ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН В СТИХАХ "ОДОЛЕНИЕ"

 

Ч А С Т Ь П Е Р В А Я

 

Он был рождён жестоким веком и сам был зеркалом его

 

1 Конец ХVII в., Россия

…Кончался век, страну поднявший, -

Царей Романовых разбег.

Из Лихолетья тьмы смердящей

Восстала Русь уже навек!

В те годы юный правил гений -

Реформ неистовый творец,

Застоя враг, глупцов и лени,

С патриархальностью борец.

О, как горел он нетерпеньем

И жаждой знаний и труда!

Но начал Пётр с искорененья

Помех правленью навсегда.

Сестру-соперницу спровадил

В сырую келью под замок,

И с теми, трон кто Софье ладил,

Он был как римлянин жесток.

Казнён вражина Шакловитый

И в ссылке маются князья,

И все другие не забыты

Царевны верные друзья.

 

Сорвал все путы он и цепи

И смело ринулся вперёд,

И, старины порушив крепи,

К Европе двинул свой народ!

Правитель крут и беспощаден

И цели сам себе родит,

И только тот ему отраден,

Его очами кто глядит.

Хотя и главные враги-то

Уже Петром истреблены,

Борьба велася, не открыто,

В защиту русской старины.

И споры гневные поднялись

Повсюду в обществе больном,

Бояре вовсе распалялись,

Терпеть не в силах перелом!

 

В борьбе со старою Россией

И люди новые взросли,

Признав Петра они мессией,

Своё в дела его внесли.

И царь испытывал их строго,

К себе приблизив молодых,

Пока птенцов было немного,

Но он надеялся на них.

Явилось новое дворянство

Нежданно миру в те года,

Сыны коль, даже и крестьянства,

Могли возвыситься тогда!

Коль ты отечеству полезен

И взором царским обогрет –

Получишь то, о чём не грезил,

Пройдя проверку с юных лет!

И стал пирожник под кумиром

Всех выше званьем и богат,

Еврей безродный всему миру

Известен стал как дипломат.

А сын же бедный органиста

Стал оком грозного Петра.

Служака в деле своём истый,

Он все улавливал ветра.

 

И родовитым было горько

Глядеть на этих ловкачей,

Коль царь их славил за сноровку

И безразлично ему – чей.

Теснили старых самозванцы

И жизнь им делали сложней,

Пересчитать легко по пальцам,

Кто был счастливцев поважней.

Пестра немыслимо прослойка

В те годы высшая была,

И потому броженья столько

И зависть чёрная цвела…

2

И в это время потрясений

В семье московской подрастал

Дворянский юноша Артемий –

Натура с детства непроста!

 

Герой наш дивным стал примером

Боренья нового с былым,

В своей борьбе не знал он меры

И духом был неукротим.

Финал был жизни его громким –

На всю Европу прогремел.

В эпохи анниной потёмках

Он ярким сполохом взгорел…

 

Себя сей выходец московский

Казал всем родственным лицом

Героя битвы Куликовской,

Его считая праотцом.

Сестрою Дмитрия Донского

Супруга воина была

И двух сынов по воле Бога

Анюта мужу родила.

А ветвь Волынских от Бориса –

Старшого сына – возросла,

Камзолы в ней, мундиры, ризы,

И не было от оных зла.

 

Отец Артемия был стряпчим–

Царю он Фёдору служил,

А после – стольником назначен

И злачным местом дорожил.

В петровом бывши окруженье,

На время в Киев угодил,

И там царю он в услуженье

К присяге граждан приводил.

Владел отец и небольшою

Под Пензой вотчиной тогда,

Но не присох он к ней душою,

Коль жил в разъездах все года.

 

Десятков восемь обветшалых

Дворов крестьянских за рекой

Доходом радовали мало,

Царили тишь там и покой.

Женат был батюшка два раза –

Лихой была его судьба –

Супруга новая, зараза.

Была сварлива и глупа.

И с бабой скверною недолго

Прожив, Волынский занемог.

Она ж, гневя всё время Бога,

Прогнала сродных за порог.

И всё хозяйство развалила –

Осталась дюжина дворов,

А мужа бедного в могилу

Свела, отринув докторов.

 

Артемий мать не знал родную,

Но лютость мачехи постиг,

И, супротив её бунтуя,

Стал норовом ужасно дик!

Она навеки отравила

Ребячью душу ядом зла,

И потому лихая сила

В упрямце юном возросла.

Драчун и стоик от природы,

Малец готовился к борьбе,

И в те безрадостные годы

Копил он ненависть в себе -

Ко всем, его кто унижает,

И кто сегодня посильней,

И кто, вражина, помешает

Ему в делах грядущих дней.

3

Когда родитель занедужил,

Мальца отправил к свояку,

И стало лучше, а не хуже

В чужом семействе пареньку!

Его дальнейшим воспитаньем

Занялся родич Салтыков,

Кто был в родстве с царём недавним

И жил богато и легко. ( Иоанн Алексеевич)

В домах боярских проживало

В от время множество родни,

Да и чужих было немало,

Но «домочадцы» – все они,

И составляли собой свиту

В дому боярина-отца,

И только с нею родовитым

Считался барин до конца!

 

Итак, Артюша воспитанье

В кругу боярском получал,

В основе коего братанье

Двух главных виделось начал.

Казало первое устои

России древного житья –

Весь свод законов Домостроя –

Смиренья царства и битья.

Второе – новое светилось,

Сверкало гранями наук,

Европы школами хвалилось

И светский правило досуг.

 

Чудным был молодец, взращённый

Среди плетей и мудрых книг,

Умом к наукам обращённый

Он мог унять свой разум вмиг,

И буйным стать, жестоким в драке,

Без жали слабого забить,

И пятиться от сильных раком,

Не прочь их лестью усмирить.

В корысти подленькой на действа

Пойти преступные готов,

Свершив бесстыдно лиходейство,

Деньгой унять угрозы ртов.

Глубокий ум и дух могучий,

И нрав горячий и крутой,

И дар творителя кипучий

Имел Волынский молодой…

 

Сыны боярские в то время

Служили в гвардии царя,

И на Артюшу это бремя

Легло на годы с января.

В пятнадцать лет уже зачислен

Он был в лихой Драгунский полк

Но, сильным будучи, не скис он

И из волчонка вырос волк!

4

А было время то горячим –

В Европе многое узнав,

Вернулся царь в Россию зрячим

И мудрецом до срока став.

И сразу ринулся он в гущу

Уже задуманных им дел,

Костёр их дыбился всё пуще

И всё неистовей гудел.

Но дико, дьявольски мешала

Ему постылая война

И у змеи он вырвал жало

И покарал её сполна!

