Рассказ ветерана ВОВ

-------------------------------

 

Будучи в командировке, по делам института, я поселился в гостинице завода «Красный Октябрь». Дело было нехитрое и времени свободного хоть отбавляй. Утром я поехал осматривать достопримечательности города-героя Волгограда. По понятным причинам, в первую очередь, посетил Мамаев курган. Взбираясь по многочисленным ступенькам, я то и дело останавливался и, обернувшись, рассматривал город с высоты птичьего полёта. Внизу, широкой лентой текла могучая русская река Волга. По водной глади курсировали баржи и пассажирские пароходы величиной со спичечный коробок и сновали катера и рыбацкие лодки, совсем крохотные. Всё ближе придвигалась огромная бетонная конструкция Матери Родины с обоюдоострым мечом в поднятой кверху руке. Величие пантеона славы превысило моё воображение, и я долго ходил по мемориалу, вчитываясь в надписи на плитах и в середине пантеона. Звучала музыка с тревожащим сердце хором, и маршировали парни и девушки, сменяя друг друга в почётном карауле. Я задумчиво смотрел на город с высоты и пытался вообразить картину сражения по видимым мною кинофильмам. Вокруг меня ходили люди: любопытные (такие, как и я) и пожилые, в военных мундирах и одетые по-граждански, с цветами в руках и с печалью в глазах. На мундирах звякали многочисленные медали и ордена, на гражданской одежде пришиты орденские планки. То и дело звучали радостные вскрики и двое «обезумевших» от счастья ветеранов крепко обнимались, целуя друг друга. Кроме счастливых слёз в их глазах читалась гордость советского солдата победившего коварного врага. Насытившись впечатлениями, я спустился в город на набережную Волги. Немножко походив у морского вокзала, где торговали осетриной и чёрной икрой, не скрывая этого от милиции, я подался к рыбакам, чтобы увидеть, приятное моему глазу, действо – рыбную ловлю. Рыбаки, в резиновых сапогах, стоя по колено в воде удили на поплавочную снасть, вытаскивая крупного, блестящего серебряными чешуйками и красными плавниками язя. Волга была изумительно хороша. Красное солнце садилось за горизонт. Небо было пурпурно-жёлтым с оливковым передничком и навевало умиротворение. Пора было возвращаться восвояси.

Пришедши в гостиницу, я обнаружил в своём номере подселившегося ко мне пожилого мужчину. Он сидел за столом и пил чай. Улыбнувшись мне, он пригласил меня, широким жестом руки, к столу (мол, чем богаты, тем и рады). На столе красовались маринованные грибы, балык из лосося и солёные огурчики. «Хрустящие огурчики…», заметил я про себя, и полез в портфель за бутылкой с хорошим медицинским спиртом. Выпили за знакомство и разговорились. Он приехал из Нижнего Тагила, благо мой отец и мать находились там во время войны, работая на танковом заводе. Я вспомнил, как мать мне рассказывала о многочисленных подснежниках, о которые, при весеннем таянии снега, можно было поскользнуться и увидеть ребра, выпирающие из синюшной груди и мёртвые глаза, безразлично устремлённые в небо. Насытившись и немножко пригубив спирта, мы приготовились ко сну. Когда мой собеседник снял нательную рубашку, я заметил многочисленные шрамы по всему его телу. Увидев мой изумлённый взгляд, он задрал майку, и показал мне огромную (величиной с футбольный мяч) вмятину в районе поясницы. «Ах, Володя» - прошептал он – «Я был контужен на Мамаевом Кургане, будучи шестнадцати лет отроду». Я не стал его расспрашивать, чтобы не бередить раны и, пожелав друг другу спокойной ночи, мы улеглись спать. Под стуки лошадиных копыт (в Волгограде была конная милиция), я погрузился в тревожный сон, где со светлого неба пикировали самолёты с чёрной свастикой, свистели пули, разрывались снаряды и я, беззащитный, пытался укрыться от этого беспощадного огня, но никак не мог…

Вернувшись днём с завода, я заметил, что мой пожилой приятель оделся в строгий чёрный костюм и белую рубашку. На пиджаке красовались орденские планки, а в глазах блестел лихорадочный свет. Ничего не говоря, я оделся более-менее прилично, для этого случая, и мы поехали на его свидание с тревожной молодостью. Подниматься по ступенькам ему было тяжело и, вытирая пот со лба чистым носовым платком, он говорил мне: «Иди Володя вперёд, я догоню…». Но я останавливался, делая вид, что я с интересом смотрю вниз на Волгу. Он долго ходил возле надписей, медленно вчитываясь в каждую букву ФИО, качал головой и снова смотрел и читал и читал…

Вернулись в гостиницу. Глядя на грустный вид моего пожилого приятеля, я полез за спиртом. На этот раз он выпил больше, чем вчера. «Кого Вы искали в списках погибших» - спросил я. «Да своих сослуживцев» - ответил он. Немного помолчал и с грустью добавил: «Никого не нашёл…». От выпитого спирта румянец заиграл на его лице, и он поведал мне следующую историю:

В их роте был стрелок, балагур и весельчак, любивший хорошо выпить. Но вот, кончился наркомовский запас спирта и он погрустнел. Немного помявшись, вечером, при звуках губной гармошки и выкриках: «Рус, сдавайся» и «Сталину капут» (немцы веселились внизу), он распрощался со всеми и, сказав «не поминайте лихом» ушёл в темноту.

Каково же было изумление всей роты, когда утром он вернулся обвешанный флягами со шнапсом. Насчитали около пятидесяти. Настолько же меньше стало фашистов. Он щедро выложил свой трофей, но ребята, несмотря на желание выпить, приберегали для него НЗ, пока не появились наркомовские сто грамм. Шли ожесточённые бои за Мамаев курган. Рота всё мелела и мелела. Погиб и балагур и весельчак и горький пьяница, но на удивление храбрый и умеющий сражаться с врагом стрелец сибирской закалки. «После, меня контузило и, помыкавшись по госпиталям, я вернулся в свой Нижний Тагил».

Я с обожанием смотрел на этого человека, человека с большой буквы, сумевшего пережить весь этот кошмар, этот ад называемый войной. И думал, не было бы таких людей, как он, не было бы и меня. Когда он уезжал, я поблагодарил его за совместно прожитое, хоть и короткое, но насыщенное событиями время. Он взволнованно приглашал меня приехать к нему в гости. Я пообещал, но знал, что мы больше никогда не увидимся. Но я бережно храню в своей памяти этого человека, этого до глубины души русского человека, этого сибирского крепыша израненного войной, но гордого за свою Родину и за себя – победившего эту коричневую чуму, эту человеконенавидящую орду оголтелых фашистов, которым нет места на Земле. А, они всё ещё есть,…но мы дадим им достойный отпор, если эта гадюка поднимет голову и вылезет со своего неонацистского логова.