Три жизни Гения.

 

Жизнь вторая.

 

Роль длиною в жизнь или шлюха из высшего общества.

 

Окончание...

 

ГЛАВА 43.

Ближайшим важным событием для меня была презентация зала в России. По части самого зала проблем не было никаких. Зато мне предстояло выбрать две с половиной тысячи музыкантов из восьмидесяти тысяч поданных заявок.

Если честно, мне с трудом верилось, что все восемьдесят тысяч красивы, гениальны, амбициозны и неженаты (более того - без личной жизни!).

Всё это тщательнейшим образом проверялось моими людьми. Если возникали какие-то сомнения - понятное дело, их никто не проверял - человек просто автоматически вычёркивался.

Таким образом, к лету осталось только пятнадцать тысяч. Но и этого было слишком много. Я решила не ввязываться в дело до тех пор, пока не останется тысячи три. И на мою "проверку" должно было уйти не более двух месяцев.

 

Я не знаю, когда ко мне вернулось зрение, но обнаружила я это совсем случайно. Как-то во время занятий за роялем у меня развязалась повязка и слетела с глаз. В глаза мне ударил ярчайший свет. Я зажмурилась, но спустя минут пять глаза потихоньку начали привыкать.

Это произошло ближе к концу зимы. Я была счастлива! И первое, что я сделала - полетела в Лондон.

#- Дорогая! Ты потрясающе выглядишь! - встретил меня Эдвард. - Я так соскучился, - он поцеловал меня нежным поцелуем. Не знаю, почему, но мне было жутко неприятно. Вероятно, мне всё-таки уже поднадоело корчить из себя любящую счастливую супругу.

#- Я тоже, - я улыбнулась. - Ты не представляешь, как меня тянуло. И сразу, как у меня получилось, я приехала. Мне кажется, мы не виделись целую вечность! Это так ужасно!

#- Не надо вспоминать минуты нашей разлуки. Давай радоваться встрече!

#- Ты прав! Мне так не терпится взглянуть на наших детей, особенно на нашего сына.

#- Конечно! Я тебя понимаю! - Эдвард светился от счастья. - Пойдём скорее к ним.

Честно говоря, я и не думала, что наши дети уже такие большие! У меня глаза на лоб полезли от удивления. Девчонки уже не просто ходили, но уже и говорили весьма членораздельно!

#- Мамочка приехала! - в один голос завизжали они, увидев меня, и, подбежав, сделали реверанс и после этого повисли у меня на шее.

#- Ну-ну, Элизабет, Александра, леди не пристало себя так вести.

Я с удивлением посмотрела на Эдварда, сказавшего это. Я никак не думала, что он окажется жёстким диктатором в вопросах воспитания.

#- Простите, папа, - они отошли в сторону и снова изобразили реверанс, опустив провинившиеся головы.

#- Эдвард, нам надо поговорить, - я вышла из комнаты, пытаясь держать себя в руках. Он вышел следом.

Мы молча прошли в его кабинет.

#- Что всё это значит? - ещё спокойно спросила я.

#- Я не совсем тебя понимаю. Что ты имеешь в виду?

#- То, как ты разговариваешь с нашими детьми! - я начинала заводиться.

#- Я сказал что-то не то? Извини, но я в отличие от тебя, я занимаюсь их воспитанием. И подхожу к этому весьма серьёзно.

#- Чересчур, я бы сказала.

#- Что ты хочешь этим сказать? - он меня упорно не понимал.

#- Они ещё дети! Не надо пресекать их проявления эмоций! Это нормально и естественно. Они должны высказывать свою радость. Я их мать! И они могут повиснуть на моей шее и громко смеяться!

#- Дорогая, позволь с тобой не согласиться. Это признаки дурного тона. И их надо пресекать на корню уже на первых стадиях проявления. Высший свет требует от нас очень многого. А они принадлежат к высшему свету. И я буду их воспитывать в тех традициях, в которых воспитывался сам и воспитывал Артура. И я бы попросил тебя не вмешиваться и не ломать мою систему. Ты можешь всё испортить.

Я чуть не упала.

#- Что?! Ты хочешь сказать, что я, мать этих детей, могу навредить им своей любовью?!

#- Не так буквально. Ты очень добрая, ты их жалеешь. А воспитание порой требует довольно жёсткого подхода. Не надо всё время идти на поводу у детей и выполнять все их прихоти. Они должны знать, что хорошо, а что нет. О чём можно говорить вслух и что можно делать, как должно себя вести в семье и в высшем обществе. Прости, любимая, но в этих вопросах я разбираюсь получше тебя, - он мягко улыбнулась.

#- А я, по-твоему, воспитывалась в семье фермера? - я переходила уже на крик. - Так что ли получается! Что я похожа на нищенское отродье без семьи, без племени?

#- Я этого не говорил...

#- Но подумал и намекнул, - перебила я.

#- Дорогая, не нервничай. Пойми, ты росла в другой среде. Я вовсе не хочу тебя обидеть. Просто между нами действительно огромная пропасть. Я имею в виду твоё воспитание, манеру общения и поведение. Именно за них я тебя и полюбил.

#- Не увиливай! И не пытайся сгладить тобой же сказанное. Ты меня оскорбил до мозга костей! По твоим словам я хамка, беспардонная, неотёсанная деревенская дура! Никак не ожидала это услышать от тебя!

Эдвард молчал.

#- Ты даже не пытаешься оправдаться! - я уже орала. - Ты меня действительно считаешь таковой! Ну, спасибо! Да будет тебе известно, что род, к которому я принадлежу, ничуть не моложе и не менее внушительный, чем твой! Просто я этим не кичусь, не кричу на каждом углу. И не делаю деньги из нашей фамилии! А насчёт манер - да пошёл ты со своими манерами! Не знаю, как ты, а я живу в двадцать первом веке по его законам. И не надейся, что я буду молча наблюдать, как ты ломаешь психику моих детей.

#- Подожди, дорогая! Про какой род ты говоришь? Я должен его знать - я знаю все английские фамилии.

#- А кто тебе сказал, что я имею в виду английскую фамилию. По-твоему, в других странах не было и нет именитых семей. Хватит думать, что на Англии сошёлся весь свет клином, что только здесь живут благословенные люди! Хватит принижать всё и вся кругом!

#- Но...

#- Хватит! - заорала я. - Я не хочу больше ничего слышать. Мне надоело чувствовать себя отбросом, марионеткой, при помощи которой зарабатывают деньги. Я не позволю никому, даже тебе унижать меня и манипулировать мной!

#- Дорогая...

#- Я уже сказала: я не буду ничего слушать. Если я тебя не устраиваю своим воспитанием и поведением - можешь подать на развод.

Эдвард молчал и растерянно хлопал глазами.

Я вышла, демонстративно хлопнув дверью.

"В одном он прав, - подумала я. - Я не должна ломать его систему воспитания, какой бы она ни была. Это ведь система. Ну, что я могу? Ну, влезу со своими тремя копейками и снова уеду. Я ведь ничего для детей не делаю. И глупо пытаться корчить из себя хорошую заботливую мать! Поздно! Кроме того, фактически я им даже не мать - я их (кроме Бет) не вынашивала, не рожала. Как бы мне не было горько признаваться - я не чувствую, что они мои дети, они для меня чужие. Мне нечего делать в этом доме. Я должна уехать".

Я прошла на свою половину в свой рабочий зал. Я села за рояль и погрузилась в звуки (только там мне было действительно комфортно).

#- Александра! Ты приехала! - в комнату, резко распахнув дверь, влетел Артур.

Я от неожиданности "зависла".

#- Как я скучал! - он упал на колени в нескольких шагах от меня и проехался по паркету. Артур взял мою руку и долго не отводил от своих губ.

#- Да, привет, Артур, - я не нашла, что сказать - я была в растерянности.

#- Только "привет"? - он встал и поднял меня за руки со стула. Взяв мою голову в свои руки, он какое-то время смотрел мне в глаза, а затем нежно и страстно (!) поцеловал. Он был ненасытен. Казалось, что я была для него спасительным глотком в пустыне.

Он целовал меня так долго и страстно, что через какое-то время я начала задыхаться вполне реально, а он всё не выпускал меня из своих объятий.

Наконец, мне удалось его оттолкнуть, и я смогла отдышаться.

#- Ты хочешь, чтобы я задохнулась? - с лёгким укором спросила я.

#- Я мог бы только мечтать, чтобы ты умерла в моих объятиях!

#- У тебя садистские наклонности, - заметила я.

#- Я хочу быть всё время с тобой! - он свернул с темы. - Не отпускать тебя ни на шаг, ни на миг, целовать твои губы, шею, руки. Чувствовать твоё присутствие каждой клеткой своей кожи.

#- Ты непроходимый романтик! - я улыбнулась. - Но ответь мне на один вопрос, как ты можешь спокойно смотреть на то, как Эдвард воспитывает наших детей?

#- А что он делает не так? Он так же и меня воспитывал. По-моему, он великолепный отец. Я мог бы только желать своим детям такого воспитания.

#- Ну да, конечно, - согласилась я, понимая, что он не сможет меня понять. - Тогда скажи, а ты тоже считаешь меня неотёсанной грубиянкой без понятия о хорошем тоне?

Артур улыбнулся.

#- Ты бунтарь. Ты создаёшь свои порядки, живёшь по своим правилам. У тебя совсем другие, свои понятия о приличиях и хорошем тоне. Ты вольная птица, которую глупо и бессмысленно пытаться посадить в клетку. Ты спасительный глоток свежего воздуха, целебный бальзам, живая вода, лучик солнца, пробившийся сквозь мрак. Я не представляю своей жизни без тебя. Ты, как наркотик, привязываешь к себе и не отпускаешь из своей власти.

#- Тебе надо романы писать, - вздохнула я. "Красиво говорит, мерзавец!".

Он молча улыбнулся.

Я подошла к нему, обняла одной рукой за шею и медленно приблизила свои губы к его. Это был очень нежный, мягкий и отчасти даже искренний поцелуй. Закончив его, я обняла Артура крепко за спину и положила голову на его грудь.

/вот такое у меня понятие о мужской дружбе/

#- Я рад, что у вас снова хорошие отношения, - в комнату зашёл Эдвард. - А то в последнее время мне показалось, вы враждебно относились друг к другу.

#- Да, мы помирились, - ответила за двоих я.

#- Это хорошо. Надеюсь, вы составите старику компанию за обедом?

#- Конечно, милый, мы сейчас подойдём.

#- Не задерживайтесь, - он вышел, аккуратно прикрыв дверь.

#- Неужели он ни о чём не догадывается? - удивилась я. - Мне его жаль.

#- Я думаю, не просто догадывается, а всё прекрасно знает.

#- И никак не реагирует? - не поверила я.

#- А что он может? Кроме того, он сам всю молодость, да и не только молодость, развлекался с замужними. Он наказан своей же монетой. Тем более для нашего слоя это нормально, в порядке вещей. Ему было бы совестно смотреть в глаза своих друзей, если бы у тебя не было бы любовника. Ведь это бы значило, что ты не интересуешь мужчин и довольствуешься престарелым супругом. А так - он может гордиться своей женой. Кроме того, ему спокойнее осознавать, что твой любовник я, а не кто-то со стороны, недостойный по положению быть рядом с тобой. Понимаешь?

#- Да, но не принимаю! И вы хотите, чтобы наши дети выросли такими же? Вы только кричите о совести, нравственности, приличиях! На самом деле ваши семьи - это цветники безнравственности и разврата! Я не хочу, чтобы мои дочери выходили замуж за имена и кошельки и любили бы только на стороне, а мой сын был бы постоянным рогоносцем! Я не хочу! Лучше пусть они будут не так манерны и воспитаны, зато счастливы! Я-то знаю, что значит не любить мужа и жить с ним, изображая семейную идиллию. А это время тот человек, без которого ты не можешь дышать, женат на другой, живёт за тысячи километров, и ты не можешь даже увидеть его. Единственным местом встречи становятся сны! Это невыносимо! - я забыла, где нахожусь и вошла в раж.

#- А по-моему, ты довольно часто видишься со своим итальянцем, - с лёгкой ухмылкой заметил Артур.

#- Да при чём тут Morresi? - я повернулась к нему.

Артур пытался прочитать меня по глазам, но ничего не понял (это удавалось только Саше).

#- Так ты не про Morresi?

#- Ладно, проехали, - ему не за чем было это знать. - Не сейчас, по крайней мере. Я направилась к двери.

#- Нет, подожди, - он схватил меня за руку - У тебя есть кто-то ещё?

#- Да если бы был! Не жила бы я с Эдвардом. Если бы он у меня был, как ты выразился, мне бы уже никто не был бы нужен. Но нет! Нет его у меня! - вздохнула я.

#- Кто он? Я его знаю? - Артур удерживал меня за руку, пристально глядя в глаза.

#- Я тебе обязательно всё расскажу, но не сейчас. Не проси. Ты потом всё поймёшь. Пойдём обедать, Эдвард нас ждёт, - я отвела глаза.

Он отпустил мою руку и вышел следом за мной.

Я осталась в Лондоне лишь на неделю.

Сына назвали Чарльзом (моё мнение никто даже не спрашивал). В семье Эстергази было принято давать мальчикам имена предков.

Я не стала спорить. Может, только теперь я почувствовала, насколько всё здесь чуждо мне. Я не смогла стать частичкой этого мира, не смогла в него войти, привыкнуть к его особенностям. Здесь всё было странное, далёкое, непонятное и порой даже враждебное. Это была совсем другая среда обитания, другая планета с другими обитателями. Как оказалось, меня здесь держали как экзотический фрукт, как неприрученого льва в клетке, развлечения ради.

Мне вдруг стало так противно, что я всего лишь диковинка, призванная впечатлять гостей и хозяев дома. Мне захотелось в один миг бросить всё и уехать в Россию.

У меня сердце заныло от тоски по "заброшенному краю, лесу да монастырю" (как у Есенина).

Не имея сил дальше терпеть своё никчёмное положение в семейном гнезде Эстергази, я уехала. Пока в Берлин. Побыв здесь несколько дней, я уехала в Париж, затем в Милан, Байрёйт, Рим и так далее. Я шаталась по Европе в поисках приюта. Но всё было мне чуждо.

И я не выдержала. Я полетела в Россию.

Забыв про предосторожности, я поехала к Саше на фирму. Я не знала, пустят ли меня, там ли он - мне было всё равно. Я была на пике отчаяния.

- Ты меня не видел, - предупредила я молодого охранника, сунув ему в карман пятьсот евро.

- Но... - он развернул бумажку и сделал вид, что меня нет.

&- Продажная сволочь, - тихо бросила я. Мне уже порядком надоело, что всё и всех в этом мире можно купить. Мне было противно, хотелось вымыть руки, но я знала, что от этого мне уже не отмыться.

- У него кто-нибудь есть? - спросила я у секретарши.

- Нет, но он просил, - она не успела договорить, как я открыла дверь кабинета. - Женщина!

- У меня назначено. И сделайте милость - не соединяйте ни с кем и никого не пускайте.

- Но Вы не записаны! - запротестовала она.

- Людей вроде меня не записывают, - я улыбнулась и вошла в кабинет.

"Ну, надо же! Раньше мне приходилось её силой выпихивать и держать дверь ногой. Вот уж точно: с кем поведёшься, от того и наберёшься! Повелась с этими вонючими англичанишками - набралась этой смазливой манеры. Тьфу! Мерзко!".

- Олечка, я же просил не беспокоить меня, - Саша не оторвал головы от монитора компьютера.

- Сашуня, помоги мне! - с порога выпалила я и направилась к нему.

Он, не поверив своим ушам, медленно посмотрел в сторону двери. Но я была уже возле него.

- Сашуня, я больше не могу! - я стояла на коленях возле его кресла и рыдала. - Я больше не могу так жить. Я не выдерживаю! У меня больше нет сил! Я устала! Мне надоело! Я не могу больше!!!

- Анютик! - он поднял меня и крепко прижал к себе. - Я ничего не понимаю. Ты здесь? Но как?

- Я не могу больше находиться там! Меня уже тошнит от Запада! Я не могу даже утопиться в их реках! Мне противно!!!

- Тихо, успокойся, - он гладил меня по голове. - Что произошло? Что случилось?

- Я поняла, что для них значу! Я лишь клоун, канатоходец, за которым они наблюдают, с трепетом затаив дыхание. Но в глубине души они ждут, когда же я, наконец, сорвусь и упаду. Я для них дикарь, псих, интересное развлечение, дорогое, но удовольствие. Меня никто и за человека-то не считает!

- Кто тебе всё это наговорил? - удивился Саша.

- Я сама всё поняла. Я же не окончательная дура! Рано или поздно я должна была это понять. И я поняла, достаточно поздно, но поняла. И мне стало противно и больно! Я задыхаюсь от их воздуха. Я не могла больше там оставаться, - я рыдала. Это уже была настоящая истерика.

- Тебе надо успокоиться, - Саша наклонился к селектору. - Олечка, занеси, пожалуйста, настойку валерьянки и стакан воды.

- Дорогая, - он отвёл моё лицо и посмотрел в мои заплаканные глаза. - Подумай о чём-нибудь другом. Ты дома, в России. Вздохни полной грудью. Сделай несколько глубоких вздохов.

Я послушалась, но ровно дышать мешали судороги истерики. Сделав несколько вдохов, мне действительно стало легче. Но истерика не проходила.

Зашла секретарша. Саша взял из её рук воду и валерьянку (заслонив меня спиной) и попросил, чтобы его не беспокоили ни по какому поводу.

- Дорогая, тебе надо это выпить, - он поднёс мне стакан, в который накапал несколько капель валерьянки.

Я молча взяла склянку настойки и, сняв пробку с дозатором, за один раз выпила всё её содержимое.

- Если ты так настаиваешь, - объяснила я. - Только знай, этим меня не проберёшь. Я тебе не говорила, но последние полгода я сижу на наркотиках. Так что валерьянка для меня - это даже не вода для алкаша, - горько заметила я.

- Что?! - он схватил меня за плечи и резко развернул лицом к себе.

- Я понимаю, как тебе неприятно это слышать. Но без наркотиков я не могу работать. У меня был очень тяжёлый период - много работы, а потом я уже просто не могла от него отказаться.

- Ты сейчас пьёшь?

- Нет. Пока нет. И пытаюсь завязать с наркотиком. Уже месяц не принимаю. Но меня ломает, мне плохо! И никого нет рядом! Одна я не справлюсь!

- Я убью этого Morresi! Как он мог тебя бросить?! - закричал Саша.

- Он ничего не знает. Кроме того, я сама его бросила. Он не сможет меня понять!

- Почему ты ничего не сказала мне раньше? - с отчаяньем и обидой спросил он.

- Я надеялась, что справлюсь сама. Ты же знаешь, я никогда ни о чём не прошу. Точнее не просила, - обессилено проговорила я.

- Тебе не надо было просить. Просто сказала бы!

- Ты же понимаешь, что это одно и то же, - я отошла к окну.

- Ты ляжешь в клинику? - осторожно спросил он.

- Нет, ты же знаешь. Я не могу - у меня работа! Я должна работать! Всю жизнь только работать! - я снова начала себя накручивать.

- А ты знаешь, N готовит к выпуску альбом, - вдруг сказал Саша. Он понимал, что только N сможет полностью отвлечь мои мыли.

- На твоей фирме? - его ход сработал.

- На "БИС". Я отдал её ему. Подарил... На день рождения. Он же отметил полувековой юбилей, - ехидно заметил Саша.

- Знал бы твой отец, - вздохнула я, подумав, как непредсказуема бывает жизнь.

- Он бы меня убил. Но мне не за чем иметь две фирмы. А свою я не закрою, пока жив. А N всё- таки член нашей семьи, так что не на сторону ушла фирма. Нет, это право смешно! Интересно, а кем мне приходится N? Братом сводным, что ли?

- Прекрати, умоляю! - простонала я.

- Прости, - Саша замолчал.

- На каком мы этаже? - через минуту спросила я.

- На тринадцатом.

- Даже тут никто не даст гарантии.

- На что? - не понял Саша.

- На то, что не останешься инвалидом, если выпрыгнешь, - пояснила я.

Он резко развернул меня к себе лицом.

- Господи! - прошептал он. - Как же я скучал по твоим глазам! Как мне их не хватало. Но куда делась их власть, сила? Что с тобой происходит? Как мне тебе помочь?

- Отвези меня туда, где мы отдыхали с тобой, когда я ждала ребёнка от Morresi, - попросила я.

- Хорошо. Сегодня же. Немедленно, - твёрдо сказал он.

- Ты серьёзно? - не поверила я.

- Абсолютно, - но он стоял, не двигаясь, не в силах оторваться от моих глаз.

Вдруг у него зазвонил мобильник. Но Саша никак не отреагировал.

- Ответь, - я отвела глаза.

Очнувшись, Саша ответил на звонок.

- Да?

- Добрый день, - на ломанном русском поздоровались. - Это Андрелло.

- Morresi? - я с интересом уставилась на Сашу.

- Да, не удивляйся. Я не знаю, как тебе сказать... Видишь ли, Анна Мария снова пропала. Я уже месяц не могу её найти. И Эстергази тоже не знают, где она.

- Успокойся, Morresi! Она со мной.

- Что?! - почти крикнул тот.

- Да, стоит сейчас рядом. Так что не волнуйся. Она в порядке.

- Александр, дай ей, пожалуйста, трубку. Мне срочно надо с ней поговорить.

- Хорошо. Даю, - Саша протянул мне телефон. Я взяла его с неохотой.

*- Да, слушаю.

*- Анна Мария! Что у тебя произошло? Почему ты уехала и ничего не сказала?

*- Если ты собираешься читать мне нотации - сразу arrivederci!

*- Нет, подожди, не бросай трубку. Ты помнишь, какой сейчас месяц?

*- Начало марта. А что? Ты думаешь, я уже дошла до того, что мне безразлично, какой сегодня день? Нет, извини, но вынуждена тебя расстроить - я ещё ориентируюсь во времени, - ехидно заметила я.

*- Дело не в этом, cara! Ты не хочешь спросить, где я?

*- Мне всё равно, где ты! - жёстко отрезала я.

*- Я в Байрёйте, - он постарался не заметить моей грубости, видимо уже привыкнув.

*- Я уже сказала, что мне всё равно, где ты и чем занимаешься!

*- Очень жаль, любимая! - вздохнул Андрелло. - Потому что ты сама должна быть сейчас здесь.

- Какого хрена?! - крикнула я. Саша положил руки мне на плечи, желая успокоить.

*- Cara, пожалуйста! Не ругайся. Я надеялся, что ты сама вспомнишь. Через два месяца премьера Нибелунгов!

- Мать твою! - снова крикнула я. - Чтоб его! *Завтра буду, - с этими словами я отключила телефон.

- Где будешь? - осторожно спросил Саша.

- В Байрёйте, - тяжело вздохнув, ответила я.

- Что-то случилось?

- Пока нет. Через два месяца премьера Нибелунгов. А я главный концертмейстер и второй дирижёр.

- Заказать тебе билет, - дальше объяснять было не нужно.

- Да, пожалуйста, - я снова повернулась к окну. - Я так хотела отдохнуть от этого ненавистного мне Запада. Видимо, мне суждено задохнуться от их воздуха!

- Всё будет хорошо, дорогая. Честное слово, я бы поехал с тобой, но я не могу оставить Женю, - хотя ещё минуту назад, он не помнил ни о ком на свете. - Он только начал привыкать, - Саша обнял меня со спины.

- Шлюха проклятая! - в исступлении крикнула я.

- Тихо! - он развернул меня и прижал мою голову к своей груди.

- Меня кроме себя ничего не волнует! Я давно уже плюнула на всё и всех!

- Не надо так. Ты же постоянно спрашивала о нём. Я тебе всё рассказывал и рассказываю и про Женю и про остальных. А сейчас тебе самой нужна забота.

- Не успокаивай меня. Я в первую очередь должна была спросить про него. Ведь если уж я родила его, я взяла на себя бремя ответственности, я не имею права его сбрасывать или перекладывать. Это мой крест. И я сама его взяла на себя, - вздохнула я. - Так как он сейчас?

- Уже гораздо лучше. Привыкает. Он очень умный и способный. Сразу видно: интеллект передаётся по материнской линии. Он нагоняет, а по некоторым предметам уже и перегоняет своих сверстников.

- А как Юля, Рома, Анна Мария к нему относятся?

- Гораздо лучше. По-моему, они его признали и приняли в свой круг. Они могут говорить с ним, как со взрослым, о том, чего не могут сказать даже мне.

- А как он к ним?

- Очень тепло и нежно. Они любят друг друга. У них очень хорошие отношения. Он мирит малышей, когда они ссорятся. Я могу многое на него перекладывать. Я ему доверяю. Он мне помогает. У него очень цепкий ум. Я уверен, из него выйдет шикарный продюсер - я могу не бояться за наше семейное дело.

- Я рада, - я тяжело вздохнула.

Минуту стояла тишина.

- Как же я устала! - я отошла на шаг.

Саша открыл рот, чтобы что-то сказать, но его прервал селектор.

- Александр Владимирович, извините, но к Вам приехал господин N. Он уже очень давно ждёт. Что мне ему сказать?

Я резко повернулась к столу и уставилась на Сашу. Недолго думая, он ответил:

- Сейчас я не могу его принять. Пусть зайдёт завтра.

- Это срочно, Саша, - встрял сам N.

Саша растерялся, не зная, что делать.

Я жестом показала ему цифру пять и прошептала слово "минут".

- Зайди через десять минут, - сказал Саша и отключил селектор.

- Что ты задумала?

- Ну, коль через окно мне не уйти, сделаем вид, что у тебя деловой разговор.

- С кем? - не понял он.

- С Александрой Bach. Ведь всё равно никто не знает, как она выглядит.

- Но N-то точно тебя узнает.

- Только не под вуалью, - я с улыбкой открыла свою сумочку и достала оттуда "набор Bach": перчатки, кольцо, линзы и вуаль.

- Ты гений! - воскликнул Саша.

- Я знаю, и это очень мешает мне жить, - я начала воплощаться.

Через пару минут Bach была готова.

#- Ну, как, похожа? - поинтересовалась я.

- У меня нет слов!

- Тогда молчи. Будет лучше, если я пойду уже сейчас.

- Я ещё не до конца поверил, что ты здесь, как ты снова меня покидаешь, - печально проговорил он.