 

Во всех делах войны и мира

С ним были верные сыны–

Они, взращённые кумиром,

Ловки, могучи и умны.

В сношеньях с ним они снискали

Хвалу, и брань, и тумаки,

В суровый век и знать пускала

Частенько в дело кулаки!

 

Минуя шведские разъезды,

Границу с турками в ночи,

При свете призрачном из бездны,

Наш конник мчал через ручьи

И в дождь, и в снег по бездорожью,

В объезд враждебных хуторов,

К своим войскам и туркам тоже,

Приказ чтоб выполнить петров.

И ловким будучи курьером,

Не зная в действиях преград,

Для многих воинов примеров

Стал их удачливый собрат!

 

И вот уж ротмистром Волынский

С докладом выехал к Петру.

Впервые стал пред ним он близко,

Пройдя заветную черту!

И наш находчивый и ловкий

Драгун понравился царю,

Младого ротмистра сноровку

Он предпочёл уже старью.

Да и Шафиров, друг любезный,

Его начальник и патрон,

Царю сказал о нём так лестно:

«Курьер на редкость одарён!»

5

По воле царской порученцем

Назначен юноша к нему.

И двадцати-то нет умельцу,

А многих старше по уму!

Нежданно лихо испытали

Посланцы в Турции потом,

Когда заложниками стали

Под ятаганом и кнутом.

Событий жертвами недобрых

Явились русские послы –

Для многих стал тогда загробным

Поход, начавшийся с весны.

Права нарушив дипломатов,

Султан пленил их в этот год,

Чтоб Прутский договор проклятый

Не допустил обратный ход.

Был Семибашенным тот замок,

Надолго ставший их тюрьмой,

И сырь, и мрак, и воздух гадок

В подвальной клети земляной.

Семнадцать месяцев томились

Послы российские в плену,

Пока цари не замирились

И не закончили войну.

 

«Он вынес трудности достойно

И дух Востока уловил,

А мыслил трезво и спокойно,

Чем ушлых турок удивил», -

 

Писал Шафиров о Волынском

Весной Великому Петру,

А позже ход событий близких

Его усилил правоту.

6

Герой наш прибыл к государю

По зову тут же во дворец,

А тот сегодня был в ударе,

Его приветив, как отец:

 

«Тебя я, молодец, удалым

Ведь знаю конником давно,

Но удивил ты всех немало,

Что разговор ведёшь умно.

И что, болея за державу,

В делах посольских преуспел,

Страны отстаивая право,

В сношеньях ловок ты и смел!

За это чин тебе присвоил

Я подполковника, дружок,

Ты мне послужишь ныне, воин,

Посланцем русским на Восток!

Пора нам с персами сношений

Поболе всяких заиметь,

И злое к туркам отношенье

Соседа ловко подогреть».

 

«О государь! Я бесконечно,

Безумно рад твоим словам!

И новый чин, что лёг на плечи,

И ранг посла – то свечи в храм!

Гореть я буду неустанно

В тобой задуманных делах,

Мечтать об этом стал я рано,

И мне по силам сей замах!»

 

И хохотнув, как с ним бывало,

Царь-великан за плечи взял

Руками мощными бахвала,

И, притянув, расцеловал.

А после глянул уже строго

На порученца и изрёк:

 

«Заданий будет тебе много,

Но уложиться надо в срок.

Три года – самое большое

На все персидские дела,

Умом войди в них и душою,

Чтоб Испагань своей была.

Потом отчёт представишь полный

За все прошедшие года,

Пока тобою я довольный,

И пусть так будет навсегда!»

7 Весна 1716 г., С.-Петербург -

- Казань - Астрахань

 

И вот уже из Петербурга

Послом Волынский выезжал,

Судьба была ему подругой,

И всяк умельца уважал.

И важность видел порученья

В огромной свите молодца,

Петрово в этом наученье –

Спецам быть рядом до конца.

А среди них учёных трое –

Британец, немец и француз,

Военные служаки роем,

И слуги верные искусств.

И школяров пятёрку даже

К его посольству подвезли –

Пусть учат недоросли наши

Там языки чужой земли.

 

Волынский понял уже ясно,

Что путь к фавору перед ним,

Но то, что видится прекрасным,

Пока лишь грёз чудесных дым!

Великий Пётр в него поверил

И цель поставил без границ,

Откроет ли он к славе двери,

Или падёт, сраженный, ниц?

Стать пионером в деле этом

Ему отныне надлежит

И потому на край он света

С великой радостью спешит!

8

Суда гребные от Казани

Спускались с путниками вниз

И, как планировалось ране,

За полный месяц добрались.

Их ждали в бухте астраханской

Три судна парусных весной.

По морю двигались с опаской,

Коль било яростно волной.

И снова месяц они целый

До места плыли по волнам,

Конец их водной канители

Дал волю новым временам,

И самым тяжким испытаньем,

Не все что вынести смогли

И пали не на поле брани,

А в дебрях «шёлковой земли» …

Август 1716 г., Персия

Минуя редкие аулы,

Тащился длинный караван.

Верблюды, лошади и мулы

Несли их медленно в туман -

Пустыни призрачные дали,

Где явью видится мираж,

Пески одни вокруг и скалы,

И не пополнить там фураж!

Палит с небес и снизу пышет

Земля, калёная как печь –

Напрасно взор укрытье ищет,

От злого жара – не убечь!

И падал путник, поражённый

Ударом солнечным в висок,

И засыпал его прожжённый

Ветрами брошенный песок.

 

Редки оазисы с ручьями

И буйной зеленью садов,

Где под палящими лучами

Желтело множество плодов.

И птицы ярким многоцветьем

Пленяли взоры ходоков,

Но стали путники как дети,

Когда увидели зверьков

Таких забавных и подвижных,

По веткам лазящих легко,

И провести денёк тут лишний

Желанье стало велико!

Но путь далёк до Испагани

И вновь тащился караван,

Коль не дошли ещё до грани,

За кой усталость хуже ран…

 

9

Полгода странствие тянулось,

Сменялись года времена,

Жара ненастьем обернулась

И скрыла солнце пелена.

А скоро путников настигла

Армада бесноватых туч,

И смерч на бедных напустила,

Песками забросав из круч!

Потом дожди их заливали

И холодало с того дня,

Промокнув напрочь, на привале

Подолгу грелись у огня.

Пришло и время зимней стужи,

А с нею – хворей без конца,

Волынский тоже занедужил,

Совсем опав уже с лица.

Но он терпел и не валялся

И на стоянках у костра,

А всё делами занимался

И мысль была его остра!

