Человеческая память имеет одну особенность: она избирательна. Она хранит то, что согрето любовью, но уничтожает в своих запасниках все, что противно ей. Лелеет теплоту материнских ладоней, яркий солнечный свет, теплый ласковый ветер, но не помнит кованных немецких сапог и груды трупов после сражений. Вечный огонь в память о тех, кто не вернулся с войны. Пламя газового рожка легко и прозрачно. Пламя настоящего таежного костра пахнет хвоей. Каждая пихтовая иголка образуют свое собственное маленькое пламя, быстро вспыхивает, быстро исчезает в воздухе. У вечного огня список погибших. Кто эти люди? Много ли успели сделать за свою жизнь до того, как отдали её войне? Может, они, точно маленькие пихтовые иголки, вспыхнули и улетели в вечность?

 

В 1933 году село Некрасово было пригородом Томска и располагалось на реке Басандайке, притоке Томи. Кругом – тайга. Множество ручейков бегут между корней деревьев. Малые ручейки собираются сначала в один большой ручей, а потом в реку. Чуть низина – уже болото. На холмах дома. Жители села спускались с холмов на реку Басандайку за водой. Зимой ребятишки катались с холмов на санках и коньках. Коньки в деревне делали из треугольных деревянных баклуш, прикрепив к ним проволоку. Вместо креплений - палка, на которую наматывалась веревка и закреплялась у щиколотки. О существовании ботинок, к которым крепятся коньки, дети узнали только в 1938 году.

 

Некрасово – это была вторая деревня, куда семья переехали после села Атемар- места её рождения. Атемар – крепость Саранска. В Атемаре испокон жили деды и прадеды Пакшиных, в Атемаре родились Иван и Максим, первый в 1923, второй в 1927 годах. В Атемаре жили хорошо, земли было много. Землю давали по числу мужиков в семье. В тридцать первом, когда начались аресты, и отец знал, что его тоже заберут, бежал из села. Вывез ночью тайно семью из деревни. Бросил дом, скотину раздал родне. Детей вместе с домашним скарбом погрузили на телеги, доехали до Саранска, сели на поезд, идущий по направлению в Сибирь, в Прокопьевск.

 

Дорога была долгой и трудной. Продукты, что брали с собой, быстро закончились, покупали колбу (полевой лук) в дороге. Максим на станции Тайга вышел погулять, увидел траву, подумал, что колба, наелся, потом долго мучился расстройством желудка. В Прокопьевске сначала жили в конторе, где работал отец. Есть было нечего. Вытрясали крошки из продуктовых мешков и из этого варили суп. Двое маленьких детей умерли здесь. Так и остались только два брата: Иван и Максим. В Прокопьевске самыми страшными были крысы, которые свободно бегали по конторе и совсем не боялись людей. Прожив в Прокопьевске год, переехали в Тайгинский район, потом в село Некрасово, а только потом в село Арсеново Крапивинского района Кемеровской области. Человек ищет лучшей жизни, так её искали и Пакшины. И они её нашли: в 1934 году в селе Арсеново жить было хорошо, сытно. Дети впервые наелись досыта за предыдущие голодные годы.

 

Тайга, окружавшая Арсеново, была мягче и светлее Томской. Так же как и под Томском - горы и холмы, на которых росли ели, сосны, березы и осины. В деревне Каменка, в 5-10 километрах от села – шахта. В гору проложена железная дорога, по ней ходили вагонетки. Но сельчане топили дровами. Дров много – сколько хочешь грейся. В Арсеново отец работал в совхозе, который занимался разведением племенных коров. Получили квартиру, корову, которая давала много молока. Держали поросят, кроликов, которые быстро расплодились в подвале с отдушиной, выходящей на улицу.

 

В Арсеново братья пошли вдвоем в школу: Ваня в четвертый класс, а Максим в первый. Первый свой год в школе Максим запомнил потому, что досыта наелся. Колхоз кормил детей в школе жирным супом и картошкой с мясом. Пекли для детей деревенский хлеб. В Арсеново Иван заболел сибирской язвой. У него распухла губа, врачи ничего не могли сделать. Вылечил ветеринар. Но у Ивана верхняя губа так и осталась бесформенной. Почему-то Максим ощущал себя всегда более везучим, чем брат. И даже не потому, что не заболел сибирской язвой, а брат заболел. Просто считал, что ему всегда везло больше, чем брату. Вспоминал, как из-за одной его шутки Иван чуть не утонул.