- Se la vi, - вздохнула я, подошла к нему и подняла вуаль. - Спасибо тебе за всё, что ты для меня делаешь. И прости меня, дуру, за всё, - я нежно поцеловала его.

- Пойдём, проводишь меня, - попросила я после поцелуя и направилась к двери, опустив вуаль.

Саша, не сказав ни слова, пошёл за мной.

Он открыл дверь и пропустил меня вперёд.

N, увидев, что дверь в кабинет открылась, сразу встал. Но увидев меня, замер на месте. Секретарша тоже вылупилась на меня, как на вознесение Христа.

Я, не задерживаясь ни на секунду и не поднимая головы, быстро прошла мимо онемевшего N. Саша почти бежал следом.

В лифте я сняла весь этот маскарад и вышла из здания через чёрный вход.

- Я приеду на премьеру, - пообещал Саша и напоследок ещё раз поцеловал меня.

Я ничего не ответила и скрылась за поворотом.

 

- Только не говори, что это была Александра Bach! - уже в кабинете N смог говорить.

- Она самая, - спокойно ответил Саша.

- Но как она здесь оказалась? Оля бы мне сказала.

- А Оля её не видела. Ты, наверное, забыл, что Bach появляется и исчезает незамеченной. Никто не видел, как она вышла из здания. Удивительная женщина, - Саша загадочно улыбнулся.

- Надеюсь, у тебя с ней ничего нет? - осторожно спросил N.

- Об этом мог бы мечтать любой мужчина! - не ответил Саша.

- У-у-у! - N откинулся на спинку кресла. - Не ожидал! Хотя это вполне объяснимо. Иначе она не стала бы за спасибо заниматься с твоими детьми и не думаю, что она кому-нибудь простила бы недостачу в пять миллионов евро - скандал разразился бы ещё до того, как мы это заметили. Теперь-то я наконец всё понял. Что ж, если честно, я очень за тебя рад. Только позволь спросить, тебя не смущает, что ты не просто любовник, но даже не первый? - с усмешкой спросил N.

- Ты несёшь такую несусветную околесицу, что я не стану с тобой даже спорить. И как только тебе всё это в голову пришло, фантаст ты наш?

- Саша, не надо скрывать, это бессммысленно. Это же вполне нормально! Я же не упрекаю тебя. Это правда здорово! От меня-то ты можешь не скрывать.

- Знаешь, я с таким же успехом могу заявить, что у тебя роман с Rossa, - вдруг сказал Саша.

- Нет, это другое, - возразил N. - Она помогает мне общаться с Анной Марией. Можешь сам проверить.

- А мне кажется, это только предлог. И вы очень успешно дурите всем мозги про все эти переселения и прочее.

- Ты просто не веришь! - обиделся N. - Откуда, по-твоему, Rossa может так хорошо знать русский и говорить на нём без акцента и знать всё про меня и наши отношения?

- Я скажу тебе по секрету то, что даже Morresi не знает: Rossa родилась и провела почти всё детство в России. Она шикарно говорит по-русски, - Саша уже очень хорошо втянулся в мою игру ролями.

- Этого не может быть! - N вскочил с места. - Но это была Косицына! Я видел её, в конце концов!

- Ладно, успокойся и сядь. Проехали, - Саша понял, что перегибает палку и с такими вещами лучше не шутить (по крайней мере с N). - Я сказал это только, чтобы ты понял, что между мной и Bach ничего нет и быть не может.

- Это была Косицына! И я говорил с ней! - уже тише сказал N и сел-таки.

- Хорошо. Я верю, это была Косицына. Я тоже её видел.

- Ты был у Rossa? - усомнился N.

- Нет. Ко мне она приходит только во сне и довольно часто. Но давай не будем больше о ней - мне тяжело, - попросил Саша.

- Как скажешь, - N замолчал.

- Но зачем она приехала к тебе, - через минуту спросил он.

- Прости, но я связан обетом неразглашения.

- Ладно, не важно.

- А что у тебя, собственно, такое срочное? - поинтересовался Саша.

- Да вообще-то это у тебя, - N отвёл глаза.

- Не понял.

- Женька в СИЗО загремел.

- Чт?! - Саша вскочил. - И ты всё это время молчал?

- Я пытался с тобой поговорить. Оле не за чем это знать. А ты тут с Bach миловался, не до сына тебе было, - с укором произнёс тот.

- Заткнись! - заорал Саша и схватил N за грудки. - В каком СИЗО?

- Центрального района, - выдавил тот.

Саша отпустил его, слегка толкнув, и направился к двери.

- Тебе нельзя садиться за руль - ты перевозбуждён, - тихо проговорил N, нагнав Сашу. - Я поведу и всё расскажу по дороге.

Саша молча согласился.

- Только побыстрей, - попросил он.

- Хорошо. Наши адвокаты уже там, они работают. Я толком и сам не знаю, что произошло. Вроде как у него нашли наркотики. Причём крупную партию.

- Это исключено! - резко сказал Саша.

- Я знаю. Мне кажется, его кинули.

- Кто?!

- Друзья его. Точнее одноклассники. Не поделили чего. Он ведь парень интеллигентный. Отказался, небось - вот и подставили, чтобы проучить.

- Поубиваю всех! - тихо и очень злобно выдавил сквозь зубы Саша.

- Ну-ну, успокойся. Возьми себя в руки. Мы во всём разберёмся.

- Давай быстрее! - Саша отвернулся к окну. Всю оставшуюся дорогу он молчал.

"Ей не за чем знать, - думал он обо мне. - А то бросит всё и приедет, а помочь ничем не сможет. Тем более ей и так плохо. Её психика этого не выдержит".

 

А что я? Ничего не почувствовала? Конечно, почувствовала! Во время разговора с Сашей у меня сердце вдруг сжалось так сильно, что на глазах выступили слёзы. Но я действительно так была занята своими проблемами, что решила не отвлекаться от них.

А выйдя от Саши, я решила во всём разобраться. Я зашла в одну забегаловку (типа кафе) и, заказав для вида чашку чая, сосредоточилась. Я закрыла глаза и отключилась от действительности, ожидая, что видение мне само всё покажет.

Однако мне пришлось подождать - с возвращением зрения видения стали посещать меня всё реже и реже.

Но через какое-то время тьма расступилась, и я увидела Женю, за решёткой.

"Но этого не может быть! Я никогда не вижу прошлое, если сама его не вызываю. Здесь что-то не то. Мне надо увидеть больше".

Женя сидел в общей камере (значит, не прошлое). Присмотревшись, я поняла, что это не Европейская камера - значит, наше СИЗО.

Я попыталась увеличить обхват поля зрения до тех пор, пока не увижу табличку на здании. На это у меня ушло минут десять.

"СИЗО Центрального района города Москвы? - что за бред! - поразилась я. - Но я должна это проверить".

Я расплатилась за чай и, выйдя на улицу, поймала такси.

Назвав адрес, я принялась снова перевоплощаться - теперь уже в Rossa.

Расплатилась я купюрой в пятьсот евро (ну, не было у меня мельче!). Водила чуть не съехал под руль! Во-первых, села одна - вышла другая, да и расплатилась влютой без сдачи!

На входе в здание я столкнулась с Сашей и N, которые тоже только подъехали.

*- Signora Rossa?! - не поверил своим глазам N/

*- Да, добрый день, - я внатяжку улыбнулась.

- Саша, вы должно быть не знакомы. *Signora, это Александр Королёв, вдовец Косицыной. Саша - это Анна Мария Rossa, моя спасительница.

Саша поцеловал мою руку. Вот его удивлению точно не было предела.

*- Но что Вас сюда привело? - спросил N.

*- Мне вчера явилась Косицына и сказала, что я сегодня должна быть в Москве, она назвала мне этот адрес. Но она не сказала, зачем. Может, Вы мне поможете? Вы ведь здесь не случайно.

*- Видите ли, - вступил Саша. - Я только что узнал, что здесь наш сын, Женя. Но что произошло, никто из нас пока не знает.

*- Она хотела, чтобы я ему помогла, - "поняла" я. - Вероятно, дело опять запутано. Иначе, я не была бы сейчас здесь. Давайте же пройдём, наконец.

*- Да, - согласился Саша и, пропустив меня вперёд, зашёл сам. N вошёл следом.

*- Я узнаю, в чём дело, - Саша направился к начальнику.

*- Будет лучше, если Вы пойдёте один, - я решила остановить дёрнувшегося было N.

*- Да, наверное. Мы подождём здесь, - согласился N.

*- Вы не представляете, как я удивлён! И счастлив видеть Вас! - довольно восторженно проговорил N, когда Саша отошёл от нас.

*- Верю. Но мне пришлось бросить всё: мужа и подготовку премьеры Нибелунгов в Байрёйте. Я должна была приехать. Я уверена, здесь будут свои проблемы.

*- Это так ужасно, - через минуту сказал N, не сводя с меня глаз.

*- Вы про что?

*- Я безумно рад, что снова увидел Вас. Мне так Вас не хватало! А ужасно то, что поводом для нашей встречи послужил такой неприятный инцендент.

*- Что ж, не мы выбираем обстоятельства. Мы предполагаем - Судьба располагает.

*- Это была одна из любимых фраз Косицыной, - заметил, слегка удивлённый N.

*- И моя тоже. Косицына была мудрой, хоть и молодой.

*- Но Вы ей не уступаете. Знаете, - он опустил глаза, - я бы хотел сказать это в другой обстановке, но ... Вы безумно на неё похожи. И я боялся, что это может плохо на меня подействовать. И не ошибся, - вдруг он замолчал.

*- Вы хотите сказать, что я оживила Ваши чувства к Косицыной? - предположила я.

Он не знал, как ответить.

*- Вам не надо этого стыдиться, - я взяла его руку. - Ведь во мне живёт не только Rossa, но и Она. Я уверена, она счастлива, что Вы её по-прежнему любите. Это же чудесно!

*- Я просто боюсь, - N по своей старой привычке начал извиняться, - что Вы можете...

*- Неправильно всё истолковать? - я слегка улыбнулась. - Не волнуйтесь, я всё правильно поняла. Всё хорошо.

N поднял своё лицо.

В этот момент дверь кабинета начальника резко распахнулась, и оттуда вышел озверевший Саша. Хлопнув со всего маху дверью, он отошёл к окну.

*- Mi scusi, - N отошёл к нему.

- Что произошло? - тихо спросил он. - Что он тебе сказал?

- Они нашли у него около килограмма героина!

- Что?!

- Да. Можешь представить моё состояние.

- Ты спросил о свидании?

- Пока только адвокаты могут с ним говорить.

- Но он же несовершеннолетний! - поразился N. - А ты ведь отец! Они не имеют права.

- Я сказал ему тоже самое! Что я, по-твоему, молча стоял и слушал?

- Ты деньги предлагал? - осторожно и очень тихо спросил N.

- Этой сволочи? - крикнул оскорблённый Саша. - Да пусть подавится!

Пока они говорили, я тихо зашла к начальнику СИЗО.

#- Вы говорите по-английски? - с порога спросила я.

- Чего?! - он уставился на меня, как баран на новые ворота.

- Простите, - я начала говорить на ломанном русском с сильным акцентом и очень медленно. - Меня зовут Анна Мария Rossa.

- А меня Наполеон Бонопарт! - засмеялся тот, не поверив мне.

- Конечно! - я достала паспорт и протянула ему. - Можете такжы посмотреть штамп о браке.

Я дала ему пять минут на изучение и "перевод" данных паспорта.

- Теперь Вы мне верите? - я забрала паспорт.

- Допустим, - он медленно встал. - Присаживайтесь.

- Спасибо.

- А Вы хорошо говорите по-русски, - заметил он.

- У меня хороший учитель - мой муж. Но давайте перейдём к делу.

- Да, я Вас слушаю. Вы, наверное, тоже насчёт Жени? Вы ведь помогли в расследовании его дела в Нюрнберге? - догадался начальник.

- Верно. Я ему покровительствую. Он под моей опекой. Так хочет Косицына.

- Скажите, а Вы правда её видите?

- Да, - я улыбнулась (у меня все это спрашивали). - А как я, по-Вашему, могла узнать, что Женя здесь?

- Ну, может, Вам его отец сообщил, - предположил начальник.

- И я за час добралась сюда из Байрёйта?

- Да, далековато, - согласился он. - Так что, Вам Косицына сказала?

- Ещё вчера. Она ведь видит будущее.

- Так почему она его не остановила, когда он брал с собой наркотики?

- Я смогу ответить на этот вопрос, только увидев Женю, - ответила я.

- Но я не могу...

- Ничего невозможного нет, - я встала.

- Но даже его отец...

- Но Вы же не можете мне отказать. Я бросила все дела, мужа, сына, - я достала портмоне и начала вытаскивать оттуда одну за одной пятисотенные купюры. - Так мы договорились? - я остановилась на четырёх тысячах.

- Конечно! - он засветился. - Я же не зверь, я всё понимаю. Пойдёмте, я Вас провожу, - он подошёл ко мне, и я сунула в карман его пиджака деньги.

- Я рада, что мы нашли общий язык.

 

- А где Rossa? - Саша заметил моё отсутствие почти сразу.

- Должно быть, налаживает отношения с начальником СИЗО, - предположил N.

- Что?! - Саша дёрнулся к двери.

- Стой, - N его удержал. - Не мешай ей. Она знает, что делает. Она шикарнейший дипломат. Я уверен, она добъётся свидания.

Саша молча отошёл в сторону.

 

- Надеюсь, - перед выходом из кабинета добавила я. - Вы позволите отцу увидеться с сыном?

- Но...

- Я прошу, - я перебила его возражение и сунула ему в карман ещё тысячу евро.

- Конечно. Разве я могу не позволить! Я же тоже отец!

- Вот и замечательно, - с этими словами я открыла дверь.

N подошёл к нам сразу, как только мы вышли. Саша лишь повернулся и со злобой посмотрел на начальника. Тот его "не заметил".

N с вопросом и ожиданием смотрел на меня.

*- Tutto bene, - сказала я. - Andiamo con noi. Alex, va?

- Саша, пошли, - повторил N, когда мы с начальником пошли в комнату свиданий.

- Да, я вас догоню, - бросил Саша.

"Ну, переспать с ним она бы не успела чисто физически. Интересно, сколько она ему дала, что он так сияет? Продажная скотина!".

 

- Подождите его здесь. Я распоряжусь, чтобы его привели, - начальник оставил нас в комнате свиданий.

- Grazie, - ответила я.

Только когда начальник вышел, к нам зашёл Саша.

Я подошла к нему и очень тихо спросила:

- У тебя есть что выпить?

- Нет, извини. Я бросил пятнадцать лет назад.

- Ты не понял. Мне для видения нужно, - "обиделась" я. - У меня нет сил.

- Всё равно нет.

- А хотя бы лекарство какое сильное или снотворное?

- Нет, ничего, прости.

- Ладно, что-нибудь придумаю, - вздохнула я.

Я действительно не могла входить в видение. Одно я уже сегодня вызвала (точнее, оно само пришло). И я была рада, что осталась в сознании. На второе у меня уже не было сил.

Через пять минут привели Женю. Он вошёл и остановился на какое-то время, увидев отца, N и ... signora Rossa. Но на его лице не дрогнул ни один мускул.

"Железная воля. Эдвард был бы счастлив, есил бы наши дети умели бы так сдерживать свои эмоции", - подумала я.

Саша же напоминал комок нервов. N был готов в любую минуту его успокоить. А я "изучала" Женю, заметила все изменения: он значительно набрал в весе, на парня хоть стал похож, кожа его приобрела здоровый цвет и на щеках играл румянец. "Весь в отца - та же стать, красота и воля".

*- Мне нужен диктофон, - я обратилась к N.

*- В телефоне подойдёт? - он достал мобильник.

*- Да, вполне. Спасибо.

#- Женя, ты не против, если я запишу наш разговор?

#- Нет, если так нужно, - я по глазам видела, что он мне верит и доверяет. - Я снова увижу маму?

#- Боюсь, на этот раз нет. Я хочу, чтобы ты сам всё рассказал, как было, со всеми подробностями.

#- Хорошо. Но я не всё помню. Они чем-то меня напоили.

N с Сашей переглянулись.

#- А ты не против гипноза? Ты не боишься? - осторожно спросила я.

#- Нет, не боюсь. Я согласен, - он был очень спокоен.

#- Хорошо, тогда расслабься, закрой глаза и попробуй ни о чём не думать. Освободи свой разум, отвлекись от всего. Когда получится, открой глаза.

- Что здеь происходит? - в комнату вошёл Олег, некогда мой первый адвокат (а ныне адвокат семьи).

- Тихо! Иди сюда, - Саша подозвал его. Тот с недоверием посмотрел на меня и подошёл.

- Следи за всем молча и внимательно слушай. Эта женщина уже не один раз помогала нам. Про Шульцев она всё рассказала нам, а также то, что это мой сын. Если бы не она, вы бы ни до чего не докопались! Так что молчи и слушай всё, что будет сказано вслух.

- Хорошо, - Олег взял стул и сел в стороне, достал записную книжку и приготовился записывать всё, что его заинтересует.

Где-то через минуту Женя открыл глаза.

Я понимала, что для гипноза мне нужны глаза - пришлось поднять вуаль. Ещё никто не видел меня в маске без вуали (не считая директора римской оперы). Я была готова к тому, что на какое-то время все взгляды будут прикованы к моему лицу.

Когда я почувствовала, что первый шок прошёл, я приступила.

#- Я хочу сразу попросить - не сопротивляйся мне. Ты должен захотеть подчиниться гипнозу, иначе ничего не получится. Доверься мне. Смотри мне в глаза и делай всё, что я скажу.

Женя ничего не сказал, просто смотрел мне в глаза.

Я видела необходимые мне безразличие и пустоту в его глазах. Он мне доверял - это было самым главным.

Не буду описывать всю процедуру, опишу только результат.

Женя вспомнил абсолютно всё. Оказалось, он видел достаточно. Он вспомнил даже свидетелей, которые могли бы дать показания в его пользу.

Произошло всё (естественно) на дискотеке. Его туда затащила девушка, которая ему нравится (он не смог ей отказать). Они отмечали какой-то очередной зачёт, сданный в школе. Она же и предложила ему попробовать (для начала) травку. Он мягко отказался (он вообще не курил и не пил спиртного). Она начала насмехаться над ним. Вокруг них собралась "её" компания. Все начали его подбивать. Но им не удалось его сломить. Он попросил свою девушку завязать с этим, бросить. Но она лишь рассмеялась.

Дружки подумали, что раз Женька не согласился, раз он такой правильный, то он запросто сможет их сдать.

Через пару дней в их школе была облава собаками. Все подумали, что это Женька их сдал. Они подсыпали ему что-то в чай (вернее "его" девушка под видом сахара) в столловой, а после этого забрали его сумку и скинули туда всю наркоту, какая у кого была (а в тот день в школу как раз привезли новую партию) - набралось около килограмма героина, и так по мелочи.

В первую очередь проверяли все возможные места, где можно было в школе спрятать, а самих школьников проверяли или на выходе или на входе.

Все были уверены, что Женька ничего не заметил.

К концу дня порошок, подсыпанный ему, перестал действовать. А вот на выходе из школы его и "спалили". Он и сам не успел ничего понять.

Как оказалось, когда ребята забрали у Жени сумку, это видело несколько педагогов и дноклассников. Но они, видимо, подумав, что дети "играют", никак не отреагировали (а может, просто не стали лезть).

Женя назвал все имена и фамилии.

Вобщем, всё было кристально ясно.

#- Сейчас я сосчитаю до трёх, и после щелчка ты проснёшься. Раз. Два. Три, - я щёлкнула пальцами, и Женя открыл глаза.

#- Спасибо, Женя. Ты очень нам помог, - я мягко улыбнулась и опустила вуаль.

#- Вам спасибо. Мне стало легче, - он продолжал смотреть мне в глаза, словно их было видно.

Я встала. Поднялись все, включая Женю.

- Mi scusi, ma non ho tempo, - извинилась я, не сводя глаз с сына.

На минуту зависла тишина.

#- У Вас глаза, как у мамы, - вдруг сказал Женя.

#- Grazie. Ты достойный сын своей матери. Она может тобой гордиться, - я направилась к двери.

*- Я Вас провожу, - N подбежал и открыл мне дверь.

*- Arrivederci, - я обернулась и обратилась к Саше и сыну.

*- Arrivederci, - ответили оба в один голос.

*- Позвольте отвезти Вас в аэропорт, - предложил N.

*- В этом нет необходимости. Если можно, вызовите, пожалуйста, такси. Вы сейчас здесь нужны.

*- Как пожелаете, - N по телефону вызвал мне такси.

*- Простите, - через минуту заговорил снова он.

*- Да.

*- Можно посмотреть в Ваши глаза, - робко спросил он.

Я еле заметно улыбнулась и молча подняла вуаль.

Когда наши глаза встретились, мне показалось, что этих одиннадцати лет и не было вовсе, что мы никогда не расставались, ни на минуту, ни на секунду. Я утопала в бездонности его глаз. Я видела его любовь - такую же искреннюю, нежную и безграничную. Я готова была отдать всё свое состояние, чтобы эта минута никогда не заканчивалась, чтобы это мгновение длилось вечно. Я не хотела его снова потерять, снова остаться одной.

- Анечка, - прошептал N. - Я не могу без тебя.

*- N, - я отвернулась и опустила вуаль. - Её здесь нет.

*- Простите! - тихо воскликнул он и зажмурил глаза. По его щекам струились слёзы.

*- Не надо, - я положила руку ему на плечо. - Я уверена, она не хочет, чтобы Вы плакали. Не тоскуйте по ней, она рядом.

*- Спасибо, - он взял мою руку и долго не отводил её от своих губ. - И ещё раз простите.

*- Всё нормально, - я мягко улыбнулась. - Arrivederci.

*- Arrivederci, - прошептал N и проводил меня взглядом до подъехавшей машины. Он стоял на улице, пока такси не скрылось из поля зрения.

 

В тот же день Женю отпустили под залог. Дело раскрыли очень быстро. Не было ни одного препятствия для этого.

 

А я на следующий день была в Байрёйте.

После этой встречи с N я стала гораздо спокойнее. Я сама жутко скучала, тосковала, томилась без него. Почему-то сейчас мне его не хватало так сильно, как никогда раньше. Я задыхалась от любви к Нему, я рыдала по ночам, как в юности. Моя любовь воскресла и захватила меня с новой силой.

Morresi не мог этого не заметить.

*- Cara, что с тобой происходит?

*- А что? - я с удивлением посмотрела на него.

*- Что с твоими глазами? - он почти испугался. - Я ещё никогда не видел их такими. Ты что, под кайфом?

*- Да, - я сладко улыбнулась. - Ещё под каким!

*- Но ты же вполне адекватна. У тебя внимание в полном порядке. Знаешь, если бы это была не ты, я бы сказал, что это глаза влюблённого человека.

*- А это, по-твоему, не кайф?

*- Это хуже кайфа! Я-то знаю. Легче пережить физическую ломку, чем это, - заметил он.

*- Это точно. Порой кажется, что тебя не остановят даже бетонные стены и окна. Порой хочется просто волком выть от одиночества, утонуть, захлебнуться в своих же слезах, задохнуться от невозможности что-то изменить!

*- Я начинаю понимать, - Morresi облегчённо вздохнул. - Ты видела N.

*- Он меня любит! И ничуть не меньше, чем раньше! - заметила я.

*- Он так тебе и сказал?

*- Да! И почему я до сих пор ему вру?

*- Потому что он не готов ещё к правде. И ты это знаешь, - довольно спокойно ответил Morresi.

*- Наверное, - я вздохнула.

*- Ладно, возвращайся на землю, в Байрёйт. У тебя сейчас дела поважнее.

*- Ты прав, Андри, прав, - согласилась я.

Пожготовка к премьере была титанической. Все пахали, как кони. Я справлялась с огромным трудом. К своей беде, я слишком многое позабывала - мне приходилось работать по нотам.

Чтобы не мешать Morresi, которому нужно было высыпаться, я оставалась в театре.

Все два месяца я не спала ни часа (как перед осеннимим концертами). Мне и двадцати четырёх часов в сутки не хватало катастрофически. Я, конечно, могла плюнуть на всё и работать со спущенными рукавами, но я не могла подставить коллектив и испортить себе имя.

Я делала очень много того, что от меня не требовалось - сидела на всех спевках и репетициях (даже не со своим составом). Ела я и то во время работы (правда только по ночам, один раз в день).

А чтобы не окочуриться ещё до премьеры, я уже полностью завязалась на наркотики. Без них я бы не смогла полноценно работать. А так - несколько доз в день, и я работала, как машина, без устали.

Коллектив, похоже, догадывался, а может и знал, что я сижу на таблетках и игле. Но по крайней мере, в лицо мне никто ничего не говорил. Здесь не принято было лезть в чужую жизнь - хоть ты подыхай. "Моя хата с краю - ничего не знаю", - это был лозунг Европы того времени.

Morresi тоже не мог ничего сделать. Он знал, что со мной спорить бесполезно - только себе нервы попортишь. Тем более он знал, что я всё прекрасно понимаю и что мне виднее, как следует поступать в той или иной ситуации.

Я уже упоминала про свой конфликт с главным дирижёром. Когда он, наконец, вылился в ожидаемый скандал (правда, внутритеатральный, слава Богу), директор театра принял мою позицию. В итоге дирижёр ушёл, и на меня легло его бремя.

Но для меня это был приятный сюрприз. И потом, в этом составе пел Андри.

Премьера прошла с огромнейшим триумфом.

Bianco посвятил целый ряд статей всему "Кольцу".

Премьера длилась три месяца (с небольшим перерывом). Посмотреть все спектакли имели возможность все желающие.

После премьеры (где-то через два месяца) свет увидела новая книга Bianco "Полная история Кольца всевластья. Его претворение у разных художников в разные эпохи". А ещё через полгода - "Кольцо нибелунгов сегодня. Каким мы его слышим. Новые грани".

За эти восемь месяцев была подготовлена и отснята полная видео-версия (сняты фильмы-оперы) "Кольца". Подготвкой занимались не один год - с того дня, как появилась идея поставить новую версию. Так что за восемь месяцев отсняли все четыре фильма. Главные роли играли солисты основного состава. Режиссёром был молодой итальянец Gabriello Bergonzi. Я сулю ему большое будущее!

