Если бы я мог среди тетрадей, рукописей, набросков и чертежей найти настолько сейчас нужную мне вещь – рукопись философии детства. Если бы. Мне уже нет дела до проектов, мечтаний и начинаний. Я чувствую – скоро мне не понадобится скорая помощь. Им просто делать будет нечего с моим агонизирующим организмом. Не плачь Боже, скоро все там будем.

Каждый вечер я пью, по совести. Много, от ума. Да какая разница, что может отказать печень, если ежедневно болит сердце. А кому скажешь? Я ведь скрытный, буду молчать. Лекарств не приму, к докторам не иду. Не люблю докторов, медиков. Люблю, глядя вдаль созерцать ближайшую женскую попу. Может от того что бабник? Да нет, мне нужна одна. Единственная. Но что сделаешь, если мне нравится созерцать красоту, а совершенство непостижимо? Восхищать мир своим убожеством.

Если бы мне сейчас сказали «что мир это отправленный под откос поезд» я бы им сказал что вы блюзмены господа, да же если передо мной стоят панки.

Рукопись. Ты одна мой ответ, все то, что было в ней мое рукотворное переживание за вселенную, за ход и мистику судьбоносных процессов. Там было все. А осталась одна строка в памяти моей: «и выпало число 12, когда их 6 всего лишь на кости». Все начинать заново? Или просто бежать как тогда, неизвестно куда, не известно зачем. Выбор, мысль, изменить материю. Помню, там был, кто-то кто шел по земле и не касался ее ни душой, ни взглядом, ни мыслию. Кто то. Там в огромном для меня детстве был мир наполненный красками, образами и видениями. И выписка души: «И ИЗУМЛЕННЫЙ МИР ОГЛЯНЕТСЯ СО СТРАХОМ, ВЕДЬ ГОВОРИТ ДИТЯ СЛОВАМИ ПРОСТОТЫ, И ИСТИНЫЙ ВЕНЕЦ ВСЕ ЭТО БЫЛА СВЯТОСТЬ, НО ВСЕМ ХВАТАЛО В НЕЙ НЕЩАДНОЙ ОСТРОТЫ».

Сказка кончилась, начался Кэрролл, за зеркальный мир и заячья нора. Сколько ты не бежишь вперед, все остается, так же как было и добрый некто подходит с улыбкой сзади и говорит, а куда спешить? Ведь чай давно допит, темная королева в ярости и требует принца, и принца от принца. А главное не считается никакими принципами. Ей неуютно в карточном домике, из вольтов, королей и тузов, ведь да же темная Королева хочет раздеться и отдохнуть с дохнуть одна без внимания кавалерии кавалеров. Кавер. А ушастый пройдоха – обманщик и плут. А скажи ка дитя от чего люди Врут? А скажи ка Дитя от чего люди Мрут? А дитя подумало, подумало и отвечает: «интересная рифма получается Врут – Мрут, вот только немного мрачноватенько, а вы случаем кем будите? Известный Поэт? Я помню нам в школе, давно задавали на дом одного, так он взял и вышел весь в Класики», «да нет отвечает хитрый дяденька, испивая из пустой кружки воздух, я мало известный поэт, так не поэт а художник, а может мыслитель, да и выходить на ходу скорого поезда вредно. Продуть может, знаете ли Вы». И ты после этой фразы враз догоняешь то место куда спешил и не мог добежать. Глядишь на часы и понимаешь эх, если бы Темная королева засушила срубленные головы роз, вот бы заварить прекрасный вороний чай. Почему вороний? Ну, потому что название, какое-то каркающее. А время идет, а светлая королева машет, мечем, и рубит голову чудовищу. А горло сдавливает сухость. Тошнота. Это был первый раз, когда не хватило воздуха. Когда почти потеряно сознание, но мимо пролетело что, то и от этого появился приток свежего кислорода. Чая нет. Может издохнуть? Просто так, из жалости к самому себе? Нет, это что-то неправильно. Я от хлестаю розгами эту светлую дуру потому что чудище единственное мыслящее существо кроме меня, сломаю замок черной королевы, насушу травы для чая и что то вот чешется да чешется за ухом, « а это я отвечает мутное подобие кота – чеширский кот. Что сделаешь ты со мной? А тебе я отрублю голову, сказало Дитя и скормило кота чудовищу.