 

В Арсеново был пруд, образованный ручьем, стекающим с горы по желобу из долбленого дерева. Чтобы вода не шла дальше, была сделана запруда и сток из пруда. Вода в пруду чистая. Где запруда – мельница, там мололи зерно. Купались выше запруды. Берег, обросший травой, у берега глубоко. Там Иван учил Максима плавать. Раз Ваня разбаловался, нырнул, а Максим это видел, лег на воду, не давая ему всплыть. Тот нахлебался воды, рассердился. А ведь просто шутили. Потом решили переплыть запруду. Максим только научился плавать, он ни разу еще не переплывал её. Старшие говорят:

-Если переплывешь - сразу научишься плавать.

Поплыли: младшие по середине, старшие ребята по обеим сторонам.

Друг Максима выдохся, вернулся. Иван спрашивает у Максима:

- Доплывешь?

-Доплыву, - отвечает. Переплыли. Но нужно плыть обратно. Максим больше не может, обратно возвращались посуху.

 

Был и такой случай. Пошли на рыбалку трое взрослых ребят, двое помладше. Шли по тайге, вдоль берега реки Мунгат. Маленьких ребят брали для того, чтобы те относили рыбу и подносили банку с червями. Рыболовы переходили все время на новые места. Рыбалка сначала была хорошая. Рыба была непуганая, хорошо брала. Но вдруг перестало клевать, стало темнеть. Потом солнце совсем исчезло. Установилась тишина. Это было полное солнечное затмение, которое продолжалось довольно долго. Ребята испугались, сбились в кучу. Берега у реки крутые, заросшие. Страшно. Старшие объясняют младшим, что не надо бояться, но все равно страшно. Страшно еще и потому, что сами старшие тоже боятся: тайга ведь кругом. Через некоторое время солнце вышло, природа ожила. Обнаружили, что зашли довольно далеко. Возвращались по берегу реки. Это был 1934 год. Может, это затмение что-то предвещало? Как будто кто-то неведомый все время наблюдал за жизнью людей, не давая им быть счастливыми.

 

Начались времена «ежовщины», массовые аресты. Сначала арестовали директора совхоза, который был всеми уважаемый человек. У него был патефон, который он выставлял на улицу для развлечения всей деревни. Его объявили «врагом народа», расстреляли. Потом арестовали бухгалтера, бригадиров. На общем собрании на отца наговорили, завели дело. Отец тогда временно исполнял обязанности бухгалтера. Часто ездил с отчетами в областной город. Каждый раз, когда уезжал, семья собирала его как в тюрьму. Приезжал проверяющий из областного города, останавливался в доме Пакшиных. Это был мужчина средних лет, на костылях. Бабушка не побоялась высказать ему прямо в лицо то, что было на сердце: дескать, мы тут тебя поим-кормим, а ты сына моего потом арестуешь. Проверяющий усмехнулся. Проверка окончилась благополучно, отцу предложили остаться бухгалтером. Посоветовавшись, семья все же решила уехать в город, где жили три отцовские брата. Это был Рубцовск.

 

Отец устроился работать бухгалтером в межрайконтору «Сортсемовощ», где ему дали квартиру. Дом был одноэтажный, высокий, бревенчатый, на двух хозяев, бывший купеческий. В одной половине поселились Пакшины, в другой жила семья милиционера.

 

Когда мать в 56 году ездила на родину в Атемар, смотрела на свой прежний дом, то плакала. Дом в Атемаре был хороший, большой, не сравнить с другими. Местная власть в Атемаре сделала из него сельсовет.

 

Спокойной жизни и в Рубцовске не получилось. Началась война. О начале войны жителям стало известно по радио из выступления Молотова – заместителя И.В.Сталина в 12 часов дня 22 июня 1941 года.

 

Максим слушал сообщение вместе со всеми, много раз, надеясь, что в следующий раз будет передано что-то ещё, более важное и значительное.