 

Он вёл журнал всегда походный,

Не пропуская в нём ни дня –

Корпел для пользы всенародной

Посол ночами у огня!

Особо много он трудился,

Когда стояли в городах,

В вопросы главные внедрился -

Чем дышат – общество и шах.

У персов будучи, обязан

Он всё о жизни их узнать –

Какие действуют указы

И как живут народ и знать.

И что с торговлей в государстве,

И нам чем выгодна она?

И, чтоб расширить наше царство,

Нужна ли с Персией война?

И прочих множество вопросов

Монарх поставил перед ним -

Он будет первостным из россов,

Кто Испагань опишет им!

 

10 14 марта 1717 г., Испагань

 

Была уж марта середина,

Когда усталый караван

Под зов тягучий муэдзина

Входил в столицу мусульман.

И толпы персов любопытных

Встречали в городе послов,

Дела домашние забыты

И остывали чай и плов.

А после шах приёмом пышным

Старался русских поразить,

Коль был от турок он наслышан,

Что те пришли ему грозить.

Дворец был сказочно богатым

И жарко золотом горел,

Сверкали ярко бриллианты

И всюду жемчуг взоры грел.

 

Увы, за роскошью дворцовой

Скрывалась бедная страна!

И сам правитель бестолковый

Ей навредил уже сполна.

Волынский быстро это понял

Своим пронзительным умом,

Но лишь хвалою речь наполнил

В беседе с шахом этим днём.

Такое дело дипломата –

Грешить обманом иногда,

Но веру пестовать собрата

К персоне собственной всегда!

Царю он всё потом расскажет

И слабость шаха объяснит –

Что всякий волю ему кажет

И злые каверзы чинит!

И боле всех наместник подлый

Хуссейном верит день и ночь,

А он, для власти непригодный,

Не в силах ближних превозмочь.

 

«Похоже – смута назревает

В болезной Персии теперь

И нам возможность она дарит

На Юг открыть пошире дверь!

Отнять у персов побережье

Морское нынче нам резон,

Коль не сильны они как прежде

И стерпят будущий урон».

 

Три раза вёл переговоры

С трусливым шахом наш герой,

Потом с визирем были споры,

И очень острые порой!

Высокий дар свой дипломата

Он в полной мере проявил,

И обаял умом крылатым,

И другом Персии прослыл.

И даже недруги Хуссейна

Отныне были с ним дружны,

Его заслуги несомненны

И для отечества важны!

Успех блистательный достигнут

Послом российским в этот год –

Забор на юге опрокинут

И люд торговый к нам идёт!

И наш купец отныне волен

Торговлю в Персии вести,

И головной не стало боли –

Откуда шёлка привезти!

 

А ранней осенью в Шемаху

Волынский двинул караван,

Сидел наместником где шаха

Упрямый и жестокий хан.

Там и остались на зимовку –

Узнать провинцию сполна,

И с прежней воинской сноровкой

Посланец лез во все дела!

В сношеньях с персами впервые

Себе во вред он нагрешил –

На взятках деньги дармовые

Бесстыдно осенью нажил!

И шёлк гилянский несравненный,

И шемаханские ковры

Он брал без страха и сомнений –

Как за усердие дары…

11 Осень 1718 г., Астрахань

 

Вернулся в Астрахань Волынский,

Вконец уставший, через год

И два там месяца записку

Царю готовил про поход.

А было множество в архивах

Бумаг бесценных у него,

И хоть написано-то криво,

Но нет дороже ничего!

Заметки – листики, рисунки,

Дневник походный и Коран,

И книги редкостные в сумках,

И манускрипты южных стран…

 

С докладом выехал готовым

Он в сентябре ненастным днём

И в кураже был диком снова,

О встрече думая с царём!

В пути обратном коменданта

Уезда волжского избил

За то, что скудным провиантом

Его служака оскорбил!

И бранью чёрной офицеров

Усталых часто покрывал,

И на служителей без меры

По всяким поводам орал.

Декабрь 1718 г., С.-Петербург

 

Но в Петербурге спесь лихая

С буяна скоренько сошла -

Змея сомнения, пугая,

Теперь в груди его жила!

И хоть заданье он петрово

До срока выполнить сумел,

Хулы завистник уже слово

Своё правителю пропел!

 

Но царь-то кляузы, однако,

Всегда делами проверял

И ныне, слушая вояку,

Восторг открыто проявлял!

И, речь вопросом прерывая,

С ответом мужа торопил,

Докладу с жадностью внимая,

Наветы все уже забыл.

Огромной важности вопросы

Волынский в Персии решил

И прочь отринуты доносы,

Как он со взятками грешил.

Особо договор торговый

Казал готовый результат,

А сколько сведений толковых

Привёз из странствий дипломат!

 

12 1719 г., Астрахань

За это чином генерала

Драгун недавний награждён

И сразу кровушка взыграла

И гад сомнений побеждён!

Но в чине этом не воякой

Он послан в Астрахань потом,

А губернатором-служакой,

Там получив огромный дом.

До самой смертушки признанья

Денёк не будет позабыт,

Талантов личных осознанье

На самый верх его стремит!

Он был в фаворе, несомненно,

Сумев знатнейших обойти,

И горе недругам презренным,

Ему кто станет на пути!

Семь лет назад ещё курьером

Волынский по дорогам мчал,

А ныне – взял он все барьеры

И и губернаторство начал!

А край огромный, где он правит,

И где он полный господин, -

От моря до Самары тянет

Сей воз он тягостный один!

 

Являло нижнее Поволжье

Собой заброшенный пустырь,

Богатый милостию Божьей,

Безлюдный он в длину и вширь.

И как и прежде – инородцы

Пока господствовали в нём,

Аюка-хан для них был солнцем

И их единственным царём!

И хитро пользуясь свободой

И удалённостью властей,

Калмыцкий хан презрел на годы

Угрозы русских крепостей.

И так нахально он присягой

Играл российскому царю,

Что Пётр с угрозою бумагу

Направил летом бунтарю!

 

Орду разбойную стреножить

И оживить безлюдный край

В короткий срок Волынский должен,

Как несравненный Хубилай. (внук Чингисхагна,

И дар высокий дипломата основатель единого Китая)

Ему придётся проявить –

Князей окрестных хамоватых

В одну семью объединить.

Российской воли аванпостом

Чтоб стала Астрахань при нём,

В передней Азии господство

Чинилось русским чтоб царём!

Ведь был поход уже намечен

Петром в персидские края,

С Волынским вёл об этом речи

Ещё в начале октября…

13

Крикливым, пёстрым азиатским

Всяк видел торжищем сей град,

Разноязыкое собратство

Тут всех базарников подряд!