Это было большое дело. Получилось просто гениально! Тираж превысил двадцать миллионов экземпляров. По популярности это стал самый кассовый фильм (он даже "Властелина колец" побил). Спустя некоторое время он получил даже несколько Оскаров (первый - за режиссуру, второй - главная мужская роль, то есть Morresi).

А тем временем, пока шли съёмки, я снова "пахала", но уже на другом поприще. Мне предстояло отобрать две с половиной тысячи оркестрантов из оставшихся трёх тысяч. Остались только самые лучшие.

К этому времени я выдвинула ещё одно требование: никаких рыжих, блондинов и кучерявых - у всех должны были быть прямые шелковистые волосы чёрного (тёмного) цвета не длинее средней длины. У всех должен был быть примерно один рост и причёски.

После этого отпало ещё двести претендентов...

Где-то у ста человек мне не понравились руки (форма, пальцы, узлы, линии), ещё сто вылетело за серьги в ушах и татуировки, а остальные сто оказались слабыми по мужской части (это мне пришлось проверять уже самой).

Зато оставшиеся - красавцы, гении своего дела, шикарные, с тонкими манерами и ... монстры в постели. Я сделала то, что хотела!

У меня было две с половиной тысячи человек - самых лучших мужчин в мире - с которыми я могла делать всё, что мне заблагорассудится. Это был мой гарем.

И он был укомплектован до сентября.

Презентация зала была назначена на второе ноября того же года.

У меня было только два месяца, чтобы сделать хоть какую-нибудь программу с ними.

/правда, пятьсот человек камерного состава я пока распустила на какое-то время - меня волновал основной состав/

Новшеств в моём зале была уйма. Начиная с него самого, заканчивая пультами оркестрантов.

Засчёт размеров зала, формы сцены (круг) и количества музыкантов у меня возникла проблема: где и как стоять, чтобы меня увидела хотя бы солирующая группа.

Эту проблему я решила просто: я решила вообще не выходить на сцену.

На каждый пульт, которые представляли собой плазменный моноблок (переворачивать страницы электронных нот можно было как при помощи тач-скрина, так и при помощи специальной педали - теперь больше не надо было отрываться от инструмента, чтобы перевернуть ноты), был добавлен ещё один экран - на него путём прямой трансляции выводился дирижёр, который находился за сценой /и при помощи специальных очков видел оркестр в привычном расположении/ и слышал звук (в наушниках) в реальном для большинства зрителей звучании.

Это была огромная реформа для удобства оркестрантов. Они видели меня в анфас (как и привыкли видеть дирижёра). Зато им теперь не надо было отрывать глаза от пультов, и все две тысячи человек видели меня очень хорошо - никто не мог пожаловаться на то, что не заметил моего жеста.

Второго сентября мы приступили к репетициям в зале (который был сдан для акустических репетиций).

#- Добрый день, господа, - поздоровалась я, когда все собрались в фойе. - Я специально собрала вас здесь, так как в зале мы встречаться с вами не будем. Я хочу, чтобы вы обратили внимание на то, что вы будете сидеть в непривычном для вас расположении. Сами понимаете, об акустике говорить сложно, об этом уже побеспокоились специалисты, поэтому для нас на первом месте стоит красота и эстетика. В этом зале вы будете сидеть по-особенному. Надеюсь, вы разберётесь. Для удобства запоминания пока над каждой группой и подгруппой будут висеть указатели. Более того, каждое ваше рабочее место подписано. Но я хочу верить, что вы быстро запомните свои места, и рассадка не будет занимать у нас много времени. Сегодня у нас организационный день - я хочу, чтобы вы разобрались со всеми формальностями. Кроме того, мы поговорим и программе и о сроках, - закончила я. - А теперь пройдёмте в зал. Прошу.

Должна заметить, что специально для оркестра я построила гостиницу на пять с половиной тысяч мест плюс пент-хаус для меня. Две с половиной тысячи мест - для оркестрантов, две с половиной тысячи мест - для девушек (коль уж я лишила их семейной жизни) и пятьсот мест для дирижеров и обслуживающего персонала концертного зала.

Кроме этой гостиницы я выстроила ещё несколько - для зрителей и гостей (разного ценового уровня).

Я создала не просто свой зал, а целый городок со своими гостиницами (жилых домов в ней не было - это изначально был не город для жизни, а город искусства), магазинами, кафе, ресторанами.

И весь этот мирок второго ноября получил официальное название - Косицынград. Это был мой город. И мой зал - Косицын-холл.

 

Со временем я отстроила здесь театр оперы и балета, драматический театр, ряд музеев и выставочных залов.

Это было и остаётся моим самым любимым детищем.

 

Косицынград стоил мне несколько десятков миллиардов евро, но я не жалела потряченных денег и даже не ждала от него отдачи. Я была счастлива (и скольким людям дала место работы и жильё).

В глубине души я была уверена, что даже зал себя никогда не окупит - я осознавала свою гигантоманию...

 

Оркестр не сразу привык сидеть по-новому - по всему кругу сцены. Ни один человек не должен был сидеть спиной или даже боком к публике.

Первые репетиции проходили просто мучительно - у оркестра разбегались глаза и разваливались уши. Непривычно было играть по электронным нотам, видеть дирижёра на пульте и не слышать общего звучания таким, каким они привыкли его воспринимать.

Но оркестр был молодой, а молодёжь всегда быстрее привыкает ко всему новому. Они довольно быстро освоились и привыкли - так действительно было удобнее играть.

Меня же продолжали считать слепой. Мне понравился этот образ, и я не стала разрушать этот миф. Я продолжала носить повязку.

В "премьерный" репертуар я набрала сильные произведения: Вагнера, позднего Бетховена /я не боялась повторить девятую симфонию - ведь это было принципиально новое звучание/, из русской музыки - Скрябин, Прокофьев, Шостакович и ... Шнитке. Довольно неожиданно. Но его так любила Косицына!..

Я никогда не любила давать по одному концерту - предпочитала серии. И на этот раз я не отступила от принципа.

Второго ноября (на мой сорок первый день рождения) двери Косицын-холла открылись для зрителей.

Вопреки моим опасениям, все миллион мест были распроданы. И надо признаться, довольно быстро.

Bianco и новая немецкая критик Hanna Spigel (созданная как оппонент Bianco) сделали потрясающий анонс в ведущих музыкальных изданиях, а я лично (как Камю) занялась рекламой, подключив в процесс Сашу. Причём я понимала, что в России собрать миллионный зал нереально. Поэтому реклама (впрочем как и продажа билетов) шла по всей Европе, в обеих Америках, северной Африке, странах Азии и даже в Австралии.

Оркестр Камю смог стать популярным ещё до своего первого концерта (он был интересен всему миру - ведь собран он был со всего мира). Поэтому день дебюта ждал целый мир, затаив дыхание.

Впринципе, ничего сверъестественного на концерте не произошло да и не могло произойти. Конечно, публика была ошарашена. Причём всем и сразу: и зданием, и особым обслуживанием (я приложила максимум сообразительности и усилий, чтобы избежать вавилонского столпотворения на входе и в гардеробе), ну а про оформление зала и сцены даже говорить не приходиться. Удивлению не было предела. Восторгам тоже. Во-первых, от всего увиденного, а во-вторых - от услышанного.

Мы с оркестром поработали на славу - звучание было во истину ошеломительным (отдельный низкий поклон мастерам по акустике и архитекторам).

Но в глубине души я сама осталась недовольна - мне казалось, что что-то всё-таки не доделано, что-то не так. Поэтому я выставила по всему зданию (в зале, фойе, гардеробе, на стоянках, в ресторане) ящики для пожеланий и отзывов. Листки для пожеланий выдавались на входе.

А вцелом - всё было здорово!

Только я устала... Очень... Надежда слезть с наркотика не воплотилась...

 

На следующий после первого концерта день все первые полосы ведущих изданий были посвящены Камю и её оркестру (Bianco и Spigel не остались в стороне: каждый из них давал соответственно рекламу и антирекламу).

Справедливости ради стоит заметить, что негатив был сведён до минимума. Он сводился к высокой стоимости билетов, неоправданно большому залу и несколько "заказанных" статеек от моих пылких "почитателей".

Среди пожеланий тоже не оказалось почти ничего дельного - так, кое-что по хозяйственной части (я сразу распорядилась всё исправить), мелкие шероховатости всегда и везде имеют место быть - особенно при таком глобализме.

Вопреки моим собственным опасениям, зал я собирала всю неделю. Был полный аншлаг. Я нарочно отказалась от прямых трансляций (кто бы тогда поехал на концерт, если бы его можно было бы увидеть по телевизору и в Интеренете), хотя от некоторых предложений было действительно трудно отказаться. Но я не отказалась от записи - во-первых, мне это было нужно для архива своего оркестра, а во-вторых, это была хорошая статья дохода (ашаленныя грошы!). Правда, записью занимались мои люди, работающие в Холле. Посторонним такой привелегии я не дала.

Общая прибыль с концертов покрыла расходы на гонорары оркестрантам на полгода плюс небольшая прибыль.

 

ГЛАВА 44.

Сделав за три месяца (рекордный, надо заметить, срок) запись всей программы с этим оркестром, я ушла в "отпуск". Доверив свой коллектив пяти молодым дирижёрам (естественно, тоже своим любовникам).

К этому времени я уже простила Альфреда (который на коленях за мной ползал и дежурил под дверями Холла). Мне пришлось выйти за него замуж. Мы нашли суррогатную мать для нашего будущего ребёнка. Ему этого оказалось достаточно, чтобы отстать от меня.

Можно сказать, жизнь слегка сбавила свои обороты. И я уже почти поверила, что смогу восстановить свои силы, психику и отчасти здоровье. Я почти перестала пить таблетки.

Но не тут-то было!..

Судьба явно испытывала меня на прочность.

В марте следующего года я поехала в Болонью. Мне хотелось хоть немного побыть с Димой и Андри. Правда меня одинаково тянуло и в Лондон и в Москву. Но в Англию я не поехала, так как мне был противен уклад жизни Эстергази, а в Росиию ехать было сложно - надо было снова что- то врать.

А мне уже хотелось открыто, "легально" побыть с близкими мне людьми. Поэтому я полетела в Болонью. Диме уже было два с хвостиком годика, и он уже лепетал на своём детском языке (Morresi приучал его сразу к двум языкам: итальянскому и русскому). Честно говоря, я боялась, что он меня не признает. Но с этим мне везло! Он не просто меня узнал, он радостно бросился (если можно так говорить про двухлетнего ребёнка) ко мне, едва завидев.

Я от умиления чуть не расплакалась. Это маленькое живое существо чувствовало, что я его мама и было благодарно мне за то, что я дала ему жизнь. Оно меня любило, и ему было безразлично, что обо мне говорили, писали и думали другие. Это был маленький островок непорочной чистоты, этот ребёнок был солнышком, безгрешным ангелочком.

Я провела с ним весь день, когда приехала, и я была счастлива, как никогда.

Однако стоило мне остаться наедине с Morresi, уже вечером, как я безудержно зарыдала.

*- Андри! Ну что я за мать?! Почему?! Почему я не могу воспитывать своих детей и любить их всем сердцем?! Я счастлива рядом с ними! Но только при встречах. Ну, почему я такая дряная мать?!

*- Ты хочешь услышать правду или слова утешения? - довольно холодно спросил он.

*- Я понимаю... Прости! Тебе уже надоело быть моей подушкой безопасности. Ты устал быть моим носовым платком. Я знаю, что ничего тебе не дала, не даю и не могу дать. Я боюсь себе даже представить, что ты должен чувствовать! Прости меня! Прости!

*- Не надо, cara, - его голос стал теплее. Похоже, его расстрогали слова. - Я всё понимаю. Да, мне иногда обидно и больно. Но я так сильно люблю тебя, что твоё счастье для меня превыше собственных переживаний. Я готов на любые жертвы ради тебя, и они мне только в радость, - он обнял меня и прижал мою голову к своей груди. - А что касается детей - не обижайся, скажу, что думаю. Ты не можешь их полюбить, точно так же, как и не можешь полюбить и кого-то из своих мужчин. Ты можешь любить только себя. Раньше ты делила любовь между собой, деньгами и оперой. Сначала опера, а теперь и деньги потеряли для тебя своё значение, и всю свою любовь ты направила только на себя. Ты не просто не можешь, ты не хочешь любить кого-то, потому что инстинктивно чувствуешь, что это тебя уязвит. Ты боишься боли, моральной, душевной. Ты боишься страданий. Ты оградила себя от них, закрыв своё сердце для любви. Ты хотела бы полюбить, не страдая и ничем не жертвуя. Но так не бывает. B поняв это, ты сама лишила себя любви к окружающим. Возможно, ты и права. Не мне судить. Ты добра, внимательна, но для всех закрыта. Никто не может тебя ранить, ты защитила себя. И порой я даже завидую тебе.

*- Ты прав, - слёзы высохли на моих щеках. - Я боюсь моральной боли. Пережив один раз удар по самолюбию, я поклялась себе, что больше никто и никогда не сможет причинить мне боль. Я не впускаю людей в своё сердце, даже собственных детей. Я обожглась на молоке и теперь дую на воду. Я хочу рассказать тебе одну историю, о которой не знает никто: ни N, ни Саша, ни даже мои родные и близкие. Это произошло на первом курсе Консерватории. Я была молодой, амбициозной, заносчивой и открытой для всего нового. Мне хотелось пережить новые впечатления, новые ощущения - я считала, что мне это необходимо для более правдивого исполнения. Вобщем, искала приключений на свою голову. И нашла. Как ты знаешь, я училась на двух отделениях. Так вот, в нашей группе вокалистов был один парень, надо заметить, ничего выдающегося, кроме разве что жира. На вид - смазливый гей, да ещё и хохол деревенский. Он был эдаким юродивым на нашем курсе. В принципе, у него даже таланта не было - видимо и взяли его разве что из жалости. Одному Богу известно, как он поступил! К слову замечу, что тогда у меня обострилась моя первая детская любовь - к N - но я, прекрасно понимала, что это для меня недоступно, и что пора мечтаний должна была уже закончиться. Так вот, понимая всё это, я решила "перебить" свои чувства и направить их на самое убогое существо в своём окружении - на этого гея. Он же подумал, что я цинично с ним играю и издеваюсь. Понятное дело, он осознавал, кто он и кто я! Он мне так и сказал, что понимает, что недостоин меня, что он совсем из другого слоя, что и ногтя мизинца моей ноги не стоит и так далее. Безусловно, всё это было правдой. И я это прекрасно понимала. Но мной тогда двигали христианские чувства милосердия и сострадания к убогим и обиженным. Я хотела возвысить его хотя бы в его собственных глазах. Мне так хотелось совершить эту жертву. Очень скоро, правда, я уже была бесконечно благодарна ему за то, что он не дал мне совершить эту жуткую и наиглупейшую в своей жизни ошибку. Но тогда! Не глядя на то, что всё, что он сказал, было правдой, это всё равно звучало как отказ. Меня отвергли! Можешь себе представить, что я пережила. Это был едва ли не первый мой шаг в сознательной жизни. И с той поры я поклялась, что ни один мужчина больше никогда меня не отвергнет - это будет моя прерогатива. И я буду получать тех мужчин, кого захочу, а захочу я только красавцев, богатых, знаменитых и ... зрелых. Уже поэтому я долгие годы не могла воспринимать Сашу серьёзно. Он ведь всего лишь на два года меня старше. Он не подходил по требованиям, если можно так сказать. Я поклялась тогда, что больше никто не сможет причинить мне боль. И я сдержавла свою клятву, пусть и с жертвами со своей стороны.

С минуту стояла тишина.

*- Спасибо за красавца, - тихо заметил Morresi.

Я промолчала.

*- Честно говоря, мне трудно поверить, что тобой когда-либо могли двигать чувства христианского милосердия и сострадания. Я ведь знаю тебя с тех пор, как ты вовсю реализовывала свои обещания себе и была заклятой атеисткой. Я пытаюсь представить себе тебя влюблённой в смазливого украинского деревенского гея, но честное слово - у меня не получается, - он, мягко улыбнувшись, посмотрел мне в глаза. - Да и отвергнутой тебя я ну никак не могу представить. Сколько тебе тогда было?

*- Девятнадцать, - коротко ответила я. - Да и влюблённости не было - я только хотела её в себе вызвать, правда, не получилось...

*- Двадцать два года назад, - посчитал Андри. - Как в другой жизни!

*- Так и есть. Это была совсем другая жизнь.

*- Честно говоря, я поражён, что ты его не убила и не покалечила после всего.

*- Были такие мысли. Но потом я внушила себе, что это была не я настоящая, а один из моих придуманных "жертвенных" образов - и у меня моментально исчезло желание какой-либо мести. Он просто перестал для меня существовать. Он превратился не более чем в книжного персонажа, я перестала воспринимать его в реальной жизни. И знаешь, я бы не вспомнила о нём, если бы не ты. А ведь действительно, при всей комичности и незначительности этого эпизода, он во многом определил моё мировоззрение - ведь именно тогда я закрылась раз и навсегда, поняв, что в сердце и душу никого нельзя впускать, если не хочешь боли.

*- Я никогда не перестану восхищаться твоей силой и умением жить! - на какое-то время он замолчал. - Хотя мне и трудно поверить, но это многое, даже всё объясняет. Наконец-то я понял причину твоего вселенского эгоизма. И я никогда не буду тебя этим попрекать, и прошу простить меня, если когда-либо делал это.

*- Ну и пусть! - вдруг воскликнула я и подняла голову. - Пусть я такая! Но я добилась всего, чего хотела - и это главное. Давай поедем в Зальцбург!

*- Мне всегда нравились твои смены настроений, - заметил Андри. - Но почему именно в Зальцбург?

*- А просто так!

*- Ну, тогда поехали. Завтра возьму билеты, - он улыбнулся.

- Ты прелесть! - сказала я тихо и поцеловала его.

Я всегда говорила и не устану повторять: просто так ничего не бывает. Всё имеет свои причины, связи и последствия. И этой поездке не суждено было стать праздным посещением родины Моцарта (где я так блестяще пела "Фигаро", "Дон Жуана", "Флейту" и "Сosi fan"). У меня были только самые лучшие воспоминания об этом городе, и Судьба поспешила это исправить...

 

Через два дня после этого разговора мы были в Зальцбурге, сняли люкс и пошли гулять. Конечно же с Димой. Когда подходило время его кормить или спать, мы перепоручали его няньке и продолжали гулять вдвоём до глубокой ночи.

Я невольно вспоминала те дни, когда гуляла здесь с Сашей в наш "медовый месяц" почти четырнадцать лет назад. Мы были молоды. Казалось, что всё это было не со мной - так давно это было, и так я изменилась с тех пор.

Я была взрослой, отчасти мудрой, богатой, знаменитой, уже состоявшейся женщиной, многодетной матерью и со мной был красивый, сильный, гордый, но любящий, зрелый мужчина. Мы оба уже узнали жизнь со всех, в том чиле и худших, сторон, она обих уже побила, и мы оба уже устали от неё.

Мы ходили по улочкам или сидели в кафе и почти всё время молчали. Нам не нужны были слова - мы понимали друг друга глазами. Мы отдыхали душой и телом от недавних ужасов жизни.

Но никто из нас не думал, что чем тише затишье, тем страшнее потом разверзнется буря.

 

В то же самое время, в той же самой гостинице (по воле Рока) поселилась Беатрис Эстергази, жена Артура. Кто знает, что она там забыла - но факт остаётся фактом.

Она заметила нас с Morresi в первый же день. Точнее, она заметила меня с Димой. Узнала меня она сразу (ей же не могло прийти в голову, что я - это не я, а Rossa, якобы обезображенная). И она подумала, что ребёнок - это Чарльз. Хотя лично я никогда не пойму, как можно перепутать двухлетнего ребёнка с годовалым.

Но тем не менее в её воспалённом рассудке начали обрывками рождаться всевозможные нехорошие мысли. В конце концов, она решила, что сам Бог (или Сата**) послал ей этот шанс, и пока мы там жили, обдумала весь план до мельчайших деталей.

Надо заметить, что присутствие Morresi её не сильно удивило - она (как и весь мир) прекрасно занала о "тайной" связи Bach с мужем её подруги.

Беатрис даже решила "пожалеть" меня. Для этого она постаралась поймать момент, когда Morresi останется один с ребёнком. Признаться, это бывало довольно часто - по утрам он гулял с ним без меня, я спала до обеда.

Беатрис приставила людей следить за нашим графиком и маршрутами передвижения и буквально через четыре дня знала все детали (мы не блистали оригинальностью и почти каждый день ходили по одному маршруту).

Не откладывая дело в долгий ящик, уже через неделю она осуществила свой план. Она знала, что я не люблю подолгу задерживаться на одном месте, тем более с мужем подруги, всемирно известным певцом.

Однажды утром Morresi, как всегда без меня, отправился после завтрака на прогулку с Димой. Обычно они ходили в сквер. Там Morresi садился на скамейку и смотрел, как Дима играет, либо играл вместе с ним. Так было и в то утро. Они дошли до сквера, однако привычная скамейка оказалась занята, и им пришлось пройти вглубь сквера. Они так и сделали, не придавая этому значения. Поиграв немного с сыном, Андрелло предоставил его самому себе и сел рядом на скамейку, почувствовав некоторую усталость. Дима был занят изучением окружающей его природы, а именно - найденной им улиткой, которая привлекла всё его внимание.

Весьма незаметно и неожиданно Андри начал засыпать (дело в том, что утром в его кофе было подсыпанно снотворное - ещё один момент "этики" от Беатрис).

Однако Беатрис не рассчитала, что я вместе с ними не завтракала и к тому дню уже восстановила свою форму и проснулась не в час дня (как обычно), а в десять утра и решила догнать Андри и погулять вместе с ними.

Не найдя Morresi там, где он должен был быть, я решила не тратить время попусту на прочёсывание всего немаленького сквера, а решить проблему по-русски - крикнуть так, чтобы он мог услышать меня в любой точке сквера (ну, глотка у меня всегда была лужёной).

И я крикнула. И он услышал!

Morresi резко открыл глаза и первым делом начал искать взглядом сына. Он его не увидел и, вскочив со скамейки, бросился к огромному в обхвате дереву, возле которого играл Дима.

Обойдя дерево, Morresi замер на месте.

На ярко-зелёной газонной траве лежал Дима. Глаза его были широко раскрыты, в них был немой вопрос "Что вы делаете? Мне же больно! Где папа? Папа!", ротик был приоткрыт, ручки сжаты в кулачки, а в районе груди и живота - огромная зияющая рана с запёкшейся по краям кровью и чёрной, пропитанной кровью одеждой.

Morresi упал на колени возле тела и дрожащими руками потянулся к тому, что ещё совсем недавно было его сыном. Но, не осмелившись, сжал кулаки и, наконец, осознав происшедшее до конца, поднял лицо к небу и издал истошный вопль:

- No!!!!

Его крик спугнул птиц, и они стаями полетели в разные стороны. У меня же сердце ушло в пятки от этого леденящего, жуткого крика. Он был неестественным, с трудом верилось, что этот звук издал человек. Я замерла на секунду на месте. Но из коматозного состояния меня вывело какое-то движение неподалёку от меня, которое я заметила боковым зрением. Кто-то пробежал совсем рядом. Не задумываясь, что я делаю, я бросилась вдогонку. Абсолютно не отдавая отчёта своим действиям, я рефлекторно гналась за тем, кто убегал, как собака за добычей на охоте. Сама поражаюсь, откуда это во мне взялось, но бежала я быстро, точно и легко, всё прибавляя скорость, словно кто-то в меня вселился. Преимущество было явно на моей стороне. Во-первых, убегающий не сразу меня заметил, а во-вторых, он был довольно слабо развит физически. Однако, не глядя на это, погоня продолжалась довольно долго. Когда мы уже пробежали почти через весь сквер, и впереди я увидела проезжую часть, я поняла, что если он доберётся до неё, то я его уже не поймаю. И я прибавила скорость.

Уже около самого выхода из сквера мне удалось его повалить на землю. Это оказался невысокий худощавый мужчина лет тридцати, во всём чёрном и с капюшоном на голове. Находясь всё в том же необъяснимом состоянии бешенства, я начала отчаянно его избивать. С таким ожесточением и яростью я никогда ещё не нападала на людей.

Я избивала его до тех пор, пока несколько человек (вероятно, прохожих) не оттянули меня в сторону. Я не сильно сопротивлялась, так как увидела, что моя жертва если ещё и не мертва, то без сознания точно.

Буквально за несколько секунд я пришла в себя. Меня всё ещё держали за руки. Я обернулась по сторонам - меня отпустили - мой взгляд остановился на теле, лежащем на асфальтовой дорожке в луже крови.

#- Вызовите скорую, - сказала я и повторила тоже самое на немецком, но уже повысив голос, так как все стояли без движения.

Однако не успев понять, почему я напала на этого человека, я вспомнила про Morresi и про тот нечеловеческий вопль, который услышала в сквере несколько минут назад. Резко сорвавшись с места, я кинулась обратно вглубь сквера. Несколько человек побежало за мной (уверенные, что я хочу скрыться с места преступления). Но я пребывала в том состоянии, когда догнать меня было не реально.

Всё-таки между мной и Morresi всегда была какая-то связь - я почувствовала, где он, и бежала конкретно к этому месту.

Увидев его склонённую спину, я прибавила скорости, но почти сразу замерла на месте, по инерции подавшись корпусом вперёд. Я словно приросла к земле. Бежавшие за мной тоже остановились.

В гробовой тишине были слышны лишь сдавленные глухие рыдания Morresi над мёртвым ребёнком.

В первую минуту меня неприятно удивили позывы к рвоте от увиденной картины, но я постаралась взять себя в руки. Подсознательно я понимала, что даже не имею права показать свои чувства - ведь сейчас я была Graf, всего лишь друг семьи.

Я стояла, потеряв чувство времени, с притуплёнными чувствами - у меня вполне реально было шоковое состояние.

Я даже не помню, когда приехала скорая и полиция...

 

ГЛАВА 45.

Я не имела права раскисать здесь и сейчас. Я должна была взять себя в руки, а ситуацию - под свой контроль. Почти сразу я поняла, что у Андри поехала крыша.

