Бывал ли Петербург иль хлебная Москва

Без вечеров, балов, салонов,

Без карт и кофе, шампанского рекой

И светской паутиною интриги?

Неудержимо бились там сердца

Всех юных дев, замужних дам и ловеласов,

Сам русский император всех и вся любил

И был повесам царственным, но братом.

Соперником в любви кавалергардам,

Всех «светских львов», всех камер-юнкеров, его холопов,

И всех, кто бешенно ревнив в любви, пусть смердов перед ним,

Но пылких от любви поэтов.

Так кто же он – седой барон с Монтеня,

Что при свече над ларчиком стоит?

Он драгоценное письмо в трясущейся руке сжимает,

Губами шепчет: «Ты святая...»

И слёз поток алмазной россыпью блистая,

В лучах свечи горит.

Вся жизнь его пред ним предстала.

Он был хорош собой и ловок.

Он был богат – приёмыш дипломата.

Галантный кавалер. Кавалергард,

Весь «солью светской злости» заражённый.

Столичные невесты обмирали

При появленьи в зале Красоты его,

А сонм замужних дам сходил с ума,

Летя на злато буйной шевелюры

И блески эполет его.

А вот пред ним и Натали,

Сводившая с ума поэта-мужа,

Царя империи Российской,

Дантеса юного,

Бесчисленных поклонников, весь свет,

Вся тайных дум красавица-Богиня.

«Любимый! Жорж!

Тебя люблю, как никого на свете.

Своё я сердце отдала тебе,

Но ты не требуй от меня иного,

Иначе Честь свою, мой милый, растопчу

И клятву перед Богом утеряю...

Шептали губы Натали в терзанье.

Повергнутый, упал к ногам её блистательный барон.

Целует. ... Слёзы. ... Её голос:

«Жалей, люби меня всегда.

Моя любовь тебе в награду.

Бессонными ночами жги лучи,

Любовью тешься нашей, как отрадой.»

«О, Боже, такая долгая ночь!...

О, Боже, такая долгая жизнь....без тебя, Любимая....», -

Шептали бескровные губы старого барона Дантеса и в трепете свечи мерцали слёзы

и дрожала рука, некогда сразившая Пушкина в дуэли. Поэта, за которым летела Слава,

карточные долги, Любовь и Проклятья.