Но коли промыслы в зачатье,

То и торговля – ерунда,

Прескудно в Астрахани братия

Жила российская тогда!

Среди правителей губернских

Бывало много ловкачей –

Воров и взяточников мерзких

И люда истых палачей.

И словно вотчиной своею

Иной властитель управлял,

И продавал людей злодеям,

И нагло подати скрывал.

И духа выказав коварство,

Набив поборами мошну,

Чинил уроны государству

И гнева взращивал волну.

 

Таким был прежний губернатор,

Кто в лихоимстве преуспел

И накопил немало злата,

Уйдя бессовестно от дел.

Злобливый Чириков тут правил,

Стране и обществу во вред.

Своею вотчиной представил

Богатый край на много лет!

О землях русских не радея,

Торгуя с ворогом людьми,

Имел он славу лиходея

И слабых потчевал плетьми.

Ведь царь далече, а Сенату

Отчёты лживые он слал,

И бесконтрольный – ренегатом

В своём отечестве предстал…

 

Сменив лихого воеводу,

Волынский выказать сумел

Служаки истого породу –

По всей округе загремел!

И в гущу ринулся отважно

Он дел, запущенных вконец,

Рутинных, каверзных, бумажных,

И самых важных и делец.

И край узнав он досконально,

Проектов множество реформ,

Умом замыслил гениальным, –

Грядущим деятелям – корм!

 

«О, сколько рыбы могут море

И Волга-матушка нам дать!

Поднимем промысел мы вскоре –

И край наш будет процветать.

А также дело соляное

Нам много выгоды сулит,

Богатств немало под ногою

Земля приволжская хранит!

Для торга всяких иноземцев

Нам должно льготами привлечь,

О деле важном, а не дельце

Мы поведём с купцами речь!

И поселенцев надо русских

Принять поболе для работ,

И не давать разбойным спуску,

Умножив воинство за год!»

14 1720 г., С.-Петербург

 

А год спустя уже в столице

Петру задумки показал,

И, прочитав его страницы,

Правитель с радостью сказал:

 

«Ты ловок, чёртушка, и дерзок, –

Меня ты снова удивил,

За малый времени отрезок

Реформы новые родил!

Со мной на водах олонецких

Пока что время проведёшь».

 

И тут же обнял по-отецки,

Горячки унимая дрожь.

 

Волынский, будучи в столице,

Во всём старался преуспеть -

В высоком ранге утвердиться

Важней всего ему суметь!

Дары богатые подспорьем

Служили верно хитрецу -

Их после встречи уже вскоре

Он слал полезному лицу!

И шёлк гилянский бесподобный,

И шемаханские ковры,

И снедь для царственной особы –

Икра зерном и осетры, –

Всё это шло немедля в дело

Знакомства важного ему,

А спесь пока его терпела,

Дав волю лести и уму.

И скоро связей в Петербурге

Немало нужных заимел,

Речистый умник без натуги

И снобов обаять сумел!

А среди них – великий канцлер –

Могучий деятель петров, (Г.И. Головкин)

Такие связи – это панцирь,

Его защита от врагов!

 

Особо рад был губернатор

Чудесным встречам во дворце –

С царицей видяся приватно,

Подругу зрил в её лице!

Сумел хитрец Екатерину

Речами пылкими пронять,

Все путы робости отринув,

Геройским видом обаять!

И с Монсом запросто сошёлся

С её подачи удалец,

Любимцу по сердцу пришёлся

Петра Великого птенец!

Волынский в письмах его «другом»

И даже «братом» назовёт,

В уплату будущей услуги

Коня горячего пришлёт…

15

Решил и личное он дело

Зимой в столице, наконец, –

Невесту знатную умело

Себе сосватал молодец!

Племяшкой матери петровой

Девица Сашенька была,

Умна, к добру всегда готова,

Она красавицей слыла!

Сама царица подсобила

И стала свахой молодца,

И дать согласье побудила

И дядю Саши, и отца.

 

Обряды нужные свершились –

Маячит свадьба впереди,

Его головушка кружилась

И сердце грохало в груди!

Навеки вместе с Александрой –

Уже назад дороги нет,

Но состоянье было странным –

Похожа явь была на бред.

Себе соврать-то невозможно

И совесть жгла его порой –

Его признанье было ложным –

Царю он стать хотел роднёй!

 

Рассудка хладом отрезвлённый,

Жених с досадой понимал,

Что демон страсти уязвлённый

Не раз сведёт его с ума.

Ужель ему он покорится,

И сласть возьмёт на стороне?

Но выбор сделав, не годится

В любви отказывать жене!

Умна подруга и пригожа,

Спокойна нравом и добра –

Она сама ему поможет,

И бес уйдёт из-под ребра!

Семьи желал он изначально,

А одиночество терпел,

Но многоликой и случайной

Любви Волынский не хотел.

 

А Сашу облик его броский

В волненье сразу же привёл

И на цветок пролились слёзки –

Он через день уже расцвёл!

Его глаза – черны и жгучи,

Зажгли огнь в её душе,

Натурой всей своей кипучей

Живёт он в Сашеньке уже!

Глубокий ум его и силу,

И вихрь страсти огневой

Она постигнув, загрустила:

 

«Он по расчёту лишь со мной!

Его талантам нет предела

И он взойдёт на самый верх,

И хоть в нём чувство не вскипело,

Мне полюбить его – не грех».

16

Устав в столице от поклонов

И льстивых приторных речей,

Озлясь на графов и баронов –

Умом ничтожных богачей,

В своих владениях Волынский

Дал волю гневу своему

И колотил людишек низких,

Попал кто под руку ему!

Служа отечеству толково

В своей губернии, чудак,

Он собирал «поборы» снова

И снова взятки брал «за так».

 

В нём сочеталися высокие

Черты великого творца

И все правителя пороки,

Как самовластного лица!

Такая двойственность у многих

В те годы виделась вельмож,

И вовсе не было тревоги,

Что путь их к цели нехорош.

Он, став всесильным господином,

Творил в те годы беспредел,

Избить не прочь простолюдина,

И род он княжеский задел!

 

А было так. Гордец Матюшкин (генерал-аншеф)

Имел в дому своём шута,

Служил он мичманом при пушках

В порту каспийском в те лета.

И князем кликали Мещерским

Того пройдоху господа,

Он язвой был и шибко дерзким

В остротах колющих всегда!

Горячий норовом Артемий

И сам обидчивый как пёс,

Потока гаерских глумлений (клоунских)

В тот день безрадостный не снёс.

И, гневом дьявольским объятый,

Велел прислужникам своим

С шутом расправиться проклятым -

За наглость расквитаться с ним!