В полиции я почти ничего не могла рассказать - я ведь ничего не видела. Я призналась, что напала на "пострадавшего", однако он сам, почти сразу, завидев меня, признался, что это он убил ребёнка - он подумал, что я сумасшедшая и видела, как он это делал - и испугался моей неадекватной реакции. Но заказчика он не сдал.

Morresi сразу не стали допрашивать - с ним занимались психотерапевты и психиатры. После того, как я рассказала полиции всё, что знала и пообещала сама всё рассказать матери ребёнка Rossa, меня отпустили.

Я понимала, что должна быть рядом с Morresi. Но также я понимала и то, что кроме меня заняться похоронами Димы некому. Когда я подумала об этом, мне стало плохо. Я знала, что моя психика этого не выдержит. Не сейчас, по крайней мере. Лет пятнадцать назад я бы стиснула зубы, отключила бы чувства и сделала бы всё в кратчайшие сроки. Но сейчас я была уже не в состоянии это сделать (моя психика имела много пробоин).

И мне ничего больше не оставалось, как снова просить помощи у Саши.

- Сашуня, дорогой, прости меня, - начала я, сдерживая рыдания. - Но мне нужна твоя помощь.

- Что на этот раз? - сухо спросил он.

- Нашего с Morresi сына зарезали, - голос у меня сорвался, но я подавила всхлипы, - в сквере, у него на глазах.

- Боже! - вздохнул он. - Анютик, солнышко, как ты? Держись! Слушай, не сдавайся. Я завтра же буду. Где вы?

- В Зальцбурге. Сашуня, я не знаю, что мне делать! – я теряла контроль над своим голосм, и он, дрожа, срывался. - Андри помешался, ребёнок лежит в морге с этой дырой в животе. А я не могу даже смотреть на это! Мне страшно! У меня нет сил! Что мне делать? - у меня началась истерика.

- Тихо-тихо, дорогая. Я всё сделаю сам. Один день ничего не решит. Выпей снотворного и постарайся уснуть - для тебя это лучшее лекарство. Главное - забудь обо всём и ни о чём не думай - просто отключись от действительности. Слышишь меня? Немедленно - две таблетки сильнейшего снотворного, и спать! Завтра я буду рядом.

- Спасибо! Я никогда не смогу тебя отблагодарить. Я сделаю, как ты говоришь. Но а как же Андри? Что с ним будет? Я не могу оставить его одного.

- Где он сейчас?

- В клинике.

- Там о нём позаботятся. Он наверняка уже спит. Так что ложись и постарайся заснуть - тебе сейчас нужны силы, - он говорил спокойно и уверенно.

- Хорошо, я сейчас же лягу. Спасибо. Приезжай поскорее, пожалуйста!

- Я прилечу первым же рейсом. Не волнуйся. Отдыхай. Я тебя люблю, солнышко. Целую.

- Пока, - я отключила телефон.

"Саша всегда знает, что делать. Он мне поможет. Он всё сделает, как надо. Я ему верю и доверяю. Я должна поспать", - решила я. Я выпила две таблетки самого сильного снотворного, какое нашла и легла спать.

На голодный желудок (я вспомнила, что с самого утра ничего не ела) снотворное подействовало очень хорошо. Я заснула моментально.

Саша же не стал ждать первого рейса и приказал подготовить самолёт фирмы.

Через несколько часов он был в Зальцбурге. Съездив в гостиницу и убедившись, что я сплю, он поехал в клинику. К Morresi его не пустили, объяснив, что тот сейчас под действием сильнейшего лекарства и должен оставаться в покое.

После этого он поехал в морг, назвался другом семьи, которому поручили заняться похоронами. Там он показал свои докуиенты и придумал целую историю, как сама Rossa позвонила ему, другу семьи, совершенно случайно оказавшемуся в Зальцбурге и попросила заняться похоронами, так как ни она, ни её супруг, ни даже Graf (срочно уехавшая) не могли этого сделать, а постороннему человеку своего сына она бы не доверила.

Помятуя историю про его собственного сына, которого Rossa вытащила из тюрьмы, ему поверили бесприкословно и предоставили полную свободу действий.

Саша всегда был очень чутким человеком и кроме того, он знал, что перенести смерть (а тем более похороны) своего сына, да и вообще любые похороны, гораздо тяжелее, чем просто осознать и смириться со смертью дорогого человека.

И он решил, что ни я, ни тем более Morresi не должны видеть похорон сына. Кроме того он знал, что я никогда не любила традиционные закапывания в землю. И вполне объективно. Это самое настоящее испытание для психики - заколачивание крышки гроба, стук земли по крышке и медленный "уход" - это невыносимо даже для самого здорового и сильного человека.

И по сему он заказал кремацию. Кроме эстетики здесь был ещё один плюс - мы всегда без проблем могли перевезти прах в любое место (страну, город), а Саша был просто уверен, что Morresi захочет похоронить сына в Италии (ну, никак не в Зальцбурге).

 

Я проснулась около двух часов дня. Саша сидел в кресле возле моей кровати.

- Ты приехал! - облегчённо вздохнула я, увидев его. Он поднялся и, подойдя, сел на край кровати. - А я почти поверила, что это был только сон.

- Я постарался сделать всё, чтобы это больше напоминало сон, чем действительность. Он уже кремирован, - Саша замолчал.

Я посмотрела на него с немой благодарностью и, закрыв глаза, тяжело вздохнула.

- Всё кончилось, - проговорил он, поцеловав мою руку.

- Если бы, - я открыла глаза. - Я не успокоюсь, пока не найду заказчика.

- Зачем тебе это? Оставь это дело полиции. Это всё равно не вернёт тебе сына.

- Что ты такое говоришь?! - я вспыхнула. - Ты же не оставался спокоен, когда думал, что я умерла. Даже зная, что меня это не вернёт!

- Да, я согласен, - тихо продолжал он, - человеку свойственна мстительность. И я тогда был очень молод и горяч.

- Неужели сейчас ты бы бросил это дело на самотёк? Ты бы доверил моего убийцу полиции? - не поверила я.

- Не знаю, - честно сказал он. - Ведь разумом я всё понимаю. Но чувства порой сильней разума.

- И слава Богу! Иначе мы давно превратились бы в машины! Ты сказал, что не знаешь, зато я знаю - ты всё равно бы его искал и, найдя, отомстил бы. Другой вопрос, "как", но отомстил бы, - закончила я.

- Может, ты и права. Но сейчас тебе надо помочь Андрелло. А я, чем смогу, помогу тебе. Договорились? - он не стал спорить. "Это что-то новое в нём, - заметила я. - Никак, повзрослел!".

- Спасибо, - я внатяжку улыбнулась.

Он поцеловал меня в лоб.

Через минуту я заговорила уже о деле.

- Я должна поехать к Morresi. Ты поедешь со мной?

- Конечно. Можешь и не спрашивать.

- Отлично. Тогда закажи нам пока завтрак. Я должна поесть.

- Хорошо, - он вышел из спальни.

"Боже! Где были раньше мои глаза?! Как мы могли быть счастливы вдвоём! Ну, почему я такая дура?!".

Я встала и, приведя себя в порядок, прошла в гостиную. Саша поел вместе со мной. Затем я облачилась в одеяние Rossa и мы поехали к Morresi. /я не хотела ехать за прахом - не сейчас по крайней мере. Что мне с ним делать? Смотреть на него, что ли?/

К Morresi в палату я вошла одна - Саша предпочёл остаться в коридоре.

Андри выглядел неплохо, только взгляд у него был пространный.

*- Андри, caro! Прости, что я не пришла к тебе раньше! - я подошла и обняла его. - Я должна была быть рядом с тобой. Прости!

*- Не надо, любимая. Со мной всё в порядке. А как ты? - в его голосе не было интонации, это были механические звуки. По моей коже пробежали мурашки ужаса. "Что они с ним сделали?!".

*- Андри! Я тоже в порядке. Нам надо уехать отсюда, - сразу ляпнула я.

*- А как же Дима? Мы должны его похоронить, - он не смотрел мне в глаза.

*- Где ты хочешь это сделать? Здесь? В Болонье или на Сицилии? - спокойно спросила я.

*- Я бы не хотел таскать его тельце по всей Европе. Это кощунство.

*- Он кремирован, - бросила я и отвернулась.

С минуту стояла тишина.

*- Спасибо, - прошептал Андри. - Спасибо!

*- Не мне. Я бы не справилась. Саша мне помог, он сейчас здесь. Он знает, что такое потерять сына, он тебя понимает, - ответила я.

*- Он сейчас здесь, в клинике?

*- Да, в коридоре.

*- Пусть зайдёт, попроси его, - Андри отошёл к окну.

- Саша, зайди, - я выглянула в коридор.

*- Я должен поблагодарить тебя, - Morresi подошёл к нему и протянул руку.

*- О чём речь, - Саша пожал её и, потянув, крепко, по-мужски, обнял Андри.

*- Ты стал мне братом, и я никогда не забуду всего, что ты делаешь для меня, - проговорил Morresi. - И не только для меня, но и для дорогих мне людей.

*- Спасибо, Андрелло. Взаимно.

Какое-то время все молчали.

*- А сейчас, - начал Саша. - Я думаю, вам лучше уехать отсюда. Я закажу билеты. Куда вы полетите?

*- На Сицилию, - ответила я. - Там фамильный склеп Morresi, - я посмотрела на Андри. В его глазах я прочитала одобрение, согласие и благодарность.

*- Я не хочу оставлять тебя здесь, - я смотрела в его глаза, ища поддержки. Но он оставался безразличен ко всему. - Мы поедем в гостиницу, я поговорю с врачами.

- Саша, побудь пока с ним, - перед выходом шепнула я.

- Мне есть чему у неё поучиться, - заметил Morresi, когда я вышла. - Она умеет жить. Она всегда знает, что делать и ни при каких обстоятельствах не сдаётся. Её силе может позавидовать любой мужчина. И как ей это удаётся?

- Я с тобой согласен, она сильная женщина. Не в обиду будет сказано, она очень умело пользуется людьми. Ты правильно подметил: одному человеку это всё не под силу. И она без лишних угрызений совести перекладывает всё, что можно передлжить, на плечи окружающих, всегда готовых ей помочь. И надо заметить - она почти никогда не просит - она делает так, что мы сами берём на себя её проблемы и считаем это величайшей радостью. Я думал об этом и пару раз даже пробовал заставить себя отказать ей, но! Не тут-то было! Её чары оказались сильнее моей воли. Она - ведьма! И я не боюсь этого слова. Скорее, даже горжусь, - закончил Саша.

- Наверное, ты прав, - немного подумав, согласился Morresi. - Но я даже не пытаюсь ей противостоять. Ведь сколько бы мы для неё не делали, она в долгу не остаётся. Она ведёт честную игру и знает себе цену.

- И для постоянных клиентов пользуется системой скидок, - тихо добавил Саша.

Morresi улыбнулся - ведь это была тонко подмеченная правда.

 

Пока они обсуждали меня, сама я переговорила с главврачом. И я была бы не я, если бы переговоры не перевесили в мою пользу. И надо признаться, я отделалась малой кровью (то есть малыми финансовыми потерями). Мне разрешили забрать Андри прямо в этот же день.

Так как всё это заняло у меня минимум времени и сил, я решила попутно решить проблему с родственниками Morresi на Сицилии - заручиться их поддержкой и получить разрешение на похороны нашего сына.

Номер телефона старика Morresi у меня был - когда у нас гостил младший брат Андри, Alissandro, он оставил нам все телефоны famiglia. И я, как хороший тактик и практик, сразу внесла все номера в свой телефонный справочник.

Надо признаться, решиться поговорить с самим стариком Morresi мне оказалось несколько трудней, чем я думала. Но, глубоко вздохнув и внушив себе, что это неизбежно и совсем не страшно, я набрала его номер.

*- Buon giorno. Casa di Morresi, - трубку взяла девушка из прислуги.

*- Buon giorno. Могу я поговорить с signore Morresi? - я звонила домой, так как был выходной день.

*- Un momento. Я соединю Вас с его секретарём.

Через несколько секунд я услышала приятный мужской голос:

*- Buon giorno. Секретарь Antonio Morresi слушает.

*- Buon giorno, - снова поздоровалась я. - Мне нужно поговорить с signore Morresi лично, это семейное дело. Скажите, что звонит Анна Мария Rossa-Morresi.

*- Un momento, сейчас я Вас соединю.

*- Pronto, - через секунду услышала я сильный, глубокий бас, который должен был принадлежать отцу Андрелло ("ничего себе старик!" - подумала я).

*- Buon giorno, - уже в третий раз поздоровалась я ("пока я переговорю со всей его прислугой, десять раз наступит вечер!"). - Signor, Вас беспокоит супруга Андрелло, Анна Мария.

*- Да, дорогая, здравствуй. Ну, наконец-то я дождался, что мой Андрелло простил меня, - мягко усмехнулся "старик".

*- Что Вы! Он никогда не сердился на Вас! Он всегда считал, что Вы во всём правы, что он сам плохой сын, недостойный famiglia, коль ослушался Вас!

Morresi добродушно засмеялся:

*- Спасибо, но не стоит так рьяно его выгораживать. Мы оба были не правы, и я рад, что мир наконец восстановлен и проложен мост.

*- Это так. Признаться, я давно хотела с Вами познакомиться - как-то не по-людски, что жена старшего сына не одобрена его родителями. Но сами понимаете, у нас было столько работы, что мы хотели приехать в ближайшее время, немного отдохнув, - мне надо было корчить из себя прилежную супругу и сноху.

*- Да, я слышал ваших "Нибелунгов" - что-то в этом есть. Ну, а фильм снят просто потрясающе! У этого Bergonzi большое будущее. А я и не знал, что у моего Андрелло скрытые таланты актёра.

*- О! У него много скрытых талантов. Он не устаёт меня поражать!

*- Не сомневаюсь. Надо быть достойным своей жены. Мне даже совестно сравнивать Вас со своим сыном. Если он талант, то Вы - настоящий Гений. И я просто счастлив за Андрелло, что Вы согласились приютить его на своей груди!

*- Вы не представляете, как мне приятно это слышать. Но я считаю, что Вы несколько преуменьшаете талант своего сына и преувеличиваете мой. Мы достойны друг друга.

*- Что ж, Вам видней. Но я действительно очень рад, что Вы наконец-то со мной связались.

*- Да, - тяжело вздохнула я. - Только жаль, что причиной послужило столь печальное событие. Мы хотели внести в Ваш дом радость, но Судьба распорядилась иначе.

*- Что произошло? - его голос стал напряжённым и холодным.

*- Вчера. Не стало нашего сына, - на одном выдохе выпалила я.

*- Madonna! Мои соболезнования! Но как это случилось?

*- Это было утром, в сквере, во время прогулки. Меня там не было. Вероятно, Андри на минуту твлёкся, а когда увидел - тот лежал с распоротым животом, из которого хлестала кровь! Его убили! Жестоко зарезали, прямо на глазах у отца! - воскликнула я, делая вид, что с трудом сдерживаю слёзы (на самом деле я уже просто устала плакать и истерить).

*- Какой ужас! Как Андрелло? Где он сейчас?

*- Он в клинике. Сейчас ему лучше, если можно так выразиться. Шоковое состояние прошло, ему дают успокоительное. Я надеюсь, с ним будет всё нормально.

*- Слава Богу! - вздохнул он и тут же спохватился. - Простите меня старика за бестактность, а как Вы сами? Он-то мужчина, переживёт. А как Вы справляетесь?

*- Спасибо за заботу, но мне проще. После того, как я уже один раз потеряла всех дорогих мне людей в той аварии, я научилась справляться с болью и реагировать максимально адекватно. Вот поэтому-то Вам звоню именно я, а не Андрелло. Я знаю, что у вас принято, чтобы делами занимался мужчина. И я прошу Вас простить мне мою дерзость и не держать зла на Андрелло за то, что эту проблему и взялась решить сама. Я просто не могу заставить его делать это. Он очень тяжело переживает эту потерю - ведь это его первенец. Я смею попросить Вас позволить нам перевезти прах сына на Сицилию и захоронить в фамильном склепе, - закончила я.

*- Я могу только преклонить колени перед силой Вашего духа и поблагодарить Мадонну за то, что она послала Вас моему сыну. Я немедленно отдам все распоряжения, оповещу всех членов famiglia. Церемония пройдёт по всем канонам famiglia Morresi. Когда вы сможете прилететь?

*- Если всё сложится успешно, то завтра днём мы будем у вас. Я ещё не знаю, каким рейсом мы полетим, но по возможности первым попутным.

*- Это не имеет значения. Я поставлю людей в аэропорту - они будут дежурить весь день - они встретят Вас. Только приезжайте. Здесь семья, мы поддержим.

*- Спасибо огромное. Я уже успела забыть, что такое поддержка семьи. И я рада, что благодаря Андрелло снова обрела её. Спасибо за всё. До завтра.

*- Держитесь! Всё будет хорошо. Мягкого полёта, - попрощался он.

"Милый старичок, - подумала я. - По крайней мере, часть проблем он решит".

Я зашла в палату Morresi. Он стоял у окна, Саша сидел в кресле. Оба молчали и, судя по всему, давно.

*- Я всё уладила, - сразу начала я. - Мы можем прямо сейчас ехать в гостиницу.

- Саша, ты заказал билеты? - тут же спросила я.

- Да, рейс завтра утром.

- Спасибо.

*- Я позвонила твоему отцу, - я снова обратилась к Андрелло. Тот резко повернулся и уставился на меня. - Я ему всё рассказала. Его люди встретят нас завтра. А он организует всю церемонию.

*- Спасибо, - Андри опустил глаза.

*- Да не за что. Собирайся, мы подождём тебя в коридоре, - я взяла Сашу за руку и вывела из палаты.

- Ты молодец, - Саша приобнял меня.

- Я не делаю ничего особенного. Ты же знаешь: мне нельзя циклиться - я сойду с ума. А пока я что-то делаю, я не так остро чувствую эту боль. Я представляю, что ожидает меня в Италии. Мне придётся корчить горем убитую мать - после этого нам с Андри надо будет заказывать соседние палаты в психушке.

- Я тебя понимаю. Чем я могу помочь? - заботливо спросил он.

- Найди нам работу. Придумай что-нибудь, что поглотит и меня, и его целиком, на чём мы сможем отвлечься от происходящего. Я на всё согласна. И я тебе доверяю.

- Спасибо. Я обязательно что-нибудь придумаю, обещаю, - он наклонился к моим губам, но в этот момент дверь палаты открылась, и я, отстранившись от Саши, подошла к вышедшему оттуда Андри. Саша не обиделся, хотя в душе готов был его убить.

 

Эти два месяца, которые я провела в родовом поместье Morresi, стали для меня настоящей пыткой. Мне ничего не давали делать - я (как и предположила сразу) должна была только страдать. И я чуть не втянулась.

По крайней мере, первый месяц я даже не пыталась бороться и сопротивляться - меня окружили такой заботой и любовью, что мне даже начало нравиться моё положение. Никогда прежде я не позволяла за собой ухаживать и заботиться. Я привыкла рассчитывать только на себя. И вначале я пыталась изворачиваться, но в конце концов сдалась. Всё-таки это был и мой сын - с годами все мои чувства стали обостряться. И моё по-началу довольно лояльное отношение к смерти близких со временем сменилось более нормальным и адекватным - мне было больно. Может, конечно потому, что вынашивание детей с годами стало представлять для меня определённую трудность. И вот когда ты отмучаешься этот год, а через год твоего ребёнка убивают, возникает вопрос: "Какого я парилась? Я столько времени и сил потеряла! Сколько бы я могла заработать!".

А может и появилась во мне какая-то любовь к живым существам. Кто знает? Но так или иначе я "прониклась" своим горем и весь первый месяц, даже полтора, успешно пользовалась всем, что мне предлагали.

Но через полтора месяца мне в руки совершенно случайно (если в нашей жизни вообще бывают случайности) попала книга "Унесённые ветром". Моё сознание буквально перевернулось, или правильней - встрепенулось!

Перечитав (в какой уже раз в своей жизни!) эту книгу снова, у меня невольно расправились плечи. И я вспомнила, наконец, что в моих жилах течёт кровь Косицыных! А в кого за последнее время я превратилась? В плачущую размазню!

Я не могла простить себе этого. И решила, что ещё не поздно всё поменять. И первое, что я сделала в качестве первого самостоятельного шага - ... позвонила Саше.

- Итак, дорогой, я знаю, что мне нужно делать.

- И что же?

- Но ты должен мне помочь.

- Я и так делаю всё, что возможно. Говори, и я придумаю, как это сделать, - спокойно и твёрдо ответил он.

- Отлично. Значит так. И мне, и Morresi сейчас нужна работа. Что умею я? Конечно всё! Значит, дело в Morresi. А он умеет только петь, следовательно, нам нужна постановка. Но если я сейчас буду петь - дело с мёртвой точки не сдвинется. Я не смогу его растормошить, если мы будем стоять на равных. Значит, я должна руководить. Вобщем, я хочу поставить "Годунова" и "Игоря" на Красной площади, - закончила я.

Минуту не было ответа.

- С тобой всё хорошо? - спросила на всякий я.

- Да. Я просто думаю, как бы тебе помягче ответить.

- Только не надо меня называть сумасшедшей. Да, я согласна, что порой я очень на неё похожа, а может даже и становлюсь таковой. Но не в этот раз. Вспомни Поленина и ещё целый ряд эстрадников. Почему они смогли, а мне нельзя? Чем я хуже? Я лучше! И ты это знаешь. И, кроме того, всё в этом мире можно купить. А ты знаешь, что деньги - это единственное, чем я действительно могу похвастаться. Я за ценой не постою. Так как? Мне самой за всё браться или ты мне поможешь?

- А что от меня требуется?

- Уладить всё с властями. Пробить мне разрешение и заняться технической частью - сценой и зрительным залом. Декораторов, художников и акустиков я пришлю своих - они всё сделают. Но им нужна полная свобода. Ты знаешь, что я могла бы и сама за всё взяться, но мне нужны максимально короткие сроки - три месяца, и это предел.

- Ты хочешь, чтобы я за три месяца пробил тебе Красную площадь? - переспросил он. - Дорогая, ты просишь о невозможном. Это же нереально!

- Ничего невозможного нет! - кокетливо заметила я. - Разве не так?

- Хорошо. Я пробью тебе Красную площадь. Через три месяца - постановка "Бориса".

- Дорогой, спасибо. Я всегда знала, что на тебя можно положиться. Итак. Художественный руководитель - Агата Камю, она же - главный дирижёр и режиссёр-постановщик, оркестр Косицынхолла, солисты - ... Ну, солистов я подберу. Главная партия - Андрелло Morresi. Пока это вся информация, которую я могу тебе дать.

- А где ты хочешь разместить свою араву?

- Этим займутся мои люди. Мне нужна площадь - всё остальное я беру на себя.

- Хорошо-хорошо, ничего больше не спрашиваю. Будет тебе площадь, клянусь своими детьми!

- У-у! Ну, после этого ты просто обязан выполнить клятву. Ладно, спасибо за всё. Жду твоего звонка через месяц.

- А что, раньше, чем через месяц, мне звонить нельзя? - усмехнулся он.

- По делу - нет! А так, ради Бога! Но через месяц я должна уже владеть ситуацией.

- Договорились. Созвонимся. Целую, любимая, и передавай привет Андрелло.

- Спасибо. Пока, - я отключила телефон.

"Так, и мне надо действовать. Три месяца - не такой уж и большой срок для подготовки двух таких опер. Ну, с декорациями и оформлением проще - Карсная площадь - сама живая декорация, да и люди у меня толковые. Впринципе и с солистами нет особой проблемы - им и месяца хватит. А вот с оркестром надо работать. Надо ехать в Косицынград. Хотя, зачем ехать именно сейчас? Я что, партии с ними разучивать буду? Нет, конечно! Пусть пока сами поработают, а мне надо присматривать за Morresi и подбирать солистов".

В тот же день я позвонила своему первому заму (дирижёру, замещавшему меня в Косицынхолле) Себастьяну и дала задание разучить с оркестром и хором (к тому времени был уже укомплектован рабочий хоровой состав) "Бориса" и "Игоря". Я дала им один месяц, по истечении которого обещала приехать сама и принять работу.

С Андрелло, в принципе, никаких проблем не было - это был овощ, который время от времени надо поливать и рыхлить землю. Что я и делала.

А проблемы были с Alissandro. Он оказывал мне не двусмысленные знаки внимания. Похоже, не следовало тогда говорить, что для меня наши отношения вполне серьёзны.

Однако кроме всего прочего, Alissandro был глуповат и трусоват. Поэтому я поняла, что пока не возьму всё в свои руки, дело с мёртвой точки не сдвинется.

Я затащила его в библиотеку и, усадив в кресло, начала:

*- Послушай меня, Alissandro, и послушай внимательно. Я не девочка и прекрасно понимаю, чего ты хочешь. Я не буду взывать ни к твоей совести или чести, ни даже к рассудку. И не обижайся на мои слова: но мне сейчас не до амурных дел. Я потеряла сына, Андрелло помешался (и это очевидно), мне дали работу и минимальные сроки для её исполнения. У меня куча проблем. Моё психологическое состояние тоже оставляет желать лучшего. Я не могу, бросив всё, плюнув и забыв про окружающую меня жизнь, развлекаться с тобой в постели, как бы мне этого ни хотелось. Ты по молодости лет не понимаешь, что такое долг: перед семьёй и обществом. Я не имею в виду супружескую верность - это для меня никогда не представлялось проблемой. Я говорю о чём-то более значимом и от нас не зависящем. И сразу хочу предупредить: не надо мне (изи злости или ещё по какой причине) ни угрожать, ни шантажировать меня - ты не будешь первым, кто это сделал. Можешь заметить, не смотря на все угрозы, я продолжаю жить привычной мне жизнью, и никому до сих пор не удалось меня разоблачить. И напоследок замечу: если ты всё же захочешь каким-либо образом на меня повлиять - знай, я злопамятна до ужаса, и месть моя страшна. Попытаешься разоблачить меня - разоблачишь только себя. И поверь, поверят не тебе. Как ты, должно быть, успел заметить, я хорошая актриса, и я умею склонять людей на свою сторону. Так что задумайся над своим поведением. Оставляю тебя наедине с твоими мыслями, - с этими словами я вышла.