- Германия – это клочок земли по сравнению с нашей страной, мы её шапками закидаем, - сказал Иван, не ведая о том, что ровно через год не то, что не закидает фашистскую Германию шапками, а сам навеки останется лежать где-то в далекой стороне, сраженный немецкой пулей.

 

Родители более трезво смотрели на событие: война есть война, заберут всех, надо готовиться. Старшее поколение пережило не одну войну: и первую мировую, и гражданскую. Знали - на плечи простого человека ложится большая часть трудностей. Забирать мужчин начали сразу после объявления войны. Сначала года рождения 1905- 1922, потом 1923-1925.

 

День прощания с отцом Максим хорошо запомнил. Из-за мороза призывников собрали в кинотеатре на втором этаже отдельно от провожающих, потом разрешили проститься. Отец обнял всех по очереди, а когда дошел до Максима, сказал:

-Ты теперь будешь вместо меня, береги мать и сестер.

Потом будущих солдат повезли на вокзал. К составу (это были теплушки) никого из родных больше не подпустили.

 

Следующим был Иван. Он ушел на фронт в феврале 1942 года после окончания пехотного училища. Мальчишки тех лет готовилось к войне, знали, что не пройдет стороной. Поэтому выбирали себе военные специальности. Это был первый выпуск училища. Лагерь училища располагался в районе свинофермы, недалеко от города, поэтому семья часто видела Ивана. Он сообщил им дату отправления. Группу привели на вокзал, все ждали прибытия поезда. Ваня успел добежать домой проститься. Дал сестренкам по кусочку сахару, а Максима послал за матерью, которой тогда не было дома. Мать успела проводить сына, поезд еще не ушел. Так новоявленный младший лейтенант Иван Пакшин отбыл в г.Барабинск Новосибирской области. Там он выписал денежный аттестат на имя матери, которая стала пользоваться льготами как семья военнослужащего. В апреле отбыл на Южный фронт. Вот и все. Последнее письмо написано им 5 августа 1942 года.

 

«Здравствуйте мои родные! Живу я по-прежнему хорошо. Жив и здоров. Письмо я ваше получил, из которого узнал, что папа находится в госпитале. Только на счет раны что-то не разобрал. Вы писали, что у него образовалась рана на локте. Но как, каким образом ничего не написали. Сообщите это поподробнее. Я нахожусь на южном фронте. Сейчас я сижу на охраняемой нами высотке и смотрю на песчаные берега Дона. Вместе с этим пишу вам письмо на коленке. Погода стоит жаркая, дождей не видно. Вчера ночью я ходил купаться в Дон со своим бойцом. Я сейчас спокоен за вас, рад, что вы живете хорошо и ни в чем не нуждаетесь. До свидания. Ваш сын Иван. Адрес по письмам: Полевая почта ст.1692, 524 стрелковый полк, 3-й батальон, 7-я рота, минометный взвод».

 

Все, больше от него писем не было. Видно эта, охраняемая им высота, была последней в его жизни, так как через некоторое время родным пришло сообщение о том, что младший лейтенант Пакшин Иван Семенович, командир 524 стрелкового полка 112 стрелковой дивизии, верный военной присяге, проявив геройство и мужество, пропал без вести 7-го августа 1942 года, т.е. через два дня после своего последнего письма родным. Ивана не стало, но какая-то новая, совершенно иная, его духовная жизнь продолжается и до настоящего времени. Жизнь выполненного долга, примера для подражания и благодарности потомков. Запрашивали в различные инстанции, но ответ приходил такой, как было написано в похоронке. Только в 2007 году из Центрального архива МО пришел ответ, что 524 стрелковый полк 112 стрелковой дивизии 7.07.42 г. вел боевые действия в районе высоты 141,9, которая располагалась в 24 км юго-западнее г.Калач Сталинградской области.

 

Теперь все ясно. Или почти все. Хотя ясно до конца здесь в принципе не может быть.

 

Южный фронт в то время находился на подступах к г.Сталинграду. Гитлеровские войска преследовали отходившие армии Юго-Западного и Южного фронтов. К середине июля советские войска отошли к Воронежу, оставили Донбасс и правобережье Дона. Немецко-фашистским войскам удалось выйти в большую излучину Дона, захватить Ростов, форсировать Дон в его нижнем течении, создать непосредственную угрозу Сталинграду. Сталинград – стал центром грандиозной битвы на Волге. Потеряв неудачу в прорыве к Сталинграду через Калач с запада, гитлеровцы начали подготовку к овладению городом ударами с двух сторон- с запада и юго-запада.