И сам придумал он потеху,

Людей чтоб оной разогреть,

Но многим было не до смеха

Мученья князя лицезреть…

 

Сидел бедняга на кобыле,

Весь сажей мазаный - как негр!

К лодыжкам вязаны две гири

И суки с норовом мегер.

Храпит лошадка и мотает

Главой гривастой, обозлясь,

А суки скалятся и лают,

Сорваться с привязи стремясь,

И тянут в ярости за ноги

Шута несчастного, рыча,

А люд, толпяся у дороги,

Дивится рядом, гогоча.

Часа он два, бедняга, ёрзал

На конской вымокшей спине

И слал мучителю угрозы:

«Попомнишь, сударь, обо мне!»

И лёд солёный голым задом

Он после плавил битый час,

Сошла с лица его бравада

И слёзы лилися из глаз…

 

Понять ли нам, читатель верный,

Поступка мерзкого резон?

Принять ли дикость этой скверны –

Ума высокого урон?

Таким был образ многоликий

Персоны этой непростой,

Историй же подобных, диких

Не счесть в России крепостной.

Обычным было униженье

Лицом могутным слабака,

Эпохи лютой порожденьем

Была жестокость шутника.

Но всяк обиженный боялся

Пока что жалобы писать –

Хотя правитель и зарвался,

Но высоченна его стать!

Пока он в милости-то царской –

Себе писаньем навредишь,

И битый в норах без огласки

Сидел уныло, словно мышь…

17

Но час возмездия всё ближе,

Хотя ему и невдомёк,

Весной в лучах светила рыжих

К царю спешил он на порог,

Чтобы пронять его докладом

О том, что сделано в краю,

А после – верил он – в награду

Сыграет свадебку свою!

 

А в Петербурге мир Ништадский

У всех два года на устах –

Закончен труд Петра гигантский

На кровью писаных листах.

И берег Балтики российским

Отныне стал и на века,

И горе тем соседям близким,

Чья вновь протянется рука!

Всю зиму город упивался

Победой в Северной войне

И новый титул обмывался (титул императора)

Петра Великого в вине!

Но минул год и в день весенний

Пришёл Волынскому приказ

К войне готовиться с Хуссейном

За берег Каспия для нас!

 

Волынский рад – в его советах

Монарх увидел уже толк –

Не зря он в Персии за лето

Военный план продумал впрок!

«Я победителем приеду

С войсками в Персию!» – твердил,

Пророча лёгкую победу,

Он и царя в ней убедил.

Ведь он – советник ныне главный

В делах персидских непростых,

И сам рискнул в военном планах

К победе выстроить мосты!

А потому и мчит в столицу,

Весь полный радужных надежд,

Что план войны его годится,

Он убедит в дворце невежд!

Об этом также он в отчёте

Своём поведает Петру,

Ведь он двойную вёл работу

В своих владеньях и порту!

Успел флотилию сготовить

К походу транспортных судов,

А чтоб толково их построить,

Набрал умельцев из портов.

 

И снова царь им был доволен

И ставил всем его в пример:

 

«…А вот теперь, жених, ты волен

Заняться первой из венер!

И погуляй вовсю в столице,

Пока нам Марс не вострубил,

Война близка и молодице

Свой выкажи геройский пыл!»

 

Весной отпраздновали пышно

В столице свадьбу молодых.

Персон немало было высших

На оном сборище у них.

Ночей отпущено немного

Потом им было на любовь -

В обратную пора дорогу -

Война, ведь, на пороге вновь!

Приехав в Астрахань, к походу

Готовность выказать царю,

Волынский должен и на годы

В военном видеться строю…

18

Судьба казалась благосклонной

Птенцу петрову до сих пор,

Но зависть чёрная - вороний

Уж на него стремила взор!

И роль в карьере роковую

Сыграла с персами война –

С прямой дороги на кривую

Счастливца сбросила она…

Июль 1722 г., Персидский поход

 

Ветрам попутным благодарна,

Эскадра русских кораблей,

Спеша к приверженцам Корана,

Снялась с чугунных якорей.

Стоял взволнованный Волынский

С четою царской на ветру,

Он бил им в щёки, влагой брызгал,

Горчил и жалился во рту.

Летел стремительно по волнам

Огромный флагманский корабль

И взор стремил, тревоги полный,

Великий Пётр в морскую даль.

Горбами дыбились, белёсы,

На мачтах стройных паруса,

И, дула выпятив, угрозу

Казали пушек телеса.

Скрипели мачты, волны бились

И пеной брызгали морской,

И чайки вихрями носились,

Взрывая криками покой.

Дурным предчувствием томимый,

Метался Пётр по кораблю,

Грубил сподвижникам любимым

И клял пурпурную зарю…

19

На день двенадцатый эскадра

К земле персидской подошла.

В стволы забили уже ядра

И хмарь войны уже нашла!

Известье горькое, лихое

Ждало царя на берегу -

Его, гонимые, рукою,

Драгуны пали на лугу!

В засаду русские отряды

Попали нынче у села,

Но только лишь одна бравада

Вояк петровых подвела?

Намедни хором заверяли

Его военные чины:

 

«В Эндери том людишек мало

И страхом все укрощены».

 

А командир вину свою же

На губернатора свалил:

 

«Я потому был обнаружен,

Что план его неточен был».

 

«А ты мне, пёс, о чём глаголил?!» -

Правитель русский заорал

И гнев свой выпустив на волю,

Дубинкой мужа покарал!

Вконец униженный Волынский

Удары с мужеством встречал,

И голову понурив низко,

Кривился с боли, но молчал.

Участье снова проявила

К нему царица в горький час –

Супруга за руку схватила

И огнь в очах его погас.

 

Весь день недобрый разбирался

Он с делом скорбным до конца,

И час ли, два ещё ругался,

Пугая дикостью лица.

Вины Волынского правитель

В несчастье оном не узрел

И гнева жар, раздутый свитой,

В душе мятежной прогорел.

А утром дружески сказал он

Служаке битому в лицо:

 

«Обидел своего вассала –

Прости и будь ты молодцом.

В долгу отныне я, Артемий,

Напомни в свой недобрый час,

Когда согнут твои колени

Грехи действительных проказ!»

 

Волынский год потом от боли

Страдал в побитой голове

И дал шагать себе он волю

По людям – вточь, как по траве…

20

Безумный случай стал началом

Потока грянувших невзгод -

Вся рать завистников вскричала,

Хулу сготовив наперёд!

Сам командир эскадры русской

Апраксин – граф и адмирал

В кругу придворных царя узком

Не раз Волынского марал.