Вечером того же дня, я мельком заметила, как он заговорщицки о чём-то разговаривал со средним братом. Мне не понравилось лицо Alissandro и насмешливый тон его брата. Я позвоночником чувствовала, что они обсуждали меня.

На следующий день в библиотеку уже меня затащил Alissandro. Меня взбесило его поведение. Он был черезчур груб - похоже, хотел доказать, что он мужчина и решает всё сам.

Надо заметить, что люди с повреждённой психикой (как у меня) порой ведут себя не совсем адекватно, и их физическая сила в кризисные моменты может превосходить все рамки и нормы (что я уже не раз подтверждала своим поведением).

Это частенько происходило и со мной. Когда меня выводили из себя, я теряла самоконтроль и могла бы даже убить человека, абсолютно этого не осознавая.

И в тот момент, когда Alissandro со всей силы прижал меня к себе и грубоцеловал, мой гнев пересилил меня. Я схватила его за руки и резко вывернула их так, что он вынужден был отпустить меня. Он отшатнулся на шаг и внимательно и с удивлением в глазах уставился на меня. А во мне на этот момент не осталось ничего человеческого: всё выражение моего лица стало звериным. Особенно взгляд - я могла испепелить им одним. Это были глаза голодного волка, затравившего свою жертву и медленно приближающегося к ней, оттягвая минуту страшного конца.

Alissandro реально испугался, особенно когда понял, что я его не слышу и вообще потеряла связь с реальным миром.

Проходя мимо журнального столика, я, не глядя, взяла нож для бумаг. Итальянец упёрся в ещё один журнальный столик и хаотично шарил у себя за спиной руками по столу в поисках чего- либо, что могло бы его спасти.

В сознание меня ввела (впрочем как и всегда) открывшаяся дверь. Я словно проснулась от глубокого сна. В руках я продолжала держать нож, он был воткнут в толстенную Библию, которой успел закрыться Alissandro, когда я нанесла удар. Нож прошёл насквозь книги и застрял только у рукоятки в нескольких сантиметрах от лица Alissandro.

Я выпустила нож (внутренне, естественно, ужаснувшись) и повернулась к двери:

*- Что здесь происходит? - это был Андрелло. Он подошёл к нам.

*- Ничего особенного. Мы с Alissandro поспорили, смогу ли я проткнуть книгу ножом для бумаги, - на ходу соврала я.

Андрелло посмотрел на брата. Тот стоял, онемев, с диким ужасом на лице, которое было бледней бумаги.

*- Но почему на Библии? - искренне оскорбился Андри.

*- Alis подумал, что перед такой святыней у меня дрогнет рука. Но он забыл, что я атеистка. А для меня, что Библия, что Легенды и мифы древней Греции - всё едино.

Какое-то время он молча переводил взгляд с меня на брата. Затем он вздохнул, напряжение спало.

*- И всё равно, это было глупо, - он отошёл в сторону и остановился возле дивана.

Я нутром почувствовала, что его не держат ноги. Но я знала, что пока я стою, он не позволит себе сесть. Поэтому я подошла к дивану и села.

*- Сядь рядом со мной, - ласково попросила я, нежно глядя на Андри.

Он тяжело опустился на диван и закрыл глаза.

*- Андри, caro! - я провела рукой по его виску. - Любимый! У меня сердце кровью обливается, когда я вижу тебя таким. Скажи, что я могу сделать, чтобы помочь тебе?

*- Мне никто не может помочь, - тихо, но горько произнёс он. - Ты не можешь, никто не может вернуть мне Диму.

*- Да, но я могу подарить тебе другого ребёнка, - возразила я.

Он медленно перевёл взгляд на меня. Похоже, до этой минуты такая мысль ему не приходила в голову. Он решил, что со смертью Димы и его жизнь потеряла смысл. На самом же деле он жил и мог подарить жизнь другому существу. И не просто мог, а был обязан! Обязан оставить после себя хоть что-то, какую-нибудь частичку себя.

*- Ты права! - он прочёл всё это в моих глазах. - Жизнь продолжается!

Он протянул руку и погладил меня по голове. Пододвинувшись ко мне, он медленно приблизил своё лицо к моему и слегка коснулся моих губ. Поцелуй так и остался нежным и тёплым, его не наполнила бешенная юношеская страсть.

На этом месте Alissandro, про которого мы забыли и который продолжал стоять с Библией в руках, понял, что здесь он явно лишний. Он тихо положил книгу на стол и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Более того, он наблюдал за входом в библиотеку, чтобы никто не мог нам помешать.

Надо признать, что не глядя на то, что им частенько двигали животные инстинкты и задетое мужское самолюбие, Alissandro очень любил брата и искренне желал ему счастья.

 

ГЛАВА 46.

С того дня Аlissandro меня больше не беспокоил.

Я решила пока ничего не говорить Morresi про работу – я должна была знать наверняка. А он Игоря уже пел, а с Годуновым и за месяц справится, я была в этом уверена.

Зато декораторам и художникам (и прочим) времени было в обрез. Я нашла (через знакомых) подходящих людей. За неделю они должны были подготовить эскизы. Утвердив их, я разрешила начать работу. Несколько человек вылетело в Москву, чтобы посмотреть на место, где должны состояться постановки.

Через месяц у меня было разрешение на проведение постановок и нескольких репетиций на Красной площади.

В тот же день я переговорила со всеми, кто отвечал за техническое обслуживание.

Предварительной датой стало пятнадцатое сентября текущего года. С первого сентября мои люди могли уже работать непосредственно на площади.

За эту часть я была спокойна, дело оставалось за мной.

*- Андри, caro, я должна уехать на неделю, но мне очень не хочется тебя оставлять.

*- Всё хорошо, cara. Со мной всё отлично. Если тебе надо уехать – езжай, - он поцеловал мою руку.

*- Спасибо. Теперь мне немного легче. Через неделю я вернусь и, надеюсь, с хорошими новостями.

В тот же день я была в Косицынграде.

Когда я бывала здесь, моим поводырём становился тот, кого я хотела держать под руку в этот конкретный день. Перед вылетом я позвонила одному из своих заместителей.

#- Антонио, добрый день, это мадам Камю. Как ваши успехи?

#- Madonna! Signora! Как я рад Вас слышать. Мы уже очень сильно по Вам соскучились! Работа идёт полным ходом. Поставленная задача выполнена. Оркестр играет довольно прилично.

#- Что ж, проверю завтра утром.

#- Вы прилетаете завтра? – восторженно спросил он.

#- Нет. Я прилетаю сегодня. И очень хотела, чтобы ты встретил меня в аэропорту.

#- Как же я счастлив, что Вы просите именно меня! Непременно буду. Если понадобится, я буду стоять хоть целую неделю под проливным ливнем или на русском морозе босиком, только чтобы первым подать Вам руку!

#- Это не понадобится. Я не требую от вас таких жертв – я вряд ли их достойна. Но всё равно спасибо, я польщена. Я надеюсь приземлиться через три часа, - я звонила из аэропорта в Италии.

#- Буду ждать Вас с нетерпением!

#- Спасибо, до встречи, - я отключила телефон.

Приземлившись в Косицынграде, я наощупь (уже в повязке) вышла из самолёта (ну, помощь пилота я в расчет не беру).

Отойдя на несколько шагов от трапа, я остановилась в нерешительности. Я была уверена, что Антонио сразу подойдёт ко мне и возьмёт под руку. Простояв, как мне показалось, целую вечность, в мою голову начали закрадываться нехорошие подозрения.

Однако в тот момент, как я начала рисовать картину воображаемого мной происшествия, грянула Увертюра из «Кармен».

Я облегчённо вздохнула и расплылась в улыбке.

Через мгновение ко мне подошёл Антонио и крепко поцеловал в губы /так как весь оркестр и все дирижёры были моими любовниками, любой из них мог меня целовать, с любым из них я могла провести ночь – это было в порядке вещей/.

Но Антонио довольно быстро спохватился:

#- Sorry! Я забыл, что Вы вышли замуж.

#- Замужем я во Франции и во всём остальном мире. А здесь, в своём городе, со своей большой семьёй я свободна, как девственница. Я бы хотела, чтобы наши отношения остались прежними, - спокойно сказала я.

#- Я счастлив! – он ещё раз поцеловал меня.

Но вдруг я резко вывернулась из его объятий и пошла в сторону оркестра:

#- Stop! Stop! – крикнула я. – Что это было? Я не поняла! Кто у пульта?

Все дружно рассмеялись. Оказывается, это был всеобщий «заговор»: один флейтист взял не свою ноту (но из аккорда), а скрипки подняли строй на восьмую тона. Они хотели пошутить и проверить, обращу ли я на это внимание.

#- Скрипки! Проверить строй! Третья флейта, смотрите в ноты, а не считайте ворон. Ещё раз с начала раздела. На меня! – я решила сама дать ауфтакт. Закончив без эксцессов, я поблагодарила оркестр.

Антонио обнял меня за талию:

#- Ты неподражаема!

#- Да, неподражаемо глупа! Я должна была догадаться, что это сделано специально. Мой оркестр не может поднять строй на восьмую тона совершенно случайно. Да и ноты все у меня миллион раз выверены. Да и в конце концов, если уж оркестр Агаты Камю не может сыграть Увертюру «Кармен», то кто же её тогда играть должен?! – наигранно «рассердилась» я.

#- Ты в отличной форме. Я уже боюсь за нашу работу!

#- Завтра проверим, я взяла его под руку. – А на сегодня у меня другие планы. Поехали в гостиницу.

#- С превеликим удовольствием, - мы направились к машине.

Оркестр, зачехлившись, тоже поехал в гостиницу.

Ночь я провела с Антонио.

На следующий день меня сопровождал Себастьян, мой первый зам. В общих чертах он рассказал о проделанной работе.

Но на этот раз меня ждал довольно неприятный сюрприз.

Мы с Себастьяном прошли в дирижёрский кабинет, я уселась на диване, надев наушники.

Я молча прослушала всю оперу (точнее оркестровую музыку к ней), делая пометки в блокноте (их я делала для своих дирижёров).

Поблагодарив, я отпустила оркестр на «перекур» (хотя курение в городе у меня категорически запрещено). Себастьян молча сел возле меня, ожидая комментарии.

#- Согласна, работу вы проделали немалую, - он улыбнулся. – Но к сожалению, никчёмную.

После этих слов его аж передёрнуло. Между тем я продолжила:

#- Это не Мусорский! – категорично заявила я. – Это Римский-Корсаков!

#- Я не совсем понимаю, - наконец заговорил Себастьян.

#- По какой редакции вы учили?

#- По одной из первых. Я специально ездил в Россию, в Питер и нашёл самую раннюю редакцию!

#- Самая ранняя – не значит самая верная. Ты не удосужился взглянуть на авторскую рукопись?

#- Но… - он не знал, что ответить.

#- Тебе должно быть известно, что Мусоргский был не слишком грамотным музыкантом /с точки зрения профессуры/ - он был самобытен. И вот после его смерти профессор Питерской Консерватории Римский-Корсаков решил «подправить» Мусоргского, исправить его ошибки. Да, он выправил текст, подогнал его под правила. Но Мусоргский исчез! И надо заметить, сам Римский-Корсаков признал это. Но редакция-то была уже издана.

#- Я не знал, - тихо заметил Себастьян.

#- Да ты что! А я зачем? Или я у вас вместо декорации? Имя и кошелёк! Да? Отвечай! – я начала заводиться, а если говорить проще – звереть.

#- Нет, что Вы…

#- Я – что? Я ни что, а ваш художественный руководитель и главный дирижёр! А не декорация. И если вы чего-то не знаете – вы должны обращаться ко мне! – я встала и обошла диван.

#- Я понял, простите…

#- Простить?! А с какой стати я должна тебя прощать? Ты допустил непростительную ошибку, ты подвёл меня и подставил коллектив. Через два месяца в Москве на Красной площади должны быть поставлены «Борис Годунов» и «Князь Годунов». Ты не скажешь, когда теперь всё переучивать? Я не позволю эксплуатировать людей два месяца по зверскому графику только по причине твоей тупости! Ты думаешь, что незаменим, и мне некого взять на твоё место? Ты крупно ошибаешься!

#- Я так не думаю…

#- Да ты вообще ни о чём не думаешь! Вероятно, просто нечем! – я завелась по полной. Но я опять забыла про своё больное сердце и что оно уже не может пережить то, что сносило прежде. И поэтому я не рассчитала – внезапно его пронзила жуткая боль такой силы, что я смогла только рот открыть. На глаза моментально навернулись слёзы, и стало трудно дышать. Я не могла пошевелиться.

Себастьян в два шага подлетел ко мне.

#- Агата, что произошло? – он схватил меня за плечи.

#- Врача! – прошептала одними губами я.

#- Господи! – он не шутку испугался. – Тебе надо лечь, - он осторожно взял меня на руки и положил на стоящий здесь же диван и сразу же вызвал врача, не отходя от меня ни на шаг.

Врач был возле меня через пару минут. Он вколол мне чтото и отвёл Себастьяна в сторону.

#- Что привело её в такое состояние?

#- А что с ней? – не ответил дирижёр.

#- Молодой человек, здесь вопросы задаю я.

#- Да, простите. Мы обсуждали редакции оперы.

#- И?

#- Что и? И всё!

#- Знаете, от обсуждения оперных редакций сердечные приступы не случаются! – заметил врач.

#- Приступ? – Себастьян посмотрел на меня.

#- А Вы что думали? Мы не в игры играем! После того отравления мадам Камю перенесла тяжелейшее осложнение на сердце! И сейчас для неё малейшее волнение может превратиться в причину летального исхода! Очень жаль, что Вы об этом не думаете и совсем не цените своего художественного руководителя. Задумайтесь над последствиями. И постарайтесь оградить её от всевозможных переживаний.

#- Конечно-конечно. Я не знал! – искренне сказал Себастьян. – Вы себе даже представить не можете, что она для всех нас, включая меня, значит! Мы сделаем всё, чтобы она пребывала в полном спокойствии, я клянусь Вам!

#- Ну, хорошо. Это будет Вам уроком. Ей лучше поехать в гостиницу и несколько дней полежать в постели, - посоветовал врач. – Я зайду к ней вечером.

#- Я отвезу её попозже и позабочусь о ней.

#- Хорошо-хорошо, я верю Вам, - врач отошёл к двери. – Берегите её, - с этими словами он вышел.

Себастьян подошёл к дивану и стал возле его изголовья на колени. Он взял мою руку в свои.

^- Дорогая! Прости меня, дурака! Я не хотел причинить тебе боль или стать её причиной. Если бы ты только знала, как я тебя люблю! Я готов за тебя жизнь отдать! Я бы хотел ослепнуть вместо тебя и взять всю твою боль на себя. И этот приступ… лучше бы он был у меня!

^- Спасибо, - начала я тихо. Он был уверен, что я его либо не слышу, либо просто не пойму. – Но я этого не заслужила. Это мой крест. У тебя свои ошибки и, поверь, расплаты за них тебе хватит. Послушай мой совет на будущее: никогда ничего не проси и если не попросят – не помогай. И не бери на себя чужие грехи – своих хватит, не разгребёшься, - замолчала я.

^- Я не знал, что Вы говорите по-немецки, - как бы извинился он.

^- Я говорю почти на всех европейских языках, - призналась я. – Если бы я не знала ментальности основных европейских народов, я бы не стала создавать интернациональный оркестр. #Ну, да ладно, нечего раскисать. Работать надо, - я аккуратно приподнялась и села.

^- А какого цвета у Вас глаза? – вдруг спросил осторожно он.

#- Как у Косицыной, - коротко ответила я и встала. – Кстати, а зачем ты поехал в Питер за нотами? Мне казалось, я собрала здесь почти самую большую библиотеку в мире. Римского-Корсакова ты мог найти и здесь. Более того, здесь есть и авторский вариант /так называемый Urtext/, и редакция Ламма – одна из самых полных, и даже моя собственная, которую я пыталась максимально приблизить к автору. Я долго изучала его жизнь и творчество и собрала все его произведения под своей редакцией. В принципе, моего там ничего нет – это Мусоргский собственной персоны. Я бы рекомендовала тебе именно эти ноты. Честно говоря, я была уверена, что ты их и возьмёшь. Не всегда лишняя инициатива поощряется. Ну, да ладно, проехали. У тебя две недели, чтобы исправить «Годунова». А я хочу послушать «Игоря».

#- Завтра? – спросил он.

#- Да, пожалуй. Кстати, мой Мусоргский должен быть в компьютерной базе со всеми партиями. Я уже давно его туда загнала. Надо только найти его в архиве.

#- Я займусь этим. Позвольте отвезти Вас в гостиницу.

#- Лучше вызови Саймона. Он отвезёт меня. А ты – займись оркестром, - предложила я.

#- Конечно, как скажете.

#- Отлично, - я примирительно улыбнулась.

 

На следующий день я прослушала «Игоря». Здесь почти всё меня устраивало.

Неделю я работала с «Игорем».

#- А Вы уже говорили с балетмейстером? – на одной из репетиций спросил меня Антонио (он был ответственным за «Игоря»). – А чей балет будет?

- Мать моя Родина, я большевик! – в сердцах воскликнула я.

#- Что Вы сказали? – удивился он.

#- Ничего, это я так. Нет, я ещё не нашла балет. У меня есть несколько вариантов, я их прорабатываю. Я бы хотела взять русский балет. Думаю, это будет оптимально.

#- Да, было бы хорошо. Надо будет хотя бы согласовать темпы.

#- Всё согласуем. По правде, я ещё и солистов не нашла. Но это не проблема. Я всегда так работаю. Всё будет лучшим образом. Поэтому сейчас я должна уехать – уже пора заняться солистами. Я думаю, пищу для работы я Вам дала, вектор отметила. Полмесяца – месяц вы без меня справитесь.

#- Конечно. Всё будет отлично. Удачного поиска!

#- Спасибо.

Перед отъездом я ещё раз поговорила с Себастьяном.

^- У тебя есть шанс реабилитироваться. Я должна уехать. Приеду уже с солистами на спевки. «Годунов» должен быть готов в моей редакции.

^- Можете на меня положиться. Больше я Вас не подведу.

^- Отлично. Тогда займись работой сразу, как оркестр освободится.

^- Но сегодня день «Игоря».

^- Ладно, - тут же сдалась я. – Тогда проводи меня в аэропорт.

^- С радостью!

Простившись, я улетела… на Сицилию.

*- Caro! – прямо с порога начала я. – У меня для тебя просто шикарные новости!

*- Я рад видеть тебя такой счастливой, - невольно он поддался моему настроению. – Ты готовишь очередной концерт?

*- Не совсем, - я подошла к нему и, взяв за руки, села, посадив его рядом.

*- Кого-то в очередной раз растоптала в прессе?

*- Нет, я готовлю со своим оркестром оперу!

*- Оперу? – удивился он. – А разве в твоём зале можно ставить оперы? Или ты уже сдала театр?

*- Нет, до этого ещё далеко. Я буду ставить не в своём городе, - я продолжала держать интригу.

*- Подожди, - на мгновение он задумался. – Насколько я знаю, ни один театр не может вместить такую ораву людей. Или ты имеешь в виду свой камерный оркестр.

*- Нет, основной состав.

*- Ты окончательно сбила меня с толку! Я сдаюсь.

*- Моей площадкой будет… Красная площадь в Москве! – радостно воскликнула я.

*- Ты серьёзно? – не до конца поверил услышанному Morresi.

*- Абсолютно!

*- И что же ты ставишь?

Я только открыла рот, как он, не дав мне сказать ни слова, продолжил:

*- Постой! Неужели … «Годунова»? – по слогам спросил он.

*- Хорошая идея, правда? Лучших декораций ни один художник не создаст.

*- Madonna! – он встал. – Я не могу поверить. Это же грандиозно!

*- Вот именно!

С минуту он молчал, но вдруг резко изменился в лице:

*- Только не говори, что отдала Бориса Дмитрию /Поленину/!

И снова, только я открыла рот, как он продолжил:

*- Нет, я ничего не имею против него. Он великолепный певец. И не очень старый, только шестьдесят шесть. И безусловно, он уже давно созрел до Годунова. Да и национальная солидарность – святое дело. Кроме того, ты всегда испытывала к нему симпатию – ведь он так похож на N (точнее наоборот), только более мужественный. В принципе, я одобряю твой выбор. Лучшего кандидата не найти, - он грустно замолчал.

*- И это всё, что ты можешь сказать? – с еле скрываемой улыбкой спросила я.

Он, не понимая, молча смотрел на меня.

*- Ну, во-первых, - продолжила я. – Дима… То есть Поленин, в прошлом году на своё шестипятидесятилетие закончил оперную карьеру. А во-вторых, - я встала и, подойдя к нему, обняла за шею. - Зачем мне какой-то Поленин, если мой муж - лучший в мире баритон?! Молодой мужчина с достаточным жизненным и творческим опытом для исполнения Бориса и кроме того с шикарным русским произношением!

*- Ты чудо! - он улыбнулся. - Не хочется разбивать твой призрачный мир. Но мне самому скоро уже шестьдесят.

*- Ну вот всегда ты так! - я в шутку ударила его кулаком по груди. - Во-первых, шестьдесят, а не шустьдесят шесть; во-вторых, скоро, а не сейчас; а в-третьих, это бестактно с твоей стороны напоминать мне о моём возрасте, - я встала и повернулась к нему спиной.

Morresi тихо рассмеялся и, подойдя, обнял меня за плечи.

*- И вообще, - закончила я. - Зачем мне старый Поленин, которому надо сказочно платить за одно только имя, если у меня есть престарелый супруг, который споёт для меня бесплатно. Я никогда не бросаю денег на ветер.

На этот раз он рассмеялся в голос.

*- Ты же знаешь, - он развернул меня за плечи. - Я сам готов тебе отдать всё, что захочешь. Всё, что у меня есть - принадлежит тебе. И мои деньги, и моё состояние, и жизнь, - тихо закончил он.

*- И я намерена её улучшить. Ты заслужил спокойствие и счастье.

Он поцеловал меня в знак благодарности.

*- Ну всё, - я отстранилась. - Хватит дурью маяться. Начинай учить Годунова. У тебя не так много времени. Спевки через полмесяца - максимум месяц.

*- Ты умеешь ставить людей в рамки. А кого ещё ты пригласила?

*- Пока никого. Это-то я и намерена обсудить с тобой. В этом вопросе мне особо важно твоё мнение. Можешь вообще весь коллектив набрать - ты лучше знаешь сегодняшнюю оперную элиту.

*- Есть пару человек, с кем я хотел бы сотрудничать. Но в Борисе я их не вижу. Надо серьёзно подумать. Может, кого из России? - осторожно спросил он.

*- Я не против. Тем более, я хочу попросить V одолжить мне балет.

*- Балет? - не понял Morresi. - Ты что хочешь для бала взять балет Мариинки?

*- Я же не сказала тебе! - спохватилась я. - Я готовлю две постановки с тобой в главных партиях: "Борис" и "Игорь".

*- Тоже на Красной?

*- Ну, хочешь, можно и на Дворцовой.

*- Но там же Киевская русь! - удивился он.

*- Знаешь, с Киевским майданом сложнее. У меня к хохлам двоякое чувство, - откровенно призналась я.

*- Понимаю. Это после деревенского смазливого гея?

*- Не совсем. Скорее после оранжевой революции.

*- Но нам, Западу, она, по-моему, только на руку была. Они с радостью прогнуться под любую европейскую страну.

*- Тды хочешь петь в Киеве? - просто спросила я.

*- Я просто хочу петь. И чтобы ты была рядом. А где это будет - мне всё равно: в Киеве, в Москве или в Йошкар-Оле!

*- Шутник! - с улыбкой заметила я.

*- А вообще-то, - он тоже улыбнулся, - в "Игоре" действие происходит не в Киеве, а в ...

*- Путивле, - перебила, вспомнив, я. - Но там негде разместить мой оркестр. Так что выбирай: либо Красная, либо ... Новгород.

*- А Новгород тут при чём? - не понял Андри.

*- Там тоже шикарные живые декорации. Там в своё время Саныч «Годунова» ставил. Здорово получилось, я смотрела.

*- Только смотрела? Неужели в Большом могли поставить такую оперу без твоей Мнишек?

*- Я тогда ещё в своей провинции жила! - усмехнулась я. - В то время Москва даже не догадывалась о моём существовании!

*- Слабо верится, что такое время вообще было!

В ответ я лишь улыбнулась.

*- Так что? - через минуту снова спросила я. - Москва или Новгород?

*- Ну, давай Новгород, для разнообразия. Если не трудно будет получить разрешение.

*- Мне - не трудно! - твёрдо заявила я. - Если надо, я и Белый дом возьму в аренду, ты же знаешь. Сегодня...

*- ... всё и всех можно купить, - закончил он. - Ты права. И когда примерно постановки?

*- В Москве - примерно пятнадцатого сентября, естественно сего года.

*- Действительно надо искать солистов.

*- Это я доверяю тебе. Целиком полагаюсь на твой опыт и кругозор в этом деле. Так что через неделю у меня должно быть два полных списка по каждой опере. И, пожалуйста, на всякий случай - возможные замены, желательно из русских. Да и солистов я бы хотела слышать русскоязычных.

*- А что, если кто-нибудь из мной предложенных солистов не сможет принять участие в постановках, будучи занятым в других работах? - заинтересованно спросил Андри.

*- Ну, это уже моя проблема. Ты пишешь фамилии - а я доставляю этих людей в Москву и Новгород.

*- Хорошо, твоя взяла.

С Morresi я прожила неделю, подробно изучая особенности жеста обеих опер. За это время я выучила (или на половину восстановила из руин памяти) обе партитуры в общих формах.

После того, как Morresi написал мне список солистов, я начала вести переговоры: где лично, где через импрессарио, а где и с директорами оперных театров. Опасения Андри оправдались - почти все эти солисты были заняты на период с сентября по ноябрь (у меня было запланировано по три спектакля в каждом городе). Но так как в наше время действительно всё можно купить, а этим солистам было в принципе всё равно где петь, лишь бы платили больше, то ... И к тому же почти все они были русские. А что может сравниться с работой на Красной или в Новгороде?! Для любого нашего певца - это предел мечтаний!

Поэтому заручившись согласием солистов, я «занялась» директорами театров – здесь было достаточно просто – я просто перекупила их /вернула театрам их деньги + компенсация/.