 

В начале августа под Сталинградом четко определились два самостоятельных направления: одно – на Северо-западе, из района Вертячий, Калач, и другое – на юго-западе, из района Аксая. Оба направления вели непосредственно на Сталинград. Ширина полосы Сталинградского фронта возросла к этому времени с 520 до 800 км, а его боевой состав достиг восьми армий.

 

Для повышения стойкости войск исключительное важное значение имел приказ Народного комиссара обороны №227 от 28 июля 1942 г. В этом приказе осуждались «отступательные» настроения, указывалось на необходимость любыми средствами остановить продвижение немецко-фашистских войск, предусматривались самые строгие меры ко всем, кто проявит в бою трусость и малодушие, намечались практические меры по укреплению боевого духа и дисциплины воинов. «Не нужно останавливаться ни перед какими жертвами для достижения тех высоких задач, которые сейчас возложены на Красную Армию, в особенности на Южном фронте. Все части Красной Армии должны понять, что дело идет о жизни и смерти рабочего класса, и потому никаких послаблений не будет. Командный состав должен быть поставлен перед единственным выбором: победа или смерть». Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования. Шага этого Иван не сделал, как не сделали и его товарищи. Но может быть, был возможен плен?

 

Сталин в 1929 г. не подписал Женевскую конвенцию о пленных, так как та, по его мнению, не отвечала духу советского государства. Солдаты, попавшие в немецкий плен, просто обрекались на голодную смерть. Вопрос о военнопленных, их количестве принадлежал к запретной сфере. Судьба советских военнопленных, чудом оставшихся в живых и вернувшихся из фашисткой неволи, сложилась не лучшим образом. Они стали людьми «второго сорта» и подвергались строгой проверке. В победном 45г. Сталин подписал распоряжение о создании лагерей – для «проверки» своих же освобожденных из плена людей. Поэтому, если не плен, то свои расстреляли. Вокруг Сталинграда было создано несколько оборонительных линий, которым был приказ расстреливать наши войска, оставляющие свои позиции.

 

Период с 5 по 10 августа наша армия оказалась в крайне тяжелом положении. Враг предпринял несколько попыток прорвать оборону, окружить войска на правом берегу Дона, стремительным броском выйти к Волге и с ходу овладеть Сталинградом. Но сопротивлением воинов Сталинградского фронта этот замысел фашистского командования был сорван. Гитлеровские войска были втянуты в затяжные бои. За 19 дней сражения, с 23 июля по 10 августа, они смогли продвинуться лишь на 60-80 км и выйти к внешнему оборонительному обводу Сталинграда в районах Калача и Абганерово. Это было время тяжких испытаний для всех резервных армий, прибывших под Сталинград, но особенно сильные удары военная судьба обрушила на только что сформированное объединение, которое лишь 10 июля получило наименование 62-я армия. Мальчишки 62 армии стояли на смерть в 42! Основные силы 62-й армии оказались в окружении. В кольцо окружения попали 6 стрелковых дивизий: 33-я гвардейская, 147-я, 181-я, 196-я, 229-я и 399. Некоторым частям и соединениям (196-й и 399-й стрелковым дивизиям) удалось, понеся большие потери, прорваться через боевые порядки немецких войск и переправиться на восточный берег Дона.

 

Извлечение из документов и выписки из приказов:

Отдельные мелкие группы бойцов и одиночки переправляются через Дон в полосе обороны 131-й и 112-й стрелковых дивизий. Потери огромны.

 

62-ю армию погубила нерешительность, косность мышления командования фронтом, патологический страх, внушаемый Сталиным Гордову и Хрущеву, загипнотизированным приказом 227. Чтобы восстановить боеспособность 62-й, дать ей возможность удержаться на левом берегу Дона, в ее состав включились едва ли не все свежие дивизии, приходящие на фронт. 62-я армия почти полностью обновила свой состав, и это можно было считать её вторым рождением.