Немало слухов всяких лживых

Царю за правду выдавал,

Купцов наветы и служивых

В хулы пожарище кидал:

 

«Когда посланником российским

Волынский в Персии служил,

Поступков он немало низких

Себя позоря, совершил!

С купцов налоги брал и взятки

И много шёлка утаил,

А с ним ковров цветных и ярких,

Что Вам правитель подарил…»

 

Не всё, конечно, царь на веру

Из тех доносов принимал,

Но слишком множились примеры,

Когда Волынский плутовал!

И что лукавить – не однажды

Петра избранник согрешил,

Да и потом подачек жаждал

И люд поборами душил.

Терял сей образ незаметно

Свои высокие черты,

Подтаял и фавор за лето -

Неужто рухнет с высоты?

 

Поход Персидский продолжался.

Но берег западный заняв,

Недолго царь там задержался,

Суда в Дербенте потеряв.

Порушен бурей в одночасье

Был транспорт парусный в пути

И вновь Волынского в несчастье

Винили этом, возмутив.

Его мол, грех в изготовленье

Таких непрочных кораблей!

Согнуть пришлось ему колени

Перед монархом поскорей.

И Пётр простил его сурово,

Решив должок ему вернуть,

Но не взойти фавору снова,

Почётом прежним не сверкнуть!

Поход морской был неудачным,

Вернулись в Астрахань войска,

И царь уехал в Питер мрачным,

Поставив крепость на песках…

 

21 1723 – 1725 гг., Астрахань

Пока Волынского оставил

На губернаторстве монарх,

Но в крае роль его ослабил,

Уняв всевластия замах!

Иным персонам поручал он

Дела военные вершить

И дипломатии началам

С умом и строгостью служить.

 

Матюшкин, Кропотов, Аврамов –

Вояки злые и посол,

Умами дерзкие и нравом,

В один с ним брошены рассол!

В Персидских занятых районах

Войска Матюшкин подчинил,

А Кропотов по воле трона

В краю все крепости чинил.

 

Единой власти разделенье

К раздорам частым привело –

Своё лишь собственное мнение

Упрямым склочникам мило!

А потому доносы в Питер

Вороньей стаей понеслись

И злой с дубиною правитель

Над сим гадюшником навис!

В столицу вызвал он немедля

К себе скандальных молодцов,

Огонь в очах на лике бледном

Смирил мгновенно гордецов!

И хриплым голосом, зловеще

Гудящим в мёртвой тишине,

Велел им клятвою скорейшей

Своей противиться вине.

А коли ложь они сокроют

В своём ответе перед ним, –

Навеки в грязь себя зароют

И жить тогда в позоре им!

 

В ответ - хулители сомлели,

От страха жала прикусив,

И друг над другом не довлели,

Грехи все разом отпустив.

Ушло ненастье и Волынский

Опять отделался легко,

Хотя на путь ступил он склизкий,

Зайдя в проказах далеко!

И только штрафом был наказан

За всю скандала суету,

Клеймя в душе того заразой,

С кем власть делить невмоготу…

22

И снова Монс с Екатериной –

Его высокие друзья!

Царя супругою хранимый,

И знать потсылую дразня,

Он принял в празднествах участье –

Императрицы торжествах,

И рядом будучи, весь счастьем

В день коронации пропах!

 

Недолгим было ликованье

Его от милости верхов,

Судьбою брошен на закланье

Творец реформы и грехов.

Домой лишь только возвратился,

Лихой был новостю сражён –

Скандал недавний, что дымился,

Врагами снова разожжён!

О злом поступке его мерзком

Узнал правитель от господ:

 

«Унижен князь им был Мещерский

И весь в обиде его род!»

 

Ответ монарха был ужасным:

«Он сам судьбу свою решил -

Коль стал для общества опасным –

Получит то, что заслужил!»

 

В столицу вызванный, сидел он

В чужих покоях и страдал,

Под жерновами своё тело

Уже он видел и рыдал.

Отныне вовсе не дубина

Ему угроза, а топор,

Слепая ярость исполина

Ему – смертельный приговор!

Но что до совести – спокойна,

В себе он зла не одолел,

И только гнева дух убойный

Над ним к завистникам довлел!

 

Мы говорили, что поступок

Его – не повод для суда,

Ведь и монарх немало зубок

Вельможам выбил в те года!

Но дело в том, что раздраженье

Уже Волынский вызывал,

Коль никаких он нарушений,

Ведь за собой не признавал!

К тому же царь тогда изменой

Екатерины был взбешён

И всех ломал через колено,

Кто был Виллимом обольщён. ( Виллим Монс )

И зол на Меншикова очень

Он был в те дни за воровство,

За то, что голову морочил

Ему, скрывая мотовство!

 

Слезами Катя истекала,

А Монс был с другами казнён,

Косою смертушка сверкала,

И следующий, казалось, - он!

Волынский дух уже кровавый

И страх смертельный ощущал,

Видений дьявольских он лаву

В сознанье мученом вращал.

Страдал от муки ожиданья

И в чудо веровал опять,

Унять пытаяся рыданья,

Мечтал он детушек обнять.

Судьба, однако, пощадила

Опять Волынского тогда –

Царя хвороба погубила,

Отняв у мира навсегда…

23

28 января 1725 г., С.-Петербург

 

Скончался Пётр и заступила

На место мужняя вдова –

Лихая Меншикова сила

На трон ей выдала права!

Февральской ночью одолели

Бояр приверженцы Петра

И князь добился своей цели,

Став узурпатором с утра,

Коль подчинив себе негласно

Подругу злых военных лет,

Он был сатрапом самовластным,

Алкая всех свести на нет!

 

Одним из первых же указов

Опала снята с бедуна,

Как будто все его проказы –

Не счёт в иные времена!

И он в столице как в Париже

Резвился долго при дворе,

И стал царице ещё ближе,

Забыв о бедах в январе.

Но впрок ли деспоту леченье

Пошло столичным торжеством?

На новом месте назначенья

Ответ узнаем мы потом.

 

Стал губернатором казанским

По воле царской наш герой,

Включая власть над домом ханским

И всей калмыцкою ордой!

И штраф был с хитрована сложен

И жалованье вернули враз:

 

«Наверно, кислые все рожи

У моих недругов сейчас!»

 

И вновь он волнами тщеславья

К манящим далям устремлён,

Коль путь ухабистый бесправья

Им был опять преодолён.

Два первых года он в разъездах

Был постоянно по делам,

Миря калмыков повсеместно

И разбирая их бедлам.

Высоким чином генерала

Он был царицей награждён

И был уверен, что скандала

Навеки образ побеждён…

24

Но всё не так – ещё упорней

Трудился главный прокурор -

Намерен зло пресечь он в корне,

И свой готовил приговор!