На улаживание этих проблем у меня ушло две недели, которые я проводила без отрыва от производства (продолжая разучивать партитуры).

Репетиции начались с десятого августа. Я поставила всех в жесточайшие рамки /реально у солистов для разучивания было две недели! Правда почти до конца августа я разрешала петь с нотами/.

Работа кипела и бурлила. Давно я не была так поглощена. Да, последние годы я очень много работала, но особого удовольствия от самого процесса я почти не получала (только от результатов). А сейчас меня буквально захватило с головы до пят. Я жила где-то там, внутри этой работы. Моя самая несбыточная мечта шла к осуществлению полным ходом. Я была так близка к чуду, что хотелось работать всё больше и больше.

И я пахала и заставляла всех. Моё увлечение оказалось заразным. Весь коллектив был болен этими постановками.

Хотя репетировать было очень трудно – мой Косицынхолл не рассчитан на оперы. Но зато мой репетиционный зал был оборудован двухъярусной увеличенной сценой. Поэтому репетировали там (там не было зрительного зала – это был громадный зал с двумя сценами и пространством для акустики). Солистам было очень непривычно работать над оркестром (в прямом смысле!) да ещё и на круглой сцене /некуда отвернуться, чтобы откашляться/.

До самого сентября мы репетировали «со стульями», без оформления сцены и костюмов.

Постановку назначили на тринадцатое сентября. На Красной площади у нас было три репетиции: седьмого, девятого и одиннадцатого сентября. Я посчитала, что этого будет вполне достаточно.

К «декорациям» привыкли быстро. Мои люди поработали на славу – оснащение было просто потрясающим (многоярусное размещение оркестра одновременно служило и кулисами). Массовка (+хор, конечно) была проработана тоже гениально.

Костюмы я выдала только на второй репетиции на площади (чтобы не испортили, но успели привыкнуть).

Генеральная репетиция стала по сути уже спектаклем.

Описать это поистине чудо просто невозможно! Это было самое потрясающее зрелище, которое даже я могла видеть в своей жизни. Всё было максимально приближенно к историческим данным. Даже шапку Мономаха воспроизвели один к одному, точно так же, как и все, абсолютно все, костюмы участников спектакля, включая даже оркестр!!!).

Золотые нити костюмов были действительно золотыми, а все камни и украшения – из драгоценных металлов и натуральных камней (ни одной стекляшки!).

Я даже не пыталась посчитать затраты – мне было глубоко всё равно!

Единственное, к чему я стремилась – подлинность и качество – и в этом мне не было равных! Всё было максимально подлинно (а про качество и говорить не приходится).

Зрительный зал был оборудован небольшой – на три тысячи человек (включая VIP). Контрамарок было немного, не более сотни (и для русских, и для иностранцев вместе взятых). Стоимость билетов – выше баснословной в баснословное количество раз.

Спектакли шли тринадцатого, четырнадцатого и шестнадцатого. Первые два я рассматривала, как «притирошные», а третий – собственно Спектакль.

Именно поэтому запись я разрешила вести только с третьей постановки.

Я осталась верна традиции: зритель меня не видел. Однако для удобства солистов (у них же не было пультов, как у оркестра) я разместила огромный экран позади зрительного зала. Таким образом солисты могли видеть то же самое, что видели все оркестранты – мои жесты.

Дирижировать оперой вслепую оказалось несколько сложнее, нежели одним оркестром. Ведь обычно дирижёр подстраивается под солистов, «ловит» их.

Но и эта проблема была просто решена. Солисты хорошо всё понимали и вошли в моё положение. И поэтому в отношении ансамбля нам не было равных.

Премьера стала истинным праздником для всех ценителей высокого искусства. Это было потрясающее, грандиозное действо, не поддающееся описанию.

Но для меня (не имеющей даже возможности это видеть) это была всего лишь первая генеральная репетиция.

Вторая постановка прошла ещё качественней и эффектней. А все свои чаяния я возлагала именно на третью. Я ждала её, то обозляясь, что время идёт слишком медленно, а то и со страхом за скорое приближение.

Я была так поглощена собой, своими переживаниями и работой, что не смогла заметить того ужасного состояния, в которое начал погружаться Андри.

Весь трагизм и всю разрушительную мощь этого состояния я почувствовала и осознала лишь на последней постановке «Бориса».

А произошло то, что один раз уже случилось со мной почти тринадцать лет назад. С первой же ноты я «ушла» в мир оперы. Я потеряла какую-либо связь с окружающим миром и жила в эпоху Древней Руси. Как в видении (я была в повязке) я видела абсолютно всё, что происходило на сцене. Руки дирижировали почти автоматически.

Моё подсознание какое-то время пыталось сопротивляться – оно просило остановить это «действо»; но очень скоро я его уж не слышала.

И только после того, как гром оваций разбил стеклянную тишину, поглотившую последние звуки и вернул меня в бренный мир /пустоты/, я поняла до конца всё, что произошло.

Пока я медленно собирала всё в кучу, кто-то шепнул мне в наушник: «Они на Вас смотрят». Я поняла, что зрители повернулись к экрану, и автоматически поклонилась несколько раз, после чего попросила выключить камеры.

#- Себастьян, отведи меня к солистам, - попросила я тут же сидевшего всё время рядом дирижёра.

#- Конечно, - он взял меня под руку. – Искренне поздравляю Вас!

#- Ты ничего не заметил? – я его не слышала.

#- В смысле? – не понял он.

#- В постановке.

#- Да нет, - немного подумав, ответил он.

#- А в Андрелло Morresi?

#- Нет. Хотя, - через мгновение поправился он, - не в обиду ему будет сказано. Порой мне казалось, что он переигрывает. Особенно в сцене с курантами. Вы тоже это услышали?

#- Ты не прав, - довольно резко заметила я. – Он пел, да и играл, я уверена, просто потрясающе. Он не переигрывал, он жил ролью. Ты знаешь, что почти полгода назад у них умер сын.

#- Да, я слышал про это. Он был в депрессии. И я рад, что Вы ему помогли.

#- Ты не понял! – разозлилась я. - Я не помогла, я усугубила! Его сыну было почти два с половиной года – почти младенец! Его звали Дмитрий! Его зарезали! На глазах самого Morresi! Он видел эту «страшную зияющую рану» в груди собственного сына! А я заставила его пережить это ещё раз! Я не прощу себе этого!

#- Mein Got! Я не знал этих подробностей! Это ужасно! У него могут быть проблемы с психикой!

#- Не могут быть – уже! – почти крикнула я. – Долго ещё? – почти истерично крикнула я.

#- Уже пришли. Я предупрежу его, - он постучал в импровизированную гримёрку.

#- Не стоит. Я сама поговорю. Спасибо, иди, - я высвободилась и, нащупав дверь, зашла, закрыв её за собой.

Прямо с порога я сняла повязку и закрыла дверь на замок. Morresi стоял по центру комнаты в своём костюме и гриме. Он отстранённо смотрел в одну точку.

*- Андри, прости меня! – я подошла и положила руку на его плечо.

Он никак не отреагировал.

*- Андри, посмотри на меня! – попросила я. Но он меня не слышал.

Тогда я сама повернула его лицо к своему и пристально посмотрела в его пустые глаза.

*- Это был не наш сын! Слышишь? Это был не ты! Это был Борис! Ты играл. Ты заигрался и вошёл в роль. А сейчас ты снимешь грим и костюм, оденешься в свою одежду и снова станешь собой, Андрелло Morresi. Я тебе помогу, - я начала снимать с него грим. Затем я сняла все украшения и очень аккуратно – костюм.

Я умыла его холодной водой, после чего одела в обычную одежду.

Потом я снова встала напротив него и, пристально глядя в глаза, сказала:

*- А теперь ты вернёшься в реальность. На счёт «три» ты очнёшься и забудешь всё, что произошло, у тебя останется только воспоминание, как о спектакле, ты придёшь в себя и всё будет по-старому. Раз. Два. Три, - я щёлкнула пальцами.

Взгляд Андри приобрёл жизнь, он внимательно посмотрел на меня, затем обернулся и оглядел комнату.

*- Который час? Почему мы ещё здесь? Ведь спектакль давно закончился, - искренне удивился он.

*- Мы уже уезжаем. Я зашла сказать, что должна задержаться на какое-то время. Но через два часа мы встретимся в гостинице. Езжай, лимузин уже ждёт, - я обняла его.

*- Хорошо, я поеду. Но ты не очень задерживайся. Я соскучился по тебе, - он уткнулся лицом в мои волосы.

*- Я провожу тебе до машины. Только это надену, - я завязала повязку. – Пойдём.

Он взял меня под руку и открыл дверь.

^- Ну, как? – шёпотом спросил Себастьян, тут же подошедший ко мне.

^- После. Пойдём с нами.

Когда Morresi уехал, под руку меня снова взял Себастьян.

^- Он не был похож ни на помешанного, ни на убитого горем, - заметил он.

^- Он забыл всё, что произошло. И я бы очень вас всех просила: не напоминать ему ни коим образом о случившемся.

^- Но как?

^- Не спрашивай – я не смогу объяснить. Главное сейчас – переключить его на Игоря. Мы сдвинем репетиции. Начнём послезавтра.

^- Как скажете, безразлично проговорил он.

^- Себастьян, - я остановилась. – Поцелуй меня.

Он не заставил просить себя дважды и наклонился к моим губам.

Этим поцелуем я хотела разжечь в себе тоску по поцелуям Андри. И мне в какой-то степени это удалось. По крайней мере, мне очень захотелось быть рядом с ним и чувствовать его присутствие.

#- Мадам Камю. С Вами хочет поговорить вдовец Косицыной, - я узнала голос Антонио. Он прервал наш поцелуй (за что я была весьма ему благодарна).

#- Хорошо. Пусть зайдёт ко мне в гримёрную.

#- А я могу Вас проводить? – оказалось, Саша был рядом. Его голос был полон злой иронии.

#- Конечно! – я протянула в его сторону руку. Он поцеловал её холодными губами и аккуратно положил на своё предплечье.

#- Один момент, - попросила я, когда мы уже почти отошли. – Себастьян, Антонио, у меня к вам убедительная просьба: проследите, чтобы уже завтра и оркестр, и все инструменты были в Новгороде.

#- Хорошо. Всего доброго, - в один голос ответили они.

#- До встречи, - попрощалась я, и мы отошли.

- Почему завтра? – спросил Саша, когда мы отошли на «безопасное» расстояние (то есть когда нас никто не мог услышать).

- Вот об этом я хотела с тобой поговорить, вдовец Косицыной, - усмехнулась я.

- Это лучше, чем, будучи самим Шуманом, оставаться всего лишь мужем Клары Вик. Ты хочешь передвинуть постановки?

- Да. Репетиции должны начаться послезавтра. Я хочу как можно раньше начать «Игоря».

- Почему? Ты не хочешь дать коллективу время отдохнуть, перестроиться? – не совсем понял меня Саша.

- Сейчас я действую в интересах только одного человека – Андрелло. По моей вине ему стало хуже, и я должна исправить это. А всё, что я могу – это сдвинуть постановки.

- Объясни поподробнее, - остановившись возле гримёрки, Саша открыл дверь и, пропустив меня, вошёл следом, закрыв дверь на замок.

 

#- Наш коллега, в каком-то смысле, - с улыбкой заметил Антонио, провожая нас взглядом.

#- Только ему, я думаю, она за это не платит, как нам. Я слышал, в Нюрнберге они жили в одном номере, - продолжил тему Себастьян.

#- Не просто жили. А он ведь даже не музыкант, - удивился Антонио.

#- Да. Но зато он вдовец Косицыной. Не забывай, как она назвала свой город.

На это у Антонио возражений не нашлось.

 

Услышав звук закрывшейся двери, я сняла повязку. Не успела я повернуться, как Саша резко обнял меня и грубо поцеловал. После короткого, но очень страстного поцелуя, он вдруг оттолкнул меня.

- От тебя пахнет его одеколоном, - с напускной холодностью заметил он.

- А кто тебе мешает перебить этот запах своим? – с усмешкой спросила я. И тут же пожалела. Он понял это как призыв к действию.

- Я не это имела в виду! – я поняла это сразу по его изменившемуся взгляду (он был готов тут же мой овладеть). – Я говорила только про одеколон.

Он медленно подошёл ко мне и встал почти вплотную, только не касаясь меня. Его горячее дыхание обжигало мне лицо. От него веяло такой силой и надёжностью, что меня как магнитом притягивало к нему. Я ждала, что он обнимет меня, и я почувствую его каждой клеточкой своего тела. Мне так хотелось слиться с ним в единое целое. Я стояла, закрыв глаза, в диком напряжении. Каждая струнка моих нервов была натянута до предела. Казалось, задень слегка – и я взорвусь! Но он стоял в сантиметре от меня, не делая никаких попыток сближения. Я, может быть, и понимала, что он проверят меня, но не хотела об этом думать.

«Пусть он торжествует! Он ведь действительно победитель!».

Не имея сил продолжать дальше это противостояние, я обхватила его за шею и, прижавшись к нему всем телом, жадно поцеловала.

Он обнял меня и добавил поцелую нежность, на которую я была просто не способна.

- Прости, - через минуту сказала я, прижавшись щекой к его груди.

- За что?

- За то, что я такая бесчувственная дура!

- Давай оставим это до другого раза, - мягко сказал он. – У меня нет сейчас никакого желания утешать тебя выдуманными комплиментами.

- Что? – я отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. Но в них была только добрая усмешка.

- Не горячись, мой пылкий скорпиоша. Ты так прекрасна, когда злишься! – он улыбнулся.

- Мерзавец! – «гневно» воскликнула я и отвернулась, якобы обидевшись.

В ожидании его извинений я простояла минуты две, не поворачиваясь.

- Ну, и? – я всё-таки не выдержала.

- Что и?

- Почему ты не извиняешься?

- За то, что ты назвала меня мерзавцем? – уточнил он.

- Самонадеянный дурак! – я в шутку замахнулась на него.

- Только без рук, дорогая, - он поймал мою руку и, взяв вторую ниже локтя, развёл их в стороны и прижал меня к стене.

И в этот момент… я потеряла сознание! Просто напряжение в этот день превысило все допустимые пределы, и мой организм отключился (погрузился в режим пониженного энергопотребления).

Правда, не надолго.

Когда я пришла в себя, Саша стоял со мной на руках по центру комнаты.

- Тебе не тяжело? – тихо спросила я.

- Мне тяжело видеть, как ты на ровном месте теряешь сознание.

- Я устала, - извиняясь, улыбнулась я.

- Ты много сейчас пьёшь? – в лоб спросил он.

- Ты с ума сошёл! Я вообще не пью! Не до того мне – посмотри, сколько работы!

- Это хорошо. Ты сможешь стоять?

- Ну, разумеется. Поставь меня! – приказным тоном сказала я.

- Как скажешь, - он резко перевернул меня в вертикальное положение и, поставив на ноги, отошёл на шаг.

Простояв пару секунд, у меня снова подкосились ноги. От усталости! Рядом с Сашей я чувствовала себя в безопасности и могла позволить себе расслабиться. А напряг у меня был страшный.

Саша снова взял меня на руки.

- Я не отпущу тебя в гостиницу, - заметил он.

- В этом нет необходимости. Себастьян и Антонио за мной присмотрят.

- Вот именно по этому и не отпущу. Для твоего возраста у тебя слишком много любовников. И к тому же молодых. Не обижайся, но тебе это уже не под силу.

- Хам! – коротко ответила я. – И сколько, по-твоему, у меня любовников?

- С мужьями или без?

- С ними со всеми, - уточнила я.

- С десяток наберётся.

- Ты меня обижаешь! – я положила голову на его плечо. Что, по-твоему, я с десятью мужиками не справлюсь? Правильней было бы сказать, что эти десять – это постоянные или регулярные.

- Ты умеешь интриговать, - он удивился. – Так сколько же их у тебя?

- Тебе правда интересно? – не поверила я. – И тебя это не обидит?

- Ни в коем разе, скорее обрадует. Так сколько?

- Плюс к этому десятку ещё две с половиной тысячи.

- ???!!!... – он молча попросил объяснений, не понимая, как такое возможно.

- Две тысячи – основной состав оркестра и пятьсот человек – камерный, - гордо ответила я.

Вдруг он просто взорвался от смеха и чуть не уронил меня. Я, оттолкнув его, встала на ноги сама:

- Не картошку держишь!

- Прости, дорогая, - он продолжал смеяться. – Я никак не ожидал такой цифры. Ну, ты даёшь! Дон Жуан отдыхает! Может, твоё имя тоже станет нарицательным?

- Ничего смешного! Я должна знать всех своих оркестрантов изнутри, коль не вижу их.

- Не надо оправдываться. Это нужно только в случаях единичной измены. А тебе это не грозит, не переживай.

- Ты беспардонный циник!

- Ну, что ты! Я теперь горжусь тобой в несметное количество раз Ты превзошла саму себя. Я действительно недооценил тебя и твои скрытые ресурсы. Я представляю, чего тебе стоило сдерживать свои необузданные страсти, когда ты жила со мной. Прости! Был не прав. Тысячу раз не прав! Я же не знал, что кроется за этой равнодушной и гордой маской твоей. Кто бы мог подумать?! Бедняга Марчи, царство ему небесное! «Пал, оклеветанный молвой, с свинцом в груди и жаждой мести, поникнув гордой головой».

- Ты когда-нибудь замолчишь? – не выдержала я. – Я устала от твоего высокопарного и вместе с тем пошлого бреда! Я еле стою на ногах, а ты пустился в рассуждения о скрытых ресурсах моей сексуальности. Как будто ты раньше никогда о них не догадывался. Мы прожили почти четырнадцать лет, и ты ни разу не замечал, что мне не хватает одного партнёра? Мне нужны разные темпераменты, разные мужчины под разные настроения. Называй меня извращенкой или как-нибудь ещё – твоё дело!

- Ты не права, любимая, - он стал серьёзен. – Я это заметил с первого дня, как увидел тебя. Я сразу понял, что удовлетворить тебя в полном смысле мне будет очень сложно. Это просто ты никогда не хотела замечать, что я старался ловить твоё ежеминутное настроение и становиться тем, кого ты в эту минуту хотела. Когда ты хотела страсти – я был страстен, когда ты хотела тепла – я был нежен и ласков, когда ты нуждалась в защите – я оберегал тебя, когда ты хотела быть гордой, но сломленной – я брал тебя силой, когда ты нуждалась в заботе – я стоял возле тебя на коленях. Я был твоим рабом, сам того не осознавая. Но ты не хотела это замечать. Тебе всегда был нужен только N – свет в окошке! Я не хочу говорить о нём плохо, но он всегда в первую очередь думал о себе и своём кошельке. Ты для него была не более чем дорогой и лучшей в мире игрушкой. Он понукал тобой так, как ты это делала со мной. Но он говорил, что любит. Это обман! Он не умеет любить. Он не способен любить никого, кроме себя! И он не раз это доказывал!

- Ты не прав! – спокойно возразила я. – В тебе говорит ревность. Мы любим друг друга – и ты это знаешь, но не можешь смириться. Но это факт! Ты упрекнул меня в слепоте и глухости к тебе. Я знаю! Я знаю, как была глупа! Я знаю, что я дура! Но я не могу повернуть время вспять. Как бы я не хотела, я же знаю, что эти раны на твоём сердце я ничем не смогу залечить. Поверь, я очень хочу загладить свою вину перед тобой. Ты можешь потребовать от меня всё, что захочешь. Но об одном не проси: о том, где я не имею власти. Не тронь N. Пусть тебя успокоит то, что мы не вместе и нам суждено, любя друг друга, жить на расстоянии. Прости меня, Сашуня, прости! – я встала на колени. – «Что хочешь делай ты со мной – я так хочу. Все прихоти твои я выполнить смогу!».

- Анютик, не надо! Он поднял меня и обнял. – Я знаю, что ты не в силах изменить своё сердце, я это понимаю, как никто другой. Ты ни в чём не виновата! Ты права – во мне говорит слепая ревность. Я не имею права тебя попрекать. Прости, что наговорил тебе всё это.

- Ладно, - через минуту я успокоилась окончательно. – Простили друг друга. Ты только подумай, сколько времени мы тратим и продолжаем тратить на бессмысленные пререкания и ссоры! Ладно, когда по молодости. А сейчас? Это глупо. Давай лучше о деле. У меня к тебе просьба: помоги сдвинуть постановки.

- Без проблем, ты же знаешь. Я завтра же всё улажу, не волнуйся. Ты права – мы должны перестать ссориться, это действительно глупо. Не стоит вспоминать старое и постоянно напоминать друг другу об ошибках. Ты устала, - он отвлёкся, - я отвезу тебя.

- Так ты всё-таки отпускаешь меня в гостиницу? – удивилась я.

- Кто тебе сказал, что я отвезу тебя в гостиницу? Я имел в виду твой загородный дом. Твою репутацию уже всё равно не испортишь. И одного лишнего любовника никто и не заметит. Я хочу, чтобы ты была под моим присмотром.

- За что я тебе очень благодарна. Я сейчас не в состоянии удовлетворять все прихоти своих пылких мальчиков. Ты прав – я уже не в том возрасте. И хватит уже молодиться. Только как быть с Андри? Я пообещала ему быть рядом – я ведь виновата перед ним.

- Да, - вспомнил Саша. – Ты так и не рассказала, что произошло?

- Он вспомнил нашего сына. Партия Бориса очень к этому располагает. Нашего Диму ведь тоже зарезали.

- Бедный Morresi! Ему нельзя оставаться одному. Мы заедем за ним. Вы проведёте эту ночь и завтрашний день в твоём доме.

- Он уже давно перестал быть моим! – вздохнула я.

- Он будет твоим до тех пор, пока ты дышишь этим воздухом. Я попрошу Сергея подготовить всё там, пока мы поедем в гостиницу за Morresi.

- Да, кстати, как он поживает? – искренне полюбопытствовала я.

- Всё так же. Вспоминает тебя чуть ли не каждый день. Я иногда даже начинаю ревновать. Он искренне по тебе тоскует, не то, что … Ладно, проехали, - Саша резко вспомнил, что мы договорились не ссориться, а упоминание N в таком контексте неминуемо привело бы к ссоре.

- Ясно. Слушай, может поедем уже?

- В любую секунду. Ты будешь переодеваться?

- Конечно! Только не уходи, - поймала я его на мысли. – А то придётся позвать кого-нибудь. Ведь Камю не может сама переодеться.

- С превеликим удовольствием поучаствую в переодевании величайшей женщины-дирижёра современности!

- В этом нет необходимости. Просто не уходи, - я улыбнулась.

Естественно, тот факт, что когда мы с Сашей вышли, я была переодета, не мог пройти мимо внимания моих замечательных (в смысле всё замечающих) дирижёров.

#- Сдаётся мне, - заметил Себастьян, - в гостинице мы её уж не увидим. Только в Новгороде.

#- Ты прав. Жаль только Morresi. Мне казалось, у них тоже весьма тёплые отношения. Она же так за него переживает!

#- Удивительная женщина! С таким пофигизмом относиться к мнению окружающих и нисколько не заботиться о своей репутации! В её-то возрасте! А при этом она ведь не скандальная знаменитость. Заметь, все делают вид, что ничего не замечают. Особенно её новоиспечённый супруг. Я слышал, они взяли суррогатную мать, - она не стала даже ребёнка для него вынашивать!

#- Ещё бы! Для человека, благодаря которому она потеряла зрение! Да он до конца своей жизни должен ползать за ней на коленях, целуя землю, по которой она ходит. И как она его только простила?! – удивился Антонио.

#- От безысходности, - вдруг ответил Себастьян. – А что ещё ей оставалось. Кто ж на ней, слепой, женится?! Кому она ещё нужна? Да, ею восхищаются, её уважают. Но как музыканта. А как женщина, кого она интересует? Маленькая, в возрасте, да ещё и слепая!

#- Ты не прав! Как раз как женщина она пользуется успехом.

#- У кого? У нас, её дирижёров? У своих оркестрантов? Это часть нашей работы. Она закрыла для нас все двери. Она почти вынуждает нас спать с ней. У нас нет другого выхода. Конечно, выбирая между ней и её девочками, все выбирают её – это престижнее. А так она давно бы осталась одна! – резко заметил Себастьян.

#- Ну, а вдовец Косицыной?

#- Знаменитый ловелас, - спокойно возразил Себастьян. – Соблюдал траур ради имиджа несколько лет, а там – пустился во все тяжкие. У него же романы и с Bach, и с Rossa, а теперь и с Агатой. Он их коллекционирует!

#- По-моему, ты просто ревнуешь. Тебе она, небось, меньше внимания уделяет – вот ты и иронизируешь. Причём очень жестоко, - заметил Антонио.

#- Как знаешь. Только ты очень идеализируешь её положение. Она заслуживает жалости. Ну, да ладно, оставим её. Надо заняться переездом.

К утру следующего дня были улажены все вопросы с Новгородом (перебронирована гостиница, передвинуты постановки и изменена реклама).

 

ГЛАВА 47.

С «Игорем» проблем не возникло – всё прошло как по маслу и в лучшем виде. Morresi больше не вспоминал о «Годунове», крыша его устоялась (но я понимала, что это нужно закрепить, и пока придумывала, как это сделать).

Закончив с ошеломляющим успехом постановки, я решила заняться финансовой стороной дела. Выше я уже упоминала о стороне расходов. Меня интересовало, насколько они покрылись. К моему удивлению, они не просто окупились с верхом, но я ещё и получила очень приличную прибыль. В моём финансовом везении мне нельзя было отказать.

Надо заметить, что своих личных счетов у меня было мало (только у Rossa, Bach и Bianco). У меня был счёт на оркестр (куда я постоянно клала очень большие суммы), в него входили все затраты, связанные с его содержанием и зарплаты. Был счёт Косицынграда, куда кроме налогов я тоже делала вложения. Из него деньги шли на Косицынхолл и на содержание всего города. Мои экономисты подсчитали суммы налогов смстных жителей и составили мне «безпотерьный» план по содержанию города.

Также были счета на всех детей и несколько «про запас» (у меня было ещё много планов, требующих затрат, причём весьма крупных).