«Вот и кончился Кэрролл» – сказал Моцарт. Непостижимое – в музыке. Музыка, она звучала у меня в голове как с динамика магнитофона. В моей голове умещался гигантский архив фонотеки. А еще Высоцкий. Кэрролл и Высоцкий, в одной мыслящей голове. А еще мечта – я любил крылья, любил полет. Но от чего, то знал что мой полет – прерванный. Но я напишу свой Реквием. Как написал его до сих пор непонятый Моцарт. Как до сих пор Вы не поняли многих и да же Высоцкого, их полет, их сломанный полет души. Я оставлю вам в наследие нечто, что разорвет сердца, вы будете рыдать и рыдать. Зная, что все – черта. Но еще веря. Вот только во что вы верите? Я верю в единого Бога. Каким бы он не был. А вы верите, в бога ходите на йогу и увлекаетесь изотерикой. А еще материтесь, извергаете ярость, и то черное, что есть в нашем мире. Но я не оставлю вам шанса в простоте. А зачем вам шанс? Если в погоне за мнимым золотом, за мнимой властью, вы уже перестали решать за себя. Навесили лавры. И важно ходите. Вы думаете, Бог вас спасет? Так нет его на земле. До великой битвы войско сатаны стало столь велико, что воевать больше не с кем, а Бог отошел от всего. Комбинация. Кэрролл.

И снова бег, но уже по вертикали. Нельзя, перегруз на сердце, но жажда уйти в Горы выше здравого смысла. А может это и есть здравый смысл – умереть в горах. Зная, что твою могилу не поднимут, над тобой не построят новые дома, и дети не будут играть твоими костями.

А весной в память обо мне зацветут Эдельвейсы…

Что было в той рукописи? Я не помню. Помню что это начало начал. Решение и выбор. Но оно нужно как единственное лекарство, мой единственный суд. Суд, который страшнее Вселенского, Людского, Смерти. Это то, что осудит и оправдает, это-то без чего жить нельзя. Судьба.

Снова Музыка, но я не слышу ее сейчас, у меня гудит в ушах, с трудом перебирая старые мысли, думаю вот бы жить. Оттолкнутся от этого и от этого. И жить. Мы ведь будем Жить! Кричу я во сне. А сам жажду заглянуть за амальгаму зеркала. За собственную душу. И увидеть того кто называет Имена. «Я ждал Тебя» – услышал я свой собственный голос. «Я ждал Тебя тогда в твоем детстве на той самой горе в солнечное утро, а ты не пришел. Ты хотел спать. Ты бежал ко мне по крутым стенам скал, шел в одиночку звериными тропами. Ты звал меня ночью, когда дикая нестерпимая Боль пронзала тебя до судорог. Ты кричал мне в мою миллионы лет живущую Душу – так что мне хотелось за Христа выстрадать ваши некаянные души. А теперь ты с пустотой своего сердца заглянул ко мне. Зачем? За тем, что Ты хочешь узнать правила простой игры, но так и не понял, что в этой норе все живут, так как привыкли, и только ушастый пройдоха и лгун творит образ трусливого зайца, но коварно подставляя под удар Алису, которая больше любой королевы и любого дракона. Но знает ли Она об этом? И только несчастный кот верит, что о нем не вспомнят пока он, с чудовищем играет в шашки и лото. Так зачем же? За тем, что бы снова отрубить мне голову? То с чем ты шел, где оно? От чего так пусто, Что спалило твои рукописи дотла? Ты горишь от пустоты – от того ты не спишь, и не будешь спать, покоя тебе нет

Я полужу ему на старый стол с суконной обивкой белый лист. С единственной точкой в нижнем углу. Нам есть, что сказать друг другу. Но мы, же знаем, как единицы приходили сюда, что бы кинуть свой единственный жребий или поставить точку. От того зеркала с каждым Ушедшим Живым все тускней и тускней. От того серебро тускнеет сразу после плавки.

Точка. Она кляксой расползалась по листу. Рвало его в клочья. В раз и передо мной на столе лежала рукопись. Та самая рукопись, которую Он взял и положил в ящик стола, усмехнулся: «куда ты нафиг торопишься, еще не выписался, а все сюда же. Вон Подлец и сунешься еще раз – сам голову потеряешь. А за Светлую королеву спасибо, ох и сочная баба хоть и дурра… …Оставляю в конце запятую, так нужно, Судьба,