Вот и опять мы вернулись во времена тотальных обысков и посадок нормальных людей. Бандиты, как правило, - на свободе...

Вспоминается история уже шестидесятилетней давности, которая несмотря на мой малолетний возраст ясно запечатлелась в памяти.

Мама с папой вернулись в освобождённый от оккупантов Брянск из города Горького, где эвакуированный вместе с заводом отец всю войну проработал токарем. В семье тогда было двое детей: сестра Галя и я. Затем появились ещё двое - брат и сестра.Сначала мы ютились в одном домишке с бабушкой и мамиными сёстрами, но через пару лет отец заработал на свой угол (комната и кухонька). Можно сказать, по тем временам - хоромы. Ещё бы: пол-домика и небольшой приусадебный участок.

Во второй половине, за стенкой жили мамина дальняя родня, у них тоже двое ребятишек, наши сверстники. Жили мы дружно, помню, тётя Маня угощала нас драниками (оладьи из картошки), моя мама - их тоже, чем могла. А отец - он был на все руки мастер - шил, чинил обувь, смастерил на всю ребятню огромные качели. А какие замечательные овощи он выращивал! В его парниках под стеклом красовались и "нежинские" огурчики, и розовые, красные, жёлтые помидоры из собственной рассады. Конечно, плёночного покрытия в 50-е годы не было, и возни с парниками было хоть отбавляй. К чему я это рассказываю? Вроде, всё как у всех.

Но, по-видимому, с какого-то момента наша дружная жизнь с соседями разладилась. Хотя я тогда мало что понимала. Мы ходили с соседским Сашкой в детский сад, и нас там всегда звали братом и сестрой. Да, мы и не ссорились.

И вот к тёте Мане приехала её сестра с мужем, к тому же у них намечалось прибавление в семействе. Помню, отец очень нервничал, мама тихонько плакала. Кто-то сорвал наши общие качели, кто-то разбил стёкла в парниках... Ну, и пошли пакости по мелочам.

И вот, в один прекрасный день мы погрузили нехитрый скарб на телегу, и переехали в другой дом. Это был практически сруб, без перегородок, но с крышей, полами, русской печкой, на которой мы (дети) спали. Отец повеселел, хотя я из его разговоров с мамой поняла, что дом куплен в долг, и за него придётся не один год выплачивать.

Но это был уже свой дом, причём с приличным огородом. Обрабатывать его и мы, мелюзга, тоже помогали. Отец соорудил во дворе водокачку с такой длинной изогнутой ручкой, и уже не надо было таскать воду издалека, завёл двух козочек (вот и своё молоко), посадил саженцы "штрифеля", "антоновки", груш, вишен. Жили практически со своего огорода, а заработанные деньги родители, видимо откладывали, чтобы выплатить долг.

Однажды ночью (кажется, это была поздняя осень), к дому подъехала машина, в дверь

громко заколотили. Времена были неспокойные, я думаю, родители здорово перепугались.

Потом я услышала громкие чужие голоса.Меня, братика и старшую сестру (ей было лет 10) заставили слезть с печки и одеться. Младшая, годовалая Анюта, громко заплакала.

Мы со страхом смотрели, как чужие дяди выбрасывали из платяного шкафа все вещи на пол, переворачивали и родительскую, и наши постели, копались и в детской кроватке.

Было страшно. Мама прижимала к себе ревущую Анютку, папа с белым, как мел, лицом, повёл непрошеных гостей в кладовку, и дальше, по лестничке, на чердак. По-видимому, обыск для гостей прошёл успешно, они что-то радостно восклицали, собрали в кучу вещи, стали выносить в машину. В это время один дядечка подошёл к маме, и что-то сунул ей под детское одеяльце. Папу забрали и увезли.

Мы провели тревожные девять месяцев. Помню разговоры шёпотом о каких-то адвокатах, о том, что заявление на отца написал тот родственник, которому срочно понадобилась наша половина дома, а отец не захотел её продать, о том, что скоро будет суд. и маме лучше привести с собой всю "четвёрку", может будет послабление.

Помню здание старое деревянное здание районного суда со скрипучей лестницей. Что говорили, не запомнилось, и скорей всего это было не подвластно детскому уму. Свидетели нас жалели, угощали в "предбаннике" домашними пирожками. Мама держалась, кажется, из последних сил, отец ссутулился и был очень бледным.

Из зала суда отца освободили. "За недоказанностью", так,вроде, было сказано. Но могу и ошибиться. Отец прожил после этого два года. Что с ним делали в тюрьме, взрослые никогда не говорили. Но мне так кажется, что ему отбили всё, что можно. Умер он, не дождавшись назначенной операции, после обильного внутреннего кровотечения. Было отцу 37 лет, и оставил он на мамино попечение пятерых детей. Мама выстояла и пережила отца на 50 лет.

Мы тоже все живы. Да, когда я, уже взрослая, спросила её, а что сунул ей тогда при обыске милиционер, она сказала: "Часть денег, чтобы вы не умерли с голоду". И прибавила: "Если бы об этом узнали его товарищи, его бы тоже увёз "воронок" вместе с отцом." Вот так.