Доход же состоял из моих гонораров, выплат авторских прав + доход с фабрик (у меня было три фабрики музыкальных инструментов, одна из них – роялей) + с акций (самые дорогие на тот момент – нефтяные и газовые) и небольшую часть составляли рекламные контракты. Естественно, к этому надо добавить доходы всех моих мужей, с которыми у меня были общие счета. Больше всего дохода мне давал Эдвард (у него были доходные акции и много предприятий, постоянно увеличивающих доход).

Это что касается поступающих ко мне денег. А были ещё и накопления. И как бы то ни было, на ветер я никогда денег не бросала.

 

После «Игоря» мы с Morresi вернулись в Болонью, где я объявила ему, что жду ребёнка. Он был на седьмом небе от счастья. Теперь воспоминания о Диме не были такими болезненными.

На неделю я съездила в Лондон, на обратном пути заскочила в Париж. Мне надо было дать о себе знать, ведь ближайшие полгода меня никто не должен был увидеть. «Отметившись» по всем мужьям, я вернулась в Болонью, где встретила своё сорокадвухлетье.

Надо заметить, что в последнее время я абсолютно перестала волноваться за своё «инкогнито». Я могла появиться с Morresi в качестве Bach, быть Rossa в Париже и так далее. Я просто устала прятаться. Я уже серьёзно обдумывала своё возвращение в Россию. Но для этого мне надо было придумать красивое «разоблачение». Вот этим я пока и занималась.

Девятого ноября у нас с Альфредом родился сын. Назвали Альбертом. Побыв с ним пару дней, я вернулась в Италию. Я не чувствовала, что это мой сын. Альфред меня не понял, но он был так увлечён своим первенцем, что не смог на меня разозлиться.

К этому времени о Bach снова начали забывать. И я попросила Эдварда забронировать мне зал на конец декабря (позже было бы самоубийством). И мне было плевать, что он увидит мой живот (скажу, что от него, а потом что-нибудь придумаю).

Я планировала провести в Лондоне и Берлине семь дней – три концерта + четыре дня на записи нового альбома. Концерты решили окрестить «Рождественскими встречами с Александрой Bach» и провести их двадцать четвёртого, двадцать шестого и двадцать восьмого декабря. К Новому году я планировала вернуться в Болонью.

Параллельно к апрелю (когда уже должен был родиться наш с Morresi ребёнок) я велела подготовить три концертные программы своему оркестру, в том числе несколько концертов для фортепиано с оркестром (мой камерный оркестр уже имел в репертуаре пятнадцать таких концертов). Я мечтала сыграть в Косицынхолле со своим оркестром.

В двадцатых числах декабря я приехала в Берлин, где провела последние дни подготовки к концертам. Двадцать третьего вечером ко мне (в мой дом) нагрянули оба Эстергази. Удивлению обоих, когда они узрили мой живот, не было предела. Я сказала, что это был сюрприз. Эдвард был выше седьмого неба (ведь из троих наших детей я вынашивала только одного). Артур отнёсся с неким недоверием, хотя, соблюдая все правила, поздравил нас с Эдвардом.

На следующий день Артур перебрался в гостиницу – к нему нечаянно нагрянула супруга, изъявившая пылкое желание послушать мою игру (а возможно просто удивлённая, что я ещё продолжаю довольно плодотворно работать).

Первый концерт прошёл с большим успехом (может даже с ошеломляющим). На бис я играла почти час. Закончила, как всегда, четырнадцатой Бетховена (правда последние годы я играла её целиком).

Вымоталась я порядочно, но, не глядя на это, поехала в свой загородный дом (хотя Эдвард забронировал мне номер в лучшей гостинице на случай, если я не захочу ехать за город).

На следующее утро всё семейство Эстергази (и даже Беатрис!) нагрянуло ко мне в дом праздновать Рождество.

/где-то в глубине души я чувствовала что-то в этом кощунственное – ведь я была атеисткой; мне казалось, знай бы Эдвард правду – это глубоко бы его задело/

Наводящими и казалось бы невинными вопросами Беатрис вызнала у меня, что после концерта я возвращаюсь на личном (припаркованном за углом от концертного зала) мерсе, в то время как в моём лимузине совершенно в другом направлении едет «подсадная утка». Кроме того за рулём я сижу сама, и сматываюсь незаметно, вместе со всей оравой зрителей.

Теперь поясню, зачем ей было нужно это знать.

После того, как она узнала, что я жду ребёнка «от Эдварда», она впала в своё (уже привычное) состояние коматоза. У неё уже, в принципе рефлекторно, сработала мысль, что от этого ребёнка (лучше бы конечно вместе с мамашей, то есть со мной) нужно избавится. Ведь чем больше становилось у Эдварда детей, прямых наследников, тем меньше перепадало, после его смерти, на душу Артура и его семьи.

План, как избавиться от ребёнка, а может и от меня сразу, возник у неё почти молниеносно. Оставалось дело за малым.

На следующий день, пока я пахала на сцене, несколько «грамотных спецов», нанятых Беатрис, открутили болты карданного вала моего Мерса. Весьма извращённо! Но зато безотказно.

План сработал безукоризненно, как по сценарию у хорошего режиссёра.

По городу я никогда не гоняла – ездила почти на одном сцеплении, а вот за пределами, едва попадала на трассу – разгонялась очень прилично (под двести километров в час), зная, что дорога хорошая и на ней нет постов полиции, только несколько довольно резких поворотов, на которых я скидывала до ста двадцати, после чего снова катилась на всех парах.

Появившийся посторонний звук в работе машины меня немного напряг, но не сильно – по опыту я знала, что проблема проявиться не раньше, чем через несколько дней после появления первых признаков.

Поэтому то, что произошло, я даже не успела понять и уже тем более объяснить.

А произошло следующее: болты (подоткрученные) выкрутились и кардан просто вывалился. Уткнувшись в землю, он подкинул машину в воздух, оторвав заднюю часть кузова. Оставшуюся часть машины выкинуло за обочину.

Если бы не ремни и подушки безопасности, участь моя была бы решена в долю секунды.

На какое-то время, ударившись головой, я потеряла сознание.

Придя в себя и оценив своё положение, первым делом я попыталась добраться до мобильника (хоть какого). Моментально я поняла, что у меня перелом правой руки. Следующим открытием было то, что все мои четыре мобильника, которые на тот момент были у меня с собой и которые мне стоило огромных усилий и сумасшедшей боли достать, оказались раздавленными и разбитыми (понятное дело, они не работали). Прекрасно понимая, что помощи мне ждать не откуда и что «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», я решила выбраться из машины. Очередным открытием стал открытый перелом левой ноги, да ещё и задетая артерия. Достав из бардачка (почему-то я держала её именно там) аптечку, я перемотала себе ногу, в нужной точке затянув жгут (слава Богу, с медициной я всегда дружила – даже врачом в своё время чуть не стала) – я же понимала, что даже если мне удастся доползти до дороги – я умру от потери крови на её обочине.

Набив карманы бинтами и взяв в зубы деревянный брусок, я потянулась к пассажирской двери (машина легла на бок на водительскую дверь). Первый укол боли оказался самым сильным – у меня потемнело в глазах, а зубы впились глубоко в деревяшку.

Вздохнув глубоко несколько раз, я продолжила своё продвижение к пассажирской двери. Боль была настолько сильной, что свыкнуться хоть более менее с ней было просто невозможно.

Тем не менее, мне удалось добраться до двери, но она оказалась заблокирована ударом, стекло (почему-то уцелевшее) не опускалось, и разбить его мне не удалось.

Сделав очередную передышку, я поползла в заднюю часть кузова, которой теперь просто не было. И друг я вспомнила (!!!!), точнее почувствовала, что с моим наметившимся животом мне это сделать будет довольно проблематично. В какую-то минуту даже промелькнула мысль о возможном выкидыше.

«Если ребёнок шевелится – значит, жив!» - дальнейшие мои действия были максимально осторожными (хотя вряд ли можно аккуратно проползти через пол салона машины с шестимесячным животом и потом рухнуть на землю).

С горем пополам мне-таки это удалось! Я упала на спину, но даже не почувствовала этого – боль в переломах перевесила.

Отдышавшись (минут десять, не меньше) и собрав последние силы для нового рывка, я повернулась на бок. Это было не очень удачным решением – на какой бы бок я не повернулась, так или иначе я бы попала на перелом.

Опёршись на здоровую руку, я села и начала искать глазами что-либо, что могло бы служить шиной. Здесь мне повезло больше – я же была среди леса. Добравшись кое-как до более менее аккуратных веток, я примотала их припасёнными бинтами.

Зафиксировав повреждённые конечности и соорудив из остальных бинтов повязку для руки, а из длинной толстой ветки – костыль, я побрела-таки к дороге.

Голосовать приходилось левой рукой (что не составило бы проблемы в Англии). И вот тут-то я и столкнулась, впервые за последние годы, с глухостью людей к чужой беде.

Простояв минут двадцать на почти безлюдной дороге, я поняла, что на этом месте моё везение заканчивается. Брусок, который я сжимала зубами, я уже где-то незаметно потеряла, а постоянно усиливающаяся боль заставляла меня уже просто орать. Когда же моя здоровая нога начала подкашиваться, и я начала терять силы, меня охватило отчаяние. Я бы не смирилась с тем, что умру в шаге от спасения. Я не могла просто стоять и ждать с неба помощи. А когда мой ребёнок начал отчаянно пихаться, я, озлобившись на весь мир, поковыляла к своему дому (!!!).

Где-то через полчаса я услышала приближающийся шум мотора. И что поразительно – скорость была не очень большой, я бы сказала, прогулочной. А так как терять мне было уже нечего, я встала по центру полосы и повернулась лицом к приближающейся машине. Водитель успел затормозить и вывернуть руль на встречную полосу (машин действительно почти не было, а на тот момент – вообще не намечалось).

И первое, что сделал водитель, остановившийся у обочины, вышел из машины и, подойдя ко мне, - обматерил меня с ног до головы (естественно, на немецком).

- Danke schott! – всё, на что меня хватило. Поняв подсознанием, что я спасена, организм мой, уже давно уставший поддерживать две жизни, отключился, и я упала на асфальт.

Водителю не оставалось ничего другого, как … отвезти меня в больницу.

Документов у меня не обнаружилось, но водитель указал место аварии, рядом с которым он меня нашёл (точнее, конечно, наоборот), и туда направили криминалистов.

Личность мою установили быстро – в машине был паспорт и документы на машину на фамилию Graf, там же (в паспорте) был штамп о семейном положении и фамилия мужа.

В итоге, к тому моменту, когда я пришла в себя (а на этот раз это произошло довольно быстро – через пару дней), водитель, привезший меня в больницу, стал национальным героем, а под окнами моей палаты многотысячными корзинами цветов была выложена надпись: ^ «Александра! Мы тебя любим! Мы с тобой! Поправляйся!». А у донорского кабинета была также многотысячная, но уже живая очередь из желающих сдать для меня кровь.

Первым человеком, кого я увидела, придя в себя, был … главврач.

^- Gutten Morgen, Александра! Как Вы себя чувствуете?

^- Полным инвалидом, - я покосилась на свои руку и ногу.

^- Ничего, это заживёт. Вы позволите задать Вам несколько вопросов?

^- Конечно! Насколько я знаю, задавать вопросы – это ваша работа даже больше, чем просто лечить, - я улыбнулась, уже не чувствуя той страшной боли.

^- Кто сделал Вам перевязки? Особенно меня волнует артерия.

^- Неужели Вы полагаете, что это ангел, сошедший с небес, сделал? Кто, кроме меня, мог это сделать? Мне пока хочется жить, тем более на мне лежит ответственность за жизнь ребёнка, - я положила здоровую руку на живот.

^- Да, это просто чудо, что он выжил. Простите, а у Вас есть медицинское образование?

^- Конечно, нет! – усмехнулась я. – Просто таким азам сейчас даже на всех водительских курсах учат. Извините, но Вы отстали от жизни! Я на права сдавала четверть века назад – и уже тогда в экзаменационных билетах были вопросы по медицине.

^- Это замечательно! Ведь Вы спасли себе жизнь! Если бы все наши водители, да и пешеходы в общем тоже, так серьёзно относились ко всему, чему учат в школах! А спросил я потому, что все перевязки, и шины, и жгут наложены профессионально, а не просто по наитию.

^- На это я Вам скажу так: если я что-то делаю, то делаю это профессионально, либо я не делаю это вообще!

^- Потрясающе! – воскликнул врач. – Знаете, я всегда Вами восхищался, но теперь Вы для меня – Гений, стоящий на самой высокой ступени. Вы – тот самый ницшевский сверхчеловек.

^- Не стоит таких слов. Конечно, спасибо Вам. Но ко всему прочему, я иногда бываю склонна к мании величия. И Вы сейчас подмываете меня на её обострение. Лучше скажите мне, - тут же, без паузы, я сменила вектор разговора, - ко мне кто-нибудь приходил?

^- Если не считать тысячи Ваших поклонников, Ваших родственников и нескольких иностранцев, - он улыбнулся, - тогда нет.

^- А сейчас кто-нибудь есть?

^- Как раз эти иностранцы. Вы хотите с ними поговорить?

^- Если Вы позволите.

^- Только недолго, - он встал и вышел.

Через полминуты дверь открылась снова, и вошли Саша и Андри.

#- Мои дорогие! Как я рада, что вы сейчас оба здесь! Подойдите ко мне! – я говорила по- английски специально, чтобы никто из них не обиделся.

Пока Саша медленно подходил, говоря общие фразы (что на него вообще не было похоже), Morresi уже стоял возле меня на коленях и целовал мою здоровую руку.

Когда Саша подошёл ближе, я поняла, что он пьян! Дав ему поцеловать себя и выслушав не очень большой несвязный монолог, я заставила его сесть в кресло, в коем он почти сразу и уснул.

*- Андри! Что случилось? Что с ним? – искренне удивилась я.

*- Во-первых, он узнал, что ты ждёшь от меня ребёнка. А во-вторых, он сильно за тебя испугался. Ему снились какие-то кошмары. Он боится тебя потерять. Ему почему-то кажется, что это должно скоро произойти. Этот страх оказался сильнее его. А так как он давно уже не пил, две бутылки водки пошли очень хорошо. Пусть поспит.

*- А что за сны? – я заинтересовалась. – Он тебе не рассказывал? Ты же знаешь, я умею разгадывать сны. Я их понимаю.

*- Подробно он не рассказывал. По-моему, он говорил, что бросает тебя во сне, вынужден уехать к отцу, который срочно его вызывает.

*- Что? – в ужасе воскликнула я и закрыла рукой лицо. – Господи! Он никак не хочет смириться с тем, что Саша со мной. Он даже с того света пытается нас разлучить!

*- В каком смысле? – не понял он.

*- В самом ужасном. И чем кончался сон?

*- Он с тобой прощался.

*- И уехал?

*- Нет, только прощался. Но был настроен ехать.

*- Нет! – тихо воскликнула я. – Андри! Как это ужасно: терять дорогого человека и не быть в силах что-либо изменить! Посмотри на него! Ему осталось жить меньше года! И я ничего не могу сделать! – у меня началась тихая истерика, глаза были полны слёз.

*- С чего ты взяла?

*- С потолка! – зло сказала я. – Это же элементарно! Хотя чего я хочу – тебе этого не понять. А я это почувствовала ещё в Москве. И это чувство меня не покидает. Саша уходит от меня. Он устал так жить. Скоро его не станет.

- Кого? – вдруг проснулся Саша. – Кого вы тут хороните?

- Мы о вечном, об искусстве, - через силу улыбнулась я.

- Ты плакала? – он подошёл ближе.

- Да. Я вспомнила молодость. Это слёзы меланхолии. Сядь, пожалуйста, возле меня, - я взглядом попросила Андри уступить ему место. Тот меня понял. Саша сел рядом со мной и взял мою руку.

- Я люблю тебя! – по-русски и тихо прошептала я.

- Конечно! Я тоже, - он улыбнулся и поцеловал мою руку

- Ты не понял. Я говорю не о дружбе и не о благодарности. Я многим тебе обязана, но это другое. Я люблю тебя! И не представляю себе жизни без тебя. Ты нужен мне как воздух!

Саша не смог произнести ни слова.

- Не бросай меня, пожалуйста. Я не смогу одна!

- О чём ты говоришь?! Ты же знаешь: я никогда тебя не брошу! Я всю жизнь тебе отдал!

- Я знаю. И поэтому прошу: не бросай меня. Ведь я так тебя люблю!

Несколько секунд он смотрел мне в глаза, как завороженный. Наш диалог глаз прервал мой малыш, который отчаянно меня лягнул.

Я словно пробудилась ото сна и виновато посмотрела на Сашу.

*- Тебе надо отдыхать, мы зайдём позже, - Morresi буквально за шкирку вытянул его из моей палаты.

*- Андрелло, - уже за дверью начал Саша. – Что это было? Ты это слышал? Или мне померещилось спьяну?

*- А что тебя так удивило?

*- Что? Да всё! Ты же знаешь, что она не умеет любить! Тем более меня. Это не было похоже на общие формы, к которым я уже привык! Я ей поверил! – воскликнул Саша.

*- Я тоже, - тихо заметил Андри.

*- Вот видишь! Что-то с ней не то, мы должны в этом разобраться.

*- Она что-то предчувствует. Только что именно, я думаю, она и сама не знает. Мы видим не всё, что видит она, а знаем и подавно. Я уверен – нам этого не понять. Да и зачем нам это знать?! Подумай сам, какая разница, что ей мерещиться – главное, она стала мягче и отзывчивей. Надо ловить момент.

*- Мне кажется, это не совсем правильно.

*- Александр, перестань! – воскликнул Morresi. – Правильно – неправильно! Тоже мне агнец Божий! Может, хватит уже? Она тебя так и не научила жизни?

*- Morresi! – вздохнул тот. – Оставь это! Мне и без того тошно! С ней что-то не то! И я хочу в этом разобраться.

*- А ей кажется, что это с тобой что-то не то. Она права: вы оба тратите огромное количество времени на ерунду, забывая о главном.

*- А может, я хочу об этом забыть? – вдруг сорвался и крикнул Саша. – Что для неё сейчас главное? То же, что и для тебя – ваш ребёнок! А ты не думал о том, что я сейчас чувствую? Может, я задушить тебя хочу, собственными руками! Можешь ты это понять?! Я готов думать и говорить о чём угодно, лишь бы хоть на минуту забыть об этом!

*- Александр, прости меня!

*- Заткнись! – он перебил его на полуслове. – Мне противно слышать твой голос, меня воротит от одной только мысли о тебе! – с этими словами Саша развернулся и пошёл прочь.

*- Mi scusi! – прошептал уже сам себе Morresi.

А я в это время разговаривала по телефону с Эдвардом.

#- Эдвард, милый! Как вы там?

#- Дорогая! Ты ангел! Ты даже в такую минуту не думаешь о себе! Не беспокойся, у нас всё хорошо. Как ты? Давно пришла в себя?

#- Где-то около часа назад. Ты отменил концерт?

#- Да разве можно сейчас думать о работе?! Конечно, я всё сделал. Не думай об этом, тебе не стоит волноваться.

#- А вот и нет. Мне как раз нужно думать о работе, а не о том жалком состоянии, в коем я сейчас пребываю. Так вот, я тут подумала – я не буду отменять концерт. Мы просто его передвинем. А ещё попутно можно добавить парочку.

#- Александра! – удивился Эдвард. – О чём ты говоришь? Какие концерты? У тебя ведь два перелома! И один из них – правой руки!

#- Вот именно, правой. Зато левая – в лучшей форме. Я дам концерты из произведений для левой руки. Спасибо нашим плодовитым композиторам – для левой руки написано достаточно произведений. Осталось подобрать оркестр.

#- Ты серьёзно, - через полминуты спросил он.

#- Абсолютно! Вот увидишь, я на этом ещё и деньги сделаю.

#- Александра! Причём здесь деньги? – вздохнул он.

#- При детях! – резко ответила я.

#- Дорогая, ты такая заботливая! – умилился Эдвард. – Ты самая лучшая мать в мире!

#- C этим можно поспорить. Хотя всё равно, спасибо! Так ты не против концертов?

#- Если ты хочешь…

#- Очень.

#- Тогда пожалуйста. Я займусь этим: найду оркестр, улажу сроки…

#- Нет, - перебила я. – Оркестром я займусь сама – а то это затянется на веки вечные. Сыграем в начале января.

#- А ты уверена, что…

#- Абсолютно. А теперь прости, но я не могу больше говорить.

#- Конечно, отдыхай. Мы зайдём к тебе вечером, - тёплым голосом проговорил Эдвард.

#- В этом нет необходимости. Я прекрасно себя чувствую.

#- Не спорь, дорогая. Я должен сам в этом убедиться.

#- Ну, хорошо. До скорого.

#- Целую, - наконец-то мы распрощались.

Отключив телефон, я тут же набрала номер Себастьяна:

#- Привет. Это Агата. Как дела? Как отдыхается? – я старалась говорить бодро.

#- Добрый день. Очень рад Вас слышать! – он был искренен. – Это только Вы умеете спросить и про отдых, и про дела, словно это одно и то же.

#- А то нет! – удивилась я. – Как говорил Черчиль? «Лучший отдых – это смена вида деятельности».

#- Только по-моему, это сказал не Черчиль…

#- Это не важно. Главное – суть изречения, а не уста, из коих оно произнесено, разве не так?

#- Так. Вы как всегда правы, - вздохнул Себастьян.

#- Итак, над чем вы сейчас работаете?

#- Признаться, Вы застали нас врасплох…

#- А вот безделья я не потерплю, - уже резко перебила я. – Я за что вам такие деньги плачу? И везёт же мне на лодырей! Значит слушай меня. В первых числах января мне нужен камерный оркестр с Равелем для левой руки. А к апрелю должно быть готово двенадцать концертов для фортепиано с оркестром. К следующей неделе я вышлю тебе список редакций.

#- Разрешите вопрос: кто солисты?

#- Александра Bach, - коротко ответила я.

#- И она будет играть все двенадцать концертов?

#- Тринадцать. Ты забыл про Равеля. В январе она даёт концерт для левой руки и предложила мне сотрудничество. Так что будь любезен: озадачь Антонио камерным.

#- Но выучить даже один концерт…

#- Что значит выучить? – крикнула я. – Мы уже играли его не так давно!

#- Простите, я забыл. В таком случае…

#- Без случаев, пожалуйста. Я не прошу и не спрашиваю, я приказываю! – снова перебила я.

#- Хорошо. Всё будет сделано. Когда Вы приедете? – голос его был уже просто убит.

#- Я не приеду! Поэтому-то меня и заботит эта работа. За всё отвечаешь ты! Понял? Я не собираюсь краснеть перед Bach!

#- Но как же мы … без Вас…

#- Вы что, дети беспомощные? – я начала успокаиваться. Мою душу грело то, что они без меня ни на что не способны.

#- Но мы раньше никогда без Вас … не играли!

#- Всё бывает когда-то в первый раз, - я усмехнулась. – Я вам верю и доверяю – вы справитесь. И надеюсь, простите меня – мне уже пора заняться здоровьем.

#- Вы нашли врача, который вернёт Вам зрение? – обрадовался Себастьян.

#- Себастьян! Не надо об этом! Ты же знаешь – здесь медицина бессильна. И как будто у меня кроме зрения других проблем нет! Себастьян, ты забываешь, мне не двадцать лет!

#- Простите, - тихо проговорил он.

#- Ладно, проехали. Значит в начале января – готовый Равель. Я уточню дату и перезвоню тебе, ок?

#- Конечно, как скажете.

#- Отлично. Тогда до скорого!

#- До свидания! – грустно ответил он и отключился.

Не успела я отключить телефон, как в палату вошёл мой врач.

^- Вы уже занимаетесь делами? – удивился он.

^- Кто же ещё ими займётся?

^- Ваш супруг, думаю, вполне управится, - предложил как вариант он.

^- Так на него их тоже надо сначала переложить. Мужчинам ведь всё надо разжёвывать, если хочешь, чтобы было по твоему усмотрению. Только без обид, ладно? – я улыбнулась.

^- Ну, что Вы! Какие обиды! Ведь Вы правы. Но оставим это. Как Ваше самочувствие?

^- На четыре с минусом по пятибалльной системе. Надеюсь, через два дня Вы отпустите меня домой?

^- Конечно, нет! – воскликнул врач. – Я много слышал про Ваше отношение к больницам и к собственному здоровью. И вот теперь мне приходится лично с этим сталкиваться. Вам стоит полежать здесь с месяцок, отдохнуть, набраться сил. Вы слишком легкомысленны.

^- Скорее слишком живуча, - снова улыбнулась я. Но на этот раз улыбка была саркастическая. – Вот увидите, через пару дней Вы сами удивитесь – всё затянется, как на собаке. Я буду в лучшей форме. Можем даже поспорить.

^- Я никогда не уважал пари…

^- Мы же не на деньги, - серьёзно предложила я. – Давайте так: если через два дня Вы признаете моё состояние удовлетворительным, стабильным и вне всяких опасений – я уезжаю домой; а если моё состояние не улучшиться – я останусь здесь на месяц и буду пай-девочкой. По рукам? – я протянула ему здоровую руку ладонью вверх.

^- За два дня Ваше состояние просто не может измениться. Или это будет прорыв в медицине. По рукам! – он ударил ладонью по моей.

Через три дня я уже во всю наяривала здоровой рукой на своём Henius’e (рояль моей фабрики)…

Концерты были назначеныны восьмое, десятое и тринадцатое января. Программа лишь немного отличалась. К январю Piacere specially for Bach создал сонату для левой руки, сюиту «Крушение надежд» и несколько миниатюр.

Должна заметить, что я уже несколько лет практиковала игру с нотами (не ПО нотам, а именно С нотами) – это решало очень многие проблемы. И конечно, главную – не надо было катастрофически быстро заучивать тексты наизусть.

Справедливости ради признаюсь, что почти все мировые пианисты приняли мою практику.

Концерты прошли с ошеломляющим успехом. А мне казалось, что лучше принимать артиста, чем меня принимали всегда, уже просто невозможно. Оказалось, нет предела совершенству.

Восторженные овации сопровождали каждый мой жест (естественно не во время выступления). Да и сам факт, что я играла в гипсе, вызвал лавину эмоций. Меня не отпускали со сцены более двух часов (сверх выступления).

Я же не могла сыграть «Лунную»!

Когда же наконец опустили занавес, смилостивившись надо мной, Уил буквально на руках вынес меня со сцены.

