищи мои дорогие, новый бронепоезд. А на нем три пушки, пять пулеметов и одна рация. Ценит нас партия”. Петька спрашивает: ”Василий Иванович, а рация на лампах али на транзисторах?” Василий Иванович строго хмурится: ”Для умственно отсталых еще раз повторяю. Рация на бронепоезде”.

 

- Ты, Жека, опять в прогуле? Ой, гляди, догуляешься. Ладно, раздевайся. Картоху чистить будем, - потирал аккуратные руки Валера.

 

- Маловато будет, господа-товарищи, - предостерегал Алекс, указуя на одинокий “сухач”.

 

-Нэ горюй, чубчик, тэбэ хватыт, - продолжал веселье Валера, - Батько усе предусмотрел.

 

Хозяйственный Валера организовывал жарку картофеля на двух сковородах и поставку недостающего питья из ближайших “вино-водочных изделий” на Загородном. Вечер набирал обороты. Подходили гости: однокурсники, друзья однокурсников, студент-гинеколог, стюардесса, художник с женой, художник без жены, одноклассники и фарцовщики. Когда компания рассеивалась, а дисциплинированный Алекс вяло перелистывал конспекты, предварительно растянув три раза эспандер, Frank Zappa пел нам колыбельную.

 

Будильник мучительно долго поднимал Алекса, наше утро начиналось после полудня.

 

- О-о-о, душа горит, - жаловался Валерка, скребя волосатую грудь, - завязывать надо, на хрен, с этим безобразием. Муторно. В деканат бы съездить.

 

Пили крепкий чай со слонами, жевали бутерброды с докторской. Под Led Zeppelin выметали вчерашний мусор. Близился вечер.

 

Весной 79-го года пришло время очередных перемен, и мы уволились из ВОХРа. Я отправился в Москву навестить прогрессивную подругу, которая знакомила меня с подпольными художниками и с запрещенными литературными романами. Валерка устроился дворником вдали от центра и шумных компаний. Незамужняя заведующая жилконторой, в надежде на взаимность, вручила ему ключи от просторной комнаты в чистой коммуналке с единственным соседом-сантехником, выпускником университета. Валерка завел черного пса и заскучал. В одинокие вечера даже Rolling Stones не поднимал настроение. Удовлетворение от жизни не удавалось получить. Рабочий инструмент дворника и умные книги оказались заброшенными. Валера нравился культурным женщинам и начитанным студенткам. Модный, внимательный, романтичный. Обаятельный, общительный и домовитый. Но, удивительное дело, достойные по всем наружным и внутренним параметрам представительницы прекрасного пола ввергали Валеру в нерешительность и робость. Временно, но крепко, привязывался он к простым созданьям-разведенкам, щедро наделенным внушительными грудями и склонным к алкогольному веселью. Он жалел их, давал читать книжки, пил с ними вьетнамскую водку. Рассуждал о европейской демократии. Любовь не склеивалась. Валера менял места работы и прописки. Хотел стабильности. Стабильность видел в семье. Мечтал о детях. Обрастал знакомыми, любившими раскатать бутыль в его компании, послушать хард-роковые записи и диски, которых у Валеры была тьма. Принять на ход ноги Валера не отказывался. Никогда. И к нему приходили и пили. Мгновения хмельного оптимизма быстро проходили, грусть и скука заполняли остатки дня.

 

А мы стали видеться все реже и реже. Навещая его, приносил, как все, бутылку. Валера был уже поддатый. Смущенно суетился. Перебирал винил. Выставлял чистые стаканы и закусь.

23.10.06