Сколь раз царицу Ягужинский

Унять Волынского просил,

Когда к очам её он списки

Проказ служаки подносил!

И докучал императрице

Докладов частых болтовнёй,

Не зная словно, что ярится

Давно на суд она «дурной»

И уиолял её калмыков

Иной персоне поручить:

 

«Умом Голицын, а не рыком (фельдмаршал

Их сможет лучше приручить. М.М. Голицын)

И как иначе – он же воин,

Фельдмаршал первый и герой,

А Ваш Волынский неспокоен

И дракой тешится порой!

Не может дланями своими

Правитель край весь охватить,

А злыми мерами крутыми

Способен свару возбудить.

Иного надо дипломата

Для дел задействовать таких,

И чтоб ума была палата,

И чтоб людей не бил под дых.

Я разумею, чтоб Голицын

Фельдмаршал взял их под надзор,

Коль там войска его в станицах

И в действах праведных он скор».

 

Уже давно петров законник

Готовил нож на стервеца

И злобы к оному невольник,

Его врагом был до конца.

И всё же в царскую немилость

Пока Волынский не попал,

Но ещё больше разъярилась

Его хулителей толпа!

Она никак не унималась,

Грозя правителю тюрьмой

И его делом занималась

Со всем пристрастием зимой.

Уже в Коллегии Военной

Служаку предали суду

За все над мичманом глумленья

У чад и взрослых на виду.

И все с калмыками сношенья

Его порочными сочли,

И в январе суда решенье

Царице жёсткое прочли.

А поутру была от хвори

Екатерина не в себе

И поддалася уговорам,

Не защитив его в борьбе!

 

Уволен тотчас был Волынский

Со всех высоких должностей

И снова в путь помчал неблизкий

На штурм столичных крепостей!

Он в Петербурге нос по ветру

Держал весною, как всегда,

И вновь сыскал апологетов

Себе на трудные года.

Предвидя крах он фаворита, (А.Д. Меншикова)

Его могильщиков узнал,

И Долгоруким себя хитро

Их сотоварищем назвал…

 

6 мая 1727г., С.-Петербург

25

Два года лишь Екатерина

Со дня избранья прожила.

В застолья час, гостей отринув,

Петрова тень за ней пришла!

Манима призраком суровым,

К нему приблизилась она

И, не успев сказать ни слова,

Наверх была вознесена.

Объята хладными руками,

Дурманом Вечности дыша,

Не плоть её над облаками

Летела вовсе, а душа!

Таким был сон её предсмертный,

А явь – горячечной была.

Шестого мая до рассвета

Императрица умерла…

 

Не дали трон Елизавете –

Петрова внука возвели, (Пётр II)

Коль он полезен тем и этим

Столпам отеческой земли. (Меншикову, Голицыным

Но кто же править будет царской Долгоруким)

Рукой ребяческой теперь?

Пока что Меншиков - боярский

Клан не открыл ещё ту дверь.

За нею – профиль Долгорукой –

Невесты будущей царя.

Ожесточение и муки

Она познает с января!

Была красавицей-гордячкой

Екатерина в те года,

Но алчность отчая горячкой

Сожжёт ей душу навсегда.

Насколь печально – безысходной

Пройдёт вся жизнь её потом!

Угасшей рано и бесплодной

Она вернётся в отчий дом....

 

А вот соперница-невеста

Мария Меншикова там.

В дворце ей двери повсеместно

Отец открыл недавно сам.

Она бледна и миловидна

И не по возрасту умна,

Но так печально и обидно,

Что канет жертвой и она!

И даже меньше Катерины

Она, бедняжка, проживёт,

Будут снега вокруг и льдины,

Где ночью смерть её найдёт. (г. Берёзов)

Отца химерой одним махом

Она загублена была,

И судьбы схожи, как у птахи

Два в кровь изломанных крыла…

26

Брак политический – оружье,

Одно и то же у врагов,

Кому послужит оно хуже –

Лишиться могут и голов!

Но, право, так ведь не любили

Сатрапа в обществе тогда,

Что Долгорукие срубили

Сей дуб прогнивший без труда.

А с ними – сблизились в те годы

И все Голицыны-князья

И вместе делали погоду,

Себя над троном вознеся.

Но благодей Голицын Дмитрий,

Один из первостных умов,

Не чтил и вовсе главных в свите:

 

«Особо Лёшка бестолков

И цель одну лишь он имеет –

Петра на дочери женить,

А сын над отроком довлеет

И приучает водку пить!»

 

Его пора не наступила,

Но он себя готовит к ней:

 

«Чтоб управлять державой, сила

Вверху должна быть поумней!»

 

Особо думал о Совете

Верховном тайном из дворян,

И лишь его всевластной метил

Он сделать силой, хитрован!

В Совете нынешнем он – главным

И был, по сути, мудрецом

Во всех делах Совета славных

Его всем виделось лицо…

 

Волынский мотом жил в столице

Назло бичующей толпе,

Себя вверяя нужным лицам,

Опять готовился к борьбе.

И вот – свершилось! Восстановлен

Он был на должности своей.

А враг притих и обескровлен,

Став в это времечко слабей…

1725 - 1730 гг., Казань

27

Магнатом истинным в Казани

Волынский в тереме зажил, -

Конюшен несколько и псарни,

Чем он особо дорожил.

Дворовых сотню он с собою

Привёз, проверенных, чудак,

С конями связанный судьбою,

Он и охотиться мастак.

А потому десятков восемь

Имел в конюшнях лошадей,

А сколько псов – не знал он вовсе,

Но их-то больше, чем людей!

 

Над всею дворнею поставлен

Кубанец Васька-калмычок,

А может статься – и татарин,

Но он отнюдь не дурачок!

Его Волынский из Поволжья

К себе в губернию привёз.

И ум узнав его пригожий,

На пост дворецкого вознёс.

Крещённый умник был и хитрым,

И очень ловким мужиком,

А что до верности молитвам –

Узнаем с вами мы потом.

Хозяин Васькой был доволен

И распустил над ним крыла,

И даже каверзные волен

Был поручать ему дела!

 

И вновь Волынский энергично

Дела губернские повёл

И, всё постигнув самолично,

В порядок скоро их привёл.

И все положенные сборы

И недоимки за весь год

Проверил оком ревизора

И взял людишек в оборот.

Летел поток распоряжений,

А в каждом – ссылка на указ,

Законность строгого решенья,

Чтоб всякий мог увидеть глаз!

И без учёта он сословных

Различий тех, кого винил,

Немедля санкции к виновным

Крутые очень применил.