На мне и в самом деле, как на собаке, всё заживало очень быстро.

До середины февраля мы с Morresi жили в Болонье. А когда с меня сняли гипс, мы поехали на Сицилию, погреть свои старческие кости.

С первого же дня, как с меня сняли гипс, я приступила к усиленным занятиям. Мне ведь предстояло сделать двенадцать фортепианных концертов.

Уже с Сицилии я отправила Альфреду письмо, в котором просила у него развод. Почему-то именно этот брак меня тяготил.

Я решила выбросить свой «французский» мобильник – я не хотела слышать голос Альфреда. Форму общения я выбрала «электронную».

Он просил повременить, не спешить. Он очень хотел поговорить со мной лично, «вживую». Я отказалась.

Забегу вперёд, и скажу, что мы развелись в сентябре. Мне отошла половина всего его состояния, а после того, как я согласилась оставить ему ребёнка, он отдал ещё половину своей доли. Таким образом, я получила три четверти его состояния.

Беременность протекала нормально. Для меня это состояние уже стало привычным (в общей сложности это был мой одиннадцатый ребёнок и седьмая беременность!).

В феврале я сообщила Эдварду, что у меня был выкидыш, и я лежу в больнице и у меня больше никогда не будет детей. Я просила оставить меня одну и не искать

 

Ребёнок родился первого марта (и снова раньше срока). И как всегда отдельная история связана с именем. Morresi непременно хотел что-то русское, я же усиленно сопротивлялась (ну, как русское имя будет звучать с итальянской фамилией?!).

В итоге мальчик был записан под именем Federico. Но Morresi звал его Федей.

/мда, Федя Morresi! Звучит просто гениально!/

Через три дня я была уже в рабочей форме. Десять часов за роялем – больше мне не хотелось сидеть.

Да, я не занималась только неделю (перед самыми родами и плюс три дня после них).

Я уже говорила, что играла последнее время по нотам. Ну, а пальцы вспоминали всегда очень быстро.

В апреле, как и планировала, я дала четыре концерта для фортепиано с оркестром.

За последние полгода я очень даже хорошо поправила свои финансовые дела.

Плюс готовились к выходу диски с моими концертами: для левой руки и все двенадцать с оркестром Косицынхолла.

А также сводились записи «Бориса» и «Игоря» - видео и аудио версии.

Ну и само собой – пачки статей и несколько новых книг.

В общей сложности я очень хорошо заработала.

И при этом я ещё не обиралась на заслуженный отдых. Я чувствовала какой-то небывалый прилив сил. И в то же время я чувствовала, что конец уже близок. В смысле творчества. Я уже давно тяготилась таким образом жизни.

К маю я окончательно решила, что на своё сорокатрёхлетие закончу свою карьеру. Но для этого надо было ещё придумать, в какой форме это всё будет сделано.

В июне я хотела дать несколько концертов с Morresi в России, в июле с оркестром в Косицынграде, в августе – как Bach. Сентябрь – для разгрузки. Октябрь – концерт Bach, Rossa и Камю + присутствие Bianco и Piacere в одном зале. Этим концертом я решила и закончить.

Остаток месяца я должна была посвятить «уходу» Bach, Rossa и Камю.

Как я это сделаю, тогда я ещё не знала.

Вместе с чувством приближающегося облегчения, долгожданной свободы, была и какая-то грусть, порой даже скорбь. Жаль было расставаться с уже привычным образом жизни.

В какой-то момент я поняла, что в тот факт, что Bach, Rossa, Камю, Bianco и Piacere – это одно лицо никто не поверит. Ну, а в то, что это всё лица Косицыной, умершей тринадцать лет назад – в это и подавно никто и никогда не поверит. Не захотят поверить, по крайней мере.

Запад считал меня своей гордостью. Каждая крупная культурная страна видела во мне своего представителя, национального героя. А тут взять и отдать это всё России. Ну, уж нет!

Таким образом, я поняла, что все эти персонажи мне надо ликвидировать. А что потом делать со снебасвалившейся Косицыной я решила придумать по возвращении в Россию.

А пока я просто работала.

 

В мае, идя на поводу очередной своей прихоти, я решила пожить какое-то время в Мюнхене. Инкогнито.

Там я познакомилась с очаровательным молодым человеком, Хансом Вебером. Ему было лет двадцать, не больше. Он был по-своему наивен и довольно чист душой. Я изъявила желание познакомиться с его родителями – я была в восхищении от его манер и вообще воспитания. Сразу он испугался – ведь я была на двадцать лет старше его. Тогда мы решили, что скажем, будто бы я его учитель музыки, с которым он занимается в тайне от родителей. Для правдивости я дала ему несколько уроков. У него оказался поразительный слух, исключительная память и … бесподобный бас!

На этот раз я не стала придумывать новое имя, взяла один из уже имеющихся псевдонимов - Hanna Spigel.

Оказалось, и Ханс, и его родители читали все мои статьи, и я была у них на хорошем счету. Правда, к моему сообщению, что их сыну надо брать уроки вокала, они отнеслись несколько настороженно. Больно хорошо все знали фразу Поленина: «Кто запел однажды – уже не сможет без этого жить!». А они готовили сына для другой жизни. Их семья была потомственными адвокатами и уже более века сотрудничали с какой-то богатой семьёй из Мюнхена. У них был бессрочный контракт, переходящий из поколения в поколение.

Я не стала настаивать и согласилась, что профессия музыканта не всегда самая прибыльная и успешная.

Ещё с порога меня поразил отец Ханса, Кристоф Вебер. Это был мужчина лет пятидесяти пяти с такими же безупречными манерами и очень аккуратной внешностью.

Чтобы не развозить это дело надолго, скажу только, что через две недели Кристоф развёлся, а ещё через неделю он женился на Hanna Spigel.

Сейчас я не могу сказать, почему я это сделала – просто захотелось (видимо, очередная игра моего больного рассудка)! Я понимаю, что разбила прекрасную семью, сердце Ханса и накликала на себя проклятья супруги Вебера. Но я это сделала.

Почти сразу после свадьбы мы нашли суррогатную мать для нашего будущего ребёнка (я сослалась на свой возраст).

В июне я смылась в Москву.

В июле я была в Косицынграде…

В Мюнхене я объявилась только в августе.

Кристоф был в недоумении. Я же не посчитала нужным что-либо ему объяснять.

Побыв с ним почти весь месяц, к концу августа я снова слиняла – теперь уже в Берлин.

Почему-то этот концерт для меня был более важен, чем все остальные. Я, всегда обладающая безупречным чутьём, что-то почувствовала. Кроме того, был ещё один показатель – у меня сильно ухудшилось здоровье. И к тому же на этот концерт решил приехать Саша и всё семейство Эстергази.

В программе не было ничего особенного – обычная фортепианная музыка.

Атмосфера в зале мне не понравилась с первой же секунды. Что-то было не так. Висело какое-то напряжение. Моё сердце сжималось от дурных предчувствий.

Первое отделение прошло спокойно, второе тоже.

Когда же я сыграла последний аккорд «Лунной», я поняла: это неотвратимо! Мне хотелось играть и играть, лишь бы никогда не заканчивать этот концерт, но я понимала, что это невозможно. Рано или поздно я должна уйти со сцены.

Встав последний раз перед публикой на поклон, я поразилась каким-то внутренним контрастом: с одной стороны – сильнейшая буря, прямо шквал оваций, безудержная радость, восторг и восхищение, а с другой – ужас, оцепенение, недосказанность, страх перед неведомым, но неизбежным несчастьем.

На этом концерте я впервые разрешила своим охранникам пропускать желающих выйти ко мне на сцену (Саша очень просил меня об этом).

Но публика об этом не знала. Поэтому его выход на сцену всех поразил: Саша твёрдым шагом вышел на сцену с шикарнейшим букетом моих любимых пионов (и это в сентябре!).

И когда он уже почти подошёл ко мне, недалеко от сцены прозвучал голос Сергея:

- Режиссёрская будка!

Реакция Саши была моментальной. Увидев блеснувший в будке оптический прицел снайперского ружья, он, бросив цветы, заслонил меня, но не успел повалить на пол – выстрел опередил его…

От удара головой я потеряла сознание…

Придя в себя, я поняла, что лежу на заднем сиденье своего лимузина, несущегося на весьма приличной скорости.

#- Уил, останови! – протянула я, приподнявшись. Он тут же подъехал к обочине и, выйдя из-за руля, сел напротив меня.

#- Как Вы себя чувствуете?

#- Спасибо, очень хорошо. Что с Александром? – сразу спросила я. – Что вообще произошло?

#- Киллера удалось поймать. Это было заказное убийство. Если бы его, господина Королёва, не оказалось рядом, я даже не знаю, чем бы всё могло кончиться.

#- Глупый вопрос! Пристрелили бы меня! – вспылила я. – Что с ним? Он жив? Где он? Сколько прошло времени?

#- Минут двадцать – полчаса. Его забрала скорая. Он при смерти.

#- Живо за руль и в больницу! – я выпихнула его из салона.

Ещё через полчаса я была в больнице и разговаривала с главврачом.

#- Мне очень жаль, раны не совместимы с жизнью. Надо сообщить его семье.

«Я его семья!» - подумала я с тоской.

#- Неужели ничего нельзя сделать? Я оплачу любую операцию!..

#- Да поймите Вы! – вздохнул врач. – Не всё можно купить!!! Никто и ничто не могут ему помочь. Всё, что мы можем – это продлить его мучения на час-другой. И это всё!

#- Нет! Этого не может быть! Ничего невозможного ведь нет! Вы просто некомпетентны в этом вопросе. Вы не хотите ничего делать!

#- Мне понятны Ваши чувства, - не обиделся врач. – Но потом Вы поймёте, что есть ценности дороже денег. Он проживёт не более часа.

#- Я могу побыть с ним? – мне всё ещё не верилось.

#- Конечно. А кем Вы ему приходитесь? – всё-таки спросил он.

#- Смыслом жизни! – коротко ответила я и зашла в палату.

«Так не должно быть!» - пронеслось у меня в голове, когда я увидела Сашу.

Этот красивый, здоровый, сильный мужчина в самом расцвете лет и сил лежал на больничной койке, утыканный проводами, в маске… Он умирал! И ничто не могло это предотвратить. Свершалась страшная несправедливость жизни.

Я встала возле него на колени и, взяв его руку, поднесла её к своим губам.

Саша слабо поднял веки и перевёл взгляд, уже почти потухший, на меня.

В секунду глаза мои наполнились слезами: я не хотела мириться с тем, что видела.

У меня не было слов, чтобы выразить всё, что я чувствовала. Я должна была так много сказать ему! Но не могла.

- Прости!!! – еле выдавила я и прижала его руку к своей щеке, мокрой от слёз.

Он слабо подтянулся и снял с лица кислородную маску.

- Помоги мне снять эти провода, - попросил он.

Я поняла его – в них не было необходимости. Уже…

- А ведь ты знала, - он слабо улыбнулся и сжал мою руку.

- Но почему?! – тихо воскликнула я.

- Потому что на этом моя миссия закончена. Я уверен: теперь ты справишься и без меня. А мне пора отдохнуть.

- Не говори так! Ты должен жить!!! Это я должна была умереть! Это была моя пуля!

- Нет, дорогая, - тихо возразил он. – У каждого свой час. И это мой. Поверь, я очень устал. Отпусти меня. Я хочу освободиться. Пойми и прости меня!

- Но я … жду от тебя ребёнка! – через ком рыданий выдавила я.

Саша закрыл глаза. Лицо его засияло светлой, внутренней улыбкой. Он глубоко вздохнул.

- Спасибо! – он открыл глаза и с усилием подтянул мою руку к своим губам. – Теперь я ещё и счастлив.

- Но что мне делать?! Я же беспомощна! На кого мне теперь положиться? Как же я буду одна?!

- У тебя есть Morresi, он никогда тебя не бросит. И кроме него у тебя есть N, - на удивление спокойно произнёс он.

- Ах, Саша, не надо!

- Нет, отчего же. Видимо, так устроен человек, но рано или поздно он понимает всё, что долгие годы не мог понять. Видишь, жизнь рассудила, что я здесь лишний. У меня были свои преимущества, и я ими пользовался. Моё время кончилось. Теперь настало время для его счастья, для вашего совместного счастья. Ничто и никто теперь не будет стоять между вами. И я рад.

На минуту он замолчал. И я не говорила ни слова – я чувствовала, что он ещё не закончил.

- Пообещай! – уже совсем тихо прошептал он.

- Всё, что захочешь!

- Вернись в Россию. Верни себе имя. И … выйди замуж за N. У детей должна быть полноценная семья.

- Саша! Не надо! – я уже просто не могла сдерживать рыдания.

- Ты не думай, что мне тяжело это. Вовсе нет. Я хочу, чтобы ты была счастлива – ты это заслужила. Вы должны быть вместе.

- Я сделаю всё, что ты захочешь, - смиренно проговорила я.

- Прости меня за всё, я так часто действовал в своих интересах. Прости!

- Ты уже искупил все свои ошибки, и я уже давно простила тебе всё, что требовало прощения. Больше чем ты, для меня никто не сделал. А ты прости меня, хотя хуже наказания, чем жизнь с осознанием потери близких людей, трудно и придумать!

- Дорогая! Любимая! Я всегда и всё тебе прощал и прощаю! Ты не представляешь, как мне сейчас стало легко! Всё, что так или иначе меня мучило – разрешилось. Моя душа и совесть очистились. Я счастлив, - он глубоко вздохнул. – Не плачь! Радуйся за меня! Пожалуйста! – уже с натяжкой и расстановками проговорил он. – Отпусти… меня….

Я встала и, наклонившись над его лицом, поцеловала его ещё тёплые, но уже сухие и почти безжизненные губы, а затем холодный, изрытый морщинами лоб.

Когда я выпрямилась, он был мёртв….

- Прощай! – прошептала я и закрыла глаза.

 

ГЛАВА 48.

Я заказала кремацию. Однако без согласия родственников делать её отказывались. Я сослалась на то, что все его родственники – это дети, а они несовершеннолетние даже по российским законам. А последней волей усопшего (на моих кстати руках) было желание быть кремированным и похороненным рядом с супругой.

Всю ночь я провела в больнице, не глядя на все увещевания Эдварда и Артура, коих я послала в гостиницу.

Я о многом успела подумать и многое успела понять к тому моменту, когда утром следующего дня в больницу вошли N с Женей в сопровождении Сергея (который единственный отдал дань уважения хозяину до кремации).

Я сидела в безлюдном в это время фойе в тёмных очках и шляпке с вуалью.

Зайдя в холл, все трое направились было к диспетчерской, но я их остановила:

#- Он уже кремирован. Примите мои соболезнования, - они даже не заметили, как я оказалась возле них.

N с немым вопросом уставился на меня.

#- Александра Graf, - я протянула руку, - больше известная как Bach.

N неловко пожал мою руку.

- Миссис Эстергази была рядом с ним в его предсмертный час, - пояснил Сергей.

#- Я взяла на себя смелость выполнить его последнюю волю – он хотел быть кремирован, - как бы извинилась за свой поступок я.

#- Спасибо, - Женя протянул мне руку. Я крепко пожала её. – Мы Вам очень благодарны.

#- Это действительно так, - подхватил N. – И простите за беспокойство. Дальше, я думаю, мы справимся.

#- Мистер N, позвольте мне быть с ним до конца. Ведь на мне лежит часть вины за его смерть. Я бы хотела отдать ему всю дань уважения, - попросила я.

#- Конечно, я не могу Вам отказать. Тем более, насколько я знаю, он очень трепетно относился к Вам. Вас связывало нечто большее, чем просто дружба. Вы должны быть рядом. Я буду только рад, - искренне ответил N.

К вечеру мы были в Москве.

Мне «разрешили» разместиться в загородном доме, где всегда по приезду в Москву жила Bach.

Все приготовления к церемонии были сделаны максимально быстро и на высшем уровне. Прощание организовали на следующий же день.

Я вызвала из Косицынграда свой оркестр и хор, у которых в репертуаре были различные Реквиемы (и Моцарта, и Верди, и Бриттена и несколько других, менее известных). Я решила продирижировать в качестве Bach (заверив оркестр, что мой жест почти не отличается от жеста мадам Камю, так как я «нагло ей подражаю»).

Вся церемония прошла очень приподнято, торжественно и величественно, так сказать «скорбь моя светла».

Никто не рыдал навзрыд (как на моих «похоронах»), все молча, с сознанием величия и благородства усопшего, прощались с ним.

Как мне показалось, оркестр играл как-то особенно проникновенно…

 

После церемонии ко мне подошёл Себастьян, как первый заместитель мадам Камю.

^- Я давно подозревал, что Вы прозрели. Но никак не могу понять, зачем Вам надо изображать Bach?

^- Я не понимаю, - начала было оправдываться я.

^- Агата, перестань! Твою дифференциацию пальцев подделать просто невозможно. На это не способен ни один живой дирижёр! Так к чему этот спектакль?

^- Я очень хотела быть здесь. А у Bach, как ты знаешь (да и не только ты), был роман с умершим, царство ему небесное. Следовательно, её бы безоговорочно пустили бы приблизиться к нему в последнюю минуту. Я просто воспользовалась тем, что никто не знает, как она и даже я (без повязки имеется в виду) выглядим.

^- А как она отнесётся к этому, если узнает? – хитро спросил Себастьян.

^- А она знает. Неужели ты думаешь, что я могла бы пойти на такое без её одобрения?! Так ты узнал меня только по жесту?

^- Не только, - он улыбнулся и скользнул взглядом по моему телу. – Могу поспорить: наши все Вас узнали.

^- Ясно, - я замолчала.

^- Хороший был человек, - как сама себе проговорила я.

^- Может быть, я его не знал. Я с ним не спал, - сухо ответил Себастьян, намекая на то, что нас часто видели вместе.

Я медленно подняла на него свой взгляд. Ещё доля секунды – и я впала в своё агрессивное сумасшествие (это происходило со мной всегда, когда мне надо было защищаться).

Как змея, бросающаяся на свою жертву, моя правая рука взметнулась и крепко сжала горло дирижёра. Он безуспешно пытался высвободиться. В таком состоянии я была непобедима, и шансов у него не было никаких. Глаза мои становились чёрными с незаметными зрачками, белки покрывались кровавой сетью – это был взгляд безумного человека, бесстрашного и потому в десять раз более опасного.

#- Миссис Эстергази, Вы здесь? – я услышала голос N недалеко от себя.

Моментально моя рука разжалась, а взгляд стал обычным, спокойным, а цвет глаз снова стал золотым.

#- Да, мистер N. Вы что-то хотели? – я отошла от закашлявшегося Себастьяна как ни в чём ни бывало. Он был в ужасе.

N искал меня, чтобы поблагодарить за музыкальное оформление всей церемонии, которое всецело было обеспечено мной.

Переговорив с ним, я вернулась к Себастьяну.

^- Здесь ничего не произошло. И ты не знаешь о том, что Камю прозрела. Ты меня понял? – я смотрела на него гипнотическим взглядом.

^- Да. Здесь ничего не произошло. И я ничего не знаю про Камю, - повторил он.

В последние годы мой гипнотический дар превысил все остальные способности, и я доверяла ему на двести процентов. Я знала, что Себастьян никогда никому ничего не расскажет – просто не вспомнит. Я могла быть спокойна.

На церемонии я могла увидеть всех своих «московских» детей: Женю, Рому, Юлю и Анну Марию. И не только увидеть, но и поговорить, положить руку на плечо, погладить по голове.

Как-то невольно у меня сжалось сердце – я захотела вернуть время назад, чтобы смотреть, как они растут, быть всё время рядом.

Я окончательно решилась вернуться. Я не знала, нужна ли я им, но я знала, что они нужны мне!

На церемонии были и Эстергази (за исключением Беатрис), и Morresi – они всячески пытались меня поддерживать.

Хотя не думаю, что это было возможно. Со смертью Саши я окончательно потеряла почву под ногами – это всё равно, что поставить слепого на край обрыва и ждать, когда же он свалится.

Странно, но почему-то теперь рядом с N я не чувствовала себя виноватой. Может, так действовало моё подсознание: то, что Саша «разрешил» мне быть с ним, благословил нас на счастье.

Более того, я чувствовала, что должна взять N в свои руки. Последнее время им руководил Саша. Он за ним присматривал, исправлял его ошибки, вёл по жизни. Теперь это должна была делать я. Это было моё наследство от Саши.

 

Через несколько дней поле церемонии мы с Morresi (по отдельности, разумеется) уехали в Болонью.

Там я занялась всеми оставшимися делами. Я наняла детективов для расследования сашиного убийства.

Кстати, детективы, нанятые для расследования убийства нашего с Андри сына уже собрали все улики, указывающие на … Беатрис. Я была уверена, что и это покушение на меня – её рук дело.

Ещё одна группа детективов работала над моей автокатастрофой.

Я знала, что всё сходится на Беатрис, осталось доказать это.

Всё оказалось проще, чем я думала.

Оба киллера (Димы и Саши) раскололись, плюс нашли людей, раскрутивших мне кардан.

И здесь я столкнулась с ужасающей несправедливостью. Когда началось судебное разбирательство, Беатрис была … отпущена на свободу (!) под подписку о невыезде (!!!).

Естественно, тут не обошлось без денег и влияния Эстергази – Артур решил не позорить свою семью (!!!).

Я поняла, что даже если её признают виновной (а это произойдёт лет через десять – слишком сложное дело и слишком много волокиты), то так или иначе Артур её отмажет.

И убийца самых дорогих мне людей останется на свободе и безнаказанным!

Естественно я не стала с этим мириться (мой атеизм не мог позволить мне оставить это дело на усмотрение Господа). Кроме того, никто не давал гарантию, что она не убьёт ещё кого-нибудь из моих детей или даже меня.

Но я медлила. Что я должна была делать?! Пойти и зарезать её?! И сесть за это в тюрьму?!

Я решалась слишком долго.

В конце сентября с Александрой (нашей второй дочерью с Эдвардом) произошёл несчастный случай… Её переехал не поставленный на ручник автомобиль.

Это стало последней каплей моего терпения и послужило толчком к действию.

Я ничего не придумывала, за исключением адвоката. И выбор мой пал на … Кристофа Вебера – он за всю свою практику не проиграл ни одного дела.

Захватив с собой документы на имя Камю (мне пришлось рассказать ему, что Hanna Spigel и Агата Камю – одно лицо), её прикид и конечно же повязку, я поехала к Артуру домой, зная, что днём он всегда на работе. Беатрис же никогда не работала.

Прислуги дома не было (она приходила два раза в неделю – и это расписание я знала), Беатрис открыла дверь сама.

#- Александра? – её удивлению не было предела. – Артура нет дома! И вообще, могла бы постесняться! Искать любовника у жены!

Я ничего не сказала, просто пристально смотрела ей в глаза. Я читала её душу, искала в ней подтверждения своим предположениям. Прочитав всё, и окончательно утвердившись в своём намерении, я резким движением руки толкнула её вовнутрь дома, затем зашла сама и захлопнула дверь.

#- Что ты себе позволяешь?! – начала истерить Беатрис. – Я вызову полицию!

Всё закончилось очень быстро…

Через несколько минут она уже лежала на полу бездыханной с красными следами на шее от моих цепких пальцев.

Честно говоря, сам момент удушения я так и не смогла вспомнить.

Я вызвала полицию. После чего села на диван, завязав повязку.

 

Последующие события сменяли друг друга как калейдоскоп. Мне разрешили позвонить адвокату. К моей радости, Кристоф примчался сразу, бросив все дела.

Судебный процесс начался быстро и прошёл очень тихо.

Меня признали невменяемой в момент преступления. Убийство в состоянии аффекта и самозащита. После нескольких экспертиз меня признали адекватной и неопасной. Отпустили на свободу. Французские законы, по коим меня судили, были на моей стороне. Кристоф провёл всё просто потрясающе.

К концу октября я была уже на свободе.

За то время, которое я пробыла в тюрьме, я придумала, как покончу со всеми своими образами.

Концерт был назначен на первое ноября в канун моего сорок третьего дня рождения (1.11 – одни единицы…).

В первом отделении дирижировала Камю (лучшими произведениями).

Во втором – играла Bach, с оркестром Камю (лучшие концерты).

В третьем – пела Rossa, с оркестром Камю (лучшие арии).

Действо проходило в Косицынграде, в Косицынхолле.

 

Я ничего не сказала, не объяснила - слова были излишними…

С Morresi мы обо всём договорились. С Кристофом я развелась, «забрав» ещё не родившегося одного ребёнка (УЗИ показало, что будет двойня). Я нашла ему «опекуна» - … Ханса Вебера, который решил сразу после родов уехать из страны со своим братом/сестрой.

Осталось поговорить с Эдвардом.

Ему я решила рассказать всю правду. И сделала я это после концерта.

Он скончался от сердечного приступа…

На следующий день, второго ноября, все СМИ только и кричали, что о массовом самоубийстве: Камю сожгла себя заживо в своём доме под Парижем. Вот предсмертная записка:

«Простите меня! Но я не могу дальше жить с осознанием убийства даже не известного мне человека. Я боюсь себя – я могу причинить много вреда. Моя психика разрушена! Моя жизнь никчёмна. Я никогда не прозрею – с этим я не смирюсь. Никто меня не держит в этом мире. Все мне сочувствуют. Я устала… Альберт, я надеюсь, ты сможешь меня понять, когда вырастешь…».

А Rossa и Bach взорвали себя в машине. Вот их общая записка:

«Неразлучные в жизни - не разлучились и в смерти. На последнем концерте мы поняли, что наша поначалу благородная миссия возродить и возвысить искусство в глазах человеческого большинства очень скоро превратилась в обычный бизнес. Мы предали свою мечту, продали свою святыню. И единственный способ, которым мы можем купить себе прощение – избавить мир от нашего присутствия. Свято верим, что подрастающее поколение сможет исправить наши ошибки. Уходим, чтобы не убить искусство…».

Мир был в шоке. Я сбросила со своих плеч это тяжёлое бремя.

Накануне я составила завещание на все свои имена. Всё состояние отходило… детям, конечно! Но все завещания были подчинены одному, которое я собиралась составить уже в Москве.

С юридической стороны это было трудно сделать. Мне помог Вебер, младший.

Завершив все дела на Западе, я ехала на стареньком мерсе под чужим паспортом в Россию, домой, в Москву…