 

Жара, доходящая до 47 градусов, пыль, степной ветер. Проведешь рукой по лбу – рука черная. Гимнастерки у бойцов мокрые насквозь от пота, портянки тоже. Даже курить не хочется. Неистово звенят кузнечики. Поникла в полях пшеница, картофельные поля давно вытоптаны инфантерией, размолоты гусеницами траков. В вечерней духоте жалобно попискивают степные суслики. Очевидцы вспоминают, как танки противника под прикрытием авиации врезались в наши боевые порядки. Наши тяжелые танки выдержали атаку, зато легкие Т-60 расползались по оврагам, не принимая боя. От мостов авиация оставила обломки и головешки. На переправах громоздились обозы со скарбом беженцев, переполненные ранеными медсанбаты. Ни одного нашего самолета в чистом и солнечном небе никто не видел. В густой пылище утопали фронтовые грузовики, сплошь забитые ранеными, в кузовах иных машин везли солдат, столь утомленных, что они не просыпались даже от толчков на ухабах. Какие там дороги? Иногда шоферы гнали свои машины прямо по целине, а взрывы бомб или снарядов на поле подсолнухов осыпали бойцов тучами перезрелых семечек...

 

Ветер клонит траву к земле, поет песню свою печальную. Это он о русских богатырях, чьи тела здесь покоятся, сложил её.

-Похороните меня в родной земле.

Да пусть будет только один холмик, поросший травой, не надо мне богатых памятников, хочу быть вместе с той землей, что потом и кровью в 42 поливал, един...

Да пусть выйдет моя мать в то поле широкое да чистое, где нет теперь ни танков, ни трупов, и поищет тот холмик мой в степи да вспомнит меня. А ковыль споет матери моей песню печальную, поминальную...

Прохожий пусть остановится возле холмика, поклонится и спросит:

-Ей, солдат, ты чей будешь?

-Да казачий сын, из стрелков-пушкарей.

-Из мест-то каких?

-Из Пензенской губернии, из-под Саранска, крепости Атемар. Может, слышал?

-Нет, не слышал. Для чего ж ты воевал, жизнь молодую свою отдал?

-Да врага на родную землю не пустил, здесь вот убит лежу...

Тихо катит свои волны Дон, песню ту слушает, боясь потревожить погибших воинов. А жаркий степной ветер матери песню относит, душу её тревожит.

 

Мать, где же ты потеряла своего сына? Для чего ты его растила? Для какой войны? Ведь для любви, для опоры своей в старости растила. Каково было тебе, когда в живых у тебя остался только один сын? Не напишет тебе Иван из Германии, не даст знать о себе в передаче «Ищу тебя». Нет его. Не жди.

 

После получения сообщения из военкомата о пропажи без вести Ивана, матери было отказано в получении денег по аттестату и льготах, но с мая 1975 года ей вновь была назначена пенсия, которую она получала пожизненно, то есть, до своей кончины – до мая 1984 года. Долго она ждала обещанной пенсии погибшего сына. Ровно тридцать три года! А получала только девять лет. Сколько матерей так и не дождались её? Сколько еще таких писем с фронта привлечет внимание историков? Может, судьба матери станет укором совести для потомков? Может, судьба мальчишек будет не только примером, но и уроком истории? Одинаковы ли судьбы воинов-мальчишек 112 дивизии, отправляющихся тогда в феврале 1942 на фронт? Ведь в Сталинград уходили эшелоны…

 

+++

 

Судьба Максима иная, чем у Ивана. Трудовой стаж 40 лет. У Максима дети, внуки, для него покоя нет даже на пенсии. Работа – это его жизнь. Иван так и остался в памяти рослым восемнадцатилетним мальчишкой с косой саженью в плечах, посылающим свою любовь людям. Когда-то гадалка сказала матери: «Иван далеко, далеко, не в нашей стране, живой. Ты его увидишь, но не скоро». Мать никогда и не молилась за него как за мертвого, только как за живого. Так и прожил Иван уже 89 лет своей какой-то особой духовной жизнью, родственной пламени газового рожка или еловым искрам, всегда молодой, всегда уверенный в победе, в себе, только почему-то не совсем удачливый. Но у каждого поколения своя судьба…