 

Таков он был администратор

И образ сей нам с вами люб,

Хоть был в общенье с нашим братом –

Он и горяч, и даже груб!

Его черты благие – разум

И тяга истая к делам,

Огромность коих видя сразу,

Он их без страха делал сам!

И все по-новому, во благо

Чтоб было людям и стране,

Решал он с подлинной отвагой,

Дав бой застылой старине.

Особо труд его в Казани

Явился благом для мирян,

Не важно – библии писанье

Они читали, иль Коран.

28

В то время город был притоном

Всех видов нечисти людской.

Им всё равно, кто был на троне,

Коль не достанет их рукой!

Бродяги, воры и убийцы

Гуляли в местных кабаках

И шайки беглых проходимцев

Повсюду нагоняли страх.

И, злы от голода, бродили

Собаки стаями везде,

Загрызть им всякого по силе,

Коль зов был дьявольским к еде!

Особо ночью было страшно

По тёмным улицам ходить,

Встречая урок бесшабашных,

Готовых запросто убить!

А сколько женщин-то гулящих

В Казани бедной развелось!

Казалось, в городе смердящем

Всё зло державы собралось…

 

И перво-наперво правитель

Закрыл кабацкий карнавал

И все притоны, где грабитель

И всяк убийца пировал.

Очистил город повсеместно

И все окрестные места

От всех бродяг он неизвестных

И лиц, чья совесть нечиста -

Бежал кто с каторги и тайно

Вблизи Казани проживал.

И всяку тать Волынский рьяно

Своим законникам сдавал.

Виновных до крови бивали

По спинам палкой и кнутом,

Иных и вовсе убивали,

Возни чтоб не было потом.

Повсюду стали караулы

По тёмным улицам ходить,

В забвенье канули загулы

И пьянь напугана шалить…

 

А вкупе с делом полицейским

Повёл с пожарами борьбу.

И заработать дал он сельским,

Призвав на стройку голытьбу.

И вот дома все нежилые,

Что в центре города, снесли,

И разобрав ряды мясные,

К реке Казанке увезли.

И много прочих деревянных

Домов убрали от греха,

Чтоб крепость ввек была сохранной

От огневого петуха!

29

Но вот изнанка-то правленья

Его ужасною была –

Пороков тех же проявленье –

В Казани - явь, а не хула!

Вину за беды свои в прошлом

Волынский недругам отнёс –

Чтоб край богатым был и мощным

Ведь он решал тогда вопрос!

Любитель взяточной свободы,

Пороком взятку не считал:

 

«Все люди алчны от природы,

И втайне всяк о ней мечтал!»

 

А то, что нравом выделялся,

Он с дерзким смехом признавал, -

 

«Что делать, Питер коли дрался

И сам уроки нам давал!»

 

Во всей красе его пороки

В краю казанском расцвели

И губернатора уроки

Иных до смерти довели!

К наживе страсть его стремила

Себе поболе всего брать,

Но по закону ему мило

Народ губернский обирать!

И он выискивал дотошно

Иные виды платежей,

От них доходы денно-нощно

К нему стекалися уже.

А был посредником Кубанец

В таких финансовых делах,

Но не его грозящий палец,

А губернатор сеял страх.

 

Страдали больше инородцы

От ухищрений стервеца

И в тёмных прятались колодцах,

Разор постигнув до конца,

Коль смертным боем вымогались

У них нередко платежи,

И кто смелее – разъярялись

И в гневе брались за ножи.

 

Боялись граждане сатрапа

Как бури страшной иль чумы

И всяк ломал пред оным шляпу

И фимиама гнал дымы.

Но всё же был один вражина

Ему опасный в те года,

Он козней главною пружиной

Бывал в губернии тогда.

Духовным ведомством губернским

Сильвестр в ту пору управлял,

И он доносов много мерзких

В далёкий Питер направлял.

И в пику оному Волынский

Синод прошеньями томил –

Заняться кляузником низким

Христа наместников стремил!

Прожили год они в раздорах –

Два разных следствие велось,

И духовенства грозным хором

Свалить сатрапа удалось…

30

Зима 1730г., Казань-Москва

В году тридцатом было это.

Вступила Анна на престол –

На зов Верховного совета

Волчицей вышла их кустов!

А с нею вместе Салтыковы

Из тени вышли ко дворцу –

В фаворе родственники снова

И льнут к высокому лицу!

Но даже милостивцы эти

Помочь служаке не смогли -

Всесильным будучи клевретом,

Раздул Синод уже угли.

Крыла орлиные правленья

Птенца петрова сожжены:

 

«Уволить пса без промедленья

И к персам выслать из страны!»

 

В команду дальнюю назначен

Волынский в крепости служить –

Забыть там прежние удачи

И гонор свой разоружить.

А вкупе с этим наказаньем

Беда другая подошла –

Скончалась Сашенька в Казани –

Супруга в Вечность отошла!

К подруге милой прикипевший,

Волынский горем был сражён –

Больным совсем и постаревшим

Всем виделся в ту пору он.

С отцом остались малолетки –

Дочурки обе и сынок.

Дивил жену заботой редкой

О милых чадах муженёк!

Машутка, Аня и Петруша –

У вас что будет впереди?

Очаг семейный коль порушен,

Угас и жар в его груди…

31

Но бед недавних осмысленьем

Взрастил он гнев и на себя -

Грехов он тяжким умаленьем

Свой образ холил, возлюбя!

Корысти смрадом зачастую

Дела благие осквернял!

Поборов мерзостью, лютуя,

Народ невинный оскорблял!

Природой щедро одарённый,

Свой разум часто предавал

И диким чувством покорённый,

Безумьем мозг короновал!

Людишек бил, иных калеча,

Объятый яростью, как зверь,

От духа крови человечьей

Мутило грешника теперь!

 

Богат он нынче от поборов –

И лихоимства, и даров,

И золотые под запором

И много шёлка и ковров.

Неужто всё, на что способен,

В своей он жизни показал?

Взрастив он зависть узколобых,

Неужто всё уже сказал?

И вспомнил с горечью Волынский

Петровой сладость похвалы,

Когда премудрые записки

Его прикрыли от хулы,

Когда ума его деянья

Правитель русский оценил,

Восторг излив он дарованью,

Великой милостью пленил!

 

«О нет, мой царь, я не потерян

Ещё для дел великих – верь,

Мой долг отечеству не мерян –

Открою я реформам дверь!

Доколе умнику глумиться

Над светлым разумом своим?

Позорна жизнь не повторится –

Все обращу пороки в дым!»

 

Презрев лихое назначенье,

В Москву отправился храбрец –

Ума взбодрённого свеченье

Стремило мужа во дворец!